Вяло тыкая в дребезжащий клавесин, Семарг пытался думать. В лицо из разбитого окна летели мелкие капли водяной пыли от компрессора с трудом поддерживающего необходимое давление воздуха в бункере. Избыток озона кружил голову. После визита к академику осталось смутное ощущение, что он что-то пропустил, что-то не увидел. Хотя, казалось бы, вот оно, всё на виду: Персефона без крыльев (жаль), железный табурет с кандалами, академик в халате и птерозавры в большом количестве. Некоторое шевелились, но Семарг отнёс это на чрезвычайно нервную атмосферу, царившую в лаборатории. Может, оттого и дрожали летающие твари, что боялись даже в мёртвом виде научного любопытства академика.
«Вполне возможно, Плещеев лжёт, что вчера отпилил крылья. А что, ему станется! Для него главное, это сохранить объект для репликаций. Великий Космос, как же хорошо-то: режь пытай на законных основаниях близкого человека, и никто тебе ничего не скажет. Впрочем, это его палисадник. Учёный всё-таки! Но что делать с Альбертом? Наверняка ночная сводка о преступлениях уже лежит у него на столе. Так, только спокойно. Что такого? Ну, повесили известного хоккеиста, в этом нет ничего дурного. Просто очередной мужчина отправился в дальний космос. Опять мужчина, странно? Не может же это дискредитировать мою систему! Да какое дело до неё этому Альберту? Я ведь начал рассказывать. И что дальше? А дальше пшик, и ничего приличного. Теперь опять объявиться, благо повод есть, и начнёт выпытывать, почему нет борделя? Полная бестолочь! Солдафон, одним словом!»
Вместо Брамса из-под пальцев сам собой зазвучал марш тореадора из оперетты «Кармен». Быстро устав, Семарг включил механического пианиста, который, со значением пыхнув струёй пара в пюпитр, продолжил игру хозяина железными шарнирами в белых каучуковых перчатках.
«Развели плесень инопланетную, а теперь прыгают от страха. Зачем разрешили бордели гермафродитам? Вон целая планета под ногами, развлекайся в дым: хочешь войну Пелопонесскую, а хочешь, взорви Хиросиму. Так нет, им чего-нибудь с перчиком подавай. Только вот он конец, в пасти венерианских жуков. Теперь носись с инородцами, как с расписанной коробкой. Сплошной обман и враньё, а отправить восвояси уже нельзя, все привыкли. Хотя, время есть, пока они не окочурятся от старости. А и действительно, зачем им дети? Семьи нет, одни эротические удовольствия. Разве это жизнь, когда нет настоящей цели? Академик, например, мир хочет спасти – глыба! А они так, живут одним днём, словно мошка озёрная. Чик и восход, чик и мрак вселенский».
Бесконечно скрывать социальный эксперимент невозможно. Конечно, Семарг это понимал и предпринял определённые шаги, чтобы защитить своё детище от вредного вмешательства обитателей стратосферы.
Первое, что потребовал от работников Замка, так это умение хвалить друг друга. Даже если повода нет вовсе, то необходимо найти. В противном случае отключат в квартире подачу кислорода. От лишнего озона люди начинали глупо улыбаться и становились безопасными для окружающих.
Как Хранитель Ключа, он постоянно придумывал новые социальные льготы. Например, кресло позора для желающих посетить Венеру. Хочешь – пожалуйста. Отсиди положенный срок за стеклом, и Замок оплатит счастье. Ходи потом, радуйся помолодевшему организму.
В результате, иностранцы старались не посещать высотку с неприлично простодушными людьми, почитая их за идиотов.
Жестоко – Да! А что поделаешь? Зато, какая атмосфера образовалась в Замке! Сотрудников перестали интересовать графены, оттого что на них невозможно купить уважение окружающих. Любое начинание немедленно претворялось в жизнь. После череды весьма болезненных ошибок (ну пока перестраивалась психика), изобретатели с большой ответственностью стали внедрять новшества. Обиженные перестали ныть. Им попросту отключали подачу кислорода. А стратосферный воздух, это вам не клюквенный морс в графине, в раковину не выльешь – дышать придётся. Кому нужна такая жилплощадь? Не на лестничной же клетке ночевать?
