1. Спящая красавица
Они впервые встретились в поезде Москва – Санкт-Петербург.
Катя утрамбовала свой баул под нижней полкой и с трудом втиснула свое огромное тело между сиденьем и столиком. Отдышалась. С улыбкой взглянула в окно на переполненный спешащими людьми ночной столичный перрон. Саша в это время ругалась в купе неподалеку. Конфликт протекал так громко, что о его причинах знал уже весь вагон. Бой шел за право обладания нижней полкой, которую, по утверждению Саши, незаконно оккупировал какой-то мужик. Как назло, несмотря на децибелы, каковых достиг ее визг, стоящий на перроне у двери вагона проводник почему-то не спешил вмешаться. Быть может, был занят другим скандальным пассажиром. Тогда Катя выбралась с насиженного места и поспешила в сторону «горячей точки».
Это походило на схватку пантеры с буйволом. Худенькая черноволосая Саша стояла в стойке разъяренной кошки, едва ли не выгибая спину. Она требовала немедленно освободить ее законное место, время от времени подтверждая свои притязания, тыча длинным алым ногтем то в свой билет, то на прикрепленную к стене купе черно-белую циферку. Ее оппонент – двухметровый лысый бугай с пивным брюхом, выпирающим из-под белой майки, – лишь равнодушно кивал и, помахивая своим билетом, невозмутимо вещал, что это его место и никуда он не уйдет. К моменту появления Кати пантера уже готова была броситься в рукопашную, а глаза невозмутимого буйвола все больше наливались кровью. Остальные пассажиры наблюдали молча и с явным любопытством, видимо предвкушая «хлеба и зрелищ».
– Простите, девушка, можно взглянуть на ваш билет? – спросила Катя.
Саша встретила эту просьбу воинственным взглядом. Но, увидев дружелюбную улыбку, несколько смягчилась и протянула зажатую в кулаке мятую бумажку.
– Ой, так у вас другое купе! – воскликнула Катя. – Место как раз около моего!
– Что значит «другое»? – Саша растерянно захлопала длинными ресницами. – У меня же в билете стоит номер из этой плацкарты!
– Ну, во-первых, не плацкарты, а купе, – ответила Катя. – Плацкарта – это квитанция с указанием места, а сами кабинки называются купе. Я читала об этом. Хотя все думают, что...
– Во-вторых? – перебила «воинственная пантера».
– А во-вторых, видите эти цифры? Это – номера полок. А те, на которые указывали вы, означают сидячие места.
– Да? – Саша угрюмо взглянула на цифры. – Кто бы мог подумать...
– Извините, пожалуйста. – Катя примирительно улыбнулась буйволу в майке. – Девушка просто ошиблась. Не сердитесь на нее, а?
– Да ладно, всякое бывает... – Тот пожал плечами, превращаясь из свирепого Минотавра в доброго Винни Пуха.
– Давайте я покажу вам ваше место, – сказала Катя Саше.
Та гордо отбросила назад растрепавшуюся черную челку и, заявив: «Понапишут цифр, а людям потом разбирайся...», с видом триумфатора направилась вслед за Катей, словно колесницу, увлекая за собой чемодан на колесиках. Едва уселись на места, поезд вздрогнул и ночной перрон за окошком поплыл вправо.
– Поехали! – захлопала в ладоши Катя. – Даже не верится, что через каких-то восемь часов мы будем в Питере!
– Да уж поскорей бы, – вздохнула Саша. – Задолбалась уже трястись в этих потных вагонах.
– Давно едешь?
– Уже часов шестнадцать отмотала. После такого путешествия возненавидишь поезда на всю оставшуюся жизнь. Говорили мне, надо было напрямую в Санкт-Петербург билет брать. Так нет же, захотела еще в столице тусануться. Думала, у тетки переночую. А та разнылась: мол, внуков укладывать некуда, а тут ты еще...
– И что же, выгнала?
– Оставила. Да только с такой миной, будто я у нее год на халяву жить собралась. Свинья! А я там даже постель не расстелила: вещи кинула – и в ночной клуб. Вернулась к вечеру следующего дня – и сразу на вокзал.
– Я, к сожалению, в Москве толком и не побыла, – мечтательно вздохнула Катя. – Хотя так хотелось посмотреть: Красная площадь, Кремль, ВДНХ, Чистые пруды... Слышала, что «чистыми» эти пруды назвали после того, как их приказал вычистить друг Петра Первого князь Меншиков. Интересно, правда?.. Мой поезд на Ярославский пришел, а через час уже отправление с Ленинградского. Все что успела увидеть, – два перрона. Но я в Питер надолго, так что будет еще время и в Москву сгонять. В принципе, за неделю пути у меня и так впечатлений масса: тайга, сопки, Байкал, Уральские горы, десятки знаменитых городов... Красота!
Саша не слушала. Она достала из сумочки косметичку и пыталась при тусклом свете вагонной лампы подправить на своем миловидном личике и без того безупречный макияж. Убрав косметичку, она извлекла из сумочки маленькую бутылочку с оранжевой жидкостью. Подняла ее вверх, словно произнося тост, и сделала глоток прямо из горлышка.
– Традиция, – ответила она на удивленный взгляд Кати. – Каждый раз поднимаю «бокал», как только появляется возможность выбраться из своего гадюшника – родной деревни. Будешь? Это коньяк.
– Не-а, я не пью, – дернула плечами Катя. А потом, подумав, заговорщицки прищурилась и махнула рукой: – А, давай по чуть-чуть! В жизни ведь все нужно попробовать...
Она сделала небольшой глоток и сморщилась.
– Какая гадость! И чего люди в нем находят?
– Понимание вкуса приходит со временем! – деловито заявила Саша.
– Не знаю, не знаю. Может, и так, хотя и не во всем. Вот я, сколько ни любовалась на «Черный квадрат», так ничего и не высмотрела. При том, что многие утверждают, будто это шедевр. По мне – так просто черная геометрическая фигура, не более того. Невольно поверишь версии, что Малевич изначально писал совершенно другую картину, но не успевал закончить в срок, а потому просто замазал ее черной краской, будто бы так и задумывалось. Хотя, может, я не поняла ничего оттого, что картину в журнале рассматривала, а не в музее... Кстати, у меня же к коньяку закуска есть!
Катя подняла полку, распахнула клетчатый баул и принялась вынимать из него какие-то припасы: булочки, копченый окорочок в пакетике, вареную картошку в эмалированной мисочке... Саша смотрела на все это со смесью удивления и презрения.
– Кто же коньяк закусывает? – воскликнула она. – Это же не водка!
– Ах, ну да, – смутилась Катя. – Что-то я сразу не сообразила. Вот если бы тут был, например, лимон или шоколад... А французы, говорят, придерживаются такого правила: сначала кофе, потом коньяк, и в довершение выкурить сигарету. Правда, я не курю...
– И откуда это ты все знаешь? – саркастически заметила Саша.
– Да так, как-то само собой... Читаю много, – ответила та. – Но ты все равно угощайся.
– У меня строгая диета.
– А вот я поесть очень люблю!
От Кати не ускользнула с трудом сдерживаемая Сашей улыбка.
– Ты, наверное, хотела сказать: «По тебе оно и видно»? Да?
– Нет, что ты...
– Да я вовсе не обижаюсь. – Катя добродушно махнула рукой. – Что ж тут поделаешь, если я по природе такая крупная уродилась? Конечно же, я люблю поесть! Но раз уж ты не будешь, то и я тебя дразнить не стану.
И она сгребла свой провиант обратно в сумку.
– Я в Питер впервые, – сообщила Катя, снова усевшись у окна. – Поступать еду. По профилю туризма. Хочу разные страны посмотреть и все такое... А ты?
– Просто потусоваться. Уже в третий раз еду. Там один молодой человек живет, вот и приглашает в гости.
– Жених?
Саша скривилась:
– Что ты? Просто знакомый. Хотя, он, наверное, был бы счастлив...
Она протянула Кате коньяк – та отрицательно мотнула головой. Саша поджала губы: мол, как хочешь, хозяин – барин, приподняла бутылку и вдруг задумалась. Какое-то время она смотрела в окно сквозь коньячную призму, затем сделала довольно большой глоток и тихо сказала:
– А ведь Антон меня буквально из могилы вытащил!
– Кто? Тот парень из Питера?
– Ага, он. – Саша печально взглянула на Катю. – Ну что, неплохо я выгляжу для ожившего трупа, а?
– Ты больше похожа на модель из глянцевого журнала, чем на зомби, – отметила Катя.
Саша покачала головой:
– Модель... А, быть может, я и есть самый настоящий зомби? Мерзкий, отвратительный зомби!
– Ты чего это? – Катя дружески тронула Сашу за руку. – Ты говоришь так, словно в чем-то себя обвиняешь.
– Виню?.. – хмыкнула Саша. – Может, и виню.
Она снова надолго отвернулась к окошку. На его черном экране яркими звездочками проносились подмосковные огни. Повисшую в вагоне тишину нарушали лишь ритм колес, бормотание засыпающих пассажиров и редкий храп.
– Мы с Антоном знакомы с детского сада, – сказала Саша, все так же глядя в окно. – Потом в школу вместе пошли, в один класс. Как же он меня тогда бесил!.. Дразнил, за косички дергал. Я домой возвращалась, заливаясь слезами, а папаша ходил в школу на разборки и грозил надрать Антону уши. А потом я вдруг поняла, что просто нравлюсь ему. Еще бы, я всегда была девочкой хорошенькой! Понял это и Антон, и наши отношения перешли, так сказать, на следующий этап: он таскал мой портфель из школы до дома, а дворовая детвора кричала нам вслед «жених и невеста». Постепенно дошло дело и до записочек с секретиками и глупенькими намеками. Конечно же, как девочке, мне его ухаживания очень нравились и льстили. Но с годами выяснилось, что Антон – жуткий скромняга. Когда все мои подружки уже вовсю целовались с парнями и сидели у них на коленках, у моего ухажера даже язык не поворачивался предложить мне «дружбу», как мы тогда это называли. Как останемся с ним наедине, так он краснеет, смотрит куда-то в потолок и молчит, а если откроет рот – мелет какую-то ахинею. И это вместо того, чтобы сказать, какая я красивая, как ему нравлюсь и тому подобное, что обычно говорят в таких случаях. В принципе, мне самой ничего не стоило перейти в наступление и самостоятельно перевести отношения в более взрослое русло. Прижалась бы к нему в темном углу – поцеловал бы как миленький, куда бы делся!.. Да только меня начали раздражать его застенчивость и нерешительность. Тем более вокруг меня вился целый рой симпатичных парней. Когда я была в восьмом классе, один только мой взгляд буквально убивал старшеклассников наповал. На дискотеках парни в очередь выстраивались в надежде пригласить меня на медленный танец, а домой я шла с эскортом. До меня регулярно доходили слухи, что кто-то от кого-то получил в нос из-за меня. Столько крови пролилось!.. Но я была строга в своем выборе и отдала предпочтение самому красивому мальчику в нашем классе – Сереже Ковалеву. Да иначе и быть не могло: папа Сережи держал сеть магазинов, и у сына всегда было все самое лучшее – как шмотки, так и оценки (даже представить не могу, сколько добра его папаша в школу перетаскал ради этого). Вполне логично, что Сережа заполучил и лучшую девушку – то есть меня. Антон, конечно, не оставлял попыток вернуть мое расположение, за что неоднократно был бит приятелями моего парня. Мне было отчасти жаль его, но что я могла поделать? Да я почти и не думала об этом. В общем, жизнь у меня складывалась прекрасно, пока...
Саша умолкла. Взяв бутылочку с коньяком, она снова долго вглядывалась в рыжую жидкость, а потом сделала большой глоток и продолжила:
– Я давно чувствовала, что со мной что-то не так, но списывала свое болезненное состояние то на нервы, то на простуду, то на похмелье. Но однажды мать все-таки настояла на том, чтобы я прошла обследование. Я согласилась. Оказалось – рак! Причем уже серьезной стадии. Представь, в моем-то возрасте! Это в один миг перечеркнуло все. Жизненные планы, мечты, учеба – все потеряло смысл. Толку что-то делать, если знаешь, что через месяц-другой тебя не станет? Более того, как мы с родителями ни пытались скрыть эту кошмарную новость, она мгновенно просочилась за пределы квартиры, а потом и в стены школы. Я оставалась все той же красавицей, но от меня стали шарахаться, как от прокаженной. Нет, все старались делать вид, будто ничего не произошло, и поддерживали со мной видимость нормальных отношений. Знаю, что классная руководительница даже провела с одноклассниками беседу о том, что нужно быть отзывчивыми к чужому горю. Но теперь это и была именно отзывчивость, а не дружба! Я постоянно чувствовала эти взгляды, полные жалости и страха. Я и сама стала опасаться идти на контакт, думая: а вдруг я заразна? И я постоянно искала оправдания Сереже, который перестал даже смотреть в мою сторону.
«Он – красивый парень. У него будущее впереди. Для чего ему я, которая, по самым утешающим прогнозам врачей, проживет максимум пару лет?» – размышляла я.
А потом начались сеансы химиотерапии, которые и вовсе превратили меня в уродину. Родители настаивали, чтобы я продолжала ходить в школу: хоть учеба не имела больше смысла, это типа отвлекало меня от мрачных мыслей. Хорошенький способ отвлечь обреченную, отправив туда, где жизнь бьет ключом! К тому же, если у старшеклассников при моем появлении хватало благоразумия опускать взгляд и не высказывать вслух свои мысли, малолетки обрушились на меня со всей своей детской жестокостью. Только представь, каково это слышать в спину что-то вроде: «Лысая, лысая!..» И тогда я решила: в школу больше ни ногой! Я заперлась дома, смирилась – ждала своего часа в четырех стенах. Ко мне изредка заходили подруги, с каждым днем все реже. Пару раз под командованием учителя меня явился проведать весь класс, правда, Сережи Ковалева не было. Он вообще забыл ко мне дорогу. И, пожалуй, единственный, кто навещал меня каждый день и до поздней ночи просиживал рядом, – Антон.
Он таскал мне фрукты и конфеты, на тумбочке у моей кровати всегда стоял букет свежих полевых цветов. Он был все так же робок и часами мог просидеть у моей постели, не проронив ни слова, но теперь мне было приятно даже его молчание. Но больше всего мне нравилось, когда он говорил. Это были обещания: он клялся непременно найти способ вылечить меня. Сыпал какими-то медицинскими терминами, рассказывал про какие-то достижения в науке и называл зарубежные центры, где «такое давно уже лечат, как простуду». Я понимала, что это все сказки, а если даже такие болезни правда лечат, наш бедный семейный бюджет не способен потянуть и крохотной доли, необходимой для лечения суммы. Но меня успокаивали эти сказки. Когда он говорил, я начинала верить ему, и это снова вдыхало в меня жизнь. Впрочем, Антон не врал. Сам он искренне верил, что может изменить мою судьбу. До меня даже дошли слухи, что он подрабатывает грузчиком у папаши Ковалева в свободные от школы и сидения со мной часы – надеется заработать на мое лечение.
Шли месяцы, и рак беспощадно убивал меня. В очередной раз, подержав меня в больнице и проведя необходимые сеансы, врачи, наконец, сдались и отпустили меня домой. Я поняла – умирать. Антон забросил школу и приходил ко мне, валясь с ног от усталости. Он работал на износ. Хотя по беспомощному выражению его лица я догадывалась, что и он начал сдаваться, осознавать безнадежность ситуации. И все же продолжал твердить мне об исцелении.
Помню, я как-то сказала ему:
«Бабушка рассказывает, что в раю – как в сказке. Там все прекрасно: и природа, и дома, и люди. Антон, как ты думаешь, а я после смерти буду жить как в сказке? Или таких уродин, какой я стала, в рай не берут?»
«Ты – ангел! – ответил Антон, целуя мои мокрые от слез щеки. – А ангелам место в раю. Только ты не умрешь! Хочешь жить как в сказке? Будет так! Но не на небесах, а здесь – на земле! Ради тебя я все сделаю! Только живи, милая! Только живи!»
И он рассказывал мне всякие небылицы: о городах, где все дома – как сказочные замки, а люди, что в них живут, – неописуемо красивы, я же среди них – принцесса.
«Я спасу тебя! – при этом уверенно заявлял он. – Слышишь, Сашенька? Спасу! Ты еще увидишь рай на земле!..»
Как же мне хотелось ему верить! Однако с каждым мгновением мне становилось все хуже. Счет уже пошел не на месяцы, а на дни. Я с трудом поднималась с постели, задыхалась. На измученных лицах родных я видела ожидание неизбежного. В какой-то момент я потеряла сознание и, очнувшись, обнаружила дома священника. Видимо, родные решили, что конец настал, и привели его отпевать усопшую. Увидев, что я жива, священник сконфуженно меня исповедал и ушел, готовый вернуться по первому же зову.
«Видимо, все», – помню, прошептала я сжимавшему мою слабую бледную ладонь Антону.
«Нет, Сашенька! Что ты такое говоришь? Я обещал тебя вылечить и вылечу! – твердил он. – Потерпи. Я обязательно что-нибудь придумаю. Как же твой рай на земле и без тебя: сказочные города и прекрасные люди?»
«Молчи, слышишь! – перебила я его. – Молчи!»
И, притянув Антона к себе, я прижалась своими холодными губами к его, горячим. У него на глазах заблестели слезы. Слезы отчаяния. А к утру я умерла...
– Стоп! Что значит «умерла»? – удивленно воскликнула Катя.
– То и значит, – без доли шутки ответила Саша. – К утру Антон обнимал мой холодный труп.
– Как же ты могла умереть? Ты же вот, передо мной, жива, как говорится, и невредима.
– Не знаю как. Но тогда я точно была мертва. Есть даже заключение о смерти. Я более суток официально считалась мертвой. А о том, что произошло в течение этих суток, я знаю лишь по рассказам и...
– И?
– Да это так, ерунда, – отмахнулась Саша. – Скорее, приснилось уже потом. Может, чего-то я сама выдумала. Или привиделось в бреду.
– И все же, что ты видела? – с любопытством настаивала Катя. – Расскажи!
– Слышала когда-нибудь о выходе души из тела?
– Ну да. Черный коридор, свет в конце тоннеля и все такое...
– Ну, сама я не очень-то верю в подобную чушь, – поморщилась Саша. – У меня не было никаких сияний и черных коридоров... И все-таки мне кажется, будто я помню все, что происходило вокруг меня, и даже за пределами комнаты, в которой я лежала... В смысле, мое мертвое тело. Я помню, как побледнел Антон, когда понял, что произошло. Он долго сидел возле кровати, опустив голову, а потом резко встал и вышел из комнаты. Когда его увидели мои родные, им не пришлось ничего объяснять. У него было такое бледное и испуганное лицо, что они все поняли без слов. У матери случилась истерика, отец побежал в комнату, принялся трясти меня. А Антон ушел. Кажется, он отправился куда-то далеко за поселок, туда, где находятся военные полигоны. Я же следовала за ним, видела его как бы со стороны... Он до сумерек бродил там один, затем ушел в поле, упал на траву и долго лежал, рыдая и колотя кулаками землю.
«Почему? – кричал он. – Почему?!.»
А потом поднял перекошенное злобой лицо к небу и заорал:
«Кто бы ты там ни был, если ты есть, дай мне сил спасти ее! Дай силы не позволять, чтобы такое случалось на свете!..»
И представляешь, в этот момент вспыхнул яркий свет!
– Фантастика! – завороженно прошептала Катя.
– Нет, это не то, что ты подумала, – горько усмехнулась Саша. – Это не облака разверзлись, и не ангелы спустились с небес. Это мощные прожекторы ударили по полю. А в следующий миг округа наполнилась каким-то тонким и пронзительным свистом, по траве и кустам фейерверком заискрились электрические разряды. Антон скорчился на земле от боли, сдавив виски кулаками, бешеными вылезающими из орбит глазами глядя в черное небо. Его затрясло, как на электрическом стуле, он извивался, из носа и ушей хлынула кровь, скрюченные пальцы беспомощно рвали траву...
И вдруг свет погас, а в обрушившейся на округу темноте раздался пронзительный крик:
«Какого хрена гражданский делает на полигоне? Куда смотрело оцепление?..»
Отовсюду набежали люди в военной форме и с автоматами. Похоже, там проводили какие-то секретные испытания. К потерявшему сознание Антону бросились солдаты, закинули его на носилки, и спустя полчаса он уже мчался на машине в армейский госпиталь. Все это время я была рядом. Я осознала: еще немного – и Антону конец. И мне так обидно стало оттого, что все это из-за меня. Ведь если б не моя смерть, разве пошел бы он в то поле? «Неужели мало одной смерти в этот день?» – с отчаянием думала я. Мне сильно-сильно хотелось ему помочь...
«Гляди-ка, жив!» – воскликнул вдруг врач.
Антон распахнул глаза и сел, с недоумением глядя по сторонам.
«Счастливчик! Я уж думал, кранты... – покачал головой второй врач. – В рубашке родился парень!»
Когда машина подъехала к госпиталю, Антон чувствовал себя так, словно ничего не произошло. Дежурный санитар осмотрел его, пожал плечами, но на всякий случай оставил пациента в госпитале до утра, не забыв позвонить и успокоить его родителей. А утром стали происходить просто невероятные вещи.
Антон проснулся на больничной койке из-за царящего в палате переполоха. Врачи бегали, что-то громко обсуждали. Прислушавшись, он понял лишь, что все пациенты госпиталя за ночь каким-то таинственным образом исцелились: не осталось ни одного больного! Какой-то мужчина в белом халате восторженно вещал о том, что он сам лично видел у одного солдата-срочника шрам после удаления аппендицита, а теперь его нет – как не бывало! Антона все это не заинтересовало. Во-первых, он не верил в мистику – лишь в науку – и считал, что всему есть логическое объяснение. А во-вторых, тогда его волновала судьба только одного человека – той, которую он так и не смог спасти. Он отпросился домой. Врачи разрешили ему уйти, даже не подумав, что отпускают главного виновника произошедших в госпитале чудес.
Не подозревал этого и Антон. Он не спеша добрел до нашего района и стал на перекрестке, соображая, куда пойти: сразу ко мне или сначала сходить домой. Спешить-то уже было незачем. Он опоздал еще вчера. В этот момент на него сел комар и впился в руку своим кровожадным хоботком. Антон хлопнул по нему ладонью, подцепил пальцами раздавленное тельце и поднес к глазам. И каково же было его удивление, когда через мгновение комар вдруг дернулся и абсолютно невредимый взмыл в небо. Антон ошарашенно смотрел ему вслед. Он решил повторить эксперимент, но ни одно насекомое не рискнуло сесть на его вытянутую руку. Тогда он пошел к ближайшему подъезду и на окне лестничной площадки обнаружил потенциальную жертву – бегающую по стеклу муху. Антон ловко поймал ее, раздавил, положил на подоконник и принялся наблюдать. Ничего не произошло.
«По-моему, у меня начался бред наяву», – сказал Антон и разочарованно толкнул муху пальцем. Та вдруг заработала крыльями и снова заскользила по стеклу.
Вот тут-то Антон, похоже, и связал эти чудеса с событиями, произошедшими в госпитале. Он снова выскочил на улицу и решил отыскать пациента посерьезнее. Взгляд его упал на бредущую вдоль забора хромую подранную дворнягу. Антон помчался к ней, от всего сердца желая обрушить на нее свое милосердие. Дворняга не поняла благородного позыва, и, едва он протянул к ней руку, тут же вцепилась в нее зубами, после чего дала деру, опасаясь людского возмездия. Антон остался стоять, постанывая и прижимая к груди окровавленную ладонь. Но когда взглянул на нее через минуту, от раны не осталось и следа.
Больше Антон не сомневался, в какую сторону бежать. Ворвавшись ко мне домой, он встретил суровые взгляды моих родителей. Те опешили, увидев его улыбку. И все же, помня заботу Антона обо мне, пустили его к телу. Меня не стали увозить в морг, а, раскрыв окошки, оставили до похорон в моей комнате. Антон опустился на колени у кровати, взял меня за руку.
«Ну, давай же! Давай!..» – шептал он.
Стоя призраком за его спиной, я словно чувствовала странное разливающееся тепло. Но с моим лежащим на кровати телом ничего не происходило. Антон дышал на ладони, гладил мои щеки.
«У парня нервы сдали», – сочувственно сказал мой отец и попытался увести Антона.
Но тот продолжал цепляться за меня, трясти. До тех пор, пока отец силой не оттащил его.
И вдруг мир вокруг меня словно перевернулся. Я ощутила холод и жуткую тяжесть в груди и, раскрыв глаза, поняла, что снова стала собой, что нахожусь в собственном теле. По квартире прокатился мамин вопль: впервые слышала, чтобы таким жутким криком выражалась радость. Я привстала и тут же оказалась в объятиях родных. Антон стоял в стороне и со счастливой улыбкой смотрел на меня.
– Невероятно! – прошептала Катя.
– Не веришь? – испуганно взглянула на нее Саша.
– Я верю! Верю! – быстро проговорила та.
– Я бы и сама не поверила, если б на себе не испытала. Вообще, я никому раньше об этом не рассказывала. Даже не знаю, почему тебе захотела...
– А что было потом? – с нетерпением спросила Катя.
– Потом? – Саша пожала плечами. – Потом я быстро пошла на поправку. Врачи поразились моему воскрешению и после обследования объявили, что я полностью здорова. «Мистика какая-то», – только и развел руками главврач областной больницы. Через месяц я снова пошла в школу. Мне даже разрешили остаться в родном классе при условии, что я освою упущенный материал...
– А что Антон?
– Он стал местной знаменитостью. О нем написали в газете, показали по областному каналу, и в поселок хлынули толпы страждущих. Кое-кому он, по-моему, даже помог. Но так, как со мной, у него больше ни с кем не получилось. Видимо, дело было в личной заинтересованности. Школу он практически забросил, и мы почти не виделись.
– А что ты?
– У меня началась прежняя жизнь. О моей болезни быстро позабыли – более того, с прежними подругами у нас эта тема стала своего рода табу. Я снова похорошела, волосы отросли, и за мной, как и раньше, образовался хвост из женихов. И я снова начала встречаться с Сережей Ковалевым.
– А как же Антон?
– При чем тут Антон? Я, конечно, благодарна ему за то, что он меня спас. Но я ведь ему ничего не обещала. Ведь так? Мы с ним разные люди, у нас разная жизнь и разные цели. Он – скучный скромняга, я же совершенно не о таком принце мечтала. К тому же спасал он меня от чистого сердца, а вовсе не потому, чтобы обязать стать своей подружкой. Согласна? В общем, мы с ним после этого почти не общались. Кое-как окончив девятый класс, Антон и вовсе вдруг бросил школу, заявив, что, раз он обрел такой талант, нужно использовать его во благо человечества, и уехал в Питер...
– А ты? – разочарованно спросила Катя.
– Он часто писал, приглашал в гости. После окончания школы я съездила к нему, побыла недельку. Чего не съездить, раз приглашает? Тут ведь ничего такого нет... Тем более с Ковалевым мы все равно тогда расстались. В Питере Антон работал в какой-то шарашке, занимался нетрадиционной медициной или чем-то в этом роде. Потом он пригласил меня встретить в Северной столице Новый год. А теперь вот я решила совсем туда перебраться.
– Так, значит, вы с ним все-таки вместе?
– Ты что? Нет, конечно! – усмехнулась Саша. – Просто подумала: сколько можно пропадать в нашей глуши? Сплошная грязь и люди-уроды. Тем более если в Питере есть у кого остановиться...
– А вот мне в нашей глуши очень нравится, – вздохнула Катя.
– Отчего же тогда уехала?
– Мир решила повидать. Вокруг ведь столько всего интересного!
– Ну что ж, удачи тебе. – Саша залпом допила остатки коньяка, с сожалением посмотрела на пустую бутылочку и сунула ее в щель между полкой и стенкой. – Что-то заболтались мы с тобой. Время уже второй час ночи. Давай-ка лучше спать.
Она молча расстелила постель, завернулась в простынку и мгновенно уснула. Катя же долго лежала, глядя в потолок. Порой она закрывала глаза, и на ее лице появлялась мечтательная улыбка. «Бывает же у кого-то такая любовь! И почему некоторые ее не ценят?» Она представляла себе Антона – почему-то высоким атлетически сложенным темноволосым красавцем, одетым в костюм дворянина XVI века, словно сошедшего со страниц Шекспира, и Александру – даму в белом пышном платье с надменным лицом Снежной королевы. «А если б на ее месте была я? Ни за что бы не упустила своего счастья!.. Эх, мечты, мечты...»
2. Интересный экземпляр
Катя заснула лишь под утро. Однако вскоре ее разбудил голос проводника, сообщившего о том, что поезд прибывает в Санкт-Петербург, и порекомендовавшего до начала санитарной зоны посетить туалет.
Саши на месте не оказалось. Катя взяла полотенце и, последовав совету проводника, пристроилась в конец длиннющей тянущейся от двери туалета очереди. Расположение духа у ожидающих оказалось довольно нервозным, и вскоре стали ясны причины такого настроения. Уже позади Кати пристроилось несколько человек, а очередь не продвинулась даже на полкорпуса в сторону цели. Люди роптали. Кто-то приплясывал от нетерпения. Некоторые разочарованно покинули строй. Самые активные договорились с проводниками, те открыли второй туалет, и часть очереди дезертировала туда. Наконец, появилась виновница задержки.
– Девушка, разве так можно? Другим ведь тоже нужно себя в порядок привести, – хмуро заметила какая-то женщина. – Это же надо, на целый час заняла!
– На сколько нужно, на столько и заняла, – огрызнулась появившаяся из туалета Саша. – Нет такого закона, регламентирующего время посещения сортира.
– Но о людях же нужно думать! Совесть-то надо иметь!
– Вам надо – вы и имейте, – бросила Саша через плечо.
Она прошествовала по вагону под сердитыми взглядами пассажиров, уселась на свое место, достала косметичку и принялась водить черной кисточкой по ресницам. Умывшись, Катя застала Сашу за тем же занятием. Та не обратила на нее никакого внимания, словно они не были знакомы, и не проронила в ее адрес ни слова. Единственными звуками, которые издала Саша, были ядовитые стоны и резкие эпитеты в адрес вздрагивающего поезда. Лишь когда за окном замелькали питерские виды, Саша вдруг обратила на Катю взгляд своих прекрасных черных глаз и сказала:
– Слушай. По поводу того, что я тебе вчера наговорила... Не бери в голову. На меня так, иногда накатывает. Довольно редко.
– Да ладно. – Катя мечтательно улыбнулась. – Я даже отчасти позавидовала.
– Чему?
– Ну как... Такая романтика!
– Тоже мне романтика – в деревне среди навоза, – скривилась Саша. – На яхте у побережья с миллиардером – вот это романтика! Но чтобы такое получить, надо уметь хорошо себя продать.
– А как же любовь?
– Будут деньги – будет и любовь.
Саша бросила сердитый взгляд в окно:
– Когда уже приедет этот долбаный поезд?
– Ну а я бы еще столько же проехала, – вздохнула Катя.
– Что ж хорошего трястись в вонючих вагонах? – Саша удивленно взглянула на нее поверх зеркальца.
– Люблю путешествовать. Ведь в мире так много интересного! Хочу везде побывать, все увидеть, все узнать, все потрогать. Хочу знакомиться с интересными людьми, смотреть на экзотических животных, побывать в необычных местах... Вообще хочу прожить жизнь, как говорится, на полную катушку!..
– Да, в этом мы с тобой похожи, – перебила ее восторги Саша. – Я тоже хочу брать от жизни все: тусоваться, ездить в дорогих машинах, посещать клубы, светские вечера, отдохнуть где-нибудь на Кипре.
