Книга 2 Глава 3 Скользящая гранями времён Часть 1

                Глава 3

                Часть 1

                СКОЛЬЗЯЩАЯ ПО ГРАНЯМ ВРЕМЁН. (Редактируется)

   После необычайно тяжёлого сеанса исцеления в отделении хирургии Краматорска, истощённая Наталья погрузилась в глубокий сон.
И Духом полетела к иллюзорному возлюбленному.

  *   *   *
Жара.
Раскалённые сосны и горы Таврики.
Сушь и безветрие.

Ехал Ставр домой знакомыми тропами.
Ехал угрюмый,
Будто веяло холодом от красна солнышка.
Сияние светлой луны обжигало лицо его.

Блуждала во тьме душа светлая,
И помутился разум витязя
От бедствий земли и народов,
Что видел он пред очами своими.

У родников — будто вкус крови пролитой.
У родных дерев — будто стон и плач внутри.
Ни покоя Ставру не было, ни отдыха.
Негодовала Душа его одинокая.

Думу тяжкую думал светлый маг-балий.
В надежде на другов росейских
Из Нового Града каменно-белого али Московии
Ожидал он прихода войска славных витязей.

Рать богатырскую, единую, непобедимую
Под знамёнами Дракона, Грифона
Али ясна Красна Солнышка ежечасно выглядывал.

Вот завёз его Райдо конь туда,
Куда Дух завёл гневом затуманенный.
Оказался маг-балий у обрыва моря Руського,
На лысой Кара-Даг горе
Камня цветом синего, краем острого.

Свалился навзничь Ставр от голода-истощения,
Поранил голову острым камушком,
Пролил кровушку с чела свого на суху траву.
И окрасился камушек тот в цвет сердоликовый.
Райдо рядом встал, чтобы охранять друга свого.

Да не заметил усталый верный конь,
Как из-под камня-то
Сколопендра чёрна выползла.
Выползла многоножная,
Растревоженная, засухой иссушенная.

Змееликим гадом Булом Соросом
Чёрной магией создана,
К балию подослана.                (Балий – целитель)

Проползла она по спине витязя
За рубаху, за шиворот.
Напилася крови мага, окрепла,
Да отравила рану слюной своей.

С миром ушла сытая бестия,
Да смертью тихой заразила
Измождённого путника.

После — и есть, и пить
Кровь Ставра возвращалася.

Спал и стонал, Ставр, три ночи, три дня.
А сколопендра пила его Живу, плоть вкушала.
Райдо-конь едва сам не уснул вечным сном
От палящих лучей, жажды, голода.

Стал он бить по земле ногой
Да будить побратимчика,
Гневно гнать сколопендру чёрную.
 
И открыл глаза свои Ставр Велеярович.
Учуял балий, как подбирается беда неминучая
– смерть тихая, близкая.

Глазом ввысь потянулся-взглянул маг,
Духом призвал иного свого побратимчика:

«Ой, Вишая-Рарог, побратим быстрокрылый.(Вишая – в переводе с санскрита – компас,
Погибаю я до срока заветного.                Рарог – боевой сокол-сапсан)
Не служить мне дитяти святому охраною.
Покажи деве Агни-Санти,
где лежу я отравленный.                (Агни – обладающая магией огня)
Может, станет ей Сил возродить меня
Да Времени, чтоб отыскать тело бренное.

Санти, голубка моя ясноокая, ты, поди, выросла,
Да созрела к силам Макош-Матери.
Не успел тебе сказать слово ласковое
Горемыка Ставр Велеярович.

Прости, милая, не сдержал я слова свого,
Слова крепкого Руського, Асового:
Воротитися пред ясны вежды твои.                (Вежды - глаза)

Во всех землях не было краше тебя,
Люба моя златовласая.
Коли люб и я тебе, душа ненаглядная,
Торопись посмотреть на меня
Ты в последний раз».

Над горами и лесами,
Под раскалённым солнцем Таврики
Парил сапсан ВишАя.

Услышав призыв, лишь к вечерней Зоре
Отыскал сокол Ставра, покружил над ним,
И быстрее стрелы понёс тревожную весточку.
Звонко вскричал в небесах над головою Санти.

Услыхав глас сокола, почуяв сердцем неладное,
Бросила дела свои дева Санти.
Призвала мыслью
И послала она вперёд свой второй тотэм.

Вот и побежала Облак-волчица
К морю через ущелья и овраги
Звериными тонкими тропками.

А Санти с подругой воительницей,
Верхом на её быке — к суженому бросилась
Дорогой межгорной, проложенной.

Долго стояла Облак,
Ожидая Санти на крутом пригорочке.
Щурясь от знойного солнышка,
Разглядывала лежащего ниц путника.
Внюхивалась, распознать издали пыталась
Павшего воина.

Вот и спустилась она.
Подошла тихо-тихо к витязю.
Райдо-конь фыркнул, ноздри широко раскрывая.
Шатко на ноги встал, чёрны глаза выпучив.
Поднять тело тяжкое сердце сдюжило.

Стал копытом конь воздух бить,
Последнею силой защищать
От беды побратимчика.

Спотыкался черногривый,
Еле на ногах держась.
Был готов Райдо бить волка
Из последних сил.

Вот и очнулся снова Ставр Велеярович,
Увидал повязку красную на шее волка белого.
Остановил коня свого слабым окриком.

Не узнала мага Облак-волчица.
И запах его отравленный,
Лишь отдалённо что-то доброе навеивал.

Обнюхав, села волчица белая.
Взглянув искоса, легла рядышком.
Телом могучим от солнца палящего
Укрыла она слабого витязя.

Застонал он.
В грудь дыхание силою взял
И тяжко исподволь выдохнул:

— Ох, ты ли это, Облак?
Как я рад.
Вот часть души моей,
Мой побратим, мой Райдо.
Дай знать мне, где Санти?
Успела бы едва, хоть вздох
Последний мой принять.

Как ты окрепла, взрослой стала,
Пахнешь мёдом.

Волчица поднялась.
И осторожно подошла к коню.
И будто что-то на ухо ему шепнула.
И Райдо понял.

Подломивши ноги,
Он тяжко лёг поближе к Ставру
И, глядя чёрными глазами
В чёрные зерцала мага,
Стал терпеливо ждать хозяина в седло.

— Что хочешь, верный друг?
И ты устал? Что ж, вижу, угасаем оба.
Ведь жизнь одна на нас двоих
По воле мудрых магов Беловодья.

Толкнула Ставра носом Облак, мол, гляди,
И через спину Райдо пёрышком перепорхнула.

— Я должен сесть в седло? Сказала?

От жара в теле плохо рассуждая,
От жажды увядая,
Ставр сам себе подумал:

«О, нет. Я не смогу.
Я столь ослаб,
Что дышится с трудом.

Глубокой болью,
Будто мокрыми ремнями
Стянуло прочно спину всю.

Расправить плечи — воли нет.
Руки мне не поднять.
А голова, как храма свод.
Она так тяжела…

В ней эхо плача чад и стариков,
Что давеча я видел
На сожжённом поле».

Волчица мысли Ставра прочитала.
Оскалившись,
Вцепилась плащ зубами, потащила.
И витязю пришлось повиноваться ей.

— Ну, хорошо. Пусть будет так.
В седле угасну, не в грязи,
Как беглый иудейский раб.

Собрал те силы, что ещё остались,
И лечь ему на спину Райдо удалось.

— Нет, всё же есть.
Есть силы.
Но откуда?
 
Ты, Облак, поделилась?
Не уж то ты меня узнала
через двенадцать долгих лет?

Благо дарю тебе
Отныне и навечно.

Конь приподнялся, еле встал.
За волком по ущельям и долам
Крутой извилистой тропой
Он Ставра на себе
Навстречу суженой понёс.

Обоим Райдо стало легче,
Когда они сошли в тенистый лес.

Увидев над собой парящего сапсана
И после Облак в чаще разглядев,
Тали быка остановила.

Санти сошла с него
и к Ставру подбежала.

Тали — немая амазонка,
Укрыв тотем рогатый белый свой
В расщелине между крутых утёсов,
На гору резво взобралась.

Среди дерев и скал мгновенно затаилась.
Глядела зорко свысока она,
Чтобы тотчас сестру предупредить стрелой
О приближенье супостата.

Конь черногривый не препятствовал Санти.
Согнувши ноги, на колени тяжко встал,
Тем предал в руки девы Ставра осторожно,
А сам совсем без сил упал.

И подивилась дева Падмэ(Санти) стойкости коня.
— Ставр, у тебя тотем?
Ты с ним одним дыханием скреплён?

Да… он такой, как будто ночь,
В которой нету месяцев и звёзд.
И молния Перуна в глазах его
И гриве длинной тихо дремлет.

Гляжу, он прежде молнией убит?
Ты воскресил его?
И ЖИвой щедро поделился?                (Жива – энергия жизни)

Премудрый шаг и дивный сделан выбор.
Благословен твой путь,
И путь его во все лета.
Да будьте здравы оба и вовеки.

Так что с тобою, витязь?
Ранен? Где? Когда?

Санти зерцала в небо подняла
И руку подала навстречу зоркому сапсану.
Вишая сел и принял дар от девы — мясо.
Огладила его Санти, благо дарила.

И проскрипел шершавым вдохом маг:

— Нет, Санти. Отравлен.
Спина горит и шея, погляди.

Я рад:
Видением сладостным
Вознаградил меня Господь
И жалует подарок напоследок —
В твои глаза смарагдовы взглянуть.

— Что, витязь?
Дух испустить собрался,
Раз утонуть в моих глазах решил?

Уж, погоди.
Не время умирать.
Ещё не начат главный бой.

Сейчас молчи и дай мне сделать всё,
Что в силах Матери Макошь,
Чтоб тело быстро исцелить.
Поговорим потом.
Какое имя дал коню?

— Он — Райдо.                (Райдо – славянская руна, озн. Единство и Путь)
— Воссоединение и путь?
Ты — белый день,
Он — грозовая ночь.
Умно и сильно.

Сейчас скажи ему,
Чтоб встал
И шёл с моею спутницей — Тали
К воде напиться
И силой трав свои восполнить силы.

Она здесь знает тропы все,
И те источники, что сохранились.
Ей доверяю, как себе.
Доверься ты.

Она нема —
Обрезала себе язык в полоне,
Чтоб не предать от мук свою семью.
Тем сберегла сестёр и чад,
И Рода малый стан в горах.

Сама же всё-таки сбежала
От надругания корсаров,
Доверив тело ночью
Быстрой силе волн.

— В Таврических степях,
Я, думаю, амуженок встречал.
Иль слышал зычный клич издалека.
               
                (Амуженка–вдова, взявшая на себя обязанность воина.
                С перевода Миллера – амазонка –
                женщина-воительница из Амазонии)

Сапсан-рарог спорхнул с плеча Санти
И, резко ввысь взлетел-поднялся,
Нашёл тотчас воительницу — деву.

Увидев знак привычный,
Тали спустилась тихо, словно лань,
Взяла коня за шёлковую гриву,
Чтоб за собой к ручью вести. Ждала.

Ставр:
— Вставай с колен,
Иди с Тали, мой Райдо.

Чуток кивнула дева, огляделась
И повела к источнику поникшего коня.

Вернулся серый сокол
И вновь присел спокойно на плече Санти.

Санти — Ставру:
— Попей воды ключа целебного немного.

И Стравр осилил сделать три глотка.

Санти:
— Пока довольно, хватит.
Теперь тебя раздену я всего,
Как в день рождения твоего.

Молчи. Пусть глаз твой не увидит,
Что будет делать своим умением Санти.
Сейчас уже я Падмэ – Белый Лотос.

Подруга Облак,
Стань духом леса чутким,
Сядь рядом, позади.
Лети, Вишая,
Об ироде, коль что, предупреди.

Раздев мужчину, Падмэ увидала
«Кресс» рисунок, наведённый магом.

Он от огня хранит, и от металла защищает,
И только чистым сердцем витязям —
Он верный щит.

Иного кресс разрушит и сожжёт
В болезнях всяких.
Падмэ это знала.

И, рассмотрев укус и след чешуйчатый
От лап ползучей твари,
Санти в нём сколопендру распознала
Взглянула вскользь на очи балия.                (Балий – маг-целитель)
Те были пУсты, мрачны, серы.

— Да, яд смертельный. Но не всегда.
Жить будешь. Вовремя призвал.
Ты сильно изменился, Ставр,
И возмужал, и побелел.

Темнее глаз и глубже взор.
Сейчас в нём Живы очень мало.
На, пей ещё чуть-чуть.

Гляжу, что потемнела кровь
Под кожей в заражённых жилах.
И как давно в горячих корчах спишь
И стонешь без воды?

— Возможно, день иль два.

— Нет. Я б сказала — дольше.
Ты слишком слаб.

И тварь, что кровь твою пила
И плоть вкушала,
Пока ты в междумирье пребывал,
Была, как видно, слишком велика.

Отъела часть щита от зла.
Теперь в спине с мою ладонь дыра.

Так вы с конём едины? Верно?

— Да-а… — Тяжко выдохнул балий.
Какой защиты — ты сказала?

— Восьмиконечный кресс священный
Для витязей с душою чистой,
Что пролагают к Прави путь мечом.                (Осуществляют правосудие)

Дык, как давно им обладаешь?

— Но я не ведаю о нём.
Возможно, маги Беловодья тайно одарили.
Но вот за что? Зачем?
Как он велик? На, что похож?

— На спину всю, как кожаный доспех.
На, пей воду, витязь, неспеша.
Коль ты отравлен,
То и в жилах Райдо тоже яд.

Сначала исцелю тебя, потом коня.
Твоя ослаблена защита,
Как у Ахиллеса бедного пята.

— А кто такой Ахилл?

— Ты не слыхал о нём?
И не читал в писаниях?

О герое этом люди часто вспоминают.
И слава о его победах
Быстрей его сандалий шла.

— Нет. Я его не знаю.
Где ж было услыхать
В далёких странствиях моих?

— Повествование о войне, любви — не ново.

Беда в недавний год случилась с сыном Ра.
Ахилл тогда ещё был очень молод.

Не знал любви он чистой девы.
За этим морем с младшим братом жил
На синих островах.

Силён, могуч, непобедим.
Мечом владел, как бог, на поле боя.

На службе у кровавого царя он заплутал.
Во тьме кровопролитных битв
Он голос сердца не слыхал.

Но Душу воскресила жрица Солнца — Брисеида
— дочь славного Троянского царя.

Её спасая от насилья и огня,
Ахилл под своды храма устремился.
В бою неравном от стрелы погиб,
Что в голую его пяту вонзилась.

Так береги плечо и спину, Ставр.
Теперь они для смерти уязвимы.
Как у Ахилла не прикрыта магией пята.

Замри сейчас и сделай вдох глубокий.

И в зубы Ставру ремешок дала.
Он принял, прикусил,
Сжал пальцы в кулаки,
И спину под клинок Санти,
Доверив жизнь свою, подставил.

Санти ножом раскрыла рану осторожно,
Отжала яд, сколь было можно.
Из винограда уксусом омыла кожу рядом.
И после белый мох сушёный приложила.
Он весь намок и пену чёрную впитал.

Затем Санти вложила липкий чёрный камень
Из ульев пчёл, что осенью берут.                (Прополис)

Он, обезвредив в воспалённой ране яд,
Поволе стёк горячим воском в травы.

Теперь настало время очищенья крови мага.

Из льна повязку наложив на рану,
Санти в одежды Ставра облачила.
И, начертав священный знак над телом,
Раскрыту длань на спину возложила.

Пропела звуки рун священных так,
Что не услышал заговОра маг.