Но вот принесла семейная драма начальника ЦУП, и всем достижениям грозил большой кирдык. Не успел Семарг вдохнуть полной грудью воздух свободы, как приключилась загадочная смерть хоккеиста. Версия с Персефоной не выдерживала никакой критики. Шею могла сломать, здесь академик прав. Он в неё столько стероидов закачал, чтобы летала в разряженной воздухе, что очень даже может быть. Вообще неизвестно, на что способна замужняя женщина после отпиливания крыльев. Только зачем ей чужой хоккеист, когда свой, домашний, имеется? Непонятно.
Абсолютно безвредный субъект, и на тебе – душегуб! Но кого подозревать? Мотивов ноль, за исключением соперников по хоккею. Недавно Пафнутий жаловался на Архангела. Опять же ничтожный случай, чтобы решиться на злодейство. Да, новую форму не заработала команда, однако импортные клюшки получил и чёрную ленту, всё, как заказывал. Будет повод лучше тренироваться.
«Стоп, стоп, стоп», – пронеслось в голове у Семарга.
Образ изоленты неожиданно вызвал в памяти брючный лакированный ремешок Персефоны. Возвращаться к академику не хотелось. Чтобы проверить идею, позвонил следователю.
Условились встретиться в храме ЛММ у Боба. Опять пришлось спускаться в скрипящее и стонущее чрево высотки, болтающейся на карбоновом канате в стратосфере. Бронебойное стекло обещали установить только завтра. Излишек озона в бункере мешал думать. Постоянно хотелось подпрыгнуть и дважды щёлкнуть в воздухе каблуками. Согласитесь, довольно странная реакция на вполне безобидный газ.
Аромат узбекского плава из чайханы перебивал все остальные субстанции: запах ракетного топлива первопоселенцев, гнилой пармезан ЛММ и китайские палочки, курящиеся у ног узкоглазого Будды, охраняющего вход в морозильную камеру с нирваной.
Не желая мять твидовый пиджак в комфортном диване, следователь Феоктист Петрович сидел на банкетке от пианино с торчащими в стороны винтами, регулирующими высоту. Настоятель Боб не придерживался какого-либо определённого стиля в оформлении храма. Собственно, это и был его стиль – отрицание догм и догматов. Не желая сидеть ниже своего подчинённого, Семарг с трудом забрался на высокий деревянный стул для молитв, подозрительно похожий на приспособление в лаборатории академика.
– Феоктист Петрович, и что? Установили чья верёвка?
– Редкая вещь. Если получится найти владельца, то и дело раскрыто.
– Дайте хоть какие-то результаты. Мне требуется писать отчёт, а успехов ноль.
– Отчего же, – есть верёвка из Магриба. Такую вещицу могут себе позволить весьма немногие. Можно по пальцам пересчитать владельцев трансгуляторов. С минуты на минуту будет список полётов в пространстве и времени. Ага, вот и он.
Из механического помощника, похожего на пузатый секретер с разноцветными огоньками, выползла телеграфная лента.
Наморщив лоб, Феоктист начал читать короткий список.
– Ну?
– Не понимаю. Получается, что академик. Только зачем ему смерть хоккеиста? Он целиком поглощён своей работой.
– Да-с, загадка. Почему на него подумали? – рассматривая телеграмму, спросил Семарг, но быстро спохватился:
– А больше и некому! Только он летал в Магриб за своей экзотикой. Вот прохиндей! Но всё же проверьте остальных. Вдруг кому подарили эту злосчастную верёвку?
– Тут вопрос, – вкрадчивым голосом заметил Феоктист. – Я ещё раз осмотрел квартиру с помощью анализатора запахов и вот что обнаружил.
Раскрыв дверцы механического устройства, Феоктист достал из отделения для улик пакетик из серой бумаги, в котором лежал скрученный чёрный волос.
– И?
– Лаборатория подтвердила – Персефоны. Вы знаете, благодаря академику, женщина необычных способностей. Запросто могла шею сломать.
