Поезд тревожно гудел и подъезжал к станции.
Порывистый ветер сыпал мелким снегом и раскачивал деревья по обе стороны железнодорожной насыпи.
В предвечерних сумерках здание вокзала с остановившимися башенными часами выглядело мрачным.
Несмотря на предварительную договорённость, меня никто не встречал. Это показалось мне странным, впрочем, гостиница находилась тут же, на привокзальной площади, в нескольких минутах ходьбы от перрона.
Здесь, похоже, было не так уж много постояльцев.
Сонный швейцар, кивнув на лестницы с облупленными перилами, объяснил мне, в каком из двух флигелей здания находится мой номер.
В двести пятом была одна небольшая комната, умывальник и окно с видом на задний фасад вокзала.
Присев на краешек постели, я принялся было распаковывать чемодан, как вдруг, нарушая мёртвую тишину, царившую вокруг, раздался тренькающий телефонный звонок.
- Двести пятый? - спросил мужской голос.
- Да.
- Вас ждут в вестибюле.
«Поздно же они спохватились», - подумал я и, спустившись вниз, увидел в кресле между двумя бежево-жёлтыми колоннами молодую женщину.
Была она худа, темноглаза и темноволоса.
Остановившись в шаге от неё, я спросил:
- Вы с завода?
В её тёмно-карих глазах было выражение какой-то забитости. Она растерянно взглянула на меня.
Я оглянулся вокруг: кроме администратора, звонившего мне несколько минут назад, и швейцара, дремавшего на стуле у лестниц, в вестибюле никого не было.
- Извините, я представляла вас другим, - её голос прозвучал неестественно приглушённо. – Пойдёмте, нам надо поговорить.
Поднявшись с места, она тронула меня за плечо, а у меня вдруг возникла уверенность, что едва наши взгляды встретились, я стал причастен ко всему, что происходит с этой женщиной.
Мы остановились в тупике коридора у глухой двери с надписью «Буфет».
Её длинная куртка, вельветовые джинсы и вязаный свитер были тёмных тонов – от карамельного до свинцово-коричневого.
В буфете с побеленными стенами, разделёнными от бязевого потолка красной каймой, стояло несколько столиков, пахло яблочным вином и подгоревшим луком.
- Возьмите, пожалуйста, что-нибудь выпить, - опустив глаза, произнесла она, когда мы сели за дальний столик, часть которого была затемнена тканевой перегородкой, отделяющей место в углу от посудного шкафа.
Пальцы рук у неё немного дрожали и выглядела она, словно провела бессонную ночь.
Сделав выбор между креплёным и крепким, я взял бутылку водки.
- Что ещё? - с безучастной вежливостью спросил буфетчик.
- Какую-нибудь закуску, - медленно проговорил я, разглядывая мутное стекло прилавочного холодильника. - Что у вас есть?
Буфетчик кивнул на меню, прикреплённое канцелярскими кнопками к почерневшей от копоти стене.
- Дайте два шницеля.
Вернувшись к ней и разлив по гранёным стаканам водку я, наконец-то, отважился спросить:
- Кто вы? Вы с завода?
- И да, и нет.
- Я не совсем вас понимаю.
Она напряжённо взглянула на меня:
- Вас должен был встречать мой муж, но вместо него пришла я.
Пила она неумело, мелкими глотками, а в глазах появился болезненный блеск.
- Как вас зовут? - с усилием проговорила она. – Давайте, пожалуйста, сразу же на «ты». Нам, по всей видимости, многое предстоит пережить вместе.
- Что предстоит пережить? Я вас по-прежнему не понимаю. Почему меня не встретил ваш муж? - спросил я, испытывая непонятное беспокойство.
Её бархатно-карие глаза глядели на меня словно из другого мира.
- Мой муж умер, - произнесла она так, как говорят «мой муж уехал в командировку».
Меня потрясло не столько это известие, сколько её безразличный, отрешённый тон:
- Когда? Ещё несколько дней назад мы разговаривали по телефону и... Что же с ним случилось? Он болел?
Она выпила, спрятала руки под свитер и еле слышно прошептала:
- Нет, он не болел... - она запнулась на мгновение и снова повторила: - Нет, он не болел. Я убила его. Вчера ночью.
Скрипнули двери: в буфет кто-то вошёл и попросил пива. На кухне позади стойки громко ругались, над нами мерцала тусклая лампочка, через стекло форточки было видно, как идёт снег. Всё было обычным. Возможно, я ослышался.
- Мне хотелось всего лишь напугать его, - произнесла она, пряча взгляд, а через несколько секунд, механически отчётливо выговаривая каждое слово, добавила: - Напугать указкой. Падая, он ударился головой об угол комода.