– Кстати, я читала, что на Кипре венчался сам Ричард Львиное Сердце! Представляешь? Он захватил остров во время Крестового похода...
Катя запнулась, заметив, что ее не слушают. Саша достала глянцевый журнал и теперь листала страницы: рассматривала фотомоделей с таким видом, словно они ее заклятые враги. Катя вынула из своего баула толстый томик, раскрыла на закладке в районе середины и углубилась в чтение. Но не прочла и страницы, как вдруг Саша нервно отбросила журнал со словами:
– Да, с такими шмотками из кого угодно можно красавицу сделать!
При этих словах Саша взглянула на толстушку Катю оценивающим взглядом и, заметив, что та этот взгляд перехватила, смущенно отвела глаза.
– Как видишь, не любую, – добродушно улыбнувшись, сказала Катя.
– Что ты, я вовсе не имела в виду... – начала Саша, хотя Катя как раз-таки высказала вслух то, о чем она подумала. – Как ты можешь так самокритично относиться к своей внешности?
– Просто смотрю правде в глаза. – Катя глянула на окошко, где ей в ответ улыбнулось ее отражение – круглое пухлое личико голубоглазой семнадцатилетней девчонки в ореоле светлых кудрей. – Тем более я не считаю свою внешность некрасивой. Хотя и признаю, что для большинства людей в наше время стандарт красоты – такие, как ты.
– Таких, как она, на постель хотят, зато замуж таких, как ты, берут! – встрял в их разговор сидящий неподалеку на «боковушке» листающий газету мужик.
Саша выстрелила в него свирепым взглядом, и мужик снова спрятался за газетой.
– Что читаешь? – спросила Саша, приподняв Катину книгу, и, взглянув на корешок, с отвращением и удивлением протянула: – Достоевского?..
– Отличная вещь! Обожаю этот роман!
– Ну не знаю. По-моему, все это фигня какая-то.
– Ты читала?
– Вообще-то нет. Классику со школы не перевариваю. Я больше люблю современных авторов.
– Да? А кого? – оживилась Катя. – Я и современников читаю!
Саша наморщила лоб, пытаясь вспомнить фамилию хоть какого-нибудь модного автора. Она ведь видела в одном из журналов обзор современной литературы...
– Ну этот, как его... Мукарами!
– Харуки Мураками? – переспросила Катя. – Да, есть у него просто замечательные вещи! А тебе что больше понравилось? Лично мне...
– Вообще, я считаю, что читать книги – это прошлый век. Бесполезная трата времени, – нервно отмахнулась Саша. – Тем более в нашу эпоху кино и телевидения.
И она, опережая Катин вопрос из области киноискусства, взглянула в окно и воскликнула:
– Ну наконец-то приехали!
За окном показался питерский перрон. Мимо них по центральному проходу вагона к выходу устремился поток пассажиров.
– Чего сидишь-то? Пойдем! – сказала Катя, вставая.
– Меня встречают, – ответила Саша и, достав пилочку, как ни в чем не бывало принялась водить ею по своим длиннющим ногтям.
Катя замялась. Нахмурившись, села, укоряя себя за, как всегда, невесть почему и ни к месту накатившее чувство ответственности за других.
Поток пассажиров в коридоре практически иссяк.
– Может, все-таки пойдем, а?
Саша не ответила и продолжала спокойно полировать ногти.
– Девочки, вы выходите? – спросила подошедшая проводник.
Саша нервно глянула на наручные часики:
– Ну и где он?
– Пойдем! – взмолилась Катя. – Чего людей задерживать?
– Вот как, значит, я ему нужна! – взвизгнула Саша. – Ну ничего...
Она рассерженно встала и схватила сумку с таким видом, словно ее принудили к непосильному, причем чужому труду.
– Давай помогу, – предложила Катя.
Она взяла в одну руку Сашину сумку, в другую – свой клетчатый баул и, поблагодарив проводницу, направилась к выходу. Саша капризно поплелась следом, увлекая за собой подпрыгивающий на колесиках чемодан, по пути поругивая купейные полки, за которые тот иногда цеплялся.
– Ну и где он? – сердито повторила Саша, очутившись на перроне.
– У тебя хоть номер его есть? – спросила Катя, поставив свою и ее сумки.
– Конечно, есть!
Саша достала миниатюрный изящный телефон и, к удивлению Кати, вместо того чтобы позвонить, отключила его.
– Как же он тебя найдет? – поразилась Катя.
– Никак. Завтра ему маякну, – мстительно сообщила Саша. – А пока пусть помучается. Будет знать, как опаздывать!
– И куда ты сейчас?
– Сдам вещи в камеру хранения и пойду... – Саша изобразила на лице страдание великомученицы. – Да! Вот возьму и пойду в какой-нибудь ночной клуб! Хорошо, деньги у меня еще остались.
Она решительно подняла сумку и чемодан.
– Ну а я пока тут постою, – сказала Катя. – Меня тетя должна встретить, но тоже что-то задерживается. Я ее лучше у вагона подожду, чтобы она долго не искала. А то еще разминемся...
Саша не слушала. Она с надеждой смотрела по сторонам, но высматривала, как оказалось, вовсе не своего Антона.
– Эй! Эй, парниша! – закричала она, увидев носильщика. – Сумки возьми!
– Ну ладно. Счастливо. Приятно было познакомиться. – Катя махнула рукой.
Саша не ответила. Вручив носильщику свой багаж, она величественно пошла по перрону. Отойдя метров десять, Саша еще раз взглянула по сторонам. Но, видимо, так и не обнаружив Антона, зашагала дальше, нервно швырнув себе под ноги смятый билет. Увидев это, Катя тут же догнала ее.
– Чего еще? – удивилась Саша, услышав позади топот ее тяжелых ног.
Катя подняла билет, разгладила и протянула своей недавней попутчице.
– Лучше не выбрасывай. Я слышала, что билет первые три месяца заменяет регистрацию.
– Да? – Саша равнодушно приняла оранжевую бумажку и, скомкав, сунула в карман. Больше не говоря ни слова, она скрылась следом за носильщиком в здании вокзала.
Катя вернулась к своим брошенным вещам, только сейчас сообразив, что за это время их запросто могли украсть. «Но ведь не украли», – решила она про себя, тем и успокоилась.
Перрон почти опустел, а тетушка так и не появилась. Катя уже начала переживать: не случилось ли с ней чего? Тут ее взгляд привлек худощавый молодой человек. Он уже трижды пробежал вдоль ее бывшего вагона, о чем-то поговорил с проводницами, заскочил в вагон, выскочил, промчался вдоль всего поезда и, наконец, остановился неподалеку от Кати, нервно поглядывая то на часы, то в сторону стройненьких симпатичных проводниц. Те, замечая его сугубо мужской интерес, смазливо кривлялись и надменно хихикали, изображая недоступных принцесс. Хотя, по меркам Кати, парень был вовсе не безобразен, скорее наоборот. Правда, довольно просто одет: дешевые черные кроссовки, потертые кое-где в дырах голубые джинсы, серый изрядно поношенный свитер. Но, похоже, он одевался так вовсе не от неряшливости, а скорее от житейской неприхотливости: вещи были хотя и годами затасканы, но не грязны. По всей видимости, его мало интересовал собственный внешний вид.
– Вы кого-то ищете? – не выдержала Катя. – Быть может, я могу чем-то помочь?
Парень посмотрел на нее так, словно до этого никакой Кати не существовало вовсе и она вдруг возникла перед ним из ниоткуда. Он окинул ее критическим взглядом, как профессиональный художник, рассматривающий плохо сработанную картину.
– Какая вы, однако... – задумчиво сказал он, проведя ладонью по взъерошенным каштановым волосам. – Интересный экземпляр!
– Какая? – удивилась Катя, чувствуя, что краснеет. Хотя с ней давненько не случалось, чтобы она комплексовала по поводу своей внешности.
– О! У меня к вам есть сногсшибательное предложение! – оживился вдруг парень. – Я бы мог попытаться исправить вам эту вашу... м-м-м... фигуру.
– Ну ничего себе! – округлила глаза Катя. – Да только, во-первых, я против всяких там диет...
– За это не волнуйтесь. Дело вовсе не в диете или фитнесе. Уверяю вас, никаких диет, никаких физических нагрузок! Есть менее неприятные и более эффективные средства...
– А во-вторых, с чего вы вообще взяли, что я хочу что-либо в себе исправлять?
Парень, казалось, не услышал ее последнюю реплику.
– Сложно, весьма сложно, – бормотал он, разглядывая Катю все тем же взглядом мастерового. – Но, как говорится, без труда, не вытащишь рыбку... Подправить тут, убрать там... Честно сказать, даже интересно попробовать!
– Вы меня вообще слушаете? – возмутилась Катя.
Парень вынул из кармана визитку и протянул:
– Позвоните по этому номеру, и, уверяю, через месяц родные вас просто не узнают!
– С чего вы вообще взяли, что я хочу что-либо исправлять? – повторила Катя, даже не взглянув на визитку.
До парня, видимо, дошел смысл ее слов, и в его серых глазах выразилось искреннее недоумение.
– Это не дорого! – В его голосе послышался испуг скульптора, из рук которого вырывают подходящий для создания шедевра материал. – Если хотите, даже бесплатно! Спишем это... м-м-м, скажем... на профессиональный интерес.
– Нет у меня никакого интереса! – отпрянула Катя. – Да и вообще, не надо мне ничего! Я вполне довольна собой!
– Вы, верно, шутите? – Парень смотрел на нее словно на сумасшедшую. – В вашем-то положении...
– А что со мной не так? – Катя начала терять обычную дружелюбность.
– Как? Ведь все девушки с вашими параметрами мечтают сбросить лишний вес!
– Как видите, не все.
– Вы что, не хотите стать красивой? – поразился парень, при этом бросив взгляд в сторону худеньких проводниц.
– Кто вам вообще сказал, что полное тело – некрасиво? – взорвалась Катя. – Это что, дефект? Была бы я, скажем, больна или страдала от своей полноты, тогда понятно. Но если мне и так хорошо, в чем же дело?
– А как же мода? – захлопал глазами парень.
– Мода? Вас бы с вашими речами лет на сто, а то и на двести или триста назад. Вчера была в моде полнота, сегодня – худоба. Где гарантия, что послезавтра не станут модны такие толстухи, как я? Мода – это всего лишь стереотип, навязанный в обществе. Но разным людям во все времена нравятся люди разные. Например, и сейчас есть множество мужчин, которым нравятся полные и даже толстушки – и им совершенно плевать на любую моду. Кстати, встречный вопрос: если бы вы были одним из таких мужчин в наши дни, когда женщинам модно быть худыми, стали бы вы подходить к тощим девушкам и предлагать им растолстеть?
Парень надолго задумался.
– Согласен, в ваших словах есть логика, – наконец, признал он. – Коли так... Что ж, оставляю вас с вашими необъятными телесами!
Он поклонился на манер средневековых вельмож.
– И все же, может, возьмете визитку? На всякий случай. Я могу оказаться весьма полезен.
– Чем же?
– Там все сказано.
Катя, изобразив обиду, стараясь не показать, что на самом деле ее захлестывает любопытство узнать его имя, соблаговолила протянуть руку и приняла визитку. Она прочла: «Антоний Атропин. Целитель».
– Так вы Антон! – обрадовалась она. Хоть, признаться, и была несколько разочарована, так как оригинал оказался весьма далек от выдуманного ею шекспировского принца.
– К вашим услугам, – ответил тот, положа руку на сердце и снова слегка поклонившись. И удивленно добавил: – Вы меня знаете?
– Не вас! Сашу!
Глаза Антона вспыхнули, когда Катя произнесла это имя. Он мгновенно потерял интерес и к фигуре Кати, и к смазливым проводницам.
– Где? Где она?
Но когда Катя рассказала ему, куда направилась Саша, взгляд Антона опять потух.
– Да вы не расстраивайтесь так, – попыталась ободрить его Катя. – Она же обещала завтра перезвонить. Ничего с ней не случится.
Антон, казалось, не слышал ее. Он молча смотрел перед собой взглядом, каким смотрит промокший под дождем голодный дворовый пес, так что его непременно хочется накормить и обогреть.
– Вы случайно не знаете, какие есть в Петербурге ночные клубы? – бесцветным тоном спросил он. И, не дожидаясь ответа, побрел прочь.
Глядя на его поникшую медленно удаляющуюся фигуру, Кате самой стало тоскливо. Вообще, ее настроение сильно зависело от настроения других. Она была подобна костру: когда вокруг тепло и сухо – пылает, когда сыро и холодно – угасает. Когда вокруг радовались и смеялись, радовалась и смеялась она сама; когда же грустили, ей тут же самой становилось грустно. Подруги даже называли ее индикатором настроения. Хотя Катя редко грустила, ведь она имела также способность своим горячим внутренним огнем согревать и зажигать других.
– Вот ты где, моя милая!
Счастливое расположение духа мгновенно вернулось к Кате при звуках родного давно не слышанного голоса. И она, снова бросив на произвол воров свои вещи, побежала навстречу тете – такой же жизнерадостной румяной толстушке.
3. «Городские коновалы»
Едва покинув Московский вокзал, Катя больше не вспоминала ни о попутчице Саше, ни о ее романтичном мистическом поклоннике Антонии. Они стали для Кати лишь светлыми воспоминаниями в ее необъятной памяти. Там хранились приятные впечатления обо всех людях, которых она когда-либо встречала. Катю же целиком поглотил океан впечатлений. По пути на Васильевский остров, к теткиному дому, она не стесняясь бросалась от одного окошка троллейбуса к другому, глазея на шедевры старинной петербургской архитектуры, чем вызывала снисходительные улыбки коренных жителей.
– Глядя на тебя, сама вдруг вспомнила, как впервые попала в тогда еще Ленинград, – сказала тетя. – А сейчас смотрю в окно и словно всего этого не замечаю. Привыкла. За годы уж и позабыла, в каком красивом месте живу.
С первых мгновений Катя всей душой приняла Питер, и Питер принял ее. Казалось, Катина способность зажигать хорошим настроением окружающих подействовала и на город. Обычно хмурый, он подарил своей новой фанатке солнечную неделю, в течение которой та неустанно бродила по старинным улочкам, словно по музею. Глазея на площади, парки, мосты, дворцы и крепости, эрудированная Катя извлекала из своей памяти даты, имена, названия и радовалась словно ребенок, обнаруживая «то самое место, где...» Катя возвращалась к тетушке поздно ночью и, засыпая счастливой, думала лишь о том, как много интересного ее ждет завтра. Ведь это только Санкт-Петербург! А сколько всего невероятного там, за горизонтом!..
Вскоре Катя довольно легко сдала вступительные экзамены в университет и к началу учебного года переехала в общежитие. Вовсе не потому, что не хотела своим присутствием стеснять тетушку (напротив, та убеждала племянницу гостить у нее как можно дольше), а оттого, что Катю тянуло к людям. В общежитии она мгновенно стала всеобщей любимицей, найдя общий язык даже с гламурными фифами и заносчивыми хулиганами. К слову сказать, многие парни, несмотря на то что, следуя моде, обычно предпочитали стройных и худеньких, сами того не замечая, начинали увиваться около Кати и даже оказывать ей кое-какие знаки внимания (хоть никогда в жизни не признались бы приятелям, что она им симпатична).
– Как тебе это удается? – с некоторой завистью поражались ее новые подруги.
– Полюби себя – и все полюбят тебя, – отвечала Катя свою привычную формулу. – Да, я толстушка. Но ведь очаровательная толстушка, не правда ли?
Однажды на паре в университете речь зашла о жизненных кредо.
– Вот скажите, какой у вас в жизни девиз? – спросила преподаватель студентов.
И Катя без стеснения ответила:
– В здоровом теле – здоровый дух!
А когда вся аудитория с удивлением обернулась на нее, с улыбкой добавила:
– Да-да. Если судить по моему телу, то дух в нем ну о-о-очень здоровый. Я бы даже сказала, здоровенный!
– Тебе с твоим характером хорошую фигуру – отбоя б от парней не было, – как-то заявила ее соседка по комнате. – Около тебя и без того околачивается столько парней... Просто удивляюсь: почему ты до сих пор ни с кем не встречаешься?
– Я предпочитаю сама выбирать, а не чтоб меня выбирали, – ответила Катя. – Просто пока не выбрала.
В общем, новая жизнь настолько захлестнула Катю в своем сладостном водовороте, что она б никогда и не вспомнила о своем первом питерском знакомстве, не сгустись над ее судьбой тучи. Заболела тетя. Болезнь оказалась жестокая, множество раз беспощадно уносившая жизни даже молодых людей. Катя оббегала все больницы, не жалела сил и средств, но с каждым новым днем тетушка все больше худела, а ее румянец заменялся болезненной бледностью. Медицина оказалась бессильна. Дошло до того, что врач прямо сказал Кате: «Все безнадежно!» – и посоветовал оставить ее тщетные попытки вытянуть тетю из неизбежной могилы, дать ей спокойно дожить остатки дней. Вечно неутомимая и жизнерадостная Катя, пожалуй, впервые за много лет ощутила, что мир далеко не всегда прекрасен, а порой бывает даже чересчур жесток и что не все стены прошибаются упорством и желаниями. Тетя сдалась гораздо раньше и, с трудом поднимаясь в своей постели, не сдерживала, но и не поощряла старания племянницы себя спасти, а лишь с тоской ожидала неизбежного.
– Я не верю, – шептала Катя, роняя слезы на подушку у изголовья любимой тетушки. – Должен ведь быть какой-то выход! Нельзя, чтобы люди уходили молодыми! Тебе ведь только сорок! Это несправедливо!
– Ее ведь можно спасти, правда? – спрашивала тетина восьмилетняя дочурка Маша.
У Кати обрывалось сердце при взгляде на ее заплаканное личико.
– Я завтра же еще раз схожу к врачу, – обещала девушка. – Если есть хоть какой-то способ, я его найду!
Но и в этот раз, как и во все предыдущие, врач сказал лишь, что шансов больше нет. Когда вконец обессилившая от бессонных ночей и беготни по больницам Катя вернулась домой, там она обнаружила вызванного для исповеди священника.
«Неужели правда все?» – подумала она и с ужасом осознала, что эта мысль больше не пугает ее. Она возникла как нечто уже свершившееся, словно в соседней комнате еще не раздается тяжелое дыхание любимой тети, а уже покоится ее холодный труп.
«Нет, нет! Так нельзя! – твердила Катя, сидя за столом на кухне, от отчаяния стиснув виски кулаками. – Она еще жива! Должен ведь быть какой-то выход...»
Слезы покатились по ее пухлым щекам и, сорвавшись вниз, упали на лежащую на столе газету, оставив там крупные мокрые кляксы. Взгляд Кати невольно скользнул по расплывающимся строчкам, и она остолбенела, увидев знакомую фамилию. Под размашистым заголовком «Городские коновалы» главврач одной из петербургских клиник возмущалась процветанием сомнительных шарашек, оказывающих услуги в области нетрадиционной медицины. «Как можно доверять свою жизнь шарлатанам-самоучкам, не имеющим специального образования? – писала она. – Всем этим госпожам Лаур Ляморше, волхвам Велимирам, бабкам Маням да Антониям Атропиным?..»
– Атропин, – растерянно повторила Катя, и в ее памяти мгновенно всплыла необычная встреча на вокзале. Встреча с Антоном, называвшим себя целителем! И рассказ ее попутчицы Саши, которую, по ее словам, тот буквально вытащил из могилы! Катя тут же метнулась в комнату, переворошила все вещи и возблагодарила судьбу за то, что не выбросила визитку. Она уже набрала номер и собиралась нажать на кнопку вызова, но ее взгляд снова скользнул по газетным строчкам. «Шарлатаны-самоучки...»
– Но ведь и вы не в силах ничего сделать! – сказала Катя напечатанному под заголовком портрету женщины в белом халате и с надеждой поднесла телефон к уху.
– Телефон вызываемого абонента выключен или находится вне зоны сети, – сообщил из динамика приятный женский голосок.
У Кати опустились руки. Она уже намеревалась снова расплакаться, как вдруг заметила, что под номером телефона стоит еще и адрес.
– Катюш, ты куда? – окликнула ее одна из тетушкиных соседок, которые пришли проститься с умирающей.
Ответом ей стал хлопок входной двери.
Спустя минут сорок Катя уже поднималась по эскалатору станции метро «Сенная площадь». Когда же она разыскала обозначенное в визитке место – решила, что ошиблась: вместо больницы или офисного здания там оказался обычный жилой дом. Впрочем, она успокоила себя мыслью, что нетрадиционный целитель, скорее всего, и должен принимать на дому. Это ведь не доктор!
«Неплохо устроился, однако – в самом центре города!» – думала Катя, прохаживаясь вдоль дома старинной питерской архитектуры. Она никак не могла определить нужный ей подъезд, или, как принято говорить у местных, парадную. Номера квартир на прибитых к стене табличках оказались почти стерты, а на дверях стояли электронные замки без домофонов, так что войти и проверить, там ли находится квартира целителя, было невозможно.
Когда Катя практически отчаялась найти нужный вход, дверь одной из парадных вдруг распахнулась – и оттуда вышла темноволосая красотка. Сердце Кати радостно забилось: это ведь Саша! Она было бросилась навстречу к своей бывшей попутчице, словно к хорошей подруге, однако тут же опешила, напоровшись на полный презрения взгляд.
– Чего надо? – нервно спросила Саша, окинув Катю с головы до ног ледяным взором, явно оценивая ее далекие от гламурных стандартов габариты.
– Простите... – растерянно выдавила из себя Катя, подумав: «Может, я обозналась?» – Не подскажете, здесь живет Антон? Он целитель.
Саша презрительно хмыкнула и, не проронив ни слова, пошла в сторону Сенной площади. Катя даже не успела поймать брошенную ею дверь, и та снова захлопнулась на электронную защелку. Зато теперь Катя знала наверняка, что Антон живет именно здесь. Она принялась дежурить у подъезда-парадной с надеждой, что туда войдет или оттуда выйдет кто-нибудь из жильцов. Таковой оказалась бабулька лет восьмидесяти, еле передвигающая ноги под тяжестью двух полных продуктами пакетов с логотипами расположенного неподалеку супермаркета. Старушка поставила пакеты перед дверью, развернула носовой платок, разыскала среди россыпи мелочи электронный ключ-таблетку, и... ее рука замерла на полпути к замку, а в Катю вонзился подозрительный взгляд, словно та была обвешанным взрывчаткой террористом.
– И ходють, и ходють, будто медом тут намазано. Только грязь носят!.. – заворчала старушка.
Однако Катя уже спешила к ней, и вовсе не для того, чтобы проникнуть в парадную.
– Ой, бабушка, как же вы ходите с такими сумками? – искренне удивилась Катя. При виде груженой старушки она мигом позабыла, для чего вообще сюда пришла. – Давайте я вам помогу!
Старушка какое-то время сверлила «террориста» взглядом кагэбэшника, однако Катина искренняя улыбка на добродушном лице быстро растопила лед ее недоверия.
– Что ж, помоги, милая, если не трудно, – ответила она.
Признаться, Кате повезло, что старушка входила именно в нужную ей парадную, так как она бы принялась тащить эти сумки, даже если бы бабушка направлялась на другой конец города.
– А у меня внук дома сидит, – жаловалась старушка, поднимаясь на свой четвертый этаж. – Двадцать лет, а не работает, только пьет да в компьютер смотрит...
За время восхождения Катя узнала едва ли не всю бабушкину биографию, а также ее ближайших родственников. Могла узнать и больше, если б приняла приглашение бабульки, которая настоятельно зазывала ее отведать чаю с малиновым вареньем. Однако Катя вдруг вспомнила, для чего пришла, и вежливо отказалась.
– Дай Бог тебе здоровья, дочка, – распрощалась с ней старушка. – Вот бы в мире все такими были, наступил бы рай на земле!
Указанная в визитке квартира оказалась на втором этаже. На коричневой двери с облупившейся краской висел приклеенный скотчем листок с распечатанной на черно-белом принтере надписью: «Антоний Атропин. Целитель». Катя в нерешительности замерла у двери, поймав себя на мысли, что полностью солидарна с мнением главврача, интервью которой за время поездки в метро прочла полностью.
«Они ведь на этом и наживаются, – думала она. – Пока в человеке живет надежда, он многое готов отдать. И чем ближе к смерти, тем больше. А так называемым целителям только это и нужно, чтобы успеть максимально обобрать умирающего».
Катя присела на холодные бетонные ступеньки, потерла ладонями глаза.
«Что я тут делаю? – упрекнула она себя. – Вместо того, чтобы быть рядом с тетей в ее последние минуты жизни, я побежала хвататься за какую-то сомнительную соломинку! Что, если я вернусь, а она умерла?..»
Катя резко встала и уже повернулась лицом к лестнице, чтобы уйти, как вдруг облупленная коричневая дверь распахнулась – и из-за нее выскочила взъерошенная женщина.
– Шарлатан! – яростно выкрикнула она. – А еще знахарем называется!
И, проскочив мимо Кати, женщина устремилась вниз, спотыкаясь на высоченных каблуках.
– О, а я вас помню! – вывел из ступора раскрывшую от удивления рот Катю знакомый голос. – Да-да! Ваша фигура!.. Я знал, что вы рано или поздно передумаете.
В дверях стоял тот самый парень, которого она давным-давно видела на перроне.
– Я не... – начала было Катя.
Но не успела она возразить, как Антон втащил ее в квартиру и захлопнул дверь.
К удивлению Кати, это оказалось обычное жилище без всяких свечей, пентаграмм, хрустальных шаров и черных кошек. От большинства среднестатистических квартир эту отличали высокие сводчатые потолки с лепниной. Но это было наследие позапрошлого века, а вовсе не причуда хозяина. Повсюду царил холостяцкий беспорядок, хотя Катин внимательный взгляд и выхватил несколько инородных предметов. В доме явно бывала и женщина. Впрочем, лишь бывала, так как женская рука к этой вековой пыли, грязным полам и разбросанным повсюду шмоткам явно никогда не прикасалась.
– Представьте, попросила, чтобы я излечил ее от, как она выразилась, ненужной беременности! – возмущенно воскликнул Антон.
Катя даже не сразу поняла, что речь идет о нервно покинувшей его квартиру женщине.
– Я хочу лишь давать людям жизнь, а не забирать ее! – Антона при этих словах аж передернуло от отвращения. – Да и вообще, с каких это пор беременность стала считаться болезнью?
Он вдруг замолчал и пристально взглянул на Катю.
– Я ошибся. Вы не за себя пришли просить. Так? Что ж, похоже, я опять в пролете и лишен возможности поработать над вашим телом. Жаль, такой хороший экземпляр...
Катя смутилась, вновь, как и тогда на перроне, почувствовав себя куском гранита перед скульптором. Однако, вспомнив, для чего пришла, принялась излагать свою проблему. Антон слушал молча, а потом еще долго безмолвствовал после того, как она закончила рассказывать о постигшей ее тетушку беде.
– Мне нужно подумать. Пожалуйста, подождите. Я вернусь минут через десять, – наконец сказал он и, уйдя в другую комнату, захлопнул за собой дверь.
Для Кати это были самые мучительные минуты в ее жизни. Когда же Антон вернулся, ответ ее разочаровал:
– Простите, но ваш случай слишком тяжел. Боюсь, что я уже ничем не могу помочь. Состояние вашей тети – критично.
– Откуда вы знаете, в каком она состоянии? – вскричала Катя. – Вы ведь даже в руки не брали ее медицинскую карту!
– Просто знаю свои возможности. Поверьте.
Какое-то время они молчали. Антон смотрел в пол, Катя – на него. Она и так не очень-то доверяла всем этим целителям-самоучкам, и ей стоило большого труда решиться на эту поездку. И вот теперь она получила такой ответ!.. «Быть может, он цену набивает? – мелькнула у нее мысль. – Ведь чем больше убедишь пациента в тяжести его положения, тем больше денег можно вытрясти. Может, он и никакой не целитель вовсе? Обдерет, а после смерти тети скажет, что сделал все возможное...» Но другой голос, голос отчаяния, перебил эти рассуждения: «Если она умрет, разве ты сможешь себе простить, что не использовала все шансы?»
– Сколько? – мрачно сказала Катя.
– Что? – удивленно переспросил Антон.
– Если, по-вашему, жить достойны лишь те, кому это по карману, я готова платить! – Она нервно полезла в кошелек и дрожащей рукой принялась искать зарплатную карту: Катя работала по вечерам, чтобы оплачивать тетушкино лечение. – Так сколько?
– Поймите, дело вовсе не в деньгах, – поспешно запротестовал Антон. – Я просто чувствую, что в вашем случае бессилен. Я берусь лечить лишь тогда, когда действительно могу помочь. Но я не способен вытаскивать людей, извините за прямоту, с того света!
– А Саша рассказывала, что можете! – выпалила Катя.
На какое-то время снова повисла напряженная тишина.
– Саша... – тихо повторил Антон. – Саша – это особый случай! – вскричал он. – Да и вообще, это вышло всего один раз. Я больше так не могу!
– Откуда вам знать? Ведь вы даже не попробовали!
Катя уже не могла сдерживать слез и разрыдалась, хотя и давала себе зарок никогда не проявлять подобных чувств перед посторонними. Именно поэтому все и думали, что она никогда не плачет – всегда лишь смеется.
– Прошу вас, – прошептала она. – Мне больше не к кому обратиться.
Антон уперся лбом в стену, ударил по ней кулаком.
– Но я же и правда не могу...
– Пожалуйста! Очень прошу!
Он оторвал лоб от стены и заглянул ей в глаза:
– Обещаете, что, если ничего не выйдет, не возненавидите меня?
Катя поспешно закивала, вытирая слезы.
Антон накинул потрепанный серый свитер (тот самый, который она давным-давно видела на перроне), и они вышли на улицу. К удивлению Кати, у целителя оказалась довольно-таки хорошая машина – новенькая красная «ауди», резко контрастирующая с его обшарпанной одеждой и обстановкой в квартире. При виде этого автомобиля Катя тут же подумала о том, сколько же все-таки можно заработать на этой «нетрадиционной медицине», и с горькой усмешкой вспомнила свои жалкие поиски зарплатной карты. Похоже, такие услуги ей не по карману...
Они выехали на Садовую и покатили в сторону Невского проспекта.
– Я ведь вижу, Катерина, что вы не верите в то, чем я занимаюсь, – нарушил молчание Антон.
– Да, не верю, – честно ответила она, покраснев.
– Для чего же тогда обратились ко мне?
– Потому что больше не к кому.
– А если я вас обману? – усмехнулся он. – Вытрясу у вас все деньги и ничем не помогу? Вдруг я шарлатан?
– Вы шарлатан?
– Нет!
– Для меня этого достаточно. Я привыкла доверять людям.
– И что, никогда не обманывались?
– Обманывалась, и часто. И все же это еще не повод с ходу в новом человеке усматривать негодяя, – ответила Катя. И смущенно добавила: – Но вы-то сами верите, что способны помогать людям?
– Конечно, я ведь помогаю. Правда, несколько, как некоторые говорят, нетрадиционными методами...
– Для меня традиция не важна, а важен лишь результат. Если честно, я не разбираюсь ни в химии, ни в биологии. И то, что делает современная медицина, для меня точно такая же магия, как и ваши сверхспособности. Я просто вижу, что человек был болен, а, вернувшись из больницы, вдруг стал здоров. Чем не чудо? Но раз это произошло, значит, этому есть причины. Так?
– Логично, – кивнул Антон.
– Так и с вами. Если вы действительно помогаете людям, значит, и этому есть объяснение. Возможно, просто наша наука еще недостаточно развилась, чтобы такое понять. Лекарь из Средневековья, окажись он в нашей клинике с современной аппаратурой, решил бы, что это – замок колдунов, а процесс лечения – странный магический ритуал. И сколько ему ни объясняй, он так и не понял бы, каким образом с помощью этого исцеляется пациент.