В его крови дракон возник.
Зелёной пламенной рекой
По жилам кроха полетела.
А Ставр, жар в теле не стерпев,
Воскликнул:
— Отец Сварог Всевышний! Жжёт!
Жжёт жилы, как жар в горниле Михаила!
Я плавлюсь изнутри!

Глаза открыл и отползти пытался.
Увидел сферу света синего в руках Санти,
Такую, как видал в руках Ягинь,  (Ягиня – женщина-целительница Северных земель)
И удивился.

Ему Санти, моля, шепнула:
— Вернись, друг мой.
Крик-стон в груди сдержи.
Прошу тебя — потише.

Терпенье, Ставр.
Ещё мгновение. Приляг.
Молчи, глаза закрой,
А рот открой пошире.

Дыши спокойнее.

Сейчас мой друг
Осуществляет исцеленье.

Пережигает яд в крови
Мой маленький дракон.

Отравы жар выводит постепенно.
Ты выдыхай его легко.
Хворь чрез мгновения уйдёт.

Ставр:
— Драконье исцеленье ведаешь?!
Откуда?!

— Великим знаньям нет пределов.
Мы дышим воздухом одним.
И знания, и связи с тонким миром Нави
Доступны всем, кто их готов
Услышать сердцем и принять.
Раджас Кама его мне приоткрыла.

Дракончик-друг закончил дело,
Чрез рану Ставра Духом вышел.
Спорхнул с его плеча лучом
И сел на рыжи волосы к Санти.

«Благо дарю».
Душой она ему шепнула.
Улыбнулась.

Лёг спать малыш уставший
В кольцо зелёно-синее свернувшись,
Став синим драгоценным камнем
В серебряной заколочке-ноже.

Ставр подивился чуду,
Ни слова деве не ответив.

— Вдох сделай долгий, выдох, витязь.
Очами ясно видишь?
— Да.
— Я рада.
Ты исцелён и кровь твоя уже чиста.
Но ране время нужно, чтоб затянуть края.

Теперь черёд пришёл для исцеленья Райдо.
Призови его.
Держи и пей поволе неспеша
Всю воду родника святого. На.

Вложила Ставру соты-мёд в уста
И мех с водою подала.

Санти:
— Прими, прожуй, глотай.
Теперь вставай…
Возложишь руки, как и я,
Но, знанием драконов обладая,
Осуществлю деяние сама.

А ты — поможешь.

Послушай, что в жилах у тебя
Течёт ещё одна такая же река. Как кровь.
Ей имя Жива.

— Об этом знаю.

— Отдай коню
Своим дыханьем её огня немного,
Я тоже из своей реки отдам огня.

   *   *   *

  Вздрогнув от раскатистого грома, Наталья проснулась. Взглянула через тюлевую штору в окно. Было темно. Грохотала гроза, трещали молнии, и валил мокрый снег с дождём. Наталья подумала: «Что — такое возможно?! Первый раз в жизни вижу. Блин-даж! Ни там, ни тут, ни покоя, ни безопасности. Нужно быть начеку.
  Опять сны в стихах. Очень сложный слог. Тяжел, чтоб его запомнить и записать. А девушка так исцеляла парня, как я вчера Рому в Краматорске. Странно, странно. Сон такой явный, будто отражение в зеркале времени. Может, та целительница – это… я? Мы с ней так похожи… Дэжавю какое-то!
  Ничего не понимаю, только растёт ощущение приближающейся опасности.
  И опять ТЫ — желанный мой витязь с седой прядью у лба. Пока ещё не хромой. Где ты — счастье моё? Родился ли в этой жизни?
  Бред, конечно. Я понимаю. Но почему мне всё больше кажется, что – да — ТЫ – ЖИВ и уже где-то рядом!».
  Не желая разбудить мужа скрипучей дверью комнаты, Наталья вышла в коридор. На секундочку включила свет, вытащила из стопки первую попавшуюся старую газету и интуитивно записала карандашом на полях пришедшую из ниоткуда фразу:

  «…Коль вновь падут два Геркулесовых столба,
Отсчёт начнётся скорый
для паденья нынешнего Мира».

  «Что бы это значило? И, по-моему, я уже это где-то слышала. Или записала. Надо поискать в тетради», с тревогою подумала она. И снова легла в постель. Сейчас диван «Малютка» казался очень не удобным. Захотелось стащить одеяло и устроится на полу, но Наталья придвинулась к мужу, обняла его и прижалась. Костя недовольно буркнул и отстранился:
— С-с.. Ты холодная!
  Наталья аккуратно отодвинулась и обиженно развернулась к мужу спиной.
  «Ну и ладно».
  Ветер на улице усилился и отвлекал полуночницу от сна. Сквозняк тормошил край тюлевой шторы.
  Наталья повернулась на спину и заложила обе руки за голову. Уставившись в тёмный потолок, она, не моргая, глядела на раскачивающийся свет от уличных оранжевых фонарей.
  «Надо поспать. День сегодня важный. Я так чувствую.
  Санти, Ставр – кто вы, ребята? Что у вас там происходит?»
  Закрыв глаза, Наталья представила, что подошла к огромному зеркалу, медленно одёрнула тонкую серую занавеску и вдруг… «перешла» грань.

  *    *   *

Санти:
— Нам торопиться надо, Ставр.
Закат багрянцем запылал на небосводе.
Давно здесь неспокойные места,
И времена переменились очень.

Теперь таких, как мы,
Кладут на плахи — чёрны алтари
И вырывают сердце у живых,
Чтоб сызнова Ра Дух Святой Сварожий
Не смог спуститься в плоть его детей.

— Кто допустил?!
Где ж наши витязи и маги?!

— Я расскажу, что сталось с ними.

Пришли с распятьем из-за моря византийцы.
И перевёрнутым крестом
Сулят открыть всем некий Рай на небесах.
В оплату просят злато
и наших звёздных Предков книги знаний.

В кострах живьём палят волшебников и магов.
Хоть Росов, хоть Тартариев, хоть Даарийцев.              (Народы белой расы)
И, опорочив кровью Крест священной Свадьбы,
Железом прибивают тех к нему,
В ком чувствуют родство с Асурами в крови. (Асуры Асы(Азы)(ур - свет)- Светлые -
                предки ариев и славян)

Откуда ироды узнали, что из пяти Народов Расы (Раса - Роды Асов Страны Асов)
Асуры тем сильны, что отличают Ложь от Правды?

Их Души от страданий тяжких тело покидают.

Так крепкий рОский Дух
В мучениях пытаются сломить
И радость мира повсеместно погубить.

Отяжелённый страхом Дух
Во Тьме заблудшею душой плутает.
Путь в Навь Великую,
К Небесному Отцу и Матери —
Сколь не прошло бы лет —
Уже он не найдёт.

Он, как скиталец БЕЗтелесный,
Осужден чёрным ритуалом
Блуждать между живых
Невидимым, как тень.

— Ишь, что творят!
Откуда знаешь?

— Я всякое уже видала.

Из четырёх моих сестёр-магинь —
Две старшие умучены, распяты, сожжены.

Спустились с гор они с посыльным,
Чтоб в нижнем граде помощь жёнам
В первых трудных родах оказать,
И старцев без телесных мук ухода
Сопроводить Любовью в Отчий Нави мир.

Так вот попались супостатам жрицы и тотемы.
Истреблены безжалостной рукой.

Поверь, теперь уж нет у моря тех селений,
Где сочный виноград и персики росли.
Теперь в горах их пепел буйный ветер носит.

И Михаил — твой мудрый друг-кузнец
Окончил жизнь на плахе,
Не на руках жены, не на руках своих детей.

Оставил горн и молот, дом.
Взял с сыновьями щит и меч булатный.
И сёк торговца-супостата,
Чтоб защитить селенье, грады и семью
От инородца пришлого с крестом
Из Византии Рима — безжалостного царства.

И поднялись тогда в одном порыве:
Крест-яне, витязи, мужи, амуженки, сироты.
Но не в сражениях неравных пали,
А сожжены предательски все спящими в домах.
Снаружи двери-окна были кем-то заперты.

Ещё Корсары облюбовали бухту тихую,
Вон там за длинным серым камнем. Видишь?
Стоят они галерами тяжёлыми и полными рабов.

Крадут, насилуют девиц, юнцов.
И, тешась винным хмелем ненасытно,
Глумятся, губят в водах оскоплённых
Непокорённых витязей-богатырей.

И сверху, с Камня-Сердолика,
Что рядом с Золотыми водными вратами,
Бросают в пропасть оголённых гордых дев.

Драконица Раджас Кама — своих детей
Теперь в пещерах моря от огня их прячет.

Одно её дитя похищено, убито.
И некий Сорос Булл, рассёкши горло,
Из жил дракончика ещё живого
Струёй пустил в златую чашу кровь.

Он у доверчивого чада грудь рассёк мечом
И, сердце трепетное вынув,
Его в одно мгновение сожрал.

— Немыслимое горе!
Ах, Сорос Булл! Чудовище! Змея!

— Да. Верно.
Не человек,
хотя по лику очень схож он с нами.

Санти понурилась. И, плечи уронив,
Слезу горючую сдержала.
А Ставру показалось, что с нею
Тяжко загрустил и лес.
Санти:
— Тот малый голубой Дракон
Был мне, как кровный младший брат.

Раджас Кама                (Раджас Кама с санскрита – безусловная Любовь)
Прийти на помощь сыну не успела.
Ведь доверяло недругу дитя,
На помощь маму не позвало,
А чаду горло перерезал супостат.

Теперь Раджас трясёт от горя горы,
Неукротимым гневом мутит воды моря.

И поклялась со старшими детьми
Отмстить и погубить
на небе иль на море
Все злые лодьи-корабли!

Сказала я,
что с ней в той битве рядом буду!

— И в этом благом деле с вами я!

— Благодарствую тебе за намеренье.

Ещё и тюрки через море, горы лезут с тем же —
Жрать, грабить, убивать, насиловать
И уводить девиц в полон.

Ариек наших золотые косы —
Сведут с ума любого мужа.

Им русой девы кожа белая и грудь сладка.
Берут в наложницы, рабыни
Младых отроковиц и маленьких детей.

Иль топят в водах непокорённых дев,
Смеясь и радуясь им в след.

У ныне пришлых тюрков
Не лица — морды зверьи.
В их человечьем теле
Духа Человека больше нет.

Саам их близко видел и потому изведал,
Что над родственными племенами из-за моря
Чья-то Тёмна магия применена.

— О, девы дивные!
О, наши чада!
Как мне их жаль.

Корсары, тюрки вдруг преобразились?!
И ироды на земли Таврики явились?!

Господь всевышний Ра —
ПОТОРОПИСЬ,
скорей ПРИЙДИ на помощь!

И Михаил убит?!
Мне сызмальства он был взамен отца.
В селениях всегда встречали щедро
— хлебом, солью.
Я поимённо помню всех.
Теперь... скорблю.

На Круголетах, в обрядах чистых
Кружились в хороводах,
Светился счастьем стар и млад
Всего двенадцать лет назад!

Как быстро горюшко пришло,
Пролезло чёрною змеёю разными путями.

Да отольётся ироду и византийцу-супостату
За слёзы-муки деток, матерей, дедов
По полной мере Равновесий Чаш!

— Согласна. Тише, маг.

И свадьбу в Круголет
Теперь пришлось перенести в подземные озёра.

Драконов древних
Тревожим так священный дух и тлен.

А царь подземных благ,
Каменьев драгоценных
И люда малого Отец-Хранитель —
Мастер Дар-Гистр —
Всем этим очень недоволен.

И потому трясёт здесь горы
Гневом скорбным,
Так прячет от гостей незваных родники.

Из-за того
Источники целебные иссякли, заросли.
Влас Веды Вод почти угас. Не говорит.
И наше Древо Жизни больше не цветёт.             (Веда Вод – священный водопад.
                «Влас Веды Вод почти угас» -
                имеется в виду, что последний ручеёк         
                источника почти высох)                               
Придя сюда к тебе на зов,
Я рисковала, Ставр,
Нарушила запреты храма.

Тебя ждёт Мать Чанди уже три дня,
Но не такого, как сейчас.

Ты должен сильным быть
И силою магии своей Души
Долги пред будущим Спасителем исполнить.

— Что — Радомир?

— Да. Он.

Сказала Мать наставница,
Что звёзды скоро нам дадут ответ,
Когда из Рода Меровингов в наши земли
Придёт младенчиком Мессия.

Его родителей
Уж начат путь по тверди Яви.

— Только начат?!
Они что — дети?!

— Нет. Отроки.
Ещё сердца не скреплены союзом свадьбы.
Они на обучении сейчас в Долине Магов.

— ДалЁко ли?

— На землях франков.

— Как долго ждать!

— Сама тебя я стану врачевать,
Но тайно.
Найдём убежище в горе.

Поговорю с царём Дар-Гистром,
Ему я требу щедру отнесу:
Колосья, шерсть овец и фрукты.

Пускай укажет тихую пещеру,
Где сможем затаиться ненадолго от Чанди.

— Санти, ты знаешь много про Мессию.

— Верно. Знаю.
Как и те,
Кто помешать его рождению хотят,
И ходят по земле,
Дыханьем Ра благословленной,
Отмеченной на картах
Его златой печатью — Кресом.

Сокрыты в лоне Матери-Земли от супостата
Священные тома великих звёздных предков.

— Где ж эти земли? Расскажи.

— А ты — не ведаешь о том?

— Конечно, нет.
Двенадцать лет ищу.
Прошёл ещё б полсвета,
Чтоб только отыскать!

Там вечность Радомира
Стал бы ожидать.

— Чудно.
Под носом собственным не видишь Рось? (Рось – место, освещённое солнцем).
Печать Владыки Света не находишь?
Глаголешь странно, Ставр.
Глаза открыты,
Но отчего-то дремлет разум юный?

— Нет, я не сплю.
Мой разум гибок, как лоза,
Текуч, как воды водопада.
Я был… Я видел, как…

— Что — правда?
Тогда поведай мне в сей час,
Кто дал тебе такое Правильное имя?

— Дык, выбрал в детстве сам.

— А как?

— Почудилось, услышалось в душе,
Иль пеньем птиц навеяло во сне.
Быть может,
Кто-то невзначай на празднике сказал,
А я Душою это имя принял.

— Конечно, так и не иначе.
Что означает — Ставр?

— Священный кресс. Он щит от зла.
Мы люди-асы это с детства знаем.

Четыре лика Ра в единой руне
Все люди видят в ясных небесах.

Дитя — Ярило,
Купайло — отрок,
Витязь — Свянтовит
И седовласый Хорс — Старик,
Хранящий Мудрости народов Рассы.         (Расса – Ра – Бог солнца, Асс – мастер.
                Раса — солнечные мастера, люди-творцы)
Хорс в Карачун —
Во Тьму уходит на три дня
И в Рождество
Младенчиком Ярилою опять приходит.

— Верно.
А в перекрестьи кресса – Ра-Душа,
И сердцем — скатный жемчуг.
А оберегом сердца — сердолик.

— Сердолик?!
Когда упал с коня,
Я пролил кровь на этот камень.

— Он сам нашёл тебя.
Теперь ТЕБЕ его найти придётся.

Вспомнишь место,
Где ты в беспамятстве лежал?

— Конечно, да.
Сказала: сердолик — мой оберег?

Вот я не знал,
Что жемчуг в центре креса
— наш Владыка,
Как в нежных лотоса яслях.

— Что, разум пробудился?
Рада.
Ты б этот кресс узрел,
Коль на своей спине глаза б имел.

Ты от рождения Деметрий —
Маг вод, Земли и стрел,
Пропитанных огнём небесным.

— У Мастеров
На славных землях Инди
Я силой этой овладел.
Но о себе сейчас познал поболе,
чем за двенадцать прошлых лет.

