Под полной луной снег блестел, точно усыпанный слюдяными чешуйками. Егорыч шумно вдохнул январского холода.
- Кончено! Стоять тебе в углу идолищем, на потеху. И стой! Для того и делалась…
Возвращаться в мастерскую не хотелось. Там, внутри, среди опилок, щепок и кудрявых стружек стояла ОНА. Женщина, которую Егорыч родил этими вот руками, а скоро должен взять за неё этими же руками деньги.
Полсотни лет одно и то же. Никак не привыкнет. Казалось бы – режешь дерево, так режь спокойно. Профессия ж! Нет. Обязательно влюбится под конец работы. В простую доску разделочную – и в ту влюбится. А здесь – ОНА.
Егорычу доводилось вырезать фигуры из цельного дерева. Но то были медведи или бабы-ёжки, парковое оформление на всеобщее увеселение. Заказ на женщину настоящую, голую, в рост, поступил впервые. Причем – портрет. Фотографии приложили для создания сходства. Он создал. И, когда шлифовал шкуркой твёрдые бедра её – плакал.
Теперь она стояла в мастерской, блестя деревянной кожей и словно шептала в ночную стынь:
- Не продешеви!..
- Не продешевлю! – пообещал Егорыч.
…Его нашли через месяц.
Охолодавшая мастерская сохранила мастера, как живого. Он лежал на полу, с простреленной головой, рядом лежала деревянная женщина. Прекрасная статуя была изрядно подпорчена трещинами и вмятинами, похожими на следы от выстрелов.
Шли 90-е годы. Стреляли тогда часто, по многим поводам. Может, заказчику работа не понравилась. Или обнаглевший резчик не захотел её отдавать.
- А если это самоубийство? – предположил кто-то.
Его подняли на смех.
А мастерская до сих пор стоит. По ночам оттуда слышен шум и вроде как голоса. Наверное, это шумит ветер.