03. 11. 2022 г.
Сегодня я бы хотел немного погрузить вас, уважаемые читатели, в область психологии социума. Многое, происходящее сейчас в мире, согласуется с изложенными ещё в 19-м веке теориями управления массами. Все наши прошлые и современные смуты, революции, перевороты - вот они, сценарии одни и те же. Даже обидно, как легко нас разводят! А с другой стороны, гордость - за наш Русский Мир, за всех, кто с нами, за наш национальный характер! За то, что наш "утёс" лишь чуть обточили тысячелетние волны.
Гюстав Ле Бон. Психология народов и масс
...слова – эластичные формы, покрывающие одним и тем же одеянием совершенно несходные идеи.
Если трудно внушить новую идею, то не менее трудно уничтожить старую. Человечество постоянно с отчаянием цепляется за мёртвые идеи и мёртвых богов. ...не во власти философов изъять из обращения идеи, пущенные ими в мир, когда они убедятся в их ложности. Как вышедшая из берегов река, которую не в состоянии удержать никакая плотина, идея продолжает свой опустошительный, величественный и страшный поток.
...Для оценки социальной важности какой-нибудь идеи нет более верного мерила, чем та власть, какой она пользуется над умами. Заключающаяся в ней доля истины или лжи может представлять интерес только с точки зрения философской. Когда истинная или ложная идея перешла у масс в чувство, то должны постепенно проявляться все вытекающие из неё последствия.
Моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых выражает душу народа, представляют собой синтез всего его прошлого, наследство всех его предков и побудительные причины его поведения.
...психологические особенности воспроизводятся наследственностью с правильностью и постоянством. Этот агрегат общих психологических особенностей составляет то, что обоснованно называют национальным характером.
...тождественность психической организации большинства индивидуумов известной расы имеет очень простые физиологические основания. Каждый индивидуум в действительности есть продукт не только его непосредственных родителей, но ещё – своей расы, т. е. всего ряда его предков. Не только чувство, но ещё физиология и наследственность делают для нас отечество "второй матерью". ...общность чувств, идей, верований и интересов, созданная медленными наследственными накоплениями, придаёт психическому складу народа большое сходство и большую прочность, обеспечивая ему в то же время громадную силу. С того времени, как она исчезает, народы распадаются.
...величие народов зависит главным образом от уровня их нравственности. Умственные качества могут легко изменяться под влиянием воспитания; качества характера почти совершенно ускользают от его действия. Открытия, обязанные уму, составляют общее достояние человечества; преимущества или недостатки характера составляют исключительное достояние каждого народа. Это – неизменный утёс, в который волна должна бить изо дня в день в течение веков, чтобы обточить только его контуры; он соответствует специфическому признаку вида: плавнику рыбы, клюву птицы, зубу плотоядного. Характер народа, но не его ум определяет его развитие в истории. Влияние характера можно всегда отыскать в видимых капризах совершенно бессильного случая и очень могущественной судьбы, которая, по различным вероучениям, руководит поступками людей. На характере, но не на уме основываются общества, религии и империи. Характер даёт народам возможность чувствовать и действовать. Они никогда не выигрывали много от того, что желали слишком много рассуждать и слишком много мыслить.
Только на внешний взгляд народ круто переменяет свой язык, свой государственный строй, свои верования и свое искусство. Для того чтобы произвести подобные перемены в действительности, нужно изменить его душу.
Без предварительного знания душевного склада народа история его кажется каким-то хаосом событий, управляемых одной случайностью. Напротив, когда душа народа нам известна, то жизнь его представляется правильным и фатальным следствием из его психологических черт. Во всех проявлениях жизни нации мы всегда находим, что неизменная душа расы сама ткёт свою собственную судьбу.
Пусть власть, поставленная во главе государства, называется королём, императором, президентом, коммуной, рабочим синдикатом и т. д., всё равно эта власть, какова бы она ни была, обязательно будет иметь один и тот же идеал, и этот идеал есть выражение чувств расовой души. Она другого не допустит.
Ни революции, ни конституции, ни деспоты не могут дать какому-нибудь народу тех качеств характера, какими он не обладает, или отнять у него имеющиеся качества, из которых проистекают его учреждения. Не раз повторялась та мысль, что каждый народ имеет ту форму правления, какую он заслуживает.
...верить, что формы правления и конституции имеют определяющее значение в судьбе народа – значит предаваться детским мечтам. Только в нём самом находится его судьба, но не во внешних обстоятельствах. Всё, что можно требовать от правительства, – это то, чтобы оно было выразителем чувств и идей народа, управлять которым оно призвано.
...бессознательные, мыслящие преимущественно образами, очень мало резонёрствующие, художники являются самым верным зеркалом того общества, где они живут; их произведения – самые верные документы, на которые можно указать, чтобы воспроизвести истинный образ какой-нибудь цивилизации. Они слишком бессознательны, чтобы не быть искренними, и слишком восприимчивы к впечатлениям окружающей их среды, чтобы не передавать верно её идей, чувств, потребностей и стремлений. Свободы у них нет никакой, и это составляет их силу. Они заключены в тесном круге традиций, идей, верований, совокупность которых образует душу расы и эпохи, наследие чувств, мыслей и внушений, влияние которых на них всемогуще, потому что оно управляет тёмной сферой бессознательного, в которой вырабатываются их произведения. ...Между произведением и создавшей его бессознательной мыслью существует интимная связь.
