Она стояла и смотрела на город. Закат уже пропал за горизонтом. Звезды меркли пред тысячами искусственных солнц, зажженных городом. Она вернулась в комнату и ощутила ее наполненность жизнью вещей и ожиданием озарения анфиладой ламп. Она щелкнула выключателем и чудо произошло. Комната обрела свет и его теплоту, его уют. На нее смотрели его глаза со старого портрета. Это все, что теперь с ней. Всегда. Как свет и тьма. Как жизнь и разлука. Женщины не выносят разлук. И она не вынесла. Поэтому портрет здесь и каждый день смотрит на нее его глазами. Глазами его прошлой любви. Она так и не поняла, как это произошло. Жизнь на двоих он оставил ей одной. Как одеяло, сброшенное с одного из спящих, который проснулся, встал и ушел. Она долго пыталась понять, чем она стала хуже той, которой он ее предпочел. Снова и снова смотрела в его любящие еще глаза на портрете.
Звонок у входной двери позвал прочь из прошлого. Когда она открыла дверь, на пороге стоял курьер с огромным букетом алых роз. Курьер уточнил ее имя и протянул квитанцию для подписи. Когда она расписалась, он передал ей букет. Множество роз оказалось легким. Она смотрела на букет, не закрыв двери, хоть курьер уже ушел. Зыбкая реальность бытия превратилась в упругость розовых бутонов и изменила цвет. На вероломный алый. Захотелось курить. Но она вспомнила, что бросила десять лет назад. Прогнала мысль и, закрыв дверь, отправилась к вазе. К самой большой вазе в своей квартире. А потом долго сидела за круглым обеденным столом, накрытым бежевой кружевной скатертью и смотрела на розы в огромной вазе посреди стола. Не зря сегодня она ходила на работу в тех итальянских туфлях. Они фартовые. Туфли куплены на распродаже в огромном торговом центре. Здесь же в магазине она надела эти туфли и пошла изменившейся походкой прочь от старых туфель. И кто-то резко толкнул ее в толпе. Это был он. Спешил. Ел на бегу. Потом она узнала, что так он делает всегда. Он купился не на туфли. Он купился на нее в этих туфлях. В них же она и венчалась с ним в соборе Святого Павла. Белое воздушное платье сливалось со слоистой фатой. Алые туфли и алые розы делали ее образ из нежного страстным. И он это видел. Он горел в ее огне каждый миг их совместной жизни. Она смотрела на розы в вазе и беззвучно плакала. Она была уверена, что эти розы от него. Только он знал этот особый алый цвет и этот сорт, отличающийся упругостью бутонов.
Утро было из солнца и ветра. Розы по-прежнему смотрели в разные стороны. При солнечном свете они казалось, побледнели. И она подумала, что может эти розы и не от него. Кофе вздыбился пеной в джезве и она ловко сняла ее с огня, налила в малюсенькую чашечку с золотыми вензелями. Не добавляя сахар, сделала глоток обжигающего ядреного напитка, вскружившего головы всему человечеству. След от алой губной помады смешался с золотыми вензельками на чашке. Она посмотрела на красные туфли, стоявшие в коридоре и одела черные лакированные. Сдержанные с виду, и в то же время подчеркивающие сексуальность ее ног. Зеркало на стене от пола до потолка ее полнометражной квартиры, подтвердило ей это и она вышла в новый день и в новый мир. Каждый день мир становится другим. И она менялась вместе с миром.
Мимо витрин и машин, мимо скверика за углом, мимо подземных переходов, мимо воркующих голубей у колодезных люков. Она шла к себе в офис, на ходу решая предстоящие задачи. Прикидывая варианты ответов по авторам, чьи рукописи не приняты к изданию. Журнал стал ее жизнью. И ее кожей. Только кожа сморщилась на похудевшем теле их тандема, когда один из них покинул эту кожу и теперь влез в другую. Очевидно, надеясь, что та вторая, шагреневая. Но ее твердо убедил английский классик в том, что это лишь душевные фантазии. И она осталась в своей первозданной коже, с наросшим на ней журналом, любовью, розами, алыми туфлями. Это ее кожа и ей в ней комфортно. Она никогда не хотела поменять это на что-то другое. Она жила, пила кофе и вспоминала. Стаканчик кофе по пути она каждое утро берет в кофейне на улице Бессонова. Кофейня носит радужное название «Счастливые люди». И она причисляла себя к счастливчикам, сжимая в руке фирменный картонный стаканчик с ароматной жидкостью внутри.
