В юношеском возрасте довелось мне впервые прочесть одно из самых известных произведений Валентина Саввича Пикуля «Океанский патруль» о войне на Севере.
Я прочёл этот роман взахлёб, как и тысячи моих сверстников. Впрочем, им зачитывались и люди постарше, которые знали, что такое война и служба на флоте. Роман этот поставил В.С. Пикуля в ряд самых популярных в народе писателей.
Я влюбился в произведения Пикуля сразу и надолго. Читал всё, что выходило из-под его пера и издавалось в то время в СССР. Каждый, вышедший в свет его роман, оставлял след в душе и давал множество поводов для дискуссий. Таковы были: «Баязет», «На задворках Великой империи», «Из тупика». «Реквием каравану PQ-17», «Моонзунд», «Пером и шпагой», «Слово и дело», «Три возраста Окини-сан» и другие его романы. Позднее в мои руки попали его исторические миниатюры.
Это было время, когда страна, в которой мы жили под названием СССР, гордилась успехами учёных и сталеваров, космонавтов и спортсменов, врачей и строителей. Безусловно чувство патриотизма было высочайшее и не было более чтимых героев, чем ветераны войны и российские герои былых времён и сражений.
Валентин Саввич Пикуль со своими романами попал, что называется, «в струю» и по времени, и по тематике своих произведений.
Что подкупало читателей в его сочинениях? Прежде всего — это любовь писателя к своей Родине и её истории. С большим чувством писал он о славных делах людей Россию прославивших, особенно тех, кто, не жалея «живота своего», отдавал жизнь за Отечество на полях сражений.
Романы его написаны простым понятным языком о событиях известных и малоизвестных. Пожалуй, основную их часть можно смело отнести к авантюрным романам. Они интересны неискушённому бульварной литературой читателю, поскольку сюжет их раскручивается весьма динамично, герои узнаваемы и наделены известной долей авантюризма. В этом плане романы Пикуля схожи с романами Александра Дюма. Оба этих писателя хорошо передают дух времени, в котором действуют герои, и антураж описываемых событий. Они очень точны в деталях. Прочитанному веришь.
Одному Богу известно, говорил ли граф Рошфор Д’Артаньяну именно те слова, что вкладывает в его уста автор или нет, но то, что оба они существовали во то же время, что Ришелье и Бэкингем, гугеноты воевали с католиками и в Англии казнили короля Карла 1 – это неоспоримо.
Примерно на тех же принципах построены романы и действуют в них герои у Пикуля. Он берёт в качестве персонажей лиц действительно существовавших и знакомых российским читателям из школьных уроков истории. Это Иван Грозный, Пётр1, Меньшиков, Потёмкин, все российские царицы и их ближнее окружение. Второстепенные герои действуют вкупе с ними или где-то рядом, на фоне действительных событий, что даёт ощущение достоверности.
Но вот, недавно, на глаза мне попалась одна из миниатюр Валентина Саввича, ранее мною не прочитанная – «Славное имя – «Берегиня»».
Речь в этой миниатюре идёт о начале развития акушерства и гинекологии в России.
Тема эта специфическая, однако, читал я рассказ с большим интересом. Моя родная тётя была доктором наук и заведовала кафедрой гинекологии в Петрозаводском университете, а моя жена и другие родственники, связав жизнь с медициной, этот предмет непременно изучали, поэтому я кое-какое представление о нём тоже имел.
Прочтение вызвало ряд противоречивых чувств. Кто же главное действующее лицо миниатюры? Очевидно, дочь молдавского князя Дмитрия Кантемира и княгини Трубецкой, которую нарекли пышным двойным именем — Смарагда-Екатерина. Пикуль сам пишет: «… эта женщина и будет достойна нашего внимания!».
Значительную часть повествования занимает описание её красоты и достоинств, выделявших из общего числа дворянок того времени: «Сочетание русской породы от матери с кровью отца-молдаванина подарило девушке чудесную внешность…., её начитанность в философии и даже чёткая латынь, к которой она не раз прибегала в разговоре…».
Исторические источники дают такую справку: «В 1744 году Екатерина была пожалована в камер-фрейлины и со временем стала одной из самых известных и блистательных красавиц при дворе императрицы Елизаветы. В 1745 году Екатерине было дано высочайшее соизволение, и она вместе с матерью уезжает за границу (для поправления здоровья второго мужа Анастасии Ивановны). Они много путешествуют, несколько лет живут в Париже. Только смерть деда Екатерины в 1750 году заставляет их вернуться в Россию». Добавим к этой справке, что вскоре Екатерина Кантемир стала женой князя Дмитрия Голицына, вскоре перешедшего с придворной на дипломатическую службу. Это был блестящий брак, выгодный обеим сторонам, молодожёны были знатны, красивы и богаты, Екатерину посоветовала Голицыну сама императрица Елизавета. Брак был омрачён одним обстоятельством- Смарагда-Екатерина был бесплодна. Все попытки изменить ситуацию и применяемые тогда методы лечения, результатов не давали. Диагноз этот был окончательным.