...презрение к иностранцу и к их обычаям превышает до известной степени в Англии даже то, какое некогда питали римляне в эпоху своего величия по отношению к варварам. Оно таково, что по отношению к иностранцу исчезает всякое нравственное правило. Нет ни одного английского политического деятеля, который не считал бы относительно другой нации совершенно законными поступки, рискующие вызвать самое глубокое и единодушное негодование, если бы они практиковались по отношению к его соотечественникам. Несомненно, что это презрение к иностранцу с точки зрения философской есть чувство очень низменного свойства; но с точки зрения народного благосостояния оно крайне полезно. Как это правильно заметил английский генерал Уолслей, оно есть одно из тех качеств, которые создают силу Англии. В какое бы место земного шара подобный народ ни переселился, он немедленно станет господствующим и положит основание могущественным империям. Если порабощённая им раса, например краснокожие в Америке, достаточно слаба, но недостаточно полезна, она будет систематически искоренена. Но если порабощённая раса, например народности Индии, слишком многочисленна для того, чтобы быть уничтоженной, и может между прочим доставлять продуктивный труд, то она будет просто приведена в состояние очень суровой вассальной зависимости и вынуждена работать исключительно на своих господ.
Из различных идей, руководящих цивилизацией, одни, относящиеся, например, к искусству или к философии, остаются в высших слоях; другие, особенно относящиеся к религиозным и политическим понятиям, спускаются иногда в глубину масс.
Не учёными, не художниками и не философами основывались новые религии, управлявшие миром, ни те громадные империи, которые простирались от одного полушария до другого, ни те великие религиозные и политические революции, которые перевернули Европу, но людьми, достаточно поглощёнными известной идеей, чтобы пожертвовать своей жизнью для её распространения.
Когда после более или менее долгого периода блужданий, переделок, пропаганды какая-нибудь идея приобрела определённую форму и проникла в душу масс, то она образует догмат, т. е. одну из тех абсолютных истин, которые уже не оспариваются. Она составляет тогда часть тех общих верований, на которых держится существование народов. Её универсальный характер позволяет ей тогда играть преобладающую роль. С того времени, как новая идея водворилась в мире, она кладёт свою печать на малейшие элементы цивилизации; но чтобы эта идея могла произвести все свои следствия, всегда нужно, чтобы она проникла в душу масс. С интеллектуальных вершин, где идея часто зарождалась, она спускается от слоя к слою, беспрестанно изменяясь и преобразуясь, пока не примет формы, доступной для народной души, которая ей и подготовит торжество. Она может быть тогда выражена в нескольких словах, а иногда даже в одном слове, но это слово вызывает яркие образы, то обольстительные, то страшные и, следовательно, всегда производящие сильное впечатление. Когда идея постепенно преобразовалась в чувство и сделалась догматом, торжество её обеспечено на долгий период, и всякие попытки поколебать её были бы напрасны.
Критический дух составляет высшее, очень редкое качество, между тем как подражательный ум представляет собой весьма распространённую способность: громадное большинство людей принимает без критики все установившиеся идеи, какие ему доставляет общественное мнение и передаёт воспитание. Таким-то образом через наследственность, воспитание, среду, подражание и общественное мнение люди каждого века и каждой расы получают известную сумму средних понятий, которые делают их похожими друг на друга, и притом до такой степени, что когда они уже лежат под тяжестью веков, то по их художественным, философским и литературным произведениям мы узнаём эпоху, в которую они жили. ...как раз эта сеть общих традиций, идей, чувств, верований, способов мышления составляет душу народа.
Современный человек ищет ещё идей, которые могли бы служить основанием для будущего социального строя, и тут кроется опасность для него. Важны в истории народов и глубоко влияют на их судьбу не революции, не войны – следы их опустошений скоро изглаживаются, – но перемены в основных идеях. Они не могут совершиться без того, чтобы одновременно все элементы цивилизации не были осуждены на преобразование. Настоящие революции, действительно опасные для существования известного народа, – это те, которые касаются его мысли.
Счастье зависит очень мало от внешних обстоятельств, но очень много – от состояния нашей души. Изменяется народ, когда меняется его способ понимания, а следовательно, мышления и действия. Найти средства для создания душевного состояния, делающего человека счастливым, – вот чего прежде всего должно искать общество под страхом лишиться своего существования.
В политике настоящие великие люди – те, которые предвидят зарождающиеся потребности, события, подготовленные прошлым, и указывают путь, которого следует держаться. Никто, может быть, не видел этого пути, но роковые условия эволюции должны были скоро толкнуть туда народы, судьбами которых временно управляют эти могущественные гении. Они, так же как и великие изобретатели, синтезируют результаты долгого предшествовавшего труда.
Мыслитель слишком ясно видит сложность проблем, чтобы он мог иметь когда-либо очень глубокие убеждения, и слишком мало политических целей кажутся ему достойными его усилий, чтобы он мог преследовать хоть одну из них. Изобретатели могут изменить внешний вид цивилизации; фанатики с ограниченным умом, но с энергичным характером и с сильными страстями одни только могут основывать религии, империи и поднимать массы. Из глубины своих могил они гнут ещё душу масс под иго своих мыслей. Не будем упускать важности их роли, но не станем вместе с тем забывать, что предпринятый ими труд они успели совершить только потому, что бессознательно воплотили в себе и выразили господствующий идеал своей расы и своего времени. Нельзя быть вождём народа, не воплощая его мечтаний. ...идеи, а следовательно, и те люди, которые их воплощают и распространяют, руководят миром. Их торжество обеспечено с того момента, как они имеют в числе своих защитников страдающих галлюцинациями и убеждённых.
По физиологическим законам, которые наблюдаются у всех существ, для исчезновения органа требуется бесконечно меньше времени, чем нужно для его образования. Всякий орган, остающийся без действия, теряет скоро способность функционировать. Душевный склад существ не может избежать этих физиологических законов. Мозговая клеточка, которая не упражняется, в свою очередь перестаёт функционировать, и психические качества, требовавшие века для своего образования, могут быть быстро потеряны. Храбрость, инициатива, энергия, дух предприимчивости и различные качества характера, очень медленно приобретаемые, могут изгладиться довольно быстро, раз им не представляется больше повода упражняться. Для всех прошедших цивилизаций механизм разложения был одинаков... После того как какой-нибудь народ достиг той ступени цивилизации и могущества, когда он, уверенный в своей безопасности, начинает наслаждаться благодеяниями мира и благосостояния, доставляемыми ему богатством, его военные доблести постепенно теряются, излишество цивилизации развивает в нём новые потребности, растёт эгоизм. Гоняясь только за лихорадочным наслаждением быстро приобретёнными благами, граждане предоставляют ведение общественных дел государству и скоро теряют все качества, некогда создавшие их величие.
