Глава 3
Элоиза ждала его, Элоиза ждала его всегда. Она работала моделью в доме моды, не слишком преуспевала и с энтузиазмом поселилась у него 2 года назад, однажды вечером, когда воспоминания о Марии заставили его слишком сильно страдать и когда он больше не мог выносить одиночество. Она была брюнеткой, блондинкой или рыжей в зависимости от сезонов, по причинам фотогеничности, которые он отказывался понимать, с большими, очень красивыми голубыми глазами, с красивым телом и неизменно хорошим чувством юмора. Они прекрасно понимали друг друга в течение долгого времени, но сейчас он спрашивал себя с тоской, что ей сказать, как провести с ней вечер. Он мог всегда сослаться на назначенную встречу и выйти поужинать без неё, она не обиделась бы, но у него не было желания вновь выходить на улицу, ночью, в Париже, ему хотелось остаться дома и быть одному.
Они жили в маленькой трёхкомнатной квартире на улице Мсье-Принца, в которой никогда не прекращался ремонт. Они с энтузиазмом расставляли этажерки, устанавливали стереосистему, книжный шкаф, телевизор, дюжину штучек, которые делали жизнь богатой и приятной. Сегодня он смотрел на всё это со скукой, неспособный даже на то, чтобы взять книгу, он, кто питался литературой целыми днями. Когда он вошёл, Элоиза смотрела телевизор с газетой в руке, чтобы не пропустить ничего интересного, и вскочила с радостным видом, чтобы обнять его. Эта порывистость показалась ему преувеличенной и смешной, слишком похожей на «маленькую жёнушку». Он прошёл к бару или, скорее, к крутящемуся столику и налил себе виски, не желая его пить. Затем подошёл к креслу, парному с креслом Элоизы, и, в свою очередь, вперил заинтересованный взгляд на экран. Элоиза на секунду прервала просмотр и повернула голову к нему:
- Хороший был день?
- Очень. А у тебя?
- У меня тоже.
Ему показалась, что она вздохнула с облегчением. Она вновь повернулась к телевизору. Двое молодых незнакомцев пытались сложить слово из деревянных букв, которые ведущая предлагала им вразброс с лёгкой улыбкой на губах. Жиль закурил сигарету, закрыл глаза.
- Я думаю, это «аптека», - сказала Элоиза.
- Извини, не понял?
- Я думаю, что слово, которое они складывают, это «аптека».
- Очень может быть, - сказал он.
Он вновь закрыл глаза. Затем попытался отпить глоток из стакана. Жидкость уже успела согреться. Он поставил стакан на пол.
- Николя звонил, он спрашивает, не собраться ли нам в Клубе вечером. Что ты об этом думаешь?
- Посмотрим, - сказал он. – Я только что вернулся.
- Если нет, то в холодильнике есть холодная телятина. И интересная передача по телевизору.
«Прекрасно, - подумал он. – Прекрасный выбор. Либо ужинать с Николя, который ещё раз расскажет ему, что если бы телевиденье не загнило, он бы давно закончил свой шедевр, или смотреть глупости со своего кресла и есть холодную телятину. Какой ужас!» Но, в конце концов, раньше он выходил, у него были друзья, он развлекался, он встречал новых людей, каждый вечер был праздником!.. Где были его друзья? Он хорошо знал, где они были, и ему стоило лишь протянуть руку к телефону. Они делали это на протяжении 3 месяцев, вот и всё. Но он напрасно искал имя, лицо, которое хотел бы увидеть. Он ничего не находил. Только этот жалкий Николя звонил. И не без причины: он не знал, чем платить за свою выпивку.
Телефон зазвонил, но он не двинулся с места. Были времена, когда он подскакивал к телефону: он был уверен в том, что на другом конце провода была любовь, или богатство, или приключения. Но теперь трубку сняла Элоиза. Она закричала из соседней комнаты:
- Это тебя. Жан.
Он заколебался на мгновение. Что ему сказать?
