Он с равнодушием сидел на табурете в тесной неуютной одиночной камере гарнизонной гауптвахты. Груз последних событий давил на плечи, ощущение обреченности глубокими морщинами разместились на лице. Ему опостылело это бессрочное времяпрепровождение, безделье, безнадежно свалившееся на него и не желавшее уходить. Завтра, в понедельник, последний день – день оглашения приговора, неоднозначного по своей сути и необычного для военной среды. Видавший виды военный прокурор и тот задумчиво глядел на арестанта, не понимая, что он в состоянии сделать для этого потерянного во времени человека. Вычеркнувшего из своей жизни больше десятка лет, по собственной воле. Пришедшего из небытия. Без документов, без социальных связей. Растерявшего в жизненном пути друзей и знакомых. Человека - «Никто».
Даже разысканные и привезенные в качестве свидетелей бывшие сослуживцы из части, с трудом вспомнили солдата Леху, невесть куда пропавшего в те далекие годы. Его разыскивали несколько месяцев и признали пропавшим в бескрайних болотах, раскинувшихся вдоль железнодорожной трассы, уходящей на север к нефтяным вышкам. Особо и не искали, знали, что дорога отсюда одна – по вертикали вглубь топей, ведь на трассе находятся патрули с задачей исключить просачивание вдоль железки любых личностей: будь то преступник, либо сбежавший солдат.
Хлопнула входная дверь, загремели засовы на камерах, выводной сейчас поведет арестованных на занятия по строевой подготовке. Но там, на улице, хотя бы свежий воздух. Его из одиночки выводят в последнюю очередь и времени отводят мало. А он ждет этого момента и ловит всполохи солнца, щебет птиц, все звуки, проникающие снаружи через высокий забор с колючей проволокой. По коридору тянет сквозняком и в камеру через вентиляцию проникает спертый запах нечистого тела и белья, туалета, загруженного массой здоровых мужиков, что по переменке ходят по несколько раз в день на одно очко. Военные строители не рассчитывали на такое большое количество людей, камеры переполнены. Даже в одиночках по двое арестованных, только его держат одного. Потому в этом кромешном аду вентиляция не справляется.
Особо тяжелым воздух становился в будние дни после возвращения в камеры рабочей команды, занимавшейся кормлением на свинарнике. Такой отчаянно устойчивый запах, вызывающий резь в глазах, головокружение приносили рядовые перед обедом. Прием пищи превращался в каторгу: необходимо поддерживать силы и кушать, но выворачивало наизнанку от ароматов. С трудом переносили этот каскад зловония и часовые на посту. Наиболее опытные просили оставить приоткрытой дверь на гаупвахту, выводной подпирал камнем. Те, кто находился в одной камере с пришедшей командой, буквально задыхался от благоухания.
Ничего. Скоро все закончится и придет к своему логическому завершению. У жизни тоже есть правила и непреложные истины, вырваться из них очень сложная задача. Он попытался исправить, но спустя время ощутил на себе эту аксиому общества.
По иронии судьбы его нашли на вокзале, завернутым в старое ватное одеяльце. Нерадивая мамка, запустившая ребенка до вшивости, искусанного и покрытого язвами, простывшего, видимо, поняла, что при таком образе жизни не сможет ничего дать ребенку. Потому и оставила в людном месте. Хорошо не на холодной зимней улице, где мороз сразу убил бы слабенького здоровьем младенца. Документов в тряпье не оказалось, видно, другие планы держались в уме родительницы. Но когда в теплой комнате медпункта вокзала раздели малого, чтобы обработать раны и протереть тело, он счастливо улыбался образовавшейся свободе и вниманию со стороны взрослых. Когда сердобольные торговки, ставшие невольными свидетелями обнаружения ребенка, нагрели в буфете молоко, нашли в аптечном киоске соску и с пол-литровой бутылки - других нет в продаже, начали кормить дитя, Леха оказался на седьмом небе от блаженства.
- А почему, Леха? Ведь документов нет.
- Так его первым обнаружил Алексей Петрович, сантехник станционный. Вот и Леха.