Настоящая опасность для современной цивилизации заключается как раз в том, что люди потеряли всякую веру в абсолютную ценность принципов, на которых она держится. Я не знаю, можно ли назвать от начала мира хоть одну цивилизацию, одно учреждение, одно верование, которые сумели сохраниться, опираясь на принципы, рассматриваемые как имеющие только относительную ценность. И если будущее, по-видимому, принадлежит социалистическим доктринам, то именно потому, что только их апостолы говорят во имя истин, которые они провозглашают абсолютными. Массы всегда обратятся к тем, которые им будут говорить об абсолютных истинах, и вполне основательно отвернутся от других. Чтобы быть государственным человеком, нужно уметь проникать в душу толпы, понять её мечты и оставить для неё философские абстракции. Вещи сами по себе не меняются. Одни только идеи, которые составляются о них, могут сильно изменяться. На эти-то идеи и нужно уметь действовать.
Идеи представляют собой невидимые пружины вещей. Когда они исчезли, то и скрытые подпорки учреждений и цивилизаций поломаны.
...Молодёжь всё более и более отказывается от карьер, требующих понимания, инициативы, энергии, личных усилий и воли; малейшая ответственность её пугает. Ограниченная сфера функций, за которые получается жалованье от государства, её вполне удовлетворяет. Энергия и деятельность заменены у государственных людей страшно бесплодными личными препирательствами, у масс – восторгами и злобами дня, у образованных – каким-то плаксивым, бессильным и неопределённым сентиментализмом и бледными рассуждениями о горестях жизни. Безграничный эгоизм развивается всюду. Каждый в конце концов стал заниматься только собой. Совесть становится покладистой, общая нравственность понижается и постепенно гаснет. Человек теряет всякую власть над собой. Он не умеет больше владеть собой; а тот, кто не умеет владеть собой, осуждён скоро подпасть под власть других. Это понижение нравственности становится очень серьёзным, когда оно наблюдается в таких областях, как суд и нотариат, у которых некогда честность была так же обычна, как храбрость у военных.
Истинно исторические перевороты – не те, которые поражают нас своим величием и силой. Единственные важные перемены, из которых вытекает обновление цивилизаций, совершаются в идеях, понятиях и верованиях. Крупные исторические события являются лишь видимыми следствиями невидимых перемен в мыслях людей.
Толпа
...общие качества характера, управляемые бессознательным и существующие в почти одинаковой степени у большинства нормальных индивидов расы, соединяются вместе в толпе. В коллективной душе интеллектуальные способности индивидов и, следовательно, их индивидуальность исчезают; разнородное утопает в однородном, и берут верх бессознательные качества. ...индивид в толпе приобретает, благодаря только численности, сознание непреодолимой силы, и это сознание дозволяет ему поддаваться таким инстинктам, которым он никогда не даёт волю, когда бывает один. ...Чувство ответственности, сдерживающее всегда отдельных индивидов, совершенно исчезает в толпе. В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит человеческой природе, и потому человек способен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы. ...индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта. Под влиянием внушения такой субъект будет совершать известные действия с неудержимой стремительностью; в толпе же эта неудержимая стремительность проявляется с ещё большей силой, так как влияние внушения, одинакового для всех, увеличивается путем взаимности. ...Итак, исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяемое внушением, и стремление превратить немедленно в действия внушённые идеи – вот главные черты, характеризующие индивида в толпе. Он уже перестаёт быть самим собой и становится автоматом, у которого своей воли не существует. ...Но не одними только поступками индивид в толпе отличается от самого же себя в изолированном положении. Прежде чем он потеряет всякую независимость, в его идеях и чувствах должно произойти изменение, и притом на столько глубокое, что оно может превратить скупого в расточительного, скептика – в верующего, честного человека – в преступника, труса – в героя.
Толпа часто бывает преступна – это правда, но часто также она бывает героична. Толпа пойдёт на смерть ради торжества какого-нибудь верования или идеи; в толпе можно пробудить энтузиазм и заставить её, ради славы и чести, идти без хлеба и оружия... защищать родную землю. Это героизм, несколько бессознательный, конечно, но именно при его-то помощи и делается история. Если бы на счёт народам ставились только одни великие дела, хладнокровно обдуманные, то в мировых списках их значилось бы весьма немного.
В толпе нет предумышленности; она может последовательно пройти всю школу противоречивых чувствований, но всегда будет находиться под влиянием возбуждений минуты. Толпа похожа на листья, поднимаемые ураганом и разносимые в разные стороны, а затем падающие на землю.
...она не допускает, чтобы что-нибудь становилось между её желанием и реализацией этого желания. ...численность создаёт в ней чувство непреодолимого могущества. Для индивида в толпе понятия о невозможности не существует. ...Всякое неожиданное препятствие будет уничтожено толпой со свойственной ей стремительностью, и если бы человеческий организм допускал неослабевающее состояние ярости, то можно было бы сказать, что нормальное состояние толпы, наткнувшейся на препятствие, – это ярость.
Как бы ни была нейтральна толпа, она всё-таки находится чаще всего в состоянии выжидательного внимания, которое облегчает всякое внушение. Первое сформулированное внушение тотчас же передастся вследствие заразительности всем умам, и немедленно возникнет соответствующее настроение. Как у всех существ, находящихся под влиянием внушения, идея, овладевшая умом, стремится выразиться в действии. ...и всё будет зависеть от природы возбудителя...