Вскоре, после попыток лечения жены на водах, князь Голицын был назначен послом во Францию, и чета оказалась в Париже. Супруги сразу обратили на себя внимание и были тепло приняты при дворе короля Людовика ХV.
Вот как упоминает об этом в миниатюре, ссылаясь на историка Н.М. Романова, писатель Пикуль: «королева Франции приняла княгиню Голицыну без всяких церемоний в шлафроке в своей спальне…».
На самом деле это отрывок письма Фёдора Бехтеева в личном письме графу Воронцову- имперскому канцлеру. Оно гораздо более подробно описывает эту встречу: «…после чего после чего она была введена к мадам Аделанд, куда другие мадам де Франс изволили нарочно из своих покоев прийти, а оттуда прошла к дофине. В тот же день была она и у госпожи маркизы Помпадурши, которая с несказанною ласкою её приняла… нельзя лучше и отличнее учинить приём знатной чужестранной даме: видела она королеву и королевскую фамилию приватно и в шлафроке, хотя все здешние дамы не могут при дворе инако явиться как в робах; казалась, для неё весь этикет оставлен был».
Положение Голицыных в обществе упрочила яркая индивидуальность Екатерины Дмитриевны, которая считалась превосходной клавесинисткой и, обладая красивым голосом и хорошей вокальной школой, по словам современников, могла соперничать с лучшими итальянскими виртуозами в пении. Это был ошеломляющий успех российской дамы при Версальском дворе, она стала настоящей звездой Версаля и Парижа.
Не понятно почему Пикуль отнёсся к Фёдору Бехтееву столь пренебрежительно, что цитировал его письмо, даже не упомянув об авторе, а ведь он стоил того.
С семейством Воронцовых Фёдора связывали давнишние личные отношения. Так в доме Воронцова он учил русской грамоте его дочь Екатерину (впоследствии княгиню Дашкову). Находясь с 1736 года на дипломатической службе Ф. Бехтеев служил сначала переводчиком, затем секретарём в Коллегии иностранных дел, в 1753 был пожалован в надворные советники и через 3 года, по рекомендации М. Воронцова, был послан в Париж в качестве поверенного в делах при французском дворе. Успешно справился с поставленными заданиями, добился того, что отношения Российской империи с Францией приняли характер прочной дружбы. . В марте 1758 года Бехтеев вернулся в Санкт-Петербург и был пожалован церемониймейстером Высочайшего двора и чином бригадира, назначен членом Коллегии иностранных дел. Фёдор Бехтеев — первый воспитатель цесаревича Павла Петровича. Императрица Елизавета Петровна поручила ему обучение грамоте четырёхлетнего цесаревича, наказав «воспитаннику „женского терема“ внушить, что тот — будущий мужчина и Царь».
Упомянул Валентин Саввич,однако, одну пикантную для того времени подробность из биографии Смарагды: «…скоро Париж был взволнован слухами и о её интимной дружбе с трагической актрисой Клерон — женщиной сложной судьбы и очень характерной как личность. При дворе короля Людовика XV титулованные бездельники судачили: Как можно быть «…наперсницей этой разнузданной плебейки Клерон, порождённой ткачихой от сержанта, которая до появления в «Комеди Франсез» была жалкой ученицей портнихи…На самом же деле Клерон была самой яркой звездой Парижа, когда на французской сцене царствовали Мольер, Расин и сам Вольтер, которого она, не боясь гнева королей, посещала в его Фернее. Клерон с блеском отражала эпоху Просвещения, поддерживаемая не только Вольтером, писавшим для неё трагедии; она была слишком чуткой к мнению просветителей-энциклопедистов, ставивших её талант чрезвычайно высоко. Голицына дарила подруге богатые подарки из России, кутала её плечи в драгоценные сибирские меха и "не могла двух часов без неё пробыть". Смарагда заказала живописцу вон Лоо портрет актрисы в роли Медеи, парящей в облаках».
Что тут к этому можно добавить? Екатерина просила императрицу Елизавету принять Клерон на сцену Императорского театра. Этого не произошло. Вскоре смерть сначала Смарагды-Екатерины, а затем и Клерон помешала этому осуществиться.
А что же слухи? Их прекратил Шарль Фавар знаменитый французский драматург и театральный режиссёр, будучи знакомым лично с дамами, и видевший их дружбу. В своих мемуарах, отрицая лесбийские отношения княгини Голицыной с мадемуазель Клерон, он прямо написал:
«…Я хорошо её знал, это была почтенная женщина, её нравственность была так же чиста, как её жизнь».
