Кукуев ненавидел Потемкина. Из-за фамилии – у того аристократическая как бы. Потемкин не любил Ловеласова. Жена Потемкина как бы отвечала на знаки внимания, которые постоянно оказывал Ловеласов. Ловеласов на дух не выносил Додекаэдрова. Не любил просто так. Почему нет?
Додекаэдров сразу невзлюбил Полиглотова за медлительность. Тот туфли надевал полчаса, разглядывал их так пристально, будто пытался найти в них тайные знаки судьбы. Полиглотов всеми фибрами души (хотя и не знал, что это такое – «фибры») ненавидел Блаблаблайцева за знание пяти языков.
Блаблаблайцев, хоть и знал пять языков, страдал оттого, что руки «не оттуда растут». И потому без зазрения совести чувствовал патологическое отвращение к Гробичявискусу. У того руки росли из правильного места. Гробичявискус на дух не выносил Гуся – за легкую воспроизводимость фамилии. Гусь слегка не жаловал Уткина. Посознательно.
Уткин терпеть не мог людей актуальных, а именно таким был Дойчландецкий, у которого всё было расписано не по часам, а по секундам. Дойчландецкий не переваривал Мак-Каронова.
Мак-Каронов не любил Байроновского за экзальтированность: тот даже посуду мыл с таким видом, будто охотится на единорога. Байроновский игнорировал Теймуряна-Джавадова за приземленность. Тот не при встрече испепелял взглядом Байденюка. Байденюк не любил Сарматишвили. Сарматишвили не любил Ковидяну. Причины были разные, но каждая веская.
Куровзглядов не любил меня. Исчанова. За то, что я ему такую фамилию придумал. А я их всех любил. Они же мои персонажи. А персонажи как дети.