Раньше мне казалось, что невозможно ни о чём не думать, что человеческий мозг, словно ткач, постоянно плетёт в нашем мозгу паутины-мысли, ни на секунду, ни на мгновение не останавливаясь, но я сидел, глядя на неё, и действительно ни о чём не думал.
- Вы даже представить себе не можете, насколько сильна может быть в женщине ненависть к мужчине. Эта ненависть стала смыслом моего существования: я ненавидела его походку, его запах, меня тошнило от его прикосновений, меня раздражало даже то, как он пьёт чай.
Она взглянула на меня исподлобья.
Я молчал.
- У него была странная форма клаустрофобии, - продолжала она, - никогда не запирать дверей в туалет: может, это и мелочь, но она выводила меня из себя. Вокруг всё было его: его ценили на работе, он зарабатывал деньги, а я никак не могла вырваться из круга его друзей и знакомых. Мои подруги были жёнами его сотрудников, мои знакомые были друзьями его друзей. У меня не было ничего своего, кроме мыслей, о которых не знала ни единая душа, даже сестра, когда мы ещё были вместе...
Я встал, чтобы взять бутылку минеральной воды.
- Я думала, что найду в вас понимание... - с судорожным напряжением произнесла она. - Прошу вас, не уходите. Мне будет очень плохо, если вы уйдёте.
Словно в ответ прикосновению в вестибюле, я дотронулся пальцами до её плеча и тихо произнёс:
- Я только за водой.
Задумавшись, я не заметил, что снова стою у стойки буфета и, лишь поймав удручённый взгляд буфетчика, проговорил:
- Бутылку минеральной воды, пожалуйста.
И снова сел за стол.
- Мало того, что ему доставляло удовольствие принуждать меня к тому, о чём мне и вспоминать не хочется, он ещё спал с моей сестрой... – продолжала она. - Вы ненавидели в этой жизни кого-нибудь: не так, просто, а настоящей, лютой, нечеловеческой ненавистью?
- Да.
- Тогда вы должны меня понять.
Отпив глоток минеральной воды из дрожащего стакана, она откинула прядь волос со лба и спросила:
- Чего вы боитесь больше всего на свете?
- Тюрьмы и смерти, - ответил я со странной тяжестью на сердце. – Что вы от меня хотите?
- Не знаю. Я знаю, чего я не хочу: я не хочу и не могу сидеть в тюрьме. Лучше умереть.
Я попытался вспомнить свою жизнь до неё, а потом сказал:
- Мне пора, завтра предстоит хлопотный день. А вам просто надо успокоиться и позвонить в милицию. Бог не посылает нам испытаний, которые мы не в состоянии преодолеть.
Расплатившись с буфетчиком, я ушёл, оставив её одну, водящей указательным пальцем по выпуклому рельефу пластиковой скатерти.
Администратор проводил меня осторожным взглядом, когда я поднимался к себе в номер, терзаемый недобрыми предчувствиями. Мне казалось, что я многое испытал в своей жизни, но сегодняшний вечер удивил, обескуражил, потряс меня.
Я ходил по комнате и стряхивал пепел от сигареты в пожелтевшую раковину умывальника. Чемодан так и остался стоять на полу нераспакованным, куртка лежала на кровати вместе с командировочным удостоверением и документами.
В дверь вскоре тревожно постучали: администратор и буфетчик с перепуганными лицами смотрели на меня из дымчатых сумерек коридора.
- Мы вызвали «скорую», - сказал буфетчик. – Вы можете спуститься вниз? Она ведь ваша знакомая?
- Что случилось? - с замиранием сердца спросил я.
- Она пыталась вскрыть себе вены, почти сразу же, как вы ушли.
- В милицию надо бы позвонить, - угрюмо произнёс администратор.
- Не надо, - бросил я, на ходу одеваясь. - Вы меня понимаете?
Администратор кивнул.
В буфете никого не было. На столе, за которым мы недавно сидели, тарелки с недоеденными шницелями лежали одна на другой.
- Врач сказал, что ничего страшного, - крикнула мне откуда-то из глубины кухни женщина в клеенчатом фартуке. - Вы что, поругались?
- Куда её отвезли?
- Больница-то у нас одна, куда ж ещё?
Буфетчик покачал головой:
- Взрослые люди, а одна дурь в башке!
- Не беда, - возразила ему женщина. - Милые бранятся - только тешатся.
Взяв такси, я поехал в больницу. Было около десяти часов вечера.
- Фамилия больной? - спросили у меня в приёмной.
- Фамилии я не знаю... её только что привезли.
- Вы не знаете фамилии вашей знакомой? Странно. Вон, идёт дежурный врач, спросите у него насчёт палаты.
Дежурный врач, молодой и, как мне показалось, тоже не совсем трезвый, укоризненно посмотрел на меня:
- Второй случай за последнюю неделю. Вы - муж?