Дом малютки гостеприимно распахнул двери перед пацаном, а дородная, пахнущая теплом и домашними булочками нянечка заменила мать, вечно пахнущую дешевым суррогатным алкоголем и дешевым табаком местной табачной фабрики. Наверное, парнишке хотелось к мамке, он вечерами плакал и капризничал. Объяснялось это просто: кровь матери настолько пропитана спиртным, что у младенца уже в этом возрасте возникла алкогольная зависимость. Но вскоре этот недуг прошел, при полновесном питании в строго отведенные часы малыш набирал вес.
Доставалось в этой жизни как всем: закапризничает иной раз, то и по заднице доводилось поймать леща. Особо при прохождении учебной практики студентками педагогического, а иногда и медицинского училищ. Эти бедолаги день проболтаются по городу, вечерком на танцах напрыгаются, оттого и спать ужасно хотелось ночами, несмотря на дежурную смену. Дремлет такая горе-нянечка и считает сон свой неприкосновенным. Так что любая аварийная ситуация с пеленками принималась, как ущемление свободы и встречалась возмущением.
С возрастом плавно перешел в детский дом. Усыновителей на «заморыша», так его называли за глаза персонал, не нашлось. Менялись друзья, воспитатели и нянечки, а он бессменно оставался в стенах заведения, не сумевшего стать для него домом. Дважды бежал в поисках свободной жизни. Один раз собрались на комсомольскую стройку БАМ, да слаб характером оказался товарищ. После месячных скитаний пришлось явиться в милицию, не добрались, растеряв энтузиазм по дороге. Их препроводили на место, долго воспитывали. Но какими героями они выглядели в глазах мальчишек и особенно девчонок! Вечерами перед сном подолгу рассказывали о своих приключениях, естественно привирая для красоты и остроты ощущений. Леха крепчал телом и характером, зубатился с педагогами и вскоре обладал непреложным авторитетом среди воспитанников. Среди педагогов приобрел незавидную репутацию.
Второй побег казался и вовсе авантюрным. Любой ребенок, попавший в детский дом, ищет своих родителей. Где бы не находились они, какими бы отверженными обществом не были. Привязалась тетка, работающая уборщицей в магазине через дорогу, поведала, что знает мать Лешкину. Работает та на рыбном промысле, на острове Сахалин. Адрес дала, не отдавая отчета своим действиям. Не письмо написать, а свидится решил отпрыск непутевой родительницы. В очередной раз собачьи ящики пассажирских, тормозные площадки грузовых вагонов принимали мальчишку и давали уют на перегонах Транссиба. В коротких промежутках - поиски пищи. Постоянно настороже, чтобы не поймала милиция. Избегание встреч и драк с такими же путешествующими по стране пацанами. Спасало теплое лето, но ближе к осени, на верфях Советской Гавани понял, что преодолеть Татарский пролив нелегко. Нужно попасть на судно, иначе к мамке не попадешь. Отслеживалось очень строго, и он попался между двух багажных ящиков пограничнику, молоденькому солдатику.
Пытался скрыть свое место проживания, ведь документов нет. Но когда пробили по базе данных, сразу выявилось, откуда пожаловал гость. С пониманием отнеслись к мальчишке в местном отделении: сделали запрос о работающих на берегу и на плавбазах. Данные по матери отсутствовали: толи не доехала, а может в частные руки попала. И отправлен оказался Леха в родной детдом с сопровождающим. Он и понятия не имел о комфорте во время поездки в плацкартном вагоне. Нагулявшись по стране, пришел к выводу – необходимо отучиться и получить профессию, отслужить в армии, а ежели получится - остаться на сверхсрочную.
И он телепался по жизни с переменным успехом. По окончании восьми классов, подал документы в профтехучилище. Надоела школа с ее пионерскими слетами и комсомольскими собраниями. В комсомол его, кстати, не приняли благодаря выдающемуся поведению, он иного и не ожидал от соратников по учебе. Впервые испытал прелести свободной жизни на собственной шкуре не в пути, а в благоустроенном жилье. Чуть не загремел по малолетке, стащил в киоске пачку сигарет. После близкого знакомства с участковым пересмотрел взгляды на жизнь и увлеченно занялся спортом. Вечерами однокурсники спешили домой, он – в спортзал, качаться. Вернувшись через год на каникулы в детский дом, поразил воспитателей ладно сложенной фигурой. От заморыша ничего не осталось, «гадкий утенок» вытянулся, еще не превратился в лебедя, но стоял на своих ногах и на правильном пути.