— Есть у Саама в храме
Чудный мастер камня.

Проси его, благослови:
Пускай раздует горн Сварожий.                (Сварог – бог огня у славян)
Для сердца оберег создаст тебе
В молитвах и огне.

Храни его от глаз,
за пазухой в тепле.

— Исполню, как сказала.

— Гляжу, взор посветлее стал
И разум к Яви пробудился.

— Да магия дракония сильна.
Всё более чудно и дивно,
Как распоряжается дорогами Солар.

— По соглашенью со Всевышним, Ставр.
Ты удивлён, как малое дитя.

Ты ж САМ в то время,
В мире Нави пребывая,
Просил ЕГО защитой стать.

Хотел помочь дитя всё вспомнить,
Что может быть утеряно при родах.

Желал пройти священные пути познаний
Вместе с ним до града ШамбалА.

Ужель ты этого не помнишь?

— Похоже, нет. А ты?
Ты — помнишь путь свой в Яви прежней?

— Да, конечно.
И имя прежнее, и предназначенье,
Родителей любимых, и мужа и семью.
Но не сейчас об этом извещать.

Скажи мне: матери твоей, какое имя?

— Велеярой предки звали.

— Веле-Яра — Владыки Велеса и Ра святое имя.
А, отца?

— Он Влесеславом откликался.

— И снова Велеса Владыки имя
И Славы Господа сиянье.

Ну что, уразумел теперь?
Спустился в Явь ты правильным путём.
И получил, что причиталось изначально:
Лотос-щит и меч.
Как вижу, он из звёздного железа сотворён?

— Я — правильным путём пришёл?!

— Своим.
Отец и мать на то оплату жизнью дали.
Чти память их, пока ты будешь жив.
И после накажи нащадкам, чтобы чтили.  (нащадки - старорусское - наследники)

А, Таврика?
Подумай, что означает Таврика?

Скажу тебе, таясь лишь раз:
Ясли нашего Миссии будут здесь.
И потому на наших землях
На дев и чад объявлена охота!

— О…, это ясно видел сам.
Я даже знаю кто охотники.
Об этом знание получил в краях
волшебных Белых вод я.

Всё расскажу Чанди, что видел там.

— И Ма Чанди узнав, сказала только мне,
Что Радомир ЗДЕСЬ где-то должен воплотиться.

— Определите цель и путь,
И буду снова витязем в седле.

— Спасать отца и мать Спасителя?

Уже ль на этот раз решишься?
Не станешь ждать в укрытии
Рожденье Радомира?

Ты не отступишь в этот раз?

— О чём ты говоришь?
Ты что-то знаешь, помнишь?
Расскажи.

Что значит: «В этот раз?»
— Вскипел негодованьем маг
И отстранился от Санти.

Она заметила и взгляд не отвела,
Следя за буйным ритмом сердцем Ставра.
— Видать, что мать твоя
От горя не смогла дать знание чаду
О том, что воплощаемся в своём Роду не раз.

— Я думал проще всё.

— Конечно, проще. Сядь.

— И отступать нет мыслей у меня.

— Да, знаю.
Затем и позвала тебя
Из Асии скорей домой вернуться.

Послушай, внемли, маг.
Вот-вот парадом стройным в крест
На небе встанут звёзды,
Появится священная хвостатая Звезда,
Как знак и новый путь для Ра.

Он в Яви этой твёрдой
Называться будет Радость Мира.

Мать-Богородица-Макош сама
Отпустит дочь свою на Твердь из Нави,
Чтоб непорочным лоном
Пресвятая дева ожидать могла,
Когда же сын Солара Ра
С лучом в неё войдёт,
Чтоб опуститься в человечье тело.

Тогда Мария станет матерью его счастливой.

А женой Миссии будет та,
Что рождена в Долине Белых Магов. (Маг Долины)

Но знания о жизни светлой их,
Возможно, могут быть покрыты ложью и сокрыты.

Я не уверенна, но чувства не покидают эти.
В сиянии трёх лун, я часто вижу ясны сны.

— Так знания о воплощениях сокрыты?
Кем?
Подмена истины от Света — ложью-Тьмою?

— В си времена на землях Таврики
Ущемлена повсюду Святость и Любовь.

— Не вразумлю, Санти
Иудам власть сладка безумьем золота
Или надменностью над Росским миром?

— Всё тоже, как всегда, Деметр.
Предвижу я горячую пору,
От горя горького уж путь идёт десятилетья.
Прописан он в грантхамах и томах.
Оплачен он Святою кровью
наших павших звёздных предков.

— Согласен.
Читал и видел признаки сего безумия повсюду.
И в Таврике,
И изредка уже в Цар-Царии Великой.

Скажи: неужто, горе, голод и война
На наших землях повторится?

— Коль вновь падут два Геркулесовых столба,
Порушен будет звёздный договор.
Отсчёт начнётся скорый
Для паденья нынешнего Мира.

И потому от змееликих инородцев
Троянцы Трою и столбы те зорко берегут.

— Согласен.
Видел эту крепость в устье рек.

Я стану призывать Народы все сплотиться.
Сберечь нам надобно теперь
И память дедов, и детей и матерей.
В нетленном камне запечатлеть писанье
О Мире нынешнем подробно
Для будущих потомков.

— Ты о Граале вечном слышал что-то?

— Я б сказал, что, нет.

— Ещё услышишь.
Нам в путь, пора.
Вставай же, витязь!
Дай мне руку.
И призови скорей коня.

Волчица Облак встала,
Уши навострила.
И в небо глядя, вдруг завыла.

Гром, треск раздались в вышине.
Там, из ниоткуда проявились тёмны корабли
И серых страшных облаков
Над тихим морем и над сушею пустили.

Нежданно буйный ветер разыгрался
И стал он кроны кедров нагибать.

Исчезло быстро солнце. Потемнело.

Вдруг Падмэ вздрогнула
И резко в чащу леса поглядела.

— Тиш-ше, Облак, тише.
Здесь инородцы бродят рядом?
Слышишь?
ВишАя, что видишь? Покажи.

Глаза закрыла дева,
Чтоб чрез глаза сапсана
К пещере тайной
Безопасный путь узреть-найти.

   *    *   *
  Утром, проснувшись от телефонного звонка Саши Симоненко, Наталья поняла, что не помнит, как вновь оказалась в постели.
— Аллёё? — не сдержавшись, зевнула она.
Да, Саш. Я. Привет. Извини.
Да. Нормально.
Ага. Одеваюсь.
Мне ещё Карата выгулять и позавтракать.
Нет. Рюкзак собран ещё вчера.
Да. Да. Выспалась.
Отдохнула.
Что?!
Хватит, не хватит. Посмотрим.
Я говорю, руку мальчика просканирую…
Сколько?!
Двадцать восемь? Ну не девочка же?
Поняла, Саш.
Да. Максимум через полчаса.
А…? Сразу после обхода? Саш, сегодня воскресенье. Нет обхода.
Да, конечно.
К одиннадцати? Может, к десяти?
Конечно, буду готова! Жду. Пока.

  «Бли-ин, чуть не проспала. Та-ак… Выгулять Каратышку, обработать лапы, сделать укол. Завтрак, причесаться, собраться и выйти».
— Кто звонил? — с небольшим раздражением спросил Костя.
— Саша Симоненко.
— Чего опять хотел?
— В ОЦКБ надо ехать.
— Зачем?
— Я вчера тебе говорила, Кот. Там второй парень с пулевым ранением. Рука в хлам раздробленная. Хирурги собрали и сказали, что…
— И что? Прям, кроме тебя ему помочь некому?
— Не знаю. Может кто-то и есть, только Саша позвал меня.
— В воскресенье?!
— И?
— До понедельника не подождёт?
  Наталья напряглась и не ответила.
— Кофе мне сделай, — раздражаясь, попросил Костя.
— Хорошо. Сейчас.
  Наталья, шаркая тапочками, поторопилась на кухню, спичкой зажгла огонь под чайником.
— О. Привет, мам. Ты давно встала?
— Привет. Куда-то торопишься?
— Да. Сегодня в ОЦКБ надо быть. Там второй парень, который под пули попал вместе с Ромой. После него не представляю, что увижу у Серёжи. Саша говорит: плохо дело.
— Бутерброд с колбасой тебе сделать?
— Ага. И с сыром. Спасибо. А то я чего-то разволновалась. Из рук всё падает, сердце колотится.
  Кот!
— А? — отозвался муж из ванной.
— Выгуляй Каратышку, пожалуйста, а я ему лапы помою, и укол потом сделаю. Пока гулять будешь, сырников нажарю.
— Не хочу. Через десять минут будет повтор вчерашнего боя нашего с американцем.
— Тогда, может, блинчиков тебе нажарить? Сходи с Каратышкой по-быстренькому. А я с ним днём погуляю?
— Нет. Иди  сама. Мне кофе хватит.
— Я-ясно. Я, что просто должна сидеть дома потому, что тебе так хочется?
  Костя ничего не ответил. Умылся, оделся, взял чашку с кофе и лёг на диван к телевизору.
— Ну и ладно.
  Наталья быстро заплела волосы в жгуты, надела одежду для прогулок.
— Пошли, Катька. Одевайся.
  Пёс просунул морду в ошейник и потянул Наталью в подъезд и на улицу.

  Вернувшись домой после короткой прогулки, Наталья молча сделала все манипуляции с лапами Карата, оделась в чистую одежду, положила медицинский халат в рюкзак и, поцеловав маму у порога, крикнула Косте:
— Кот! Пока! Я в ОЦКБ поехала!
— Когда вернёшься?
— Как справлюсь!
— Хм. Ясно. Ну, тогда счастливого пути.
  Наталья вспыхнула от такого менторского тона и ушла.
  Внизу у подъезда уже ждал знакомый холодный уазик. Наталья села, захлопнула непослушную дверь. Мотор чихнул разок и завёлся.
— Привет, Саш.
  Здравствуйте. Не помню, как вас зовут, — обратилась к водителю.
— Привет.
— Привет. Мы не познакомились вчера. Толик я.
— Очень приятно.
— Поехали, — кивнул Саша другу водителю.
  Водитель:
— Знаете, о вас со вчера уже легенды ходят.
  Наталья вздрогнула и покраснела:
— Что-о?
  Саша водителю:
— Кг… Кг…
  Водитель:
— А…?
  Я говорю, Ромка почти всю эту ночь спал. Около четырёх проснулся, воды попил и снова заснул до утра. Первый раз за неделю спал после вашего сеанса!
— Это же хорошо?
— Угу.
  А…?
  Саша ему:
— На дорогу лучше смотри… Болтун.
— А что я такого сказал? — смутился Толик.

  Через десять минут Наталья и Саша уже шли по дорожкам центральной городской больницы, ещё через пару минут — по чистому коридору отделения хирургии и травматологии.
  Мать и жена Сергея с самого утра уже прибежали к нему и тихо обсуждали в палате, стоит ли надеяться в столь сложной ситуации на никому не известную ведьму, что ли. А Сергей рассказывал им, как чувствует себя Ромка после её одного сеанса.

  У ординаторской Саша притормозил:
— Подожди меня здесь.
  Наталья остановилась. Саша заглянул в кабинет, никого не увидел, и друзья направились к палате, где лежал Сергей.
  Саша открыл дверь, увидел друга, его семью и поздоровался.
— Привет. Здравствуйте. Входи, Наталья.
  Наталья почувствовала, как в палате вспыхнуло волнение, и заволновалась сама, перехватив последние мысли жены и матери Сергея.
— Знакомьтесь: Сергей, — представил сослуживца Саша и подпёр собою стенку, будто держа оборону у двери, — Это Наталья. Я тебе говорил.
— Угу, — чуть раскачиваясь от боли, кивнул Серёжа.
— Здравствуйте, — считав состояние Серёжи, Наталья покраснела, — Как ваши дела? Впрочем, уже вижу.
— Здравствуйте, — попытался привстать Сергей, придерживая «слоновью» руку, — Дела, дела… Как сажа бела!
— Сидите, сидите. Не спите?
— Седьмую ночь с колотушкой по коридорам брожу. Температура не спадает.
— Вижу. Можно вас посмотреть?
— Смотрите, конечно.
— Только руку его не трогайте, — сверлила глазами гостью мать Серёжи.
— Не буду.
— Наркотики уже колют, а они не действует, — глядя снизу вверх, добавила его жена.
— От них боль чуть только поутихнет, чтоб я не орал, — дрожащим голосом исповедался парень.
  Наталья подошла ближе, настроилась, закрыла глаза и открытой ладонью провела вдоль руки Серёжи. Услышав вдруг от человека, спавшего у окна, отборнейший трёхэтажный мат: «… Б…дь, сука… Да чтоб тебя…!», а затем от кровати из другого угла патриотическую песню: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг» — она отпрянула, открыла глаза и поняла, что это не песни и не мысли беркутовца. Эмпатически настроившись, её сознание слышало эмоции больных, находящихся в палате. У Серёжи не было мыслей. Его тело гудело от боли, как трансформатор.
  «Странно. Кто это кого так кроет? И за что?»
  Оказалось, это был сосед — мужчина лет около шестидесяти пяти. Он ещё не полностью вышел из наркоза после операции. Покрывая матами жену, хирурга и начальника смены на заводе, он винил их в том, что те сговорились и отрезали ему стопу. Мол, он теперь никому не нужный инвалид. И угрожал, что каждый из них получит своё, как только выпишется из больницы.
— Ой, Саш. Здесь слишком насыщенный эфир. Мы можем перейти в какое-то… м… уединённое место.
— Кабинет врача, ординаторская — подойдёт?
— Всё равно, хоть кладовая, лишь бы там и рядом не было оперированных.
— Эхо? — догадался Саша.
— Ага. Громкое, как на рынке.
— Понял. Сейчас организую. Хорошо, что воскресенье. Есть шанс.
  Серёжа, не совсем понимая, о каком эхе речь, моляще периодически поглядывал на Наталью снизу вверх и раскачивался. Его жена и мать переглянулись.
  Сергей:
— Ромка, как доложили мне, после вашего сеанса смог поесть и нормально поспать. Сказал, что обезболивающие ему не нужны.
— Правда? Очень рада.
— Вы завтра снова к нему в Краматорск поедете?
— Обязательно. У него ещё нестабильное поле.
— Что?
  Наталья оглянулась, поправила наброшенный белых халат и взяла рюкзак. Вошёл Саша.
— Потопали. Я взял ключи от физкабинета. Дежурный сказал, там никого до понедельника не будет. Полчаса хватит?
— Минимум сорок минут.
— Где тридцать, там и сорок. Потерпят. Пошли, Серёга. Помочь?
— Нет! Я сам. Только держитесь от меня подальше, чтобы спицы не задеть.
  Мать и жена пошли следом. Серёжа пытался самостоятельно набросить пелёнку на руку. Наталья взглядом попросила разрешения помочь. Поджав губы, парень кивнул, и Наталья бережно накрыла «слоновью руку». Жена немного вспыхнула.
  Сергей — Наталье:
— …Я белохалатникам сразу сказал: Проснусь без руки — всех вас, сук, найду и одной рукой задушу. Или рука или жить не буду. Лучше не будите! Пусть сдохну! Шестнадцать часов собирали мне её по осколочкам. Представляешь… те?
— Ой, сынок! Не надо так говорить! Люди и без обеих рук как-то живут. И ты проживёшь…
— Ма! — буркнул на неё Сергей, — Нечего меня жалеть.
  Наталья:
— Да, Серёж. Я не представляю. Посмотрю — пойму.
— А как вы это делаете?
— Увидишь сам. Саш, налево физкабинет.
— Вижу.
  Провернулся ключ, Саша пропустил ребят вперёд, вошёл. Женщины хотели войти следом. Но, зная порядок работы с энергией, друг кивнул им, попросил посидеть в коридоре и закрыл за собой кабинет на ключ.
— Работай столько, сколько нужно.
— Спасибо, Саш. Серёжа, располагайтесь, где вам будет удобно.
— Я лежать не могу.
— Просто сядь на кушетку так, что тебе было комфортно.
— Я, чё, барин?
— Угу. На один час. — Улыбнулась Наталья.
— Ла-адно, — чуть растянул губы Серёжа. Он сел и непроизвольно затрясся от боли, — Я готов.
— Не готов. Пару минут. Дыши медленней.
  Саша:
— Моя помощь будет нужна?
— Не знаю. Посмотрим. Серёж, ты как?
  Наталья достала белую свечу, зажгла. Рядом на тумбочку положила серебряную брошь-меч. Надела светонепроницаемую маску на глаза, вздохнула, выровняла дыхание и подошла к Серёже.
  Серёжа:
— Это что ещё за цирк?
  Саша сделал знак Серёже, чтобы тот замолчал и не задавал лишних вопросов, а сам отошёл к креслу врача и сел в него.
— Ага. Спасибо, Саш. Ты ещё всё помнишь.
— Да как тут забудешь? Работайте. Я вышел в нейтрал.
— Не совсем. Постарайся. Серёж, можно тебя посмотреть?
  Саша кивнул ему головой. Серёжа откликнулся:
— Да-а. Я ж сам звал. Завтра что-либо будет делать уже поздно.
  Медленно проведя открытой ладонью вблизи руки Серёжи, Наталья на внутреннем экране в своей голове увидела разноцветные мелькающие пятна. За ними, как за стеной тьмы, невозможно было хоть что-то разглядеть. Наталья немного заволновалась. Но вдруг её озарила догадка, что чёткую «картинку», вероятно, не удаётся увидеть из-за большого количества скопившейся кровавой жидкости.
Наталья поправила повязку на глазах, затянула её покрепче, чтобы ни лучика не могло просочиться, отступила назад на пару шагов и снова настроилась. Выдохнув, расслабилась и ощутила, как звуки внешнего мира растаяли. А картинка на «внутреннем экране» стала меняться. Вначале всё тело Серёжи в эфирном поле выделилось одним большим тёмным пятном. Будто мрачный старик-художник в нём неряшливо промыл свои грязные кисти. Удивительно было то, что на месте правой руки Наталья ничего не увидела. Рука будто отсутствовала.
  «Нет-нет, я должна тебя увидеть. Где ты? Покажись…»
  Наталья отступила ещё на несколько шагов.
  Расслабилась, замерла и не заметила, как перестала дышать.
  Потеряла ощущение своего тела.
  Сосредоточилась на области правой руки Серёжи и направила своё внимание под скопление жидкости. «Картинка» постепенно начала проявляться более чётко.
  «Ага. Вижу! Вот ты где! Мышцы… Кости…
  Боже, как раздроблены!
  Господи, как собраны! Потрясающе!»
  Наталья увидела, с какой ювелирной точностью, как мозаику, врачи собрали кости и зафиксировали их аппаратом Илизарова.
  Отдельно наблюдались сухожилия, слабый кровоток. И особняком в поле ауры выделилось сердце. Оно билось, словно перепуганная пташка в клетке. Наталья нашла, что у этого парня подорвано равновесие стихий не меньше, чем у Ромы.
  В физическом плане: пуля со смещённым центром тяжести раскрошила руку, и она стала похожа на рваный кожаный мешок, наполненный кровью, мясом и осколками костей. Плюс нервная система парня за семь суток непрекращающейся боли дошла до крайнего предела.
  В астральном плане это выглядело как чёрно-золотой кипящий песок с проскальзывающими ярко-алыми всполохами — зловещий Хаос. Но не это Наталья сочла самым опасным. Сердце парня, словно последний уцелевший реактор гидроэлектростанции, пытался прогонять через себя бурный поток, чтобы предотвратить прорыв «плотины». И было отчётливо видно, что «двигатель» ощутимо сбоит, чихает и хаотично вибрирует от нарастающего давления. С работой он явно уже не справлялся. Видимо, семь суток непрекращающейся боли и шестнадцать часов под наркозом оставили на сердце тяжёлый след.
  В голове Натальи всплыла картинка:
  «Ярко освещённая белая комната.
  Серёжа лежит на операционном столе.
  Бригада хирургов ампутируют ему всю руку.
  Вот его сердце обессиленно слабо вздрагивает.
  Вот давление падает.
  Вот… парень не дышит. И, несмотря на все старания врачей...»