- Нет.
- Можете забирать её домой, кем бы вы ни были. Мы сделали ей перевязку, уколы... хотя в состоянии алкогольного опьянения, сами понимаете...
Он махнул рукой.
- Где она? - спросил я.
- В третьей палате. Перед уходом не забудьте расписаться в журнале.
- Хорошо.
Она лежала с открытыми глазами. Волосы растрепались по подушке, перевязанная левая рука безвольно повисла над кроватью.
Меня снова поглотила глубина её карих глаз.
- Я не хотела, - шёпотом проговорила она. - Ты веришь мне, что я не хотела выжить?
Женщины, лежавшие в палате, притихли.
- Да, - кивнул я. - А теперь поедем домой. Остальное обсудим позже. Я помогу тебе одеться.
В приёмной я переговорил с дежурным врачом, предварительно сунув ему в карман деньги.
- Это ещё что? - возмутился он.
- Небольшое вознаграждение за молчание. Я не хочу, чтобы этот случай получил огласку. Не надо ничего регистрировать, записывать в журнал и так далее. Мне надо объяснять, почему?
- Нет, - он пожал плечами. - Обычная история: любовный треугольник.
Мы пожали друг другу руки, а на прощание он бросил:
- И всё-таки, будьте осторожнее. С такими вещами не шутят.
Едва мы вышли на улицу, она робко взяла меня под руку:
- Прости меня.
- Убивать человека только за то, что он тебе изменяет! - бросил я. - Ещё и меня втянула в эту историю...
Я остановил такси.
- Мне страшно, - сказала она по дороге, ни на минуту не отпуская моей руки. - Лучше бы мне было умереть.
- Это никогда не поздно, - холодно заметил я. – И убивать себя надо дома, а не прилюдно.
- Я боялась ехать сюда одна, - она тихонько постанывала. – И не думала, что меня обнаружат за занавеской.
Дом был на правом берегу реки.
Открыв калитку, она прошептала:
- Иди первым.
Крепко сжав её плечи, я отчётливо и медленно произнёс:
- Если это какая-то ловушка, то я, на всякий случай, оставил в гостинице записку.
- Какая ловушка? О чём ты?
- Я не знаю.
- Мне кажется, что я схожу с ума...
- Не обольщайся. Говори, куда идти.
Мы прошли по вымощенной камнями запорошенной снегом дорожке.
Несмотря на тусклый лунный свет, пробивающийся сквозь муть полупрозрачного надкрылечного навеса, я долго не мог попасть ключом в замочную скважину.
Дом был одноэтажный, с деревянным флигелем, виднеющимся где-то в глубине двора.
Когда мы вошли вовнутрь, она включила свет и матерчатый абажур окрасил прихожую в цвет лимонной тени.
- Что дальше? - слабым голосом спросила она.
Пытаясь достать из кармана куртки сигареты, я рассыпал их на полу.
- Я подберу, - она присела на корточки.
Говорила она медленно и такими же замедленными казались её движения.
- Дай мне что-нибудь выпить, - произнёс я, протирая губы платком. - И расскажи всё, с самого начала.
Она села на стул напротив, опустив голову на колени.
- Я уже всё рассказала, - приглушённым шёпотом, словно нас мог кто-то подслушивать, произнесла она: - Не знаю, как эта злосчастная указка оказалась в спальне, скорее всего я доставала ею несколько дней назад коробочку с кремом для рук, закатившуюся за кровать.
Уставившись в одну точку, она заговорила снова:
- Первым моим чувством, когда я осознала, что произошло, было чувство безысходного ужаса. Я машинально выпила воды, а потом проверила, хорошо ли заперта дверь, хотя кто мог прийти к нам в три часа ночи? Потом у меня возникла мысль закопать труп на пустырях, но одной мне было не справиться.
Она опять уперлась лбом в колени, и я видел теперь только ее чёрные волосы.
- На деле всё могло оказаться гораздо сложнее. Что бы я сказала на заводе: где муж? Правда, я могла сочинить что-нибудь про его переезд в другой город, но с какой стати муж должен был переезжать в другой город, да ещё так внезапно? Что бы я сказала его родственникам, друзьям? Всё это были... несуразности, и у меня голова шла кругом. К тому же труп могли обнаружить, и что тогда?
«Ощущение сна, - подумал я. – Как странно. Словно и хочу, и не могу проснуться».
- Ты хоть отдаёшь себе отчёт в том, что теперь я тоже замешан в этом деле? - вполголоса произнёс я после минутного молчания. - Что вся гостиница знает о том, что случилось в буфете, и нас принимают за любовников? Что, если понадобится, найдут в качестве свидетелей и дежурного врача, и девушку из регистратуры, и таксиста, что привёз нас сюда?