Затем он подумал, что был груб утром, и это было глупо и стыдно. В конце концов, это он задурил Жану голову своими проблемами и бросил его посреди дороги. Он взял трубку:
- Это ты, Жиль? Все нормально?
- Да, - ответил тот.
Голос Жана был тёплым, встревоженным - настоящий голос друга. Жиль разволновался.
- Я сожалею о сегодняшнем утре, - начал он. – Я…
- Об этом мы завтра поговорим серьёзно, - сказал Жан. – Что ты делаешь сегодня вечером?
- Я думаю, я… мы останемся дома, - сказал он, - и будем есть холодную телятину.
Это был настоящий призыв о помощи, неприкрытый, и наступила короткая тишина. Жан вновь заговорил:
- Тебе бы сходить куда-нибудь; в «Бобино» сегодня премьера, у меня есть билеты, я…
- Спасибо, - сказал Жиль. – Я не слишком хочу куда-либо идти. Завтра закатим гулянку, если хочешь.
Ему этого не хотелось, и Жан об этом знал. Но Жан опоздал, это фальшивое обещание словно устроило его. Он согласился, даже сказал «пока, малыш» более теплым тоном, чем обычно, и повесил трубку. Жиль почувствовал себя немного более одиноким. Элоиза все ещё не отрывалась от телевизора. Неожиданно у него сдали нервы:
- Как ты можешь это смотреть?
Она даже не удивилась. Она повернула к нему усталое, нежное, покорное лицо.
- Я думала, это избавит тебя от необходимости говорить со мной.
Он был так удивлён, что на какое-то время онемел. В то же время, униженность этой фразы наполнила его глухим ужасом, который был ему хорошо знаком: ужасом причинить боль. Он чувствовал себя так, словно с него сорвали маску.
- Почему ты так говоришь?
Она пожала плечами:
- Просто так. Я думаю… у меня было такое чувство, что ты хочешь быть один, чтобы тебя оставили в покое. Тогда я смотрю телевизор.
Она смотрела на него жалобными глазами, она хотела, чтобы он сказал ей «да нет же, не оставляй меня в покое, говори со мной, ты мне нужна», и он заколебался на минуту, не доставить ли ей удовольствие. Но это была бы ложь, ещё одна, а на это он не имел права.
- Я не очень хорошо себя чувствую, - сказал он слабым голосом.- Не обижайся. Я не знаю, что со мной.
- Я не обижаюсь, - сказала она. – Я знаю, что это. У меня в 22 года было то же самое. Депрессия. Я всё время плакала. Моя мама сходила с ума.
Это должно было случиться: сравнение! У Элоизы всегда было, с чем сравнить, всегда.
- И как от этого избавиться?
У него был иронический тон. Фактически, он не собирался сравнивать «свою» болезнь с болезнью Элоизы. Это почти обидело его.
- Это прошло внезапно. Я месяц принимала таблетки – так глупо, я забыла название. И однажды утром стало лучше.
Она даже не смеялась. Он смотрел на неё с какой-то ненавистью.
- Жаль, что ты забыла название. Может быть, ты сможешь позвонить маме и спросить его у неё.
Она поднялась, подошла к нему, взяла его голову в свои руки. Он внимательно смотрел в её красивое лицо, которое было сейчас спокойным, на её так много целованный рот, на голубые глаза, в которых светилась жалость.
- Жиль… Жиль… Я знаю, что ты – не подлец, и что я не представляю для тебя большой ценности. Но я люблю тебя, Жиль, дорогой мой…
Теперь она плакала, уткнувшись ему в грудь, и вместе с жалостью к нему пришла невероятная скука.
- Не плачь, - говорил он, - не плачь, всё уладится… Я вымотался, завтра схожу к врачу.
И, так как она плакала всё тише и тише, как испуганный ребёнок, он поклялся ей сходить к врачу на следующий же день, съел холодную свинину с улыбкой и даже попытался немного с ней поговорить. Затем он нежно поцеловал её в щёку и повернулся на бок в их общей кровати, надеясь, что утро никогда не настанет.