Интервью со стилистом было запланировано у него в салоне названном его именем. Помпезный интерьер салона в стиле барокко превратил парикмахерскую в салон vip класса. Ну и конечно сам господин стилист славится своего дела мастером непревзойденным. Когда-то в начале столетия он приехал сюда из Питера, да так и остался. Бывшая супруга прислала ему вдогонку их общего сына. Интервью состояло из обычных вопросов, но взорвало СМИ после публикации в ее журнале. Нюансы делают новости. А она умеет отделять зерна от плевел и превращать их в яркие, сияющие, многократно отражающие свет, новости. Так получилось и со стилистом. Его сынишка, присланный экс-супругой из Питера, оказался шустрым малым и поставил условие новой пассии папаши: никаких больше детей в семье или он убежит от них к цыганам. Почему именно к цыганам, она выяснила, проведя собственное расследование. Мальчик подружился с цыганенком и они оба частенько, перепачкав лица и одежду, с жалобными выражениями чумазых мордашек, сидели у городского рынка рядом с матерью цыганского друга, которая просила милостыню у прохожих. Папаша был в счастливом неведении относительно занятий своего сына первоклассника в свободное от учебы время. До тех пор, пока и мамашу, и ее чумазых отпрысков не забрали в отделение милиции. Там то и выяснилось все. Папашу-стилиста грозились лишить родительских прав. И он, собрав вещи сына, повез его обратно к матери. Но через два дня они вернулись. Бывшая жена категорически отказалась забирать на воспитание ребенка. Дело у разведенной женщины шло к свадьбе с известным питерским политиком, и малыш абсолютно не вписывался в канву новых отношений. Политик был уже не молод, имел своих внуков возрастом старше кочующего малыша. В общем, свою статью она назвала «Гениальный отец кочующего ребенка». Стоит ли говорить, что этот номер журнала разошелся в розницу, что называется, с колес. Статья понравилась и питерскому политику. Он прислал ей письмо на электронный адрес редакции с предложением, от которого отказаться было не просто трудно, а невозможно. Хотя жадность это не ее конек.
***
Проблема возникла на ровном месте. Уволился верстальщик редакции и это катастрофа. Он был гений в своем деле. Она понимала, кто и куда его переманил. Она дала объявление о вакансии во все источники, не надеясь на скорый результат. Но через два дня в двери ее кабинета вошла молодая ухоженная женщина со словами:
- Я хочу у вас работать.
Собеседование получилось коротким и она взяла ее на работу. Женщину звали Майя. Майя только что окончила неведомые курсы верстальщиков. А до этого Майя ездила с концертами по стране. Занималась вокалом. Пела народные песни. Но полюбила и осела. Чтобы быть рядом с любимым человеком, который ничего общего не имеет с творческой деятельностью.
За ужином в караоке-баре «SoloНay» у бесконечно креативной и приветливой Валентины Нивьяновой, она думала о том, почему так спонтанно приняла на работу Майю. И только запив зеленым чаем местные роллы, поняла, что из-за истории любви. Это так жертвенно: бросить аплодисменты и свет софитов ради любимого.
Она никак не ожидала, что после обеда верстка свежего номера будет готова. Она даже придумала рекламный ход, подогревающий интерес к свежему выпуску и объясняющий задержку его выхода. Но Майя превзошла все ее ожидания. И это Майя сманила ее из объятий пустой квартиры и от взгляда уже чужих глаз на фото, в мастерскую к Татьяне Красновой рисовать по батику. Ее поглотили краски, цветочные букеты, раскидывающие на ткани свои композиции ее рукой. Татьяна оказалась очень интересным учителем и человеком. Она решила написать о Татьяне в своем журнале, начав ее с алеющих маков на новом шейном платке. Она унимала этими цветами свою вселенскую тоску. Меряла шагами пустую квартиру все реже. Майя занимала в ее жизни все больше времени и эмоций. Они, неожиданно для себя, привыкли вместе пить кофе после обеда в кофейне, расположившейся по соседству с редакцией. Иногда к ним присоединялась Татьяна. Они много разговаривали и срослись уже интересами и привычками, когда Татьяна пригласила их на пленер у Йеремеля. Майя замялась и отказалась:
- Я не могу. Мы договорились не оставлять в одиночестве друг друга на выходные.
