– Ну, так что? Идём в музей? – снова спросила Ольга.
– Конечно, идём! – ответила за всех Маруся.
В воскресенье все вместе Стояновские отправились на выставку произведений искусства. Переходя от экспоната к экспонату, они рассматривали вазы, табакерки, предметы старинной посуды, картины в золочёных рамах. Внимание женщин привлекло одно старинное колье, выставленное в стеклянной витрине. В отсветах неяркого освещения оно играло лучами крупных бриллиантов, причудливо переплетаясь с блеском удивительной красоты топазов. Обрамление прекрасно ограненных камней было из старинного золота, свитого из тончайших цепочек искусным мастером.
– Красота какая! – воскликнула Маруся не в силах отвести взгляда от колье.
– Это колье было изготовлено для одной из жён Ивана Грозного. Оно надевалось только на свадьбу, а потом всю жизнь хранилось в ларце. Колье служило оберегом для семьи и передавалось из поколения в поколение по женской линии. Цена его невероятно велика. Но для нас оно бесценно, – говорил экскурсовод.
– Лида, смотри! Тебе не кажется, что это колье очень на мамино похоже? Смотри, смотри! – взволнованно шептала Оля сестре, – Помнишь, мы как-то к маме в ларец залезли? А там оно. Ну, помнишь? Нам ещё тогда от мамы досталось. И она как-будто что-то подобное о нём говорила, что его только на свадьбу надевают, – не унималась Ольга.
– Ну, говорила, ну и что? Даже если это колье нашей матушки, кто тебе поверит? Кто тебе его отдаст? И вообще, ты, что, хочешь признаться, что мы из дворян?! К особистам в лапы захотела?! В минуту в шпионы немецкие запишут. Забыла, как они говорят про бывших дворян: «Спят и видят, чтобы власть советскую задушить». Ты, что?! Баланду лагерную собралась хлебать??? – с ужасом зашептала в ответ Лида, – Нет. Это не мамино колье! И забудь про него навсегда! – жёстко закончила Лида
Три представительницы семьи Стояновских с внутренним трепетом и необычным волнением рассматривали удивительной красоты старинное колье, как привет из давнего прошлого.
Сёстры не сразу забыли свою экскурсию на выставку произведений искусства, но разговоров на эту тему у них больше не было.
… Маша по-прежнему училась в ФЗУ. Пройдя практику на заводе по своей специальности, она активно училась. Через год ей предстояло сдать экзамены и начать самостоятельную, взрослую жизнь. А пока она наслаждалась молодостью и теми удовольствиями, что неизменно из века в век несли с собой молодые годы. Маша с девчонками бегала на танцы. Ольга, как могла, наряжала племянницу, изготавливая наряды для неё буквально из ничего: старых простыней, щарфиков, кусочков тканей, выпрошенных у знакомой швеи.
Маша очень любила петь и танцевать. Иногда она с подругами ходила в госпиталь к Оле и пела там под гитару. Оля хорошо играла на гитаре и на балалайке. Раненые одаривали девушек такими горячими аплодисментами, что те с удовольствием выступали перед ними безо всяких уговоров.
Однажды утром Маша, как обычно ушла на занятия. Ближе к обеду к Оле забежала санитарка Нина. Оля спокойно мыла полы в коридоре.
– Ольга! Ты чего тут развела? Разве не знаешь, девчонок наших куда-то увозят. На вокзал повели! – крикнула она и стремглав помчалась прочь.
Оля бросила ведро и тряпку и побежала вслед за Ниной на железнодорожный вокзал. На вокзале было многолюдно. Военные командиры с солдатами, беженцы с маленькими узелками и чемоданами. Узнать их было совсем не трудно. Они, как правило, были очень худые с грустным и растерянным взглядом. Здесь же были и другие пассажиры, задумавшие путешествие в это трудное время.
Женщины, торопясь, пробивали себе дорогу локтями. Они стремились вперёд вдоль состава через толпу.
– Маша, Маша! – кричала на бегу Ольга, – Манечка, где ты? – звала она.
–Асенька, Ася! – отчаянно звала свою дочь Нина.
Девочки откликнулись почти разом.
– Куда вас? – затормошила Машу тётка, – Почему на поезде? Куда он идёт?
– Не знаем. Сказали картошку копать. А почему на поезде не знаем. Мы просились домой, вещи какие-нибудь взять. Но нас не отпустили, – говорили наперебой девушки.
Сердце Оли тревожно сжалось в предчувствии беды.
– Ой, что-то недоброе тут. Куда девчонок без объяснений везут? – подумалось ей.
Паровоз дал гудок, сигнал к отправлению.