  «Нет-нет. Этого — не будет!» — категорично отвергла Наталья. И, словно «БЕЗстрастный Вершитель Судеб», хладнокровно стёрла вниманием такой вариант будущего. Вышла из информационного поля, ощутила своё тело и, наконец, задышала.

  Как Серёжа рассказал позже, несколько бригад талантливейших хирургов спасали ему руку. Но, как показала жизнь — дальнейшее было не во власти медиков. Обезболивающие, антибиотики на Серёжу не действовали, как и на Рому. Синюшно-бурая искромсанная рука парня не стала истекать сукровицей. Она раздулась до слоновьего размера и, несмотря на заботливые регулярные перевязки, предательски источала жутко неприятный запах.
  Врачи седьмые сутки наблюдали, как ситуация ухудшается. Они понимали, к чему идёт. Серёжа, его мать и жена — тоже. С обхода пятницы беркутовца-героя морально готовили к полной ампутации руки из-за возможного возникновения и развития газовой гангрены. Поэтому ещё вчера вечером, узнав от своего куратора по рукопашному бою – Саши, как прошёл сеанс с Ромой в Краматорске, Серёжа с нетерпением ждал Наталью, возлагая на её чудесные возможности последнюю надежду. Потому, что в понедельник…

  Сдвинув повязку с глаз на лоб, Наталья обернулась, восхитилась:
— Господи, Саш! Тут такая ювелирная работа проделана!
  Поникнув головой, бледный Саша еле сидел на стуле, и было видно, что ему очень плохо.
— Что?! Сердце?! Помочь?!
— Ну и поле у тебя… Придавило. Пойду в коридоре посижу.
— Извини. Ты, видимо, вовлёкся в процесс и не был в нейтрале. Водички попей, пройдись, продышись. Мне тут просто немножко нужно было…
  Саша недослушал, чуть пошатываясь, вышел. Запер за собой кабинет на ключ.
  Сергей — Наталье:
— Правда вы, ТАК видите, что с рукой?!
— Да. Твои хирурги просто гении! Потрясающе! И кости, и мышцы собраны и сшиты, как драгоценная старинная фарфоровая кукла. Давай попробуем потихоньку поработать?
— А что будете делать? Как Ромке: переливание? — Наталья ощутила Серёжино напряжение из-за реакции Саши.
— Хм. Смотрю, ты в курсе, — глазами улыбнулась, — Нет. С тобой — другое. Чистить нужно.
— Больно будет?
— Вероятно. Прикасаться к тебе нельзя… Значит, полем буду работать.
— Че-ем?!
— Хочешь увидеть — тоже придётся глаза тёмным закрыть.
— Ну нет. Я пока на жизнь открытыми глазами глядеть хочу.
— Хорошо. Тогда давай настроимся. Есть несколько обязательных к исполнению правил.
— Какие? Не пить, не курить, не гулять, не колоться?
— Ты мне — доверяешь?
— М-м… Да.
— Это первое.
  Второе: Что бы ты не начал ощущать — не сдерживай дыхание, не напрягайся, не пытайся сопротивляться. Старайся быть расслабленным, не двигайся с места, иначе будет очень больно.
— Понял. Куда ж мне бежать? Я — беркутовец! Сан Саныч — двери запер…
— Третье: всё время сеанса ты будешь внимательно наблюдать и сразу говорить мне, что, как и где чувствуешь.
  И четвёртое… Остановить меня ты сможешь в любой момент. Но, если остановишь — я не смогу войти в этот же поток второй раз и всё будет насмарку. Будет крайне нестерпимо — попроси паузу. В нейтрале я смогу какое-то время удержать поток, но потом нужно будет продолжить... Оттуда… — указала Наталья глазами на небо, — второй раз чудо на помощь не приходит.
— Блеа… Опять боль? Да я скоро уже в окно из-за неё выйду!
  Терпеть долго?
— Не знаю. Но болезненный сеанс будет только один. Обещаю. Роману тоже пришлось немного покричать. Не стесняйся. Закончу — боли вообще не будет примерно сорок восемь часов. Покушаешь и выспишься сегодня.
— Что — правда? А потом?
— Я снова приеду, и продолжим работать. Дай-ка, я пелёнку тебе под руку постелю.
— Зачем? И так хорошо.
— Промокнешь. Ну что, попробуем?
— А у меня есть выбор? — криво усмехнулся Сергей.
— Всегда!
— Начинай... те.
  Наталья прогрела руки на свече, вобрала в себя изначальный огонь из этого малого источника, подошла к Сергею, надела повязку и про себя произнесла:
  «Учитель, я готова, если ты готов и согласен проявить свою милость и оказать помощь человеку, оплатившему своим здоровьем жизнь своих друзей. Я — твоя воля. Я — твои руки.
  Почувствовав «присутствие», целительница раскрыла руки и глубоко вздохнула.
Ментально обратилась к другу, сидящему за стеной:
  «Саш, уходи отсюда подальше. Мать с женой уведи».
  И вернулась вниманием к беркутовцу:
— Серёж, дышим вместе синхронно: Вдо-ох… Выдо-ох… По-ое-еха-али-и, — и, сделав первый широкий пасс обеими руками вокруг тела пациента, начертала руну «Жизнь» (Альгиз). Вошла в поток руны, расслабилась и мысленно запела:
  «Атм-м… Кем-м… Дэу-у… При-ия… Са-анти… Кекх… Э-эту… Бра-ау… Юкк… Ма!…».
  Сергей сразу охнул.
— Ох. Голова у меня поехала, кружится.
  В плече ломота появилась.
  Спина между лопаток горит.
  Рука внутри как-то дрожит, что ли.
— Не забывай… (вдох-выдох)
…синхронно… (вдох-выдох)
…со мной… (вдох-выдох)
…дыша-ать… (вдох-выдох)
— Ххо-рро-шоо… — произнёс на длинном выдохе Сергей. Его голос красноречиво дрожал и вибрировал на астральном плане.
  Наталье ощутила, что парень на грани и вот-вот потеряет сознание от боли. Она сразу откликнулась, чтобы помочь действенным советом.
— Продолжай наблюдать за собой, будто со стороны.
  Не вовлекайся в ощущения своего тела.
  И... говори со мной.
  Старайся дышать глубоко и медленно.
  Не напрягайся.
...Будет легче. Чуть-чуть.
— Угу.
  Охх, кажется, сукровица потекла!
  Сердце… тарахтит.
  Глаза… хочется закрыть.

  Наталья внутренне улыбнулась.
— Хочется — закрывай.
  Почувствуешь полёт — не бойся. Удержу.
  Расслабься и лети, Серёж.
  Пелёнки не хватит — возьми полотенце.
  Оно под рукой, рядом слева.

  Саша, сидя в коридоре за стеной:
— Кг… Кг… — задержал дыхание и прикрыл нос рукой.
  Мать:
— Жарко! — освободила шею от платка, — Откуда это так несёт?! Вы чувствуете?
  Жена:
— Та да. Воняет ещё как. Ой, чего-то это у меня голова закружилась.
  Саша:
— Да. Жарко — не холодно. Кажется, это Наталья работает. Видать, крепко взялась. Пойдёмте отсюда подальше, на воздух.
  Мать:
— Зачем?
  Саша:
— Она мне сейчас сказала, уходите отсюда подальше. Огнём работает. Именно так: «Подальше», — и встал с лавочки.
— Как сказала?! Как огнём? В больнице ж нельзя спички зажигать!
— Она другим работает — безопасным.
— Там ничего не сгорит?
— Только то, что вашему сына нахрен не нужно.
  Жена:
— А как мы тогда узнаем, закончили они там работать или нет?
  Саша:
— О… Узнаете! Я — так точно Я ж её с детства… Пойдёмте погуляем, в магазин сходим. У нас примерно час. Как Наталья закончит, ей нужно будет сразу хорошо покушать. Я термос с чаем из машины возьму, котлеты… Вернёмся вовремя.
  Мать:
— А мы Серёне свежий борщик с салом и чесноком принесли.
  Жена:
— Поделимся. Там в палате целая кастрюлька горячего. И курица есть жареная.
  Саша:
— Самое то! Особенно сало с борщом или борщ с салом, — улыбнулся он. — Раз Наталья взялась, значит, всё будет хорошо. Я знаю.

  А Наталья, находясь в потоке руны Альгиз (Жизнь), работала разноцветными светящимися нитями-струями спокойно, умело и уверенно, будто обладала многолетним опытом исцеления ран подобным способом. Интуитивно Наталье казалось, что так и есть. Откуда-то ж пришли знания рун и заговОра? Хотя она ещё тогда не знала, что такое «руны».
  И Ромке вчера стало много легче после «переливания».
  И Саше, вот, поплохело, когда она начала работать полем.
  И Сергей сейчас абсолютно точно описывает словами то, что Наталья делает с его телом на астральном плане.
  А, значит, он отчётливо ощущает. Зачем же ему врать? Он жить хочет.

  И хватало Наталье любви и внимания отмечать то, как страдающий парень старается игнорировать нарастающую жуткую боль, как сознательно плывёт поверх неё и изо всех сил хранит неподвижность и внутреннее спокойствие. Наталья восхищалась его стойкостью и доверием, мысленно благодарила и от того струи исцеляющей Любви — Энергии Жизни потоком проникали в Сергея и исцеляли его.

