Квинтэссенция дьявольского духа

 

               

 
    ПРОЗА В СТИХАХ
               (квинтэссенция дьявольского духа)
Ну, вот еще пример: случилось там со мной такое,
Сейчас врагу не пожелал бы испытать.
Из бухты Русской проводник, по - моему ламут,
Нас выводил в Кроноки. Красивые места,
Тайга не тронутая, топкие болота,
Вулканы, сопки, а главное – доледниковые пихтовые леса.
И озеро Кроноцкое большое, волшебное по красоте своей.
В нем отражались действующие и потухшие вулканы,
Небо, облака и темный лес,
Стеной растущий от подножия вулкана.
Чуть в стороне волнистое течение застывшей лавы
И рядом топкие болота.

Их стороной не только человек, и зверь обходит.
И все живет здесь своей особой жизнью.
Земля гудит и будто недовольна,
Толчками проявляя свой каприз, а может, нрав.
Камни с неба, пепел, гул,
Землетрясение – обычное явление для этих мест.

Но вот особенность была такая:
Там люди долго не живут.
Одни как тени исчезают, другие где-то погибают,
И те бывают, что рассудок свой теряют,
Но некоторые выживают.

Так проводник троих привел туда
На смену тех двоих, которые остались из троих.
Они все нам пересказали, здоровья, счастья,
В жизни пожелали и ушли, ведомые проводником.
А дело в том, что главного они нам не сказали.
Наверно пощадили нас, чтоб не боялись,
И не волков полярных, день и ночь блуждающих в округе.
Медведи, волки, рысь не были нам опасны как живые твари.
И даже топкие болота,
Почти бездонные глубокие ручьи – ничто,
Забавная игрушка.
                ***
Прошел почти что год, и я обвыкся.
С волками научился говорить почти на ты.
В ночном дежурстве во время наблюдений ружье с собой не брал,
А фонарем тропу лесную освещу, и волки разбегутся, пройду как будто бы сквозь строй.
Одной рукой фонарь вращаю как циркулем над головой,
Другой записываю показания приборов.

И так я в двадцать лет как будто бы волков не стал бояться.
Напасти в жизни той не только от волков,
Цинга всех разом посетила.
И я, превозмогая боль, в снегу нашел кедровый стланик.
Набрал его, сварил отвар душистый и смолистый,
Собравшись с духом, выпил я.

Друзьям предложил, те отказались.
На утро вылечился я, они все зубы потеряли.
По просьбе нашей самолет прислали,
Их увезли, а мне замену обещали.
                ***
Проходит день, другой, неделя, месяц: то видимости в сопках нет,
То перевал закрыт, причина есть, а самолета нет.
 Весна настала, лед сошел, теперь ждать осени проводников.
Привычный сон мой был нарушен, молчать в глуши лесной,
В болотной жути, под повседневный волчий вой.
Я не стерпел, схватил ружье и к озеру пошел.
Туда, где был второй не пропуск,
Его все обходили стороной.
Пихтовый лес, нагромождение больших камней, поросших мхом.
Валежник там сырой , замшелый,
Покрытый слизью. Ступив ногой в обманный мох,
Провалишься и меж камней уйдешь туда,
Где солнца луч не проникает,

К нему подходишь, душа сжимается,
Невольно дрожь по телу пробегает.
Собаки пятятся назад, скулят, на лапы припадая,
В глазах застывший страх.
Я смело подошел туда, что было сил вскричал тогда:
-Эй, ты, черт иль сатана, я не боюсь тебя,
Если живой, услышь меня.
Дай мне понять хоть голосом, хоть делом.

Повернувшись, я ушел и к вечеру забыл о просьбе.
Печь истопил, привел в порядок записи дневные,
Поужинал и, как обычно, фитиль убавил в лампе,
Разделся, лег спать и заснул.
Не знаю, долго ль спал я.

Но в друг меня душить какая-то рука взялась
И тяжестью такой мне грудь сдавила, что я проснулся.
Задыхаясь, схватил рукой у горла что-то
Мягкое такое, напрягся, изогнулся и рванул.
Смотрю, мне легче стало,
Вкрутил фитиль, прибавив свет.

Пощупал тело, мокрое от пота. Так прошла ночь.
Днем, привычно делая работу, я мимоходом в зеркало взглянул,
И, ужас, на горле были красных два пятна.
То был не сон? А что тогда?
Так значит, кто-то здесь живет,
Имея руки мягкие, как вата, почти что девичьи.
Таким открытием был я удивлен, и сам уже ждал встречи,
Вот вечер наступил, я, как бывало, чай попил,
Как будто в ожидании гостей полы помыл,
Прибрал в зимовье, в лампы керосин долил.
Поставил их светить по всем углам.
Кровать заправил и простыни сменил.
Разделся, уложился на кровать
И стал лежать – не спать, а ждать.

К приему руки приготовил, чтоб изловчиться и схватить
Так в ожидании лежал и незаметно задремал,
Потом заснул глубоким сном.
И вижу сон, ко мне идет красавица-ламутка
И за руки меня берет, ласкает и
Незаметно для меня их к горлу прижимает.

А я лежу, терплю, с нее влюбленных глаз не отвожу,
Но так в объятиях она сдавила горло,
Что я дышать не смог.
Хочу рукой отнять ее и не могу.
От напряжения глаза открыл,
Перевернулся на бок и себя освободил.
Проснулся я и вижу: одеяло на полу лежит,

И простынь вся измята,
И непонятно почему
Дыхание прерывистое стало.
Как будто в гору я бежал, ни от кого не отставал,
И сердце напряженно билось.
И тут заметил я, как будто опахалом по воздуху
Невидимая тень прошла, да так, что в лампах пламя задрожало.