– По вагонам! – зычно крикнул военный в форме капитана.
– По вагонам! – повторил молодой лейтенант, сопровождавший девушек.
– Куда вы их? – спросила его Нина, но он отвернулся, сделав вид, что ничего не слышал.
Ольга, уцепившись за доски теплушки, почти бежала рядом с ней. Она сняла с пальца тонкое обручальное колечко и протянула Маше.
– Возьми, Манечка. Трудно будет, может деньги будут нужны, продай его. Хоть на какое-то время тебе хватит. Береги себя, Манечка! – плакала и просила она племянницу, которую всегда считала своей дочерью.
Маша, зажав кольцо в руке, другой рукой махала любимой тётке и тоже плакала навзрыд. Застучали колёса и состав, набирая скорость, стремительно помчался вперёд, оставив позади ташкентский вокзал. Всё дальше уносил девушек поезд в неизвестность. Им по-прежнему никто не хотел ничего объяснять. Вечером путешественниц накормили кашей из полевой кухни на одной из станций и снова в путь. Остановились уже под утро в каком-то городе.
– Можно в туалет сбегать? Живот скрутило. Не могу, – попросила сопровождавшего их лейтенанта Маша.
– Ну, давай. Только быстро! – разрешил лейтенант.
Маша бежала по перрону в поисках туалета. Вдруг обрывок разговора двух военных, вышедших из вагона на перекур, заставил её невольно замедлить движение.
– Тут девчонок в одном вагоне везут в разведшколу. Диверсанток из них готовить будут. Жалко их, конечно. Молоденькие все такие! – говорил один.
– Да, брат, девчонок жаль. Да что поделать? Война. Теперь родные о них никогда ничего не узнают. Оттуда, брат, никто не возвращается, – ответил ему второй.
Маша похолодела, на мгновение замерла. Опомнившись, юркнула в кусты и притихла. От услышанных слов она растерялась и совершенно забыла про боли в животе.
"Так вот почему нам ничего не объяснили! Что же делать? – лихорадочно соображала она, – Как девчонок предупредить? Вернуться в вагон? Тогда уже точно оттуда не вырваться. Всем вместе всё равно не убежать. Что делать, что делать?!"
По перрону пробежал лейтенант, не заметив сжавшуюся в комочек девушку в кустах. Затем он пробежал обратно и тут же, заскрипев колёсами, состав дёрнулся и медленно тронулся. Мимо проехал вагон с её близкими подругами и одногруппницами, увозя их в неизвестную даль.
Маша ещё некоторое время не решалась выйти из кустов. Светало. Можно было уже разглядеть здание вокзала, на котором крупно было написано название станции. Маша сидела на привокзальной скамейке. Мысли испуганно бились в голове.
"Ну, вот сбежала. А дальше что? Денег нет, документов нет, дома остались. Даже еды нет. Куда теперь и как?"
Весь день Маша провела на вокзале, так ничего и не придумав. Есть было нечего. И она пила только воду из старого, разболтанного крана, торчавшего из будки на перроне. Ей так хотелось сесть в поезд, идущий в сторону Ташкента, и уехать обратно домой! "Всего сутки, и я была бы дома", – думала она с тоской, разглядывая редкие поезда, которые штурмом брали толпы пассажиров.
На перроне вокзала жизнь кипела. Солдаты таскали какие-то ящики в вагон, катили огромные бочки, непонятно с чем. Здесь же толпились молодые и не очень молодые мобилизованные в новенькой форме в сопровождении командира со скрипящей портупеей. Были провожающие и много других людей, снующих туда-сюда, как обычно бывает на вокзалах. Эвакуированные с детьми, беспризорники в рванье, зыркающие по сторонам юркими глазами. Чемоданы, узлы, котомки, кошёлки хаотично перемещались в обе стороны перрона. Галдёж толпы, крики, команды, прорывающиеся среди гудков и свистков паровозов, плач детей и провожающих – всё это сливалось в один вокзальный гул.
Многочисленный людской поток, желающих куда-то ехать. И всем им до Маши не было совершенно никакого дела. Тем не менее, она сторонилась военных патрулей, которые постоянно останавливая пассажиров, проверяли у них документы и наличие билетов. Маша, как загнанная мышка, бегала от кустов к будке, затем к туалету, что располагался тут же на перроне, от него за угол вокзала, стараясь укрыться от патрулей. Сердце гулко стучало в груди. Патрулей было много и уворачиваться от них ей удавалось с трудом.
