Глава 2 "Первые уроки в искусстве обучать"
По мере того, как мы ехали, мой дух оживился, и я начала с удовольствием созерцать новую жизнь, в которую входила. Но, хотя был только конец сентября, тяжёлые облака и сильный северо-восточный ветер делали день очень холодным и унылым. Путешествие казалось долгим, так как Смит заметил, что дороги были «тяжёлыми», и его лошадь тоже была тяжела: она взбиралась на холмы и карабкалась вниз, и снисходительно бежала рысью только там, где дорога шла ровно или по невысоким холмам, которые редко случались в этой неровной местности, так что мы добрались до места назначения только в час дня. Однако когда в конце концов мы въехали в широкие железные ворота, проехали по ровной дороге для экипажей, обсаженной молодыми деревцами, и приблизились к новому, но внушительному особняку Велвуд, поднимаясь над тополиными рощами с грибами, у меня дрогнуло сердце, и мне захотелось, чтобы это было парой миль дальше. В первый раз в жизни я должна была остаться одна, отступать было некуда. Я должна войти в этот дом и представиться его странным обитателям. Но как это следовало сделать? Правда, мне было почти 19 лет, но из-за моей уединённой жизни и защищающей заботы мамы и сестры я хорошо знала, что многие пятнадцатилетние девочки или девочки ещё моложе были наделены даром вести себя, как настоящие женщины, и были гораздо раскованнее и увереннее, чем я. Однако, миссис Блумфилд была доброй матерью, я должна была справиться хорошо, в конце концов, и с детьми я найду общий язык вскоре, а с мистером Блумфилдом мне придётся общаться мало, как я надеялась.
«Будь спокойна, будь спокойна, что бы ни случилось», - сказала я себе, и, действительно, я хранила это решение так хорошо и была так поглощена тем, что успокаивала свои нервы и бунтарское биение сердца, что, когда меня провели в холл в присутствие миссис Блумфилд, я чуть не забыла ответить на её вежливое приветствие, и меня потом поразил тот факт, что те немногие слова, что я сказала, были произнесены голосом полусонной или полуживой. Леди также имела довольно холодные манеры, как я поняла, когда у меня было время поразмыслить. Она была высокой, худощавой, величественной женщиной с густыми чёрными волосами, холодными серыми глазами и крайне жёлтым цветом лица.
Однако с должной вежливостью она показала мне мою спальню и оставила меня в ней, чтобы я могла немного освежиться с дороги. Когда я посмотрела на себя в зеркало, моя наружность смутила меня: холодный ветер обветрил мои руки до красноты, развил и спутал волосы, сделал лицо бледно-пунцовым. В добавок к этому, мой воротничок был ужасно смят, платье забрызгано грязью, мои ноги были обуты в тяжёлые новые ботинки, и пока чемоданы не принесли в мою комнату, ничего нельзя было поделать. Поэтому я причесала волосы, как могла, расправила упрямый воротничок и, топая, спустилась на 2 пролёта вниз, философствуя при ходьбе, и с некоторыми трудностями нашла дорогу в комнату, где миссис Блумфилд ожидала меня.
Она провела меня в столовую, где был накрыт семейный ланч. Передо мной стоял бифштекс и полу-остывшая картошка, и пока я ела их, она сидела напротив и смотрела на меня (как я думала), пытаясь поддерживать что-то похожее на разговор. Он состоял большей частью из череды банальных замечаний, сделанных с чопорной холодностью, но в этом, возможно, было больше моей вины, чем её, так как я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не была способна поддерживать разговор. Фактически, моё внимание почти полностью было поглощено обедом: не из-за волчьего аппетита, но из-за жёсткости бифштекса и онемения моих рук, почти парализованных пятичасовым пребыванием на холодном ветру. Я бы с радостью съела картошку и не ела мясо, но при том, что большой кусок последнего лежал на моей тарелке, я не могла высказать невежливость и не есть его. После многих неловких и безуспешных попыток разрезать его ножом или разорвать вилкой, чувствуя взгляд леди на себе, я, наконец, сжала нож и вилку в кулаках, как двухлетний ребёнок, и заработала со всей небольшой силой, на которую я была способна. Но при этом следовало извиниться. С легким принуждённым смешком я сказала: «Мои руки так занемели от холода, что я с трудом могу орудовать ножом и вилкой».
- Смею сказать, сегодня действительно холодно, - ответила она с ледяной невозмутимостью, которая не приободрила меня.
Когда церемония была закончена, она вновь привела меня в гостиную, где позвонила и послала за детьми.
- Они не блещут образованием, - сказала она, - потому что у меня почти нет на это времени, и до этого момента мы считали их слишком маленькими, чтобы нанимать гувернантку, но я считаю их умными детьми, особенно мальчика. Он – украшение семьи: великодушный, благородный, которого нужно направлять, но не управлять им, и он всегда говорит правду. Он презирает ложь.