Толпа мыслит образами, и вызванный в её воображении образ в свою очередь вызывает другие, не имеющие никакой логической связи с первым. ...Первое искажение, созданное воображением одного из индивидов собрания, служит ядром заразительного внушения. Вызванное представление становится, таким образом, ядром для дальнейшей кристаллизации, заполняющей всю область разума и парализующей всякие критические способности.
Как женщина, толпа всегда впадает в крайности. Высказанное подозрение тотчас превращается в неоспоримую очевидность.
Обладая преувеличенными чувствами, толпа способна подчиняться влиянию только таких же преувеличенных чувств. Оратор, желающий увлечь её, должен злоупотреблять сильными выражениями. Преувеличивать, утверждать, повторять и никогда не пробовать доказывать что-нибудь рассуждениями – вот способы аргументации, хорошо известные всем ораторам публичных собраний.
...толпа слишком импульсивна и слишком изменчива, чтобы её можно было назвать нравственной. Но если мы сюда же причислим и временное проявление известных качеств, например: самоотвержения, преданности, бескорыстия, самопожертвования, чувства справедливости, то должны будем признать, что толпа может выказать иногда очень высокую нравственность. Случается очень часто, что даже совершенные негодяи, находясь в толпе, проникаются временно самыми строгими принципами морали.
Ассоциация разнородных вещей, имеющих лишь кажущееся отношение друг к другу, и немедленное обобщение частных случаев – вот характеристичные черты рассуждений толпы. Подобного рода аргументация всегда выставляется теми, кто умеет управлять толпой, и это единственная аргументация, которая может влиять на неё.
...двадцать томов речей, всегда придуманных потом, зачастую не стоят нескольких удачных фраз, произнесённых в должную минуту и подействовавших на умы тех, кого нужно было убедить.
В истории кажущееся всегда играло более важную роль, нежели действительное, и нереальное всегда преобладает в ней над реальным. Толпа, способная мыслить только образами, восприимчива только к образам. Только образы могут увлечь её или породить в ней ужас и сделаться двигателями её поступков. ...все государственные люди всех веков и стран, включая сюда и абсолютных деспотов, всегда смотрели на народное воображение как на основу своего могущества и никогда не решались действовать наперекор ему.
...не факты сами по себе поражают народное воображение, а то, каким образом они распределяются и представляются толпе. Необходимо, чтобы, сгущаясь, эти факты представили бы такой поразительный образ, что он мог бы овладеть всецело умом толпы и наполнить всю область её понятий. Кто владеет искусством производить впечатление на воображение толпы, тот и обладает искусством ею управлять.
Сверхъестественное и чудесное встречаются в нём в одинаковой степени. Толпа бессознательно награждает таинственной силой политическую формулу или победоносного вождя, возбуждающего в данный момент её фанатизм. Религиозность обусловливается не одним только обожанием какого-нибудь божества; она выражается и тогда, когда все средства ума, подчинение воли, пылкость фанатизма всецело отдаются на службу какому-нибудь делу или существу, которое становится целью и руководителем помыслов действий толпы. ...Основатели религиозных или политических верований только потому могли достигнуть цели, что умели внушить толпе чувство фанатизма, заставляющее человека находить счастье в обожании и подчинении и с готовностью жертвовать своей жизнью для своего идола. Так было во все времена.
Идеи
В традициях выражаются идеи, потребности и чувства прошлого расы; в них заключается синтез расы, всей своей тяжестью давящий на нас. Народ – это организм, созданный прошлым, и как всякий организм, он может быть изменен не иначе как посредством долгих наследственных накоплений. ...Без традиций не может быть цивилизации; без разрушения традиций не может быть никакого прогресса. Трудность заключается в том, чтобы отыскать равновесие между постоянством и изменчивостью, и эта трудность очень велика. ...идеал каждого народа состоит в сохранении учреждений прошлого и в постепенном и нечувствительном их изменении мало-помалу. Но этот идеал очень труднодостижим.
Идеи – это дочери прошлого и матери будущего и всегда – рабыни времени! Таким образом, нашим истинным властелином является время, и нам надо только предоставить ему действовать, чтобы видеть перемену во всем... Время позаботится и о том, чтобы восстановить равновесие.
Судьбы народов определяются их характером, а никак не правительствами. Таким образом, тщательное сочинение конституции представляется совсем ненужным и бесполезным упражнением в риторике, так как время и нужда сами позаботятся о том, чтобы выработать подходящую форму конституции, если мы предоставим действовать этим двум факторам.
В первом ряду идей, имеющих преобладающее значение в какую-нибудь эпоху и обладающих силой, несмотря на свой часто иллюзорный характер и свою немногочисленность, мы должны поставить в настоящее время следующую: образование в состоянии значительно изменить людей и непременно должно улучшить их и даже создать между ними равенство. Путём повторения это уверение сделалось одним из самых непоколебимых догматов демократии, и в настоящее время так же трудно касаться его, как некогда было трудно касаться догматов церкви. Но относительно этого пункта, как и относительно многих других, демократические идеи оказались в полном разногласии с данными психологии и опыта. ...образование не делает человека ни более нравственным, ни более счастливым и не изменяет ни его инстинктов, ни его наследственных страстей, а иногда даже, если только оно дурно направлено, причиняет более вреда, нежели пользы. ...наша современная воспитательная система превращает во врагов общества тех, кто получил это воспитание. ...она внушает тому, кто её получил, отвращение к условиям своего общественного положения. Приобретение таких познаний, которые затем не могут быть приложены к делу, служит верным средством к тому, чтобы возбудить в человеке недовольство. Приобретённые ими познания, слишком многочисленные и слишком тяжеловесные, непрерывно исчезают из их ума, а новых они не приобретают. Умственная сила их поколебалась, плодоносные соки её иссякли; перед нами человек уже «готовый и часто совершенно конченный. Устроившись, женившись и покорившись необходимости вращаться в одном и том же кругу, он замыкается в узких пределах своей службы, которую выполняет корректным образом, но далее этого не идёт.