– Интересное умозаключение. У меня тоже возникали подобные мысли. Например, взять этот автомобиль. – Антон постучал ладонью по рулю. – Я полный профан в технике, так что понятия не имею, каким образом тонна железа способна самостоятельно перемещаться в пространстве. Сколько мне ни объясняй, вся эта техническая белиберда звучит для меня не понятнее, чем колдовские заклинания Средневековья. И все же это не мешает мне прямо сейчас ехать в этих сказочных самоходных санях.
– Вот-вот, – улыбнулась Катя. – Главное – результат, а не то, каким образом он достигается. А что касается лечения... В моей ситуации все равно нет иного выбора. Врачи уже сказали свое слово. Вы же оставляете хоть какой-то шанс. Как спасительная соломинка.
– Соломинки чаще всего ломаются, – вздохнул Антон.
– А бывает, ее достаточно, чтобы вытянуть человека из трясины. Так почему бы не попробовать?
Когда Катя вошла в тетину квартиру – словно на стену, натолкнулась на напряженные взгляды соседок. Она тут же бросилась к кровати больной. Та лежала, закрыв глаза, неестественно запрокинув голову.
– Тетушка! Тетушка, нет!.. – рыдала Катя, растирая ее остывшие руки.
Она облегченно вздохнула, почувствовав, как пальцы тети слегка сжали ее ладонь. Жива! И все же лишь это движение и слабое едва уловимое дыхание указывали на то, что тетя еще в этом мире.
– Катенька! – Губы умирающей дрогнули. – Катенька, позаботься о Маше...
– Да что ты такое говоришь? – Катя прижала тетину ладонь к губам. – Ты сама о ней позаботишься! Вот увидишь, тебе помогут!
– Позаботься о...
Тетя не договорила. Она взглянула на племянницу и замерла с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.
– Нет! – Катя крепче сжала холодную безжизненную ладонь. – Пожалуйста, нет!..
Но тетя была неподвижна, продолжала смотреть потухшим взглядом, и больше не слышно было ее тяжелого сиплого дыхания. Катя с рыданием упала ей на грудь.
– Царствие небесное, – прошептала одна из соседок и, перекрестившись, на цыпочках вышла из комнаты.
– О, а вы к кому? – вдруг донесся ее удивленный возглас из прихожей.
Катя тут же вспомнила про Антона. Тот все еще сконфуженно мялся у порога. Может, по Катиному виду, а может, каким-то своим особым магическим чутьем он понял без слов, что произошло, и сказал лишь:
– Как я понимаю, уже все.
Катя опустила голову.
– Но вы же все равно попробуете? – Она с мольбой взглянула на Антона.
Тот, не разуваясь, прошел за Катей в комнату. Сидящие там бабушки-соседки настороженно переглянулись и зашептались. Лишь в глазах тетушкиной дочки Маши мелькнула надежда. Антон с заметной неприязнью взглянул на кровать с телом и отвернулся.
– Простите, – сказал он, заметив осуждающий Катин взгляд. – Я покойников с детства боюсь...
Он подошел к кровати, слегка дрожащей рукой коснулся лба умершей. Закрыл глаза, запрокинув голову. Катя завороженно переводила взгляд то на напряженное лицо Антона, то на бледное тетино в надежде, что вот-вот дрогнут ее ресницы.
– Бедная девочка, – шепнула одна соседка другой. – Это ж надо, по колдунам пошла!
– Шарлатаны все, – ответила вторая. – Выжмет все до копейки, а потом кинет: мол, не вышло ничего.
Антон вздрогнул, убрал ладонь с тетиного лба и сел, закрыв лицо руками.
– Я же говорил, что это бесполезно, – сказал он скорее себе. – Я не могу! Не могу!
– Но Саша... – начала было Катя, однако замолчала, увидев вспыхнувшие глаза Антона.
– Саша? – вскричал он. – Саша – другое! Она мне дороже всего мира! Простите за прямоту, но эта женщина мне никто. Но Саша!.. Если бы она умерла... Если б это тогда случилось... Не стало бы и меня!
На лице Антона отразилась такая боль, словно он снова пережил все те чувства, когда перед ним лежало бездыханное тело его возлюбленной. Его затрясло.
– Что это с ним? – испуганно вскричала одна из соседок. – Может, он этот... как его?.. эпилептик?
Катя убежала на кухню и вернулась со стаканом воды.
– Антон, вы слышите меня? Попейте! Сделайте глоток!
Она коснулась его ладони и тут же отдернула руку: ее словно пронзило огнем, настолько та была горяча. Антон взглянул на Катю так, словно не узнавал ее, и все же принял стакан и дрожащей рукой поднес его к губам. В этот момент случился перепад напряжения, тусклая лампочка в люстре погасла, а потом вдруг вспыхнула ярче прежнего. Антон медленно повернул голову, взглянул на покойницу и в ужасе отпрянул.
– Кто это? – растерянно воскликнул он. – Где Саша?
Видимо, в его памяти так живо всплыли воспоминания об умирающей любимой, что он ожидал увидеть перед собой тело своей обожаемой Саши, а вовсе не Катиной тети. От неожиданности стакан выскользнул из его пальцев и, расплескивая воду, полетел на кровать.
– Вот привела черта на нашу голову! – покачала головой одна из соседок.
– Антон, не волнуйтесь вы так! – Катя схватила его за плечи. – Давайте я вас лучше отведу на кухню.
Она помогла ему встать. Антон безвольно подчинился, все еще с ужасом косясь на тело умершей. На кухне он постепенно пришел в себя и, видимо, осознав, в каком состоянии недавно находился, неловко отводил взгляд.
– Простите, – сказал он. – Со мной иногда такое бывает. Редко. Я понимаю, что смерть – закон природы, но все-таки не могу мириться с тем, что люди умирают. Меня это пугает до жути.
Антон поднялся с табуретки.
– Я лучше пойду. Простите еще раз.
Он направился к двери.
И вдруг из комнаты донесся истошный крик соседок: смесь ужаса, радости и восхищения.
– Она жива! – срывающимся голосом проговорила появившаяся в дверях побледневшая ошарашенная соседка. – Жива!
Катя оттолкнула ее и вбежала в комнату. Тетушка лежала все в том же положении, ее глаза по-прежнему были распахнуты, но теперь она смотрела на племянницу, а по щеке катилась слеза. Катя упала перед тетей на колени и разрыдалась, теперь уже от счастья.
– Может, она и не умирала вовсе? – сконфуженно пожала плечами одна из соседок.
– Ну да, рассказывают же про всякие там летаргические сны, – ответила вторая. – Бывает даже, живьем людей хоронят!
Услышав это, Катя вдруг вспомнила о виновнике этого чудесного исцеления. Сама-то она не сомневалась, чьих это рук дело. Но когда Катя выскочила в прихожую, чтобы поблагодарить спасителя, увидела лишь приоткрытую входную дверь.
4. Екатерина Толстая
С того дня тетя быстро пошла на поправку. Вскоре к ней вернулась прежняя румяность, а от болезни не осталось и следа. Врачи лишь удивленно разводили руками и называли какие-то невнятные причины, вследствие которых больная могла выздороветь. О мистическом повороте дела, конечно же, никто прямо не говорил, хотя даже самые рьяные атеисты про себя признавали, что это просто невероятно. Недавняя покойница утверждала, что чувствует себя лучше, чем до болезни. Катя не знала, так это или нет, но ей показалось, что у тети даже разгладились у глаз морщины и полностью исчезла на голове седина. Ощущение складывалось такое, словно она разом сбросила лет десять жизни.
Однажды тетя расспросила племянницу подробности о своем таинственном исцелении. Катя рассказала, как познакомилась с Антоном и как привезла его, когда все уже считали тетушку практически мертвой.
– И дорого взял? – поинтересовалась тетя.
И тут Катя вспомнила, что совершенно позабыла об оплате.
– Нехорошо, – покачала головой тетя, заметив, как покраснели Катины щеки. – За доброту надо благодарить. А то никто не захочет добро делать.
– На то оно и добро, что делается не из корысти, – ответила Катя. – Но мне все равно стыдно. Он ведь целитель, это его работа. А вот за работу всегда нужно платить!
На следующий день вечером Катя позвонила Антону. На этот раз абонент оказался доступен, в трубке прозвучали длинные гудки – и, наконец, раздался голос целителя:
– Антоний Атропин слушает.
Его слова едва пробивались сквозь грохочущую на заднем плане музыку. Похоже, Антон был в баре или в ночном клубе.
– Здравствуйте! Это Катя...
– Какая еще Катя? – голос его звучал печально и несколько нервно. – Я сегодня не принимаю!
– Это та Катя, которая... Которая отличный экземпляр!
– Ах, Катенька! – Голос Антона тут же смягчился. – Как ваша тетушка?
– Бегает, как девчонка. Я хотела бы...
– Слушайте, Катенька, – перебил Антон, – приезжайте ко мне в гости. Прямо сейчас. Адрес вы знаете. Запишите код от двери парадной...
Катю несколько обескуражило это предложение.
– Я вас жду, – прервал ее сомнения Антон и отключился.
«Чего он от меня хочет? Вряд ли чего-то неприличного... Тем более сомневаюсь, что интересую Антона как женщина, учитывая его вкусы. Взять ту же его любимую Сашу! Да и то, что он говорил о моей фигуре... – успокаивала себя Катя, спускаясь по эскалатору метрополитена. – К тому же я все равно собиралась отвезти ему деньги. Да и нельзя отказывать человеку, который сделал такое: ведь по тете сейчас были бы поминки на девятый день, а она выглядит так, словно только что заново родилась».
Она втиснулась в электричку, и какая-то женщина поспешила уступить ей место.
– Я не беременна, – с улыбкой ответила Катя. – Я такая и есть.
Женщина покраснела, и снова уселась на сиденье.
На «Спортивной» в двери ввалилась развеселая сине-белая толпа футбольных фанатов. Вагон наполнился криками, громкими речовками и свистом дудок и пищалок. Стало тесно.
– Да это просто танк КВ-2 какой-то! – сдавленно шепнул длинноволосый подросток своему приятелю-очкарику, также придавленному к двери Катиным необъятным бюстом.
– Потерпите, ребятишки, через две остановки я выхожу, – подбодрила их Катя.
Пассажиры с облегчением вздохнули, когда за окном электрички, наконец, появилось название «Садовая» и Катя вытиснулась из вагона.
Войдя в знакомую парадную, Катя еще на первом этаже услышала басовый ритм, и не ошиблась с его источником: музыка играла вовсе не в баре или ночном клубе, а в квартире Антона. Ее это еще больше смутило, и все же она стала подниматься на второй этаж. Из-за знакомой двери рвались раскаты танцевальной музыки. Она была уверена, что Антон совершенно не относится к типу людей, устраивающих шумные вечеринки. Катя поморщилась: сама она не любила подобные балаганы, предпочитая им встречи, где ведут интеллектуальные беседы, разбавленные перебором гитарных струн, в одиночестве же слушала старый мелодичный рок. Но раз уж пришла, не идти же назад! Тем более она пообещала Антону.
Собравшись с духом, Катя вдавила кнопку звонка и принялась ждать. Она позвонила трижды, но ей так никто и не открыл. Видимо, писк звонка тонул в грохоте танцевальных ритмов. Катя уже достала телефон, намереваясь звонить Антону, как вдруг дверь распахнулась. На пороге возник вовсе не Антон, а паренек с бородкой в виде подковки на блестящем от пота лице. В одной руке он сжимал бутылку мартини, а другой обнимал за талию худенькую крашеную блондиночку в обтягивающем блестящем коротком платьице. Парень шагнул прямо на Катю, глядя сквозь нее остекленевшим взглядом, врезался, словно в поставленный на дыбы батут. Девушка при этом пьяно хихикнула. Парень сдал назад и, обрулив Катю, без всяких извинений неровным шагом устремился вниз по ступенькам, увлекая за собой хохочущую подружку. Катя робко заглянула в так и оставшуюся распахнутой дверь. Квартиру Антона обволакивали клубы сигаретного дыма. Из темной комнаты в конце коридора сверкало всеми цветами радуги, гремела музыка и раздавались голоса и смех, сопровождаемые звоном рюмок. Катя с отвращением шагнула в эту преисподнюю.
В комнате стоял стол, заваленный бутылками, стопками и тарелками с салатами. В момент появления Кати над ним несколько парней столкнулись рюмками и отправили их содержимое в свои и без того проспиртованные глотки. На диване какой-то смазливый мальчик тискал не менее смазливую девочку. В центре комнаты, размахивая руками, дергались под музыку несколько людей с бешеными взглядами. Мимо, сверкая голыми коленками, шатаясь, прошествовала какая-то девица.
И тут Катя увидела Антона. Он одиноко сидел на табуретке в дальнем углу и глазами затравленного зверька смотрел на весь этот шабаш. Ей удалось-таки пробиться к нему, преодолев полосу препятствий из полуживых тел.
– Антон! – прокричала она, с трудом конкурируя с музыкальным грохотом.
Она тронула его за руку и тут же отпрянула: таким свирепым оказался брошенный на нее взгляд. Однако в следующий миг Антон узнал ее, и взгляд его просиял. К счастью, в этот миг стихла очередная песня, дав Кате возможность говорить.
– Я пришла, как вы просили, – сказала она. – Мне так неудобно, что я вас не отблагодарила тогда...
Однако ее слова потонули во вновь хлынувшей из колонок мелодии, на этот раз медленной. Тут Катя заметила, что Антон не слушает, а смотрит куда-то мимо нее. Она проследила за его взглядом и увидела темноволосую красотку в объятиях мускулистого мачо. Несмотря на полумрак, ее лицо показалось Кате знакомым. Мачо между тем вытянул красотку за руку на середину комнаты и, прижав к своему накачанному торсу, повел ее в медленном танце. Красотка положила голову ему на грудь, губы мачо коснулись ее плеча...
Антон резко встал:
– Пойдемте!
И, схватив Катю за руку, потянул ее в прихожую. На пороге Катя обернулась и еще раз взглянула на девушку. И вдруг поняла: это же Саша!
Антон завел Катю в темную комнату и захлопнул дверь, тем самым слегка приглушив назойливую попсу. Ее басы настойчиво стучались в стены, а сквозь щели в двери пробивались отблески радужного света. Антон долго молча стоял, прижавшись спиной к двери, словно стараясь не пустить все это в свой темный уголок. Кате стало неловко от этого молчания.
– Антон, вы... – начала она.
– Ты! – перебил он. – Давайте уже оставим это множественное число в общении.
– Ты так ты... – согласилась Катя. – Значит, Саша живет с тобой?
– Не со мной, а у меня, – довольно резко ответил Антон. И, словно оправдываясь, прибавил: – Но ведь она прекрасна, не правда ли?
– Красота – понятие относительное. На вкус и цвет, как говорится... Вот только с этой красоткой, мне кажется, шансов у тебя маловато. Как показала практика, любовь либо взаимна, либо – безнадежна... Ой, я не хотела тебя обидеть! – тут же воскликнула Катя, заметив, каким мрачным стало его лицо.
– Прости, Катенька, что выдернул тебя сюда. Пойдем, я лучше отвезу тебя домой.
Он распахнул дверь и, снова взяв Катю за руку, поволок ее к выходу.
– Разве никого не нужно предупредить, что ты уходишь? – спросила та.
– Разве кто-то заметит, что меня нет?
Однако Антон ошибся. Едва они выскочили в подъезд... пардон, в парадную, позади раздался окрик:
– Куда это ты собрался?
Антон замер. Обернувшись, Катя увидела Сашу в воинственной позе. Видимо, как только та заметила, что следом за исчезающим в дверях Антоном мелькнуло женское платье, в ней тут же проснулась собственница. Впрочем, увидев похитительницу, Саша заметно расслабилась.
– О-о-о!.. – протянула она, бесцеремонно окинув взглядом Катю с ног до головы, выразив в этом звуке столько всего, что та смутилась.
– Александра, вы не помните меня? – воскликнула Катя. – Мы с вами как-то ехали на поезде от Москвы до Петербурга!
На изящном Сашином лбу появилась пара складок, символизирующих работу мысли.
– А, ну-ну! Ты эта, как там тебя...
– Катя, – подсказала Катя.
– Да уж, Земля круглая, – смягчилась Саша, видимо, больше довольная тем, что Антон уходит в компании не какой-нибудь стройной знойной девицы. – Ты смотри, не уведи кавалера!
И Саша вновь скрылась в квартире, захлопнув за собой дверь.
Они вышли на улицу. Уже стемнело. Антон нажал кнопку на брелоке с ключами тире – и неподалеку мигнул габаритами все тот же красный автомобиль.
– Терпеть не могу транспорт, – признался Антон, забираясь в салон.
– Для чего же тогда купил машину?
– О, это подарок. За то, что поставил на ноги одного человека.
«Ничего себе подарочки!» – поразилась Катя и снова задумалась над тем, сколько же стоят услуги целителя.
– Я не хотел ее брать, – продолжал Антон. – Да только иногда бывают ситуации, когда необходимо срочно добраться до пациента. Если он при смерти, например. С машиной куда быстрее. Неправильно ведь позволить человеку умереть лишь из-за своей дурацкой нелюбви к машинам? Так что пришлось принять.
Антон положил голову на руль и долго сидел, потирая ладонью висок.
– Устал до жути, – пожаловался он. – Сегодня был очень сложный случай. Взорвался баллон на стройплощадке, пострадали двое рабочих и их начальник. Я думал, у меня сил не хватит их спасти. Хватило! Да только после такого голова просто раскалывается...
– Небось, заплатили много? – осторожно поинтересовалась Катя.
– Наверное.
– То есть как?
– Я не спрашивал. Скорее всего, что-то заплатили. Ведь люди становятся невероятно щедры, когда речь идет об их жизнях. Хотя некоторые щедры лишь на словах, пока грозит беда.
Антон это сказал просто, без всякого намека, и все же Катя ощутила в этом, как говорится, камень в свой огород.
– Кстати, ты ведь и мне очень помог, – сказала она, раскрыв сумочку. – Сколько с меня?
– Вот. – Он вынул из кармана визитку. – Тут номер кредитки. Кинь, сколько посчитаешь нужным.
– А если я вообще не сброшу деньги? – удивилась Катя.
– Твое право. К тому же я все равно об этом не узнаю. Никогда не проверяю. Это ведь не плата, а благодарность – личное дело каждого. Признаться, я поначалу вообще ничего не брал. Кому необходимо, я и так помогу. А потом все равно пришлось. Это принцип современного человека: за все надо платить, просто так ничего не делается. Если ты кому-то говоришь, что сделаешь бескорыстно, тебя тут же начинают подозревать в мошенничестве: мол, в чем подвох? Бесплатный сыр только в мышеловке! А если все-таки убеждаешь, что ты действительно не берешь плату, тебя тут же относят в разряд лопухов и придурков. И при этом все равно не доверяют: какое может быть доверие к идиоту? Мало ли что этот дурачок может потом отчебучить? Вот я и завел эту карту – для успокоения недоверчивых душ.
– Так там, небось, накопилась огромная сумма.
– Может быть, – пожал Антон плечами. – Я оттуда почти не трачу. Иногда Саша пользуется.
– А как же продукты? Плата за жилье?
– Продуктами часто благодарят пациенты, так что холодильник никогда не пустует. Я не прожорлив. Время от времени мне даже приходится отдавать еду, чтобы не портилась. У храмов обычно много нуждающихся, тех, кто просит милостыню. За квартиру тоже не плачу. Мне это жилище выделил один благодарный пациент: живи, мол, сколько хочешь. Сам он пенсионер, круглый год на даче за городом обитает. До этого я жил у другого исцеленного. Тот меня не гнал, но я решил, что в отдельной квартире принимать больных удобнее. К тому же есть лишняя комната для... гостей. Потому и переехал.
Катя задумалась: какой суммой должна исчисляться ее благодарность? А потом сняла с шеи цепочку с кулончиком – ликом святой Катерины.
– Такую оплату примешь?
– Приму любую, – улыбнулся Антон. – Лишь бы от чистого сердца.
– В этом не сомневайся!
И Катя надела подарок ему на шею.
Антон завел машину, они покатили по ночной улице. Мимо понеслись освещенные сотнями огней старинные петербургские фасады.
– Обожаю этот город, – сказала Катя. – Он словно огромный музей.
– Мне тоже тут нравится. Люблю старину, – сказал Антон. – А Саша заявила: мол, лучше бы в Москву ехал. Она больше любит современность. Но ведь это тоже крупный город – второй по величине в стране! Чем она недовольна?
– Так твой переезд – это была ее идея?
– Нет, моя! – как-то чересчур резко возразил Антон. – Она лишь сказала, что в нашем поселке, который она называет деревней, перспектив нет. Добиться чего-либо можно лишь в крупном городе. Вот я и подумал, что если перееду...
Он замолчал. Катя могла закончить его фразу: «Если перееду, Саша это оценит и согласится приехать ко мне», но тоже промолчала. И так уже упрекала себя за то, что наступила ему на больную мозоль.
– Ух ты! Грамотная статейка, – вдруг воскликнул Антон, когда они остановились на светофоре. – Читал. Согласен с автором на все сто!
Катя проследила за его взглядом и поняла, что он разглядывает торчащую из ее сумочки газету с размашистым заголовком «Городские коновалы», которую она зачем-то до сих пор таскала с собой.
– Так ведь там и тебя упоминают, – заметила она, покраснев.
– Конечно, ведь я довольно-таки известная личность в этих кругах. Еще бы она про меня не упомянула! – без доли стеснения ответил Антон. – Но эту женщину нельзя упрекнуть в том, что она внесла меня в этот список. Ведь она не знает, что я вовсе не целитель.
– Как это? – поразилась Катя. – Ты ведь лечишь!
– Лекарство тоже лечит, но это еще не значит, что оно делает это осознанно. Разве какой-нибудь анальгин понимает, почему с его помощью излечивается человек? Нет! Просто по законам биологии и химии он способен оказывать на организм определенное воздействие, которое приводит к некоторым результатам. Не больше и не меньше. Так и я – не доктор, а лишь средство. Я никогда ничему не учился. Я знаю лишь, что мое тело наделено какими-то возможностями, способными влиять на другие организмы, но я понятия не имею, как именно это происходит.
– И что, разве ни разу не пытался в этом разобраться?
– Не-а. Для меня это не важно. По мне важно лишь то, что это помогает. А о том, как именно это работает и почему, пусть думают всякие там ученые. Например, когда ты ешь, ты ведь не думаешь о том, каким образом пища насыщает твой организм и какие процессы в этот момент происходят у тебя в желудке. Еда спасает тебя от голодной смерти, тебе становится лучше – большее тебя и не интересует. В моем случае примерно то же самое. Так что, уверен, если бы официальная наука признавала подобные вещи, доктора могли бы прописывать таких, как я, в рецептах, как какую-нибудь ромашку, касторку или аспирин.
– Атропин, – пошутила Катя.
– Ну нет. – Антон покачал головой. – Уже есть такое лекарство. Причем я слышал, что весьма опасное и галлюциногенное при передозировке.
За окном между тем появился темный простор Финского залива, и Катя вдруг поняла, что они приехали к тетиному дому. «Антон ведь не знает, что я живу не тут, а в общежитии!» – спохватилась она. Хотя тут же решила, что и к лучшему: почему бы не проведать тетю, раз уж приехала?
– Прибыли, госпожа Екатерина! – сказал Антон, когда они въехали во двор, и красная «ауди» остановилась у тетушкиной парадной.
Катя насторожилась, уловив в этих словах грусть. Видимо, ему не очень-то хочется расставаться!.. Или возвращаться?
– А давай к тете в гости зайдем, – предложила она. – Вот обрадуется! Тем более она говорила, что хочет лично поблагодарить своего спасителя.
Антон замялся.
– Спасибо, конечно, за приглашение. Но мне ехать пора. Саша, небось, волнуется.
«Да уж, прям с ума сходит от переживаний», – подумала Катя, вспомнив, как Саша нежилась в объятиях мускулистого мачо. Но вслух этого, конечно же, не сказала, чтоб не расстраивать Антона. Тем более что по его интонации поняла: он сам в это не верит.
– Что ж, мое дело, как говорится, предложить. – Катя распахнула дверцу и с трудом выбралась из салона.
У двери парадной она с сомнением обернулась. Антон помахал ей рукой. Катя махнула в ответ и вошла в дом. Всю дорогу, пока она поднималась на нужный этаж, ее терзали сомнения и беспокойство. Она всегда чувствовала, когда человеку плохо. Однако едва она распахнула дверь квартиры и увидела тетину приветливую улыбку, тут же заразилась ее жизнерадостностью и задором. Вскоре Катя уже сидела на кухне перед кружкой чая и, уплетая бутерброд с маслом и вареньем, рассказывала тетушке о своей поездке. Но едва она упомянула о расставании с Антоном, сердце ее сжалось и вновь нахлынуло беспокойство. Она подбежала к окну, выглянула и тут же поспешила к входной двери.
– Ты куда это? – окликнула ее пораженная тетя, однако Катя уже мчалась вниз по лестнице.
Красная «ауди» стояла на том же месте с заглушенным двигателем. Антон сидел, навалившись локтями на руль и опустив голову. Катя распахнула дверцу и на его удивленный взгляд твердо ответила:
– Мы идем пить чай! Отговорки не принимаются!
Антон пожал плечами и покорно выбрался из машины. И когда они спустя несколько минут уже сидели за столом и вместе уплетали варенье, Катя почувствовала, как отчаяние на лице Антона уступает умиротворению.
Тетушка места себе не находила, беспокоясь, чем бы еще потешить дорогого гостя. Она всегда была довольно косноязычна на похвалы, зато ее благодарность с лихвой выразилась в щедрости и заботе. Стол она накрыла в гостиной и даже вынула из закромов покрывало, которое стелила лишь по случаю больших праздников вроде дней рождения и Нового года. Количеством выставленных перед гостем пряников, печений, варений и компотов можно было, пожалуй, накормить роту. После очередной кружки чая Антон шепнул Кате, что вот-вот лопнет, и дезертировал из-за стола. А чтобы не выглядеть неблагодарным, сделал вид, будто встал рассмотреть получше развешенные по стенам гостиной портреты. Большей частью это были черно-белые фотокарточки, некоторые настолько пожелтевшие и потрескавшиеся, что печатались, небось, еще до революции. Но были и современные цветные. Например, Катино фото.
– Да, в нашем роду барышни всегда выделялись чрезмерной упитанностью, – прокомментировала тетя. – Это, так сказать, наша родовая марка. Как товарный знак.
Действительно, со всех портретов смотрели круглолицые женщины, притом что чаще всего рядом с ними висели изображения мужей весьма худощавых. Тетя принялась перечислять все ветви их необъятного родового древа, указывая на портреты и комментируя, кто кому кем приходится. Дошла очередь и до Катиной фотографии.
– Ну а эту девушку вы уже знаете, – сказала тетя. – Дочка моей сестры Лизы Глотовой, после замужества Толстой.
– Да-да, мне еще и с фамилией повезло, – воскликнула Катя. – Представляешь, сама пышка, так еще и Толстая! Особенно в школе пришлось туго. Комплексовала жутко. Мама меня все успокаивала, говорила: «Звучит ведь здорово, прям по-княжески – Екатерина Толстая!» Я же считала это своим проклятием, словно сама судьба мало того, что наградила излишним весом, так еще и издевается. А на уроках литературы, как назло, время от времени вспоминали Льва или Алексея Толстых! Вообще, я ненавидела школьные занятия именно из-за своей фигуры. Стоило, к примеру, учителю географии сказать: «Столько-то широты, столько-то долготы», как весь класс тут же оборачивался на меня. Математику я презирала за ее «периметры» и «величины». Физику – за «массы» и «объемы». На биологии изучали слонов и носорогов, которых непременно сравнивали со мной. В общем, казалось, во всем крылся намек на мое, как я считала, безобразное тело.
– Кстати, мое предложение по поводу фигуры все еще в силе, – весело напомнил Антон. – Я и правда это умею!
– Ну уж нет, – отмахнулась Катя. – Это уже в прошлом. Вот появись ты в тот момент, когда подо мной рухнул злополучный стул!..
– Какой еще стул? – удивилась тетя. – Что-то я такого не припомню.
– Да потому что я почти никому об этом и не рассказывала, – ответила Катя и, вздохнув, продолжила: – Ладно, расскажу. Дело было еще в школе. Уж и не помню, в каком классе тогда училась, но возраст самый жестокий – лет 13-14, когда дети издеваются друг над другом беспощадно. Так вот, однажды подо мной сломался стул! Представляете? Конечно, он просто был старый и дряхлый, давно шатался. Развалился б под любым учеником, даже под нашим тощим Славиком. Но треснул-то он именно подо мной! Я грохнулась на пол, а класс просто взорвался хохотом. Этот хохот еще долго стоял у меня в ушах. Я убежала домой и едва не покончила с собой – мама вовремя подоспела и отобрала бритву. А потом у нас был долгий нудный разговор. Мама спросила: и что дальше, запрешься в комнате до тех пор, пока не высохнешь как мумия? «Пойми, тот стул уже сломан. Нельзя все вернуть назад, – сказала она. – Что произошло, то произошло. Теперь лишь можно научиться с этим как-то жить». Мама говорила о том, что нельзя все принимать так близко к сердцу: «Знаешь, сколько в твоей жизни еще будет трудностей, по сравнению с которыми сломанный стул – тьфу, мелочевка? И что же ты, от каждой будешь бежать?» Она объясняла, что можно вечно себя жалеть и бегать от проблем, а можно научиться с ними справляться и попытаться изменить свою судьбу к лучшему. Мол, трудности нужно преодолевать! Для меня же все это звучало как стандартное взрослое бла-бла-бла... «Да что они понимают, эти взрослые! – думала я. – Не они же попали в такое идиотское положение!» И я клялась, что больше никогда не вернусь в школу...
Ее рассказ оборвал жуткий скрежет. Все разом обернулись и увидели Машу, которая уперлась руками в диван, а тот медленно полз по комнате под чересчур большим для ее возраста весом.
– Смотрите! – гордо воскликнула девочка. – Я – сильнее дивана! До середины комнаты дотолкала!
– Лучше бы ты была умнее дивана, – покачала головой тетя. – Надорвешься ведь! И нечего привлекать к себе внимание. Видишь, мы разговариваем?
И повернулась к Кате:
– Ну, чем все кончилось-то?
– Чем-чем... Вечером пришел отец, – вздохнула Катя. – И знаете, что он сделал? Он рассмеялся! Мать сказала: «Что ты творишь? Ребенку и так плохо!» А он потом еще раза три или четыре попросил меня рассказать о том, как я шлепнулась со стула, и, когда я рассказывала, хохотал, едва не надорвав живот. Я поначалу жутко обиделась. Да только потом вдруг представила эту ситуацию со стороны, и мне самой стало неимоверно смешно. Ведь это и правда выглядело как в цирке: толстенная девка садится на стул – и тот разваливается под ней на части! Разве можно упрекать за хохот ребят, которые увидели такое? Разве сама бы я не стала смеяться, если б, например, нашего тощего Славика сдуло ветром? Наверняка тыкала б пальцем с воплями: «Каши больше жри, дистрофан!» И я их тут же простила за этот смех. Всех сразу и навсегда! На следующий день я явилась в школу гордая и полная решимости. «Смотри стул не разломай, слониха!» – крикнул кто-то из одноклассников и приготовился удирать, ожидая, что я, как обычно, пущу в ход свои тяжеленные кулаки. Но я больше не собиралась поступать как обычно. Я нашла в себе силы и пошутила! А потом мы хохотали всем классом, вспоминая мое вчерашнее падение, и мне было так же весело, как и остальным. Я вдруг поняла, что нет ничего плохого в смехе, даже над самим собой. И уж лучше искренний смех, чем лукавая лесть. Это-то и стало переломным моментом в моей жизни. Я вдруг взглянула на свою судьбу совершенно с другого ракурса. С той поры я больше не комплексовала по поводу своей внешности, приняла себя такой, какая есть. А еще я постоянно вспоминаю сказанные тогда отцом слова: «Будь оптимисткой, дочка! Потому что у оптимиста даже говно пахнет медом!»
