1.
В 1969-ом году, после окончания второго курса института, я получила царский подарок — поездку в Крым, на целый месяц! Двоюродный брат Семён с женой Эмилией, по-домашнему Милей, пригласили поехать с ними с одним условием: они меня кормят и поят, не пристают с глупостями, но и я даю им возможность насладиться отпуском, передохнуть хоть иногда от двоих малолетних детей — семилетней дочки Аллочки и её ровесника Николки — сына Милиной подруги Нины. Аллочка особых усилий по уходу не требовала, зато за Николкой нужен был глаз да глаз, рядом с ним даже спокойная как удав Аллочка становилась неуправляемой. Но на что только не пойдут родители, чтобы их чадо побыло на море не месяц, а целых два! И не на Финском заливе, а в Крыму! Миля с Ниной скооперировались: Нина поехала в июне с обоими детьми в Крым, сняла по чьей-то рекомендации жильё в поселке неподалеку от Феодосии на 4 недели, мы же должны были приехать в июле и сменить её — остаться с детьми ещё на 4 недели. А от меня требовалось периодически заниматься тем, чем занимаются теперешние бебиситеры.
Мама с папой выделили мне аж 100 рублей, что при тогдашних ценах в частном секторе было вполне разумной суммой: за место брали всего 1 рубль в день, на проезд туда и обратно должно было хватить сороковника, итого — 68 рублей (28 плюс 40), оставалось еще 32 рубля — на развлечения, при моих невеликих запросах этого было более чем достаточно.
С билетами нам повезло — не было билетов на поезд до Феодосии, но почему-то были билеты на самолет до Симферополя, причем, о счастье! именно на нужную нам дату — 2 июля. Никто из нас до тех пор не летал самолётом, никто не был в Крыму, отдыхали только на Балтике, поэтому все были счастливы, не только я, но и Семён с Милей! О том, как мы будем оттуда выбираться, где возьмем билеты на обратную дорогу, мы как-то не задумывались. А ведь взять билеты туда и обратно не было возможности, только в один конец. Ну, все же как-то добираются, и мы доберемся, не война ж в конце концов.
Откуда взялись свободные места в самолете, мы поняли сразу, как только сели в него. Самолет был внеплановый. Пассажиров разместили во втором салоне, закрыли шторку, а потом на борт взошли 4 человека — какая-то то ли правительственная, то ли партийная делегация, но не очень высокого ранга, раз они все-таки летели не в совершенно пустом самолете. Но мне запомнился мой первый полёт тем, как плавно мы летели, как осторожно! Нигде нас не тряхнуло, ни разу не качнуло, даже гула двигателей почти не было слышно, а посадка была настолько мастерской, что мы даже не почувствовали, когда коснулись земли! И ведь это был ИЛ-18, даже не ТУ, тем более не какой-нибудь современный Боинг. Потом, когда я уже стала регулярно летать, я поняла - это было не правило, а исключение! То ли с погодой нам повезло, то ли лётчик действительно был профессионалом высшего класса, но ни разу больше мне не довелось испытать в полёте такое ощущение абсолютного покоя. Вечно то ямы, то турбуленции, то уши закладывает...
В Береговом нас уже ждала худая, как палка, дочерна загоревшая Нина, вид при этом имевшая довольно-таки замученный, а вовсе не отдохнувший. Бедняга, одна с двумя малолетними детьми, ни минуты покоя... Укатали сивку крутые горки. Передача детей прошла как по нотам, и Нина укатила домой в Ленинград, отдыхать от своего отпуска. А мы остались, у нас-то всё было распланировано, нас было трое на двоих семилетних детей.
И началась отпускная жизнь. Разместились мы в домике, принадлежавшем комендантше луганской турбазы. Она нам сдала две комнаты, в одной спали Сёма с Милей, в другой — я с детьми. Убирала в домике дочка комендантши Настя, во дворе был огород, в нем разрешалось рвать овощи — огурцы, помидоры - без дополнительной оплаты. Но мы старались не наглеть, Семён почти каждый день ездил с утра пораньше на рынок в Феодосию, приезжал, нагруженный под завязку: сливы, абрикосы, персики, молодая картошка, копченая рыба, свежайший хлеб, яйца, молочные продукты... С обедами дело решалось просто: мы захватили с собой ящик говяжьей тушенки, китайские консервы "Курица в желе", шпроты и гречку, добытые по блату. Миля же не собиралась каждый день готовить на всю ораву разносолы на примусе, она тоже приехала отдыхать, а не батрачить на нас, тем более что мы все были не против консервов, они прекрасно подходили для приготовления быстрых блюд, не требовавших особых усилий: из них варились супы, борщи, их ели на второе попеременно то с картошкой, то с макаронами, то с гречкой, овощи и фрукты были в изобилии — чего еще желать?