Чтобы понять идеи и верования, гнездящиеся в толпе в настоящую минуту и готовые завтра же проявиться в полном развитии, надо знать, как готовилась почва для этого. Образование, которое даётся молодому поколению в какой-нибудь стране, позволяет нам предвидеть, какая участь ожидает эту страну. Воспитание, получаемое современным поколением, оправдывает самые мрачные предсказания в этом отношении. Образование и воспитание до некоторой степени могут улучшить или испортить душу толпы.
...образы... можно вызывать посредством умелого применения слов и формул. Искусно обработанные формулы получают действительно ту магическую силу, которая им приписывалась некогда адептами магии. Они могут возбудить в душе толпы самые грозные бури, но умеют также и успокаивать их. Могущество слов находится в тесной связи с вызываемыми ими образами и совершенно не зависит от их реального смысла. Очень часто слова, имеющие самый неопределённый смысл, оказывают самое большое влияние на толпу. Таковы, например, термины: демократия, социализм, равенство, свобода и т. д., до такой степени неопределённые, что даже в толстых томах не удаётся с точностью разъяснить их смысл. Между тем в них, несомненно, заключается магическая сила, как будто на самом деле в них скрыто разрешение всех проблем. Они образуют синтез всех бессознательных разнообразных стремлений и надежд на их реализацию. Ни рассудок, ни убеждение не в состоянии бороться против известных слов и известных формул. Они произносятся перед толпой с благоговением, и тотчас же выражение лиц становится почтительным, и головы склоняются. Многие смотрят на них как на силы природы или сверхъестественные силы. Они вызывают в душе грандиозные и смутные образы, и окружающая их неопределённость только увеличивает их таинственное могущество.
Могущество слов так велико, что стоит только придумать изысканные названия для каких-нибудь самых отвратительных вещей, чтобы толпа тотчас же приняла их. Искусство правителей, а также адвокатов, именно и заключается в том, чтобы уметь обращаться со словами. Главная трудность этого искусства состоит в том, что в одном и том же обществе, но в разных социальных слоях одни и те же слова весьма часто имеют совершенно различный смысл. Внешне в этих общественных слоях употребляют такие же точно слова, но эти слова никогда не имеют того же самого значения.
Главным фактором эволюции народов никогда не была истина, но всегда заблуждение. Толпа никогда не стремилась к правде; она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это прельщает её. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится её повелителем; кто же стремится образумить её, тот всегда бывает её жертвой.
Опыт является, наверное, единственным действительным средством для прочного укрепления какой-нибудь истины в душе толпы и разрушения иллюзий, сделавшихся чересчур опасными. Нужно, однако, чтобы опыт совершён был в широких размерах, и чтобы он повторился несколько раз. Опыт одного поколения обыкновенно не приносит пользы следующему, вот почему лишне пользоваться историческими фактами как примерами. Единственное значение таких демонстраций заключается лишь в том, что они показывают, до какой степени необходимо из века в век повторять опыт, чтобы он мог оказать какое-либо влияние и пошатнуть хотя бы одно-единственное заблуждение, если только оно прочно укоренилось в душе толпы.
...на толпу нельзя влиять рассуждениями, так как ей доступны только грубые ассоциации идей. Поэтому-то факторы, умеющие производить впечатление на толпу, всегда обращаются к её чувствам, а не к её рассудку. Законы логики не оказывают на неё никакого действия. Чтобы убедить толпу, надо сначала хорошенько ознакомиться с воодушевляющими её чувствами, притвориться, что разделяешь их, затем попытаться их изменить, вызывая посредством первоначальных ассоциаций какие-нибудь прельщающие толпу образы. Надо также уметь вернуться назад в случае нужды и, главное – уметь угадывать ежеминутно те чувства, которые порождаешь в толпе. ...Необходимость постоянно менять свою речь сообразно с производимым ею в ту минуту впечатлением заранее осуждает на неуспех всякие подготовленные и заученные речи. В такой речи оратор следит только за развитием своей собственной мысли, а не за развитием мыслей своих слушателей, и уже по этому одному влияние его совершенно ничтожно. ...Предоставим, следовательно, разум философам, но не будем требовать от него слишком большого вмешательства в дело управления людьми. Не при помощи рассудка, а всего чаще помимо него народились такие чувства, как честь, самоотвержение, религиозная вера, любовь к славе и к отечеству, – чувства, которые были до сих пор главными пружинами всякой цивилизации.
Вожди
Во всякую эпоху существует небольшое число индивидов, внушающих толпе свои действия, и бессознательная масса подражает им. Но эти индивиды не должны всё-таки слишком удаляться от преобладающих в толпе идей, иначе подражать будет трудно, и тогда всё их влияние сведётся к нулю. По этой-то причине люди, стоящие много выше своей эпохи, не имеют вообще на неё никакого влияния. Они слишком отдалены от неё.