– Катюша! – нахмурилась тетя.
– Ну а что? Сказано, конечно, грубовато. Зато в точку!
– Да уж, иногда надежда на лучшее – единственное, что не дает пойти ко дну, – задумчиво кивнул Антон. От недавней веселости не осталось и следа. Он достал телефон, включил и какое-то время тоскливо смотрел на экран. Кате со своего места было хорошо видно, что рассматривает он фотографию Саши.
– Ладно, что-то засиделся я. – Антон встал. – Пора возвращаться.
Пока он обувался в прихожей, Катина тетя все пыталась вручить ему какие-то банки с вареньем и компотами, приглашала еще заглядывать в гости. Антон не отвечал и ничего не взял, собрался и сказал лишь:
– Счастливо!
И заглянув в этот момент в его глаза, Катя подумала: «Прямо как одержимый!» И рассердилась на него, что с ней случалось довольно редко. А потом еще больше рассердилась на себя, поймав себя на мысли, что это у нее от зависти. Ведь ею самой никто никогда одержим не был!
5. Стена
С тех пор Катя стала частым гостем Антона. Нередко он сам ее звал в моменты, когда на него накатывала грусть. Антон мог позвонить в самый неожиданный час и в любое время суток. И он знал: она непременно ответит. Если Катя в этот момент была занята – к примеру, сидела в университете на парах, – то писала ему сообщение и перезванивала в перерыве. И она знала, что услышит. «Катенька, приди, пожалуйста!» – говорил он и отключался. При этом голос у него звучал как у вконец спившегося алкоголика. А ведь он трезвенник! Антон был пьян отчаянием. И когда Катя ехала к нему, прекрасно понимала причины этого отчаяния. На месте выяснялось, что Саша не появлялась несколько дней, или появилась, но спит пьяная в дым, или заявила Антону, что уйдет жить к какому-то очередному бойфренду (хотя ни разу не исчезла больше чем на неделю).
Конечно же, Катя осознавала, что ее используют, что она для Антона как таблетка антидепрессанта. Да только иначе поступать не могла. Дело было даже не в том, что он спас ее тетю. Даже если б и не спасал, не могла она отвернуться от человека в момент отчаяния. Она всегда чувствовала, что нужна, и была там, где должна быть. Это касалось не только Антона. Не сосчитать, сколько времени она провела на каких-нибудь подоконниках в секции общаги или на лавочках в парке студгородка, выслушивая слезные откровения подружек, а порой даже шапочно знакомых девчонок. Нередко ей вдруг ни с того ни с сего начинали изливать душу парни. Бывало, придет к кому-нибудь на вечеринку, хлоп – и она уже где-нибудь на кухне наедине с унылым пареньком или девчонкой. «Катюш, вот скажи, если тебе кто-то нравится, а этот человек...» И пошло-поехало. И пока все веселятся, поют песни и танцуют, она проводит сеанс психотерапии. Частенько в такие моменты Катя и советов-то никаких не давала, да это было и не обязательно: человеку всего лишь хотелось, чтобы его просто выслушали. И Катя слушала, искренне сопереживая, и видела – после разговора ее собеседнику стало легче. А раз другим хорошо, то и ей радость.
Как-то соседка по комнате в общежитии даже сказала о ней:
– Наша Катя, похоже, неправильно выбрала профессию. Ей нужно было идти учиться на психотерапевта. Ведь, если перевести в человеко-часы все то время, что ей плачутся в жилетку, – она настоящий стахановец!
– Зато, если я стану психологом, обо мне никогда не скажут «тонкий психолог», – рассмеялась Катя.
Так было и с Антоном. Способный вылечить практически любую болезнь, он не мог справиться с одной-единственной травмой – собственной душевной. Катя понимала, что не в состоянии его исцелить, а лишь сможет слегка подлечить эти раны, да и то на время. Сам Антон объяснял свои переживания то усталостью, то сложным пациентом, то еще какой-нибудь не имеющей отношения к его ужасному расположению духа ерундой. Хотя, в чем на самом деле крылась его проблема, было ясно: как говорится, к гадалке не ходи. Однако при любом намеке на Сашу он мгновенно свирепел. Однажды даже бесцеремонно выставил Катю из квартиры. Правда, вскоре снова позвонил и вел себя как ни в чем не бывало. И Катя предпочла молчать на этот счет, решив, что время лечит и рано или поздно расставит точки над «и». Безнадежная любовь ведь не может длиться вечно! И Катя продолжала врачевать душевные боли Антона, порой тратя по много дней, чтобы вывести его из очередной депрессии. Правда, в итоге каждый раз возвращалась Саша и за считаные минуты вскрывала едва поджившие раны с ловкостью опытного садиста.
Зато в этих посещениях Катя обнаружила и большой плюс. Часто бывая у Антона, она смогла воочию увидеть его за работой. Целителя не напрягало присутствие посторонних, и, если пациент не возражал, Антон позволял ей тихонечко сидеть во время процедуры и наблюдать. Дошло до того, что любознательная Катя стала приезжать к Антону сама, даже если тот не звал: просто посмотреть сеанс, особенно если случай выпадал интересный.
Впрочем, Антону редко доводилось лечить нечто действительно серьезное. Восемьдесят процентов посещавших его клиентов оказывались желающими навести на кого-нибудь порчу, заглянуть в будущее или приворожить любимого, чаще всего чужого. Таких Антон сразу отправлял восвояси, объясняя, что его способности не мистического плана, а исключительно медицинского. Оставшиеся двадцать процентов обращались по адресу, но с мелочами: вывести бородавку, убрать головную боль, излечить простуду и тому подобное. Если просили избавить от курения или алкогольной зависимости, Антон говорил, что может почистить организм от вредных веществ, а вот привычки – это уже личное дело самого человека.
Процедура исцеления проходила просто. Антон прикасался к больному месту, закрывал глаза и долго сидел, не произнося ни слова. Потом открывал глаза и убирал руку. Катя несколько раз сама видела, как на месте какой-нибудь язвы или бородавки оказывалась чистая гладкая кожа. Да только такое случалось далеко не всегда. Чаще всего ничего не происходило. Тогда Антон говорил, что он сегодня не в силе, и советовал прийти в другое время. Бывало, в такие моменты он вовсе прекращал приемы. Некоторые пациенты приходили к нему по несколько раз, пока не случалось чуда. Если, конечно, у них хватало терпения. Те же, у кого не хватало (а таковых было немало), разочарованно уходили, хлопая дверью, со словами: «Очередной шарлатан!»
– Для меня это загадка, – объяснил он Кате. – Не могу понять, почему порой получается лечить, а порой нет. Бывает, как ни пытаюсь – ничего не выходит!
Продолжалось это до тех пор, пока Катя не разгадала причину. Причем вышло у нее это случайно и совершенно неожиданно.
Однажды у Антона выдался день совсем без пациентов. Они с Катей пили чай в комнате, в которой он принимал больных, и разговаривали о таланте Антона.
– Ты веришь в судьбу? – спросила Катя. – Говорят, что все в этом мире происходит не просто так. Раз что-то случилось, значит, на то есть причины. Как думаешь, почему этот дар пришел именно к тебе?
Антон пожал плечами:
– Быть может, оттого, что я с детства мечтал помогать людям? Я даже подумывал о том, чтобы пойти учиться в медицинский. На мой взгляд, каждое исцеление человека – шаг к идеальному миру. Миру, где вообще нет страданий!
Его слова прервал раздавшийся звонок. Затем они услышали, как входная дверь распахнулась: кто-то вошел без приглашения. Антон хотел было, по обыкновению, пойти встретить пациента, как вдруг замер. В коридоре раздавались медленные шаги и странное постукивание. Вид у целителя стал как у героя фильма ужасов за миг до появления монстра. Кто-то приближался: шаг, стук, шаг, стук... Наконец, дверь его приемной медленно распахнулась и на пороге возник человек. Спутанные длинные волосы и борода свисали до середины грязной футболки. На засаленной куртке зияло множество дыр. Одна штанина черных брюк была обрезана на середине, и в пол упиралась торчащая из-под нее деревяшка. Комната мигом наполнилась тошнотворным запахом.
– Здесь у вас исцеляют? – спросил незнакомец.
Катя взглянула на Антона. Тот сидел с каменным лицом и широко распахнутыми глазами. Она сама поспешила к пациенту, поддержала его за руку:
– Конечно-конечно, проходите!
Пока незнакомец грохотал деревяшкой, направляясь к Антону, тот все больше вжимался в стул, словно к нему приближался зомби. Когда же пациент достиг цели и протянул покрытую грязными фурункулами руку, он не успел даже открыть рта, чтобы рассказать о своей проблеме. Лицо Антона исказилось от отвращения, а в следующий миг он резко встал и выбежал из комнаты.
Это было так неожиданно, что Катя растерялась.
– Простите, – воскликнула наконец она. – Целитель сегодня... не в духе...
Однако запнулась. Она не умела врать, а правда была красноречиво написана на лице пациента. Тот все прекрасно понял. Он покивал: мол, ну-ну, все ясно. Вздохнул и, не говоря ни слова, заковылял обратно к двери. Лишь после того, как стук его костыля стих в парадной, дверь комнаты Антона слегка приоткрылась.
– Он ушел? – раздался шепот.
– Как это понимать? – Всегда уравновешенная Катя почувствовала, как внутри нее закипает кровь.
– Я не медик и не давал никаких клятв: ни Гиппократа, ни каких-либо еще, – хмуро ответил Антон. – Я не обещал лечить всех!
– К чему тогда эти разговоры о помощи всем и вся? Только что у тебя был шанс, как ты недавно сказал, сделать мир лучше!
Антон осторожно выбрался из своего убежища, с опаской взглянул по сторонам, словно боялся угодить в засаду. Потом быстро пересек комнату и распахнул окно – проветрить.
– Антон, ты уж извини, – сказала Катя. – Ты говоришь о спасении, об исцелении, о том, как мечтаешь всем помогать. Но тебе ведь плевать на людей!
Он резко повернулся.
– Да-да! Более того, ты их презираешь! – продолжала она. – Я наблюдаю за твоими сеансами уже второй месяц и вижу, как ты смотришь на своих пациентов. С ужасом и отвращением, вот как! И кстати, многие люди не приходят к тебе повторно вовсе не потому, что не верят в твои способности. Человек – существо наивное, готов верить в чудо до последнего. Многие могут сотни раз обжигаться, но все равно будут совать руку в огонь, если им скажут, что от этого станет лучше. И каждый раз получая ожоги, человек будет убеждать себя: не получилось, но только в этот раз. Вдруг в следующий получится? Так вот, люди к тебе не идут потому, что чувствуют твое презрение!
– Неправда! – вскричал Антон. – Я помог многим!
– Да, помог! Но вовсе не из любви к человечеству. Единственный человек, которого ты любишь... Сам знаешь кто!
Его так затрясло, что Катя испугалась.
– Уходи! – закричал Антон. – Вон!
Катя, не говоря ни слова, схватила свою сумочку и выбежала из квартиры.
«Ну и пусть, не очень-то и хотелось! Тоже мне – пуп земли! – возмущалась она, скользя вниз по ступенькам лестницы парадной. – Пусть и дальше пресмыкается перед своей Сашенькой. Ноги моей больше тут не будет!..»
Обычно Катя остывала так же быстро, как закипала. Ее внутренняя душевная теплота и добродушие не позволяли ей подолгу дуться на людей. И после любой ссоры, которые крайне редко случались в ее наполненной яркими красками жизни, она мгновенно прощала любого обидчика и даже начинала злиться на себя за несдержанность, испытывая чувство вины: «Не слишком ли я была груба?» Однако на этот раз шли дни, но ее продолжали грызть разочарование и досада. Так что обещание она свое сдержала: к Антону больше не пошла. И была весьма удивлена, когда он неожиданно объявился сам.
Как-то, выйдя после пар из университета, она увидела в телефоне пять пропущенных вызовов. Все от Антона. Какое-то время она сомневалась, стоит ли перезванивать. Уже поутихшее было чувство обиды вновь нахлынуло на нее с прежней силой. Но она одернула себя: «А вдруг случилось что-то плохое? Вдруг ему нужна помощь?» И Катя перезвонила.
– Катенька, а ведь я действительно их не люблю! – сходу заявил Антон.
Она даже сразу не поняла, о чем идет речь. Лишь отметила, насколько подавленно звучит его голос.
– Кого?
– Людей! Не всех, конечно, но большую их часть. Понимаешь, эти люди для меня – никто. У меня есть небольшой круг тех, кто мне дорог: родители, родственники, знакомые, любимые... точнее, любимая. Мне важна судьба этих людей. Остальных я не знаю. И мне все равно, будут они жить или нет, больны они или здоровы, счастливы они или несчастны, хорошо им или плохо. Причем, мне плевать как на взрослых, так и на детей.
Катя не знала, что на это ответить.
– У тебя разве не время приема? – вдруг вспомнила она, взглянув на часы.
– Нет. Я уже неделю никого не принимаю.
«Неделю? С тех самых пор! – Она припомнила, что именно ему наговорила, и тут же снова пристыдила себя за резкость. – Ну вот, довела человека, а теперь он работать не может. Жил себе, занимался делом. Ну кто тебя за язык тянул?» Ей тут же стало жаль Антона. Однако и сказать ему, что она извиняется, Катя тоже не смогла. Как можно извиняться за правду?
– Антон, ты сейчас дома? Оставайся там. Я приеду.
И уже спустя полчаса она мчалась через Сенную площадь от станции метро к его дому. Антона она застала сидящим на диване с поникшей головой; руки лежали на коленях, обмякшие, словно веревки. Глядя на его состояние, она могла решить, что он в стельку пьян. Да только знала: Антон никогда даже капли спиртного в рот не берет.
– Катенька! – Он приподнял голову, губы его слабо дрогнули.
«Так улыбаются пациенты на больничной койке, находясь при смерти», – подумала Катя.
– Антон, послушай... – начала она.
Но он перебил:
– Это ненормально, да? Я лечу человека, но мне наплевать, излечится он или нет. Для чего же я занимаюсь этим?
Последняя фраза прозвучала так, словно он спросил не Катю – а самого себя.
«Ну, скажи ему, что была неправа, – уговаривала себя девушка. – Успокой, убеди, что все хорошо. Пусть снова вернется к работе. А то, какие у него истинные мотивы, – не твое дело!» Однако вслух сказала:
– Тебе лучше знать зачем. Но то, что вовсе не из вселенской любви, – уж точно!
Антон вздохнул, опустив голову.
– Я не понимаю, почему для тебя это так важно? – воскликнула Катя. – Да и вообще, с чего ты взял, что обязательно должен обожать своих пациентов?
– Ну как же?.. – растерялся он.
– Почему-то считается, что, раз человек по профессии медик, он должен сострадать всем больным. Если педагог – обязан любить детей. Журналисту непременно должно нравиться писать. Шофер в таком случае обожает возить грузы, дворник – подметать, сантехник – чинить трубы, кочегар – кидать уголь, а фермер – копать грядки? Да, кое-кто из людей и правда получает удовольствие от своего труда, но далеко не все! Человек может просто хорошо знать свое дело, быть профессионалом. И то, что он не обожает свой труд, вовсе не мешает ему приносить пользу обществу. Один хорошо вытачивает детали, другой – опытный механик, третий льет металл, четвертый – отличный дизайнер. Все эти люди работают вовсе не потому, что они это любят или хотят сделать мир лучше, а потому, что за это платят деньги. Им нужно растить детей, отдыхать, где-то жить, что-то есть. Но благодаря их совместному труду кто-то получает на выходе, скажем, автомобиль. И мир стал лучше – на один полезный предмет богаче! И разве важно, с любовью выточена какая-нибудь его гайка или нет? Так что, на мой взгляд, хорошо, конечно, когда человек любит свое дело, но вовсе не обязательно. Главное, чтобы он выполнял свою работу профессионально, добросовестно и с максимальной отдачей, делал то, на что способен. По мне, так профессиональный педиатр, который терпеть не может детей, но умело избавляет их от боли, гораздо лучше доморощенного Айболита, влюбленного в детишек, но прописывающего им какую-нибудь отраву.
Антон молчал. Обдумывал ее слова. Но даже в этом молчании Катя почувствовала, как ему становится легче.
– И все же Айболит-профессионал в разы круче, – сказал он. – Вот если бы, например, такой дар достался тебе, Катенька. Ведь ты любишь людей. Причем всех сразу. Просто удивляюсь, как тебе это удается. Будь у тебя гигантские руки, ты б, наверное, обняла весь мир.
– Это вряд ли. – Катя рассмеялась. – Представь: огромный монстр, висящий в космосе, прижимается к голубому шарику, сминая своими лапищами целые города и континенты! Та еще любовь!..
– Видишь! Ты только представила себе такие последствия, и тебе уже всех жаль. А я б, наверное, раздавил этот мир без сожаления.
– Антон, прекрати! Ты сейчас в депрессии, вот и несешь чепуху!
– Кроме шуток. Я ведь и правда не очень-то люблю этот мир. За что? Чего в нем хорошего?
Катя открыла было рот, чтобы ответить, и тут же закрыла, так как не нашла подходящих слов. Она не то что любила – обожала весь мир и всех живущих в нем людей и никогда не задумывалась, за что именно. Просто любила – и все. Даже в том, что многие считали гнусным и противным, она умудрялась находить положительные стороны. Впрочем, Антон и не ждал ее ответа – он продолжал выворачивать из себя свою депрессивную желчь:
– Взгляни, Катенька, по сторонам: нас окружает сплошная мерзость и грязь. Люди большей частью убоги и уродливы. Не мир, а помойка!
Катя хотела возразить и вдруг вспомнила, где уже слышала подобные речи. Поезд Москва – Санкт-Петербург, ночь, купе и девушка, презирающая всех на свете, кроме самой себя... Правда, Саша тогда говорила, как ненавидит свой родной поселок, в котором «сплошная грязь и люди-уроды». Антон же мыслит много шире. Вопрос лишь в том, его ли это мысли.
– Если человек привык замечать только грязь, он ее и будет видеть, – ответила Катя. – Ты просто взгляни на мир иначе, рассмотри хорошее.
– Мир ужасен, как ни посмотри, – махнул он рукой.
Катя уже поняла, что с ней говорит вовсе не он. Целитель Антоний Атропин, готовый мчаться через весь город, чтобы помочь незнакомому человеку, и не взявший за это ни гроша, никогда бы такого не сказал. Но она мысленно стала подставлять в его речи вместо «я» – «Саша», и все стало на свои места. Катя взглянула по сторонам, заметила пыль на зеркале, а перед ним, где обычно громоздились всякие помады, флаконы духов и пудры – пустоту. Вспомнила, что у порога не было туфель, а дверь в третью комнату – ту, где когда-то гремела музыка и бряцали рюмки, заперта, возможно, на ключ. «Сколько ее уже нет?» – хотела уже спросить Катя и прервать мировую ненависть целителя. Однако вовремя сообразила, что, если это сделает, вся эта ненависть тут же обрушится на нее саму. Такое она уже проходила – неделю назад. И Катя решила продолжить игру в обсуждения мирового несовершенства, теперь уже слушая монологи Антона как бы между строк, пропуская через призму Сашиного мнения.
– Ну хорошо, предположим, наш мир ужасен и далек от совершенства, – согласилась Катя. – А если б у тебя появилась возможность перекроить его по своему желанию, каким бы он стал?
Антон как-то странно взглянул на нее, задумался, а потом кивнул сам себе, словно на что-то решился:
– Пойдем!
И, схватив Катю за руку, потянул за собой. Она только рот раскрыла, вдруг поняв, куда он ее ведет: в святая святых – свои личные апартаменты! Пациентов Антон принимал в среднего размера комнатке. В самой большой жила Саша. Антон же обитал в крохотном закутке два на два, где с трудом размещались стол и кровать. Это была его личная территория, и туда он никого не впускал. Даже Сашу. Кате лишь однажды посчастливилось там побывать. Правда, тогда в комнате было темно. На этот раз через незашторенное окошко в нее лился дневной свет.
– О!.. – только и сказала Катя, пораженно глядя по сторонам: настолько странной оказалась представшая ее взору обстановка.
Все, от пыли на подоконнике до груды неглаженых вещей на кровати и нескольких пар грязных носков под ней, свидетельствовало о том, что здесь живет холостяк. Причем холостяк, которому явно плевать на то, что его окружает. Зато все стены оказались увешаны аккуратными рамками формата альбомного листа, а в них под стеклом красовались картинки. Они были настолько различны по содержанию, что Катя поначалу не поняла, какая между ними связь. На нескольких она увидела здания: небоскребы и шикарные отели. Были тут картинки на тему отдыха: фуршетный зал с людьми в вечерних одеяниях с бокалами в руках, бассейн с резвящимися девушками и парнями, пара за столиком в ресторане. Были и транспортные средства: белоснежная яхта, дорогой автомобиль, небольшой частный самолет. Катя заметила также изображение диджея на фоне танцплощадки. С большинства же картинок страстно взирали худенькие красотки и мускулистые красавцы, похожие друг на друга насколько, словно сошли с одного конвейера. Некоторые из этих картинок оказались вырезками из журналов, а иные просто были распечатаны на цветном принтере. Ну а в центре стены, что примыкала к кровати, между картинками, словно икона, висел огромный написанный маслом портрет Саши.
– Это – мой идеальный мир, – гордо пояснил Антон.
– Чем же он идеален? – нахмурилась Катя.
– Ну как... – искренне удивился он. – Разве тебе, Катенька, не хотелось бы жить в таком мире? В мире, где все выглядит именно так!
– Прямо все-все?
– Ну да!
Катя покачала головой:
– Ужасно!
– Ужасно?.. – вскричал Антон.
И насупился. Видимо, он ожидал от нее щенячьих восторгов.
– По мне, так этот мир прекрасен! – упрямо заявил он.
– Я ж не спорю, – поспешно ответила Катя. – Согласна, все эти вещи красивы. Да только в мире хватает и других не менее прекрасных вещей. Если мир станет лишь таким, как на твоих картинках, он будет скучен и однообразен. В этом-то и прелесть нашего мира – в его разнообразии. У каждого народа свои особенности, существует множество направлений искусства, отличаются стили одежды, виды спорта, архитектура в городах. К тому же красота – понятие субъективное. То, что для одних красиво, для других – нет, и наоборот. Поэтому далеко не всем понравится все то, что изображено на твоих картинках. У каждого ведь свое видение красоты.
Антон насупился еще больше.
– Скажи, тебе нравятся глухие таежные деревушки или расписанные наскальной живописью пещеры?
– Нет, конечно! Это же дикость!
– А кому-то нравятся! Убери все это и построй вместо них твои любимые особняки или небоскребы – лишь часть людей обрадуется, остальные же станут несчастны. На вкус и цвет, как говорится, товарищей нет.
Антон молчал, явно разочарованный ее объяснениями.
– Давай лучше поставим вопрос по-другому, – продолжала Катя. – Задумывался ли ты над тем, почему тебе нравятся именно такие дома, машины, яхты, люди?
– Ну... Это мой вкус.
– Предположим... Но нравилось бы тебе все это, если б ты родился, к примеру, лет двести назад? В то время, когда еще не строили небоскребов, не было автомобилей, а женщины носили длинные платья и корсеты? То, что ты называешь красотой, – лишь набор стереотипов, навязанных тебе твоей эпохой.
– Ладно, предположим это так, – нехотя согласился Антон с видом партизана на допросе в гестапо. – А люди? Лично мне нравится, когда меня окружают красивые женщины и мужчины. Смотреть на красивых людей – это как рассматривать произведения искусства!
– Красивые, то есть такие? – Катя кивнула на картинки. – Ты ведь понимаешь, что говоришь вовсе не о врожденной красоте, а об искусственной? Большинство этих людей стали такими благодаря многолетним изнурительным тренировкам, подтяжкам, диетам и прочему.
– Скульптура тоже была когда-то куском мрамора, и лишь после работы мастера стала произведением искусства. Так и люди должны затрачивать усилия, чтобы стать шедеврами!
– Да-да. Как сказал Аристотель: «Искусство завершает то, что не в состоянии завершить природа»... Я ж и не говорю, что это плохо, – возразила Катя. – Если им так нравится, это их право. Но это ведь не значит, что должно нравиться всем! Меня, например, вполне устраивают люди такими, какими их создала природа: без фитнесов и подтяжек. К тому же не все в мире желают работать над собственным телом. Кто-то предпочитает упражнять мозги, а иной учится ловко перебирать струны. Эти люди тоже стремятся к совершенству, просто видят его в ином. Что касается тела... Скажи, тебе нравятся пирсинг или татуировки?
Антон скривился.
– Вот-вот! Но сколько людей на планете, которым они по душе? И, кстати, человек затрачивает кучу времени и сил, чтобы проколоть себя во всех местах или разукрасить свое тело. То есть он точно так же сам создает свою красоту. Твоя ведь логика! А то, что у вас с ним разные взгляды на красоту, это уже другой вопрос. То же касается и фигуры. Отчего ты так уверен, что всем нравятся худенькие девушки? Думаешь, на полных женятся лишь потому, что худых на всех не хватает? А вот один мой приятель, увидев фото такой вот гламурной красотки, заявил: «Я считаю, что такие женщины вообще рождаться не должны: кожа да кости!» Как думаешь, ему бы понравилось, если бы все женщины на планете стали такими, какие нравятся тебе? Да и вообще, по мне, так красота – лишь мишура, внешняя оболочка. Настоящая же красота у каждого должна быть здесь. – Она ткнула себе пальцем в висок. – Если говорить о мире в целом, так по мне – он прекрасен такой, какой есть, в любые времена и эпохи. Нужно лишь внимательнее смотреть по сторонам и видеть эту красоту. Что касается идеального мира... Убери войны да болезни, это и будет идеальный мир.
По глазам Антона она поняла: тот уже не рад, что привел ее сюда. Катя засомневалась, стоит ли его добивать последним аргументом, однако все же осторожно прибавила:
– Кстати, что-то я не заметила, чтобы ты сам стремился к такой красоте. Ты одеваешься просто, равнодушен к комфорту, машинами и яхтами не интересуешься, рестораны не посещаешь, поселился вовсе не в высотке, а в доме времен Достоевского. И, судя по твоей фигуре, ты последний раз был в спортзале еще в школе на уроке физкультуры, да и то, небось, на лавочке сидел.
Этот контрольный выстрел попал в цель. Антон возмущенно раскрыл рот, чтобы возразить, но, похоже, крыть ему оказалось нечем.
– Почему, к примеру, ты повесил сюда именно этот автомобиль? – снова перешла в наступление Катя.
– Ну... Саша говорит, что эта модель...
Антон угрюмо замолчал.
– Вот в это верю, – кивнула Катя. – Все эти небоскребы, машины, одежда, бассейны, яхты. Я запросто представляю среди этого ее, но вовсе не тебя. Так, быть может, это не твой, а Сашин идеальный мир?
– Это мой мир! – настырно отрезал он. – Раз его любит она – люблю и я!
– А если бы ее не было...
– Если бы не было ее, не было б и меня!
Последняя фраза грянула, словно ответный выстрел. Так стреляют смертельно раненные дуэлянты – из последних сил. Катя даже испугалась, увидев уже знакомую одержимость в его глазах. Не желая расстраивать его еще больше, она посмотрела по сторонам, в поисках чего-нибудь, что позволит перевести тему разговора.
– О, а вот это действительно интересно! – воскликнула Катя, заметив картину у изголовья кровати. – Я вроде даже где-то видела эту работу!
Она хотела было спросить, почему эта картина висит отдельно от всех, и тут же поняла: изображенное на ней здание было старинной архитектуры вроде тех, которых полным-полно в старой части Петербурга. Видимо, именно такие дома нравятся самому Антону. Да только они не вписываются в «идеальный мир» Саши – вот он и повесил картину в сторонке. И вдруг Катя вспомнила, откуда знает этот холст.
– Это же Гитлер! – обрадовалась она.
– Кто? – захлопал глазами Антон. – Тот самый? Адольф?
– Ну да! Я видела совсем недавно эту картину в Интернете. Гляди, тут ведь даже подпись в углу! Откуда у тебя эта копия?
– Купил на Невском проспекте.
– Думаю, тот, кто ее продал, просто пошутил. Он-то прекрасно знал, что именно продает. Гитлер ведь, до того как стал фюрером, мечтал выучиться на художника... Постой! Что ты делаешь? Зачем?
Антон уже забрался на кровать, чтобы снять картину.
– Но это ведь работа одного из самых кровавых диктаторов в мире! – воскликнул он.
– Ну и что? – возразила Катя. – Ты ведь ее купил потому, что она тебе понравилась, так? Если она для тебя красива, разве имеет значение, кто именно создал эту красоту? Пушкин, например, любил драться на дуэлях. Скажи, если бы он сначала написал «Я помню чудное мгновение», а потом пошел на дуэль и пристрелил какого-нибудь поклонника своей Наташи Гончаровой, от этого его стихи стали бы хуже?
– Но ведь по вине Гитлера погиб не один человек, а миллионы!
– Выходит, если б Пушкина неожиданно назначили министром обороны Российской империи и он отправил тысячи людей на смерть, «Евгений Онегин» перестал бы являться шедевром?
Антон выпустил из рук картину и сел на кровать. Катя пристроилась рядом.
– Тебе, Антон, просто нужно больше доверять собственному мнению, не оглядываясь на других. Сколь бы важное место эти другие ни занимали в твоем сердце.
– Катенька – ты святая. – Он с восхищением глянул на нее. – Всех тебе жалко, всех ты готова оправдать, поддержать, расцеловать: хоть Иисуса Христа, хоть Адольфа Гитлера. Я не такой.
Какое-то время они молчали.
– Антон, можно вопрос? – осторожно спросила Катя.
– Ну?
– Что ты действительно почувствовал, когда к тебе на прием пришел грязный, без ноги, весь в болячках пациент?
Он задумался. Невольно бросил взгляд на дверь, словно за ней вот-вот вновь раздастся стук костыля.
– Честно? Мне жаль, что я обидел того человека, но ничего не мог с собой поделать, – признался Антон. – Просто я не могу видеть больных людей, особенно когда не в силах помочь. Когда я вижу страдающего человека и не могу ничего с этим поделать, сердце мое разрывается от бессилия. Я вдруг вспоминаю ту ночь, как она лежала беспомощная, обреченная...
Антон замолчал.
– Вот это уже больше похоже на правду. – Катя погрозила пальцем: – И чтобы я больше не слышала речей о том, как ужасен мир!
И прибавила, положив ему руку на плечо:
– А что касается Саши... Она вернется. Обязательно. Она ведь всегда возвращается.
Саша вернулась тем же вечером. Она появилась в дверном проеме растрепанная и хмельная, протиснулась мимо обувавшейся в прихожей Кати и, объявив, что «все мужики козлы», огласила квартиру громким хлопком двери своей комнаты.
6. Думай о Саше!
