БАНЯ

 
Зимний вечер наступает рано. А у нас-то сегодня баня! К тому времени, когда за нами заходит бабушка, мама уже успела прибежать с работы, сварить ужин и накормить нас. Полотенце и сменная одежда вручаются мне, как старшей; сунув сверток под мышку, я надеваю валенки и в пальто и старом пуховом платке иду за бабушкой – мы зовем ее дэуэни, что значит «Старшая, почитаемая мама». Сестренку Эльзу дэуэни ведет за руку. Мы идем в баню Ахматхан бабая.

На нашей улице не так много хозяев имеют собственную баню, дедушка Ахматхан – один из хозяйственных мужиков. Они с бабушкой Минкамал живут близко – только улицу перейти наискосок, но в темноте эта дорога кажется неблизкой. Впрочем, не так уж и темно. С неба светят яркие зимние звезды и почти полная луна, все в голубом свете. Улица нахожена, снег утоптан ногами прохожих и ребятишек, даже не скрипнет под валенком. Зато другие звуки раздаются в морозном воздухе далеко. Вот как скрипят ворота деда Ахматхана:
- Ккыыыйк!

Резкий и протяжный скрип, пронзительный, как будто тревожно кричит какая-то большая птица. Если постоять на улице и прислушаться, можно легко различить, к кому пришли гости – каждые ворота имеют свой неповторимый голос. Ведь у соседей, у вдов Хамиды и Хусникамал, Лутфии, да почти у всех – такие же простые воротчики со скрипом. Воротами назвать – согрешишь, но и не калитка: поперек двух жердин приколочены по горизонтали три широкие доски, с открывающейся стороны жердь длиннее, наверху к ней привязан обрывок веревки, который накидывается на соседний столбик и таким образом закрывает ворота. Почему-то сумевший построить баньку старик не стал сооружать ворота и калитку, а оставил их в старинном допотопном варианте.

Точно такие же ворота я увидела позже в деревне Дюсьметово, куда ездила с дэуэни в гости. Это были ворота всей деревни – авыл капкасы, их охраняли мальчишки, а когда подъезжали конные повозки или тарантасы, мальчишкам за то, что открывали эти ворота, принято было кидать мелкие монетки или конфеты. Татарские деревни тогда еще огораживали, чтобы скотина не блудила по полям и не было потрав урожая.
А вот у нашей дэуэни есть и калитка, и ворота, все чин по чину. Правда, не «урыс капка» - русские ворота из сплошной стены теса с прикрытым верхом, богатые и основательные сооружения, какие были всего в нескольких домах прежних богатеев, и то не на нашей улице. Бабушкины ворота и калитка посерели от старости, от ветров и дождей, дерево их крошилось, если потереть пальцами и поковырять ногтем. Доски прибиты на небольшом расстоянии друг от друга, между ними просматривается с улицы двор. Но сколочено все накрепко, открывается бесшумно, только стук от резкого движения вошедшего предупреждает хозяев: кто-то пришел. Такие ворота с калиткой говорили о хозяйке как о женщине с достоинством! И, конечно, с определенным достатком. Поэтому бабушка разговаривает с соседками громко и неторопливо, знает цену каждому своему слову. Соседки ее уважают и немного побаиваются.
Вот она ведет нас через двор, затем проход в сарае, где пахнет сеном и коровьим навозом, а овечки тянутся к нам влажными мордочками и успевают схватить за полу пальтишка. Мы с Эльзой стараемся не поддаться их шершавым язычкам и быстро подбираем одежду: зажует,  потом ходи в зажеванном!  Дальше – огород с протоптанной тропкой.

Мы пришли. Открывается низенькая дверь. И как только высокий дед Ахматхан в нее проходит? Хорошо еще, Минкамал у него невеличка, а он небось сто раз стукнется головой в черной засаленной тюбетейке. А снимает ли он ее в бане? Вот вопрос! Я его с непокрытой головой ни разу не видела! Но раздумывать некогда. Из двери сразу пышет горячим, горьким воздухом– банька топится по-черному, она вся прокопченная изнутри, стены, полки и потолок покрыты сажей. Если зазеваешься и на выходе заденешь стену, на чистом теле тут же останутся черные следы сажи.
Наверно, мало кто теперь знает, что такое баня по-черному. Владимир Высоцкий, говорят, разузнавал про нее, когда писал песню «Протопи ты мне баньку по-белому». Расспрашивал подробно, в чем ее отличие от белой. Потом у нас тоже строили уже белые бани, а эту первую запомнившуюся помяну добрым словом, потому что чуть не вся ребятня нашей улицы выросла на ее горьковатом пару.