Не долго длилась в Париже насыщенная событиями жизнь русской красавицы княгини. Пикуль совершенно верно пишет: « Голицына скончалась осенью 1761 года - еще молодой, в расцвете своей красоты и женского обаяния, но уже измученная недугом». Муж, доставивший тело жены в Петербург для похорон, был принят императрицей Елизаветой. Далее по Пикулю: « - Государыня,- сказал ей князь,- моя покойная жена оставила духовное завещание - не совсем обычное! Страдая в жизни деликатными немочами, она пожелала избавить от подобных страданий других женщин. Ею оставлен немалый капитал ради совершенствования "повивального" дела в России.
Набожная Елизавета перекрестилась:
- Так с одного капитала-то баба здоровой не станет! Звон, жена твоя... или денег у неё не хватало?
- Государыня,- сказал ей князь,- моя покойная жена оставила духовное завещание - не совсем обычное! Страдая в жизни деликатными немочами, она пожелала избавить от подобных страданий других женщин. Ею оставлен немалый капитал ради совершенствования "повивального" дела в России».
Действительно -княгиня Голицына интересовалась медициной и по духовному завещанию оставила крупное пожертвование в пользу акушерского дела в России. На проценты с завещанного ею капитала в 20 тыс. рублей через каждые 6 лет трое из питомцев Московского университета, природные русские, должны были получить медицинское образование по этой части в Страсбургском университете, славившимся в то время преподаванием повивального искусства.
И тут Валентин Саввич высказывает своё предположение, от которого отталкиваются многие дальнейшие его постулаты: «Мне понятно, почему она в завещании выделила свою непременную волю) - учиться в Страсбурге должны только уроженцы России. Я нарочно раскрыл список врачей XVIII века, составленный Яковом Чистовичем, и был поражён: сплошь иностранцы! Они как бы оккупировали медицину в России, и лишь изредка встречались имена русских врачей».
Оккупация российской медицины немцами это сильное утверждение.
Откуда же им было взяться, русским дипломированным врачам, коли не было национального высшего учебного заведения для медиков? Иностранных медиков приглашали и платили им высокое жалование. Однако, В.С. Пикуль как-то подзабыл, что меры по исправлению этого положения уже принимались. В России медицинский факультет был учреждён в 1755 году по предложению М. В. Ломоносова и графа И. И. Шувалова в период правления той же самой, уже упомянутой им, императрицы Елизаветы Петровны. Занятия на медицинском факультете начались в 1758 году, причём слушателями были всего 8 человек, а все преподаватели были (какой ужас!) иностранцами.
Давайте взглянем на состояние дел с повивальным искусством и женскими болезнями в то время, чтобы оценить ситуацию.
Вплоть до XVII века процессом деторождения занимались только женщины. Новорождённые появлялись на свет в окружении подруг, родственниц и повитух. В XVI веке центром развития акушерства стала Франция. Учёные Франции освоили поворот плода за ножку и первыми указали на возможность проведения операции кесарева сечения на живой женщине. Представительницей французской школы акушерства являлась Луиза Буржуа, работы которой появились в 1609-1642 гг. и были переведены на многие языки. Она была первой, кто подробно описал роды в лицевом предлежании, случаи выпадения пуповины, определила показания к применению поворота плода на ножку и др. Франсуа Морисо был первым французским хирургом, который занимался почти исключительно акушерством. Его труд "Болезни беременных женщин и родильниц и т.д." (1668), переведённый на многие языки и выдержавший большое число изданий, стал настольной книгой для многих поколений врачей и акушерок во всем мире. Бурное развитие акушерства в XVIII веке затронуло и Германию. Реформатором немецкого акушерства стал знаменитый Иоганн Георг Редерер (1726-1763) – профессор анатомии, хирургии и повивального искусства Геттингенского университета. В Англии лучшими акушерами считались Чемберлены. Они использовали для родовспоможения щипцы и хранили свой секрет. Хотя английские врачи постепенно узнавали о существовании щипцов, только в 1733 году они официально стали достоянием общественности. Именно в этом году хирург Эдмунд Чапман опубликовал своё «Эссе об улучшении акушерства», в котором описывались щипцы.
А что на тот момент было в России? Помощь при родах оказывали повитухи , а чаще просто неоднократно рожавшие женщины. В сложных случаях приглашали врачей (опять-таки иностранцев) только к высокородным особам. Смертность детская и рожениц была огромная. Так что необходимость в медицине для женщин была острейшая. Хотя как я писал выше положение начало меняться.
