Глава 3
В то лето было много званых вечеров, но Жиль никогда на них не ходил. Его считали больным, подавленным, одиноким, и это улаживало всё для всех, включая Натали, думал он. Она была готова следовать за ним, но он всё равно чувствовал себя любовником замужней женщины. И кто бы мог подумать, что эта замужняя неприступная женщина проезжала каждый день 60 километров, чтобы упасть в постель неврастеника? А Одиль, которая упрекала его за то, что он не ходил на приёмы – было достаточно сказать ей «у меня свидание с Сильвене», и она чуть ли не извинялась, краснея. Часто по вечерам он смотрел, как маленькая машина Флорана исчезает в глубине аллеи, направляясь на далёкий праздник, он оставался один в большом доме, ходил по гостиной, открывал какую-нибудь книгу, был спокоен. Или поднимался на третий этаж, вдыхал ещё не рассеявшийся аромат Натали, любовь Натали, и растягивался на кровати, лёжа неподвижно с открытыми глазами. Бархатистые летучие мыши проносились с тёмно-синего неба, лягушки начинали свою монотонную жалобу в саду, лёгкий ветер дул в комнату, и огромный свежий мир падал на то, что было горячим полем битвы. Он мечтал о Натали, он даже не желал, чтобы она оказалась с ним. Иногда он засыпал в своём старом свитере, и его будил шорох шин по гравию. Он спускался, помогал слегка захмелевшему Флорану войти, следовал за ними на кухню. «Почему ты ещё не спишь?» - восклицала Одиль. Но, радуясь тому, что у неё теперь был более внимательный слушатель, чем Флоран, она начинала восторженный рассказ о вечере, который хотя и давали Кудерки, но могла бы дать сама герцогиня Германтская. Её Королевским Величеством всегда была Натали, которую Одиль в своих рассказах всегда называла «мадам Сильвене», хотя каждый день называла её по имени. На мадам Сильвенер в этот вечер было восхитительное голубое платье, и она неслыханно дерзко ответила заместителю Бриву, который… и префект не покидал её ни на шаг, и так далее. Если бы Жиль не проводил с Натали дни голым, он начал бы мечтать о ней, как школьник. Но он улыбался и, растроганный, слушал разглагольствования Одиль, смеялся над заместителем и старался представить себе точный оттенок платья. Впрочем, Одиль всегда заканчивала тем, что, по доброте душевной, набрасывала флёр загадочности на воспоминания о мадам Сильвене, и Жиль принимал рассеянный вид. Наконец, Одиль уходила спать, наполненная романтикой, рядом с Флораном, наполненным шампанским, и эти два элемента обеспечивали им быстрое засыпание.
Прошло уже 2 недели с тех пор, как Жиль вернулся из Парижа, и он ещё ни разу не выходил из дома, кроме утренних часов, когда он сопровождал Одиль в соседнюю деревню, где она делала покупки. Что-то остановилось в его судьбе: ему казалось, что он проведёт жизнь, нежась на солнце, занимаясь любовью с Натали днём и грезя по вечерам. Мысль о том, что через 2 месяца он станет редактором политической колонки, которому так же будет не хватать времени, как его некуда было девать теперь, и что это время он будет проводить в сером водовороте под названием «Париж», казалась ему совершенно абсурдной. Впрочем, с той лёгкостью, которая давно характеризовала его в определённых проектах, он не думал об этом. Просыпаясь, он спрашивал себя о том, пойдёт ли утром рыбачить с Флораном, будет ли Натали днём нежной или требовательной, и сможет ли он сам починить разболтавшийся ставень в жаркой комнате. Иногда, листая газету, он спрашивал себя о том, что могло заставить человеческое существо разрезать на 18 кусков другое человеческое существо, и он делился своими мыслями с Одиль, которая испускала крики, а Флоран в соответствии со своим настроением стучал себя по лбу указательным пальцем или крутил узел из своего галстука. Короче говоря, Жиль был счастлив и знал об этом, и повторял это Натали с мужским неистовством. «Только подумай, - говорил он, - только подумай, 2 месяца назад я был конченым человеком, а теперь я счастлив…». В его голосе было удовлетворённое удивление, которое постоянно изумляло Натали, и не менее её изумляло, когда он добавлял «и это благодаря тебе», и она очень быстро начинала моргать.
Затем наступил вечер у Сильвене. Каждый год и почти в один и тот же день Франсуа Сильвене устраивал приём для жителей Лиможа и окрестностей. Это был самый элегантный вечер сезона, и Одиль, забросив всякую мораль, радовалась ему за 10 дней вперёд. На этот единственный вечер Жиль решил пойти. Он хотел посмотреть, где живёт Натали. Он хотел видеть её в роли хозяйки дома и заранее забавлялся.
Дом Франсуа Сильвене был большим зданием 15-го века, которой, должно быть, всегда принадлежал стряпчим и юристам. Он располагался в самом центре Лиможа и открывался на большой и очень красивый сад, немного сильно освещённый для такого события. Вокруг было много цветов и пахло деньгами, как подумал Жиль, поднимаясь по ступенькам. Деньгами честными, заработанными традиционным путём, но всё-таки деньгами: тяжёлая сияющая мебель, старинные ковры, большие, слегка подёрнутые патиной зеркала, 2 краснолицых метрдотеля за буфетом, смущённых перчатками – всё говорило о провинциальной роскоши. И Жиль, которому, будучи парижанином, приходилось участвовать в более роскошных и безумных вечеринках, которые часто давали конченые прожигатели жизни, чувствовал себя не так уж подавленно. Он любил деньги только для того, чтобы их тратить. Его привлекала в деньгах не роскошь, а чувство безопасности. Наверху, на лестнице, как в романах 1900х годов, Натали и Франсуа Сильвене стоя принимали гостей. Когда он целовал руку Натали, в её глазах было такое желание нравиться ему, выражение, означавшее «всё это – для тебя», что он почувствовал себя пристыженным за свою снисходительность. Он поздравил её так горячо, как мог, с красотой дома, пожал руку Сильвене и вошёл в большую гостиную.