  Только иногда Сергей надрывно глубоко выдыхал, будто подвывал. Жёсткий стимул — спасти руку, сконцентрировал волю раненного воина, а доверие к Наталье — открыло некие врата из тонкого мира для приходящей магической помощи. Наталья ни на секунду не притормозила работу, не поддалась естественному чувству жалости, доставляя боль. Жалости в эти моменты нет и быть не должно, как у хирурга, как у акушера, спасающего жизнь и матери, и дитя. Есть задача? — Значит, её необходимо выполнить безукоризненно. Как следствие, боли больше не будет, здоровье восстановится. Потому торопить происходящие процессы в теле Серёжи Наталья даже не думала. Богу — богово, Кесарю — кесарево. Наталья знала, чем может закончиться, если она не справится, потому не позволяла себе дать слабину.
  И результат не заставил себя ждать.
  Буквально минут через десять-пятнадцать от начала работы сукровица с гноем хлынула из всех отверстий, где стояли спицы аппарата Илизарова и дренаж. Через полчаса пульсирующая рука начала заметно бледнеть.
  К сожалению и Серёжи, и Натальи, после длительного сеанса сильная боль в деснице осталась, но общая ситуация стала заметно улучшаться.
  К вечеру температура у Серёжи с тридцати восьми и семи упала до тридцати семи и трёх. К ночи сердце раненого беркутовца уже не металось, как белка в клетке. Как следствие — тупая боль начала отступать, а нервная система успокаиваться. Заполночь боль в руке полностью растаяла, парень расслабился и, наконец, глубоко уснул.
  В семь утра в палату пришла медсестричка, вручила всем градусники. Сергей вдруг заметил, что она хорошенькая. И осознал, что поспал, отдохнул и чувствует себя человеком, а не раздражённым комком нервов. Он сунул термометр себе подмышку и нашёл сильно промокшей от гноя и сукровицы вонючую жёлтую подушку, на которой лежала рука. Опасливо откинув пелёнку, Сергей обнаружил, что отёчность уменьшилась почти на треть и рука не горит. Теперь её цвет напоминал серый мрамор. Сергей осторожно ощупал её. Боли не было, только раздражающие неприятные ощущения. Кисть осталась такой, как была — вздутой сине-бурой. Парень попытался пошевелить пальцами. Два из пяти подали слабые признаки жизни. И Сергей вдохновился, засиял и вдруг почувствовал, что должен срочно облегчиться. Глянул на градусник. Он показал тридцать семь и три.
  «О. Уже лучше!»
  Проигнорировав судно, Сергей решил пойти в туалет. Но не тут-то было. Кое-как поднявшись с кровати, он осознал, что никаких физических сил нет. Вчера он ходил много легче и резвее. Сейчас тело было тяжёлым и его штормило. Но напротив как-то странно прояснилась голова, обострились чувства, зрение, слух, обоняние. За окном утро ярче, чем вчера. Воробьи звонче чирикают. Потолок в палате выше, стены чище, соседи милее.
  Сергей плеснул себе из рукомойника в лицо водой, тряхнул головой и вытерся рукавом. Открыл дверь, вышел из палаты, оглянулся туда-сюда и, шаркая тапочками, потащился в туалет. В больнице началось обычное утро, но какое-то иное. Звуки казались парню необычно чёткими. Каблучки медсестёр звонко цокали по линолеуму. Тапочки пациентов хирургии шершаво шелестели вразнобой. Голоса звучали, будто с небольшим эхом, которого он раньше не замечал.
  В коридоре, поравнявшись с окном, Сергей снова услышал щебет воробьёв и карканье ворон на улице и, повернув голову, на мгновение остановился перевести дух. Заметил:
  «Ты смотри, орут, как весной».
  Мочевой пузырь напомнил о себе и парень заторопился. Поравнявшись с манипуляционным кабинетом, Сергей почувствовал не только слабый запах спирта и хлорки, которой недавно вымыла пол уборщица. Он был уверен, что туда только что вошла та самая хорошенькая медсестричка. Нежный девичий флюид мгновенно обрисовал Сергею её милое личико и стройную фигурку в белом наглаженном халатике. Беркутовец сам себе хмыкнул:
  «Кобель, блин! Топай уже, не то обоссышься».
  Кое-как дотащившись до туалета, Сергей снова остановился отдышаться. Несмотря на слабость, он был в приподнятом настроении. На обратном пути выздоравливающий боец направился прямиком в ординаторскую, надеясь до прихода врачей успеть позвонить жене — поделиться хорошими новостями, а потом Саше – доложить утреннюю обстановку по здоровью. Пока он говорил с родными — почувствовал, как проснулся зверский голод.
  Пришёл первый ординатор и укоризненно посмотрел на больного. Сергей инстинктивно загородил собой телефон.
— Ну, всё, пока, Сан Саныч. Наталье при встрече расскажи… — полуотвернувшись, Сергей заканчивал разговор.
  Саша:
— Завтра сам расскажешь. Я к тебе к тринадцати часам заеду.
— Угу. Принял.
  Сергей виновато положил трубку, поднялся, и, шаркая тапочками, удалился. Вдруг громко заурчал желудок.
  В столовой хирургического отделения кухарки уже подносили и ставили перед раздачей чистую посуду. Ждали, когда из кухни поднимется лифт с кастрюлей молочной вермишели, варёными яйцами, чаем, хлебом и кубиками сливочного масла.
— Здрасьте. Ложку дайте. Пожалуйста, — заглянул Сергей в прямоугольное окошко.
— Завтрак будет в девять часов. Подождите.
— Не дотерплю я. Борща поем. Мать вчера принесла.
— Только ложку?
— Да.
  Зажав её в левый кулак, Сергей грузно развернулся и направился к холодильнику, стоящему в дальнем углу. Открыл его и искал, где стоит кастрюлька с маминым борщом. Отыскав — понял, что одной рукой не никак достанет. Обязательно или прольёт, или, не дай бог, уронит на правую руку. И кастрюлька была заложена продуктами других больных.
  Дежурная кухарка заметила старания парня с аппаратом Илизарова, быстро подошла, помогла достать кастрюльку и поставила её на ближайший стол.
— Эта?
  Сергей угрюмо кивнул.
  Кухарка:
— Надо было попросить помочь. Что ж вы стесняетесь? Люди — не звери.
  Хлеба дать? Принести? Может разогреть, борщ-то?
— Нет, не надо. Спасибо, — буркнул Сергей. Понял, что случайный грубый тон не к месту и улыбкой извинился перед женщиной. Кухарка с поминанием приняла извинения и откликнулась:
— Может, в тарелку тебе налить? Герой.
  Сергей, не поднимая глаз, мотнул головой, нырнул ложкой в кастрюлю и почувствовал аромат домашнего борща с чесноком. Парню показалось, что он уже вечность его не ел. А запах… Сергею показалось, что он сейчас заплачет, ведь толком он не ел уже неделю. Так только… исподволь заглатывал то, что запихивали в него жена и мама. Сейчас, если бы кто сказал плохое слово о жене, как хозяйке, или о том, что холодный борщ есть невозможно – жир прилипает к зубам… — Сергей мог бы и врезать кулаком по печени за такие слова, если бы только рука…
  «Рука… Рука, блеа…»
  Набив полный рот, Сергей жевал и глотал с жадностью. Неуклюже грюкнув ложкой об стол, положил её. Почувствовал, что вспотел, а левая рука с непривычки за десяток взмахов уже устала держать ложку и дрожит.
  «Фу-уф! Ничего… Мы с тобой ещё поживём и повоюем. Да?».
  Осторожно ощупав кисть правой руки, он снова попытался пошевелить пальцами. На этот раз откликнулись три из пяти.
  «Ох, ты!… Если так пойдёт дело дальше… Да я готов терпеть все твои сеансы, рыжая ведьмочка! Если девчонку с Ниной родим — Наташкой назову! Только руку спаси!»
  В эту минуту Сергей осознал, что есть небезосновательная надежда на то, что сегодня — в понедельник врачи отменят ампутацию.
  Так и случилось. Подобного эффекта никто не ожидал, даже сама Наталья. Но она очень надеялась.
  В понедельник, на обходе ординаторы добивались от Сергея внятного ответа, что вдруг произошло за один день и ночь, и почему пациент отказался от обезболивающего. А у парня не находилось слов, да и не хотелось им что-либо объяснять. Он ещё ощущал, как в его теле и руке происходит нечто неуловимое и одновременно мощное. И потому, интуитивно отказался от наркотиков. Кстати, все остальные назначенные врачом препараты, наконец-то, начали действовать, как положено.
  Тогда лечащий хирург стал отдельно выспрашивать у матери и жены пациента, что случилось. И узнал, что вчера приходила и работала с Серёжей странная девушка с косичками. Что она делала, не знают и не видели. И обе пожимали плечами.

  А потом, каждого следующего приезда Натальи Серёжа ждал с нетерпением. По вечерам позванивал из ординаторской на домашний телефон, чтобы «доложить обстановку», и чувствовал, что и от воздействия на расстоянии в руке активируются те же процессы. А через несколько сеансов, с точностью до пары минут знал, что Наталья уже рядом. Встречал улыбкой и ключами от пустого кабинета. Беркутовцу с таким ранением никто не мог отказать в малой услуге.
  С Серёжей была совсем иная, чем с Ромой работа — тандемная. Они оба «ваяли». Воссоздавали, реанимировали то, что было почти безжизненно. Улыбка, счастье, юмор, собранность, чёткость, живой азарт. Творчество. Нет, не так: СОтворчество! Наталья получала огромное удовольствие от этой работы и себя совершенно не жалела. На семь-восемь часов полностью снимала у Серёжи боль в руке какими-то пассами и звуками. Но потом боль хоть и возвращалась, но была уже не такая изматывающая, вполне терпимая. Сукровица отделялась постоянно, интенсивно. Функции мышц и сухожилий потихоньку восстанавливались. Несмотря на то, что Серёжа отказывался от наркотиков, медсёстры всё же настаивали на уколе хотя бы на ночь. И боль после него вскоре полностью возвращалась. Тогда Серёжа торопился в ординаторскую и судорожно набирал Натальин номер.
— Алло. Привет, Наталочка.
— Да. Вечер добрый, Серёж. Опять укололи? Тебя трясёт?
— Та да, блеа...
— Слышу, слышу. Пошатывает меня уже с полчаса. Зачем поддался на красивые глазки? Я ж говорила, что мы с тобой теперь на некоторое время одно целое.
— Откуда ты знаешь, что на глазки?
  Наталья не ответила.
  Сергей:
— Достали они меня! Отчётность… накажут… Прости дурака, упустил.
— В следующий раз уж будь добр… Не позволяй колоть.
— Угу. Исправлюсь.
— Ладно. Ничего, поправим. Иди, ложись спать. Я начну через пару минут. Тёплой воды стакан выпей не спеша, пожалуйста.
— Что — опять отраву из меня гнать будешь?
— М-м… Да. И из себя заодно. Рада, что ты уже это понимаешь.
— И, кажется, хорошо чувствую.

    *   *   *
   На следующий день, в понедельник, после обеда. У подъезда Натальи стоял и ждал под парами Уазик. Саша открыл навстречу Наталье дверь.
— Привет.
— Привет, ребят. Чего-то сегодня совсем зябко. Бррр…
  Вот, взяла с собой термос с чаем и лимоном. Мама пирожки с капустой и яйцами сделала. Хотите? Утренние. Ещё горячие.
— Обедали мы. — Ухмыльнулся через плечо Толик.
— В столовке, — разочарованно добавил Саша.
— А пахну-ут?... — заманивала Наталья, — Очень вкусные. Обожаю! Может, по одному?
— Потом, — с трудом отказался Толик и украдкой сглотнул слюну.
— Ага. Даже не открывай рюкзак. Не дразнись, — с сожалением поджал губы Саша, — Закрывай дверь, поехали.
— Потом, так потом. Тогда — в добрый путь.
Устроившись на заднем сидении, Наталья вдруг ощутила тепло. И догадалась, что Толик исправил печку ради неё.
  «Может, потому что «беркутовское сарафанное радио» передало какие-то хорошие новости о здоровье ребят? Видимо, за ночь что-то у обоих изменилось».

— Спасибо, Толик, — погладила водителя по плечу.
— За что? — глянул он на неё в зеркало заднего вида.
— За тепло и уют. За заботу… — просияла Наталья.
— Телячьи нежности. — Смутился Толик.
  В «рабочей лошадке-погремушке» стало намного уютней. Порой ощущалось, что не так сильно, как вчера, трясёт на ухабах и не бьёт заднее правое колесо.
  Саша дежурно улыбнулся, как отметился, и на этом всё. Ни звука, ни эмоции на его каменном небритом лице. Смотря в окно, он будто выключился.

  Во внезапно  наступившей  тишине Наталья ощутила, как её начало накрывать тревожное волнение.
  Ей подумалось, что Сашка исключительно по дружбе везёт её в Краматорск.
  Что он на самом деле не получил никаких хороших новостей ни от Серёжи, ни от Романа.
  Что разуверился и не хочет её расстраивать.
  И это ощущение паники росло и плотным комом подкатывало к горлу.
  «Блин-даж, Сашка! Не молчи! Лучше правда, чем… Хоть слово, не то умру!» —
  Молча взмолилась Наталья и бросила короткий взгляд на друга. От напряжения закашлялась.
  Саша по-прежнему отсутствовал. Думал о своём. И мысли друга Наталья на этот раз не могла прочитать.

  Донецк быстро закончился. Машина съехала с моста на «Аэропорт» и, повернула на трассу. Внезапно ребята увидели картину страшно-красивого стихийного бедствия, разыгравшегося ночью. Как за невидимой линией разграничения, за стелой «Донецк» прошёл обильный дождь со снегом. К утру сильный ветер чуть стих, а мороз, наоборот, озлобился. Минус восемь. Оледенение.
  Под тяжестью намёрзшей наледи некоторые деревья вывернуло. Сломались хрустальные ветки, обломки валялись вдоль обочины. Те деревья, что оказались под напором бокового ветра, свернуло, как мокрую тряпку, и в щепы раскрошило стволы.
  Вдруг под колёсами «Уазика» резко громко захрустели лёд и песок. Машину чуть повело и тряхнуло.
— Ёбть… Пристегнитесь, — приказал пассажирам Толик и быстро накинул ремень безопасности себе на плечо.
  Не отвлекаясь от дороги, он долго не мог попасть в паз. Наталья среагировала, перехватила ремень и защёлкнула замок.
— Угу. Спасибо.
— Всегда пожалуйста, — кивнула она и сама быстро исполнила распоряжение водителя. Бросила взгляд на Сашу. Он справился сам с ремнём безопасности и по-прежнему невозмутимо смотрел в окно.
— Ох, ты ж! Как кому-то не повезло. Блин, день жестянщика! — Толик отметил машину, которая плотно обняла своей боковой стороной разметочный столб.
  Наталья тоже видела эту жуткую аварию. Держась за потолочную ручку, она уже сидела как на иголках. Вдруг ощутила холод на щеке и услышала, как в появившейся дверной щёлке нудным комаром запищал ветер.
  Пассажирка поправила воротник. Глядя через покрывающееся изморозью окно, заметила, что позы всех деревьев страдальческие. Они будто кричали: «Больно!»
Некоторые столбы электропередач опасно покренились. Кое-где ветром трепало оборванные провода. Значит, проживающие в ближних домах люди остались без света и тепла. А к проводам приближаться опасно.

  На трассе был настоящий многокилометровый Ад.
  Хорошо, что дорожная служба оперативно сработала: ещё ночью техника проехала в обе стороны и щедро рассыпала серо-оранжевую смесь из соли и песка. Тем не менее, легковые машины сейчас тащились, словно улитки. Рейсовые автобусы ехали с большой осторожностью. Водители старались не останавливаться, не тормозить, не прибавлять газ, и держаться в потоке.
  Наталья успевала мельком рассмотреть первые жертвы непогоды, которых ураганом снесло по льду в кювет, на обочину или беспощадно выбросило за водоотводную канаву. Несчастные, оледенелые, помятые. Их было очень много. Даже грузовики-длинномеры.
  Наталья заволновалась. С тревогой глянула на Толика. Водитель был спокоен, в полголоса разговаривал с «Уазиком» и тем, Кто с небес устроил людям этот ледяной апокалипсис. Парень вёл машину, как бог. Боевой опыт помогал Толику держать ситуацию под контролем.
  Заметив, как он использует пониженные передачи для торможения, Наталье показалось, что он управляет не «Уазиком», а танком.
  «Ах, вот почему вы выезд перенесли на час раньше… Вы уже знали, какая ситуация на трассе и подготовились.
  Ты справишься, танкист». Подумала она, и с облегчением выдохнула.