Наконец стало темнеть и она, голодная и уставшая, снова спряталась в кустах. Веки постепенно тяжелели и, наконец, сон сморил её. Маша, свернувшись в комочек, уснула прямо на земле. Проснулась она на рассвете от холода. Преодолевая дрожь, открыла глаза и остолбенела. Прямо над ней стояли двое. Девочка лет тринадцати и паренёк старше её года на два. Они внимательно разглядывали её.
– Ты чего это здесь валяешься? – спросила девочка.
– И вовсе я не валяюсь, – обидчиво ответила Маша, вставая с земли и отряхиваясь, – а вам что за дело?
– Подумаешь, – протянула девочка, – ну, её. Пойдём отсюда, – потянула она парнишку за рукав.
Парень постоял ещё секунду и, подумав о чём-то, повернулся за девочкой.
– Подождите! Не уходите, – попросила Маша, – мне помощь нужна. Ну, хоть поговорить.
Ребята обернулись и остановились.
– Ну, говори, – согласилась неожиданно девочка.
– Угу, – кивнула Маша, – не зная с чего начать.
– Ты нездешняя, – уточнила девочка, пытаясь помочь незнакомой девушке начать разговор, – от поезда, что ли отстала или сбежала, откуда то? – спросила она.
– Да, сбежала, – удивилась Маша догадливости девочки.
Она, торопясь выложила всё: как их забрали всей группой из ФЗУ прямо с занятий и повезли, ничего не объясняя. Как она вышла на этой станции и услышала разговор о том, что их везут в школу диверсантов. Что никто из них оттуда никогда не вернётся.
– Я испугалась и спряталась. А что теперь делать – не знаю. Что я скажу, если патруль остановит? Документов нет. Как здесь оказалась, сказать не могу. Время такое, что сходу в немецкие шпионы запишут.
Маша растерянно замолчала. Ребята, до этого внимательно слушавшие её, отошли чуть в сторонку. Они о чём-то пошептались и снова вернулись к Маше.
– С нами пойдёшь? – спросила девочка.
Маша обрадовано кивнула.
– Ну, тогда идём, – махнула рукой девочка, и вся троица двинулась от вокзала.
Шли в сторону городка. По пути познакомились. Девочку звали Татьяной, мальчика Антон. Сами они были с Украины, где теперь хозяйничали немцы. Родители их погибли при бомбёжке эшелона, что вёз их семью в эвакуацию в Ташкент. На Украину семья Тани и Антона переехала за год до начала войны. Папа родом оттуда был и всё время говорил, что там очень хорошо. Переехали из маленького городка Саранска, куда занесло молодого красноармейца Шумейко в годы гражданской войны.
Таня охотно рассказывала о своей семье, Антон добавлял её повествование. Так все дружно дошли до небольшого двухэтажного дома, стоящего среди таких же домов почти в центре городка. Во дворе дома шла обычная жизнь. Хозяйки сушили на верёвках бельё, на старенькой гармошке играл одноногий инвалид, растягивая меха и распевая песню о крейсере «Варяг». Здесь же бегали дети, играя в пятнашки, женщины разговаривали о том, где можно разжиться керосином. Таня и Антон поздоровались с ними и прошли в подъезд деревянного дома. Зашли в квартиру, открыв обшарпанную дверь большим ключом. От двери вниз вели пять ступеней. Квартирка располагалась на полуподвальном этаже дома, окна которой выходили на узенькую улочку. В маленькие окна, почти не дающие света, иногда были видны чьи-то ноги, спешащие или медленно шагающие по тротуару. Это было забавно, но наблюдать за тем, что происходило за окном, детям было некогда.
– Наверное, есть хочешь? – спросил Антон, – Таня, там ещё картошка и свёкла остались немного. Пусть поест, а я за водой, – сказал он, взявшись за вёдра.
Маша с жадностью ела картошку вприкуску со сладкой варёной свёклой, с любопытством осматривая помещение, где жили брат с сестрой. Перед ней была совсем небольшая комната. Две железные кровати, застеленные старыми, суконными одеялами. Тёмный стол без скатерти и два таких же табурета. Большая печь с трубой, выведенной в окно. На печи вместительный казан, кастрюлька и чайник. На столе под застиранным полотенцем несколько тарелок и пара кружек с ложками. Вот и всё убранство жилья детей.
Таня между тем продолжала рассказывать Маше.
– Вот здесь мы с Тошкой и живём теперь. Бельё стираем для госпиталя: наволочки, простыни, халаты, занавески. Бинты кипятим, сушим, сматываем их. Гладим всё и относим чистое, а взамен новую партию получаем. За эту работу нам привозят дрова, и продукты выделяют раз в неделю. А ещё вот комнатку эту военврач нам отдал. Семья его эвакуировалась из Москвы в Ташкент, а сам он всё равно при госпитале ночует. Вот и живём здесь.