Здесь уже теснилась толпа, он должен был что-то говорить, какие-то комплименты, прежде чем сумел ускользнуть в комнату, которая казалась библиотекой. По правде говоря, он пытался представить себе Натали в этом кресле рядом с камином лицом к лицу с мужем – это было невозможно. Он мог представить её себе только в большой кровати в жаркой комнате или растянувшейся на траве. В библиотеке он посидел немного, отправился на балкон, наткнулся на какого-то мужчину. Его он называл про себя «братиком» по рассказам Натали. Они встречались только 1 раз, но Пьер Лакур сразу же протянул ему руку. Братик был, безусловно, крупным и мужественной внешности, подумал Жиль, и очень красивым. Он вспомнил о том, что ревновал к нему в тот вечер, и улыбнулся.
- Мы уже думали, что никогда вас не увидим, - сказал Лакур. – Вы не слишком часто выходите в свет. Я везде вижу вашу сестру, но вас – никогда.
- Я действительно не часто хожу на приёмы, - ответил Жиль.
- Наши провинциальные праздники вас утомляют?
В его голосе слышалась агрессивная нотка. Но Жилю очень хотелось стать его другом:
- Вовсе нет. Я устал от Парижа и отдыхаю здесь.
Наступила минутная тишина, затем Пьер Лакур, казалось, внезапно решился. Он взял Жиля под руку:
- Я хотел поговорить с вами… Вы знаете, я очень… м-м-м… дружен с моей сестрой.
- Да, - ответил Жиль с улыбкой, - я знаю.
Он не был удивлён. Или этот парень всё знал, или не знал ничего. В любом случае, в его лице было что-то, что понравилось Жилю, какая-то неловкая честность, смешанная с интеллигентностью. Тем не менее, первые слова обескуражили его:
- Натали вас любит, - сказал он отрывисто. – И я об этом сожалею.
Он отвернулся при этих словах, и Жиль спросил себя на мгновение, правильно ли он понял слова Пьера:
- Почему вы об этом сожалеете?
- Потому что я не слишком высокого мнения о вас. Мне жаль вам об этом говорить.
Они говорили приглушёнными голосами в этой тёмной комнате, как 2 врага, которые планируют тайную и неизбежную дуэль. Сердце Жиля начало колотиться:
- Почему вы невысокого мнения обо мне? Я вас не знаю.
- Натали любит вас, и вы говорите, что любите её. Что она здесь делает? Вы что, думаете, что она – маленькая мещанка, привыкшая к адюльтерам? Вы думаете, что эта ситуация с Франсуа забавна? Вы так плохо её знаете?
- Она решила подождать конца лета… - начал Жиль.
Пьер Лакур сделал раздражённый жест рукой.
- …Она ничего не решила. Она думает, что вы не в себе, и не хочет вас стеснять. Вот и всё. Вот уже месяц она живёт в том, чего никогда не знала: в компромиссах. Не по вашей вине.
Жиль разнервничался. Этот благородный брат немного отошёл от него:
- Мне не показалось, что я был её первым приключением…
- Нет. Но её первой страстью, без сомнения – да. И это доводит меня до отчаяния.
- Почему?
- Потому что вы – слабый, эгоистичный, слабовольный…
- Все мужчины такие, - сухо сказал Жиль.
- Но не все мужчины находят в этом удовольствие.
Они были готовы наброситься друг на друга. Жиль попытался успокоиться. Этот парень был и прав, и неправ. Он глубоко и долго вдохнул:
- А вы что сделали бы на моём месте?
- Я никогда не буду на вашем месте, но если бы речь шла о другом человеке и Натали не была бы моей сестрой, я бы уже давно увёз её отсюда.
Он повысил голос, и Жиль улыбнулся.
- Бог мой, как вы её любите…
- Эти слова должен бы сказать вам я.
Наступила тишина.
- Но я люблю её, - сказал Жиль тихо.
- Тогда позаботьтесь о ней.
Его лицо больше не было рассерженным, напротив, оно было печально, почти покорно. Это же самое выражение Жиль уже когда-то видел на лице Натали. Что-то сжало ему сердце:
- Вы полагаете, что я должен её увезти? Завтра?
- Да, - сказал Лакур. – Как можно скорее. Она слишком несчастна.
Мгновение они смотрели друг на друга. В трёх шагах от них слышался шум праздника. Что-то лирическое, романтичное подняло Жиля с места:
- Я сделаю это, - сказал он. – Я позабочусь о ней.
Он уже видел, как пересекает бальную залу, хватает Натали за запястье и молча уводит её среди остолбеневших гостей. Он представлял себя в 19-ом веке. Голос Лакура остановил его:
- Сильвене – хороший человек. Она должна расстаться с ним прилично. Если можно прилично бросить человека.
Жиль вспомнил об Элоизе и ничего не ответил.
- Всегда помните о том, что она – абсолютистка, - послышался тихий голос Лакура, - страстная абсолютистка.
Он прошёл мимо Жиля и исчез. Должно быть, эти несколько минут были сном. И целуя руку Натали при уходе, оставляя её одну на верху лестницы рядом с мужем в этом доме, осознавая, что эта женщина принадлежит ему и не может последовать за ним в эту минуту, и что она находится от этого в таком же отчаянии, что и он, он принял решение.