- Прости меня…
- А что, неплохая получилась бы версия: ревнивый муж, неверная жена, любовник. Вот для чего ты меня потащила в этот буфет: тебе нужны были свидетели, нужен был скандал, разве мы не могли поговорить у меня в номере? А я ещё в больницу к тебе приехал, врачу намекнул на нашу связь. Да, вполне возможно, что экспертиза докажет, что убийство произошло, когда я ещё находился в поезде, а не сегодня вечером, но что, если не докажет?
Она опустилась на пол и обняла меня за колени:
- Клянусь тебе всем святым...
- Встань, – с досадой произнёс я. - Бог не выдаст, свинья не съест.
Не отпуская моих колен, она судорожно плакала:
- Я встану… ты только не говори, что я это подстроила, ведь ты единственное, что у меня осталось в жизни…
- Встань, - повторил я. - Давай подумаем.
Я закурил и мы довольно долгое время молчали.
- Твой план следует сразу же отбросить. Всё тайное когда-нибудь становится явным и нет такой истины, которую можно было бы зарыть в землю. Если я завтра не поеду на завод - поднимется шум, если поеду - спросят, где твой муж? Где он, что я отвечу? Он меня не встречал. Если он куда-то уехал, почему не позвонил? Прогулял работу и даже не позвонил, чтобы меня встречал кто-нибудь другой из представителей администрации завода? Не странно ли это? Уехал, сорвался с места так внезапно, что даже никому из своих друзей ничего не сообщил? И куда вообще он уехал?
- Он не сказал. Пообещал только, что когда устроится, пришлёт телеграмму или позвонит… Мне плохо.
- Выпей валерьянки.
Она встала у окна и, едва шевеля губами, считала капли. Лунный свет, пробиваясь сквозь темные занавески, падал на её лицо, а изменившие цвет пятна крови на свитере были похожи, как я некстати подумал, на фиолетовые лепестки ириса.
- Нужна какая-то... концепция, - начал я и прервал самого себя: - Слово-то какое - концепция... Нам надо ухватиться за ревность... Ничего другое мне в голову не приходит... Почему, значит, ты пришла ко мне в гостиницу?
- Я знала, что муж уехал и мне не хотелось подводить его: я хоть и не работаю уже на заводе, но остаюсь его патриоткой.
- Чушь. Почему ты пошла в буфет с незнакомым человеком?
- Он меня пригласил, а мне было так одиноко на душе после разлада с мужем...
- Положим. Но что могло произойти между вами такого, что ты решилась на вскрытие вен? Вот, в чём загвоздка. У тебя проблемы с нервами?
- По нашей версии? Возможно. К тому же я была пьяна.
- Разве ты пьёшь?
- Вообще-то, нет.
- Что же на тебя нашло? Нет, не то, не то... Почему я приехал к тебе в больницу?
- Почувствовал угрызения совести.
- Куда мы поехали после больницы?
- Сюда.
- Ты спала со мной?
- Нет... Не знаю. Спала?
- Иначе как объяснить, что я не появился в гостинице?
- Да. Спала.
Я встал и, прислонившись к стене, бессмысленно рассматривал стёршиеся ромбики серого линолеума.
- Всё не годится, ни к чёрту не годится! Нет логики, нет причинно-следственных связей, ничего нет. Мы в ловушке. Если бы не твоя выходка в буфете, можно было бы ещё что-нибудь придумать. Сестра, как бы нам примешать сюда твою сестру... Река далеко отсюда?
- Нет. Зачем тебе река?
- Труп надо сбросить в воду.
- Я об этом даже не подумала... А как муж мог свалиться в реку?
- Где он пил вчера?
- С друзьями, после работы.
- Почему он так задержался? Может был у твоей сестры? Впрочем, был бы у сестры, не стал бы, наверно, приставать к тебе. Где живёт сестра? От неё можно прийти пешком?
- Далековато, но можно.
- Далековато - это, приблизительно, сколько километров?
- Километра три - четыре.
- С моста можно свалиться в реку?
- Если сильно перегнуться через перила - то да.
- Труп могло вынести течением в нашу сторону?
- Да... подожди, дай подумать... Да.
- У тебя есть большой кусок брезента, полотнище или что-то в этом роде?
- Да, в подвале.
- Кто-нибудь мог видеть, что муж вернулся домой вчера ночью?
- Нет, не думаю.
- Он мог приехать на такси?
- Я бы услышала шум подъезжающей машины.
- Большинство его друзей живёт через реку?
- Основная часть города там, а здесь только частные дома и дачные участки.
- Значит, он в любом случае должен был переходить через мост… Почему же ты не подняла тревогу, когда муж не вернулся домой?
- Это было не в первый раз.
