Легко на сердце от песни

 
........................................................

Не любила я в детстве свадьбы - мне было всегда жаль невесту,
а гости так вели себя, как бесы. Частушки, как раз и поют на свадьбах.
Вот и не знаю я частушек. Папа играл на гитаре. Однажды я услышала от него
припевку, запомнила её:
 
Дорогие все поснули - дорогой
сидел на стуле.

Мама играла на балалайке, она подпевала частушки, но они мне совершенно
не нравились:

Сколько раз из-за вас
Плакала, томилась.
Сколько раз из-за вас
К речке становилась...

Плохая частушка: утопиться хотела.

И где-то я услышала хулиганские частушки.
Глядя на пальцы мамы, игравшей на балалайке, поняла простенькую
частушечную игру и скоро сама стала наигрывать.
Когда к нам приходила моя бабушка, я хватала балалайку,
играла и пела для неё:

Он прижал меня к загнетке,
Ой, святы Боже, святы крепки.

Очень богомольная и суровая бабушка проходила,
пряча улыбку. Молчала. И все молчали - ни одобрения, ни порицания.
А я уже пела ещё одну, такую же:

Он прижал меня к иструбу,
Я кричу: порвёшь мне шубу!

На этом мой репертуар заканчивался.
Я уходила для своих занятий в другую комнату,
но чутко прислушивалась: как только бабушка начинала что-то
рассказывать, я тут-как тут. Слушала, не пропуская
ни единого слова.

И вот уже совершенно взрослая... вдовствующая, я заметила,
что мама, со своим неизменным вязанием в руках,
какая-то грустная сидит.
Я постаралась развлечь её. Бегом за пианино и,
помогая себе тремя аккордами, затянула почти фальцетом:

Мимо нашего двора
Пронесли покойника.
У этого покойника
Выше подоконника!

Чушь несусветная, а мама опустила руки и молча, часто-часто моргая,
смотрит на меня... И я, как в детстве, сразу ушла в другую комнату.
Посмотрев в щёлку между дверью и притолокой, я увидела, что мама беззвучно смеётся.

Трудно поверить, но похороны мне нравились: всё пристойно,
волновало горе окружающих, пение и чтение... Но я боялась и теперь
боюсь мертвецов.
Ночью я сплю светлее, чем в полумраке. Без света я просто умру от жути.
Мама даже пробовала отучить меня бояться мёртвых.

- Надо взять мертвеца, - говорила почти таинственно, - за ступню,
когда он в гробу лежит, и сказать ему три раза:

- Не я тебя боюсь, а ты меня бойся!

От этой кошмарной угрозы мертвецу у меня волосы на голове зашевелились,
но я успела заметить, как странно сузились глаза у мамы
и она мелко-мелко затряслась!
"Мама, наверное, и сама сильно испугалась", - подумала я.
Да разве можно не испугаться, а тем более, такое проделать?!."

На почве этих страхов иногда с горечью задумываюсь:
Придёт время и меня кто-то будет бояться.

В такую минуту застал меня младший сын-студент. Что-то у него щёлкнуло -
видимо, тоже развеселить меня захотел, и он запел во всё горло басом:

- Ой, ты мама, мая ма -а- ма-а-а-а!
Не хади, не хади праважать да ваенка-ма-а-тааа!

Здоровенный, мышечный, он выводил так безбожно фальшивя,
маршируя при этом, что я обо всём забыла,
у меня сузились глаза, и я... мелко-мелко... затряслась...