Уже несколько раз я писал, что у меня какая-то выборочная память. Хотя в общем на память мне сетовать грешно. На первом курсе Хабаровского медицинского института, где я учился, нас тестировали на счет памяти. У меня оказался лучший результат среди парней в нашей группе.
Примерно 9 месяцев назад мне из Харькова позвонила тетя Алла, ей уже за 80 лет, и мы не часто общаемся. На этот раз повод для общения был грустный - погиб мой младший брат Витя. Она выразила соболезнование, а потом коснулась некоторых моих воспоминаний о раннем детстве, сказав, что я был маленький и ничего не помню, а пишу. Я не стал спорить с тетей, зачем расстраивать её, тем более что ей дали почитать лишь одно мое произведение. Но сейчас, когда я собираюсь написать о наших отношениях с её младшим братом Володей, заочно отвечу ей. Почему заочно? Просто сейчас она живет в осажденном нашими войсками Харькове и что с ней самой, её старшим сыном, я не знаю.
Назвать моего любимого дядю Володей дядей сложно, весь он был всего на один год старше меня, и сегодня, 5 мая, ему исполнилось бы 76 лет, а мне через полтора месяца будет 75. Поэтому для меня он скорее старший брат. Впервые мы увиделись с ним в конце 40-х годов, когда мои родители приехали к родителям моей мамы, деду Степану и бабе Уле, в небольшую деревню на правом берегу реки Амгуни, которая называлась Малышевское. Эта деревня и колхоз, который в ней образовался, целиком заслуга моего дедушки, Степана Васильевича Пастернака, когда ему, спецпереселенцу с некоторым опытом организационной работы в Забайкалье, поручили организовать вначале сельскохозяйственную артель, чтобы обеспечивать овощами работников многочисленных золотодобывающих приисков в этом северном районе Хабаровского края, а потом колхоз. Долгое время район назывался Кербинский, но после длительного перелета женского экипажа на самолете "Родина" в составе Гризадубовой, Осипенко и Расковой, который совершил вынужденную посадку в этих местах и их искали всем миром, район переименовали и с тех пор он район имени Полины Осипенко.
Вот в этом районе и образовался колхоз, который дедушка и возглавил. Последний раз я был там в 6 лет, потом семья Пастернаков, в которой к этому времени в деревне жили отец, мать, дочь Алла и сын Володя, перебрались в пригород Хабаровска, где дедушка стал работать директором подсобного хозяйства краевой психбольницы.
Но вернемся в Малышевское, туда, где моя тетя считает, я ничего не помню. Да, не всё осталось в моей памяти, она у меня выборочная. Но я помню берег, к которому приставали пароход "Комиссар" и катера. Вернее, грузопассажирский пароход не мог подойти к берегу, он вставал на якорь, и пассажиров свозили на берег на шлюпке. Слева от этого места был пригорок, на котором был колхозный огород, огороженный плетнем. Не могу сказать, что там выращивали, но одним из видов овощей были огурцы. Почему я так это запомнил? Просто развлечений у нас, мальчишек, было мало, разве что изображать из себя кавалеристов, бегая, сидя верхом на прутике и поднимая пыль за собой. Поэтому раз или два мы забирались в этот огород, чтобы набрать огурцов. Для этого мы раздвигали несколько прутьев забора, загоняли в огород парочку свиней, которые валялись в грязи на берегу, и потом начинали их выгонять, попутно срывая несколько огурцов. Придумал это "операцию" Вовка. Конечно, о ней никто не знал, кроме нас, в общем-то хвалиться было нечем, ведь в своих огородах эти огурцы были в достатке. Так что не знала о ней и Алла, и когда я в своих воспоминаниях описал этот случай, это её больше всего и возмутило.
У меня хорошая зрительная память, и мне не надо закрывать глаза, чтобы что-то вспомнить, мысленно я рисую картину. Вот в Малышевском недалеко от берега были амбары, большая часть которых вкопана в землю. А идти к дому, где жила семья Пастернаков, надо было по дороге от берега, которая вначале сворачивала влево, а потом вправо, немного поднимаясь по пологому склону, и через сколько уж точно не помню домов, стоял по правой стороне дом Пастернаков. Двора как такого не было, только деревянный тротуар от калитки до крыльца. Справа у входа была летняя кухня, которую соорудил мой отец, за что заслужил глубокое уважение тещи. С тех пор все нужные ей сооружения в доме и в Малышевском, и под Хабаровском, делал её зять Костя.