При этих словах Майя покраснела, как провинившаяся школьница. Она вспомнила, что у Майи есть любимый, ради которого она бросила сцену, а не то что ее. И Татьяну.
Допили кофе быстро в неловком молчании. Татьяна попрощавшись, поспешила к синему Рено, припаркованному у входа. А они поднялись в лифте и разошлись по кабинетам. Безмолвно. Она больше не ходила на мастер-классы по батику. А Майя не попадалась ей на глаза. Только в дни верстки. У Майи все было всегда готово в срок. И сама работа не имела замечаний. Но она чувствовала, что подсознательно ищет ошибки в работе Майи. Не находя их, досадовала. На саму себя. В ленте на фейсбуке с удовольствием разглядывала фото Татьяны с Йеремеля, куда ни она, ни Майя не поехали. Она частенько думала: «Интересно, какой он, ее любимый, ради которого Майя бросает всех и все. Сжигает мосты и остается с ним».И она решилась. Майя ходит из редакции домой пешком к остановке общественного транспорта. Это она знала наверняка. И вечером она отправилась вслед за Майей. Выдержанный во всех отношениях бордовый костюм Майи мелькал впереди и она держала дистанцию. Вот Майя с кем-то разговаривает по телефону. Жаль, что она не видит лица Майи. Наверное, на нем маска счастья. Вслед за Майей она спустилась в подземный переход. В подземном переходе студенты Аграрного университета, как большая стая ворон, громко разговаривали на родном языке, торопились в обе стороны: кто на остановку, а кто на занятия. Черноволосые и черноглазые, в одинаковых джинсах и толстовках, они напоминали китайских студентов на экскурсии по Красной площади. Выйдя из перехода, Майя не пошла к остановке, а отправилась вниз по улице к городскому скверу.
Она не сразу узнала его из-за огромного букета ярко-алых роз с упругими бутонами. Бессознательно, позабыв про Майю, сделала несколько шагов по направлению к нему, но вовремя спохватившись, остановилась. И вот уже такой привычный букет в руках Майи, а он целует Майю в шею. И Майя счастливо смеется. Так вот ради кого Майя бросила сцену. Аплодисменты, поклонников, яркий свет софитов. Она не смогла. Не смогла ради него бросить журнал, редакцию, людей, свой ритм жизни. А он и не просил. Он любил ее со всем этим. Но оказалось, что нет. Не любил нагрузки. А, может, просто не любил ее. Вот полюбил Майю. И они счастливы.
Она пошла прочь. Домой. Выкинула его портрет с балкона. Следом отправились розы. Плотно закрыла балконную дверь и позвонила Татьяне:
- В субботу я еду с вами на Йеремель.
Татьяна обрадовалась и спросила:
- А Майя?
- Не знаю. Навряд ли.
***
Утро нового дня подарило новые ощущения. Ощущение свободы превалировало. Без глазеющего портрета. Она пила кофе и смотрела на пустую вазу.
- Привезу с Йеремеля полевых цветов, - думала она, вспоминая какие бывают полевые цветы.
В субботу она наслаждалась ароматами белоснежных медуниц и сиренью Иван-чая. Собирала нежные колокольчики и одновременно ела ароматную землянику. Рвала ее здесь же среди колокольчиков и разнотравья. Как и хотела, наполнила дома огромную вазу разноцветьем и всю квартиру его ароматами. Засыпала чашку собранной земляники сахаром и поставила незаконченную картину лета на мольберт в углу комнаты. Не удивилась, когда увидела на следующее утро в офисной туалетной комнате заплаканную Майю. И вместо слов утешения сказала ей:
- Собери букет колокольчиков и возвращайся на сцену. Нового верстальщика я найду.
От удивления Майя перестала всхлипывать. И тогда она добавила, уже выходя:
- И выкинь те розы. Просто дыши.
Ноябрь, 2018 г.