Несмотря на полдень, небо было блЕдно, почти белО. Ему явно нездоровилось. Невыразительные облака сулили скорую больную постель или, в лучшем случае, головную боль ввечеру... любому, кто решился бы на него взглянуть.
Клён с перепугу запросился в дом, принялся стучать по окнам, скрестись по крыше, как заплутавший на чердаке воробей. Глядя на то, укоризненно зацокал языком щегол. В тщете найти покой, ветер нервно ерошил траву, проводя по ней прохладной рукой туда-сюда, и та отзывалась белёсой волной или дымком, - тумана, либо ночного костра у реки, подле которого зябнут рыбаки в ожидании утренней зорьки.
Тихо сидят они. Переводят рассеянный взгляд с огня на воду и отражённое в ней небо, ибо им почти всё равно, куда смотреть. Вымокшее в реке, небо кажется не таким красивым, как то, что над головой. Быть может, отражение поступает эдак из зависти, и пытается присочинить, прибавив к облику неба немножко от себя, а, значит того, чего в нём нет и быть не должно.
Точно также и мы, добавляем своего, отражённым в нас людях. Многое или по чуть-чуть. Чем меньше, тем более уважения к прочим, и наоборот.
Небо глядится в воду. Ежели вздохнёт ветер подольше, пустит рябь по воде, и вот уже в отражении - морщины... Хотя в самом-то деле их нет! Прихорашиваясь, небо взбивает седые букли облаков, хмурит брови, поднимает уголки губ, опускает, примеряя к себе строгое выражение и... эх, - не глянулось оно себе вдругорядь... А зря.
- Да полно! Не слишком ли мелка лужа, чтобы зеркалом-то быть?!
- То-то и оно!