Вернёмся к миниатюре: « Первым из русских учёных акушеров я назову Нестора Максимовича, обогатившего свою фамилию латинской приставкой "Амбодик". Сын украинского священника, он сам поехал учиться в Европу, а стипендию княгини Голицыной стал получать уже в Страсбургском университете. Амбодик вернулся на родину с самым лестным аттестатом, но в России иноземцы мыкали его по военным госпиталям, пока он не учинил им скандала: не ради солдат готовил я себя к искусству повивальному, вот и определите меня по надобности.
В столице он стал обучать акушерок, читал научные лекции на русском языке, что тогда уже казалось неслыханной дерзостью, он первым ввёл в практику наложение акушерских щипцов при трудных родах.
Теперь попробуем разобраться в постулатах автора. Действительно Нестор Максимович-Амбодик получил высшее медицинское образование в Страсбурге на стипендию княгини Голицыной. В 1776 получил диплом и право практики, с назначением младшим доктором С.-Петербургского адмиралтейского госпиталя (врач-интерн в современном понимании), где кроме лечебной практики читал лекции по повивальному искусству. Прошёл через год совершенствование знаний за границей и читал лекции в том же госпитале. Ну и заодно: первым профессором Московского университета, который начал читать лекции на русском, а не на латинском был Семён Герасимович Зыбелин (1735—1802). Как видите ни о какой неслыханной дерзости и речи быть не могло. Обучение на родном языке было общим благом для России. Так же, как и с акушерскими щипцами – погорячился Пикуль, отдав первенство их наложения Амбодику, забыв указать, что новинкой это было для России.
Ну и как же без того, чтобы Нестора Амбодика непременно гнобили иностранцы? Читаем у Пикуля: «… наезжие врачи и явные шарлатаны держали его в "черном теле", а начальником института стал венский пройдоха Иосиф Моренгейм… в Петербурге дознались, что Моренгейм самозванец, он не имел даже лекарского диплома и - на свою беду - потребовал дровишек на зиму от самого Павла I». Справка из Медицинской энциклопедии : «Иосиф Моренгейм родился 1 января 1759 года. Был вызван из Австрии в Россию в 1783 году на кафедру повивального искусства при хирургическом училище. Иосиф Моренгейм был гофмедиком (врач придворного ведомства, получил баронское достоинство. Доктор медицины (1791 год), автор учебника повивального искусства. Принимал роды у императрицы Марии Фёдоровны. Сын и внук его стали блестящими российским дипломатами». Но вот гнобить Амбодика он никак не мог, появившись на кафедре на два года позже Нестора, которую тот уже возглавлял. Максимович-Амбодик и Моренгейм написали блестящие книги по акушерству, по которым училось не одно поколение врачей и акушерок. Так что хохму с отсутствием образования и любовь к дровам профессора Моренгейм, оставим на совести Пикуля.
«Судьба второго голицынского стипендиата Александра Шумлянского сложилась почти трагически»- пишет Валентин Саввич. Читаем энциклопедию: «Шумлянский А.М. в 1776 году окончил госпитальную школу при Адмиралтейском госпитале в Петербурге, а в 1782 году — медицинский факультет Страсбургского университета. Защитил докторскую диссертацию на тему «О строении почек». По возвращении в Россию с 1787—1793 гг. преподавал терапию, акушерство, патологическую анатомию в Московском медико-хирургическом училище. С 1793 года профессор акушерства Московской акушерской школы».
Вряд ли преподаватель такого уровня училища (а он уволен не был ни разу), тем более профессор мог жить впроголодь.
Увы – ради красного словца… Похоже, что Валентину Саввичу очень хотелось поискать врагов в истории отечества даже там, где их не было, но придавало ему очередные чёрточки в портрет отчаянного борца с несправедливостью и патриота.
Так бывает.
Похожая история была с отравлением Моцарта. Был пущен слух после смерти Вольфганга Амадея, что это дело рук Сальери. Впоследствии было проведено множество исследований и даже состоялось рассмотрение дела в суде, в котором был вынесен вердикт: Сальери к смерти Моцарта не имеет отношения.
Причина этого нелепого слуха, как мне кажется, довольно проста. Знаменитый Сальери, учитель Бетховена и Шуберта, был итальянцем в Австрии. Моцарт же был австрийцем. Кого австрийский обыватель мог обвинить во внезапной смерти Национального Достояния? Разумеется чужака, "карьериста-завистника".
Однако факта нет, а слух остался, в том числе в России, поскольку «наше всё» написал замечательную трагедию на эту тему. Как многим великим ему было простительно заблуждаться.
По совету Валентина Саввича«… навестите музеи, чтобы глянуть на портреты Смарагды-Екатерины Голицыной: да, очень красивая женщина».
Я не поленился, посмотрел в музее изобразительных искусств им. Пушкина на портрет княжны Голицыной, урождённой княжны Кантемир. Признаю: действительно красавица была, каких мало.
Упокой Господь её душу.