Позавтракав, все отправлялись на море. Но Миля с Сёмой уходили с моря рано, часов в 12, они были белокожие и боялись обгореть, я же успела загореть ещё дома, во время сессии, а детишки за июнь, проведенный с Ниной, и вовсе почернели, так что мой братец с женой спихнули их на меня почти полностью. Мы с детьми почти весь день проводили на море — с небольшим перерывом на обед и послеобеденный сон.
Вот тогда-то я и узнала, что из себя представляет милый мальчик Николка. Чудесный крымский отдых был отравлен: Николка оказался бесёнком в ангельском обличье. Эта голубоглазая белокурая бестия была занята только выдумкой новых каверз. За Николкой невозможно было уследить. На пляже он любил закапывать в песок шлёпанцы отдыхающих, их тёмные очки и другие мелкие вещи, и страшно хохотал, глядя, как бедняги сбивались с ног в поисках своего имущества. Любил подкрадываться с купальной шапочкой, полной воды, к лежащим на песке взрослым, и обливать их. Заодно мог плеснуть и водой на платье женщин и брюки мужчин, аккуратно разложенные на песке. Отдыхающие страшно ругались и грозили ему, а также всему нашему семейству страшными карами. Кроме того, не умея толком плавать, ребенок всё время бесстрашно лез в воду, и мне приходилось следить за ним, как наседке за цыплёнком: не дай бог, утонет! Никакие увещевания не помогали, Николка их попросту пропускал мимо ушей.
Поначалу я пыталась занять его и Аллочку играми и развлечениями на воде, но у меня не хватало фантазии, и я поняла — их надо научить плавать, иначе они просто сведут меня с ума.
Сама я плавать не умела. Выросла на холодной, порожистой Свири, в которой рисковали купаться только единицы, в том числе и мой папа, который обычно открывал в июне купальный сезон на реке и купался чуть ли не до заморозков. Меня к реке не подпускали, боялись, что простужусь. Во время отпуска, обычно на Рижском взморье, папа предпринимал героические попытки научить меня плавать, но быстро терял терпение: я оказалась категорически неспособна продержаться на воде хотя бы минуту. Наверное, он был плохой учитель. Но и ни одной из четырех моих подруг, которые появились у меня после переезда в более теплые места, к мелкой спокойной речке, также не удалось научить меня плавать...
Когда я поступила в институт, первое, что от нас потребовали, — это сдать зачет по плаванию: надо было проплыть 100 метров любым стилем за любое время. Тех, кто не мог сдать зачет, отправляли учиться: у института был свой бассейн. Я проходила в бассейн полгода, тренер отработал на мне все методики обучения плаванию и в конце концов чему-то научил: я могла проплыть 5 метров на спине. "Ладно,— сказал мне тренер,— проплыви хотя бы 25 метров, можешь даже хвататься за бортик через каждые 5 метров, ещё один семестр я тебя не вынесу. Человека с таким патологическим стремлением утонуть я встречаю впервые в жизни". В общем, плавать я не научилась, зато в совершенстве овладела методиками обучения плаванию: я прекрасно помнила, как меня учили. Так что через неделю Аллочка с Николкой у меня уже плавали как рыбы — вдоль берега, конечно, там, где мне было по пояс. В общем, на собственном опыте я подтвердила тезис: кто умеет, тот делает, кто не умеет, тот учит других.