Она говорила и одновременно растапливала печь. Выгребла из поддувала золу, положила несколько мелких сухих щепок в печь, подожгла их и накидала сверху полешек.
– Сейчас попьём чайку, а потом я стирать буду, – сказала Таня, – можешь остаться у нас пожить, подумаем, как тебе помочь.
Маша, Таня и Антон пили чай. Антону не хватило кружки. Он отхлёбывал горячий чай прямо из глубокой алюминиевой миски.
За чаем решили, что Маша будет помогать Тане в стирке. И дети постараются сделать всё, чтобы помочь Маше скопить денег на билет до дома.
С детьми Шумейко Маша прожила больше месяца. Она показала детям тётино колечко.
– Это на самый чёрный день, – по-взрослому рассудил Антон, – хлеб ты свой с лихвой отрабатываешь. Танюшке с тобой легче и веселее. А что живёшь у нас, так места не жалко. Прибереги своё колечко, тем более, говоришь, у тёти твоей больше ничего ценного и памятного не осталось.
Маша в очередной раз удивилась: до чего умными и добрыми оказались её спасители.
"Как быстро во время войны дети становятся взрослыми, серьёзными и самостоятельными. Сами принимают решения и сами обеспечивают себя", – думала Маша.
Она написала письмо домой, сообщила, что жива и здорова и, вероятно, скоро будет дома. Но ей не суждено было знать, что она сама приедет домой раньше, чем письмо отправленное ею.
Прошло время, и вожделенная сумма на билет до Ташкента была собрана. В один из ноябрьских дней Маша, простившись с Таней и Антоном, поехала домой.
– Жалко, что уезжаешь. Хорошая ты, – сказала Таня.
– И вы с Антошкой очень хорошие! В гости к нам приезжайте, обязательно, – пригласила ребят Маша.
Время в пути пролетело довольно быстро, и к вечеру следующего дня Маша была в Ташкенте. Домой она не шла, а летела. Дома был один Володька, который, как обычно, что-то паял.
– Маруська! – удивился и обрадовался он, – Нет, ну ты даёшь! Мама и тётя Лида уже рыдать по тебе устали. Где ты пропадала столько времени? А другие девушки тоже вернулись? В городе про вас каких только слухов не ходит. Есть-то хочешь? Мама щи варила. Остались ещё.
– Ой, Володька, как я по вам всем сильно соскучилась! – в порыве, обняла брата Маша, – Я к Оле, в госпиталь! – крикнула она и тут же умчалась.
Ольга, увидев племянницу, чуть не выронила тарелку из рук. Она в этот момент кормила раненого.
– Марусенька! Маруська!
Оля обнимала её. Маруся пыталась рассказать о себе. Но Оля почему-то приложила палец к губам и шепнула ей.
– Дома. Всё дома.
В палату влетела радостная Нина.
– А моя Асенька тоже приехала? – выпалила она, – А, Маша, что ты молчишь?
– Нет, тётя Нина. Я одна…– растерялась Маруся. Я от поезда отстала, ногу подвернула, – выдумала она на ходу, – а девочки уехали.
– Уехали…– эхом повторила Нина и тихо заплакала.
Все с сочувствием смотрели на неё, не зная, чем утешить.
Этим вечером Стояновские снова были вместе. Даже Лида, словно что-то почувствовав, в этот вечер пришла на ночёвку домой. Радость этой встречи была искренней и нежной. Мать и дочь долго не могли разнять объятий. Маша взахлёб рассказывала, почему она отстала от поезда. Как приютили её добрые дети Антон и Таня. Как буквально по копейке собирали они деньги на билет для Маши. На семейном совете решили держать в тайне историю о том, куда увезли девушек. Всё равно помочь им уже было невозможно.
Все были счастливы от встречи. Маша на следующее утро пошла на занятия в ФЗУ. Её возвращение вызвало удивление. Девушку неделю, почти каждый день, почему-то вызывали в НКВД. Но она повторяла и повторяла одно и то же: куда их везли – не знает, отстала от поезда, когда бегала в туалет, подвернула ногу. В конце концов, её оставили в покое, решив очевидно, что это простая случайность.
Через год, окончившую ФЗУ, Машу направили на работу в город Орск, что располагался в Оренбургской области. Её приняли на должность сантехника на нефтеперерабатывающий завод № 228 города Орска. Маша опять жила в заводском общежитии за тридевять земель от дома.
Ни о ком из одногруппниц Маши больше ничего и никогда не слышали. Их жизни безжалостно перемолола война.
Продолжение:... - http://proza.ru/2022/12/10/580