Предыдущая глава: http://proza.ru/2022/10/12/579
Море сегодня к нам благосклонно. А ведь так бывает далеко не всегда. Особенно в непогоду, когда оно взволновано штормом, и кидает свои волны на берег так яростно, что не то чтобы успеть схватить за хвост зазевавшуюся рыбёшку, а самим бы впору унести ноги. Тогда лучше на пляж не соваться.
Но сейчас штиль, и оно ведёт себя, как великодушный богатый хозяин, легко и щедро выбрасывающий напоказ всё новые и новые дары, как бы говоря,
- Вот вам, побирушки, я сегодня добрый! - и мне очень тяжело бороться с искушением, не нахватать сверх того, что сможем съесть. Если с фруктами я так научилась, они же никуда не исчезнут до завтра, то с морскими дарами сложнее.
А сегодня ещё и деликатес к нашему столу: несколько больших раковин, в которых скрываются нежные моллюски…
***
В нашем рыбацком посёлке есть особая группа людей, я бы даже сказала: каста. Ныряльщики. Наверное, это профессия, но ей никого не обучают, а передают по наследству умение надолго задерживать дыхание, так, чтобы успевать добраться до больших глубин в бухте и вернуться оттуда с особенной добычей - крупными закрытыми раковинами.
Однажды попробовала нырять наравне с ними, я же отличная пловчиха, так почему бы и нет? Думала, не получится, ведь никто не показывал, как надо. Получилось. Правда, долго не могла отдышаться потом, ноги и руки тряслись, и очень болела голова. Хотя ныряльщики звали к себе, для первого раза – отличный результат, толк бы из меня вышел, но больше не рисковала.
А они поднимают раковины каждый день, опускаясь не по разу на дно, накапливают их в больших чанах с морской водой, а потом в посёлок приезжает скупщик и забирает улов за большие, по меркам посёлка, деньги. Говорят, что он продаёт их в десять раз дороже в богатые дома и рестораны, чтобы непростые граждане смогли потешить свой гурманский вкус.
Отец однажды рассказывал, как ему довелось пробовать устриц прямо из раковин, когда он был приглашён на праздник в один богатый дом, за то, что перевёз на своей шхуне какой-то очень дорогой и ценный груз.
Никто не брался за такую работу, опасаясь нападения пиратов, и того, что в случае ограбления или ещё, какой-нибудь оплошности, не удастся выполнить условия сделки, тогда и шхуной не рассчитаться. Но папа рискнул и выиграл.
- Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, девочка моя! - говаривал он. А я и не представляю, что такое "шампанское" и даже не знаю, пил ли он его сам.
Так вот, в честь успешного выполнения сделки, его, как капитана и хозяина шхуны, пригласили в тот богатый дом. А там стол ломился от яств, и в том числе, были раковины. Их маленькими щипчиками раскрывал специальный человек, который называется "официант" и, поливая соком лайма, подавал прямо на створках гостям.
- Я её глотаю, а она пищит, - смеялся папа, прищуривая свои добрые карие глаза, а я, сидя на его коленях, удивлялась,
- Как же ты смог её проглотить, коли она живая? А вдруг она и по сию пору в тебе живёт? - опасливо прикладывала ладошки к его животу под тельняшкой, пытаясь почувствовать, как устрица бьётся в надежде вырваться на свободу. А ещё прижималась ухом, надеясь всерьёз расслышать её писк.
- Ну и фантазёр же ты, Арно! - смеялась Молли.
Боже, как же давно это было! Нет ни отца, ни няньки, и я уже прекрасно знаю, что ни устрицы, ни рыбы, ни другие морские гады не пищат. Но как бы мне хотелось вернуть назад то время, хотя бы на несколько минут. Когда маленькая девочка Индри, росшая в любви и заботе, окружённая хоть и редкой, но настоящей отцовской лаской и вниманием, снова сидит на коленях доброго папы, казавшегося тогда самым большим и самым красивым мужчиной в мире, и наивно верит его весёлым байкам...
А я приноровилась здесь готовить устриц и других моллюсков по-своему. Просто кладу раковины на горячие угли, и тогда живности, скрывающейся в них, ничего не остаётся, как выползти наружу. И здесь, охваченные ещё большим жаром, они запекаются, покрываясь хрустящей корочкой, и становятся деликатесом моего изобретения. В таком виде я тоже сдабриваю их соком цитруса, представляя себя дамой из богатого дома. Такой богатой, что могу позволить роскошь: кормить ими даже свою собаку. Молли тоже нравятся моллюски, но сок цитруса она не одобряет...
Набрав целую котомку рыбы, возвращаюсь к пещере, раковины запасливо сложив поодаль от кромки воды и укрыв большими листьями от солнечных лучей, планирую сохранить на завтра, погрузив в воду. Правда, для этого мне надо раскопать ямку поглубже, но пока они могут полежать и так, не сбегут.
Мы возвращаемся, Молли то и дело забегает вперёд и молча, но невероятно красноречиво вопрошает,
- Мы опять станем кормить того бездельника, что развалился близ нашего дома? Может, всё-таки избавимся от него? Теперь, когда он не умер, пускай сам ищет себе пропитание и строит дом. А то, ишь, как хорошо устроился на всём готовом!
- Но он же ещё очень слаб, дорогая, - оправдываюсь, - не будь такой жадиной и злюкой, тебе совсем не идёт! - она смешно морщит морду, трясёт головой и фыркает, будто бы ей в нос попала цветочная пыльца, но я-то уверена, шакалица смеётся...
...Братец, кажется, заснул. Ну и пускай спит, это ему полезно. А вот угли моего бережно хранимого костра почти потухли. Я никогда себе не позволяю такой безалаберности. Обычно несколько раз за день и даже ночью поднимаюсь ото сна и раздуваю их, подкармливая огонь заранее приготовленными подсушенными ветками. Небольшой запас спичек только на самый крайний случай. Особенно в сезон муссонных дождей этих случаев наступает несколько. Хотя в такие времена я храню угли в специальной чаше гигантского кокосового ореха, но из-за высокой влажности и ветреной погоды, они умудряются то и дело затухать.
А тут немыслимое расточительство! И это при полном штиле и безветрии! Из-за хлопот вокруг Санди я совсем позабыла о своём самом главном деле! Бросаю котомку с рыбой в сторону и, упав на колени, ворошу костёр прямо голыми руками, ведь он практически остыл. Молли, как немой укор, усаживается рядом и когда вскидываю на неё глаза, читаю,
- А я тебе говорила! Предупреждала: давай выбросим морю обратно этот подарок! Лучше бы гигантского осьминога подарило или выкинуло тунца на берег, а по кой чёрт нам этот геморрой, я в душе не понимаю!
- Да я и сама не знаю, Молли! - вскидываюсь, - но вот сердцем чувствую, по-другому бы не смогла! - собака лишь тяжело вздыхает и, уложив свою разумную морду на передние лапы, жалостливо глядит, как я мучаюсь над потухшими углями.