- Хорошо. Прошёл день, муж не появился, ты беспокоилась, потом, подумав о том, что он наверняка остался у твоей сестры, пришла в гостиницу, потому что знала насчёт приезда гостя и захотела устроить мужу сцену... насколько это в твоём духе? Предположим. Выяснилось, что я твоего мужа и в глаза не видел, однако, посочувствовав тебе и видя состояние, в котором ты находилась, предложил тебе выпить, но, когда я ушёл, сославшись на усталость, ты, в расстроенных чувствах, решила свести счёты с жизнью. Администратор гостиницы, который видел нас в вестибюле вместе, естественно, сообщил мне об этом, и я, обеспокоенный, приехал к тебе в больницу...
- Всё равно, что-то не сходится.
- Да, ты права. Не сходится во многом. Если будет произведена экспертиза, то наша версия лопнет, как мыльный пузырь. Во-первых, выяснится, что твой муж погиб не от утопления. Во-вторых, что он пробыл в воде не два дня, а на сутки меньше. Может выяснится ещё тысяча мелочей, о которых мы даже не подозреваем. Который час?
- Десять минут третьего.
- Может ты, узнав, что муж в очередной раз остался у твоей сестры, с горя решила вскрыть себе вены? Хотела в отместку мужу изменить ему со мной?
Я снова встал, закурил, посмотрел в окно. Шёл снег.
- Давай спустимся в подвал.
- Уже время?
- Да. И снег нам только на руку.
- А если труп не найдут?
- Рано или поздно найдут. Удельный вес человеческого тела примерно равен удельному весу пресной воды, но...
- Что?
- Труп на дне реки останется там до тех пор, пока его вес не станет меньше веса вытесняемой им воды.
- Меня сейчас вырвет... Господи, и зачем только я его убила!
- Перестань. Просто ты поступила глупо, а так... Любого мужа и любую жену можно за что-то убить.
- Ты так говоришь, словно ты тоже...
- Я поступил разумнее: разошёлся.
Лестница, ведущая в подвал, была крутой: она шла впереди, крепко держа меня за руку.
- Где лучше искать, в каком углу? – спросил я. - Это брезент?
- Да. Муж раньше накрывал его на мотоцикл, потом мотоцикл мы продали, а брезент остался. У него ещё дырки по краям для капроновой верёвки.
- Подними фонарь повыше, здесь столько всякой рухляди... Надувная лодка или матрац у тебя есть?
- Нет, откуда?
- Течение в реке быстрое?
- Нет.
- Ах, была бы лодка... Вот, наконец. Этот?
- А ну-ка, покажи... Да.
- Всё, пошли наверх.
Мы расстелили брезент на полу: он занимал почти половину комнаты.
- Почему ты спрашивал насчёт лодки?
- Мы не можем бросить труп на берегу, разве не ясно?
- Что же делать?
- Пока не знаю. Придётся лезть в воду.
- Ты с ума сошёл? На дворе конец ноября!
- Не время сейчас об этом думать... помоги мне и не смотри туда… Ладно, отойди. Стяни верёвку у себя. Пошли. Свет не выключай.
Я не думал, что смогу быть так спокоен: вместо меня словно действовал другой человек, а я только наблюдал за ним со стороны. Мы вышли на заснеженную улицу, сгорбившись и дрожа от холода. Светила луна, но вокруг только белели пустыри и не похоже было, что мы могли кого-нибудь встретить.
- Далеко ещё до реки? - спросил я, потирая заледеневшие пальцы.
- Нет, - голос её звучал глухо, словно из подземелья.
- Быстрее, чего ты возишься? Куда сейчас?
- За тем зелёным забором - тропинка. Давай немного отдохнём.
- Здесь нельзя, слишком открытое место. Дойдём до деревьев у забора.
Собаки заливались оглушительным лаем от одного двора к другому. Повалил густой снег. Мы остановились, но она всё никак не могла отдышаться.
- Надо идти, - настойчиво произнёс я.
Мы снова подняли брезент, а вскоре за обрывом показалась чёрная, отливающая желтизной луны река. Спуск был не очень крутым, но она, поскользнувшись, упала в снег и брезент пришлось стягивать снова.
- Подожди, - пролепетала она и опустила глаза, - мне снова не по себе...
У реки я отдал ей куртку и потянул брезент за собой в воду. Течение всё-таки было быстрым: меня постоянно сносило в сторону. Метрах в десяти от берега я развязал брезент и... всё было кончено.
Она с ужасом смотрела на меня:
- Ты простудишься!
Обратный путь, несмотря на то, что меня трясло от холода, показался мне значительно короче.
- Снимай одежду, - сказала она тоном, не терпящим возражений, едва мы переступили порог дома. - Я её высушу над газом.
- Затопи лучше печь. Здесь очень холодно, - я, не переставая, дрожал.