Жизнь преподносила новые уроки, из них необходимо находить выход. Общежитие переполнено приезжими с деревень. Крепкие, но прижимистые ребята, не стремились налаживать дружеских отношений. Держались всегда кучкой, в споры и драки поодиночке не ходили. Отсутствие коменданта и воспитателей в общежитии в вечернее время открывало массу возможностей для решения спорных вопросов. Решались они с переменным успехом. Единственная личность, не боящаяся входить в любое помещение в одиночку – Леха. Он вставал на защиту слабых, без боязни лез в драку и всегда выходил победителем.
Поработать по специальности – телефонист, привелось совсем недолго, последовал призыв в армию. До дня рождения оставался месяц, но в военкомате отодвигать сроки не принято, так и оказался он в компании бритоголовых ребят в вагоне. Провожать его некому, потому спокойно смотрел на плачущих женщин и девчонок, на вспотевшие от перепоя рожи мужиков. В тамбуре поезда началось знакомство с армией, сержант вышедший покурить, увидев заплеванный пол, бычки от сигарет вперился взглядом в молодого, еще не принявшего присяги призывника, стоящего у окна. Лехе не нравилось, что в вагоне тайком распивают спиртное и он уединился. Оказалось - зря, кончилось это дракой.
- Так, салага, бегом за тряпкой и убрал.
- Я не мусорил, даже не курю.
И тут же получил удар в лицо. Ответил коротким в корпус и сержант осел на пол, прямо в плевки. Через десять минут, когда втроем его пинали и катали по тамбуру, подумал: не стоило с этого начинать. Но поздно, на заметку уже попал, пришлось терпеливо выполнять должность дневального по вагону. Порядок навел быстро, в том числе и с культурой курения: призывники стряхивали пепел и бросали окурки в банки, в тамбуре чисто. Только отношение старослужащих стало предвзятым, цепляли за любую провинность. Старший команды, молодой, только с училища, лейтенант не утруждал себя заботой о новобранцах. Уединившись в служебном купе с проводницей, не просыхал от спиртного. Все вопросы питания и порядка возложил на команду сержантов, распоясавшихся от такого доверия. Здесь Леха и увидел, что значит стариковский беспредел. Обходилось пока только зуботычинами, но в первый день изъяли спиртное у новобранцев, собрали деньги, лишние по их уразумению, провели ревизию шмоток, отобрав приличные вещи.
Воспринимался произвол новобранцами как должное, отпора никто, кроме Лехи, не решился оказать. Через трое суток доехали до места, горемычный вечный дневальный по вагону получил первую передышку.
- Вот на этого обрати внимание. Борзый, - при передаче людей в роту карантина напутствовал сержант, испытавший на себе мощь кулака.
И кажущаяся передышка закончилась, не успев начаться. Наведение порядка в санпропускнике, после помывки в бане. Да какая там помывка в холодной воде, где в раздевалке на полу хлюпала жидкая грязь. Остатки гражданской одежды побросали под ноги, по ним добирались до лавок, на которых одевали обмундирование. Во время уборки вывозился в грязи и сразу получил пять нарядов на службу, за неопрятный внешний вид. Не положено наказывать во время сборов молодого пополнения, только после присяги, да кто разбираться будет? Сержант – бог и судья в казарме.
Дневальный по роте. С непривычки стояние у тумбочки по несколько часов, принималось с большим трудом. Особо тягостно и муторно ночью, при накативших воспоминаниях о гражданской жизни. Если не твое время находиться на входе в казарму, то занимаешься уборкой и наведением порядка. Умывальник и туалет, спальное помещение и сушилка. В ней он и задремал, прислонившись к теплым вещам на стеллаже. Очухался на полу от удара сержанта. Таким образом, окончание наказания отметил еще пятью нарядами и состоянием хронического недосыпа. Он старался вырваться из этой рутины внеочередных нарядов, не давали, пока не оказался отмечен командиром батальона за образцово наведенный порядок. Начались будни боевой подготовки. Не сказать, что это особо приходилось по душе, но все же занимаешься делом и чувствуешь себя на месте. Физическая нагрузка не в тягость, материал запоминался легко.