— С Серёгой сегодня утром по телефону разговаривал. И ещё раз лично, пару часов назад, — вдруг сухо и громко произнёс Саша.
  Наталья вспыхнула: «Ну, наконец-то! Заговорил! Девочка-подружка при встрече уже на первой секунде все подробности рассказала бы». И мгновенно откликнулась:
— И-и? Он поспал ночью? Температура спала?!
  Продолжая глядеть в окно, Саша зажал кулаком свой подбородок, решил помять его и обнаружил щетину. Чуть смутился от того, что забыл утром побриться из-за плохих новостей.
— Да. Сказал, что проспал примерно шесть-семь часов. Температура, действительно упала. Но главное…
  Саша как-то проснулся, заискрился и, повернувшись к Наталье, вдруг радостно ощерился:
— Рука у Серёги стухла на треть где-то!
— Что значит: стухла?
— Уменьшилась в размерах! Сукровица подушку нахрен испортила. Старшая медсестра увидела, сказала, чтобы из дома новую взамен принесли. А Серёга ей: «Да я тебе двадцать таких подушек принесу, мать!» И лыбится ей, чертяка!
— И-и? Что врач на обходе сказал?
— Сказал: «Понаблюдаем, как процесс пойдёт в ближайшие два-три дня».
— То есть: ампутацию отменили?!
— А то!
  Наталья засияла, не сдержалась, громко хлопнула в ладоши и бросилась к Саше на шею.
— Здорово! Правда?! — и взволнованно зашептала: — Саш, Саш! Это так важно для Серёжи! Ты не представляешь, насколько!
  Мышцы на щеке Толика вздрогнули, а машина не изменила линию движения.
  Казалось, он спиной и затылком слушал разговор добрых друзей. Но сам не отвлекался на комментарии, будто физически отсутствовал. Штатно глянул в зеркало заднего вида, морщинки собрались у его потеплевших глаз.
— Представляю, — приобнял подругу Саша.
  Наталья отстранилась:
— Нет. Не представляешь! — и снова зашептала ему на ухо: — Видение у меня во время вчерашнего сканирования было…
— Какое?
— Была бы операция сегодня — у Серёжи бы сердце не выдержало.
  Не руку спасала я… Сын у Сергея должен скоро родиться.
  Саша сжался.
— Я понял.
  Опять тебе пришлось отдать часть этой, как её там… «фиолетовой воды».
— А что делать-то?
  Сашу тряхнуло.
— А если она у тебя во время какого-то сеанса закончится? Что тогда?
— Не знаю.
  Наталья помрачнела, выпрямилась и умолкла. Отвернувшись, она снова глядела в окно. Рассматривала покрытые льдом мелькающие поля, сельские дома и остекленевшие деревья.
  Саша взял руку подруги и крепко сжал её.
— Спасибо.
— Не за что. Серёге не вздумай об этом сказать!

  Не обернувшись, Наталья безотчётно начертила на замёрзшем окне окружность, на ней крест. Получился «прицел». В этот момент за окном мелькнул заледеневший указатель «Ясиноватая». Осознав значение рисунка, «видящая» ощутила  металлический, похожий на кровь, вкус на языке. Она тотчас растопила знак «мишень», оставив полный отпечаток ладони на заиндевевшем стекле. И прошептала: «Нет-нет! Дальше «они» не пройдут». Успела мыслью начертить на весь перекрёсток, здание ДПС и мост руну «Щит».
  После поста ГАИ Толик аккуратно перестроился в левый ряд и свернул на Константиновку. Открылись заледенелые поля и посадки. Справа в кювете, уткнувшись кабиной в большую земляную кучу лежал на боку синий КАМаз с прицепом. Маневрируя около него, ревел тяжёлый гусеничный трактор. Рядом суетилась дорожная бригада человек восемь. Они пытались вначале развернуть и вытащить прицеп.
  Глядя через заиндевевшее стекло окна, Наталья увидела «картинку» танкового боя и блиндажей с солдатами, защищавшими этот пост ДПС. 
  Сердце сорвалось и зачастило.
  Проехав мимо, «видящая» резко оглянулась, чтобы убедиться, что она ошиблась.  Увидев просто очередную большую аварию, с облегчением выдохнула. Ум сразу успокоился, а сердце в дурных предчувствиях продолжило трепетать. Наталья заметила, что у неё затряслись руки.
  «Блин-даж! Совсем теряю чувство реальности! Видимо, устала. Сегодня раньше лягу спать. И валерьянки напьюсь!
  Во что я играюсь? Зачем?!»

  *   *   *
  Краматорск. Сумерки. «Уазик-Ледоход» подъехал к отделению хирургии. Толик поставил машину на ручник.
— Приехали. Выгружайтесь. Я машину на стоянку отгоню.
— Термос. Пирожки, — указала ему Наталья, — Ешь, не стесняйся, танкист.
— Чё? Опять угадала? Да?
  Наталья не ответила, только кивнула.
  Саша взял Натальин рюкзак, накинул себе на плечо.
— Пошли.
— Отдай. Я сама.
— Сама, сама… Хоть иногда давай возможность почувствовать себя мужчиной рядом с тобой! Как амазонка, резкая.
— Извини, Саш. Я не хотела. У тебя что-то случилось?
— Нет. Просто гнилое разбирательство из-за того, что ребята «Седого» положили.
— Ясно.
— Вот думаю, как вывести их обоих из-под удара. Но, к сожалению, от меня мало что зависит.
  Толик сорвался:
— Натаха, ты не представляешь, как у нас у всех руки чешутся, чтобы полковнику этому вмазать! Б**дь, ребят наградить нужно, а не разбирательство учинять. В живых еле остались! Нас спасли! Чё ж, эту суку, «Седого», как девку, гладить нужно было?! Он же даже дочку свою маленькую порешил!
— Ладно. Отставить разговоры, — нахмурился Саша. — Наталье сейчас работать. Нужен чистый эфир. Так что, Толя, ешь, отдыхай, спи. Обратная дорога будет не легче. Скоро стемнеет.
— Та да, бл..дь! Денёк ещё тот выдался!
  Какой зефир?!

  *   *   *
  Саша открыл дверь в палату и пропустил Наталью вперёд.
— Здравствуйте, ребята.
— Здравствуйте, — откликнулись трое сослуживцев и мать Романа. Парни не торопились встать. Саша им дал знак выйти, и ребята послушались.
— Спасибо, что пришли, — кивнула двоим незнакомым Наталья. — Здравствуйте, Андрей. — улыбнулась ему.
  Парень в ответ доброжелательно кивнул.
  Мать Романа:
— Ромочка вас очень ждал.
  Наталья:
— Это хорошо.
  Ром, ты спал? Ел? Встал сам? Ходил сам?
  Мать:
— Да. Он сам ходил и в столовую, и в туалет.
— Мам…
— Всё, всё. Молчу, молчу. Но врачу всё надо знать.
  Наталья сняла рюкзак, поставила на стул.
— Работать будете? — Поправила сыну подушку Марковна.
— Да. Пока солнце совсем не ушло. Времени чуть-чуть осталось. Задержались мы сегодня в дороге.
— А можно я посмотрю, что вы делаете? — с преданностью и опаской глядела Марковна на целительницу.
  Наталья переглянулась с Сашей.
— М-м… Вера Марковна, пойдёмте, расскажете, как сегодня обход прошёл. — И подхватив её под локоть, повёл за собой.
  Наталья кивнула. Вера Марковна моляще взглянула на Наталью и послушно вышла.
— Работайте. Если что, зови.
— Хорошо.
  Здравствуй ближе, Ром. Ты, вроде, расцвёл… Что-то в жизни поменялось?
— Да вроде, нет...
  Парень выглядел спокойным и доброжелательным, хотя далеко ещё не уверенным в собственных силах. Наталья поняла, что о тёрках с начальством сослуживцы Роману ничего не говорили. И это было правильно. Теперь был их черёд защищать друга всеми средствами.
  В этот раз палата показалась Наталье больше, светлей и чище. Да и выздоравливающий парень встретил улыбкой, пригласил сесть рядом и подал здоровую руку для рукопожатия. Оно было проникновенным и крепким. Как следствие, этот сеанс прошёл совершенно в другом настроении и эффект от «переливания» от трёх «доноров» был заметен Роману почти сразу. Парень шевелил всеми пальцами, свободно поднял руку выше плеча и встал с кровати не скрипя зубами.
— Знаете, я, кажется, начал верить в этих… как их называют? Экстрасенсов.
— Зря.
— Почему?
— Потому, что я думаю, что «экстрасенсорными» возможностями обладает каждый человек.
— Каждый?!
— Ну, почти.
— Как это?
— Я с детства уделяла и уделяю постоянное внимание своим внутренним ощущениям, знакам, снам, интуиции… И дар у меня проявился тогда, когда я чужую боль и страдания восприняла, как свои. С этого всё началось. Первый случай был такой: взглядом остановила сильное кровотечение из артерии на внутренней части бедра. В лесу это было. Друг мой мог погибнуть. Нам обоим было по девять лет тогда. А помочь было некому.
— Ого!
— Да… Наверное. Только я этого тогда совсем не понимала.
  А вот ударить кого-то так, что вырубить у него сознание, не смогу. А вы — спецназ, беркутовцы — можете всё. Потому, что этому учились и много уделяли внимания и тренировались. И знаете зачем выбрали путь воина-защитника.
  Возможно, я тоже могу убить, чтобы кого-то защитить или защититься. Совсем недавно сражалась во сне с медведем и победила, случайно. Последнее время сражаюсь на стенах какого-то замка и, защищаясь, убиваю врагов не щадя. Раз могу во сне, значит смогу и наяву. В сознании разница небольшая.
  Природа у меня целительницы. Но, если оказался меч в руках, то…
— Мне тоже перед ранением сон приснился. Яркий такой. Но я его, как обычно, сразу забыл. Только когда мы подъехали к роще «Седого» брать, будто проснулся. Понял, что будет дальше и попытался изменить… Среагировал ещё до того, как услышал первый выстрел. Как толкнул кто-то! Руль Тохин влево крутанул и сразу выскочил за берёзку.
— Интуиция — это великая штука, Ром. Кто-то послал тебе важный сон…
— Ангел-хранитель что ли?
— Может. А может, твой отец. Он ведь примерно в эти дни умер?
— Да. Скоро уже будет пять лет. Настоящий мужик! Был...
— Саша сказал, что он в шахте…
— Да. В шахте имени «Засядько». Метан… Засыпало.
  Так его не хватает… особенно матери. Опекает она меня, как младенца.
  А можете посмотреть и сказать, что у меня целого в кишках осталось?
— Могу. Уже видела. Но зачем? Врачи тебе сами и расскажут, и покажут, и надежды лишат. Лучше давай я тебе понемногу буду рассказывать, что нужно кушать, а чего нельзя. И какие физические нагрузки делать ежедневно, чтобы никогда не почувствовать себя… Как это помягче сказать… Категорию тебе присвоят…
— Инвалид? — вдруг покривившимися губами особо чётко произнёс Роман.
— Да. Не расстраивайся! По сути, неудобства можно убрать из ощущений. И начинать восстанавливать "норму", тоесть гомеостаз, нужно прямо сейчас. Я расскажу правила, а ты запомни их на всю жизнь. Детей-то родить нужно, воспитать счастливыми, и погулять на их золотых свадьбах.
— Не думал об этом сейчас.
  Золотых?! Ого!
— Вижу двоих. Вначале сын, потом дочь. Дочь-блондинка будет вся в тебя — воином.
— Мужичкой, что ли?
— Не-ет… — Красоткой-амазонкой! Обзавидуешься. Единоборствами увлечётся. Не препятствуй. В жизни очень пригодится.
— А сын?
— Не вижу. Видимо, он ещё не выбрал себе судьбу.
  Ну, всё, пора ехать домой. Темно. Гололёд. Дорога — просто ужас! Столько аварий днём было!
  Как сейчас себя чувствуешь, Ром?
— Нормально. Если бы не гипс на руке… Не на что жаловаться.
— Хорошо. Приеду в среду. Постараюсь в первой половине дня. Никому не позволяй к тебе прикасаться до утра. Маме скажи, чтобы домой она сегодня ушла.
— Не уйдёт она!
— Соври, что борща хочешь. Тогда побежит.
— Не совру. Действительно, хочу.
— Ну и замечательно, Ром. Пока.

  Так Наталья поняла, что «доноры» Роме больше не нужны.
  Попрощавшись, она вышла в коридор и захватила часть диалога Саши с сослуживцами. Ребята делились последними событиями. Увидев уставшую Наталью, повторили и для неё.
  Оказалось, что в субботу красотка на шпильках таки говорила с лечащим врачом Ромы. И к жениху с тех пор больше не приходит. Надежде Марковне — маме Романа, да и друзьям стало очевидно, что красавица не хочет быть женой инвалида. Парень очень расстроился, когда узнал, что любимая после долгого разговора с ординатором, не пришла его проведать. И сразу не понял, почему невеста не подходит к телефону. Героя она в нём не видела, скорей обузу на всю жизнь.
  Точки были расставлены, когда герой увидел в коридоре заплаканную одноклассницу Катю, с которой у него была первая любовь. Она тихо разговаривала с врачом, узнавала, как Роме помочь, что делать, какая теперь должна быть диета и режим дня. Светясь счастьем, Надежда Марковна поведала Наталье, что аж всплакнула, увидев, как сын подошёл и первым обнял Катюшу, а она его.
  Наталья выслушала женщину и сама себе кивнула:
  «Вот и мать твоих детей, Ром. Я ж говорила, что ещё не всё решено. А меня — ты на свадьбу не позовёшь, забудешь».
  Вновь воссоединённая пара была счастлива. Рома был в надёжных руках любящей девушки. Разлучница-модница исчезла. И мама Ромы, наконец, успокоилась тем, что хорошая девушка вернулась в дом.
  Через две недели врачи нашли состояние героев-беркутовцев стабильным и обоих выписали домой.
  Рома по ранению ушёл из Беркута. Вскоре у них с Катей родился сын. Мама Романа ещё долго ставила свечи за Натальино здравие и теперь трепетно ждала рождение внучки.
  Сергей был несказанно рад, что удалось спасти руку от ампутации. Он знал, что обязан жизнью не только друзьям, врачам, но ещё и Наталье. Он тоже уволился из Беркута по ранению. Его жена, Нина, наблюдала за сеансами Натальи дома и пыталась что-то повторять сама. А после попросила целительницу об обучении. Обе были рады искреннему общению. А далее Наталья посоветовала Нине углубить знания на курсах бесконтактного массажа по методу Джуны Давиташвили.
  Через три месяца у Серёжи функции руки почти полностью восстановились. Он даже смог вновь водить машину, потихоньку слесарил. Через пару лет у них родился сын.

  Один Саша Симоненко знал, чем Наталья в действительности оплатила оба «чуда». Потому, больше никогда к ней за помощью не обращался. Узнав о случае в Мариуполе (попытке к изнасилованию), он решил с ребятами обучить подругу нескольким приёмам самообороны, чем они и занимались в спортзале «Беркута» не без взаимного удовольствия, смеха и курьёзов.
  Вскоре женился и Саша. Он стал работать на СТО. Его жену зовут Наталья, и она прекрасно шьёт. Через несколько лет все контакты нашей Натальи с Сашей Симоненко прекратились из-за ревности его жены.