- Раздевайся, снимай всё, я должна тебя растереть водкой. Трусы тоже, они же мокрые, не веди себя как ребёнок!
Я лёг на тахту в комнате, где стояла печь. Она зажгла на кухне газ, включила электрический обогреватель и принялась растирать меня с такой силой, которой я в ней не подозревал.
- Ложись на спину, - сказала она.
Я колебался.
- Только не говори, что стесняешься. Быстрее.
Потом она одевала меня, притащив кучу одеял:
- Спи и ни о чём не думай.
Спать? Мне казалось, что я уже никогда не смогу уснуть, но она настаивала:
- Уже шестой час. В десять ты должен быть на заводе.
- Ты поняла, как себя надо вести?
- Я позвоню на завод и скажу, что муж второй день не появляется дома.
- Сможешь хорошо сыграть свою роль?
- В каждой женщине есть известная доля притворства.
- Что нам говорить о вчерашнем инциденте в буфете?
- Ты думаешь, о нём уже знают на заводе?
- В любом случае нам надо выработать совместную позицию. Мне-то молчать сам бог велел, настоящий мужчина не должен распространяться о своих любовных похождениях, но, если спросят, я должен отвечать следующее: ты пришла в гостиницу потому, что беспокоилась; мы пошли в буфет, а не поднялись ко мне в номер потому, что номер показался мне слишком интимным местом для беседы с очаровательной незнакомкой; в буфете у тебя был нервный срыв; я приехал к тебе в больницу потому, что мне сообщил администратор, а я испугался за тебя - в конце концов, ты супруга моего коллеги; я у тебя остался, но между нами ничего не было и быть не могло: просто было уже поздно и я не смог найти такси. Чем проще, естественнее и, главное, одинаково мы будем об этом рассказывать, тем лучше... Когда будешь звонить в милицию?
- А стоит ли вообще звонить? Пусть звонят с завода сами. Мне кажется, нам не надо делать упор на милицию. Обычное семейное дело: измена, ревность, сцены - стерпится, слюбится.
- Хорошо. Скажешь им, этим мужниным друзьям с работы, только скажешь, теряясь и смущаясь, в общем, ты сама знаешь, как ты там с кем говоришь: скажешь, что муж может быть у сестры, но ты туда по известным причинам звонить не хочешь.
- Да. А теперь - спи.
- А ты?
- Я посижу рядом.
... Утром всегда всё выглядит иначе, чем ночью, к тому же я не выспался, тело ломило, во рту был неприятный металлический привкус. Похмелье душевное страшнее физического: то, что я делал вчера вечером и сегодня ночью казалось мне кошмарным сном и я чувствовал, что я пропал, пропал безвозвратно, ни за грош, и с этим уже ничего нельзя поделать.
Кто-то гладил меня по волосам, и я не сразу понял, кто это.
- Уже половина девятого. Пора вставать.
Меня уже много лет не будила женщина.
- Ты не спала? - спросил я.
- Нет. Я ещё успею выспаться.
- Одежда в порядке?
- Сухая и выглаженная. Как ты себя чувствуешь?
- Как будто меня нет.
- Не надо так говорить. Ты будешь всегда.
Откинув со лба чёрные волосы, она поднялась с постели и пошла на кухню разогревать завтрак.
Одевшись, я умылся тёплой водой и заставил себя съесть несколько ложек гречневой каши с тушёнкой.
- Выпей немного водки, - сказала она.
- Я не могу пить с утра. К тому же не хочу, чтобы от меня пахло.
- Это как лекарство. А запахом водки в нашем городе никого не удивишь.
Она всё время смотрела мне в глаза, словно желая предугадать любое моё желание.
Я налил себе треть стакана:
- Напиши мне номер твоего телефона.
- Когда ты позвонишь?
- Не знаю, лучше не загадывать, всё будет зависеть от обстоятельств. А ты действуй так, как мы договорились.
Я ушёл с тяжёлым сердцем, понимая, что невозможно всё запланировать, что мы наверняка чего-то не учли и пресловутые непредвиденные обстоятельства обязательно возникнут.
Забрызганный грязью автобус довёз меня до проходной завода, где меня приняли весьма радушно.
Командировка у меня была на три дня, но мне хотелось закончить все дела сегодня.
Заместитель директора сообщил мне, что оборудование дошло в целости и сохранности, что инструкции они получили, но, тем не менее, консультация такого опытного специалиста, как я, им просто необходима. Он спросил, как я устроился. Выразив удивление, что меня никто не встречал, я сказал, что, тем не менее, устроился хорошо, что город мне очень понравился, особенно вокзальная площадь. Насчёт человека, который должен был меня встречать, заместитель директора с сокрушённой улыбкой высказался в том духе, что, мол, «дела, знаете ли, семейные, с кем не бывает»?