– У Гоши были друзья, подруги?
– Он недавно в команде. Не успел обзавестись. Только духовник, отец Пафнутий.
– Вот это крюшон! Они же в разных командах играют.
– В том то и дело. Батюшка-то наш не промах.
– Идёмте.
Величественная ракета древних, протыкающая этажи вольфрамово-золотым цилиндром, выставила широкий трап к овальной площадке с журчащим по вертикальной плите фонтаном. Судя по высоким ступеням, предки обладали мощной конституцией, превосходившей измельчавших потомков как минимум в два раза.
Быстро преодолев ребристые ступени с перфорацией, Семарг с Феоктистом ворвались в храм.
– Тише, дети мои. Вы куда так разбежались? Здесь святое место, – поспешил остановить энергичных сыщиков батюшка.
– Ага, – закричал Семарг. – Вы-то нам и нужны. Так, рассказывайте, почему умолчали, что были духовником Гоши?
– Таинство исповеди. Не имею права.
– Щас я нарисую тебе права. Зарплаты лишу и сядешь с протянутой рукой, так как бестолочь стоеросовая. Как перспектива?
– Кричать обязательно?
– Нет, но очень хочется. Ты даже не представляешь себе, чем рискуешь, препятствуя следствию! Это ведь надо! Тайну себе придумал. А сам голову морочил иностранцу. На что надеялся? Говори немедленно!
– Уважаемый Семарг, в подобном тоне я отказываюсь разговаривать.
– А в морозильную камеру не хочешь за свои принципы? Щас быстро организуем. Здесь рядом.
– Подождите, настоятель погорячился. Семарг Львович, ну нельзя же так сразу наскакивать, тут кто угодно упрётся, – поспешил разрядить ситуацию Феоктист.
– Рассказывайте скорее. Вы же знаете нашего Семарга, чуть что и хватается за ключ. О себе не думаете, так о неповинных людях вспомните.
– И ничего противозаконного? Я предложил, он согласился. Всё по обоюдному согласию, – поспешил батюшка, гладя рыжую бороду стальным гребнем, чтобы обрести душевное равновесие.
– Да вы азиат! Они тоже молчат, когда выгодно. Аферист! Только не понимаю, зачем вам это понадобилось?
– Каюсь, проклятое любопытство. Хотелось узнать, как он так замечательно играет.
– И всё? – спросил Семарг, подозрительно прищурив глаза.
– Вот я и говорю, вам ничтожные крохи, пустышка, а для меня целая вселенная. Только ничего особенного покойник не рассказал. Так ерунда сплошная. Похоть и соблазн терзали его душу. Но вам это ни к чему знать.
– Отчего же, говорите всё, коль начали.
– И что же это начнётся, когда никому доверять нельзя? Хоть разрежьте меня, а не могу нарушить таинство исповеди.
– Не будем, хватит морозильной камеры.
– С вас станется, тут ничего противопоставить, кроме веры в попущение Великого Космоса.
– Ну же, я теряю терпение.
– Вот, я всегда знал, что нашему любимого Семаргу надобно тренировать свои чувства. Жизни двадцати тысяч душ находятся в его власти, и не фигурально, а по-настоящему.
– Что-о, они у меня тренированные. Хотите посостязаться?
– Что вы, что вы, но войдите в моё положение, весьма непросто нарушить таинство исповеди.
– Долго ещё кривляться будете?
– Ну раз у вас нет никого сострадания к бедному священнику…
Тяжело вздохнув могучим телом, Пафнутий произнёс хриплым шёпотом:
– Персефона, вот тайная страсть нашего хоккеиста.
– И чё это нам даёт?
– Вам легко судить. На льду Гоша, словно марсианский лев, борется за шайбу, а в обычной жизни показывал весьма нерешительный характер. Так-то.
– И?
– Любил до беспамятства, а признаться не мог. Тряпка.
– Напрасно. Спросил бы академика Плещеева. Вполне возможно, что старый маразматик согласился на рандеву из научного любопытства.