Обыкновенно вожаки не принадлежат к числу мыслителей – это люди действия. Они не обладают проницательностью, так как проницательность ведёт обыкновенно к сомнениям и бездействию. Чаще всего вожаками бывают психически неуравновешенные люди, полупомешанные, находящиеся на границе безумия. Как бы ни была нелепа идея, которую они защищают, и цель, к которой они стремятся, их убеждения нельзя поколебать никакими доводами рассудка. Презрение и преследование не производят на них впечатления или же только ещё сильнее возбуждают их. Личный интерес, семья – всё ими приносится в жертву. Инстинкт самосохранения у них исчезает до такой степени, что единственная награда, к которой они стремятся, – это мученичество. Напряжённость их собственной веры придаёт их словам громадную силу внушения. Толпа всегда готова слушать человека одарённого сильной волей и умеющего действовать на неё внушительным образом. Люди в толпе теряют свою волю и инстинктивно обращаются к тому, кто её сохранил. Часто вожаками бывают хитрые ораторы, преследующие лишь свои личные интересы и действующие путём поблажки низким инстинктам толпы. Влияние, которым они пользуются, может быть и очень велико, но всегда бывает очень эфемерно. Великие фанатики, увлекавшие душу толпы, только тогда подчиняли её своему обаянию, когда сами подпадали под обаяние известной идеи. Тогда им удавалось создать в душе толпы ту грозную силу, которая называется верой и содействует превращению человека в абсолютного раба своей мечты. Роль всех великих вожаков главным образом заключается в том, чтобы создать веру, всё равно, религиозную ли, политическую, социальную или веру в какое-нибудь дело, человека или идею, вот почему их влияние и бывало всегда очень велико. Из всех сил, которыми располагает человечество, сила веры всегда была самой могущественной. Дать человеку веру – это удесятерить его силы. Великие исторические события произведены были безвестными верующими, вся сила которых заключалась в их вере. Не учёные и не философы создали великие религии, управлявшие миром, и обширные царства, распространявшиеся от одного полушария до другого! Во всех этих случаях, конечно, действовали великие вожаки, а их не так много в истории. Они образуют вершину пирамиды, постепенно спускающейся от этих могущественных властителей над умами толпы до того оратора, который в дымной гостинице медленно подчиняет своему влиянию слушателей, повторяя им готовые формулы, смысла которых он сам не понимает, но считает их способными непременно повести за собой на реализацию всех мечтаний и надежд.
Толпа, повинующаяся вожаку, подчиняется лишь его обаянию, и сюда не примешивается никакое чувство интереса или благодарности. Поэтому-то вожак, обладающий достаточным обаянием, имеет почти абсолютную власть. Вожак очень редко идёт впереди общественного мнения; обыкновенно он следует за ним и усваивает себе все его заблуждения. Способы убеждения, которыми пользуются вожаки помимо своего обаяния, те же самые, что и во всякой другой толпе. Чтобы искусно пользоваться ими, вожак должен, хотя бы даже бессознательным образом, понимать психологию толпы и знать, как надо говорить толпе. В особенности ему должно быть известно обаяние известных слов, формул и образов. Он должен обладать совершенно специальным красноречием, преимущественно заключающимся в энергичных, хотя и совершенно бездоказательных утверждениях и ярких образах, обрамлённых весьма поверхностными рассуждениями. Такой род красноречия встречается во всех собраниях... Всегда легко заставить толпу принять доводы общего характера, если они преподносятся ей в действующих на её воображение выражениях, хотя доводы эти и не подвергались никакой предварительной проверке и даже вряд ли ей доступны. Мы уже несколько раз указывали на особое могущество слов и формул. Надо выбирать такие слова, которые могут вызывать очень живые образы. В интересах вожаков позволять себе самые невероятные преувеличения. На толпу подобные утверждения всегда действуют, и даже тем сильнее, чем они яростнее.
Вожак может быть иногда умным и образованным человеком, но вообще эти качества скорее даже вредят ему, нежели приносят пользу. Ум делает человека более снисходительным, открывая перед ним сложность вещей и давая ему самому возможность выяснять и понимать, а также значительно ослабляет напряжённость и силу убеждений, необходимых для того, чтобы быть проповедником и апостолом. Страшно даже подумать иной раз о той силе, которую даёт человеку с чрезвычайной узостью ума, но обладающему обаянием, какое-нибудь очень твёрдое убеждение. Но для того, чтобы игнорировать всякие препятствия и уметь хотеть, надо именно соединять в себе все эти условия. Толпа инстинктивно распознаёт в таких энергичных убеждённых людях своих повелителей, в которых она постоянно нуждается.
Класс вожаков удобно подразделяется на две определённые категории. К одной принадлежат люди энергичные, с сильной, но появляющейся у них лишь на короткое время волей; к другой – вожаки, встречающиеся гораздо реже, обладающие сильной, но в то же время и стойкой волей. Первые – смелы, буйны, храбры; они особенно пригодны для внезапных дерзких предприятий, для того чтобы увлечь массы, не смотря на опасность... Но энергия этих вожаков, хотя и очень могущественная, держится недолго и исчезает вместе с возбудителем, вызвавшим её появление. Вторая категория вожаков, обладающих стойкой волей, не столь блестяща, но имеет гораздо большее значение. К этой категории и принадлежат истинные основатели религий и творцы великих дел. Умны ли они или ограниченны – всё равно, мир будет всегда им принадлежать! Их упорная воля представляет собой такое бесконечно редкое и бесконечно могущественное качество, которое всё заставляет себе покоряться. Часто не отдают себе достаточно отчёта в том, чего можно достигнуть посредством упорной и сильной воли, а между тем – ничто не может противостоять такой воле – ни природа, ни боги, ни люди.
Способы влияния
Когда бывает нужно на мгновение увлечь толпу, заставить её совершить какой-нибудь акт, например, погибнуть, защищая укрепление или баррикаду, надо действовать посредством быстрых внушений, и самым лучшим внушением является всё-таки личный пример. Однако толпа, чтобы повиноваться внушению, должна быть подготовлена к этому раньше известными обстоятельствами, и главное – надо, чтобы тот, кто хочет увлечь её за собой, обладал особенным качеством, известным под именем обаяния. Когда же дело идёт о том, чтобы заставить душу толпы проникнуться какими-нибудь идеями или верованиями, например современными социальными теориями, то применяются другие способы, преимущественно следующие: утверждение, повторение, зараза. Действие этих способов медленное, но результаты, достигаемые ими, очень стойки. Простое утверждение, не подкрепляемое никакими рассуждениями и никакими доказательствами, служит одним из самых верных средств для того, чтобы заставить какую-нибудь идею проникнуть в душу толпы. Чем более кратко утверждение, чем более оно лишено какой бы то ни было доказательности, тем более оно оказывает влияние на толпу. Утверждение тогда лишь оказывает действие, когда оно повторяется часто и, если возможно, в одних и тех же выражениях. Посредством повторения идея водворяется в умах до такой степени прочно, что в конце концов она уже принимается как доказанная истина. ...часто повторяемая идея в конце концов врезается в самые глубокие области бессознательного, где именно и вырабатываются двигатели наших поступков. Спустя некоторое время мы забываем, кто был автором утверждения, повторявшегося столько раз, и в конце концов начинаем верить ему. После того как какое-нибудь утверждение повторялось уже достаточное число раз и повторение было единогласным, образуется то, что называется течением, и на сцену выступает могущественный фактор – зараза. В толпе идеи, чувства, эмоции, верования – всё получает такую же могущественную силу заразы, какой обладают некоторые микробы. Появление заразы не требует одновременного присутствия нескольких индивидов в одном и том же месте; оно может проявлять своё действие и на расстоянии, под влиянием известных событий, ориентирующих направление мыслей в известном смысле и придающих ему специальную окраску, соответствующую толпе. Это заметно особенно в тех случаях, когда умы уже подготовлены заранее отдалёнными факторами.
