Я вышел из дому, едва солнце, задержавшись ненадолго на покатом ложе полдня, начало свой спуск к кровоточащему подножию вечерней зари. Вездесущий, привычный в наших краях ветер, кой любит совать свой холодный нос во всякие любые дела, тут же донёс до меня некий знакомый аромат. Причём, ветер сделал это не так, как привык: он не толкал, по своему обыкновению, в спину, не дул в уши, словно хотел сделать из моей головы воздушный шар. Ветер был задумчив, загадочен, нежен. Чудилось даже, что он словно бы скрипнул стеклянной пробкой, откупоривая склянку с одеколоном, позабытую в углу будуарного столика. И оттуда, с некой опаской, как улитка из ракушки, понемногу выбралась зримая струя. Душная сперва, она держалась от остального воздуха особняком, но оглядевшись, расслабилась и вздохнула вдруг с пряной силой мокрой пылью, лошадиным навозом и опилками...
Кажется, да я почти уверен в этом, именно так пахло шапито. Первое цирковое представление, что увидел я, происходило именно там, под его брезентовым шатром. И вот что удивительно, память не задержала ни единого звука или жеста того дня, но только лишь запахи: влажный - страха, холодный - от ощущения лёгкости из-за прерванного аплодисментами ожидания неотвратимой трагедии и тот сладкий, умиротворяющий парад-алле, после которого можно уже, наконец, идти домой.
- Куда ты спешишь?! Неужели ты не хочешь сходить на конюшню, покормить лошадку морковкой?!
- Нет!!!!
- Какой ты, однако, нелюбознательный...
Дождик моросил каплями, как словами, нетерпеливо барабанил мокрыми пальчиками по тряпичному куполу, а мне хотелось бежать прочь, дабы не чувствовать, не слышать какофонию ароматов шапито. Ведь как было объяснить взрослым, что, если бы только под протёртой во многих местах палаткой цирка остались лишь те два восхитительных запаха - конского навоза и опилок, то я мог бы находится там вечно, покамест ветер не сорвёт последний лоскут шатра. Но страхи, их ледяные ароматы заставляли втягивать голову в плечи, закрывать глаза и шептать без счёту Иисусову молитву.
Но... разве бывает где, чтобы вовсе без трепета, без испуга? Только не в жизни, только не у нас.