Проблема с детьми решилась ещё и благодаря тому, что у меня завелся вздыхатель — местный паренёк Вася, на пару лет старше меня. Вася отслужил армию, работал где-то только до обеда, после обеда приходил на пляж — поваляться на песочке, поболтать со мной. Он служил в Чехословакии, участвовал в подавлении Пражской весны, был слегка сдвинут на этой почве, мог об этом говорить часами. Я в разговоре почти не участвовала, не особенно вслушивалась, меня чешские события волновали мало, но Васе надо было выговориться, да и польза от него была мне ощутимая — он за компанию со мной пас детишек, вечером сопровождал меня к молочнице — таскал банку с молоком, ходил со мной на танцы в местный клуб. Даже предлагал научить меня плавать, но я отказалась: плавать мне всё равно не научиться, в этом я была уверена на сто процентов, а авторитет в глазах детей можно уронить только так. Но и без того отличный получился отдых, никогда у меня такого не было.
Билеты на поезд до Ленинграда Семён добыл, заплатив кому-то лишнюю десятку за купе. Поезд отправлялся в 3 часа ночи, нам пришлось приехать из Берегового в Феодосию около одиннадцати — позже не ходил автобус. Дети, которых в обычный день было не уложить, капризничали от усталости. Семен пристроил их на улице перед вокзалом на надувном матрасе, они сразу заснули. Мы с Милей остались охранять вещи и детей, а мой братец пошёл на разведку: кто-то сказал, что поезд наш стоит на запасном пути, и он решил, что надо попытаться его найти, может, удастся проникнуть в него до официального объявления о посадке, чтоб хотя бы отдохнуть. Вернулся он через полчаса с двумя новостями — плохой и хорошей. Плохая новость — в поезде, который он таки нашел, всего 12 вагонов, а у нас билеты — в четырнадцатый.
Ждать официальной посадки нельзя, раз не хватает двух вагонов — будет неразбериха, имеющиеся вагоны будут брать штурмом, кто смел, тот и съел, мы с нашими двумя детьми и чемоданами никуда не пробьёмся и сможем рассчитывать в лучшем случае на откидные сидячие места в коридоре или на багажные полки в плацкартном вагоне —перспектива не из приятных, у нас впереди две ночи и день в поезде. Хорошая новость: он свел знакомство с проводником одного из имеющихся купейных вагонов, который за деньги согласился пустить нас в поезд, но идти надо прямо сейчас. Так что — надо разбудить детей и идти к поезду[
Сонные дети, спотыкаясь и что-то бормоча в полусне, брели в темноте, мы тоже еле тащились, нагруженные вещами: идти оказалось не так уж и близко. Но в конце концов мы дотащились. Проводник открыл нам купе, дал постельное бельё и строго-настрого предупредил: дверь запереть, никуда не выходить, пока он не даст отмашку, никому не открывать: будут ломиться при посадке, кричать, требовать открыть — не обращать внимания, сидеть тихо, голоса не подавать, дверь кроме него никто открыть не сможет, а уж выломать её тем более не под силу никому: сомнительно, что у кого-нибудь из пассажиров окажется с собой топор, а без топора - никак! Так что — сохранять спокойствие, и всё будет путём.
Мы застелили матрацы, пристроили детей, улеглись сами — и заснули как убитые.
Конечно, мы были предупреждены о том, что нас ожидает во время посадки, но как оно будет на самом деле, мы даже не могли себе вообразить. К нам ломились все по очереди, орали, требовали проводника, начальника поезда, ругались матом, угрожали всеми карами небесными, пытались сломать замок и вышибить дверь. Всё это продолжалось и после того, как поезд тронулся. Мы с Милей тряслись от страха, Семён нас успокаивал, как мог, с ужасом мы представляли, что вот-вот проснутся дети, и тогда уж нас точно обнаружат. Но — удивительное дело: дети не проснулись, они так устали, что им всё было нипочем. У нашей Аллочки, конечно, сон был богатырский, когда она засыпала, можно было из пушек палить — ее все равно было не добудиться, но нервный Николка всегда спал довольно чутко. Однако в этот день, на наше счастье, даже он спал мертвым сном.