Это была хорошая новость.
- За его сестрой Мери-Энн нужно будет присматривать, - продолжала она, - но, в целом, она очень хорошая девочка: хотя я хочу вывести её из детской как можно больше, и ей сейчас почти 6 лет, она может научиться плохим манерам у нянек. Я распорядилась, чтобы её колыбельку поставили в вашей комнате, и если вы будете так добры, чтобы присматривать за тем, как она умывается и одевается и заботиться о её одежде, ей больше не понадобится нянька.
Я ответила, что буду рада, и в это время мои ученики в сопровождении 2 младших сестёр вошли в комнату. Мастер Том Блумфилд был высоким мальчиком 7 лет довольно крепкого сложения с льняными волосами, голубыми глазами, маленьким курносым носиком и цветущим цветом лица. Мэри-Энн тоже была высокой девочкой, немного тёмной, как её мать, но с круглым лицом и румяными щеками. Второй сестрой была Фанни, хорошенькая маленькая девочка. Миссис Блумфилд уверила меня в том, что она была очень нежным ребёнком, и ей требовалось ободрение. Она ещё ничего не учила, но через несколько дней ей исполнится 4 года, и она должна будет учить свой первый урок по алфавиту, и её поведут в классную комнату. Третьей сестрой была Харриет: толстый весёлый игривый ребёнок 2-х лет, которая понравилась мне больше всех остальных, но с ней у меня не будет общения.
Я заговорила со своими маленькими учениками как можно приветливее, но с небольшим успехом, так как присутствие их матери неприятно давило на меня. Они же, в свою очередь, совершенно не стеснялись. Они казались храбрыми, живыми детьми, и я надеялась, что мы скоро подружимся – особенно с мальчиком, о чьём чудесном характере я слышала от его мамы. В Мери-Энн была какая-то манерность и желание быть замеченной, что я с сожалением увидела. Но её брат привлекал всё моё внимание. Он стоял между мной и камином, сжав руки за спиной, разговаривая, как оратор, время от времени прерывая свою речь укором сёстрам, когда они слишком сильно шумели.
- О, Том, какой ты милый! – воскликнула его мама. – Иди и поцелуй мамочку, а затем покажи мисс Грей твою классную комнату и твои новые книги.
- Я не стану целовать тебя, мама, но я покажу мисс Грей мою классную комнату и мои новые книги.
- И МОЮ классную комнату, и МОИ новые книги, Том, - сказала Мери-Энн. – Они и мои тоже.
- Они МОИ, - ответил он решительно. Пойдёмте, мисс Грей, я провожу вас.
Когда комната и книги были показаны мне с некоторой перепалкой между братом и сестрой, которую я изо всех сил постаралась утихомирить, Мери-Энн показала мне свою куклу и была очень говорлива о её одежде, кроватке, комоде и прочих аксессуарах, но Том сказал ей притихнуть, что мисс Грей должна увидеть его лошадку-качалку, которую он с шумом вытащил из угла комнаты в её середину, громко призывая меня посмотреть на неё. Затем, приказав сестре держать вожжи, он сел на лошадку и заставил меня 10 минут стоять рядом, созерцая, как браво он пользовался хлыстом и шпорами. В то же время я восхищалась красивой куклой Мэри-Энн и всеми её принадлежностями, и затем сказала мастеру Тому, что он был великолепным наездником, но я надеялась, что он не будет так много использовать хлыст и шпоры, когда будет править настоящим пони.
- Конечно, буду! – сказал он, налегая с удвоенным пылом. – Я его быстро отделаю! Клянусь!
Это шокировало меня, но я надеялась со временем переделать его.
- Теперь наденьте чепчик и шаль, - сказал маленький герой, - и я покажу вам мой сад.
- И МОЙ, - сказала Мери-Энн.
Том поднял кулак в угрожающем жесте, она издала громкий крик, спряталась за меня и показала ему рожу.
- Том, ты не должен бить сестру! Надеюсь, я никогда не увижу этого.
- Иногда увидите. Я вынужден делать это время от времени, чтобы держать её в порядке.
- Но это не твоё дело – держать её в порядке. Это…
- Идите и наденьте чепчик.
- Не знаю: сегодня так пасмурно и холодно, кажется, пойдёт дождь, а я проделала долгое путешествие.
- Не имеет значения – вы ДОЛЖНЫ пойти, я не буду слушать отговорок, - ответил важный маленький джентльмен. И, так как это был первый день нашего знакомства, я подумала, что должна исполнить его просьбу. Для Мери-Энн было слишком холодно выходить, поэтому она осталась с мамой, к большому облегчению её брата, который хотел, чтобы я принадлежала только ему.
