Лёва родился в Кишиневе в очень простой семье. Папа его работал на кожзаводе в горячем цеху, мама была портнихой. Учился Лёва хорошо, но после восьмилетки пошел на завод - заболела мать, отцовых денег на троих не хватало. Учился в вечерней школе, аттестат получил хороший - всего с тремя четверками, чуть-чуть не дотянул до серебряной медали, но на вступительных экзаменах в Кишиневский Политех пролетел, получил двойку по устной математике. Не за знания (вернее, за отсутствие таковых), а за неправильный пятый пункт, за откровенно еврейскую фамилию.
Это не были Лёвины домыслы, он сам, своими глазами видел бумажку, которую экзаменатору положила на стол какая-то девушка. Бумажка лежала открыто, экзаменатор ее даже не прятал, ну Лёва её и прочел. Это был список, сплошь состоявший из еврейских фамилий, Лёвина фамилия была в этом списке. Не надо было быть математическим гением, чтобы сложить два и два. Лёва и сложил. Билет он знал, но понял, что его завалят на дополнительных вопросах. И как-то сразу смирился со своей участью. Типа, не жили хорошо, нечего и начинать, знания у него не блестящие, всё-таки вечерняя школа - не дневная, завалить его при желании ничего не стоит. И сопротивляться не стал. Ну и черт с ним! Правда, придется в армии отслужить, но тут уж ничего не попишешь, надо - значит надо.
Осенью его и забрали. Мама плакала, не переставая. Три дня подряд. На четвертый Лёва вернулся домой. Так уж получилось. Медкомиссию в Кишиневе он прошел, признали его годным к воинской службе без всяких ограничений, а в училище, куда его чуть не на второй день отправили, медицинская комиссия Лёву забраковала. Он оказался дальтоником. До того он об этом даже не подозревал, поскольку красный цвет с зелёным не путал. Хотя в оттенках разбирался плохо, считал, что ему просто в своё время толком не объяснили разницы в тонах, но это его мало заботило, он ведь художником быть не собирался.
Так Лёва получил год отсрочки от армии и возможность ещё раз попробовать поступить в институт.
Дружок у него был, Витя Орлов, предложил на следующий год поехать поступать в Ленинград. Лёва отбрыкивался: готовиться к поступлению было лень, да и кто знает, куда поступать: ВУЗов много, особенно технических, куда берут евреев, куда нет - черт его знает. Но двоюродный брат отца, живший в Ленинграде, посоветовал: "В Политехнический точно можешь поступать, там и конкурс не такой большой, и официального антисемитизма нет, никто тебя специально заваливать не будет. А у тебя три года стажа, тебе и большой конкурс не страшен".
И Витя с Лёвой поехали в Ленинград поступать. И оба поступили, правда, на разные факультеты. Мама опять сильно плакала, но все-таки не так сильно, как в прошлый раз, из-за армии. Но всё равно: она так надеялась, что любимый сын всегда будет рядом.
Что интересно, избежать службы в армии так и не удалось. В Политехе была военная кафедра, которую все мальчики посещали. И Лёва в том числе. Здесь его дальтонизм уже никого не интересовал. Так что по окончании института получил он воинскую специальность и лейтенантское звание. И поехал служить в Ростовскую область. Воинская часть базировалась в Сальских степях, возле города Волгодонска, где позднее был построен завод Атоммаш.
К тому моменту он уже был женат на однокурснице Тане и имел полугодовалого сына Мишеньку. Ему пообещали квартиру в офицерском доме, так что он был уверен, что с женой и сыном он расстается ненадолго. Так и написал Тане: "В понедельник получаю ключи от квартиры, можешь уже высылать вещи. Надеюсь, скоро увидимся". Таня, как верная жена, собрала немудрящий скарб: посуду, бельё, кастрюльки-сковородки, теплую одежду, Мишенькины вещички - манеж, кроватку, коляску, ванночку...
Отправила малой скоростью... "Вот получит Лёва вещи, можно и ехать", - решила она. Но не тут-то было! Вещи ещё не успели дойти до Лёвы, как Таня получила телеграмму: "не приезжай вещи получу отправлю назад подробности письмом целую".
Письмо пришло через неделю. Лёва описал Тане ситуацию, в которую он попал. Ни нормальной еды, ни одежды в военторге нет, да и в Волгодонске тоже всё нужно добывать, а Волгодонск - тоже не ближний свет, туда ещё попасть надо. А как, если он с утра до вечера в части, а она будет сидеть с ребенком. С водой в военном городке тоже оказалось очень напряженно. Пресной не было вовсе, ее привозили в цистернах. Народ запасался ею в ведрах, кастрюлях, канистрах... Хуже всего дело обстояло с квартирой. Вот вчера прошел дождь, и Лёва теперь знает, что у него за квартира. Во время дождя там начался потоп: вода хлестала изо всех щелей и дыр, которых оказалось множество, в том числе из электрических розеток. В такой квартире с грудным ребенком не выжить. И как он ни мечтает воссоединиться со своей семьёй, но он же не изверг какой, чтоб притащить Таню с ребенком и заставить их жить в таких нечеловеческих условиях. Конечно, лучше бы было обо всём этом узнать до того, как были отправлены вещи, он виноват, но ещё не поздно всё отыграть назад.
Вещи, кстати, вернулись через пару недель почти неповрежденными. Только ванна из оргстекла, в которой купали Мишеньку, оказалась проломленной в двух местах.
Вот так Таня с Лёвой оказались разлученными на два года. Лёва писал каждый день по два письма - одно жене, другое маме. Письма приходили нерегулярно - то густо, то пусто. За эти два года Таня только один раз съездила к нему - не было возможности, отпуск нельзя было брать по частям, только весь целиком.
Ребенок рос без отца. Когда Лёва вернулся, Мишеньке было уже два с половиной года. Это был очень самостоятельный мальчик, он прекрасно говорил, всё понимал, но отца воспринимал как что-то чужеродное, вторгшееся в их с мамой размеренную жизнь. Подаренную Лёвой шикарную пожарную машину с выдвижной лестницей и фигурками пожарных внутри он попытался сломать, а когда не получилось - топтал её до тех пор, пока она не превратилась в груду обломков. Страшно ревновал мать, не подпускал к ней Лёву, не разрешал до неё дотрагиваться. Когда Лёва с Таней пытались после работы посидеть рядышком на диване, посмотреть вместе телевизор, расталкивал их, сбрасывал Лёвину руку с Таниного плеча. Не помогало ничего: ни уговоры, ни внушения, ни подкуп... На Танино: "Сыночек, это же твой папа!" он твердо отвечал: "Нет! Это не папа. Вот папа!" и тыкал пальцем в Лёвин портрет на стене.
Да, даже армейская служба - не повод разлучать детей с родителями...