Идеи, распространяемые путем утверждения, повторения и заразы, обязаны своим могуществом главным образом таинственной силе, которую они приобретают, – обаянию. Идеи или люди, подчинявшие себе мир, господствовали над ним преимущественно благодаря этой непреодолимой силе, именуемой обаянием. В действительности обаяние – это род господства какой-нибудь идеи или какого-нибудь дела над умом индивида. Это господство парализует все критические способности индивида и наполняет его душу удивлением и почтением. ...обаяние составляет основной элемент всякого убеждения. Сознательно или нет, но существо, идея или вещь, пользующиеся обаянием, тотчас же, путём заразы, вызывают подражание и внушают целому поколению известный способ чувствований и выражения своих мыслей. Подражание чаще всего бывает бессознательным, и именно это и обусловливает его совершенство. ...в генезисе обаяния участвуют многие факторы, и одним из самых главных был всегда успех. Всякий человек, имеющий успех, всякая идея, завладевающая умами, уже на этом самом основании становятся недоступными никаким оспариваниям. Доказательством того, что успех составляет одну из главных основ обаяния, является одновременное исчезновение обаяния с исчезновением успеха. Герой, которого толпа превозносила только накануне, может быть на другой день осмеян ею, если его постигла неудача. Реакция будет тем сильнее, чем больше было обаяние. Толпа смотрит тогда на павшего героя как на равного себе и мстит за то, что поклонялась прежде его превосходству, которого не признаёт теперь. Верующие всегда с особенной яростью разбивают богов, которым поклонялись некогда. Под влиянием неудачи обаяние исчезает внезапно. Оно может прийти в упадок и вследствие оспаривания, но это совершается медленнее. Однако именно такой способ разрушения обаяния гораздо более действен. Обаяние, которое подвергается оспариванию, уже перестаёт быть обаянием. Боги и люди, сумевшие долго сохранить свое обаяние, не допускали оспариваний. Чтобы вызывать восхищение толпы, надо всегда держать её на известном расстоянии.
...всякое общее верование представляет собой только фикцию, которая может существовать лишь при том условии, чтобы её не подвергали исследованию. Общие верования необходимы для поддержки цивилизаций, так как они дают известное направление идеям, и только они одни могут внушить веру и создать долг. Народы всегда сознавали пользу приобретения общих верований, инстинктивно понимая, что исчезновение этих верований знаменует для них час упадка. Лишь только какой-нибудь новый догмат утвердился в душе толпы, он немедленно становится вдохновителем всех её учреждений, её искусства и её поведения. Власть его над душами абсолютна. Люди долга только и мечтают об его реализации, законодатели хлопочут об его применении в жизни, философы же, артисты и литераторы занимаются его разъяснением, воспроизводя его в различных формах. Из основного верования могут, конечно, возникнуть временные побочные идеи, но они всегда будут носить на себе отпечаток того верования, из которого произошли.
Кандидат
Первым условием, которым должен обладать кандидат на выборах, является обаяние. Даже талант и гений не соствляют серьёзных условий успеха. Самое главное – это обаяние, т. е. возможность предстать перед избирателями, не возбуждая никаких оспариваний. Но обаяние не всегда, однако, служит залогом успеха. Избиратель хочет также, чтобы льстили его тщеславию и угождали его вожделениям. Чтобы на него подействовать, надо осыпать его самой нелепой лестью и, не стесняясь, давать ему самые фантастические обещания. Если это рабочий, то надо льстить ему, браня его хозяина; что же касается соперника-кандидата, то надо стараться уничтожить его, распространяя о нём посредством утверждения, повторения и заразы мнение, что он последний из негодяев и что всем известно, как много он совершил преступлений. Незачем, конечно, искать в данном случае чего-нибудь даже похожего на доказательства. Если противник мало знаком с психологией толпы, он станет оправдываться с помощью аргументов, вместо того чтобы отвечать на утверждения противоположными утверждениями, и, конечно, таким образом лишится всяких шансов на успех. Написанная программа кандидата не должна быть чересчур категоричной, так как противники могут ею воспользоваться и предъявить ему её впоследствии; но зато словесная программа должна быть самой чрезмерной. Он может обещать без всяких опасений самые важные реформы. Все эти преувеличенные обещания производят сильное впечатление в данную минуту, в будущем же ни к чему не обязывают. В самом деле, избиратель обыкновенно нисколько не старается узнать потом, насколько выбранный им кандидат выполнил обещания, которые, собственно, и вызвали его избрание. Во всех этих случаях мы можем наблюдать действие тех самых факторов убеждения, о которых мы говорили раньше, обладающих, как известно, магической силой. Оратор, который умеет пользоваться ими, поведёт толпу за собой, куда хочет. Существуют выражения, которые всегда производят одно и то же действие, как бы они ни были избиты. Такой кандидат, который сумел бы отыскать новую формулу, хотя лишённую вполне определенного смысла, но отвечающую самым разнообразным стремлениям толпы, разумеется, может рассчитывать на безусловный успех.