Дыханье успокоив, лежу и в потолок гляжу,
У самого красавица с ума не сходит.
Рассвет настал, а я лежал, соображая, что же происходит.
Внезапной мыслью озарив себя, я понял,
Что рука была моя, и я во сне душил себя.
Красавица – лишь сон, который по своей вине нарушил.

Так, окрыленный сном, взбодренный свежей мыслью,
Я целый день себя работой утруждал,
А к вечеру устал.
Пред сном сходил на озеро, помылся,

А в зеркало, когда взглянул, еще два красных отпечатка увидал.
Итак, на горле было их четыре.

Проделав все, как ритуал, я лег в кровать на спину,
А руки вытянув по швам, к своей кровати привязал,
Чтоб не мешали мне во сне с красавицей общаться.
Лежу и жду, когда наступит сон,
А тишина кругом как будто гробовая:
За сотни километров ни души,
Возможно, души есть, а вот людей уж точно нет.

Приблизился привычный волчий вой,
И я по вою узнаю, куда переместилась волчья стая.
Не полениться встать и посмотреть в окно –
Увидеть можно их живых, не только тени.

Со мною рядом, на стене, закрыв меж бревен щели,
Медвежья шкура с потолка свисала вниз до пола.
Видать, огромный был медведь, раз не вместился мне на стену.
Чуть в стороне прибита шкура волка и оленя.
И так все стены
Покрыты шкурами зверей, животных.
А потолок как у людей – оббит сухою штукатуркой.
                ***
Вдруг где – то в глубине раздался гул из-под земли,
И все отчетливей он приближался.
Ну, началось дрожанье стен, позвякивание на столе посуды.
И был толчок такой, что стены заскрипели,
Потом все заходило ходуном, и волки перестали выть,
Как по команде, вдруг попадали на лапы,

Чтоб не дрожать, а переждать толчки земли,
Положив морды умные на лапы.
Потом накренилась земля, и сразу дом перекосило,
А я лежал вниз головой, и мне лежать так неудобно было.
Все думал, что еще толкнет, немного землю развернет
И дом, как прежде был, оставит.

А дом скрипел, земля по-прежнему гудела.
Дождался я, когда прошло землетрясение очередное.
Встал, выровнял кровать, положив доски под нее,
И, снова пристегнув себя, лег в ожидании красотки.
Я ждал ее и мог сказать,
Что обними меня покрепче, ламутка, дорогая.

Но обними, а не души, возможно, жизнь, когда-нибудь                Мне пригодится.
Я не боюсь расстаться с ней,
Но я еще совсем молоденький парнишка.
А у меня сестренка есть, наверно мама плакать будет.
Я все лежал и рассуждал, но сон сморил меня,
И я от мира, словно выключатель, отключился.
Она не стала долго ждать,
Приятною улыбкой  улыбаясь,
Легко приблизилась ко мне, как будто к поцелую
Навстречу к ней, к ее губам, пронзенный стрелами любви,
Я устремился весь, вытягивая шею.
Но не успел коснуться губ,

А обняла она меня уж очень крепко.
И будто мягкой грудью придавила рот и нос,
Перехватила полностью мое дыханье.
И я с собой не совладал, рванулся,
Чтобы ее руками сбросить, но крепкие ремни меня держали
Я извивался и стонал,

И уж когда невмоготу мне стало,
Собрался с силой, взвыл как зверь,
Напрягся так, что вся кровать прогнулась.
Порвав ремни, схватил ее и стал давить со всею силой.
И сразу же прроснулся я от страшной боли
И понял, что я руками грудь свою терзал.

Вскочил с кровати, к зеркалу метнулся
Смотрю, добавились еще таких же два пятна.
А в это время дверь на улицу открылась и закрылась,
Как будто кто-то вышел или невидимый зашел.
Схватив ружье, я зарядил жаканом и выстрелил
По мнимой цели.

Чуть рассвело, я взял ружье и патронташ с жаканами, картечью.
Пошел к не пропуску, собаку взял,
Но только подходить туда пес заупрямился,
Как вкопанный стоял на месте.
Я без него туда пошел,
А там ругался и кричал, стрелял жаканами по чернолесью.

Да, там я был не человек, а зверь свирепый, дикий и совсем безумный.
Я воевал, тогда не знал,
Что грань переступил земную.
И дело в том, был не обман то я достал
Квинтэссенцию дьявольского духа.
Там постреляв, пришел домой,
Решил покончить жизнь самоубийством.

Как будто бы на волка ружье картечью зарядил,
Встал у окна, к кровати ближе.
Курок взведен, последний вдох…
Через окно решил проститься с белым светом.
Я голову поднял, на улицу взглянул.
О Боже! Предо мной олень стоит, а я охотник.
И тут на вскид поднял ружье и выстрелил через окно,
Да так, что в раме стекла разлетелись.
Забыв о всем, я выскочил добить его
Смотрю, оленя нет, и следа нет
Я понял, что со мной неладное творится.

Я постоял, порассуждал, сказал себе:
Жить надо, ведь ты еще молоденький парнишка.
По радиостанции сказали мне, не жди замены.
Не можешь жить один, скажи.
Проводника пришлем через неделю.
Не стал я ждать проводника и через два часа
Ушел в обратный путь через вулканы, немного более ста километров.
После меня отправился туда из Риги Федор,
Спокойный, добродушный был,
Через неделю там он застрелился.

Комиссия признала, там людям жить нельзя.
Работу на зимовье прекратили.