Чуть дальше вправо был большой сарай, где стояла корова и были свиньи, куры и утки, для них был отдельный вход, А в небольших сенцах у входа в сарай был ледник, выкопанный в земле на большую глубину, и чтобы он жарким летом продолжал оставаться ледником, сверху на него были наложены мешки, видимо, с соломой. Я не раз валялся на этих мешках, кушая блины с парным молоком, которыми угощала меня, набегавшегося с прутиком, моя бабушка.
У дома, который стоял слева у входа на участок, было высокое крыльцо с перилами. А вот за домом был большой огород, а затем забор из плетня и лес. Иногда, когда в лесу созревали ягоды, я пролезал, раздвинув прутья, в лес, ложился под куст с ягодой голубикой (у нас её называли голубица), и срывая с кустов ягодки, клал в рот и ел их. Научил меня это делать тоже Вовка.
Дальше от берега слева по улице стоял дом, в котором жил Вовкин закадычный друг Алейников, а вот имя его забыл, по-моему, Ванька. Вот в их компанию с еще парочкой других пацанов и влился я. Я бегал за ними как хвостик, куда они, туда и я. Однажды не вернулась домой корова Зорька (бабушкиных коров всех звали Зорька), которая паслась вместе с другими коровами колхозников. Сами мы пошли её искать, или нас послали, не помню. Но пошли мы по дороге между полем с рожью, видимо, которую уже начали убирать, потому что стоял зерновой комбайн (представляете, уважаемые читатели, что на севере Хабаровского края в колхозе был комбайн в начале 50-х годов!) и лесом. Вдруг услышали в лесу какой-то треск. Испугались, конечно, думали, шпион (тогда бдительность в стране была на высоте, любого незнакомого человека могли принять за вражеского агента), и спрятались за комбайн. Все легли на землю, только я опустился на одно колено, а Вовка стоял. Вдруг из леса выходит наша Зорька, мы обрадовались, заорали, она испугалась и снова в лес. А мы за ней, забыв про шпиона. Естественно, от такой ватаги пацанов, натренированных бегать с прутиком, разве убежишь. Мы догнали её и подгоняя прутиком, повели к дому, обвиняя друг друга в трусости. Лишь Вовка шел гордый, он единственный, кто не испугался.
Вообще приключений, связанных с коровами в семье Пастернаков, хватало. Ведь их было несколько за годы жизни моих дедушки и бабушки. Под Хабаровском корову надо было пасти под присмотром, ведь там же не такой простор, как в Малышевском. Дома, огороды, Транссибирская железнодорожная магистраль, участок от Хабаровска до Владивостока проходила буквально в 150 метрах от домов подсобного хозяйства психбольницы. Вдоль неё шла улица под названием Яблоневая, и она шла до самой железнодорожной станции Краснореченская. Коровы, которые без пригляда попадали на рельсы, гибли каждый год. Так что всех коров, которые были в личном подворье у работников подсобного хозяйства, пасли мы, пацаны, лет с 8-10. Причем гоняли коров пастись в самые разные места.
Однажды, когда нам с Вовкой было по 12 -13 лет, мы пасли корову в лесополосе вдоль железной дороги. Обычно коровы не реагируют на проходящие поезда, впрочем, как и люди, привыкли. Но тут паровоз вдруг издал гудок, и наша корова испугалась и понеслась куда-то прямо через кусты. В этот день мы с Вовкой одели вместо рубашек купленные нам сеточки, они в то время были модными, их раскупали мгновенно. Вот мы и пошли похвастать ими перед пацанами. Я понял, что бежать через кусты опасно, сеточку можно порвать, и поэтому побежал по тропинке рядом с кустами. А Вовка понесся прямо через кусты за убегающей коровой.
Далее будут некоторые подробности, которые для слишком уж щепетильных читателей могут резануть ухо. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Корова, которая бежала через кусты, то ли от испуга, то ли трава плохая попалась, жидко "дристанула" прямо на кусты, через которые за ней бежал Вовка, видя перед собой только корову, которую ему надо было догнать. И когда он выбежал из кустов на полянку, что я, который бежал параллельно с ним по тропинке рядом с кустами, увидел? Вся его грудь в сеточке была в коровьем дерьме. Как идти в таком виде домой или даже показаться пацанам? Засмеют ведь! Слава Богу, недалеко был канава, идущая вдоль железной дороге, и в ней вода. Вовка снял сеточку, прополоскал в воде, смыл дерьмо с груди, снова надел на себя сеточку, и мы, подгоняя корову, которая чуть не уронила авторитет Вовки ниже плинтуса, пошла к пацанам. Там-то мы ничто не рассказали, а вот дома я не смог удержаться, и рассказал домочадцам. Смеху было много. Сейчас, когда я это пишу, сам еле-еле сдерживаю смех, вспоминая ту картину. Только Вовке было в то время не смешно, но потом в разных компаниях уже взрослыми мы не раз рассказывали этот случай, причем обычно начинал сам Вовка этот рассказ. Мол, надо соблюдать технику безопасности при любой работе, даже, когда пасешь корову.
