Подлость часть4

 


В кабинет парторга был вызван заместитель директора.
— Военнопленных японцев приняли?
— Да, — ответил заместитель, — они размещены в бараке.
— Кто привёз? — небрежно спросил прикомандированный подполковник.
— Демобилизовавшийся Лавринович Антон Антонович. Я до войны его знал. Он хочет работать у нас, очень хороший и надёжный шофер.
— Чтоб духу его здесь не было, — не скрывая раздражения, приказал подполковник.
Недоуменно пожав плечами, заместитель вышел из кабинета и позвонил завгару:
— Петрович, под любым предлогом откажи Антону в приёме на работу.
— Я только что пообещал ему новую машину, — ответил завгар.
— А теперь отказывай.
— Да что происходит? — недоумевая, спросил Петрович.
— Не знаю, — ответил зам, — выполняй приказ. Кстати, предложи ему работу в Саралинском леспромхозе, на лесовозе лес из делян вывозить. Там политические заключённые работают. Жалко мужика, но ничего не поделаешь, начальству подчиняться надо, ему видней.
Антон перевез семью в Саралинский леспромхоз, где ему была предоставлена квартира. Заработки оказались неплохими, он купил коров себе и сестре Софье. Жизнь как-то сама собой становилась размеренной, уходили из памяти годы войны. Жена родила ещё одну дочку, назвали Людой. Антон радовался жизни, за которую стоило воевать. И так бы всё и шло своим чередом, но подполковнику не давало покоя даже отдалённое соседство с Антоном. Он решил избавиться от него навсегда. Пользуясь властью над заключенными, он спланировал убийство Антона. Трое подосланных зэков, зная Антона, не решились открыто пойти на его убийство. Они убили одного из проигравших в карты ударом молотка по голове. На Нижнем стане, в посёлке Гидра, у мраморного завода они подбросили труп под колёса лесовозного прицепа. Следователь признал вину шофёра. И Антон предстал перед судом, ему присудили семь лет колонии строгого режима в минусинской тюрьме. Не помогли деньги, врученные адвокату, хоть для этого и пришлось продать корову.
Через семь лет Антон вернулся в леспромхоз. Молодой завгар, принимая Антона на работу, в разговоре нелестно отозвался о нём:
— Да какой ты фронтовик? И тем более шофер, ты — зек из штрафбата! Тебе нельзя доверять хорошую машину.
Он предложил Антону старый разбитый лесовоз, от которого все отказывались. Сутками, занимаясь ремонтом в мороз и слякоть на открытой территории гаража, Антон сумел восстановить машину и, чтобы прокормить семью, возил лес по опасной лежнёвке, из самых отдалённых делян, в которые    направлял диспетчер. Иногда он брал с собой в лесную деляну младшего сына Софьи. В ожидании погрузки племяш сидел в домике, греясь у железной печки вместе с рабочими-заключёнными — бывшими полицаями, власовцами, бандеровцами — отбывающими свой срок в закрытой зоне на Юзике. Там племянник случайно оказался свидетелем разговора, который укрепил в нём веру, что его дядя — герой.
— А я тебя сразу узнал, — обратился к Антону один из бывших полицаев-бандеровцев. Помнишь, кто тебя пнул? Считай, ты мой должник, напарник застрелил бы тебя. Но для тебя худший враг не я, а тот капитан, что сидел с тобой в сарае.
И он рассказал всё о планировавшемся издевательстве над Антоном.
— Да мы бы и капитана повесили, но видимо не судьба. Видать, он и здесь достал тебя? — вопросительно взглянув в глаза Антону, спросил заключённый, — Ты до сих пор не догадываешься, что по его указке тебе подстроили подлянку на семь лет?  Я вижу и начальство  тебя не очень жалует, раз к нам в проклятущее место постоянно выписывает путевки.  Неужели ты не спрашивал себя, ради чего на фронте жизнью рисковал? Я-то на войне напрасно не терял время, грабил при случае. «Для кого война, а для кого и мать родна». Да и капитан не промах, карьеру успел сделать, а ты геройство проявлял ради чего? Чтобы прозябать здесь, вместе с нами влача жалкое существование?