Подача голосов толпы везде будет одинакова и в конце концов всегда будет служить выражением стремлений и бессознательных потребностей расы, всё равно – будет ли эта подача голосов ограниченной или общей... Арифметическое среднее всех избраний во всякой стране служит изображением души расы, а эта душа остаётся почти одинаковой из поколения в поколение. Всё вышесказанное приводит нас ещё раз к заключению, что раса имеет большое значение и что учреждения и правительства играют лишь незначительную роль в жизни народов. Эти последние главным образом управляются душою расы, т. е. наследственными задатками, сумма которых, собственно, и составляет душу расы. Раса и цель удовлетворения насущных потребностей повседневной жизни – вот таинственные властелины, которые управляют судьбами нации.
Парламент
Парламентский режим является идеалом всех современных цивилизованных народов, хотя в основу его положена та психологически неверная идея, что много людей, собравшихся вместе, скорее способны прийти к независимому и мудрому решению, нежели небольшое их число. В парламентских собраниях мы встречаем черты, общие всякой толпе: односторонность идей, раздражительность, восприимчивость к внушению, преувеличение чувств, преобладающее влияние вожаков.
Политические собрания представляют собой именно такое место на земле, где блеск гения всего меньше ощущается. Там имеют значение красноречие, приспособленное ко времени и месту, и услуги, оказанные не отечеству, а партиям. В парламентском собрании успех какой-нибудь речи почти исключительно зависит от степени обаяния оратора, а не от приводимых им доводов. Что же касается неизвестного оратора, выступающего с речью, хотя бы и очень доказательной, но не содержащей в себе ничего другого, кроме этих основательных доказательств, то самое большее, на что он может рассчитывать, – это чтобы его выслушали. Депутат и проницательный психолог Декюб так охарактеризовал образ депутата, не обладающего обаянием: «Заявив место на трибуне, депутат вынимает свои документы, методически развёртывает их и с уверенностью приступает к своей речи… Он ласкает себя мыслью, что ему удастся вселить в душу слушателей свои собственные убеждения. Он тщательно взвесил свои аргументы и, запасясь массой цифр и доказательств, заранее уверен в успехе, так как, по его мнению, всякое сопротивление должно исчезнуть перед очевидностью. Он начинает свою речь, убеждённый в своей правоте, рассчитывая на внимание своих коллег, которые, конечно, ничего иного не желают, как преклониться перед истиной. Он говорит, несколько раздосадованный начинающимся шумом, и тотчас же поражается тем движением, которое возникает в зале. Что же это значит, если не воцаряется молчание? Отчего же такое всеобщее невнимание? О чём думают вот эти, разговаривающие друг с другом? Какая такая настоятельная причина заставила вот того депутата покинуть своё место? Оратор начинает ощущать тревогу, морщит брови, останавливается. Ободряемый президентом, он начинает снова, возвышает голос. Его слушают ещё меньше. Он ещё более напрягает свой голос, волнуется; шум всё усиливается. Он перестаёт слышать сам себя, ещё раз останавливается, потом, испугавшись, что его молчание вызовет неприятный возглас «закрой прения», он снова начинает говорить. Шум становится невыносимым».
Парламентские собрания, достаточно возбуждённые и загипнотизированные, становятся похожими на непостоянное стадо, повинующееся всем импульсам. Оно изображает все преувеличенные чувства, свойственные толпе, и ту чрезмерную изменчивость, которая дозволяет толпе в несколько мгновений пройти всю шкалу самых противоречивых чувствований. Раздоры, подозрения, зависть и попеременно – слепое доверие и безграничные надежды... Никакого чувства законности, никакого понятия о дисциплине; только страхи и иллюзии, не ведающие границ... Спокойствие их может соперничать только с их нетерпением, и свирепость их равняется их кротости. Это свойство ещё не вполне образованного темперамента и результат отсутствия воспитания. Ничто их не удивляет, но всё приводит в замешательство. Дрожащие, боязливые и в то же время бесстрашные и героические, они бросаются в огонь и отступают перед тенью. Им неизвестны следствия и отношения вещей. Столь же быстро приходя в уныние, как и в состояние возбуждения, склонные к панике, они всегда хватают или слишком высоко, или слишком низко и не придерживаются никогда должной меры и степени. Более подвижные, нежели вода, они отражают в себе все цвета и принимают все формы. Какую же основу для правительства могли бы они составить? К счастью, необходимы особенные условия, чтобы все эти черты сделались постоянным явлением в парламентских собраниях.
Эти собрания становятся толпой лишь в известные моменты. В огромном большинстве случаев люди, составляющие их, сохраняют свою индивидуальность, и вот почему собрания могут издавать превосходные технические законы. Правда, эти законы раньше были выработаны каким-нибудь специалистом в тиши кабинета, поэтому, в сущности, они представляют собой дело одного индивида, а не целого собрания. И такие законы, конечно, всегда бывают самыми лучшими и портятся только тогда, когда целый ряд неудачных поправок превращает их в коллективное дело. Деятельность толпы всегда и везде бывает ниже деятельности изолированного индивида. Только специалисты спасают собрания от принятия слишком беспорядочных и нецелесообразных решений, и в таких случаях специалист всегда является временным вожаком. Собрание на него не действует, но зато он сам действует на него.
Несмотря на все трудности, сопряжённые с их деятельностью, парламентские собрания всё-таки являют собой лучшее, что до сих пор могли найти народы для самоуправления, и главное – чтобы оградить себя, насколько возможно, от ига личной тирании. Разумеется, парламент является идеалом правительства, по крайней мере, для философов, мыслителей, писателей, артистов и учёных – словом, тех, кто образует вершину цивилизации. В сущности же, парламентские собрания представляют серьезную опасность лишь в двух направлениях: в отношении насильственной растраты финансов и в отношении прогрессивного ограничения индивидуальной свободы.