– Вот и я советовал: откройся. В ответ молчание. Однако рассказывал, что когда забрасывает шайбу, то испытывает райское блаженство, словно прикоснулся к Персефоне. Профессионал, что тут скажешь! Я думаю…
Священника прервал неприятный визг резиновых колёс. Механический служка, ухаживающий за пультом управления, начал размахивать клубком искрящейся плазмы над бортовым журналом первопоселенцев. Постояв несколько секунд без движения, робот сделал прямоугольник в овальной рубке космического корабля и опять принялся рисовать над головой круги. От суетных движений позолоченные страницы с опаской дышали, словно боялись загореться от неосторожных действий сошедшей с ума машины.
Быстро захлопнув без всякого почтения бортовой журнал, Пафнутий выключил робота.
– Барахлит? – с нажимом поинтересовался Феоктист Петрович.
– У вас всё? После такого допроса мне успокоиться нужно. Скоро вечерня, а я в нервном состоянии, – попробовал избавиться от непрошенных гостей священник.
– И теперь мы должны думать, что Гоша от несчастной любви в петлю полез? – продолжил допрос Семарг, пропустив мимо ушей жалобу Пафнутия.
– А как иначе? Что он там придумал с табуреткой, это неважно. Главное, у него был мотив.
– А откуда вы знаете про табуретку? – оживился Феоктист.
– Великий Космос, все только и говорят про убийство.
– И всё же.
– Персефона пожаловалась.
Священник показал на латунный раструб звуковода с блестящим свистком-заглушкой,
– Вы ведь её подозреваете. А напрасно, ну, сами посудите, ей-то это зачем?
– Допустим, досадная случайность. Академик её накачал такими стероидами, что вполне могла задушить в порыве чувств.
– Ерунда, я бы знал.
– У вас прямая выгода. Без нападающего «Молотобойцы» могут проиграть.
– Нам? Это будет чудо.
– Почему?
– Мы и до него не блистали. Шансов мало, но «Сила небес» упорно тренируется.
– И чё бы слегка не помочь, – съязвил следователь.
– Побойтесь звёзд, товарищ Феоктист. Я-то каким боком здесь причастен.
– В том-то и дело, что все ниточки ведут к вам. Получается, и один, и второй сюда захаживали. А вы боком в соседнем поезде? Так не бывает!
– Вы видели мою команду?
– Нет, никогда. Я хоккеем не интересуюсь. Мне своих пряников хватает.
– А-а напрасно. Может, и не говорили бы глупостей.
– Это почему?
– Минуточку.
Быстро взбежав по винтовой лестнице в свою келью, Пафнутий вернулся с газетой «Вестник стратосферы». Первую полосу украшала фотография хоккейной команды на фоне заснеженных вершин Алатау.
– Полюбуйтесь.
– Видите, у Гоши точно такой выход на каток… – начал следователь, беря газету, и осёкся. На снимке стояли и сидели пожилые женщины в хоккейной форме, – Помилуйте, так здесь же одни ветераны!
– И я о чём. Сплошная благотворительность. А вы мне победа. Тут не умереть бы во время игры, прости космос. Вот они меня и таскают с собой, чтобы успел исповедать.
– Садизм какой-то!
– Подозрения остались, сын мой? – вонзился грозным взглядом рыжеволосый батюшка в следователя.
– Я атеист.
– Неважно.
– Согласен – мотив исчез, но вопросы остались, – не сдавался Феоктист. – Получается у вас есть персональный трансгулятор?
– Откуда у скромного служителя Космоса такие радости? Гоша и пускал из жалости. У него-то квартира звезды! А нам не положено. Ещё у академика стоит, но его бесполезно просить. В общем, перебиваемся как умеем. Никто не хочет ждать, когда целая команда по одному переместится. А групповой вечно занят «Молотобойцами».
– Неправда! Есть график.
– Семарг Львович, мы ведь аутсайдеры. Какой график? Вы о чём?
– Кажется, у нас здесь всё, товарищ следователь. Чё-то мне неуютно стало от этих графиков…
- Глава 3 http://proza.ru/2022/06/14/1269
- Глава 5 http://proza.ru/2022/06/23/953