Солнышко светит. На веточках брызнула зелень. А птички как заливаются?! Весна! Новая жизнь, новые ожидания... Сижу на лавочке, наслаждаюсь леностью, теплом. Вдруг с пивным духманом объявилось Оно... По-хозяйски расположилось, поёрзало, раскинуло ноги. Закурило... Я оглядел искоса пришельца. Щёчки ядрёные, на коленях живот. Молодой ещё, шестидесяти нет. Я отодвинулся от дыма, оно ухмыльнулось: – ЗОЖ?! Не куришь, не пьёшь?
Я не хотел ввязываться в разговор, уклончиво буркнул: – Ну да! – А у того клиника – словесный энурез. Поёрзал и продолжил опять: – Как жизнь? – Я промолчал, а пришелец эту тему стал развивать: – Нет счастья в жизни! – и назидательно подпёр пальцем небо.
Я подумал – и такому счастья нет. Господи, что это за фетиш такой, счастье?!.. Власть? Еда? Вещи? Много, или очень много денег?.. На этот счёт у меня своя колокольня.
После войны дефицит был всего, но головой об стену не бились, детвора тем более. Летом бегали босыми, берегли родители обувь, а зимой нас ругали, что на ногах катаемся с горки. Обидно было, суворовцы вон что вытворяют! – Но то суворовцы! У них казённые сапоги. Развалятся – выдадут другие. А на твои валенки нам зарабатывать надо. – И если вразумляли не ремнём, то нам было стыдно... до первой горки.
А хлеб? За ним на квартал растягивалась очередь. Матушка слюнявила запястье и химическим карандашом ей писали там номер. Она становилась прописанной и следила, чтоб в очередь не лезли чужие... Пайку давали по весу, не буханками. Один стоишь – получишь килограмм. Вдвоём – получишь два. Поэтому в очереди я был как на привязи. А если довесок был небольшой, то это моё, заслуженное, я съедал его тут же. Есть хотелось всегда. Пеклеванный хлеб не пшеничный, был так себе, чёрный слаще, особенно корочки. А если горбушку полить ещё постным маслом, да посыпать солью! А уж если сахарным песком, то хлеб приравнивался торту, хотя видел его только в кино.
На лавочке опять оживление: – Чо! Задумался?!.. Да-да! Житья от власти не стало. Менты, прокурор, крыша, откаты! Человек человеку не друг, а так.
Конечно я задумался, было о чём. Тогда всем трудно жилось, но не пищали. Одинаково обделялись и одинаково счастливы были, несмотря ни на что. Главное – мы победили!
У родителей небольшой был доход, и расход обсуждали при детях. Всё наглядно, понятно. Питались скудно, одевались с барахолки, о моде не было и речи. Брат донашивал за отцом, я за братом. И только в десятом классе мне куртку пошили. По сути это был отцовский перелицованный пиджак, но фасон шёл от меня. Особенно на поясе пряжки, которые содрал с дырявого портфеля на свалке. Что-откуда конечно умолчал. А уж когда отец подарил часы без минутной стрелки, девчонки на меня оглядывались. Это льстило. Пижон!
Школу закончил достойно, и не в пример остальным отказался от выпускного фарса. Там какие-то напитки предполагались, пряники и вносить надо было деньги… А я вспомнил дом… и отказался. Но как стемнело, отправился под школьные окна. Слушал музыку, угадывал возгласы друзей, и гордился своим взрослым поступком.
А визави продолжало брызгать слюной. Всё у него не то и не так. Жена стерва, друзья хапуги, дети эгоисты, и вообще все отвернулись. А я подумал, что ему показана психтерапия – поменьше жрать и быть человеком.
Я тоже узнал жену после развода, и меня тоже дети не жалуют. К этому я философски – главное, они есть!.. И что важно, я никому не должен... Чертовски жаль рубленый из листвяка дом, брошенный в колымской тайге. Сейчас бы его сюда, в город. Я бы студентов без денег пускал. Как меня когда-то пускали незнакомые люди.
Удача нужна – это конечно. Хотя в юности не думал об этом, и безоглядно рванул в тургайскую степь. Оттуда в тайгу, потом в тундру. И встречал на чужбине только хороших людей, других в СССР быть не могло.
Только теперь понимаю – меня не покидала удача… Почему медведь не тронул меня? Испугался грозы?!.. А испуганная лошадь почему не утопила в реке? И в ледоход не утонул, лишь у кромок льда исцарапался!.. А в лютый мороз провалился в трещину на море?! Отогрелся и даже не чихнул... Может потому Бог берёг, что я не сволочь?!
Ну, а обетованной для меня стала Чукотка. Бывало там всякое, но ко всему относились спокойно, без пафоса и без истерики. И работа была интересная, искал драгметалл. Находили, видели, держали, но не кружил он голову. Народ на Чукотке собирался без придури. Не приживались хапуги, эгоисты и лодыри. Тогда расхожее было – человек человеку друг, товарищ и брат! Так это про нас.
Я там был свободным среди друзей. Делал то, что считал нужным, говорил что думал, покупал что хотел. Вкусно ел и вспоминал деликатес детства. Горбушка чёрного хлеба, политая подсолнечным маслом и посыпанная солью. А уж если сахарным песком!!!