У Антона нервно сжимались пальцы в кулаки, с большим трудом ему удавалось владеть собой, чтобы не опустить их на голову бывшего полицая. Он молча выкурил самокрутку:
— Пойдём племяш.
На улице Антон глубоко вздохнул, посмотрел на племянника, и, медленно расставляя слова, начал говорить ему:
— К сожалению, мародеры также имеют право на жизнь, этого пока никто не отменял. Но запомни — эти люди очень опасны. Что самое страшное, их трудно узнать в повседневной жизни. Они много говорят о любви к Родине. Но как  её любят, об этом  умалчивают, потому, что  любят её, как дойную корову: без молока она им не нужна. Они её продадут или сдадут на мясо.
— А вы Родину как любите, дядя Антон? – спросил племянник.
— Так же, как ты любишь свою мать, — не задумываясь, ответил Антон. — Моя доля, мой крест, и неважно в каком состоянии она оказалась. Пройдёт время, эти бандероцы отсидят свой срок и выйдут на свободу, возможно, тебе в жизни с ними работать придётся. Запоминай глаза и взгляды подобных негодяев, они у всех  одинаковы. И всегда об этом  помни. Не путай их с невинно осуждёнными, таких здесь тоже много.
Потом Антон о чём-то думая, долго смотрел на тёмный лес, плотным кольцом окружающий. Медленно повел взглядом по вершинам деревьев, и, отведя его на эстакаду, рукой указал племяшу на призрачные силуэты людей, медленно передвигающиеся в густом сорокаградусном морозном тумане.  На эстакаде под конвоем  работали   заключенные — враги народа. Они молчаливо перемещались, с поднятыми вверх руками, по покатам толкая впереди себя лиственные хлысты. Там шла тихая погрузка леса на машину с прицепом. Тяжёлые деревья с трудом поднимались, иногда срываясь скатывались вниз. Кто-то придавленный истошно кричал, громко ругался. Если он не мог продолжать работать, его отправляли в сторожку.    Не найдя свободного  места у железной печки,  он пробирался в холодный угол, чтобы остаться наедине со свалившимся на него несчастьем.  А на эстакаде, после короткой разборки находили виновного, сразу же наказывали. Потом все звуки прекращались, и наступала страшная тишина — разрывал ее только окрик, сопровождаемый бранной командой бригадира. После чего, лесина подталкиваемая руками заключенных, медленно скрепя по покатам,  поднималась вверх, повторяя незаконченный путь .
  Антон глубоко вздохнул, а затем, надтреснутым, хриплым, простуженным голосом обратился к кому-то невидимому:
— Я думал, что ужасней штрафбата ничего быть не может. А теперь вижу, что  ужаснее его вот эта жизнь. И ещё, племяш, запомни мои слова, которые я сейчас тебе скажу. Бояться надо не явных врагов, идущих в бой, а людей у власти, тайно ненавидящих тебя. Они не убивают, но умело превращают твою жизнь в повседневный ад. Это как раз мой случай.
Шло время, фронтовики в торжественной обстановке в леспромхозном клубе получали свои награды. Антона в списках награждённых не было. Боевые награды не доходили до него. Местная власть считала, что он недостоин получать их с почётом, в одном ряду с другими фронтовиками. И поэтому вручены были  втайне от людских глаз, уже на смертном одре, в полутёмной комнате с зашторенными окнами.
 — Племяш, — обратился к племяннику умирающий Антон, — возьми медали. Они пригодятся тебе для игры в чику.
Племянник бережно взял медали из рук работницы сельсовета, и положил  в большую остывающую ладонь Антона.  Он видел, как его рука вздрогнула, и одинокая слеза скатилась из  полузакрытых  глаз, умирал солдат своей страны. ....