Он не звонил.
Открыл дверь своим ключом, не окликнул жену, прошел, не снимая туфли по коридору в кухню, поставил на стол пакет с продуктами. Достал упаковку сыра, взял из ящика стола нож, надрезал острым концом пленку, освободил сыр от пластика, снял с кухонной стенки разделочную доску, положил на нее сыр, отрезал ломтик, положил в рот, ощущая вкус сыра и предвкушая как к этому вкусу добавится вкус помидора, стал мыть под струей воды розовый помидор, потом легко отрезал острым ножом боковушку.
Прежде чем откусить высосал из отрезанной части помидорную жижицу чтобы не брызнуло на рубашку.
Потом свернул у бутылки минеральной воды крышку, сделал глоток.
Поставил продукты и воду в холодильник.
Вернулся в прихожую.
Снял ботинки, окликнул жену, перед дверью в ее комнату.
Жена не отозвалась.
Не стал стучать или открывать в ее комнату дверь.
Прошел к себе в кабинет.
Сел в кресло.
Открыл крышку компьютера.
Подождал, когда проснется операционка.
Пробежал глазами почту. Почему-то стал методично удалять спам: сначала свежий, потом за прошлую неделю, потом еще более старые письма.
Потом открыл незаконченную статью и на какое-то время ушел в работу.
Потом решил все-таки зайти в комнату жены.
Она лежала на полу, ноги ей накрывала сорванная с карниза занавеска, рядом валялась опрокинутая трехногая табуретка и четырехногий стул.
Он подскочил, встал на четвереньки, схватил жену двумя руками за лицо, понял, что дышит, потряс за плечо, что-то видимо при этом говорил, потом приподнял веко и, теряя самообладание, с ужасом смотрел на полузакатившееся глазное яблоко. Потом, путаясь стал стягивать с ног жены занавеску, сбросил ее в сторону, вскочил на ноги, побежал в прихожую, открыл входную дверь, вбежал в общий с соседями коридор, хотел закричать, но так и не закричал, потом вернулся назад в квартиру, отыскал наконец свой мобильный и стал звонить в скорую.
Операция шла уже четыре часа. Он сидел в холе этажа, куда должен был выйти с приговором врач.
Господи, - шептал он - сделай что-нибудь, ты же можешь. Пусть лучше я сдохну как собака. Он почему-то повторял про себя именно эту фразу «как собака» и в то же время пытался представить себя со стороны, и, пытаясь представить себя, почему-то представлял, как сам бьет себя ножом в грудь и по горлу. Но было не больно, нож не ранил, входил в его тело легко и свободно. «Как собака, как собака» повторял он и периодически смотрел на висевшие на стенке часы.
Потом подошел молодой парень - совсем мальчишка в белом халате. Неужели такие дети могут быть врачами? Это же дети. Они еще дети. Они же еще дети!
Он вышел на улицу.
Шел дождь не очень сильный, он чувствовал это лицом.
Он обернулся: под карнизом здания больницы стояла знакомая женщина в белом халате и курила.
Он видел, как эта женщина увидела его, раскрыла зонт и пошла к нему навстречу.
Она шла к нему долго.
Он мог ее хорошо разглядеть, она покачивала бедрами и почему-то криво держала зонт.
И из-за того, что она криво держала зонт на одно плечо ее халата капало больше и оно стало темнее…
Она шла к нему и смотрела на него.
Она подошла и встала так чтобы зонт прикрывал их обоих.
Они стояли близко, смотрели друг на друга, и молчали.
Она начала первая - Слышишь, ты ни в чем не виноват! Ты правильно сделал, что привез ее к нам.
Если ее не спасли здесь, то это значит, что ей бы уже нигде не помогли!
Я все знаю, я разговаривала с врачом. Я уверена, что ты сделал все что от тебя зависело.
Тебе нужно побыть одному со своим горем.
Я даже думаю нам не нужно какое-то время видеться.
Ты слышишь!?
Должно пройти время.
Все остальное потом, все потом.