Сад был большим и выполнен со вкусом: рядом с роскошными георгинами были ещё некоторые цветы, но мой компаньон не дал мне времени полюбоваться ими. Я должна идти с ним по мокрой траве, к отдалённому уголку – самому важному месту здесь, потому что там располагался ЕГО сад. Там были 2 круглые клумбы, засаженные различными растениями. На одной был красивый розовый куст. Я остановилась, чтобы полюбоваться его прекрасными цветами.
- О, не обращайте внимания! – презрительно сказал он. – Это сад Мери-Энн. Смотрите, вот мой.
После того, как я осмотрела каждый цветок и услышала исследование о каждом растении, мне было позволено уйти, но сначала с большой важностью он сорвал первоцвет и преподнёс его мне, словно оказывая мне большую честь. На траве в его саду я увидела конструкции из палок и верёвок и спросила, что это.
- Силки для птиц.
- Почему ты ловишь их?
- Папа говорит, что они вредят.
- И что ты делаешь с ними, когда поймаешь?
- Разное. Иногда я отдаю их кошке. Иногда режу на кусочки перочинным ножом. Иногда жарю живьем.
- Но почему ты делаешь такие ужасные вещи?
- По двум причинам: во-первых, посмотреть на то, как долго они будут жить, во-вторых, попробовать их на вкус.
- Но разве ты не знаешь, что только очень испорченные мальчики делают так? Помни о том, что птицы чувствуют так же, как мы с тобой. Подумай, как бы ты чувствовал себя на их месте?
- О, чепуха! Я – не птица и не чувствую того же, что они.
- Но иногда ты обязательно будешь чувствовать, Том. Ты слышал о том, куда попадают злые люди, когда умирают, и если ты не прекратишь мучить невинных птиц, помни о том, что ты тоже попадёшь туда и будешь страдать так же, как ты заставлял страдать их.
- О, не буду! Папа знает о том, что я делаю с ними, и никогда не упрекает меня в этом. Он говорит, что делал то же самое, когда был мальчиком. Прошлым летом он дал мне гнездо с маленькими воробьями и смотрел на то, как я отрываю их ноги, крылья и головы и ничего мне не сказал, кроме того, что они – гадкие создания, и я не должен пачкать брюки из-за них. Дядя Робсон тоже был здесь, он смеялся и сказал, что я – хороший мальчик.
- Но что говорит твоя мама?
- О, ей всё равно! Она говорит, что жаль убивать хороших певчих птиц, но с гадкими воробьями, мышами и крысами я могу делать всё, что захочу. Так что теперь, мисс Грей, вы видите, что не только испорченные мальчики делают это.
- Я так не думаю, Том, и, возможно, твои папа и мама тоже изменили бы своё мнение, если бы больше подумали об этом. Однако, - добавила я про себя, - они могут говорить, что хотят, но ты не сделаешь ничего подобного, пока в моей власти предотвратить это.
Затем он повёл меня через газон смотреть на силки для кротов, затем – на гумно, смотреть на силки для ласок, в одном из которых, к его большой радости, лежала мёртвая ласка. Затем – в конюшню, смотреть не прекрасных лошадей, а маленького крепкого жеребёнка, которого, как он сказал мне, откармливали специально для него и на котором он будет ездить, как только его обучат. Я пыталась развлечь мальчика и слушала его болтовню так снисходительно, как только могла, так как думала, что если он вообще способен на какие-то чувства, я попытаюсь завоевать его симпатии, и потом, через некоторое время, я смогу указать ему на его заблуждения, но я напрасно искала в нём тот великодушный благородный дух, о котором отзывалась его мать, хотя видела, что в нём была определённая быстрота и проницательность, когда он давал себе труд проявить их.
Когда мы вернулись в дом, было почти время для чая. Мастер Том сказал мне, что так как папы не было дома, он и Мери-Энн будут пить чай с мамой, как привилегия, и что она всегда ужинала с ними во время ланча по такому случаю, вместо 6 часов. Вскоре после чая Мери-Энн пошла спать, но Том развлекал нас своей компанией и разговорами до 8 часов. После того, как он ушёл, миссис Блумфилд далее разъяснила мне характер своих детей, и чему они должны были учиться, и как с ними следовало управляться, и предупредила меня, что обо всех их недостатках я должна была ставить в известность только её. Моя мама ранее предупредила меня о том, что я должна как можно меньше упоминать о них, потому что никому не нравится, когда говорят о недостатках их детей, поэтому я сделала заключение о том, что буду молчать. В половине десятого миссис Блумфилд предложила мне принять участие в скромном ужине из холодного мяса и хлеба. Я была рада, когда он закончился, и она взяла свечу и удалилась на отдых, потому что, хотя я хотела, чтобы она понравилась мне, её компания очень досаждала мне, и я не могла не чувствовать, что она была холодной, властной и категоричной, что было совершенно противоположным тому портрету добросердечной матроны, которую рисовали мне мои мечты.