Запомнился еще один случай, связанный домашними парно-копытными. На этот раз героями моего рассказа будем мы с Вовкой, дедушка и бычок, которого решили пустить на мясо. Дело было в Хабаровске, уже осенью, когда в огороде был убран урожай. Обычно теленка на мясо забивал сосед, ветеринар Глушко. В этот день он то ли куда-то уехал, то ли не мог прийти, и дедушка решил сам забить домашнее животное, хотя бабушка настаивала, чтобы это сделал Глушко. Но дед все же решил показать, что и сам может. Он привязал к рогам уже выросшего до взрослого бычка две веревки, дал каждую нам с Вовкой и велел держать, растягивая в сторону. Сам взял колун (такой топор с большим обухом), и как ударил им между рогами. Телок так недоуменно посмотрел на деда, но когда тот повторил удар, не выдержал издевательства и как помчится по огороду. Мы с Вовкой при всем желании не могли бы удержать веревки, бросили их. Так что бычок продлил свою жизнь на один день.
Первое время семья Пастернаков на подсобном хозяйстве психбольницы жила в служебном доме на двух хозяев, занимая половину дома. Лишь через несколько лет с помощью денег старших детей, живших на севере, был построен частный дом, более просторный, куда семья переехала и где можно было размещать многочисленных внуков, которых привозили на свежее молоко и овощи взрослые дети. Но еще когда жили на прежней квартире, произошел случай, о котором хочется рассказать. Кстати, на фотографии, что на заставке, Вовка со сестрой Аллой (слева), старшей сестрой Шурой (справа) держит на руках моего младшего брата, родившегося в октябре 1955 года, стоит в палисаднике перед домом, где была служебная квартира. Можно даже точно сказать, что это лето 1956 года, Вовке в это время 10 лет.
Это случилось в конце 50-х годов. Телевидения в Хабаровске еще не было, в кино ходить было далеко, да и то, кино показывали только для взрослых, так что когда мне мама купила фильмоскоп, чтобы потом увезти в родной поселок, по вечерам мы смотрели диафильмы. Но смотреть одни и те же по несколько раз, когда уже всё почти наизусть знаешь, не интересно. И тогда Вовка предложил продавать соседским пацанам билеты на просмотр диафильмов, и можно накопить денег и купить еще пленок с новыми диафильмами. Мы так и сделали. Заготовили билеты, и на входе в квартиру бабушки с дедушкой продавали за 3 или 5 копеек, точно не помню. Сейчас это вообще ничто, а тогда для небогатых работников подсобного хозяйства что-то значило. Мы уже накопили что-то около рубля, когда нашу затею самым беспардонным образом прервали. Какая-то из родительниц спросила приехавшего к родителям старшего брата Вовки Петра, что это за билеты его младший брат продает? Уж не на папиросы ли деньги собирают? Дядя Петя устроил нам с Вовкой допрос с пристрастием, мы во всем сознались, объясняя это благородным делом расширения репертуары показываемых местной малышне диафильмов. Дядя Петя велел вернуть все деньги пацанам, а нам дал денег на новые диафильмы, и строго-настрого наказал, больше таким "бизнесом" не заниматься. Наверное, зря, так, глядишь, из нас с Вовкой в "демократической" России могли бы вырасти олигархи.
Володя все жизнь меня опекал как младшего брата. Именно у него я учился ухаживать за девчонками, курить самокрутки и "бычки" (остатки папирос), но вмешательство моей мамы привело к тому, что я с 4 класса, а Вовка с 5, ни папирос, ни сигарет, в рот не брали. Ведь если мужчина дал слово, должен держать его. А мы пообещали моей маме, а его старшей сестре, не курить. И первые 50 грамм водки из "чекушки" (бутылка водки в 250 грамм) я выпил в его присутствии . По-братски разделили бутылку на троих - Вовке, его другу Генке Илизарову как более старшим досталось по 100 грамм. И хотя это случилось в подростковом возрасте, алкоголиками не стали.