В ту ночь Катя не могла уснуть. У нее в голове все вертелась какая-то странная постоянно ускользающая мысль. Она почему-то была уверена, что это нечто важное, но никак не могла понять, что именно ее беспокоит. Тогда она решила сыграть в ассоциации: какие мысли у нее возникнут параллельно с этим. В памяти сначала почему-то всплыли картинки «идеального мира» Антона. «Нет! Не его, а Саши!» – тут же мысленно поправила себя Катя. Затем она вспомнила о пациентах Антона, после чего на ум ей почему-то пришла фраза, сказанная Антоном: «Эти люди для меня – никто!» И все же кое-кого он лечит. Тетушку так и вовсе практически с того света вернул... И вдруг у Кати в голове четко возникла сцена, как это произошло. Сначала у него ничего не получилось. Затем Катя упрекнула: с Сашей ведь вышло! Потом у Антона случился приступ, а когда он пришел в себя... воскликнул: «Кто это? Где Саша?..»
Катя едва не подскочила в постели с криком: «Аллилуйя!»
Она с трудом дождалась рассвета и с утра пораньше отправилась к Антону. Еще проходя через Сенную площадь, Катя взглянула на знакомые окна и заметила, что в них горит свет. Однако на стук в дверь никто не отозвался. Зная, что Антон никогда не запирается, Катя вошла без спроса. Целителя она застала на кухне. Он сидел за столом и монотонно размешивал ложечкой чай в граненом стакане. Тот явно давно остыл. Причина его подавленного состояния со вчерашнего дня так и не вышла из комнаты.
– Антон, я кое-что поняла, – поспешно начала Катя. – Обещай только, что не станешь перебивать. Я хочу поговорить о Саше.
Она приготовилась к обычной реакции – гневу, выражениям вроде «Это тебя не касается!»… И весьма удивилась: Антон даже не оторвал взгляд от стакана. Лишь ложечка на мгновение замерла, а затем двинулась по кругу с прежней равномерной скоростью.
– Скажи, Катенька, мужчина должен добиваться любимой женщины? – спросил он.
– По мне, так все это чушь, – ответила та. – Никто никого не должен добиваться: ни мужчина женщины, ни наоборот.
Он удивленно взглянул на нее: видимо, ожидал другого ответа. Катя села напротив:
– Сражаться нужно не за любимого, а за любовь! Вот скажи, Ромео добивался Джульетты?
– Конечно!
– Разве? Так ведь нет! Как и Джульетта не добивалась Ромео! Им это было не нужно, ведь они и так любили друг друга – у них это было взаимно. А добивались они оба лишь того, чтобы им позволили любить друг друга. Они сражались за свою взаимную любовь! Когда же один человек добивается другого, это означает лишь, что второму на первого плевать. И если первому удастся обратить на себя внимание, это будет означать, что ему получилось чем-то заинтересовать объект своего вожделения. Но ответной любви-то он все равно не получит! В таких раскладах любит лишь один человек, а второй только позволяет себя любить, получая какие-либо выгоды от этих отношений. Тут как на рынке, только товар – любовь. И если на пути второго попадется человек, который сможет предложить те же выгоды, что и первый, тот запросто может переметнуться. Какая разница с кем быть, если оба одинаково безразличны? Если же выгоды будут большими, то переметнется уж наверняка. Так что, на мой взгляд, любовь должна быть либо взаимной, либо ее вообще не должно быть.
– То-то и оно, – кивнул Антон и заработал ложечкой еще медленнее.
– Антон, я пришла поговорить вовсе не об этом. А о твоем даре. Я думаю, что...
– Даре? – Он презрительно усмехнулся и глянул на Катю. – Нет у меня никакого дара! То, что ты видишь, – его жалкие ошметки. Он уходит! Был да сплыл! Знаешь, почему я прекратил свои сеансы? Думаешь, испугался того калеки? Или из-за чуши, что я нес о несовершенстве мира? Это все ерунда! Я просто не могу! Понимаешь? С каждым днем у меня получается все хуже. Если так пойдет дальше, я не смогу и бородавки вывести!
– Но раньше ведь как-то получалось!
– Не знаю, что со мной происходит. Быть может, эти способности мне даны лишь на время и теперь они иссякают. Как аккумулятор, заряд которого постепенно кончается.
– Может, и так, – кивнула Катя. – Да только аккумулятор можно снова зарядить. Нужно только знать как!
– Если начистоту, я не могу решить: а надо ли? Для чего мне эти способности? Да, мне жаль больных и покалеченных людей. И что с того? Кто-то жалеет котиков и собачек, но ведь не становится при этом ветеринаром. Признаться, я теперь даже поражаюсь, как вообще занимался этим раньше. Мной словно двигала какая-то цель. Когда же я сейчас задаю себе вопрос, что это была за цель, ответа найти не могу. У меня словно почву выбили из-под ног! Я будто забыл, ради чего живу!
– Вот об этом-то я и хотела поговорить, – воскликнула Катя. – Помнишь, ты как-то сказал, что твой талант подобен лекарству, которое просто исцеляет, не понимая этого? Но ты вовсе не бездумное лекарство, не медицинский автомат! Это автомат может работать, не думая о результате. Ты же – человек. Тебе нужен стимул!
Антон машинально взглянул на стену, в ту сторону, где со вчерашнего вечера так и не открылась Сашина дверь.
– Именно! – сказала Катя. – Я пришла сказать тебе, что ты должен продолжать любить Сашу. Причем, чем сильнее, тем лучше.
Он удивленно взглянул на нее:
– Катенька, да ведь ты сама сейчас сказала, что безнадежная любовь – это...
– Да, сказала, – смутилась Катя, мысленно упрекнув себя за откровенность. – Так вот, наплюй на мои слова и забудь! Не это главное. Главное – твой дар. Если тебе дана возможность делать мир лучше – так делай! И если ради этого тебе придется страдать от неразделенной любви... Что ж, результат того стоит.
– Я тебя не понимаю. Какая тут связь?
Катя перевела дух и продолжала:
– Итак, о стимуле... Вот скажи мне, почему ты начал исцелять?
– Ну... я хотел помогать людям. – Антон пожал плечами.
– Не людям, а человеку! Ты хотел помочь одному-единственному человеку – вернуть к жизни свою любимую. И у тебя получилось, так? Поехали дальше. Ты добился цели и воскресил Сашу. Однако на этом ты не остановился – начал заниматься целительством. Для чего? Ой, только не говори опять о том, что сгорал от желания лечить язвы и выводить бородавки... Ты думал лишь о том, что, если станешь знаменитостью, Саша обратит на тебя внимание!
– Что-то не очень-то обратила, – хмуро вставил он.
– Вот поэтому-то ты и уехал в Санкт-Петербург. Уехал после того, как Саша заявила, что мечтает жить в крупном городе, что в родном поселке нет перспектив. Ты переехал сюда с надеждой, что она рано или поздно поедет за тобой. Удержаться в мегаполисе тебе опять же помог твой необычный талант. И вот твои мечты сбылись: она приехала. Сбылись, да только не оправдались. Ты получил вовсе не то, на что рассчитывал, и у тебя опустились руки. Отсюда твоя депрессия. Ты сдался, перестал бороться и надеяться. И твой дар как средство для достижения желаемого потерял смысл.
Антон нахмурился.
– Не могу сказать, что полностью согласен с тобой, Катенька, – сказал он. – Предположим, это так. Что же ты предлагаешь?
– Любовь к Саше – твой стимул! Если б не она, ты бы не научился лечить и не занимался этим. Хочешь дальше исцелять – думай о Саше!
– Ерунда какая-то. Как мысли о чем-то или о ком-то могут влиять на способности? Хирург делает операцию, о чем бы ни думал в этот момент: хоть о женщине, хоть об ипотеке. Потому что это – его профессия. Он делает то, что умеет.
– Твой дар – не профессиональные навыки, полученные в академии. У них иная природа... Да что говорить, просто попробуй!
– Каким же образом?
– Начни с того, что исцели мою рану!
И прежде, чем он спросил: «Какую?», Катя схватила с кухонного стола нож и резко полоснула себе по запястью.
Она готовилась к этому поступку заранее – задумала этот тест для Антона еще ночью, когда ей не спалось. Правда, представляла Катя себе эту сцену несколько иначе: как она героически медленно режет себе руку и протягивает целителю, а тот накладывает на нее свои сияющие ладони и исцеляет рану... В реальности же вышло совсем не так.
– О божечки, как больно! – завопила Катя, выронив нож и сдавив рану рукой. Кровь хлынула между пальцев.
Антон вскочил.
– Катя, ты!.. – И она впервые услышала от него, никогда не сквернословившего, серию грубых и, кстати, вполне заслуженных эпитетов в свой адрес.
Он ринулся к шкафу и вынул аптечку. Тут Катя овладела собой и, вспомнив, ради чего это сделала, протянула руку:
– Антон, я верю в тебя! Ты сможешь!
Тот замешкался. Все же бросил аптечку, взял ее окровавленную конечность, с отвращением взглянул на рваную рану, отвернулся, но накрыл ее сверху ладонью.
– Думай о Саше! – шептала Катя стиснутыми от боли губами, ожидая, что вот-вот станет легче.
Однако чуда не происходило.
– Я давно не лечил столь сложные травмы, – попытался оправдаться Антон.
Кровь по-прежнему хлестала, заливая пол и стол.
– Да ну тебя! – не выдержал он.
И, схватив аптечку, достал бинт.
– Катерина, ты безрассудная и... и негодная! – произнес Антон, когда спустя несколько минут она сидела с забинтованной рукой. – Никогда больше так не делай! В следующий раз оставлю тебя истекать кровью!
– Ну да, ведь я всего лишь одна из мерзких людишек, на которых тебе плевать...
– Мне не до шуток! – рявкнул он, но все же улыбнулся.
Антон вскипятил воду, налил Кате чаю. Глотнул из своего остывшего стакана, поморщился и вылил его содержимое в раковину.
– Скажи, Катенька. – Антон, уселся напротив со стаканом свежего чая. – Саша... Как, по-твоему, она плохая?
– Каждый человек уникален и по-своему хорош.
– Ах, ну да. Иного ответа от тебя и не ожидал, – улыбнулся он. – И все же, думаю, тебе не особенно нравится такой тип людей.
– Когда человек ничем не интересуется, кроме тусовок и собственной внешности? Что ты, я от таких просто в восторге!
И серьезно добавила:
– Конечно, у каждого есть свои жизненные принципы и цели. Не всем же становиться Эйнштейнами и Наполеонами. И все же я считаю, что человеку голова дана не только для того, чтобы красить на ней губы, глаза и волосы. Но, если честно, дело не только в этом. Жить так, как нравится, – моральное право любого человека. Да только он не должен при этом мешать жить другим. По мне, уж лучше одинокий злодей-отшельник, живущий где-нибудь в дремучем лесу, который не может причинить кому-либо вреда, чем нахал и эгоист в обществе. – И, взглянув на Антона, Катя поспешно добавила: – Я говорю не именно о Саше, а так, в общем...
– Знаешь, а она ведь не всегда была такой, – сказал он. – Я знал ее иной, пусть и недолго. Когда она заболела и все отвернулись от нее, в ней словно что-то проснулось. Будто болезнь пробудила нечто такое, что заставило ее взглянуть на мир иными глазами.
– В каждом из нас дремлют добро и зло, и просыпаются они в зависимости от ситуаций.
– Когда она лежала в постели и уже не могла вставать, – продолжал Антон, – все говорили, что она страшная. За глаза, конечно, не в лицо. Хотя Саша, конечно же, знала, что о ней думают. Когда же она спросила меня, что думаю о ней, я ответил: «Для меня ты все равно прекраснее всех на свете». И не врал! Конечно, она выглядела, мягко говоря, не очень. Но тогда в ней проявилось нечто иное – доброе, нежное. Словно на смену физической красоте пришла красота духовная.
– Многие становятся ангелами на пороге смерти.
– Ты только не подумай, будто я хотел, чтобы она оставалась такой навсегда! – с жаром воскликнул Антон, схватив Катю за руку, даже не заметив, что она забинтована. – И все же я понимал: если мне удастся ее излечить, она станет прежней – и я вновь потеряю ее. Но я все равно сделал это! Я не мог поступить иначе!
– Получилось, – прошептала Катя.
– Да, получилось, – грустно кивнул Антон. – И все действительно вернулось на круги своя. Она снова превратилась в прежнюю Сашу с холодными глазами.
– Я не об этом. – Катя стала срывать с руки бинты, поняв, что больше не испытывает боли. – Взгляни!
И она гордо подняла абсолютно здоровую руку...
На следующий день Антон по просьбе Кати вновь начал принимать пациентов. Она пришла поддержать его. Поначалу все шло как прежде: целитель вылечил какой-то простой недуг, а троим следующим пациентам объявил, что сегодня не в духе, и попросил прийти в другой раз. Когда он сообщал об этом последней посетительнице, Катя не выдержала:
– Антон, вспомни, о чем я говорила!
– Да не могу я заставить себя о чем-то думать, – нервно отмахнулся он. – Да и глупо это как-то...
Однако Катя догнала пациентку уже в коридоре и убедила вернуться. Женщина удивилась, но все же согласилась.
– Антон, это всего лишь родимое пятно, – сказала Катя. – Давай, ты сможешь!
Целитель с сомнением взглянул на огромное бордовое пятно на шее пациентки, похожее на уменьшенную копию Финского залива. Положил на него руки. Катя стала позади Антона.
– Закрой глаза, – повелела она и, наклонившись к его уху, шепнула: – А теперь скажи: что ты чувствовал, когда она умирала?
– Катенька, ты мне мешаешь! – строго проворчал Антон.
– Это важно. Скажи!
– Ну... Жалость, страдание, страх... Да какая разница, что я тогда испытывал? Я ведь смог ей помочь – это главное!
– А если б не смог? Если бы Саша тогда все-таки умерла? Как бы ты жил после этого?
Антон вздрогнул, будто от разряда тока, и взглянул на Катю так, что та испугалась: «Он меня сейчас ударит!» Вид у него был такой, что испугалась и пациентка.
– Знаете-ка, давайте я и правда приду в другой раз, – пролепетала она, интонацией выдав, что не переступит больше порога этой квартиры. И устремилась к выходу – бочком, бочком, словно опасаясь выстрела в спину: так страшно заблестели глаза целителя.
– Катерина, ты только что выставила меня идиотом перед пациентом! – с трудом сдерживая гнев, прорычал Антон. – Ты же понимаешь, что так ты окончательно губишь мою и без того уже подпорченную репутацию? Ступай-ка лучше тоже домой и впредь больше не мешай мне на приемах!
И вдруг из прихожей раздался вопль:
– О боже!
Антон с Катей мигом выбежали из приемной. Пациентка стояла перед зеркалом и ошарашенно пялилась на свою абсолютно чистую шею. Увидев целителя, она упала на колени и принялась целовать ему руки.
– Что вы, оставьте, – смутился Антон. – Это ведь всего лишь родинка.
– Всего лишь родинка? – повторила женщина, вытирая на щеках слезы радости. – Это же была меланома! Злокачественная опухоль! У меня был рак! Вы сотворили настоящее чудо!
В этот момент в прихожей появилась Саша. Взглянув на заплаканную женщину, стоящую на коленях перед гордым Антоном, она презрительно фыркнула:
– Господи, где я живу? Дурдом!
И, хлопнув входной дверью, исчезла на несколько дней.
7. На глазах миллионов
Через четыре дня Антон проснулся знаменитым. Катя узнала об этом утром, когда шла на пары в университет. Проходя мимо автобусной остановки, она случайно подслушала разговор двух пожилых дам.
– Представляешь, рак! – пораженно рассказывала одна другой. –Только коснулся – и все, как не бывало! Просто чудо!
Катя приостановилась, прислушалась. И не ошиблась: речь действительно шла об Антоне. Более того, дама в доказательство своей правоты потрясала газетой, на обложке которой с заголовком «Колдун вылечил рак!» красовался огромный портрет целителя Антония Атропина.
– Ой, да верь больше, – отмахнулась вторая дама. – Это ж желтая пресса! Там и не такого понапишут...
Катя подбежала к ближайшему ларьку, поспешно выхватила из рук продавца газету и принялась читать. Оказалось, на следующий день после того, как Антон вылечил злокачественную опухоль, выздоровевшая женщина отправилась на очередной прием в больницу и повергла врачей в шок. Конечно же, те никак не могли взять в толк, как такое возможно, а объяснение о загадочном целителе, способном лечить рак, их не удовлетворило. Да только факт-то был налицо! Пока не верящие в чудеса ученые мужи ломали головы, пытаясь объяснить чудо, кто-то из сотрудников больницы слил эту информацию в СМИ. А журналистам только дай сенсацию! И уже на следующий день портрет Антона вместе с историей его счастливой пациентки оказался на страницах газет. Правда, поначалу желтых. Однако новость мгновенно подхватили более серьезные издания и телеканалы, особенно когда озадаченные медики подтвердили как факт наличия раковой опухоли до похода к целителю, так и ее таинственного исчезновения после того.
Катя в тот день решила пропустить учебу и сразу же поспешила к Антону. У знакомого дома на Сенной она обнаружила перед парадной несколько автомобилей с логотипами известных телеканалов, толпу потрясающих диктофонами, микрофонами, камерами журналистов и еще большую орду зевак, собравшихся поглазеть на новоиспеченную знаменитость. Пробиться в дом, конечно же, не представлялось возможным. Стоя на цыпочках, Катя могла лишь наблюдать за происходящим из-за голов и спин.
Вот двери парадной распахнулись, и восторженный гул толпы провозгласил появление главного героя этой истории. Антон вышел, сопровождаемый нежно обнимающей его Сашей, которая, видимо, мгновенно вернулась в его жизнь по такому знаменательному случаю. Целитель растерянно уставился на сомкнувшееся вокруг него кольцо журналистов и направленные ему в лицо микрофоны и камеры.
– Не все сразу, – с хозяйским жестом потребовала Саша. – Антоний ответит на каждый из ваших вопросов...
Антон принялся что-то робко и сбивчиво объяснять. Катя, насколько смогла, приблизилась к нему, хотя это было и непросто в такой толпе, учитывая габариты девушки.
– Я не знаю, как именно проявляется мой дар, – расслышала она слова целителя. – Знаю лишь, что все это благодаря ей. Благодаря любви.
И, сказав это, Антон, счастливо улыбнувшись, обнял блистающую в свете фотовспышек довольную Сашу.
– Мы с Антоном дружим с детства, – скромно потупив глазки, объявила та тут же устремившимся к ней микрофонам и камерам. – Представляете, он ведь и меня однажды спас от смерти! Об этом писали в газетах несколько лет назад...
Катя еще какое-то время потолкалась в толпе, но поняла, что Антону сейчас не до нее. В какой-то момент она встретилась глазами с Сашей. Та ее явно узнала, но отвернулась, не подав вида. Впрочем, Катя и не ждала какого-то особого внимания к себе. Она удостоверилась, что с Антоном все в порядке, и пошла к метро, по пути радуясь: «Как хорошо, что так все вышло. Быть может, хоть теперь люди обратят внимание на способности Антона. Он ведь сможет принести миру так много пользы...»
Всю следующую неделю персона Антония Атропина была самой обсуждаемой не только в Петербурге, но и за его пределами. Для Кати стало привычным каждый день видеть его на экране телевизора или на страницах газет и журналов, чаще всего в компании своей музы Александры, которая теперь не отходила от него ни на шаг. Между тем зрители и читатели раскололись на два лагеря: тех, кто верил в чудеса (основную армию составляли домохозяйки и старички), и их оппонентов – отрицающих мистику образованных сторонников научного подхода. Несмотря на факт чудесного исцеления, на Антона вновь посыпались обвинения в шарлатанстве. Кое-кто высказал мнение, что всю эту историю и вовсе выдумали сами журналисты, а иные – что к обману причастны даже врачи. В итоге весьма уважаемый телеканал решил поставить точку в этом вопросе: пригласить целителя на реалити-шоу «Двери», чтобы тот перед камерами подтвердил свой невероятный дар.
Катя не собиралась в этом участвовать даже в качестве зрителя. Решила, что посмотрит шоу дома по телевизору. Однако с утра, в тот день, когда были назначены съемки, ее охватило нехорошее предчувствие. «А вдруг он не сможет? – тревожилась она. – У него ведь не всегда получается!» Она даже подумать боялась, каким ударом это станет для Антона.
Вернувшаяся домой тетя увидела, что Катя нервно слоняется по квартире в тревожных сомнениях.
– Что-то случилось? – поинтересовалась тетя, освобождаясь у порога от плаща и туфелек на высоком каблуке. И ее племянница в который раз отметила, как похорошела в последнее время тетушка. Былые килограммы лишнего веса куда-то исчезли, лицо разгладилось, и в свои полста с хвостиком та стала выглядеть едва ли не моложе студентки Кати. И сейчас одетая в новое приталенное платье тетушка (теперь у Кати даже язык не поворачивался так ее назвать) стала походить на одну из тех девиц, что украшали стену в комнате Антона, иллюстрируя его (точнее, Сашин) «идеальный мир». Видать, тот не врал, когда утверждал, что способен исправить Катину фигуру. Впрочем, Катя тоже не лукавила, говоря, что не хочет ничего исправлять.
– Ну чего ты маешься? – успокаивала тетя, выслушав объяснения племянницы. – Не волнуйся, все будет хорошо.
– А если нет? Вдруг ему понадобится помощь? Как я смогу помочь, сидя дома и пялясь в экран?
– Коли сомневаешься... – вздохнула тетя, – так почему ты еще не там? А ну, марш на вокзал! Надеюсь, этого хватит на билет.
Тетя вытряхнула в пухлые ладони племянницы все содержимое своего кошелька.
Теперь Катя волновалась лишь об одном: только бы успеть. Ведь до павильона, в котором проходили съемки, путь предстоял неблизкий. Пока добралась до Московского вокзала, пока дождалась поезда, пока «Сапсан» мчал ее до столицы, плюс бег в паутине метрополитена... Когда она добралась до места съемок, над Москвой уже мерцали звезды на темном небе.
У входа в павильон ее остановила охрана:
– Девушка, туда нельзя. Идет съемка.
– Можно хотя бы в массовке посидеть? – взмолилась Катя. – Ну пожалуйста! Я тихо-тихо, четное слово!
– Раньше нужно было приходить, – покачал головой охранник. – Уже все началось.
Катя задумалась: чего б такого соврать, чтобы попасть внутрь? Однако поняла, что не сможет этого сделать даже ради благого дела. Она просто патологически была неспособна говорить неправду: слова начинали застревать в горле, а на щеках выступал предательский румянец. И все же она нашла выход: ведь полуправда – не ложь!
– Поймите, я всю жизнь мечтала побывать на съемках настоящего шоу, – положа руку на сердце, сказала она. И это действительно было так, ведь любознательной Кате везде хотелось побывать, все посмотреть, в том числе и то, как снимаются телепередачи. – Вы даже не представляете, как я сюда торопилась! Но ведь из Питера путь не близкий...
– Вы что, правда приехали из Питера только ради этого шоу? – удивился охранник. – Ну ладно... В зал я вас не пущу, но можете понаблюдать вон оттуда. Если пообещаете не шуметь.
Обрадованная Катя поспешно закивала. Она прошла в указанное место и стала в сторонке позади камер и осветительных приборов. Видимо, съемки шли уже довольно давно. Катя сразу же разглядела в центре студии Антона. Тот сидел, ерзая на красном кожаном диване, явно смущенный столь повышенным вниманием к своей персоне. Рядом восседала Саша – в противоположность ему гордая и сияющая в свете ламп, под прицелом камер с таким видом, словно все тут собрались именно ради нее. По другую сторону от Антона расположилась его недавняя пациентка, благодаря которой вся эта история и получила огласку. Ну а перед ними, балагуря и без умолку болтая, прохаживался известный на всю страну телеведущий Андрей Махалов. Время от времени он обращался к приглашенным на шоу экспертам, сидящим в первом ряду перед массовкой. Среди них были какой-то седовласый ученый, женщина-медик (как потом выяснилось, та самая главврач одной из питерских больниц, статью которой о «коновалах» Катя некогда читала в газете), священник, а также знаменитый экстрасенс, распиаренный другим телешоу. Ученый и медик были представителями оппозиции и высказывались категорически против всех этих шарлатанов, выдающих себя за целителей. Священник говорил уклончиво, соглашаясь, что, мол, да, порой случаются в мире чудеса, в доказательство чего привел парочку библейских историй.
– Если этот человек действительно совершил чудо... Что ж... Значит, это дар Божий! – подытожил он.
Экстрасенс в свою очередь минут пять бродил возле Антона, выставив перед собой ладони, после чего заявил:
– Да, я ощущаю сильную ауру! Этот человек обладает мощной энергетикой!
И вот, наконец, подошла кульминация шоу, собственно, то, ради чего все и было затеяно. Двое господ в белых халатах выкатили на сцену медицинскую каталку, на которой лежал укрытый по самый подбородок простыней худющий лысый мужчина. Его глаза были закрыты, и, если б не малозаметные движения кислородной подушки, благодаря которой дышал этот человек, можно было подумать, что он мертв.
– Это – Петр Степанович Долгов, – представил его ведущий. – Врачи диагностировали у него рак легких четвертой стадии. Несмотря на все их старания, прогнозы неутешительны. Ему дают максимум месяц, а возможно, и меньше. Родные согласились привезти его на шоу. Для них это последняя надежда.
В зале среди зрителей поднялись женщина (видимо, жена больного) и двое детей-подростков: девочка и мальчик.
– Пожалуйста, спасите моего папу, – вытирая слезы, попросила девочка.
– Чтобы ни у кого не возникало сомнений, что этот человек действительно при смерти, Петра Степановича осмотрели столичные специалисты и подтвердили диагноз, – продолжал ведущий. – Наши эксперты, если желают, также могут ознакомиться с его медицинской картой и даже осмотреть больного.
Несколько стройных девушек в обтягивающих коротких платьицах, виляя бедрами, прошествовали по залу и вручили каждому эксперту по толстой папке. Те с серьезными лицами пролистали бумаги, особенно главврач. Она, видимо, единственная понимала, о чем там идет речь, потому как после просмотра папки подошла к кушетке, осмотрела больного, а затем, вернувшись на свое место, с вызовом уставилась на Антона взглядом, явно говорящим: ну давай, покажи, на что ты способен, шарлатан!
– Итак. – Ведущий повернулся к Антону. – Сможете ли вы повторить свое чудо? Причем здесь, в прямом эфире, на глазах миллионов телезрителей?
Антон сидел неподвижно, глядя со смесью ужаса и отвращения на этого изможденного болезнью человека, уже больше походившего на живую мумию.
– Ну, Антоний, мы ждем!
Катя привстала на носочки, чтобы лучше видеть из-за плеча оператора, с надеждой сжала кулачки: «Давай, Антон! Ты ведь можешь, я же знаю!..» Однако целитель даже не шелохнулся, а продолжал испуганно смотреть на больного.
– Давай, – шикнула Саша, ткнув его локтем в бок, и натянуто улыбаясь камерам. – Делай, я сказала!
Услышав ее, Антон вздрогнул. Наконец поднялся, сделал несколько неуверенных шагов к пациенту, положил ладонь на почти неподвижную, прикрытую простыней грудь. При этом даже с такого расстояния Катя заметила, как его лицо исказила гримаса, словно он прикоснулся к чему-то отвратительному. Заметила это не только она, так как по залу среди массовки прокатился недовольный ропот. Родственники больного пораженно переглянулись.
Антон закрыл глаза, замер. В студии повисла напряженная тишина...
– Нет, не могу! – вскричал он, отступив.
Съемочный павильон наполнился возгласами негодования. На лице главврача мелькнула торжествующая усмешка: я же говорила!
– Может, попробуете еще раз? – предложил не менее разочарованный таким исходом ведущий. – Вы же толком и не попытались!
Антон растерянно оглянулся и встретился глазами с Сашей. «Давай!» – беззвучно, одними губами повелела та. Он вернулся к пациенту и снова положил на него руку. Но тут же замотал головой:
– Нет! Ничего не выйдет!..
– Шарлатан, – хмыкнула врач.
– У-у-у... – прокатилось под сводами павильона.
– Антон! – Катя не выдержала и ринулась вперед.
– Эй, куда! – устремилась за ней охрана. – А ну, стой!
Но Катя, не обращая ни на кого внимания, расталкивая людей и едва не переворачивая камеры и осветительное оборудование, продолжала стремительно рваться к сцене.
– Антон, ты же можешь! – кричала она. – Я знаю, ты можешь!
Целитель пораженно вскинул голову, его взгляд заскользил по залу в поисках источника звука. Их глаза встретились.
– Катенька?!.
– Антон, вспомни Сашу! Думай о Саше!..
Катю уже схватили, пытались вывести из павильона, что при ее комплекции оказалось непросто даже для нескольких охранников.
– Думай о Саше! – вопила она, увлекаемая к выходу. – Слышишь? Думай о Саше!..
Услышав имя любимой, Антон оглянулся. Саша все так же сидела на диванчике – неподвижная и бледная, словно античная статуя, с застывшей растерянной улыбкой на лице. Она была ни жива ни мертва от происходящего. Видимо, она шла сюда в качестве приглашенной звезды, а теперь вдруг осознала, что опозорилась на всю страну. Зато, похоже, ее бледное лицо и остекленевший взгляд отозвались в душе Антона давними воспоминаниями...
Павильон вдруг погрузился во мрак: внезапно погасли все лампы, а потом вновь вспыхнули, залив помещение ослепительным светом. Раздалось несколько хлопков – кое-какие источники света не выдержали перенапряжения и взорвались. Студия наполнилась гомоном и визгом перепуганных людей. Даже охранники, пытавшиеся увести Катю, опешили от неожиданности и разжали руки. Воспользовавшись этим, она снова устремилась к сцене... Но, пробежав несколько шагов, замерла. Антон все так же стоял в центре зала, а перед ним на медицинской каталке сидел недавний обреченный и, прикрываясь ладонью от слепящего света, с удивлением смотрел по сторонам...
– Спасибо! Спасибо огромное!..
Антон словно очнулся, почувствовав, как кто-то обнимает его ноги.
– Что вы, не надо! – Он отпрянул от женщины, стоявшей перед ним на коленях.
– Все хорошо, дорогая, – тронул жену за плечо все еще опирающийся на каталку и поддерживаемый плачущими от радости детьми недавний больной.
– Я не знаю, как вы провернули этот трюк, но я обязательно выясню! – тыча в лицо целителя острым алым ногтем, непримиримо пообещала главврач.
– То есть вы не признаете, что Антоний действительно исцелил этого человека? – спросил ведущий. – Но вы же сами видели заключение врачей и осматривали пациента!
Врач только хмыкнула, отвернувшись от направленной на нее камеры, и пошла, вскинув голову и недовольно поджав губы.
– А вот я, как это ни парадоксально, верю! – воскликнул ученый, который, подбежав, схватил ладонь Антона и принялся ее трясти. – Просто поразительно! Этот феномен непременно надо изучить! Надеюсь, вы не против, если мы проведем кое-какие анализы?
– Против, – устало ответил Антон.
– Разве вам самому не интересно узнать, как такое возможно? – поразился ученый. – Не интересно, как это работает?
– Нисколечко, – покачал головой Антон. – Работает, и ладно. А как именно? Все равно!
– Жаль. Очень жаль, – разочарованно вздохнул ученый. – Но если вы все-таки надумаете...
Однако Антон уже отвернулся, потеряв к ученому интерес.
– Я же говорил, что в этом человеке сильная аура! – подняв руки и растопырив пальцы, провозгласил экстрасенс. – Невероятно сильная аура!..
– Спасибо тебе, Господи, что сделал меня свидетелем чуда! – в свою очередь, перекрестившись и глядя на потолок, заявил священник. И с благоговением прикоснулся ладонью к горячему лбу целителя. – У тебя дар Божий, сынок!
– Может быть, – пожал плечами Антон. – Вообще, я не верю в такие вещи.
– Веришь или нет, но это так. Господь по своему разумению наделяет людей своею милостью. Тебе выпало счастье стать одним из них!