В конце концов все как-то утряслись, и мы наконец смогли заснуть. Проводник появился только часам к семи, освободил нас от плена. Но мы уже никуда не хотели, только спать, спать, спать... День прошел без приключений, если не считать дикую жару в купе приключением. Единственным спасением было — намочить простыню и в нее замотаться. Дети пристроились вдвоем на верхней полке, смотрели в окно, играли в свои игры, ни к кому не приставали — вели себя примерно, сил не было даже шкодничать. Проезжали через Украину, там на остановках продавали всякую снедь — вареную картошку, малосольные огурца, отварную кукурузу, фрукты ведрами... Я ничего не покупала — боялась отстать от поезда, держалась возле вагонной двери, а бесстрашная Миля купила 2 ведра абрикосов на варенье. Ночью опять случилось происшествие. Дети не хотели уходить с верхней полки, так и заснули на ней вдвоем, а среди ночи мы проснулись от грохота: Николка во сне спихнул Аллочку с полки, она свалилась на разложенный столик, но очень удачно, ничком: ноги свисали по одну сторону столика, голова и руки — по другую, при этом она не только ничего себе не сломала, а даже и не проснулась, продолжала спать как ни в чем не бывало. Утром стали искать на ней синяки, но и синяков не обнаружили, в общем, чудо какое-то.
2.
Во второй раз я столкнулась с Николкой в 1970-м году, в гостях у двоюродной сестры Лены. Отмечали её тридцатилетие. Гостей было много: друзья, подруги, родственники. Под ногами крутились трое ребятишек — сын Лены Алёша, Аллочка и Николка. Последний пришел с мамой Ниной, которая дружила с Леной и женой Семёна Милей со времен эвакуации в Киров во время Отечественной войны. Тон, как всегда, задавал Николка — мальчик с воображением, отъявленный проказник и фантазер. За год фантазии у него не убавилось, скорее, наоборот. Мои племянники Аллочка и Алёша, спокойные, уравновешенные дети, ему и в подметки не годились. Во всех играх он был ведущий, они — ведомые.
Мне было скучно. Я была намного моложе всей взрослой компании, минимум лет на десять, и примерно на столько же старше компании детской. Мне нечем было заняться, не с кем поговорить — все их разговоры казались мне ужасно неинтересными. Подумав немного и решив, что детки мне всё же ближе, с ними хоть поиграть можно, я решила присоединиться к компании детской, но обнаружила, что ребятишки куда-то подевались. Их не было ни в кухне, ни в ванной, ни в детской, ни в кладовке. Решив на всякий случай заглянуть в спальню, я уткнулась в дверь, запертую изнутри на ключ. Детки заперлись в спальне, ой, не к добру это!
Пошла к сестре:
— Лена, ты заметила, что дети исчезли?
— Что значит исчезли? Только что здесь были, в детской, наверно, играют...
— Нет, не в детской, они в вашей спальне, причем заперлись на ключ. Это очень нехорошо выглядит, ты же знаешь Николку, опять небось какую-нибудь проказу замыслил и этих двоих несмышленышей подбил.
Лена оторвалась от гостей — мне удалось посеять в её душе тревогу. И, как оказалось, не зря. В коридоре пахло горелой бумагой, из-под двери спальни сочился дымок с горьким противным запахом... Лена принялась с остервенением дергать за дверную ручку: в панике она уже забыла, что дверь заперта.
— Алёша, открой, пожалуйста! — сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, ровным голосом попросила Лена.
И, о чудо! — примерный мальчик Алёша отпер маме дверь. Остальные двое "террористов" сидели на корточках перед платяным шкафом — огромным, старинным, из темного мореного дуба на толстых изогнутых лапах (язык не поворачивается назвать их ножками), между днищем шкафа и полом — довольно большое пустое пространство. Обычно пустое, но сейчас там обнаружилось металлическое блюдо (индийская чеканка), полное горелой бумаги. Детки использовали его для разведения огня. Почему именно под шкафом был разведен костер — непонятно, может, им казалось, что так он больше напоминает печку. Правда, огонь уже почти потух, только кое-где были видны язычки пламени.
Ура, какое счастье, что обошлось почти без потерь! Дубовый шкаф на гнутых лапах не в счет, ему такое нипочем, он бы, наверное, и настоящий пожар выдержал. Ну, закоптился немного, так он и был тёмным, ничего страшного. Хотя не факт — днище-то у него все-таки фанерное, могло и прогореть... Но не прогорело же! В честь Лениного дня рождения "террористов" даже не наказали - они и так уже всё осознали! Слава богу, что до настоящего пожара дело не дошло.
Вот с тех пор я и знаю, что такое терроризм. Правда, как бороться с террористами, я не знаю до сих пор, потому как Николка был первым и, надеюсь, последним террористом, причем в кавычках, встретившимся мне в жизни.