Володя следил за моими успехами на ниве медицины. Когда жил в Хабаровске, это было проще. Но когда его перевели служить в Ленинград (не путайте, тогда так назывался этот город на Неве) и я приехал на курсы усовершенствования после назначения главным рентгено-радиологом края, мы обедали в небольшом ресторане рядом с Гостиным двором. Володя поднял бокал с вином и сказал, что рад тому, что наконец-то оценили мои деловые качества по достоинству и я теперь главный специалист края в своей профессии в Хабаровском крае. Это о многом говорит. Сам он тоже стремился к вершине в своей профессии, и это ему удалось. Но об этом чуть позднее.
Володя поддерживал меня не только морально, но и материально. Когда у меня случился обширный инфаркт миокарда, и потребовалась рискованная операция на сердце в Новосибирском НИИ кардиологии имени Мешалкина, Володя позвонил мне и сказал:
- Держи, Саша, хвост морковкой! (Любимая наша поговорка. Не пистолетом, как обычно говорят, а морковкой). Денег на лечение дам, а на похороны нет!
И я, будучи весьма прагматичным человеком, держался. С культей сердца (отрезали часть левого желудочка) полгода проходил реабилитацию. Но денег Володиных тогда не понадобилось, но вот когда я собрался напечатать свою вторую книгу в издательстве Красноярского университета, Володя дал денег. А первую мою книгу о моем отце, которого Володя очень уважал, издал в типографии своей организации, где работал - Центре технологии судостроения и судоремонта.
Это только небольшая часть моих воспоминаний о нашем с ним детстве, юности и зрелых годах. По сути дела, наши жизни прошли параллельными курсами, если взять морскую терминологию. Ведь мы оба были морскими офицерами. Правда, я всего три года, но зато плавал на подводных лодках. А Володя всю жизни прослужил в военно-морском флоте, правда, на берегу, долгие годы будучи военным представителем на военных судостроительных заводах, а потом служил в Главном штабе ВМФ. У него была репутация самого грамотного на флоте специалиста в части ценообразования при строительстве военных кораблей.
Правда, эта часть его жизни была в силу специфики засекречена даже для меня, о ней я узнал лишь 5 лет назад, когда по приглашению своего дяди приехал к нему на дачу, чтобы в семейном кругу отметить мое 70-летие. В этот 2017 год впервые праздновали День кораблестроителя, только что введенный в число праздничных дней в России. К нам на дачу приехали многие сослуживцы Володи, ведь он до последнего дня своей жизни трудился, возглавляя ОНТЦ "Румб", что расшифровывается как Отраслевой научно-технический центр экономики, ценообразования, трудоемкости и нормирования труда судостроительной промышленности.
Володя как будто чувствовал, что мы с ним не увидимся больше. Он так и сказал, приглашая приехать к нему в Питер, чтобы провести пару недель в мужской компании вместе с ним и с еще одни моим родственником, тоже Володей Пастернаком, который живет в Харькове и тоже согласился приехать. Сказал, что мы в таком возрасте, что с каждым может что-то произойти. Увы, это произошло с ним. Еще в субботу мы с ним разговаривали по телефону, когда он ехал на своей машине на дачу, ту самую, где мы провели 2 недели. В понедельник со мной связалась его одноклассница и моя сокурсница Галя, которая сообщила, что Володю госпитализировали с ковидом. Потом в среду его ввели в искусственную кому, а в пятницу, 11 декабря 2020 года, его сердце перестало биться. Его похоронили на Серафимовском кладбище.
Ситуация с коронавирусом в стране была напряженная, объявлены карантины и самоизоляции, в которых я пребывал в подмосковном Рошале. Поэтому проводить в последний путь своего любимого дядю не мог. Это очень повлияло на меня, в первую очередь эмоционально, и с начала 2021 года я целый месяц проболел, слава Богу, не ковидом.
В дни, когда Володя мог бы отметить свой 75-летний юбилей, в Санкт-Петербурге было проведена научно-практическая конференция, посвященная памяти директора ОНТЦ "Румб" В.С.Пастернака, материалы которой мне любезно прислали его сослуживцы, с которыми я познакомился на праздновании Дня кораблестроителя. И сегодня, в его день рождения, я не мог не вспомнить о нем. Вечером мы посидим за столом, помянем нашего Володю с моей второй женой, которая тоже очень хорошо знала его. Вечная тебе память, дорогой Володя!