1 мая. День. (Выступление)
С самого раннего утра выступившие начали собираться около точки налива, оборудованной у Путинской (бывшей Пушкинской) площади, в скверике за правой ногой огромного памятника Владимиру Владимировичу, сидевшему в сделанном из кинотеатра «Россия» кресле, и нежно, как ребенка державшего на коленях кажущуюся совсем маленькой фигурку Александра Сергеевича.
Вознесшаяся к небесам гигантская, чуть наклоненная голова монумента словно присматривалась к происходящему внизу и Семену Павловичу стало даже нехорошо от этого неподвижного взгляда.
– Да – подумал он – Путин следит за мной. Так ведь и с ума сойти можно.
Однако Семен Павлович был прав и за ним действительно наблюдали, поскольку ещё на этапе строительства в глаза каменному Путину были встроены специальные подглядывательные камеры.
Впрочем, такие камеры были засунуты и в уши, и в брови, и в ноздри, и в пуговицы, а в указательном пальце левой руки, нависшей над Главной Путинской (прежней Тверской) улицей был оборудован пост визуального контроля и если бы кто-то неотрывно посмотрел на Владимира Владимировича, то несомненно увидел бы, как из выщерблены на ногте периодически высовываются фуражки с биноклями приглядывая за выступившими.
А тех было много. Очень много. Они выходили из метро, подходили из переулков, шли бесконечной лентой по тротуарам, иногда, пугая водителей, вываливались на проезжую часть, но потом вновь возвращались в пешеходную зону и двигались, двигались, двигались к точке налива.
Либерман, как главный технический организатор мероприятия, ещё с ночи загнал цистерны с выпивкой во дворы, а с рассветом выстроил от них цепочки волонтеров, которые передавая из рук в руки мягкие пятилитровые канистры перемещали пахучую жидкость к разноцветным пластиковым столам, где уже Володя и многочисленные добровольцы разливали её в подставляемые банки, стаканы, пакеты, а иногда и в просто сложенные лодочкой ладони.
Одежда Володи, Либермана, и их помощников промокла от пота и алкогольных брызг, и хотя они ещё и не опохмелились, но так наработались в этой спиртосодержащей атмосфере, что были вынуждены периодически отбегать закусить к длинному ряду бочек с солеными огурцами, присланными фермерами Подмосковья.
Рядом с ними стоял Корзухин занимавшийся направлением выступивших на бульвар.
Забравшись на перевернутую мусорную урну, он возвышался надо всеми и был похож на полководца, отправляющего свою армию в бой.
– Вперед товарищи – взывал он – Вперед, только вперед.
Его слушали и, подчиняясь, начинали движение.
Запасливые шли не торопясь, на ходу отхлебывая налитое.
Нерасторопные рассеянно оборачивались на оттдаляющуюся точку налива, но затем, принимая невозможность возврата, смирялись и ускоряли шаг.
– Вперед товарищи – кричал им Корзухин вслед – Только вперед. Мы ждем Вас. Мы ждем Вас на следующем круге. Вперед. Только вперед.
И выступившие удалялись, лавируя между беспорядочно расставленными металлическими дугами заграждений, которые все подвозили и подвозили зеленые человечки в зеленых грузовых автомобилях.
– Надежда – неожиданно воскликнул Корзухин поворачиваясь к Семену Павловичу.
– Что? – переспросил тот.
– Надежда – повторил Корзухин, удивляясь непонятливости друга – Надежда. Надя её звали.
– Кого? – не понимал Семен Павлович.
– Её. Ту девушку верующую, что под поездом погибла – пояснил Корзухин и сам удивился – надо же когда вспомнил. Надо же. Надежда.
И обрадовался. И заулыбался всем. Всем сразу.
И выступившим, и мечущимся между ними сотрудникам Специальных Секретных служб, которых можно было легко отличить по трезвости и кривым испуганным улыбкам.
Корзухин радовался и им и даже наверняка обнял бы, если бы конечно смог догнать, поскольку специальные и секретные сотрудники на месте не стояли, а пугливо прыскали в сторону лишь он направлял на них взгляд.
Но Корзухин не злился. Корзухин радовался.
Он радовался соседу ****рюкину, который хотя и не пил, но тоже пришел на выступление и теперь одиноко стоял в сторонке прижав к груди шахматную доску с приклеенным листочком с надписью «Достали все», выведенную маленькими, почти невидимыми буквами.
Он радовался пухлой, курносой девице, держащей на руках розовощекого малыша, с самым серьезным видом размаивающего игрушечным трехполосым флажком.
Он радовался зеленым водителям зеленых машин, непрерывно подвозящим красные рамки оцепления.
Он радовался всем. Солнцу. Городу. Свободе. Миру.
И тот подъезжавший грузовик тоже показался ему радостным и не опасным, и он без злобы, а лишь с некоторой укоризной поглядев на криво наваленные железки, подумал:
– Какой … тебя так нагрузил.
Но больше Корзухин подумать не успел, поскольку заднее колесо машины попало в яму, крашенные дуги подпрыгнули, покачнулись, и начали падать на круглолицую мамашу с ребенком.
Корзухин рванулся и кажется успел оттолкнуть их в сторону от того места, на которое празднично звеня слетела металлическая груда и скрылся под ней. И тут все замерло и замолкло. И только в окружившей их тишине натужно ревел уменьшающийся зеленый кузов.
Семен Павлович первый бросился разбрасывать образовавшуюся кучу железного лома. Ему помогали и Либерман, и Володя, и держащийся за сердце задыхающийся Михаил Михайлович, и какие-то незнакомые люди, и всё быстро раскидали в стороны и увидели Корзухина, который был как-то так беззащитно сжат, как-то так скрючен, что казалось он пытался вжаться, спрятаться от навалившейся на него ноши куда-то вглубь грязной, неровной, асфальтовой смеси покрывавщей улицу, но не смог.
Рядом с Корзухиным лежала молодая женщина с вывернутой в обратную сторону шейкой и маленький мальчик, на лице которого ещё оставалась улыбка, и ещё пульсировал мертвый серый мозг, вылезший из треснутого детского лобика.
Семен Павлович долго смотрел на них каким-то неживым, остановившимся взглядом. Потом медленно перевел глаза на стоящую рядом скамейку с грубыми бетонными боковинами и соединявшими их деревянными досками, неожиданно для всех бросился к ней, как-то невероятно легко, будто она была сделана из пенопласта, перевернул, вырвал занозистый непрокрашенный брус и повернувшись сделал шаг в сторону Кремля.
Но не успел он ступить дальше, как ****рюкин, до этого безучастно стоявший со своим плакатиком вдруг завизжал, и не переставая извергать нечленораздельные звуки побежал обгоняя Семена Павловича вниз по Главной Путинской, то ли как флагом, то ли как дубиной размахивая шахматной доской.