  Так, через полгода Наталья потеряла единомышленника и вновь осталась одна.
  Каждое исцеление её обессиливало. А последующее давалось с бОльшим трудом. Ведь во время сеансов Наталья «переливала» в пациента часть некой «фиолетовой воды» — свою жизненную силу. Целительница чувствовала это, потому знала – время жизни у неё с каждым разом остаётся «меньше». Значит, нужно поторопиться вспомнить и побыстрей сделать то, ради чего была ей дана Учителем — ЭТА Жизнь.
  Не понимание любимого мужа обжигало душу сильней. Он начинал справедливый, с его точки зрения, разговор, который в жёсткой логической цепи мелочных "фактов" делал Наташку причиной размолвок и зачинщицей ссор. Объяснения не принимались. Потому Наталья прекратила «оправдываться». Она убегала от разговоров с Костей, словно от роя диких ос. Он догонял, настаивал на выяснении отношений, требовал, чтобы она признала ошибки.
  Дальше защитный крик, потом тихие слёзы в подушку и устойчивое нежелание иметь от этого человека детей. О супружеской близости уже думала с содроганием.
  Так незаметно образовывалась "скорлупа на сердце", за которой сильная женщина пряталась от обид и претензий, как мышка от кошки. Наталья знала, что свой гнев она выпускать не может, иначе Костя пострадает. Ей этого не хотелось.
  Вскоре Наталья стала отмечать, как Костя начал чаще заходить в кабинет и дольше общаться с уважаемым тестем-писателем.
   И как же Наталье не хватало простого общение хоть с кем-нибудь, кто той же "крови"! Потому, она разговаривала и советовалась только с единственным другом — Каратом на прогулках. Надеялась, что её снова посетят сны о Ставре и Санти или о девочке Самандар и её хромом друге Сатире. Там, где в их «пространстве и времени» всё было волшебно, радостно, светло и правильно.
  Бывало так, что вернувшись после очередного исцеления, Наталья тут же засыпала на несколько часов, чтобы восстановить утраченные силы. Только обессиленная она легко «переносилась» из текущего времени в какое-то прошлое и жила там, казалось, настоящей жизнью. «Просыпаясь» в одну из реальностей, скользящая по граням времён, не понимала: «Какая из… настоящая?», «Почему так много искажений? Кто везде и всегда затевает одно и то же зло?».
  В «здесь и сейчас», Наталье не было сил ни на шитьё, ни на помощь маме по хозяйству. Не говоря уже о желании дарить любовь всё ещё любимому, в этом времени, мужу.
  В «там, где-то, за гранью», Наталье не хватало мудрости отставить эмоции и остановиться, чтобы вспомнить, зачем она родилась, что необходимо сделать, зачем её сознание носится туда-сюда, как запертая в прозрачном лабиринте лабораторная крыса.
  Да… Кто бы подсказал, как себя вести ребёнку в женском теле, а ясновидящей женщине в детском?
  От истощения Наталью начало метать по предыдущим воплощениям даже в бодрствовании. Она оказывалась в любом месте, в любое время за доли секунд, чуть только повернув голову в сторону. А Костиным друзьям со стороны казалось, что Наталье скучно, и она нагло заснула с открытыми глазами. Никто уже и не обращал на это внимание.
  А Наталья в это время оказывалась на головокружительных потоках времени, когда нельзя моргнуть, вздохнуть, выпустить из-под контроля накативший страх, и держать в узде особенную текучесть мысли. Перед глазами только мелькающие реалистичные картинки-образы. Но главным она считала: держать язык за зубами, чтобы вдруг не заговорить со Свэнэльдом, или Ксандром, или мамой (Дэли) на староанглийском, глядя в глаза русских друзей и их жён. Иначе окажешься либо в психушке «здесь», либо на костре или дыбе «там», если начнёшь по-русски отвечать на шутки ребятам из старой Англии и невпопад обсуждать с ними новый виниловый диск группы «АББА».
Детская клятва во все времена «никому ничего не говорить» изматывала. И не было тогда ни одного знакомого человека, который смог бы подсказать Наталье, что с ней такое происходит. Только в книге Ивана Ефремова «Час Быка», которую «вовремя» подсунула мама, она нащупала ниточку на прямой ответ. За неё и ухватилась, как за соломинку.
  Просыпаясь в каком-то прошлом, Наталья, почти, всегда забывала свои другие воплощения. Только оставалось стойким ощущение надвигающейся опасности.
  Некоторые имена, названия городов, главные события удавалось записать по-горячему, пока не вылетели из памяти. Эта тетрадка в разные времена хранилась в надёжном, от случайных глаз, месте.
  Спасая свою жизнь во снах, она, то бежала из родного дома, то боролась с вепрем, медведем, тигром. То, спасая жизнь возлюбленного она, объявленная ведьмой, попадала вместо него на виселицу. То, вела вместе с возлюбленным бой на стенах мрачного замка и, получив сокрушительный удар мечом, раскрыв широко глаза и распахнув руки, летела навстречу своему страху, в бездну. А после, осознав, что попалась в расставленную всемогущим злейшим врагом ловушку, снова и снова горела живьём на адском костре.
  И сбежать от повторяющихся кошмаров, где гибли любимые, родные и близкие, было некуда.
  Просыпаясь в слезах отчаяния, Наталья винила себя за то, что «там» никогда не может вовремя вспомнить главное и тем предотвратить трагедии. Возвращаясь из таких снов с синяками, царапинами, а иногда даже с порезами, Наталья тайком обрабатывала раны и прятала следы путешествий под соответствующей одеждой.
Возможно, так и начала в Наталье появляться слабая иллюзия понимания: Кто она? Зачем? Откуда пришла? И что события прошлого могут повториться в этой жизни. Для скользящей по граням времён, выделилось главное:
  «В этот раз беду нужно предотвратить любой ценой. Потому, что этот Конец Времён будет последним для Земли. Для того, чтобы дать шанс Жизни на земле, нужно найти «Его» — того кожевенного мастера Ксандра — третьего сына Драгора Тайллера. Вместе мы сможем закрыть проклятую «Воронку искажений времени и событий».
  «Наталья – соберись, торопись!» Сказала она себе, зажав рукой пульсирующие виски.
  «Но КАК? Куда бежать? Скажи мне, мама! В какую газету дать объявление: «Срочно ищу…» или «Помогите найти… Он такой: глаза голубые, плечи прямые, девчонкам глаз не отвести…»
  «А дальше? ЧТО Ксандру в этом времени сказать?» Дрожала Наталья. И, спрятав тетрадь снов в тайное место, осознала, что опереться-то не на кого. Сжав кулачки, приказала себе начать физически готовиться здесь и сейчас.
  Сегодня, кое-как дотянув день до вечера, а вечер до ночи, Наталья легла спать раньше мужа, предчувствуя, что висящая над Донецком громадная рыжая тыква снова унесёт её на перекрёсток времён. И интуиция снова не подвела.

  Сознание Натальи оказалось в Вустершире, в теле Флави-Ар. Провальный от усталости сон девушки неожиданно закончился. В повторяющемся кошмаре и Наталья, и Флави-Ар оказались в предыдущем дне, на площади перед графским замком в разгар кровавого воскресенья.
  Всхлипнув, девушка очнулась, села, схватилась за голову, ожесточённо заткнула уши, чтобы сбежать от эха криков, застрявших в памяти. А в темноте перед глазами продолжали мелькать и проявляться окровавленные тела, застывшие маски ужаса убитых женщин, детей, стариков. Они истошно вопили от испуга, стонали от боли, пытаясь спастись, молили пощады у наёмников. А после все убитые, будто бродячие лицедеи, перестали «играть трагедию». Спокойно поднялись на ноги из грязи, снега, мусора, луж крови и, привлекая внимание Флави-Натальи, стали указывать ей руками на кишащий змеями балкон замка, где стоял граф Вустершира и некий чёрный монах с посохом из человечьих черепов.
  Под взглядом «лицедеев» сознание Флави-Натальи сжалось от ужаса. Обе девушки собрались с силами, обуздали свой страх, оглядев живых мертвецов, и заметили нечто очень странное. От всех поверженных или испытывающих боль живых людей струились к посоху чёрного монаха светящиеся зеленоватые струи. От них глазницы черепов на посохе мага зажглись красным огнём, а в карманы наёмников с неба посыпался настоящий золотой дождь из монет.
  Флави-Наталья увидели, что в наёмниках Света нет. Они будто куклы, были сделаны из глины. Внутри наёмников находился вихрь, тёмный туман из чёрного песка, смешанного с пеплом и золотым огнём. На лбах сияла непонятная красная печать, на шеях виднелись чёрные ошейники.
  Вдруг площадь опустела. Флави-Наталья оказалась на месте побоища одна. Она (они) ощутила, как в её душе снова воспламеняется неукротимое желание немедленно воздать графу за все отнятые жизни, за раны, увечья, людскую пролитую кровь и боль. Но тут неожиданно услышала спасительный голос своего отца — Свэнельда, будто он стоял у неё за спиной:
  «Ты помнишь, волчонок:
  Гнев не лучший помощник в бою.
  Ярость — ослепляет.
  Если злишься — значит, ещё до начала боя проиграла».
  «Да-да, пап. Благо дарю, помню. Этот чернец ТАК меня не поймает. Не здесь. И не сегодня!»

  Остаток ночи Флави-Ар-Наталья не находила себе места в постели. С трудом уснула к рассвету и попала в то пространство сновидения, в котором снова было всё по-настоящему.

  Тёмная безлунная ночь. В уличных фонарях дрожал тусклый жёлтый свет. Противно накрапывал промозглый дождь. С крыш по водостокам сливались шепчущиеся потоки. Монотонные капли булькали по лужам и будто били по голове.
  По безлюдной улочке неспеша шлёпал по лужам в высокой шляпе с полями охотник, одетый в длинный кожаный плащ с торчащим воротником – ловец упырей-кровососов. В руке он держал заострённый посох из осины для самообороны от вампиров; на шее висела коробочка — «слепой» светильник, который сам загорался, если рядом появлялась заблудшая проклятая душа адамита или каинита.
  Увидев Охотника, Флави-Наталья забеспокоилась, осознав, что ей быть одной в это время на улице опасно. Прижавшись к дверям, она стояла на крыльце под большим деревянным навесом какого-то богатого трёхэтажного каменного дома. Старое, многократно залатанное платье не согревало. Передник и обувь намокли. Ноги окоченели. На плечах и спине Флави-Наталья чувствовала тепло от большого шерстяного платка, на голове ощущала чепец. Казалось, что он ей немного мал. Давил.
  В пустом животе Флави-Натальи заурчало, но пугали не голод и холод. Шаркающий сапогами Охотник в длинном чёрном плаще приближался. Девочка скорей закрыла сломанный дырявый зонт и настойчиво постучала в дверь. Флави-Наталья промокала и чего-то или кого-то с нетерпением и волнением ждала.
  Девочка забарабанила кулаками. Вскоре со скрипом открылась тяжёлая дверь и  девочку-посыльную впустили на порог. В светлой парадной чем-то вкусно пахло, возможно, пирогами и кофе. Строгая полная женщина-служанка, очень похожая на Марфу Тайллер, обратилась к посыльной девочке на незнакомом ей языке.
— Czego potrzebujesz? Kto przyslal? (Что нужно? Кто прислал?)
  Флави сунула руку в карман, молча достала конверт и протянула «Марфе». Грудастая служанка взяла записку и, покачивая пышными бёдрами, ушла с ней по лестнице в верхние комнаты.
  Переминаясь с ноги на ногу в тёплом доме, Флави-Наталья поняла, как же она окоченела. Ни спины, ни рук, ни ног совсем не чувствовала.
  Девочкой овладел озноб, и она, оставляя мокрые следы на полу, несмело подошла к печи и, закрыв глаза, прижалась к ней.
  Через некоторое время вышла молодая очень красивая дама в коричнево-золотистом атласном платье, украшенном кружевами. Следом за ней на расстоянии держалась прислуга. Строгая темноволосая панночка, шурша пышным подолом, спустилась по лестнице, глухо стуча каблучками по ковровой дорожке, подошла к посыльной девочке и спросила.
— Kto ci przyslal? (Кто тебя прислал?) — и, не дожидаясь ответа, ещё раз бегло прочитала записку.
  Флави-Наталья заметила, что кареглазой красавице злость не к лицу. Пробежав глазами по письму, надменная пани ухмыльнулась, втянула губы, свернула их бантиком и приподняла подбородок.  С невозмутимым видом резко вернула клочок бумаги и золотой кулон размером с детскую ладошку, который её подала служанка.
— С-скажи своему пану, что ответа не будет!
  Не нужно мне теперь от него никаких подарков и писем! Поняла?
  Поздно теперь. Но просто так он от меня не отделается! Я вы-тря-су-у из него всю душу. — С холодом в голосе строго и сдержанно произнесла пани в богатом платье.
  Вздрогнув, девочка моляще сложила ручонки и слёзно запричитала.
— За что, госпожа-пани? Я слышала, как пристав грозил пану Кжендрашу виселицей или эшафотом. Его только что увезла тюремная карета. Прошу вас, госпожа-пани Наталя. Мой ясновельможный пан очень просил дождаться ответа. Прошу вас, милая госпожа-пани,… смилуйтесь. Ведь вы же знаете, что он не способен убить даже мышь. Это ошибка… 
 
  На эти слова пани вспыхнула глазами и погасла. Демонстративно выпрямив спину, она отвела в сторону взгляд и с невозмутимым видом слушала детские слёзные мольбы. Поправляя драгоценный гранатовый браслет на руке, думала:
  «Ишь, какая защитница-голодранка выискалась!
  Я дважды выиграю, если Кжэндраша завтра вздёрнут на виселице. Моя шея будет цела, да и с чистой репутацией «жертвы обмана» можно и замуж легко.
Хм… Прекрасный браслет! Хотя… СЦЕНА — пожалуй, мне пока дороже. Во всяком случае, я — у влюблённого дурня — эту партию выиграла. Уверена, граф будет доволен».
  Услышав внутренний монолог актрисы, Флави-Ар-Наталья вдруг перестала плакать и сосредоточилась. Она будто вспоминала и заново запоминала эту красивую женщину. В какой-то момент пани ей показалась до боли знакомой. Поняв, что в красавице никогда не было любви, девочка ощутила боль в голове и сердце. По спине прокатился холодом страх и отчаяние. Дитя отошла от печи и, трижды перекрестившись, рухнуло на колени перед пани, пытаясь пробиться к её сердцу мольбой о милосердии.
  В окнах вспыхнула яркая молния, совсем рядом ударил раскатистый гром, который тряхнул этот дом. Девочка-служанка вздрогнула и моляще вглядывалась в глаза красавицы.
— Прошу-у вас, госпожа-а… Расскажите судье правду…
— Не-ет. Ответа не будет. И больше сюда не приходи! — строго произнесла госпожа-пани и, стуча каблучками по ступеням, с достоинством последовала к себе наверх.
«Ишь, чего захотела! «Правду расскажите…» Мерзавка!» — возмущённо подумала актриса.
— Стефания, запри дверь! Дует. У меня завтра премьера. — Не оборачиваясь, приказала она. — И никаких писем от пана Кжэндраша больше не принимать! Ты слышала меня?! Не то пожалеешь. И принеси мне, наконец, в гостиную тёплые яйца и кофе. Буду репетировать.
— Иди, девочка, — сказала служанка с сожалением и выпроводила насквозь промокшее дитя за двери. — Иди скорей домой, а то простудишься. Ответа не будет.
  Флави-Наталья шла по булыжной мостовой, старательно обходя лужи. Она не узнавала этот город, не знала, куда ей идти, и до отчаяния боялась, что опоздает что-то жизненно-важное сделать.
  По узкой улочке, преградив ей путь, проехала чёрная карета с решёткой на заднем окне с четырьмя зажжёнными фонарями. Точно такая, которая час назад увезла в крепость пана Кжэндраша. Тюремная карета обрызгала девочку холодной грязью по пояс. Погоняя странно мерцающих чёрных лошадей, разноглазый кучер скалился улыбкой мертвеца.
  Его колкий уничтожающий взгляд выбил Дух Флави-Ар-Натальи из тела маленькой девочки и теперь Видящая наблюдала за происходящим со стороны.
  «Нет-нет. Мой милосердный пан просил дождаться ответа, — шептала девочка и не решалась идти домой, думая, что мольбы достучатся до сердца актрисы. — Он очень любит вас, моя госпожа-пани, иначе не послал бы меня в такую погоду. Ведь его могут казнить. Спасите его, милая госпожа-пани, прошу вас… — уговаривала актрису замерзающая девочка, — Прошу вас… ведь спасти его больше некому... А меня он совсем не помнит».
  Дождь перешёл в первый мокрый снег. Девчушка зашла в какой-то проулок, спряталась под его навесом, решила немного переждать непогоду, вернуться и снова попросить у красивой, но строгой пани милости и ответ на записку. Кроха опёрлась о тяжёлую полукруглую двустворчатую дверь и молилась: «Матка Боска…». Она совсем продрогла, и, пытаясь хоть как-то согреться, сползла и села на корточки, обняв себя за худые, ледяные коленки. Девочка прижимала к груди промокшее письмо, крепко до боли в мёрзлых ручках, сжимала овальный золотой кулон и бормотала.
— Мой ясновельможный пан рассердится на меня. Ну, как же я ему это послание верну, без ответа? В тюрьму? Как? Меня же не пустят! — подперев худеньким тельцем чужие двери, она замерзала и засыпала навсегда.
  Флави-Ар-Наталья стояла рядом и ничем не могла девочке помочь. Ведь дитя её не видело. Тогда пытаясь согреть малышку, Флави-Ар-Наталья обняла её своим телом. Но, не смотря на все усилия, маленькое сердечко служанки билось всё медленнее и медленнее.
Совсем рядом молния снова осветила тёмные небеса. Следом прокатился гром и замерзающей девочке уже грезился удивительный сон о том, как она в дремучем сказочном лесу купается в тёплом, идеально круглом озере. Где-то там, в вышине весело поют птицы. Лучи тёплого летнего солнца пробиваются сквозь густую зелень могучих деревьев, струятся мягкими полупрозрачными лентами вниз, создавая над головой кружевной шатёр. Нежный Свет играет с её растрёпанными каштановыми косами, качающимися на глади тёмной спокойной воды. На берегу лесного озера, ожидая маленькую красавицу, спокойно лежит стая сказочных белых волков.
  А по другую сторону озера в зыбкой тени обгоревших деревьев тащится сквозь дым пожарища мрачная тюремная карета с зажженными факелами. Цокот копыт, грохот колёс по камням, металлический скрежет подвески сливаются в наводящую ужас «мелодию». Сквозь решётчатое окошко смотрит на мир потухшими голубыми глазами ясновельможный пан Кжэндраш. Узник обречённо всматривается в незнакомую, беззаботно купающуюся девочку взглядом человека, жизнь которого, как и смерть, уже не в его власти.
  Грянул гром среди дымного неба. Пан Кжэндраш — Ксандр, вздрогнул, на мгновение закрыл глаза и вспомнил — узнал девочку. Вспыхнув глазами, он рывком просунул сквозь решётку руку и отчаянно выкрикнул девчушке: «Санти! Санти-и!... Я зде-есь!»
  Кучер обернулся и, блеснув белым и чёрным глазами, взглянул туда, куда тянулся попавшийся в его сети узник.
  К своему ужасу Флави-Ар-Наталья увидела у возницы дьявольскую торжествующую улыбку и окаменела. А тот змеиным голосом прошелестел:
  «Я вернулся и с-снова хорош-шо тебя виж-жу, Тара. БЕГИ!»