Банешка Ахматхана была маленькая, сени ее, честно говоря, я хорошо не помню. Была почти символическая загородочка, дощатая, холодная – тогда по-другому не строили, бедность. Нас вели прямиком внутрь, в жар, где неровно горела керосиновая лампа. От потока воздуха из двери маленький огонек прыгал и грозился погаснуть. Если лампа со стеклом, тогда язычок пламени защищен, свет ровнее. Стекло это называли торба – труба по-татарски. Стекло – также и отличительный признак: то была коптилка, а со стеклом – уже лампа! Но не это же отличает черную баню от белой. Печка тут низкая, бабушка растапливает ее на коленках, нагнувшись, накашляется, пока растопит, потому что прямо в лицо ей бьет дым. Дело в том, что через потолок и крышу, как это делается теперь, труба от печи не проложена, и дым идет прямо внутрь самого помещения. Хорошо, если дрова сухие и на растопку припасены или береста, или сухое полено, от которого большим страшным ножом отщепляют лучинки. Когда наберется пучок, который хорошо ложится в ладонь, к нему подносишь зажженную спичку, ждешь, пока пучок разгорится, а там уже надо с умом подложить горящие лучины под сложенные дрова. Вот тут-то и повалит прямо по полу дым в баню! Двери надо открыть, иначе не будет тяги, для горения нужен воздух.
Находиться в топящейся черной бане невозможно, задохнешься. Поэтому подкладывать дрова следует быстро-быстро, а воду во вмазанный прямо в печку большой казан для горячей воды залить заранее.

Через много лет зять, совсем не татарской национальности, доказывал мне, что русские тем и побеждали всех, что топили баню по-черному: дым разъедал всю гниль на дереве, а заодно и прожаривал всех паразитов, вот откуда у русских была могучая сила! Так получилось, что у каждой из нас, трех сестер, по разу в хозяйстве случалась неприятность – у каждой семьи в разное время баня горела. Не сгорала, слава богу. И действительно, потом эта прожаренная баня стояла и стояла! А до тех неприятных случаев мы,  чистюли  татарки, намывали банные стены, стараясь отскоблить почище, а плесень и грибок только пуще расцветали на них. Теперь я свою баню мою легко, смывая только поверхностную пыль и налет, чтобы не повредить образовавшийся защитный слой. И не волнует меня красота стен – в старой баньке есть свой особенный банный дух и уют, напоминающий ту, из детства.
 
А баня у деда такая жаркая! Бабушка усаживает нас, раздетых, на лавочку, наклоняет голову, мажет ее кислым катыком, который с потом стекает по лбу и лезет в глаза. Щиплет, просим воду, чтобы смыть. А дэуэни уже вовсю растирает волосы, трет голову, чтобы никакой грязи не осталось, больно дергает, но плакать нельзя! Тут же льется горячая вода, много, задыхаемся и терпим. Если запасен щелок, то волосы смываются сперва им. Это когда зола из печи заливается горячей водой и настаивается, пока топится баня. Только избави боже нечаянно размешать его, задев слой золы, осевший на дне посудины! Нужно осторожно собирать щелок ковшиком поверху, чтобы не замутить его, и добавлять в чистую воду понемногу, на ощупь, чтобы стала мягкой, как снеговая или дождевая. Щелок делает волосы мягкими, пушистыми! А иначе после катыка может остаться жирный блеск, непромытость обернется не особенно приятным запахом. И ходи так всю неделю, до следующей бани.
 
- Ай! – кричит сестренка. – Ай, кто это? Мышка?
Бабушка смеется:
- Глупая, откуда тут мыши? Это жаба обыкновенная! Не бойся, она не тронет.
Ага, не тронет! Вон она, сидит под полком и издает какие-то странные звуки. Вроде бы поет, но уж очень она страшненькая. Никак не хочется признавать в ней певунью. Лучше я отвернусь, ну ее. И подвинусь подальше, к стенке.
Но нет, бабушка уже тащит нас на полок. Уложив под самый, кажется, потолок на горячие доски, плещет на черную от копоти каменку немного горячей воды из старого ковшика, успокаивая нас:
 - Это Лилии доля! Вот чуть-чуть еще, это Эльзы доля!

Каждому его доля, часть банного жара положена, иначе не видать здоровья деткам! Мы привычно покоряемся – своя ведь доля, как откажешься! Горячий воздух обжигает тело, лицо, рвется в легкие, а дэуэни уже шлепает большим душистым веником обеих сразу, приговаривая особенные, для детей придуманные стихи:
- Дрова не отец твой рубил,
 Баню не мать твоя топила,
 Медведицы дитя,
 Волчицы ребенок!
 Крепким, как дуб,
 Высоким, как ель,
 Стройным, как сосна, будь!
 Старших почитай,
 Младшим помогай!
 С матерью-отцом,
 Счастливым-совестливым,
 С золотыми крыльями расти!

Мы еле живые соскакиваем с полка, терпеливо сносим жесткую лыковую мочалку, которой бабушка яростно трет нас. Пусть трет, лишь бы скорее, скорее отсюда – на мороз, на волю и домой! Окачивая нас теплой водой, она приговаривает другие слова:
 - Вода с тела сбегает,
   Здоровье прирастает!