Вскоре его отмечали в лучшую сторону за хорошие показатели в учебе. Не особо прельщала служба, но терпеливо сносилась с ее трудностями и радостями. Остался неприятный осадок от первых дней, сглаживаемый интересными буднями. Пришли первые письма из дома: матери, друзья и подруги проявляли интерес и выражали поддержку. Только к нему почтальон никогда не поворачивался лицом. Спустя время поинтересовался:
- Из детдомовских?
- Да, всю жизнь в этой каше.
- Терпи, все в жизни когда-то поправится. И тебе письма отправлять найдется кому.
Так что при всех положительных моментах, служба до принятия присяги прошла как в тягучем тумане, мгле, не способной рассеяться. Отстоял в парадном строю, присягая на верность, при распределении попал в подразделение знакомого сержанта, уже тогда в душе поселился горький осадок и мысль – а не бежать ли из этого ада. Не будет жизни и лада в казарме. Внутренне готовый к новым испытаниям, ждал унижения и издевательств, но столкнулся с совершенно другим отношением, повлиявшим окончательно на принятие решения.
Назначенный в наряд дневальным оказался вызван в канцелярию к командиру роты. Благодушно улыбающийся капитан, круглый и румяный, словно не в тягость ему полевые занятия, учения, проверки караулов, распространял запах дорогого одеколона. Форма с иголочки, отутюженная и подогнанная по фигуре ладно сидела на нем. Получив предложение присесть, насторожился – что-то неординарное ожидает его в этой наполненной ароматами парфюма комнате. Дивно любезный вид у офицера в отличие от того, что видел в повседневности. Там матами забивались гвозди, и считалось не зазорным остановить коня на скаку. Кругом одни мужики, при них можно сквернословить, вроде как необходимость, а с матерщиной доходит быстрее и понимается лучше.
У Лехи давно сложилось свое мнение в отношении этого общего недостатка. Ругались женщины военнослужащие, начальники складов, повара и секретари- машинистки. Даже дети офицеров и прапорщиков, проживавшие здесь же на территории городка, допускали грязные слова в повседневном обиходе. Эти хотя бы оглядывались вокруг, чтобы не быть уличенными в сквернословии. Далеко не ангел, в детдоме хватало бранных слов, но здесь, казалось, другого языка не существует. Да и как ему не существовать, если из культурной жизни в части - небольшая библиотека с давно прочитанными до дыр книгами в количестве нескольких сот штук, показ на незарегистрированной киноустановке заезженных фильмов, склеенная пленка и перескакивание кадров порой до неузнаваемости меняла сюжет. Телевизоры не работают, нет вещания. Потому единственной радостью являлось радио, трансляция велась в течение всего дня по ретранслятору на территории части.
Подобным образом строилось медицинское обслуживание. Впрочем, удовольствия и сервис существовали, но за добрый десяток километров – в таежном поселке. Жили в нем лесорубы, вернее, жены и дети, а мужики проживали на лесосеках, гнали план. Заработки приличные, но при такой постановке жизни, деньги спускались в лавке на ненужные и дорогие вещи и питание. В день зарплаты начальник леспромхоза усаживал женщин в «Урал» с будкой, в кабину с охранником садился кассир, и машина двигалась по бездорожью на лесоповал. Верный семьянин расписывался в получении денег и купюры передавались женам. В виде манны небесной работнику перепадал червонец-другой, и женщины уезжали в поселок.
Вот тут и начиналась разгульная жизнь. Самым трезвым в этой компании – мальчишка тракторист, гонявший трактор в поселок за продуктами. С этим попутным транспортом привозил мужикам водку. Попойка продолжалась три-четыре дня, после чего бригадиры, из работников менее пропитых, похмеляли подчиненных, и гнали работяг в тайгу валить лес. Месяц голова не болела, мужики зарабатывали деньги.
Леха как-то отбыл две недели на лесосеке, зарабатывали лес на столбы ограждения для постов в части. Странным казалось видеть, что с подросткового возраста, а то и с детских лет, употребление алкоголя в целом не считалось из ряда вон выходящим случаем. Пили все: мужики от тяжелой работы и неустроенной жизни в лесу, женщины - от отсутствия работы и незнания, чем себя занять, подростки – коли все кругом пьют, почему им нельзя? Единственно кто оставался в выгоде – государство: водка покрывает продажи, и никто вырваться отсюда не мечтает. Дети, рожденные от пьяных родителей, подрастали и с трудом оканчивали школу, начинали трудиться и пить одновременно, уходили, чтобы отслужить два года, возвращались, играли свадьбы, в пьяном угаре зачинали новых работников для лесосек.