– Ну, не знаю, как насчет Бога... – Антон посмотрел по сторонам. – Но есть человек, которого действительно стоит благодарить за эти чудеса.
Его взгляд скользнул по восторженным лицам собравшихся, остановился на Кате. Но лишь на мгновение. И наконец, нашел то, что искал. Целитель подошел к Саше, опустился перед ней на одно колено:
– Это все благодаря тебе, любимая!
– О-о-о... – умиленно протянул зал.
Саша, вновь став центром внимания, гордо улыбнулась миллионам телезрителей и позволила Антону себя поцеловать.
Катя стояла в сторонке и, сложив руки на груди, наблюдала за происходящим преисполненная радости.
– Девушка...
– Да-да, я уже ухожу, – сказала она тронувшему ее за руку охраннику. И, направляясь к выходу, улыбнувшись, сказала: – Как прекрасно, когда все так хорошо заканчивается!..
Однако она ошиблась. Все только начиналось.
8. Антоньевская ночь
На следующий день, вскоре после того, как они с тетушкой закончили смотреть по телевизору реалити-шоу с участием Антона, у Кати зазвонил мобильник.
– Катя! Катенька! Я не знаю, что делать! – обрушилось на нее из трубки. – Их так много!
Это был крик отчаяния.
– Антон? – поразилась Катя. – Антон, успокойся! Объясни, что случилось!
– Что мне делать, Катенька? Что мне с ними делать?..
Когда спустя час Катя выбежала из станции метро – так и остолбенела. На Сенной площади было не протолкнуться. «В городе, что, какой-то праздник?» – с удивлением подумала она. Однако, приглядевшись к столпившемуся здесь народу, удивилась еще больше: никогда в жизни она не видела столько больных и покалеченных людей. Многие сидели в инвалидных колясках, были тут и вовсе лежачие, которых, похоже, принесли сюда родные. Лица всех собравшихся были с надеждой обращены в сторону дома, в котором жил целитель. «Откуда они узнали, где он живет?» – подумала она и тут же сообразила: это не сложно, стоит лишь ввести в интернете запрос «Антоний Атропин, целитель». Просто раньше к нему не проявляли такого интереса.
Катя стала продираться сквозь толпу. Но чем ближе она становилась к парадной, тем сложнее было протиснуться среди множества тел. У самого дома они сгрудились так плотно, что она буквально увязла в людской массе.
– Пропустите! Пожалуйста! – умоляла она. – Мне очень нужно туда попасть!
– Всем нужно! – раздавалось в ответ. – Не ты одна такая!
Отчаявшись, Катя завопила:
– Да пропустите же меня домой! Я там живу!
Это подействовало. Народ, насколько это было возможно, расступился, пропуская краснеющую от стыда за свою ложь Катю. Она протиснулась к парадной, ввела на домофоне код. Вслед за ней в открытую дверь устремилась толпа. Она попыталась было остановить этот поток, но поняла, что это уже не важно: в парадной и без того было тесно от прорвавшихся туда ранее. Пробираясь мимо стоявших и переступая через сидящих на ступеньках людей, Катя добралась до второго этажа. Постучала в дверь.
– Он не открывает, – пожаловалась какая-то женщина с огромным шрамом на лице. – Никого не принимает!
Катя достала мобильник, позвонила.
– Антон, да, это Катя. Я перед твоей дверью. Открой.
Клацнул замок. Едва она приоткрыла дверь, вперед Кати попыталось проскочить несколько человек.
– Имейте совесть! – возмутилась она, преграждая им путь. – Уважайте личное пространство других людей!
– Ага, легко вам говорить, – запричитал какой-то гражданин, – когда не стоишь одной ногой в могиле...
Чтобы только самой проникнуть в квартиру целителя, Кате второй раз за этот вечер пришлось нарушить свои принципы: она применила силу. Оттолкнув назойливых посетителей – даже мужчины от неожиданности не совладали с ее массой, – она вбежала в квартиру и заперла за собой дверь. По ту сторону послышались глухие удары.
Антон стоял посреди прихожей и испуганно смотрел на нее. На лице его ужас граничил с паникой. Он походил на феодала в осажденном замке, куда вот-вот ворвутся враги.
– Катенька, что мне делать? – в который раз с отчаянием повторил он, вздрагивая от каждого удара тарана, пытавшегося пробить ворота его крепости. – Что мне с ними всеми делать?
Он взирал на нее, словно на ангела, услышавшего его молитвы и явившегося на зов. Видимо, он ожидал, что Катя сотворит чудо и взмахом руки обратит вражеские орды в паническое бегство. Та же стояла в растерянности, понятия не имея, чем способна помочь в такой ситуации. Мчась сюда, она знала лишь, что должна быть рядом с Антоном. Но вот как конкретно ему помочь, не имела даже представления.
– Антон, пожалуйста, успокойся, – сказала она единственное, что пришло ей в голову, и шагнула к нему: – Расскажи, что случилось.
Впрочем, причины происходящего были ясны и без лишних объяснений. Трансляция телешоу не успела закончиться, а к дому чудотворца Антония Атропина уже устремились толпы страждущих. Еще не зная масштабов катастрофы, Антон впустил первых посетителей и провел обычные приемы. Правда, в этот день у него ничего не выходило: ему так и не удалось никого излечить. А все из-за подавленного состояния, в котором он пребывал с момента окончания съемок. Нетрудно догадаться, что стало причиной этого состояния. Конечно же, Саша, которая не вернулась с ним из Москвы. Объяснила, что после пережитого на съемках стресса ей нужно снять напряжение, и укатила в ночь с какими-то новыми знакомыми телевизионщиками. Куда и на сколько – неизвестно.
После нескольких неудач Антон честно объяснил разочарованным пациентам, что не сможет сегодня работать. Но не тут-то было. С каждой минутой больных прибывало все больше и больше, пока они не заполонили всю площадь. Похоже, сюда ехали не только из города, но также и из других регионов.
– Я же так не могу! – сокрушался Антон. – Это не в моих силах! Эх, зачем я только согласился на это идиотское шоу?..
Каждую минуту кто-то тарабанил в дверь, непрестанно трещал телефон, с улицы доносился гомон сотен голосов. Время от времени собравшиеся начинали хором скандировать, словно болельщики на стадионе:
– Ан-то-ний! Ан-то-ний!..
За темным окошком сверкнула молния, громыхнуло – начался дождь. Катя надеялась, что непогода разгонит людей по домам, однако ошиблась. Большинство были настроены решительно. На улице разразился жуткий ливень, но народа на Сенной меньше не стало, похоже, наоборот: еще больше. Глядя на улицу сквозь мокрое стекло, Катя увидела сотни распахнутых зонтов, блестящие в свете фонарей куртки, плащи и дождевики, а кое-где даже разглядела палатки. Значит, рассчитывают продолжать этот пикет до утра, а быть может, и несколько дней, пока не сломят волю целителя и не получат желаемого чуда.
– Тебе придется что-то сделать, – сказала Катя, присев рядом с Антоном, закрывшим лицо руками и сжавшимся, словно на него всей своей тяжестью обрушился мир. – Тебе нужно выйти и поговорить с ними.
Тот в ужасе замотал головой, не отрывая от лица ладоней.
– Пойми, они ведь не уйдут.
– Это их проблемы! Пусть идут в больницы, где их действительно обязаны лечить. Я никому ничего не обещал.
– Нет уж, обещал! – возразила Катя. – Ты уж извини, но нужно отвечать за свои поступки! Незачем тогда было демонстрировать свой дар на всю страну. Мог бы рассказать журналистам, что не имеешь отношения к исцелению той женщины, ну или просто отмолчаться. Выслушал бы несколько обвинений в шарлатанстве – да и остался б никому не известным знахарем, лечащим бородавки. Однако ты сам показал, на что способен!
– Я этого не хотел, – из-за сомкнутых ладоней простонал Антон. – Это все Саша. Она настояла. Мечтала попасть в телевизор.
– Так или иначе, но это случилось. Не важны причины, но ты согласился и явил чудо на глазах миллионов людей. Представляешь, сколько в мире умирающих, которым не способна помочь даже наша столь продвинутая современная медицина? Эти люди считали себя обреченными – ты же дал им надежду! Теперь же хочешь эту надежду вновь отобрать. Выгляни в окно: все они пришли к тебе! Как и я когда-то пришла с мольбой спасти мою тетушку.
Антон молчал. Катя вздохнула:
– Что ж... Если все-таки решил им отказать, так сделай это. А не запирайся в скорлупу, словно моллюск.
– Либо эти люди устанут ждать и рано или поздно разойдутся сами.
Катя с негодованием вскочила.
– Вот, значит, как? – вскричала она. – Если ты и правда так считаешь, зачем тогда позвал меня? Сам ты ищешь поддержки и сочувствия, а на остальных плевать? В таком случае ищи себе другую жилетку для слез!
И она, обиженно вскинув подбородок, пошла к грохочущей под напором страждущих двери.
– Постой! – Антон выпрямился, положив руки на колени.
Катя, насупившись, в ожидании замерла на пороге его крохотной комнатки.
– Пойми, проблема вовсе не в том, что мне плевать на этих людей, – проговорил он. – Да, эти люди мне никто, я ничего им не обещал, ничем им не обязан. Даже деньги мне их не нужны, хотя многие пытаются всучить мне какие-то бумажки... Не в этом дело! Я бы и рад помочь, даже бесплатно. Но ведь я не всесилен! Их слишком много! Я ведь не железный! Да и получается, как ты знаешь, далеко не всегда. Ты все твердишь: «Думай о Саше! Думай о Саше!..» Но как? Как я могу думать о ней, когда ее рядом нет?
Его полные боли глаза остановились на портрете музы в окружении картинок ее «идеального мира».
– Значит, так им и объясни. – Катя вернулась на кровать, снова села рядом, положила ему руку на плечо. – Подумай, как бы, например, поступил в такой ситуации профессиональный доктор.
– Я – не доктор!
– Это не имеет значения. Важно лишь то, что ты лечишь, а таблетками, молитвами или магией – дело десятое. Но, уверяю тебя, объясни им, и они поймут. Ведь не важно, доктор, знахарь или чародей – ты всего лишь человек. Успокой этих людей, пообещай принять, когда у тебя будут силы и возможности. Составь расписание приемов, наконец. Поговори с ними!
– Эх, зачем я только согласился на это идиотское шоу?..
Антон помолчал, не отрывая глаз от портрета Саши.
– Хорошо, – кивнул он, поднявшись. – Только, пожалуйста, будь рядом.
В его комнатке была дверь, ведущая на небольшой балкон. Тот как раз выходил на Сенную. Когда Антон распахнул ее, площадь наполнилась восторженными криками. Людская масса внизу подалась вперед, спрессовываясь под ногами целителя.
– Ан-то-ний! Ан-то-ний!.. – снова заскандировала толпа.
Он поднял руки, призывая к тишине. Это не помогло. Под балконом, казалось, разлилось живое ревущее море – перекричать прибой у и без того робкого, никогда не выступавшего перед большими скоплениями людей Антона не было никаких сил и умений.
– Меня, меня! Пожалуйста!.. – раздавалось со всех сторон. – Моя мама умирает! Умоляю!.. Сколько? Я заплачу!.. Куда ты лезешь? Я раньше пришел!.. Меня!..
Катя и сама ужаснулась, глядя на эти полные отчаяния, блестящие в свете ночных огней мокрые заливаемые потоками дождя лица, протянутые к балкону руки и культи, инвалидные коляски, каталки, костыли. Люди напирали, безжалостно давили друг друга, кое-где дело дошло до драки. И Катя вдруг поймала себя на мысли, что сама невольно испытывает отвращение к этому «умри ты сегодня, а я завтра». Да, ей сложно понять умирающего: как говорится, сытый голодному не товарищ. Но разве стала б она даже на пороге смерти топить других, чтобы выплыть самой? Интересно, сколькие из этих людей с легкостью согласились бы пожертвовать десятками других ради собственного исцеления и избавления от боли?
Антон продолжал что-то говорить, но голос звучал подобно комариному писку в шуме прибоя. Живое море у его ног бурлило и кипело, с шумом накатываясь все новыми волнами.
– Да выслушайте же вы! – в отчаянии заорала Катя.
– Ты кто такая? – раздалось в ответ. – Тебя вообще не спрашивают. Пошла на...
Эта фраза так четко выделилась из общего гула, что Антон умолк, пораженный. Вцепившись в бортик балкона, он опустил голову, подставляя ее свирепым потоком дождя. Затем вскинул ее и, прокричав: «Знаете что?.. А идите-ка вы все сами!..» – собрался уйти...
И вдруг замер. Лицо его стало каким-то потерянным, глаза расширились, брови удивленно вскинулись вверх, губы задрожали.
– Антон, с тобой все в порядке? – встревожилась Катя.
Целитель стоял неподвижно, вцепившиеся в балконный бортик пальцы побелели от напряжения.
– Антон! – Катя коснулась его ладони и тут же отдернула руку: та была горяча, словно уголь в печи. Она с ужасом увидела пар, идущий от тела целителя: капли дождя, падающие на его кожу, закипали и испарялись, будто попадали на раскаленную плиту. – Антон, очнись!
Проследив за его взглядом, Катя все поняла. Среди этого людского яростно волнующегося моря она разглядела светлое пятнышко: сидящее в инвалидном кресле худое крохотное создание – девочку на вид лет двенадцати. Позади нее стояла женщина, видимо, мать. Они не рвались вперед, не кричали, не просили. Лишь молча с надеждой смотрели вверх, на Антона, не обращая внимания ни на тычки напирающей толпы, ни на ливень, безжалостно хлещущий по насквозь промокшему явно не по погоде надетому белому платьицу; по торчащим из-под него тонким, словно игрушечным, коленкам; по свисающим плетьми вдоль коляски ручонкам; по наголо остриженной макушке обреченного ребенка, с болью глядящего на свою единственную надежду на спасение.
– Саша... – прошептал Антон. И в тот же миг площадь погрузилась во мрак. Фонари, окна квартир, витрины, рекламные щиты – все погасло. На Садовой умолкли моторы остановившихся машин. Наступила внезапная тишина.
– Эй! Что происходит? – Народ внизу заволновался. Площадь огласилась испуганными вскриками. – Электричество отключили?
И в этом мраке – Катя готова поклясться, что видела это, – тело Антона засветилось голубоватым сиянием, а затем от этого призрачного света во все стороны устремились змейки разрядов.
– А-а-а!.. – Он упал на колени. Его затрясло.
– Антон! Антон, очнись! – вопила Катя.
Схватив его за огненные руки, превозмогая боль, она попыталась оторвать его от бортика балкона. Ей с трудом удалось разжать его пальцы. Антон упал. Голубоватые вспышки между тем засверкали повсюду, словно на площадь упали грозовые тучи. Люди, пригибаясь, с воплями ужаса рванули врассыпную кто куда, спотыкаясь друг о друга, переворачивая палатки, каталки и коляски. И в этот момент мало кто сообразил, что среди разбегающихся в панике людей есть множество тех, кто ради этого бегства отбросил костыли, вскочил с инвалидных колясок и медицинских каталок. Не сразу заметила это и Катя. И вдруг совсем рядом с балконом раздалось:
– О Господи! Господи!..
Глянув туда, она не поверила, что такое может происходить в реальности. Однако в голубоватом мерцании молний увидела собственными глазами, как стоящий неподалеку мужик, задрав культю, пораженно наблюдает за своей заново отрастающей конечностью. Вот она вытянулась, будто надуваемый огурцеобразный воздушный шар, вот из нее полезли пальцы-отростки...
– Рука! Моя рука! – ошалело вопил мужик, вращая пальцами на розовой, словно у новорожденного младенца, целехонькой руке.
– Люди! Люди! Я снова могу ходить!.. – между тем раздавалось отовсюду. – Я вижу! Это чудо! Просто чудо!.. Слава богу! Слава богу!..
Внезапно снова повсюду вспыхнули фонари, окна, витрины, фары, и в их свете Катя увидела тысячи радостных лиц. Люди смеялись, вопили, прыгали по лужам под потоками ливня среди брошенных больше не нужных костылей, колясок и каталок.
– Смотри, у тебя получилось! – вскричала Катя. – Это фантастика! Ты исцелил их всех!
Но Антон не слышал ни ее восторженных слов, ни радостных воплей ставшего теперь ласковым и теплым людского моря. Взглянув на целителя, Катя вскрикнула. Он лежал посреди балкона, трясясь как в лихорадке; глаза закатились, губы вспенились, а по серому бетону растекалась, смешиваясь с дождевой водой, хлещущая из ушей и носа кровь.
– Антон! – Катя упала рядом с ним на колени. – Антон, пожалуйста, не умирай!
Она принялась растирать его мертвецки бледные щеки, ледяные ладони.
– Саша... – прошептал он. И умолк, уставившись в черное грозовое небо белками глаз.
– Кто-нибудь! – кричала Катя. – Кто-нибудь, помогите! Ему нужна помощь!
Но ее вопль потонул в криках ликующей на площади толпы.
– Ну пожалуйста, люди! – У Кати не хватало сил поднять тяжеленное тело. – Вызовите скорую!
Но к балкону не обратилось ни одно радостное лицо недавних обреченных и калек.
9. Человек-успешный
– Почему? Почему нас покидают самые лучшие? – глотая слезы, страдала на телеэкране какая-то женщина. – Антоний Атропин – поистине герой нашего времени. Этот человек дал мне новую жизнь! К сожалению, ценой собственной...
Катя выключила телевизор, бросила пульт, откинулась на спинку дивана, отрешенно уставилась в потолок.
– Соболезную. – Она ощутила ласковое прикосновение к плечу.
– Он еще не умер! Слышишь? – вскочив, стирая со щек слезы, прокричала она тете. – Он жив!
И уже в который раз наплевав на учебу, Катя поспешила к Мариинской больнице, где вот уже вторую неделю лежал в коме Антон.
– Пожалуйста, не сдавайся, – умоляла она, сидя у его постели, поглаживая холодную руку. – Ты ведь целитель – так исцели себя! Я знаю, ты можешь!
Но ее слова оставались без ответа. За все эти дни Антон ни разу не пришел в сознание, даже не пошевелил пальцами. И хотя благодарные бывшие пациенты, среди которых нашлось немало весьма состоятельных людей, оплатили ему шикарную палату с современным оборудованием, похоже, даже они не верили, что это поможет. Различные средства информации, причем теперь уже мировые, все еще обсасывали факт невероятного массового исцеления в Санкт-Петербурге, то и дело демонстрируя кадры, снятые на телефоны некоторыми очевидцами чуда. Вот только о главном виновнике этого удивительного феномена говорили в прошедшем времени, словно уже похоронили его. Во многих храмах шли молебны во здравие раба Божия чудотворца Антония, однако даже в этих обращениях к высшим силам Катя ощущала не веру в хороший исход, а лишь ожидание неизбежного, когда свечки начнут ставить за упокой. Палата Антона была завалена цветами с подписями от благодарных исцеленных, но Кате они казались похоронными венками. Врачи, видя обращенное к ним полное надежд лицо, лишь устало разводили руками и отводили взгляды, хоть и не сообщали прямо свои не предвещавшие ничего хорошего прогнозы. Однажды Катя подслушала разговор двух медиков, который сводился к тому, что по всем показателям этот пациент давно уже должен быть мертв, однако почему-то держится. В их выражениях это звучало как еще одно чудо. К концу месяца пребывания чудотворца Антония в коме, казалось, в мире не осталось никого, кто верил в его выздоровление. Кроме Кати.
Она не смыслила в медицине, не была глубоко верующим человеком и, уж конечно, не обладала никакими магическими способностями. И все же она знала средство, которое наверняка могло помочь. То самое средство, которое помогало целителю поставить на ноги сотни людей, а значит, способно вернуть к жизни и его самого. Конечно же, это была Саша. Одно ее появление наверняка воскресило б Антона хоть из могилы. Однако о музе чудотворца со времени телешоу не было никаких вестей. И Катя не придумала ничего лучше, как, сколько у нее хватало сил, рассказывать и рассказывать ему о ней. Она, наверное, в сотый раз уже пересказала безучастному Антону историю чудесного исцеления Саши, услышанную ею в поезде Москва – Санкт-Петербург целую вечность тому назад, описывала, как сама познакомилась с его ненаглядной, вплетая в рассказ только положительные впечатления от этой встречи.
– Неужели ты оставишь ее? – укоряла Катя лежащее на больничной койке почти бездыханное тело, в котором с большим трудом все еще поддерживали жизнь медицинское оборудование и препараты.
Но день ото дня уставшая от бессонных ночей Катя стала ловить себя на мысли, что и сама уже сомневается в благополучном исходе. «Не вздумай! – ругала она себя. – Пока он жив, есть надежда! Он очнется, рано или поздно!..» И старалась не думать о том, что поздно может оказаться спустя месяцы, если не годы.
Как-то она сидела у постели Антона, бормотала уже намозолившую язык историю об излечении больной бедняжки и вдруг услышала сдавленное:
– Саша...
Она вздрогнула от неожиданности, не сразу сообразив, что это – голос, который она так ждала услышать.
– Антон! – обрадовалась Катя, бросившись к нему. – Антон, ты очнулся!
– Саша? – едва шевеля непослушными губами, повторил он, пытаясь полуслепыми от долгого сна глазами разглядеть в мутном пятне склонившегося над ним человека черты любимой. Но, наконец, сфокусировал взгляд: – А... Катенька.
От нее не ускользнуло разочарование в его голосе. Но она отбросила прочь обиду. Он жив – только это важно! Жив!
Выход чудотворца из комы вновь приковал к нему любопытное око общественности. В палате непрестанно сверкали фотовспышки, толпились журналисты, приходили с поздравлениями весьма уважаемые и известные как в стране, так и за ее пределами гости. Больничный двор был постоянно переполнен калеками и обреченными, уповающими вовсе не на достижения современной медицины, а на магию. К счастью, врачи, которые пеклись о здоровье все еще слабого пациента, оградили чудотворца от страждущих – тех, кому не посчастливилось очутиться в тут памятную ночь на Сенной площади Санкт-Петербурга. По личной настоятельной просьбе Антона беспрепятственно в палату допускалась только Катя. Впрочем, ее в этом учреждении за минувший месяц и без того хорошо узнали и полюбили как персонал, так и многие лежащие там пациенты. Так что ей и без лишних просьб не стали бы преграждать путь.
В те недолгие мгновения, что им доводилось побыть наедине, Катя рассказывала Антону новости пропущенных им последних недель; показывала на специально принесенном по такому случаю ноутбуке, что о нем пишут в интернете; демонстрировала кадры «Антоньевской ночи», как это событие массового исцеления окрестили журналисты, которые любят давать неординарным происшествиям громкие пафосные имена.
– Надо же, – воскликнул Антон, приподнявшись в постели, с интересом разглядывая видеоролик, где крупным планом показывали отрастающую ногу какого-то инвалида. – Раньше у меня так ни разу не получалось!
– Леонид Михайлович... ну, тот ученый, который был на телешоу... сказал, что дело в воде, – объяснила Катя. – Он был тут несколько раз, пока ты лежал в коме, делал какие-то анализы. По его словам, твое тело каким-то образом выделяет некую энергию, которая вызывает в человеческом организме сильную регенерацию клеток. Это излучение передается и по воздуху, но в воде намного сильнее. В тот вечер шел дождь, он-то и послужил катализатором. Наибольший эффект был достигнут в эпицентре, но даже в радиусе километра от того места были зафиксированы случаи исцелений, хоть и не такие сильные...
Катя запнулась, поймав себя на том, что цитирует какую-то недавно прочтенную в сети статью.
– В общем, если тебе интересно, можешь сам расспросить Леонида Михайловича. Я мало что поняла в его объяснениях, но все же записала номер телефона.
– Неинтересно, – скривился Антон. – Я ему уже говорил и повторю тебе: мне все равно, как это работает.
На экране ноутбука продолжали бесноваться радостные люди. Антоньевская ночь... Катя вдруг вспомнила, как, с трудом передвигая ноги, волокла на себе тело еле живого Антона через эту ликующую толпу, как кричала, умоляла, просила, но всем было плевать на судьбу того, кто стал причиной их внезапного счастья.
– Не смей, слышишь! – одернул ее Антон.
– Чего? – Катя удивленно глянула на него.
– Не вздумай их ненавидеть за это! – От него не ускользнули отвращение, боль и ненависть, возникшие на ее лице, когда она мысленно вернулась в ту ночь. – Это я могу произносить речи о том, как мне все безразличны, как я презираю людей. Но только не ты! Ты ведь не такая! Ты добрая, отзывчивая, готовая обнять весь мир святая Катерина. Не смей меняться, слышишь!
– Ты не понимаешь, – покачала она головой. – Каждый из них думал лишь о себе. Они готовы были драться, едва ли не убивать друг друга, только бы получить от тебя желаемое. Когда же ты умирал, им было наплевать! Плевать на того, благодаря которому многие из них живы до сих пор!
– А разве ты не поступила бы так же?
– Конечно, нет! – вскричала Катя.
«Конечно же, да, – позже размышляла она по пути к себе в общежитие. – А ведь Антон прав. Разве сама я не была готова на все что угодно, лишь бы выжила любимая тетя? И разве, предложи мне выбор – спасение родного человека в обмен на жизнь кого-то другого, незнакомого, – неужто я бы отказалась? И после исцеления любимой тети разве заботила б меня судьба спасшего ее врача, который, возможно, сам умирает от неизлечимой болезни? Нет! Я получила свое, а после – хоть потоп. Так какое я имею моральное право судить тех людей, большинству из которых смерть буквально дышала в затылок, но отступила?»
И осознав это, Катя в один миг разом простила их всех до единого. А простив, ощутила, как огромный груз свалился с ее плеч. Ведь не было для нее ноши тягостнее, чем обида и ненависть по отношению к другим.
Однажды Катя, как обычно, приехала к Антону после учебы, к которой наконец смогла вернуться. Они сидели и болтали о какой-то ерунде, когда появился он.
– Дмитрий Мошнов! Приятно познакомиться!
Антон, который к тому времени уже, хоть и с трудом, но мог вставать, сел, подложив под спину подушку, и глянул на посетителя взглядом, явно говорящим, что самому ему совершенно неприятно. Первое впечатление далеко не всегда бывает обманчивым.
– Я к вам по делу. – Вошедший бесцеремонно завладел обнаруженным в палате бесхозным стулом, расположился у кровати больного (отчего последний подался назад), водрузил на колени кожаный портфель и без лишних слов перешел к этому самому делу.
Это был мужчина на вид лет тридцати, словно сошедший со страниц глянцевого журнала, в образе, будоражащем влажные мечты ожидающих принцев Золушек. Отутюженный серый костюм – строгий, но без галстука; верхние пуговки белой рубашки расстегнуты; в дорогих ботинках можно разглядеть собственное отражение; на запястье поблескивают позолотой часы. Блондин. Волосы модно острижены и при помощи парикмахера и фена уложены назад. Гладко выбрит. Взгляд карих глаз и улыбка с демонстрацией ряда безупречных зубов словно призывают: «Смотрите, я именно тот, кто вам нужен!» В общем, типичный представитель вида человек-успешный. Однако в его взгляде Катя мгновенно ощутила холодную самоуверенность и даже наглость, а в белозубой улыбке – смертельную хватку бульдога.
Внешность незнакомца и его манеры вызвали у Кати ассоциации с торговцами. И когда тот распахнул свой кожаный кейс, она решила, что оттуда сейчас станут одна за другой извлекаться безделушки с предложениями их купить. Но человек-успешный вместо этого вынул из кейса какие-то бумаги. Впрочем, Катя не сильно ошиблась на его счет: это действительно был торговец. Правда, он пришел не продавать, а покупать. Покупать Антона.
Минут десять Антон, глядя в белый больничный потолок, слушал его коммерческий вздор. Конечно же, человек-успешный в своих объяснениях не касался денежной стороны вопроса, но она призраком маячила в каждой его фразе. Он описывал, какую пользу талант Антона принесет человечеству. «Вы ведь хотите помогать людям?» – «Да, хочу. И, если вы не заметили, помогаю». – «Согласившись на это предложение, вы сможете помогать еще лучше!» Говорил о том, какие возможности откроются для развития таланта чудотворца Антония Атропина. «Вы ведь хотите и дальше развивать свой дар?» – «Ну, допустим...» – «А в-третьих...» Хотя «в-третьих» не прозвучало, так как Антон неожиданно прервал восторженные рассуждения молодого продавана о возможном утопически прекрасном будущем целителя:
– Идите вон!
– Простите?.. – захлопал глазами человек-успешный.
– Антон хотел сказать, что он еще болен и не может пока принимать важные решения... – начала Катя.
– Антон хотел сказать именно то, что сказал, – с ласковой улыбкой перебил целитель и, повернувшись к посетителю, холодно повторил: – Идите вон, я сказал!
– Да, но вы не понимаете. Это принесет большую пользу...
– Большие деньги в твой кошелек – вот что это принесет.
– Кто ж спорит? – осклабился человек-успешный. – Да, именно поэтому я здесь. Конечно же, в первую очередь меня интересует финансовая сторона вопроса. Но разве это плохо? Скажем, вы пользуетесь вот этим ноутбуком. – Он, блеснув дорогими часами, положил ладонь на Катин компьютер. – Знаете ли вы, сколько зарабатывают производители такой техники? Но разве их заработки делают эти предметы менее полезными? Как раз наоборот! Хорошая прибыль от продаж открывает производителям лишь еще большие возможности: например, выход на мировой рынок! То же предлагаю и я. У вас есть, так сказать, товар – ваши способности, у меня – возможности. Если мы объединим наши усилия...
– Катенька, честное слово, я сейчас жалею лишь об одном, – устало сказал Антон, – что у меня нет способности суперсилы, чтобы подняться и вышвырнуть этого прилипалу из палаты вместе с его чемоданом.
– Позвольте, я объясню. Только взгляните на мой бизнес-план!..
– Ах да, у меня все-таки есть кое-какая способность, – не обращая внимания на его слова, продолжал Антон. И крикнул: – Сергей, зайдите пожалуйста!
Тут же распахнулась дверь.
– Какие-то проблемы? – поинтересовался шкафообразный лысый мужчина с суровой физиономией и не менее суровым пистолетом, рукоять которого слегка выглядывала из-под его пиджака.
– Никаких проблем, – с досадой проговорил тут же вскочивший со стула человек-успешный. – Ну что ж... И все-таки вы подумайте над моим предложением. Я оставлю вам бумаги и визитку. Буду ждать звонка. Надеюсь, еще увидимся.
– Надеюсь, что нет.
И не успела за человеком-успешным Дмитрием Мошновым захлопнуться дверь, его визитка полетела в мусорную корзину следом за бизнес-планом.
– Прошу прощения, – сказал охранник. – Он представился журналистом. Даже ксиву показал...
Конечно же, это был не единственный случай, когда к Антону приходили желающие обогатиться на его внезапно получившем мировую известность таланте. Потенциальные партнеры с предложениями «от которых вы не сможете отказаться» осаждали палату целителя с тех самых пор, как он вышел из комы. И, сколько ни пытались врачи и влиятельные знакомые из бывших пациентов оградить Антона от подобных визитов, ушлые желатели наживы все равно время от времени просачивались в палату, преодолевая посты как персонала больницы, так и выставленной у дверей охраны. Да только итог этих посещений всегда был один – точно такой же, как и в этот раз.
Ясное дело, Антон понимал, что ему все-таки придется как-то поступить с внезапно обрушившейся на него славой. Обсуждая с Катей ближайшее будущее, он рисовал такую картину: небольшая частная клиника (непременно в центре города, иначе там откажется бывать Саша) с четким расписанием посещений, независимо от статуса пациентов. Что касается финансовой стороны вопроса, так пусть все остается по-прежнему. Главное – помочь человеку, а во сколько он оценит эту помощь – его личное дело. В общем, Антон мечтал вернуться к привычному образу жизни, какой вел до нашумевшей Антоньевской ночи.