«Значит, она уже позвонила», - мелькнуло у меня.
Заместитель директора ещё долго рассказывал о своих проблемах, а потом ко мне прикрепили молодого инженера; мы с ним до полудня ходили по цехам, а я объяснял ему кое-какие частности по правилам пользования агрегатом: мелочи, которые, как правило, не попадают в инструкцию, но которые, тем не менее, бывают важны.
Во время перерыва, в заводской столовой, он мне почему-то сказал:
- У меня ощущение, что вы провели бурную ночь.
Я кивнул:
- В командировках такое часто случается.
Он расхохотался:
- Быстро же вы освоились в нашем городе.
- Мне кажется, что я живу здесь всю жизнь.
- Да? - удивился инженер. - Это сомнительное счастье: город как город, всё идёт своим чередом по раз и навсегда заведённому порядку.
- А может это хорошо, когда всё идёт своим чередом? Правда, едва я приехал в ваш город, меня ждал небольшой сюрприз.
- Вот как? - оживился инженер. - И какой же?
- Ко мне в гостиницу пришла супруга одного из ваших сотрудников, который должен был ждать меня на вокзале, но, по неизвестным мне причинам, наша встреча так и не состоялась.
- А-а, вы об этом, - усмехнулся он. - Много шума из ничего. Запил человек горькую... а так, специалист он хороший. И жена у него ничего, не так ли?
Он бросил на меня мимолётный взгляд.
Около пяти, закончив все дела, я поднялся к заместителю директора.
- Всё в порядке? - спросил он задумчиво.
- Да, - ответил я. - Если будут какие-нибудь вопросы, вы знаете, где меня найти.
- Когда вы уезжаете?
- Завтра вечером.
Он помолчал, посмотрел в окно.
- Вы что-то хотите ещё сказать мне? - явно поспешил с вопросом я.
- В общем-то, нет. Хотя вас это тоже касается, правда, косвенно. Человека, который должен был вас вчера встречать, нигде не могут найти.
- Человек - не иголка, - заметил я.
- В том-то и дело, - заместитель директора встал. - Но его нигде нет. Жена убивается, друзья в растерянности, а я ума не приложу, что делать.
- А сколько дней уже прошло, как он исчез? - равнодушно поинтересовался я.
- Позавчера он был на работе, выпили потом с приятелями, да и пьяным-то он особенно не был. Не знаю, что могло произойти.
Он достал из шкафчика бутылку коньяка, две рюмки и небольшую плитку шоколада.
- Не так живём мы, милый мой, не так, - грустно произнёс он, когда мы выпили. - Мужики пьют, бабы гуляют, кругом равнодушие, разруха и разврат.
«Он что-то знает», - подумал я.
- В милицию вы звонили? - мне не казалось необходимым задавать этот вопрос, но я его всё же задал.
- А толку-то? - заместитель директора зевнул. - Что может милиция, когда человека и след простыл?
На улице было уже темно. Я позвонил ей из телефона-автомата. Кирпичная стена напротив меняла цвета под раскачиваемым ветром фонарём.
- Господи, я еле дождалась твоего звонка!
- Приезжай ко мне в гостиницу, – сказал я.
Правильно ли мы делаем, что встречаемся в гостинице? Впрочем, после вчерашнего вечера уже трудно отрицать, что мы знакомы. И у меня почему-то было чувство, что в этом городе никто не обращает внимание на то, что какая-то женщина встречается с каким-то мужчиной.
- Поднимитесь, пожалуйста, ко мне, - сказал я администратору, едва войдя в вестибюль гостиницы.
Тот внимательно и с дружеским участием посмотрел на меня:
- Хорошо.
Я подарил ему бутылку коньяка.
- Людям иногда необходимо расслабиться, - произнёс я, давая ему понять, что имею в виду вчерашний вечер. - Иногда это бывает не так, как бы нам хотелось.
- Я понимаю, - кивнул администратор. - Всегда можете на меня рассчитывать.
До её прихода я ещё успел спуститься в буфет, чтобы купить кое-что из еды.
Буфетчик с благодарностью спрятал подаренный мной коньяк под стойку.
- Как она? - спросил он.
- Уже лучше.
- Подождите, - я уже приоткрыл было входную дверь, но он налил мне полную рюмку водки и положил на тарелку маринованный огурец.
Я вернулся в номер и вскоре пришла она. Сняла пальто, повесила его на вешалку, села было в кресло, но снова встала и, неуверенно взглянув на меня, положила голову мне на грудь.
- Пожалуйста, не плачь, - попросил я. - Давай сядем.
Мы сели на диван напротив овального зеркала в хромовой оправе.
- Что ты делала, когда я ушёл? – спросил я.
- Думала о тебе.