Мы счастливы, что банной муке конец. Нам и в голову не приходит, каково немолодой женщине отпарить-отмыть двух девчонок с длинными косами, а потом в этой жаре, прямо рядом с горячей печкой, одеть обеих, закутать так, чтобы по дороге домой не простыли, распаренные, не наглотались холодного воздуха. Как она домывалась сама – мы поймем только через десятки лет, когда сами будем намывать своих любимых внучат, приговаривая те самые древние слова, доставшиеся нам по наследству от прабабушек… Однако бабушка любит баню, которая словно обновляет ее силы, молодит даже. Проходит порядочно времени, прежде чем она стукнет в окно или в открытую дверь крикнет матери с отцом, чтоб шли мыться.

А мы, распустив влажные волосы, то кружимся перед зеркалом, изображая красавиц, то заплетаем их туго-туго, чтобы утром получить великолепные по нашим понятиям кудри.
 
Вот так в бане деда Ахматхана мылась чуть не вся улица. Существовало выражение «попросить баню» - это значило, что ты таскаешь воду, топишь, моешь всю свою семью, а на остатний пар и воду идут уже сами владельцы бани. После помывки большой семьи и жара, и воды могло оставаться немного, но хозяин уже заранее знал, кто из просителей ему удобен, а кто не очень. Ему тоже было неплохо – он экономил дрова, избавлялся от банных хлопот, а баня, чтобы долго стояла, должна часто топиться. Так что хозяева бань в особом проигрыше не были, как я теперь понимаю.

В татарских селах было в порядке вещей, когда соседи звали друг друга на остаток пара, особенно если баня была новая, недавно построенная, и хозяева не столько гордились ей, сколько хотели поделиться новоприобретенным благом и большой радостью. Часто они как бы возвращали банный долг тем, кто в свое время приглашал их самих. Помыть человека в бане испокон считалось большим благодеянием, и старики говорили, что это большой савап, то есть богоугодное дело.
Переехав в Ташкиново, мы несколько лет пользовались добротой замечательной семьи Мальцевых. Они не пропускали ни одной недели, чтоб не пригласить нас с маленькой дочкой помыться. Никогда не забыть мне, как дядя Веня, с красным распаренным лицом, кричал в окошко:
- Лиля, баню-то пойдитЕ?
А тетя Валя, добрейшая, спокойная его жена, недовольная решетчатым полом, смеялась:
 - Не было бани, и это не баня!
И тут же оговаривалась, желая похвалить своего «хозяина», как она всегда называла мужа:
- Насчет дров-то я не кавержу, дрова он готовит!

А я была просто влюблена и в особенный, кельтешкинский*, говорок хозяев, в их старый предбанник, пахнущий мешками из-под комбикорма, и в решетки на полу. И в своей бане потом, через годы, попросила сделать именно такие решеточки, чтобы вода стекала легко.
 
Вспоминается общая баня в районном центре, куда какое-то время родители водили нас по субботам. Идти было порядком, мы шли с сумкой, полной чистого белья, полотенец, банных принадлежностей. В это время появился в продаже шампунь – о счастье душистой пены, чистой, хорошо пахнущей головы! Эти первые квадратные подушечки с ярко-желтым или изумрудного цвета содержимым – какое это было чудо! Плотный полиэтиленовый мешочек надо было вскрывать ножницами, но это же пустяки. Мы наслаждались душистым средством. Катык и сыворотка были как будто изгнаны даже из памяти, но когда шампунь заканчивался, а новую партию не привозили или просто нам его не доставалось, нехотя доставали из хозяйственных недр ненавистную молочную продукцию. Бывало, стеклянная банка с катыком ронялась и разбивалась по неосторожности, и тогда соседки по мойке делились капелькой драгоценного средства для мытья. Небогатое было время – шестидесятые годы.

Теперь баня в каждом дворе. На любой вкус, с украшениями, с наворотами, уже и не баней, сауной называет ее крутой хозяин. К бане в доме положена ванна, душевая кабинка, горячей воды вволю в любое время. Благодать. От ребячьей головы пахнет не воробушками и соломой, как прежде, а душистой химией. Разве плохо? Но банные традиции сильно изменились. Не топят уже дед и молодой папа первый месяц после рождения малыша каждый день баню. Не правит пожилая родственница молодую маму в банном тепле после родов. Не отпаривают новорожденного в веничной водичке, чтоб рос как на дрожжах! Зачем целый день бегать-хлопотать о бане, когда деток можно отправить в ванну и, не отходя от плиты, поглядывать, хорошо ли моются? Да и баня все чаще связывается с пивом, шашлыками, уханьем и визгом подгулявших гостей. А мне кажется, что нашим деткам недостает и тех хлопот, и старинного банного духа и уюта. Пусть будет у них и горьковатый дым над селом, и березовый веничек, пусть напутствует их бабушкина приговорка:
С матерью-отцом,
Счастливым-совестливым,
С золотыми крыльями расти…
______________________________
*Кельтешка – деревня в Калтасинском районе Башкортостана, родина супругов Мальцевых
Иллюстрация Елены Аллаяровой.