Между тем день, когда должны были осуществиться эти планы, приближался. Антон быстро шел на поправку, уже мог самостоятельно вставать с постели и, хоть и с трудом, ходить. Ему даже удалось по просьбе врачей исцелить немалое количество больных, среди которых оказались несколько с весьма тяжелыми случаями. Катя поначалу была против этих сеансов и отговаривала целителя, считая, что он сам еще недостаточно выздоровел, чтобы заниматься чужими болячками. Ведь она сама видела, к каким ужасным последствиям может привести Антона его ремесло: он едва не умер. Однако тот сам настоял на продолжении этих приемов.
– Пойми, Катенька, мне нужна тренировка, – объяснил он. – Как оказалось, ты была права, когда говорила, что лечить я могу, лишь думая о Саше. А раз так, чтобы я мог и дальше помогать людям, я должен как-то научиться мыслить о ней во время терапии.
И с грустью добавил:
– Особенно когда ее рядом нет...
Потому, все еще сам находясь на больничной койке, Антон вновь начал свою чудотворную практику. Он усаживал пациента у своей постели, прикасался к больному месту, предварительно сполоснув руки (как оказалось, с водой эффект от его воздействия действительно возрастал), и, закрыв глаза, мысленно возвращался в то далекое время, когда у него только открылся этот удивительный дар. Находясь перед ничего не значащим для него человеком, он учился воскрешать в голове образ той, ради которой готов был жизнь отдать – не то что частичку своей чудотворной энергии. И с каждым разом у него выходило все лучше. За сутки через палату Антона могли пройти с десяток человек, и день ото дня все больше людей уходило от него здоровыми.
И вот наступил долгожданный момент, когда стены больницы смог покинуть и сам чудотворец. Проводить знаменитость пришли весь персонал больницы и ее пациенты. Когда Антон, слегка поддерживаемый все еще переживающей за его состояние Катей, вышел на крыльцо, его оглушил гром аплодисментов толпы зевак, собравшейся на больничном дворе по этому торжественному случаю. Антон со смущенной улыбкой принимал поздравления, рассказывал журналистам о своих планах... Как вдруг он бросил взгляд поверх тысяч людских голов, и глаза его вспыхнули радостью. Ему стали безразличны и журналисты с их вопросами, и восторженная публика, пришедшая поглазеть на живую легенду. Отпустив Катину заботливую руку, он устремился вперед сквозь толпу. Люди почтительно расступались, образуя живой коридор, но в тот миг для Антона существовал лишь один человек на всем белом свете – стоявшая в конце этого коридора Саша с букетом цветов в руках.
Не дойдя до нее нескольких шагов, Антон остановился, растерянно и виновато оглянулся на Катю. Та кивнула: ну давай же, иди, ты ведь мечтал об этом! Антон ответил благодарной улыбкой и, вновь повернувшись к Саше, опустился на одно колено, глядя на нее, словно на богиню. Та подошла, положила руки ему на плечи.
– Здравствуй, мой герой, – сказала Саша и, наклонившись, поцеловала Антона.
А в следующий миг она взлетела ввысь в его объятиях. Публика с умилением ахнула, взорвалась аплодисментами.
– Саша, – шептал Антон, прижимаясь к ее ногам. – Моя Саша!..
– Ну все, все, – ласково потрепав ладошкой по его каштановым волосам, проговорила она, понимая, что тот может никогда не расцепить своих жадных рук. – Я тоже рада тебя видеть. А теперь можешь вернуть меня на землю.
Антон подчинился, но продолжал держать ее за руку, словно боясь вновь потерять свое сокровище.
– Поехали домой, – предложила Саша. – Нас ждет машина.
Она указала на припаркованный у дороги черный автомобиль.
Когда же они приблизились к машине, из нее вдруг вылез мужчина, при виде которого Антон остолбенел.
– Ах да, – небрежно представила мужчину Саша. – Это Дима. Впрочем, как я понимаю, вы уже знакомы...
– Очень рад снова встретиться, – со сладкой улыбкой проговорил человек-успешный Дмитрий Мошнов, хватая и потрясая руку целителя.
– Дима, кстати, рассказал мне о своем предложении, – между тем продолжала она. – Не понимаю, почему ты так его воспринял?
– Саша, но... – начал было Антон, но та приложила острый коготок к его губам.
– В общем, я тут подумала... Антон, по-моему, ты должен согласиться!
– Но...
– Ну пожалуйста, милый! – промурлыкала она, прижимаясь к его плечу. – Ну ради меня!..
Антон покорно умолк.
После чего растерянный чудотворец позволил усадить себя на заднее сиденье автомобиля и под восторженные аплодисменты толпы укатил прочь, оставив у обочины рядом с больницей печально улыбающуюся Катю.
10. Чудотворец
Они не виделись больше года. Точнее, Антон в течение этого времени не видел Катю и даже не звонил. Катя же частенько наблюдала чудотворца Антония Атропина то на рекламном плакате с надписью «Прикоснись к чуду!», то на глянцевой обложке журнала, то в каком-нибудь рекламном ролике вроде такого. На экране появляется молодой человек и с печальной миной рассказывает о судьбе своей родственницы: «Моей бабушке девяносто два года. Она – инвалид первой группы, пережила три инсульта, а из-за травмы на производстве ей пришлось ампутировать ногу...» Вещая эту трогательную историю, молодой человек подходит к душевой кабинке, где перед зрителями предстает стройная молодая женщина в купальнике. «Кстати, познакомьтесь, – теперь уже радостно восклицает парень. – Это – моя бабушка!» – «А все потому, что я посетила целебный салон чудотворца Антония Атропина!» – торжественно объявляет красотка. На нее сверху льется вода, сексуально струясь по глянцевой коже. Камера поворачивается, и теперь видно, что душ держит в руке Антон, который в свою очередь говорит: «Проблемы со здоровьем? Недовольны своим телом? Хотите вернуть молодость и обрести долголетие? Я – решение всех ваших проблем!» На экране появляются адрес и телефонные номера.
Как-то Катя решила позвонить по одному из этих номеров и записаться на прием. Не потому, что заболела: на здоровье она не жаловалась, впрочем, и телом своим была вполне довольна, да и молодость била ключом. Просто соскучилась по компании Антона, хотела узнать, как он. Однако ей назвали такую цену за сеанс, что этого при всем желании не мог потянуть ее студенческий бюджет: его следовало бы умножить раз на ...дцать. Попасть же к Антону иным способом вообще не представлялось возможным. Однажды Катя ехала на автобусе в Петергоф и проезжала мимо дворца (иначе и не назовешь), в котором расположилась клиника, где Антоний Атропин творил свои чудеса. Даже за ту минуту, что автобус мчался мимо, Катя успела разглядеть вооруженную охрану у въезда и ряды дорогущих автомобилей, заполнивших парковку. Да, несмотря на баснословные цены, услуги чудотворца пользовались большим спросом: пациенты к нему летели со всех концов планеты. По крайней мере, те, кому это было по карману.
«Ну да, он же теперь птица высокого полета», – думала Катя. А потому оставила попытки возобновить общение с Антоном. Но так уж вышло, что они все же встретились. По удивительному совпадению – на том самом месте, где когда-то познакомились.
Однажды летом, во время каникул, Катя собралась поехать на выходные в Москву, полюбоваться красотами столицы. В пятницу вечером она приехала на вокзал, но, как оказалось, слишком рано: до посадки в поезд было около часа. Она вышла на перрон, стала у ларька, торгующего сувенирами, и принялась ждать. И вдруг услышала:
– Катенька!
В первое мгновение она даже подумала, не слуховая ли это галлюцинация, – так давно не слышала этого голоса. Нет, не иллюзия, ведь над перроном снова пронеслось:
– Катенька!
Она с надеждой завертела головой в поисках источника этого зова из прошлого и далеко не сразу узнала в идущем к ней вдоль вагонов доходяге Антона.
– Катенька! – повторил он, схватившись за ее пухлую ладонь трясущимися, похожими на сухие ветви, руками.
– Антон? – пораженно проговорила Катя, разглядывая его бледное лицо, исхудавшее настолько, что оно походило на обтянутый кожей череп.
– Как же я рад тебя видеть! – Его обескровленные губы вытянулись розовым червячком.
Она же стояла, не в силах вымолвить и слова. Конечно, Антон никогда не отличался упитанностью – скорее наоборот, да только теперь это была какая-то нездоровая худоба. Но больше всего Катю поразил его взгляд: потухшие глаза загнанной лошади. Полная противоположность того самоуверенного молодого человека, который четыре года назад на этом самом месте предлагал ей исправить ее фигуру. Его что, весь минувший год держали в концлагере?
– Увы, меня теперь заставляют так одеваться, – сообщил Антон, решив, что Катя разглядывает не его болезненный облик, а черный, расшитый какими-то псевдомагическими символами костюм, который едва не соскальзывал с его худых плеч. – Говорят, что это нужно для поддержания имиджа. Маг-чародей Антоний Атропин! Как звучит, а?
Он издал смешок, больше похожий на кашель.
– Катенька, как же мне не хватает наших с тобой бесед. – Он крепче сжал ее руку костлявыми пальцами. – Я так соскучился, честное слово!
– Так в чем же проблема? – очнувшись от потрясения, наконец, обрела голос Катя. – Мой номер у тебя есть.
– Номер... Я бы и рад, вот только... – Он умолк, так и не объяснив причины.
– Антон, ты плохо выглядишь, – честно сказала она.
– Это все работа. У меня еще никогда не было так много пациентов!
И он, тараторя скороговоркой человека, изголодавшегося по общению с другими людьми, принялся описывать будни чудотворца. За считаные минуты Катя узнала из этой сбивчивой, жадной до свободных ушей речи едва ли не весь трудовой путь знаменитого мага-чародея с того момента, когда они расстались у Мариинской больницы. Антон рассказывал, как поначалу ему было тяжело лечить, как он, помня их с Катей занятия, привыкал настраиваться на «нужную волну», то есть учился думать о Саше. И как с каждым разом у него выходило все лучше и лучше. Дошло до того, что, едва закрыв глаза, он сразу же представлял свою умирающую музу. И Антон добился таких успехов, что теперь у него даже получается воскрешать умерших, как это случилось когда-то с Сашей и Катиной тетей. Главное, чтобы после смерти прошло не более пары часов.
– А все благодаря тебе, твоим советам!..
От этого хвастовства Катя больше испытала укол угрызения совести, нежели гордость. Тоже мне, воскреситель мертвых... Эх, знала бы она, что ее стараниями Антон сам станет похожим на живой труп!
– Представляешь... – с восторгом описывал Антон какой-нибудь очередной свой успех.
О да, обладая хорошим воображением, Катя прекрасно представляла. Представляла себе человека, работающего на износ, отдающего всего себя, причем в буквальном смысле этого слова.
– Ты хоть когда-нибудь отдыхаешь? – Она продолжала внимательно рассматривать столь знакомое, но ставшее таким чужим изможденное лицо, открывая на нем все новые и новые морщины и впадины.
– Конечно! В моей жизни ведь есть не только работа, – ответил Антон. – Нас часто приглашают на различные приемы и фуршеты. Даже в другие страны летаем. Я ведь теперь знаменитость!
Пока он рассказывал, воображение Кати широкими мазками набрасывало картины описываемых событий, как бы позволяя взглянуть на мир его глазами. Дорогие автомобили, яхты, частные самолеты, виллы, рестораны, лазурные бассейны с резвящимися в них красотками и красавцами, приемы с фраками и вечерними платьями. И чем больше он говорил, тем четче Катя осознавала, что она все это раньше уже где-то видела... И вдруг вспомнила: картинки на стене в комнате Антона!
– Выходит, ты все-таки создал Саше «идеальный мир», о котором она мечтала.
– Ну да, создал, – кивнул Антон. Вот только как-то не весело.
– Ты не рад? – удивилась Катя. – Разве не об этом ты мечтал?
– Она счастлива, а большего мне не надо, – с обычной безапелляционной настырностью произнес он свою любимую формулу. Но, помолчав, добавил: – Вот только я там какой-то... лишний, что ли?
И он признался, что сам на этих мероприятиях ощущает себя не в своей тарелке. Быть может, оттого, что присутствующие там светские львы и львицы обычно смотрят на него скорее как на диковинного зверька, которого привели на всеобщую потеху, нежели как на равного. И дело тут вовсе не в богатой обстановке и материальной обеспеченности посещающих подобные тусовки людей. Конечно же, и в таких обществах встречается немало интересных личностей и отличных собеседников. Вот только не в окружении Дмитрия и Саши. Тут вспоминается поговорка: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Так и вокруг этой парочки в основном сконцентрировались подобные им люди с такими же интересами, взглядами, ценностями. Антон же для них был чудаковатым посторонним. Потому на таких раутах тот чаще всего находил какой-нибудь тихий укромный уголок и из этого укрытия наблюдал за чужим весельем, которое самому ему не приносило никакой радости. Дошло до того, что Антон, когда его приглашали на эти мероприятия, стал отказываться, ссылаясь на усталость и загруженность в работе, и Дмитрий с Сашей уезжали туда без него. Последние месяцы Антон вообще практически не выбирался из специально арендованной для него клиники – того самого дворца у Санкт-Петербургского шоссе, который служил ему также и домом, и старался не думать, чем занимается его муза в те моменты, когда ее нет рядом. Свои же ревность и досаду на себя за то, что не способен быть возле нее, гасил изнурительным трудом – и днем и ночью принимая пациентов.
– И все-таки, как я понимаю, ты иногда выезжаешь из Питера. – Катя кивнула на недавно прибывший поезд, со стороны которого пришел Антон. – Откуда возвращаешься, если не секрет?
– С войны.
– Откуда?!. – округлила она глаза.
– Честно. С войны.
Оказалось, в последнее время желающих попасть на прием к чудотворцу стало так много, что очередь протянулась на годы вперед. Ясное дело, что при таком положении многие пациенты, в особенности смертельно больные, могут попросту не дождаться своей порции чуда, тем самым лишив клинику возможности на себе заработать. И тогда босс Антона, человек-успешный Дмитрий Мошнов, поинтересовался, не может ли чудотворец повторить опыт знаменитой Антоньевской ночи – массового исцеления. Тогда бы они смогли за один раз принимать намного больше людей.
– И ты, конечно же, отказался! – испугалась Катя.
– Поначалу да... – замялся Антон.
– Но потом попросила Саша, – закончила она фразу.
Конечно же, он согласился. Хотя бы попробовать.
Для эксперимента нужно было разом собрать в одном месте множество больных. Причем таких, кого не жалко, если что-то пойдет не так. Но где таких взять? И тогда Мошнову пришла в голову, как он выразился, гениальная идея: в армии! Он переговорил с нужными людьми из Министерства обороны и, не вдаваясь в подробности как именно, получил разрешение на проведение сеанса массового излечения в госпитале при какой-то воинской части.
– Там как раз стояла летняя баня – огромный такой зеленый брезентовый шатер с душевыми, – рассказывал Антон. – В него и согнали пару десятков солдат из санчасти, предварительно раздев догола, якобы на помывку. А потом туда вошел я. И знаешь, у меня получилось! Конечно, когда в бане забили молнии, солдатня в ужасе разбежалась в чем мать родила, зато потом медики, проведя осмотр, удостоверились, что все они абсолютно здоровы. Меня даже обматерил какой-то пацан, которого должны были комиссовать по состоянию здоровья... Хотя это к делу не относится.
После такого успеха босс чудотворца решил, что теперь можно заявить миру о новой услуге. А для этого не помешает реклама: «Хотите лично поучаствовать в Антоньевской ночи? Теперь это реально! Специальная акция – сеансы массового исцеления от Антония Атропина! Оптовым покупателям скидки!» Для такой рекламы, конечно же, понадобилась красивая и убедительная картинка. Ясное дело, излечение горстки голозадых юнцов с простудами да мозолями не очень годилось для шоу. И тогда у человека-успешного Дмитрия Мошнова появилась еще одна идея, гениальнее прежней. Он снова переговорил с кем-то из силовиков, и на этот раз чудотворец Антоний Атропин отправился в горячую точку: военным бортом из Москвы в какую-то страну Средней Азии. Так уж вышло, что как раз накануне их прибытия в воинскую часть было совершено нападение на расположенный неподалеку блокпост – и оттуда привезли множество, как выразились военные, «двухсотых» и «трехсотых».
– Меня прямо покоробило от такой формулировки. – Антон с отвращением передернул худющими плечами. – Словно это не люди вовсе, а цифры: такое-то количество таких-то номеров...
Военные медики с недоумением и сомнением наблюдали, как живых и мертвых переносят из грузовика в солдатскую баню. Но не возражали: приказы командования там обсуждать не принято. Раз делают – значит, надо.
– Пока военные таскали тела... Ох, Катенька, видела бы ты эти тела! Некоторые – буквально куски мяса: все в крови, без рук или ног, с вывернутыми внутренностями! Как люди могут поступать так друг с другом? В голове не укладывается, что, пока я пытаюсь возвращать людей к жизни, кто-то предает их такой страшной смерти!
В общем, пока военные таскали тела, операторы расставили по всей бане камеры – и шоу началось.
– Неподалеку там стояла подстанция, – продолжал Антон. – От нее я и запитался: на целый час обесточил военный городок. Зато кадры получились просто сногсшибательные! Вот увидишь, скоро должны показать по телику. Затягивались раны, отрастали конечности, оживали мертвые... Тогда, на балконе, мне было плохо, я не видел, как это происходит вживую. Тут же все случилось прямо на моих глазах! Впечатляет! Хотя и жутковато...
Какой-то полковник, глядя на это, спросил у Антона: «А наоборот можешь? Ну, так, чтобы дождик прошел и все враги перемерли? Нам бы пригодилось такое оружие массового уничтожения!» – «Вы что такое говорите? – поразился чудотворец. – Я – не оружие! Я массово исцеляю, а не убиваю!» – «Да шучу я», – усмехнулся полковник, хотя по его интонации было понятно: не-а, не шутит!..
После того как отсняли материал, Антон и съемочная группа переночевали в воинской части и на следующий день военным бортом должны были лететь обратно. Но накануне отлета в ту же часть снова привезли и «двухсотых», и «трехсотых». Причем среди них оказалось несколько из тех, вчерашних: после излечения их снова послали в бой. Антон предложил повторить сеанс. Да только, когда он позвонил Мошнову, тот ответил, что, во-первых, нужные кадры для рекламы они уже отсняли, а во-вторых, с оборонкой они договаривались всего на один сеанс. «Мы не занимаемся благотворительностью, – сказал он. – Возвращайтесь, самолет уже ждет!» Однако тут Антон проявил настойчивость. Глядя на этих изуродованных еще живых и уже мертвых, он не двинулся с места. Заявил, что готов разорвать контракт, если ему не позволят помочь этим бедолагам. Даже Саше, которой Мошнов передал трубку, не удалось убедить его! Пришлось человеку-успешному задержать отлет и согласиться еще на один банный прием. Впрочем, он пообещал, что потребует от военных компенсации.
– Но знаешь, Катенька, о чем я думал, когда мы уезжали оттуда? – Антон вздохнул. – Скоро некоторые из этих людей снова будут мертвы! И, самое ужасное, я не в силах им помочь! Вовсе не потому, что не могу...
Утром Антон вместе со съемочной группой также военным бортом прибыл в Москву, а оттуда – поездом в Питер.
– Представляешь, пока мы ездили, в моей клинике уже выстроили специальную душевую для массовых исцелений, – похвастался Антон. – Говорят, уже образовалась очередь из желающих попасть на эти сеансы.
– С ума сошел? – вспыхнула Катя. –Забыл, чем заканчиваются такие эксперименты?
– О, за это не волнуйся, – махнул костлявой клешней чудотворец. – Я стал опытнее, знаю пределы своих возможностей. Постараюсь не лечить слишком многих за один раз. Да и Мошнов не позволит. Ему ведь невыгодно потерять такой источник дохода. Он знает толк в инвестициях...
– Ты – не инвестиция!
– А кто я? – Антон поправил ворот своего черного расшитого псевдомагическими знаками костюма. – У меня контракт.
– Совсем ты не бережешь себя, – покачала головой Катя. – Тебе бы в отпуск съездить, отдохнуть. А то совсем дошел.
– Скажешь тоже, отпуск... Где времени взять?
Помолчав, Катя спросила:
– Антон, скажи, ты счастлив?
– Счастлив, не счастлив... Какая разница? – Он нервно дернул плечами. – Она со мной, а большего мне и не надо.
Кате не нужно было уточнять, кто такая «она».
– Значит, вы вместе?
– Конечно! Как же без нее-то? Без нее я могу лечить разве что царапины. Зато когда она со мной!.. Ты даже не представляешь, Катенька, на что я способен с ней!..
– Антон! – прокатился над перроном пронзительный крик.
Кате, быть может, показалось, но в момент, когда прозвучал этот голос, Антон сильнее стиснул ее руку. Словно пытаясь удержаться – так утопающий хватается за спасательный круг. Но это длилось лишь мгновение. Потом Антон отпустил Катину руку, повернулся.
– О, а вот и моя Сашенька! – Снова эта червеобразная улыбка на бледной маске лица.
Вдоль вагонов, спотыкаясь на высоких каблуках на дорожной плитке, к ним мчалась черноволосая дама в облегающем красном платье. От нее не отставал ни на шаг мужичина в черном костюме и темных очках.
– Ты куда пропал? – накинулась Саша на Антона. – Я тебя повсюду ищу! Мы ведь договорились встретиться у входа вокзала! Не пугай меня так! Вдруг с тобой что-то случится?
Это было произнесено с такой интонацией, словно речь шла о ценном предмете. Например, о чемодане, который Катя некогда бросила без присмотра на перроне и который могли украсть.
Антон открыл было рот, но Саша, не дожидаясь его оправданий, уже повернулась к виновато мнущемуся позади верзиле-телохранителю:
– А ты куда смотрел, осел? Что непонятного в словах «Не отходить от него ни на шаг?» За что тебе только бабки платят!
– Прости, любимая, – сказал Антон и попытался поцеловать Сашу в голое плечико, но та ловко увернулась. – Смотри, кого я встретил! Помнишь Катеньку?
Саша, поджав алые губы, скользнула по Кате безразличным взглядом и снова набросилась на Антона:
– Не вздумай никуда уходить без предупреждения! Слышишь?
– С каких это пор я стал пленником? – нахмурился Антон. – Могут у меня быть и свои личные дела?
– Да, ты прав. – Саша с хищным прищуром уставилась на него. – Ты не пленник. Ты свободен. Можешь идти куда хочешь!
И, повернувшись, зашагала ко входу в вокзал, бросив через плечо:
– Можешь вообще не возвращаться!
Антон виновато глянул на Катю, развел руками, мол: «Ну что я могу с ней поделать?», и покорно поплелся за своей госпожой.
– Катенька, я позвоню! – прокричал он, прежде чем скрыться в здании вокзала. И, конечно же, не позвонил.
Да только спустя еще год неожиданно появился сам – на пороге тетиной квартиры.
11. Живая вода
Катя остолбенела, открыв дверь и увидев Антона.
– Привет, Катенька, – сказал он так просто, словно и не пропадал из ее жизни на многие месяцы. – Можно войти?
– А?.. Да-да. Конечно. Проходи.
Антон протиснулся в узкий коридор мимо грузного тела все еще шокированной его появлением Кати. Пока он разувался и проходил в гостиную, она отметила странную перемену, произошедшую с ним. Он все еще походил на жертву голодомора, даже стал еще изможденнее и тоньше – последствия каторжного труда. И все же что-то с ним было не так. Год назад, во время их последней встречи на вокзале, Антон улыбался, но это была какая-то вымученная улыбка, тогда как глаза его говорили обратное: потухший взгляд усталого раба. Теперь же он не улыбался, однако в глазах его сиял какой-то спокойный огонь уверенности. Да, в его взгляде по-прежнему была усталость, но усталость раба, получившего наконец свободу.
– Как хорошо, что я тебя тут застал. – Он уселся в кресло, положив одну тощую ногу на другую. – Телефон я потерял, а адреса общежития не знаю. Думал, может, тетя твоя подскажет, вот и приехал сюда.
– И отлично, что приехал, – воскликнула Катя. – Я же съехала с общаги. Все, учеба позади! Даже не верится, что пять лет пролетело... Кстати, мы ведь и с тобой, выходит, именно столько друг друга знаем. Мы ж познакомились, когда я приехала поступать!
– Подумать только, – задумчиво сказал Антон. – И что думаешь делать дальше?
– Вот именно, что думаю. – Катя пожала плечами. – Не знаю. Точнее, знаю, просто не могу определиться, с чего начать. Я – как тот осел между двумя стогами сена, который не может выбрать, к какому из них подойти. Только у меня этих стогов несколько десятков. Так много интересных занятий! Но умом-то понимаю, что за все сразу не взяться, нужно выбрать что-то одно, по крайней мере, для начала. Вот и решаю, с чего начать свою трудовую деятельность. А пока размышляю, поселилась у тетушки... Да что это мы обо мне да обо мне! Ты-то как? Какие новости?
– Саша ждет ребенка.
– Поздравляю!
Но Катя тут же умолкла, так как в ответ на это слово глаза Антона на миг полыхнули прежней тоской и болью.
– Ой, прости! – Она поняла, что неправильно истолковала излучаемые им теперь спокойствие и уверенность.
– Уже простил. – Антон криво усмехнулся. – Я не могу долго на нее злиться.
– Просто я подумала...
– Что королева снизошла до своего холопа? Да нет. Как оказалось, королевам подавай королей!
Антон вынул из-за пазухи журнал и швырнул его на пол. С обложки кричало: «Бриллиантовая помолвка! Стало известно имя избранницы самого завидного жениха страны», а над заголовком красовалось фото целующейся парочки – человек-успешный Дмитрий Мошнов и муза чудотворца Саша.
И, попивая чай, Антон рассказал вот что.
Этот журнал он увидел случайно. Сам он прессу читал редко, телевизор почти не смотрел. Все время занимала работа. Он, бывало, месяцами не покидал не то что клиники – приемного кабинета, трудясь на износ. Но даже в те редкие моменты, когда он все-таки пересекал кованый забор, окружающий его клинику (например, когда нужно было лично съездить к больному, которого нельзя перевозить, или к не вполне больному, но слишком важному, чтобы самому кататься по врачам), лимузин с чудотворцем проносился по улицам города без лишних остановок. Конечно же, у Антона не было возможности даже приблизиться к газетным ларькам. И, быть может, он еще долго пребывал бы в неведении, если б не один из пациентов, пришедших по скидке на сеанс массового исцеления, прихватив с собой этот журнальчик.
Увидев обложку, Антон не поверил глазам. Когда же, выхватив у пациента журнал и раскрыв на нужной странице, прочел о том, как счастливая невеста рассказала журналистам о сделанном ей предложении руки и сердца и как она согласилась, побежал в покои Саши. Свою музу он застал сидящей перед зеркалом и с кислой миной подправляющей макияж: она готовилась к единственной своей обязанности – посетить сеанс целителя, чтобы своим присутствием вдохновить Антона на чудотворные подвиги. Он швырнул перед Сашей журнал.
– Когда ты собиралась мне рассказать?
– Спасибо за поздравления, – ответила та, не отрываясь от подкрашивания губ.
– Я задал вопрос! Когда ты собиралась мне рассказать? – Антон схватил ее за плечо и резко повернул.
– Эй, полегче! – вскричала Саша. От неожиданности она прочертила помадой на щеке кроваво-красную черту. – Охренел совсем?
– Я задал...
– Вопрос. Ага. – Она пренебрежительно глянула на собственное фото на обложке и снова перевела взгляд на Антона. – Да, я выхожу замуж. И что с того? Что-то до этого моя личная жизнь тебя не слишком заботила.
– Всегда заботила!
– Да ну? Быть может, перечислишь всех мужчин, которые у меня были с момента моего полового созревания?
– Мужчин? – растерянно повторил он. – Я не знал, что у тебя до меня...
– Не знал? – Саша хохотнула. – Ты что, серьезно думал, что все эти годы я была целомудренной девой? Все ты прекрасно знал, просто делал вид, будто не замечаешь. Нередко это происходило в твоей квартире, прямо через стенку от тебя. Или ты думал, что, когда я запиралась там с представителем противоположно пола, мы там анекдоты друг другу рассказывали? Так что же изменилось теперь? С чего эти внезапные приступы ревности?
– Но... Даже если это и правда... Это было до того, как ты стала встречаться со мной!
– Это было до того, есть во время того и будет после того! Чего ты на меня так смотришь? Я – свободная женщина и тебе никаких клятв верности не давала!
Он опустился на ее огромную незаправленную постель. Постель, на которой они за его спиной кувыркались и, возможно, не раз. Быть может, даже прошлой ночью...
– И давно у вас с ним? Ну, это...
– Давно ли мы трахаемся? Намного дольше, чем ты можешь себе вообразить.
И Саша безо всякого смущения рассказала, как познакомилась с Дмитрием Мошновым. Произошло это еще в то время, когда Антон лежал на больничной койке, вскоре после того, как он выставил вон человека-успешного и отправил в мусорную корзину его бизнес-план. Однако Мошнов не из тех, кто вот так просто признает поражение и отступает. Раз у него не вышло получить желаемое напрямую, он стал искать другие пути. Просмотрев немалое количество материалов о чудотворце, Дмитрий довольно быстро смекнул, какое влияние на Антона имеет черноволосая барышня, которая частенько мелькает рядом с ним на экранах и печатных страницах. Наведя справки через свои связи, Мошнов узнал, кто такая эта Саша, и мгновенно разыскал ее. Та все еще тусовалась в Москве, где осталась после съемок телешоу.
Как-то вечером Дмитрий как бы случайно вошел в бар, в котором с развеселой компанией отдыхала муза чудотворца. Подгадав момент, он подсел к ней, завел разговор. Привыкшая встречать людей по одежке, Саша мгновенно оценила и его внешность (по ее критериям, десять из десяти), и прикид – наверняка при деньгах. Потому она позволила угостить себя выпивкой и поддержала флирт. Так, слово за слово, они оказались в гостинице в одной постели. И уже утром, зайдя издалека, человек-успешный перешел к делу и озвучил истинные причины их вовсе не случайного знакомства.
– Кстати, мы не могли раньше где-то встречаться? – будто бы невзначай спросил он у все еще нежившейся в кровати Саши. – Или я тебя видел по телевизору?.. Ах да, ты же та девушка, которая появляется в компании этой новой знаменитости – экстрасенса! Антоний, вроде бы так его зовут...
– Так, значит, дело в нем, да? – Саша мгновенно сообразила, что к чему. – И всего-то? Но ты не похож на одного из этих придурков – охотников за знаменитостями, которые коллекционируют автографы и поношенные вещи звезд.
– На кого же я похож?
– На бизнесмена.
– Я и есть бизнесмен.
– Тогда к чему все эти предварительные ласки? Мы взрослые люди. Можно было сазу начать с дела, не затаскивая меня в постель.
– Просто не мог упустить возможности очутиться в объятиях такой красотки. – Дмитрий прилег на кровать и поцеловал ее в голое, едва прикрытое простынкой плечо.
– Особенно если красотка была не против и осталась довольна, – с улыбкой кинула Саша. – И все же давай начистоту: что на самом деле тебе от меня нужно?
– Вот такой подход мне по душе, – ответил Мошнов. И теперь уже прямо изложил ей все то, что некогда пытался донести до Антона.