В такой обстановке слащавый капитан смотрелся непривычно и от него так и чувствовалась опасность и подвох. А тем временем, расспросил о личных данных, поинтересовался о жизни до армии.
- Как служба? Налаживается?
- Да, все хорошо.
Но разговор затягивался дальше. Всплыло из прошлого дело о воровстве, думалось, давно минуло в небытие. Проговорились события в вагоне и в роте молодого пополнения. Намеком, что хорошая жизнь может продолжаться дальше, а может быть нарушена в любой момент, подвел разговор под окончание:
- Ты, как комсомолец, должен…
- Я не комсомолец.
- Ничего, примем. При хорошем раскладе поедешь домой сержантом.
И дальнейшее прозвучало просто и буднично: необходимо докладывать обо всем происходящем в роте. Все что затевается должен знать командир. Ему, Лехе, предлагали стучать на товарищей! Разве мог он об этом подумать? В канцелярии повисла пауза: молодой солдат не знает, как себя вести и что ответить; офицер, осознавший, что поспешил с предложением. Нужно чуть глубже дать понять и осознать бойцу, что иного пути нет.
- Товарищ капитан, разрешите подумать?
- Хорошо, но недолго. И не вздумай крутить хвостом, - словно хотел добавить, что найдут другого. А может, их не один уже в роте, стукачей.
Первые дни после разговора, пытался уходить от прямого общения с сержантом и особенно оставаться с ним наедине. Ротный больше не вызывал, видимо, окончательно сделал выводы. Вскоре начались придирки со стороны сержантского состава: то обнаружат курящим в неположенном месте, то кровать заправлена плохо, то не вовремя встал в строй - доставали по мелочам. Все попытки находиться в массе, не приводили к желаемому результату. Все равно замечали все прегрешения и выделяли их.
Посыпались наряды вне очереди, направления на самые грязные и трудные работы. Наконец, заявили прямо:
- Ну, держись. Ты сам выбрал свой путь.
Пришел весенний призыв, оставался шаг до прихода молодых в роту. В том карауле ничего особого не произошло. Разве что не давали спать и отдыхать. Не впервой. Но видимо у Лехи накопился негатив до такой степени, что он готов растерзать обидчиков. Дождавшись окончания наряда, сдал оружие, готовился к отдыху. Но вновь отправлен на уборку наружного туалета, запущенного до непролазной грязи.
Вот здесь на скользких досках настила, пришла мысль: «Бежать!» окончательно понял – не закончатся придирки по службе, да и скоро спохватится капитан, тогда держись. Не хватятся его еще три-четыре часа. В это время недалеко от забора части проходил состав груженый лесом, он каждый день отстукивал колесами на стыках рельсов. Зацепиться и отъехать какое-то расстояние от расположения, дальше сориентироваться и действовать по обстановке. Прятаться научился еще в детстве во время путешествий. Подумав об этом, улыбнулся воспоминаниям.
Конечно, стоило подготовиться, ведь у него ни крошки в кармане. Да обиды накопленные толкали горячую голову к необдуманному. Леха аккуратно переступая через валежник кустов, подошел к забору, отогнул доску и шагнул в щель. На небе окончательно разгорелись звезды, вынырнула луна, осветив подходы со стороны леса. И, видимо, устыдившись, что выдаст беглеца упряталась надежно за тучами. Задернула неведомый полог высоко в небе, упрятав звезды: «Беги!»…
По прошествии стольких лет, когда возникла надобность отвечать за поступок, а если говорить откровенно – за преступление, он думал: «Почему никто и ничто не дали повод сделать шаг назад?». Ведь выбрать мог из двух зол. Молодость! Горячая кровь ударила в голову. А ведь все могло сложится иначе. Сегодня он искал правду, вот только нужно вначале подумать, что делать с этой правдой. Если бы тогда все внутри складывалось нормально, не случилась ошибка. Мог перетерпеть отношение сержантов, а мог взять в руки заряженный автомат и выпустить очередь по старослужащим. Этого Леха не допускал в мыслях ни тогда, ни сейчас. У них есть матери, отцы, родные. Принести горя стольким людям? Ни за что!
(продолжение следует)