- Говори по существу.
- Для меня это очень существенно.
- Что ты сказала, позвонив на завод?
- Что я очень волнуюсь, так как муж уже две ночи не ночевал дома.
- Какова была реакция? С кем ты разговаривала?
- С заместителем директора завода. Мы с ним хорошо знакомы. По-моему, он не воспринял моё заявление всерьёз.
- Утром - может быть. Вечером он был гораздо серьёзнее.
- Ты разговаривал с ним?
- Он сам завёл разговор на эту тему. Ты позвонила сестре?
- Да, она была очень удивлена.
- В ту ночь он побывал у неё? Это может быть важным.
- Из нашего разговора я сделала вывод, что - да.
- О чём вы ещё говорили?
- Она сказала, что не имеет ни малейшего понятия, где может быть мой муж и что у нормальных жён мужики на стороне счастья не ищут. Всё это она не раз говорила мне и раньше... А может мы всё преувеличиваем?
- Что именно?
- Я была сегодня в отделении милиции, написала заявление, но никто и не думал меня допрашивать, а сержант так вообще поднял меня на смех, что мужика не уберегла и к юбке не привязала... А мы? Сожгли брезент, убрали все улики в комнате, переживали, нервничали.
- Когда обнаружат труп, всё будет иначе.
- Но прошёл целый день и его не обнаружили!
- Это ещё ничего не значит… Поешь что-нибудь. Вот: здесь рыба, ржаной хлеб, горчица. Наш знакомый буфетчик постарался.
- Он что-нибудь говорил?
- Спрашивал о тебе. Хочешь немного выпить? Мне сегодня весь день не по себе... а сейчас чуть полегчало.
Она посмотрела на меня, как тогда, когда сидела в кресле в вестибюле: с печалью, сомнением и ожиданием чего-то несбыточного.
- Странно, - сказала она спустя некоторое время, - у тебя тоже ощущение полусна-полуяви?
- То, что мы сделали вчера - было ужасно.
- Даже если найдут труп, то обо мне никто никогда не подумает. И, тем более, о тебе. Мы слишком много размышляем. Мой муж был плохим человеком.
- За это не убивают.
- Все мы немножко убийцы. Даже ты едва не стал им вчера, когда оставил меня одну в буфете.
От недосыпания у меня кружилась голова и всё вокруг казалось призрачным.
Мы уснули внезапно, словно провалились в пропасть.
На следующий день я съездил на завод: не столько потому, что хотел убедиться в нормальной работе агрегата, сколько потому, что меня интересовало то, насколько плодотворными были поиски исчезнувшего сотрудника завода.
Мы выпили пива с моим знакомым инженером и тот мимоходом обронил фразу, уже слышанную мною в кабинете заместителя директора завода, к которому я заходил попрощаться: «Надо было ему с бабами своими вовремя разбираться».
- Что вы имеете в виду? – помолчав, спросил я.
- Да любовница была у него, - инженер испытующе посмотрел на меня. - Она утверждает, что он просто смылся от обеих, а теперь ищи-свищи ветра в поле.
- Человек не может уехать просто так, никому ничего не сказав, - уверенно произнёс я.
- Кто знает? - уклонился от ответа он. – Да вернётся он, никуда не денется. И в следующий раз обязательно встретит вас на вокзале.
После визита на завод я взял за небольшую доплату билеты в двухместное купе пассажирского поезда, она же за это время съездила домой. Подруге она сказала, что не в состоянии вытерпеть одиночества и на некоторое время уезжает к дальней родственнице в другой город.
Не считая краешка текущего мгновения, весь мир состоит из того, что не существует.
Купе поезда казалось необычным: в нём мы сидели вместе и молча смотрели друг на друга.
Потом она вынула из пакетов продукты. Повесила куртку и пальто на вешалку. Сняла свитер, аккуратно сложив его на полочке. Достала из чемодана тапочки. Расшнуровала мне ботинки, потому что у меня болела спина, и застелила столик в купе маленькой скатертью, захваченной из дома.
Она встряхивала пододеяльник за надетые углы. Я же наблюдал за ней, сидя у окна, за которым мелькали заснеженные поля и перелески.
Купе поезда было необычным: мы хотели поселить в нём наше неприятие мира и думали, что дело ограничится закрыванием дверей на задвижку, включением синего света и опусканием рулонных штор.
Инстинкты только уводили нас от понимания сути.
Мы не знали, происходит ли с нами нечто особенное, или это - всего лишь дорога к смерти, задуманная Высшим Разумом, а может, Высоким Случаем, и мы - только одни из миллиардов, полкапельки в океане человеческого страдания.
Люди строили новые города, летали в космос, менялись ориентиры и появлялись новые теории, а мы и по сей день едем в том двухместном купе пассажирского поезда.