  *   *   *
  Наталья охнула, вскрикнула и проснулась. Было ещё темно. Костя недовольно вздохнул, повернулся на другой бок и снова засопел. Наталья, поджала губы, торопливо влезла в длинный свитер, сунула ноги в тёплые носки и выскочила на кухню. Закрыла за собой двери, включила свет и зажгла конфорку под чайником. Отбросила волосы со лба, глянула на настенные ходики. Часы показывали три часа, сорок девять минут. Приплёлся Карат, болезненно рухнул у ног хозяйки. Сопереживая, она огладила пса, взглянула в окно и… застыла. Наталье показалось, что там, плюясь мокрым снегом в окна, гроза зловеще раскачивала оранжевые уличные фонари. Полуночница подумала: «Дэжавю какое-то. Сегодня гроза, вчера гроза. Время будто остановилось. И погода, как в тот день, когда вздёрнули на виселице Шарот. Всегда одна и та же тварь преследует меня, нас! И называет Тарой. А я с детства помню, что я – Тара. Если этот змееглазый ублюдок находил их тогда, значит, может найти и меня. Нужно готовиться! Он шутить не будет.
  Надо заснуть. Не торчать же на кухне до утра. Весь день будет насмарку. Где тут была мамина валериана?».
  Тихонько пошарив на полке, Наталья достала две жёлтые таблетки, проглотила и крадучись вернулась в постель и заставила себя сейчас ни о чём не думать.

  Так, опираясь на «прошлые знания» и горький опыт, Наталья вскоре изобрела комплекс упражнений, благодаря которым она надеялась значительно увеличить свои жизненные и магические силы. Кроме того она начала систематически заниматься в университетском тренажёрном зале и в бассейне. Регулярные занятия в течение нескольких лет, действительно, возымели эффект.

  Май 1991 года.
  Здоровье Карата заметно ухудшилось. Мокнущая экзема на лапах пса от влажной погоды расцвела ещё больше. Наталья продолжала делать внутривенные вливания, чтоб как-то облегчить страдания верного друга. Но к большому огорчению, медикаменты и манипуляции больше не давали видимого эффекта. Страдания собаки становились нестерпимыми. Семья знала, к чему это приведёт, и Наталья знала. Потому чаще и дольше она ласкала единственного настоящего друга.
  Наталья уже недалеко выводила Каратышку. Он делал свои дела, и, щадя больного пса, хозяйка медленно возвращалась с ним домой.
  Иногда во дворе Наталья встречала своего соседа Сашу Момота и с удовольствием делилась с этим приятным и обаятельным человеком секретами дрессировки щенков. У Саши подрастал маленький эрдельтерьер. С подачи Натальи, сосед дал питомцу звучную кличку Альт.
  Как-то в один из обычных дней августа 1991 года Саша прощался и уходил со своим псом с прогулки домой, а Наталья, подзывая Карата и глядя вслед «интеллигентному» тандему человек – собака (Саша и Альт), вдруг застыла от мелькнувшего неожиданного видения. Оно возникло в пыльном луче солнца, через который прошёл Саша Момот с собакой. Хорошее Натальино настроение тут же улетучилось, и тяжёлый камень предвидения сдавил дыхание.
  Ощущая, как в груди обухом бьётся сердце, Наталья вернулась с прогулки.
— Лапушка, опять картинка! Не было, не было… и вот опять… — Наталья заметила, как её трясёт от внутреннего холода. Руки выдавали волнение. Костя заметил, равнодушно  спросил:
— Картинка? Видение, что ль? Ну и что на этот раз?
— Саша! Наш сосед с Альтом… Саша Момот! Знаешь его?!
— Да, встречал пару раз.
— Я… Я видела его на пороге его собственного дома с пулевыми ранениями. Он был мёртв! Расстрелян! Весь в крови! — Наталья села, встала, суетясь, включила газ, а спичка предательски не зажигалась, и следующие тоже.
  Костя резко выключил конфорку, взял у жены спички и сам зажёг огонь под чайником.
— Сядь, отдышись. Насмотрелась боевиков, да? 
— Да. Нет. Наверное! Не знаю. Но… он был весь в крови и пулей в сердце…
— Ты из-за КаратЫшки нервничаешь?
— Да при чём тут он сейчас?! Видение совсем не связано с собаками. Послушай меня. Пойдём к нам в комнату. Кот, сядь со мной. Послушай, пожалуйста! Это было очень страшно! — Наталья нервно и растерянно раскачивалась, сидя на диване, вперёд-назад, крепко сжимала Костину руку и боялась её отпустить. — Очень странно. Люди скрытно подкарауливали Сашу, и, как только он вышел из машины… — Наталья запрокинула голову, у неё брызнули слёзы. Он накрыла ладонью лоб и тяжело вздохнула. — Кот, миленький! Его убили! — Наталья не сдержалась и в истерике громко заплакала. — Саша умер… почти мгновенно. Там… Я видела это! Иди, я тебе покажу! — и потащила Костю за рукав на балкон, выходящий во двор. — Вон там, …видишь?! Как раз напротив его подъезда! Их было двое! Этих… людей. Двое. Двое!
Страшно. Я боюсь. Кот, что теперь делать, а? Надо же что-то делать! Пойти рассказать? Предупредить Сашу?! Как ты думаешь?!
— О Господи, Наташка! Это не Америка 30-х. Успокойся сейчас же! Ты меня уже пугаешь! У нас такого не может быть! У тебя просто истерика из-за КаратЫшки. Ну, что ты ещё себе придумала, а? Вот уж ты у меня чудо-юдо! Такая странная, нервная. Выпей валерьянки. Давай тебе накапаю.
— Да? Ты ТАК думаешь? Этого не может быть?! Ты уверен? Правда?! У меня просто обычная истерика и всё? И капли помогут?
  Если бы!
— Девяносто первый год на дворе. Ты чего? Всё в порядке. Лето почти. Светит солнышко… Ты вся какая-то на нервах последнее время, и я понимаю из-за чего. Устала от сеансов своих? — обнял её в ответ Костя и гладил по спине. Наталья вжалась в его могучее плечо, пытаясь обрести опору.
— Именно: тысяча девятьсот девяносто первый! Это зеркальный год! Как ты не понимаешь, Кот! — Наталья хотела продолжить рассказ об убийстве. — Они… уехали быстро на… серой…
— Успокойся. Забудь. Всё, Наташка! ОСТАНОВИСЬ!
— Нет-нет, подожди, — размышляла Наталья вслух и утёрла ладонью слёзы. — Дай мне сказать до конца, пожалуйста.
— Ну? — Костя увёл жену с балкона в дом.
— Я сейчас ни капельки не устала. И была в отличном настроении. Я с Сашей сейчас очень хорошо поболтала и была спокойна, улыбалась, смеялась. Он так хорошо умеет говорить и по-серьёзному шутить… Голос всегда спокойный, размеренный, бархатный. Откуда у меня ни с того ни с сего истерика? Я что, истеричка? Нет-нет, у меня с нервами всё в порядке. Железные. Ты не прав! И это ещё не всё, что я видела! Там был памятник. Его памятник! Сашин! Прямо здесь, напротив его подъезда, во дворе! На детской площадке! Маленький такой. С датой… С датой…
Не сбивай меня с мысли, пожалуйста! — освобождалась Наталья от Костиных объятий, как от сдерживающих дыхание ремней. — Я не в истерике, Кот! Я всё видела собственными глазами, как наяву! Сердце мне обожгло. Знаешь, как больно?!
  И машину, и людей, и Сашу, и даже кровь на его спине в области груди и пробитую пулей голову видела! Понял? Я всё видела. Ви-де-ла! Только не видела лиц тех, кто стрелял, — выдохнула она в сторону. — И я не знаю, когда это случится. Не знаю! Дату на памятнике не разглядела. Только было на улице тепло, как сейчас.
— Памятник? Во дворе? Здесь?! В городе?!
У-у, а вот это вот совсем ерунда! Кто же позволит памятник в жилом квартале поставить?
— Да, но он был во дворе! — твёрдо заявила Наталья и ощутила, как багрянцем вспыхнули щёки, дёрнулось сердце, и застучало в висках.
— Хм, во дворе так во дворе. Только успокойся. Вспыхнула!
— Да. Хорошо, успокоюсь. Вечером с Каратышкой пойду, скажу Саше, чтобы был осторожней! Он с Альтом обычно в семь выходит, — вслух подумала Наталья. — Может, у него там, на работе какая-то особая сделка? Пусть её сдаст, уступит! Лучше деньгами заплатить, чем жизнью. У него же сын маленький!
— Уж лучше сразу ребят из тринадцатой бригады вызывать, — хмыкнул Костя. — Ты что? Нельзя. Заберут в психушку, оглянуться не успеешь.
— Ты ТАК обо мне думаешь? — укоризненно вглядывалась Наталья в глаза Кости, пытаясь распознать его истинные мысли.
— Нет, я ТАК не думаю, просто у тебя из-за последних событий совсем расшатались нервы. Отец, мама… Ромка, Серёжа… Теперь у Карата обострение…
— Ладно, хорошо. Я постараюсь успокоиться, если ты так хочешь. 
  «Но, если в зеркальный год будут разрушены два геркулесовых столба…» — с ужасом вдруг вспомнила Наталья.
Чтобы не допустить развития этой мысли в своей голове, она немедленно пошла в душ «смыть» все свои предчувствия, тем надеялась изменить будущее.

     *   *   *
  Отец, намеренно нагоняя трагичность позой и интонацией, снова и снова намекал дочери, что пора готовиться к худшему в отношении Карата. Наталья эмоционально резко реагировала на все его слова, закипала, и продолжала бороться за здоровье собаки, хотя внутренне понимала, что отец прав. Не ставя в известность семью, она купила тот же набор лекарств, что и для Джерьки, и спрятала последнее средство спасения от страданий, в отдельном свёртке.
  День ото дня КаратЫшке становилось всё тяжелей ходить. По ночам он чуть слышно поскуливал. Бывало, подвывал и ожесточённо грыз в кровь отёчные больные лапы. Скулил, но продолжал их кусать и вылизывать. Местные проколы уже не давали ожидаемого эффекта, и отец, «поймав» дочь на кухне, перекрыл выход и  снова поднял вопрос о том… самом. Только от ощущения, что отец опять «загнал» в угол, Наталья напряглась и сжала зубы.
— Ты же понимаешь, доця, что пора собаке дать отдохнуть от всего этого. Он заслужил, — нарочито сухо и сдержанно произнёс он.
— Знаю, пап. Я готова это сделать, но не готова с ним расстаться. «Спать он тебе мешает? Да?»
— Тогда решись. Не думай о себе, подумай о нём. Ему же больно! Ты слышишь и видишь это днём и ночью. У Карата хоть есть привилегия быть спасённым от боли в таком случае, а у людей… Мы вынуждены мучиться болью до конца своих дней. Доця?
— Нет. Ещё один день… ещё один…
— Натала, я с тобой! — подошёл и поддерживал Костя.
— Спасибо, лапушка. «И ты туда же, Кот!»
— И мы с вами, — вдруг прослезился папа, вспоминая, как его лежачая с пролежнями мать целый год тяжело умирала.

  Наталья услышала его мысли, хмыкнула в душе, вспомнив, как не совладав с чувством брезгливости, он сбросил на маму свой обещанный «святой» сыновний долг. Как издевательски запрещал покупать щенка. Как при случае пинал Карата и гнал от себя прочь то кухонным полотенцем, то веником.

— Я тоже не могу на это смотреть, — искренне переживала подошедшая мама. — И жалко, и надо… Ты не думай, мы его все очень любим.
— Я знаю. Спасибо, мам. Но… я сама решу, когда придёт срок. Хорошо?
  Он мой! Ты помнишь, пап? Вопрос закрыт. — В упор посмотрела Наталья на отца, вернула ему фразу девятилетней давности, тем поставила точку и мимо собравшихся ушла к Карату.
— Да, помню, — запнулся отец, вспомнив свои же слова. Шаркая тапочками, как его мать — Зоя, он побрёл к себе в кабинет и демонстративно заперся на ключ.

  В эту ночь Наталье снился странный, яркий сон. Была осень. Ни ветерка. Свежо. Лес радовал вспыхнувшим разноцветьем листьев, голубизной высокого неба, покоем струящейся серебром реки. Наталья провожала кого-то. Сама оттолкнула маленькую лодочку от берега, и та поплыла, мягко рассекая носом гладь остывающей реки. А там,… на том берегу, её уже встречали. Наталья прощалась, зная, что этого кого-то она больше никогда не увидит. Лодочка плыла и плыла по течению сама по себе, без вёсел, тяжело и медленно, гружённая доверху какими-то старыми вещами и разобранным детским манежиком. Окрестный мир тускнел, становясь ярче и радужней близ отдаляющейся лодки.
  От яркого света накатили слёзы. Наталья сморгнула, утёрлась, снова вгляделась вдаль, а лодочки уже и нет.


 Продолжение следует