– Твой целитель – золотая жила, – объяснял он. – Люди готовы отдать все что угодно, когда дело касается их здоровья. Посмотри только на эти мерзкие посты в интернетах, когда нищие мамаши со всего мира собирают миллионы, только чтобы вылечить своего маленького ублюдка с какой-нибудь врожденной патологией. Сами они могут жить в съемных квартирах, жрать дешевые полуфабрикаты, одеваться в комиссионках и пахать за копейки. Но когда дело касается вопроса жизни и смерти, особенно их близких, выкладывают суммы, которые им не заработать за всю свою никчемную жизнь. А как думаешь: с какими суммами ради этого готовы расстаться миллионеры, которых не так уж и мало на планете? И, что главное, никакой конкуренции! До того, что вытворяет твой Антоний, современной медицине – как до солнца на телеге. Сколько богатеи отдадут, чтобы, скажем, отрастить потерянную ногу или руку, восстановить пропитую печень или избавиться от раковой опухоли? А если он и правда, как говорят, воскрешает мертвых... Да некоторые богачи готовы будут расстаться со всем своим капиталом, только бы отсрочить уход в мир иной, где черти наверняка уже кипятят для них котлы. Твой Антон не понимает, какое сокровище ему досталось. В отличие от нас с тобой. И если этим сокровищем не воспользуемся мы – рано или поздно это сделает кто-то другой либо этот блаженный просто спустит в унитаз свой драгоценный дар.
– Ты сказал «мы»? – оживилась Саша.
– Ну да, милашка. – Мошнов погладил ее по растрепанным черным волосам. – Я предлагаю партнерство. Поможешь мне заработать на своем чудаковатом приятеле и, поверь, не пожалеешь. Я сделаю тебя королевой!
Когда дело касалось денег и роскоши, Сашу долго уговаривать не приходилось. Ей не нужно было соображать в математике, по которой в школе у нее всегда была натянутая тройка, чтобы прикинуть в уме суммы и представить себе материальные перспективы такого сотрудничества.
– И что я должна сделать?
– Дай ему то, чего он хочет, а я найду способ, как превратить это в деньги, – подытожил человек-успешный.
А хотел Антон лишь одного – Сашу. И ему дали Сашу. Единственное, Мошнов предупредил, чтобы об их интимных отношениях Антон знал как можно меньше, ведь это может отразиться на бизнесе. И последующие два года, пока целитель зарабатывал капитал, им удавалось держать свою связь в секрете.
– Значит, ты просто использовала меня, – произнес Антон.
– Конечно, использовала, – кивнула Саша. – А это что, тоже новость? Ведь так было всегда! Вспомни, я воспользовалась твоим чудесным даром, когда умирала от рака. Потом я воспользовалась твоим предложением, когда ты позвал меня в Питер. Затем я пользовалась жилплощадью и деньгами, которые ты мне давал. И да, я помогла Диме стать за счет тебя одним из богатейших людей в стране, если не в мире. Но разве моя в том вина? Это все делал ты сам, по доброй воле! Никто тебя не принуждал. Ты давал – я лишь принимала. Ты ведь всегда мог сказать: «Да пошла ты, Саша!», но ни разу этого не сделал.
– Я просто надеялся...
– На что, Антон? Да еще в школе всем было ясно, что между нами ничего серьезного не будет. Похоже, всем ясно, кроме тебя.
Он сидел, уставившись в пол.
– Скажи, ты хоть когда-нибудь любила меня? – Антон бросил на нее полный боли взгляд.
– Сначала ты ответь: а ты меня?
– Конечно! И люблю до сих пор... Несмотря ни на что.
– Нет, Антон, ты любишь не меня! Мое тело – да, но не меня! Ты влюбился в образ, который сам себе выдумал. Но я ведь не такая! Никогда не была такой и никогда не стану. Да пойми же ты, со мной у тебя нет шансов. Мы с тобой слишком разные!
– О да, зато с ним у вас очень много общего: он любит свои деньги, ты любишь его деньги...
– И не только это, – несколько смущенно перебила она и встала, положив ладони на живот.
Только теперь Антон понял, что последние несколько месяцев Саша неспроста носила лишь просторные, способные скрыть изъяны фигуры вещи. Теперь же на ней был обтягивающий приталенный пеньюар, и он с удивлением разглядел заметно выпирающий живот.
Саша молча ждала, с вызовом глядя ему в лицо, и Антон впервые подумал о том, что хотел бы обладать, как говорил тот военный, даром уничтожения, а не исцеления. Убить, растерзать, испепелить... Но, конечно же, никогда бы такого не сделал. Только не с ней!
– Антон, скажи, это как-то повлияет на твою работу? – наконец осторожно спросила она. – Ты сможешь лечить?
Он вздрогнул, словно ему дали пощечину.
– Значит, только это тебя волнует? – с презрительной усмешкой сказал он. – Смогу ли я и дальше нести золотые яйца?
Она пожала плечами: это бизнес.
– Да пошла ты, Саша! – крикнул Антон, вскочив, и, схватив журнал, умчался прочь.
Он сидел в одиночестве на берегу небольшого озера, что раскинулось позади клиники-дворца. Уже опускались сумерки, засверкало фонарями и фарами машин шоссе, а вдали – миллионами окошек город Санкт-Петербург. Антон же все сидел и сидел, отрешенно глядя на плещущуюся у его ног черную покрытую рябью воду. Мысли роились у него в голове, одна тошнотворнее другой. Порой ему казалось, что все это происходит не с ним, что он оказался в какой-то параллельной реальности. Время от времени он брал в руки лежащий рядом журнал, смотрел на обложку, словно желая удостовериться, что все происходит на самом деле, а затем в отчаянии отбрасывал этот источник зла.
«Ведь все же было хорошо! – вспыхивало у него в сознании. – Она же стала моей!»
И гнусный голос откуда-то издали, из глубин подсознания, злорадно подмечал: «Сам-то веришь в это? Да никогда она твоей не была! И не будет!»
«А ведь это правда, – наконец, признался самому себе Антон. – Я всегда был для нее лишь полезной вещью, выгодным источником, не более того».
И его разобрала злость. Он несколько раз хватал телефон с жестким намерением позвонить, высказать все что думает, проорать, что больше ни одной частички себя не отдаст ни этой лживой стерве, ни ее ушлому хахалю. Нервно тыкая в кнопки, он находил Сашин контакт, долго с ненавистью смотрел на экран и... бессильно выключал телефон.
«Если позвоню – то все, назад дороги не будет, – терзала паническая мысль. – А так остается хоть какой-то шанс...»
В итоге он вскочил и яростно швырнул телефон в озеро, чтобы не совершить непоправимого. Экран телефона потух, исчезнув в темной глубине. Глядя, как гаснет во мраке вод эта голубая звездочка, Антон подумал вдруг: а что, собственно, изменилось? Ведь Саша права: все эти годы она поступала так, как ей выгоднее, и была с теми, с кем хотела быть. Такова ее природа: и вещи, и люди для нее – лишь средство. Она просто берет у жизни то, что может взять. А если ей при этом еще и дают желаемое, так разве ж ее в этом вина? Да, последние пару лет ему посчастливилось обладать ею. Но ведь так было не всегда! Все эти годы с момента их знакомства для него было важно лишь одно: что в мире существует такое чудесное создание, как Саша, независимо от того, с ним она или нет. И она ведь никуда не делась, она все еще есть! Так почему же теперь он отказывается с этим мириться? Что меняет эта свадьба и даже беременность? Так, быть может, пусть все остается как есть? Он все так же будет лечить ради своей Саши, а она пусть занимается тем, чем и должна заниматься муза: просто быть и вдохновлять. И кто знает, быть может, когда-нибудь она снова снизойдет до него? Ухватившись за эту спасительную мысль, Антон уже встал, готовый броситься обратно во дворец, упасть к ногам своей королевы, умолять, просить прощения... Как вдруг возненавидел себя за этот порыв.
«Сколько можно валяться у нее в ногах, когда ты нужен ей лишь для того, чтобы вытирать о тебя эти самые ноги? Ну уж нет, к ней я больше не вернусь! Точка!»
Но эта мысль тут же породила другую:
«А для чего тогда я? Что я без нее?»
Антона охватили такое отчаяние и жалость к себе, что он отвернулся от клиники и решительно пошел к озеру. Он, не раздеваясь, вошел в холодную воду и медленно двинулся вперед, заходя все глубже и глубже. Когда темные волны уже плескались у самой груди, он с тоской оглянулся, чтобы бросить прощальный взгляд туда, где осталась та, без которой жизнь его потеряла смысл... И замер. По берегу шла молодая женщина, прижимая к груди младенца. Во мраке сияло ее длинное светлое платье.
Рука Антона скользнула под рубашку, в благоговейном трепете он сжал подарок Кати – медальон с ликом святой Катерины. Он зажмурился, снова распахнул глаза, чтобы убедиться, не мерещится ли ему. Нет, ни женщина, ни ее младенец не исчезли. Не замечая Антона, она дошла до тоненького впадающего в озеро ручейка, который едва виднелся среди высокой травы, опустилась на колени, положила на землю ребенка.
«Что она делает?» – поразился Антон. Любопытство отвлекло его от мрачных мыслей и самобичевания. Он двинулся обратно к берегу, выбрался на сушу, раздвинул заросли травы и кустарника. На вид ей было лет двадцать пять, не больше. Она сидела на краю грязной лужи, а рядом с ней на развернутой светлой пеленке лежало крохотное создание – годовалый мальчик, видимо, сын. Мать макала губку в остатки воды, собравшиеся на дне лужицы, и выжимала капли на лицо ребенка. Они стекали по лбу и щекам коричневыми струйками, оставляя разводы, похожие на грязные слезы. С минуту Антон пораженно наблюдал за этим процессом. Наконец не удержался и спросил:
– Простите, что вы делаете?
Женщина вздрогнула, испуганно по-звериному оглянулась. А в следующий миг, схватив ребенка, рванула сквозь траву и кусты. Антон настиг ее у дыры в заборе: один из кованых прутьев был отогнут, образуя проход, достаточный, чтобы смог пролезть человек.
– Да постойте же! – Он поймал женщину за руку.
– Простите! Пожалуйста, простите! – глотая слезы, причитала та. – Не вызывайте полицию! Отпустите, прошу! У меня маленький больной ребенок!..
– Успокойтесь. Я не обижу, – заверил Антон. – Я только хотел узнать, чем вы там занимались.
Какое-то время она недоверчиво и испуганно смотрела на него. Затем слегка подалась вперед, показывая ему ребенка.
– У моего Мишеньки врожденный церебральный паралич, – призналась женщина. – Мы в отчаянии. Врачи говорят, что могут помочь, но... но... У нас нет таких денег на лечение! Муж зарабатывает немного, я сама работаю на двух работах. Мы живем в коммуналке. Я... Я...
Из-за рыданий Антон уже с трудом разбирал ее слова.
Он оглянулся на почти высохший ручеек, около которого сидела женщина, и вдруг понял, что это – вода, которую сливают после его сеансов массовой терапии.
– Но ведь это отработанный материал, – удивился он. – Это же просто грязная вода!
– Отцу моей подруги помогло, – ответила женщина. – Он был при смерти после инфаркта. Она дала ему напиться живой воды, и теперь он здоров.
– Живой воды?
– Ну да, мы ее так называем. – Женщина кивнула на ручей.
Антону стало одновременно и смешно, и горько. Смешно оттого, что таким пафосным названием люди окрестили грязную лужу. Горько же от осознания отчаяния, до которого может дойти человек, если даже собственного ребенка готов поить этими нечистотами.
И вдруг Антон внимательнее присмотрелся к этому ручью, на который падал свет из окошек клиники. Только теперь он заметил, что территория между зданием и озером – сплошь глина с торчащими кое-где пучками одуванчиков, и лишь извилистая полоска в том месте, где от дворца к озеру тянется этот грязный ручей, зеленеет от кустарника и высокой, порой достигающей человеческого роста, травы. Так ли безумны люди, называя эти отработанные нечистоты «живой водой»?..
...Антон мчался по темному коридору клиники, оставляя позади мокрые следы. Когда он взбегал по лестнице на второй этаж к кабинету своего босса, то услышал нервный возглас Дмитрия Мошнова:
– Какого черта? Долго еще не будет света?
– Говорят, полгорода вырубило, – отвечал ему телохранитель. – Какая-то авария...
В этот момент, шумно распахнув дверь, в кабинет влетел запыхавшийся Антон. Оба – и босс, и телохранитель – пораженно уставились на него, осветив фонариками телефонов: мокрый, грязный, растрепанный, на лице кровь.
Не говоря ни слова, Антон решительно направился к столу начальника. Его взгляд скользнул по коричневой полированной крышке в поисках какого-нибудь оружия и остановился на блестящих хромированных ножницах. Когда Антон, схватив их, поднял над головой, Мошнов отскочил к противоположной стене, защищая лицо ладонями от направленного на него блестящего жала.
– Воу, воу, воу! – вскричал он. – Спокойнее, Антон! Спокойнее!
Рука телохранителя метнулась к висящей под мышкой кобуре с пистолетом, однако Мошнов, заметив это движение, протестующе замахал рукой: мол, погоди, не спеши.
– Антон, что-то случилось? – примирительно продолжал босс. – Давай поговорим! Давай все обсудим!..
Но Антон не был настроен на разговоры. Он сделал решительный шаг, положил левую руку на стол и со всего размаху вонзил ножницы в собственную ладонь, пригвоздив ее к древесине. Брызнула кровь, заливая бумаги. От неожиданности Мошнов вскрикнул, словно это ему проткнули тело. Антон же был в такой ярости, что не издал ни звука, лишь, хищно стиснув губы, смотрел на пораженного и перепуганного босса. Выдержав паузу, Антон наконец сунул правую руку в карман, достал оттуда пол-литровую пластиковую бутылочку из-под газировки, зубами свинтил крышку и вылил ее содержимое на окровавленную ладонь. Вода размыла кровь, и было видно, как прямо на глазах затягивается рана. Отбросив бутылку, Антон выдернул ножницы и поднял пронзенную руку, демонстрируя, как исчезают остатки рваной раны. Через минуту лишь кровь на коже напоминала о том, что эта ладонь была проткнутой насквозь.
– Хера себе! – проговорил Мошнов, подавшись вперед и осматривая руку. – А что, так тоже можно?
– Такой воды у тебя – целое озеро, – заявил Антон, кивнув на окошко. – Эту бутылку я наполнил оттуда!..
...Дело в том, что сразу же после открытия чудесных свойств отработанной воды, которую женщина назвала «живой», Антон сказал ей:
– Пойдем!
Та не шелохнулась, с недоверием глядя на него.
– Я – Антоний Атропин. – Он повернул лицо к свету, чтобы она могла рассмотреть его. – Знаешь, кто я такой?
Женщина узнала, закивала и хотя с опаской, но подала ему руку. Антон повел ее к озеру.
– Давай. – Он протянул руки. – Я помогу.
Она осторожно передала ему дитя. Прижав ребенка к груди, Антон вошел в воду. Конечно, у него были сомнения, что получится, ведь он лишился того, что все эти годы давало ему магическую силу, – любви. Но Антону так жаль было это дитя, жаль эту нечастную женщину, отчаянно пытавшуюся исцелить обреченного с самого рождения ребенка, что он решил попробовать. Быть может, получится хотя бы в последний раз?..
Войдя в воду по пояс, наклонившись, Антон погрузил ребенка в озеро так, что на поверхности осталось лишь личико. Зажмурился. «Думай о Саше! – шептал он ставшую привычной формулу. – Думай о Саше! Не о той стерве, растоптавшей твое сердце, а о прежней! Представь, что ничего не изменилось, что не было предательства, не было измены...»
И вдруг тело его содрогнулось, словно в предсмертной конвульсии. Но он устоял: последние два года практики обучили его лучше справляться со своим организмом. Саша... Да, он по-прежнему думал о ней. Но на этот раз вся боль, копившаяся в нем долгие годы, выплеснулась наружу. Годы душевных терзаний, отчаяния, отверженности, бессилия... Не в силах больше сдерживать эту душевную боль, Антон закричал, и ветер понес его крик над черно-серебристой водой. С этим воплем все пережитое разом вырвалось наружу и помчалось прочь – в ночь, во мрак. И это был первый крик свободы. Он, наконец, отпустил ее. Навсегда!
Распахнув глаза, Антон увидел, как разом погасли огни Санкт-Петербургского шоссе, исчез во мраке внезапно потухший город. Но вокруг него было по-прежнему светло: по гляди озера во все стороны разбегались бледно-голубые искры, а вода теперь отливала каким-то призрачным сиянием.
С трудом вернувшись на берег, Антон передал ребенка взволнованной матери. Сел, провел мокрой ладонью по вспотевшему лицу, вытер кровь, струящуюся из носа и ушей. Какое-то время он сидел, туманным взглядом уставившись вдаль, пытаясь успокоить стучащие подобно барабанам виски. В себя пришел от ощущения, что кто-то целует ему руку.
– Да, да, не за что, – устало проговорил он, отстраняя от себя стоявшую перед ним на коленях женщину с младенцем. Раз благодарит – значит, все-таки сработало!
Она ушла, а Антон все сидел и сидел, до тех пор, пока не утихли в голове тамтамы. Наконец в голове прояснилось. Антон бросил взгляд на озеро: оно все еще мерцало голубым свечением, при этом берег оказался сплошь заросшим невесть откуда вымахавшей травой. Еще пару минут назад ее там не было! Откуда она взялась? Но он тут же припомнил ручей, и его поразила новая догадка. Поднявшись, шатаясь, он добрел до берега, стал на колени, зачерпнул в сложенные лодочкой ладони воды. Отойдя метров пять, вылил эту воду на сухую потрескавшуюся землю. И в тот же миг оттуда стали прорастать зеленые побеги. Невероятно! Но ведь факт! Тогда он поднял валявшееся под ногами зеленое стекло – осколок бутылки – и острием прочертил на руке длинную кровавую полосу. Провел по ней мокрой ладонью. Рана исчезла!
Через мгновение Антон уже знал, что нужно делать. Разыскав на земле пустую бутылочку из-под минералки, Антон вернулся к озеру, наполнил ее водой и решительно направился к темнеющему на фоне сливового неба черному зданию клиники...
– Этой воды – целое озеро, – объяснял Антон своему боссу, который все еще озадаченно пялился на его зажившую ладонь. – Надеюсь, тебе этого хватит.
– А вдруг это ты сам себя исцелил? – недоверчиво заявил тот. – Ты ведь колдун!
– Так проверь на ком-нибудь другом!
Мошнов поднял брошенные Антоном ножницы, глянул на собственную руку. Но, скривившись от отвращения, подозвал телохранителя.
– Дай сюда пистолет! – повелел он.
Телохранитель хотя и с опаской, но протянул оружие. Видимо, за зарплату, которую ему платили, он готов был пожертвовать жизнью – не то что дать прострелить себе руку. Потому даже не дрогнул, когда босс приставил к его ладони пистолет и нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Пуля прошла навылет и врезалась в стену, оставив дыру. Подняв бутылку, Дмитрий выплеснул на рану остатки воды. Та мгновенно затянулась и исчезла.
– Чудесненько! – одобрительно кивнул Мошнов, потирая руки, и задумался, закатив к потолку глаза. Видимо, в голове его включился калькулятор, подсчитывая, какие выгоды может принести бизнесу это новое открытие.
– Мне нужен отпуск, – сказал Антон.
– А? Что? – встрепенулся Мошнов, когда до него дошел смысл этой фразы. Он задумался, почесывая подбородок: – Ну... для начала нужно убедиться, что все это работает без тебя, провести кое-какие исследования...
– И если все подтвердится, я могу быть свободен! – Это было утверждение. Не вопрос.
Человек-успешный Дмитрий Мошнов кивнул.
После этого Антон прожил в клинике еще месяц. Все это время он не подходил к пациентам, да, честно говоря, и не смог бы лечить. Ведь огонь, который подпитывала его муза, окончательно угас. Зато теперь за него все делала «живая вода». Кстати, это словосочетание весьма понравилось креативщикам, и они тут же подхватили его для новой рекламной компании: «Живая вода Антония Атропина». Весь месяц по клинике шастали ученые мужи, среди которых был и тот господин, Леонид Михайлович, с которым Антон познакомился на телешоу. Они делали какие-то тесты, ставили эксперименты. И, судя по их довольным физиономиям, Антон понимал, что результаты их радуют.
– Ваш организм напоминает трансформатор, – стараясь говорить как можно более обывательским языком, пытался Леонид Михайлович объяснить Антону принцип работы его таланта. – Вы каким-то образом впитываете в себя электрическую энергию, а потом преобразуете ее в другую, которая запускает в организмах сильную регенерацию. Но еще, как оказалось, вы способны не только накапливать ее сами, но и заряжать другие предметы. Например, воду. Представьте себе батарейку: вы зарядили ее электричеством, а потом она хранит его до той поры, пока не разрядится. Именно это и произошло с озерной водой...
– Профессор, я вам не раз говорил: мне наплевать, – устало отмахивался Антон. – Работает – прекрасно! Как именно – не важно!
– Пусть это не важно для вас, – насупился Леонид Михайлович. – А как же человечество? Природа каким-то образом запустила в вашем теле удивительный процесс, который способен сделать мир лучше. Да, сейчас вы используете свой дар, лечите людей. Но что будет потом? Если вас не станет, это чудо умрет вместе с вами! Его непременно нужно исследовать, чтобы понять, как именно вырабатывается эта энергия в вашем теле. И тогда, возможно, нам удастся ее искусственно синтезировать. Мы сможем предать эти знания потомкам!..
– И все же мой ответ «нет», – перебил Антон, который и без того слушал ученого, едва ли не зевая. – Мне все равно, профессор. Единственное, что меня волнует, – как долго эта «батарейка» хранит заряд. Потому как от этого зависит, могу я покинуть это мерзкое место или нет. Скажите, заряженная вода быстро теряет свои свойства?
– Как это ни поразительно, но, похоже, она способна сохранять эту энергию годами, если не веками, – ответил Леонид Михайлович. – За минувший месяц вода в озере не разрядилась даже на тысячную долю процента. Впрочем, время покажет...
– То есть ваш ответ означает, что я тут больше не нужен, – подытожил Антон.
– Можно сказать и так.
– Ну и прекрасно, – кивнул он. – Сообщите об этом моему боссу, а я пойду собирать вещи.
Убедившись, что теперь можно зарабатывать на исцелении без участия капризного и быстро устающего от сеансов чудотворца, Дмитрий Мошнов остался доволен. А потому не возражал, чтобы Антон, наконец, покинул стены клиники.
И вот теперь, сидя в гостях у Кати и улыбаясь усталой улыбкой освободившегося раба, Антон торжественно сказал:
– Ну, что ты там насчет отпуска говорила?
12. Шаросветное путешествие
Когда Катя советовала Антону отправиться в отпуск, она вовсе не имела в виду, что сделать это он должен вместе с ней. И поначалу предложение составить ему компанию поставило ее в тупик.
– Это как-то... неожиданно, – растерялась Катя. – Мне нужно подумать.
– У тебя остались какие-то важные дела? – спросил Антон. – Ты же сказала, что окончила учебу.
– Учебу-то да. Но теперь нужно подыскивать работу, жилье...
– Скажи, что-то изменится, если ты займешься этим сейчас или через месяц? Или даже через год?
– Да вроде нет...
– Так чего тогда думать? – Антон решительно хлопнул ладонью по крышке журнального столика, стоявшего рядом с креслом, в котором он сидел. – Сегодня же вылетаем!
– Погоди! – испугалась Катя. – Сегодня?!
– Почему нет? Чего откладывать? Прямо сейчас покупаю билеты – и вперед!
– Куда?
– А куда бы тебе хотелось? Выбирай любую страну. Можешь даже просто наугад ткнуть пальцем в карту.
У Кати закружилась голова лишь от одной мысли, что такое возможно. Перед ее внутренним взором понеслась вереница картин тех мест, где она мечтала побывать. Да что там говорить, она мечтала побывать везде! Катя в этот миг снова ощутила себя ослом, только теперь уже перед миллионами стогов душистого сена... И вдруг спохватилась, мгновенно свалившись из небесных грез обратно на землю:
– Это ведь жутко дорого!
Антон вынул из кармана джинсов телефон, открыл приложение онлайн-банка и протянул Кате:
– Этого хватит?
– Ого! – поразилась та, взглянув на экран. – Да ты богач!
– Я же говорил, что пациенты меня часто благодарили деньгами за лечение. – Антон убрал телефон. – Да и Мошнов, хоть и ведет себя как безжалостный эксплуататор, зато справедливый эксплуататор. В чем-чем, а в финансах у него всегда строгость и порядок. Он честно перечисляет мне оговоренный в контракте процент. Видимо, это не мало, если даже Саша при ее запросах не сумела все растратить.
– Но это же твои деньги!
– Без проблем, пользуйся. – И добавил: – Она ведь пользовалась. Так что не волнуйся, я к этому привык.
– Нет, – замотала головой Катя. – Я так не могу. Я не такая!
– Ну хорошо, – вздохнул Антон. – Давай поступим вот как. Будем считать, что я тебя нанял. Ты ведь, насколько помню, училась в сфере туризма? Будешь моим личным гидом. Ты же искала работу? Считай, что нашла. Так годится?
Катя смутилась, но возразить ей было нечем.
– И какова будет моя зарплата? – шутливо поинтересовалась она.
– Совесть. – Антон достал из бумажника кредитную карту и протянул ей. – Трать с нее столько, сколько посчитаешь нужным.
– А если я тебя обчищу?
– Ты меня обчистишь?
– Нет, конечно!
– Ну тогда к чему эти вопросы?
Катя стояла в растерянности, вертя в руках кредитку. Она все подыскивала новые аргументы, почему не может ехать, но никак не находила. И вдруг поймала себя на мысли: а чего она, собственно, отказывается? В душе ведь ей жутко этого хотелось. Да и Антон не чужой человек, она ему доверяет. И он прав, прямо сейчас ее в Питере ничего не держит: один этап в жизни – учебу – она завершила, а новый – трудовой, – еще не начала. Так для чего тогда эти вежливые отказы?
– Идет! – сказала она. – По рукам!
Обрадованный Антон вложил свои тощие пальцы в огромную Катину ладонь.
– Так куда направляемся? – спросил он.
– Это мы сейчас узнаем.
Катя подошла к столу, где обычно Машка делала уроки, взяла глобус, раскрутила его и, зажмурившись, ткнула пальцем:
– Сюда!
Правда, тот угодил аккурат в океан. Однако, присмотревшись, Катя разглядела, что под ее толстым пальцем оказались острова какого-то архипелага.
Вырвав из Машкиной ученической тетрадки листок, Катя быстро набросала записку для тети, чтобы та не волновалась из-за исчезновения племянницы. Затем наскоро покидала в рюкзак вещи, и спустя час они с Антоном уже мчали в такси по Пулковскому шоссе в сторону аэропорта.
Так началось их... можно было сказать кругосветное, но тут скорее бы подошло определение «шаросветное» путешествие, так как они не двигались по кругу – их просто носило по земному шарику во всех направлениях: то на юг, то на восток, то на северо-запад, то к полюсам, то к экватору, то в горы, то в пустыню. И единственной целью этого путешествия было спонтанное желание. «Ты когда-нибудь видел северное сияние? Нет? И я! Погнали?..» «Всегда мечтал прогуляться по Великой Китайской стене. Так какие проблемы? Да никаких – поехали!..»
Конечно же, поначалу Антона везде узнавали, ведь за последние пару лет он стал едва ли не самой популярной личностью в мире. Несмотря на то что он отошел от дел, его лицо продолжало мельтешить на обложках газет и журналов, в экранах телевизоров, в интернете. О нем писали статьи и книги, а крупнейшая в киноиндустрии компания «Дафликс» даже сняла телесериал, где Антоний Атропин предстал как один из супергероев – чародей-целитель. Как-то они с Катей побывали на косплей-фестивале, где встретили с десяток копий супергероя Антония – в лосинах и плащах. Один из этих персонажей, увидев Антона, похвалил:
– Отличный косплей, чувак. Прямо как настоящий!
Антона останавливали на улицах, подходили к нему в аэропорту, на пляжах, в ресторанах. Каждый норовил взять автограф, сфотографироваться со знаменитостью. Антон никому не отказывал, охотно позировал перед камерами, отвечал на вопросы. И все бы ничего, если б не просьбы. Ведь он был известен как целитель, а потому его постоянно преследовали армии больных и убогих, уговаривая сотворить чудо. Вот только с той поры, как Антон покинул клинику, он ни разу не использовал свой удивительный дар. И даже если б захотел, вряд ли бы смог, ведь он лишился того, что давало ему силы. Теперь он стал словно генератор, который потенциально может вырабатывать энергию, а топлива для его запуска нет. Но ведь обывателю этого не объяснишь! Когда Антон отказывал в помощи, многие обижались, считая, что тот просто зазвездился и теперь презрительно смотрит на простых людей с высоты своего Олимпа. В итоге Антон отпустил волосы и бороду, в общественных местах носил темные очки и представлялся вымышленным именем – Петр Михайлов. Когда же ему требовалось показать документы и люди обращали внимание на знаменитые имя и фамилию, он отвечал, что это просто забавное совпадение. И от него отстали.
– Да и зачем им я? – возмущался экс-целитель. – Я же дал им воду! В озере ее столько, что можно напоить всю планету. Человеку достаточно лишь нескольких глотков, чтобы разом избавиться от всех болячек. Удивляюсь: почему в мире до сих пор так много больных?
Во время их путешествия Антон неоднократно замечал: несмотря на то что он дал человечеству средство, способное излечить людей от большинства существующих недугов, им в дороге постоянно встречались больные и калеки. Как-то в одной из стран он решил заглянуть в крупную клинику в центре города, чтобы проверить, как работает его лекарство. Вдруг «живая вода» потеряла свои волшебные свойства? Клиника оказалась переполнена страждущими. Разговорившись при помощи Кати, которая часто служила ему переводчиком, с одним из медиков, Антон с удивлением узнал, что они до сих пор лечат традиционными методами.
– Конечно же, мы знаем о чудесной «живой воде», – сказал врач. – Но нам такое лекарство не по карману. Мы используем его лишь в особых, наиболее тяжелых случаях.
И он показал Антону стеклянный шкаф, в котором под замком стояло несколько крохотных пузырьков со слегка светящейся голубым светом жидкостью. И это все – на огромную больницу в центре мегаполиса!
Антону так жалко стало всех этих людей, что он впервые за месяцы бездействия решил вновь воспользоваться своим талантом. Он повелел наполнить ванну водой. На удивленный взгляд врача ответил, сняв темные очки:
– Все нормально. Я – Антоний Атропин.
– О! – поразился тот и засуетился: – Конечно, конечно!..
Ванна была мгновенно подготовлена. Антон, хоть и сомневался, что у него получится повторить свой прежний опыт и зарядить воду, все же решил попробовать. Закатав по локоть рукава рубашки, он опустил руки в воду, закрыл глаза, попытался сосредоточиться и вызвать в памяти образ теперь уже не его музы...
Быть может, у него и вышло бы, не помешай строгий окрик. Оглянувшись, Антон увидел гражданина в черном костюме, который, размахивая руками, что-то визгливо кричал по-английски, указывая то на ванну, то на Антона.
– Чего он хочет? – спросил Антон у Кати.
Та обратилась к гражданину, о чем-то с ним переговорила и перевела:
– Он – представитель официального дистрибьютора российской компании «Антоний Атропин». Говорит, что твоя деятельность незаконна, и требует прекратить.
– Чего? – поразился Антон. – Скажи ему, что я и есть Антоний Атропин!
Гражданин выслушал ее и что-то ответил, уважительно поклонившись.
– Говорит, что знает, кто ты такой, – объяснила Катя. – И для него это большая честь. И все-таки он требует перестать. Иначе будет вынужден подать на тебя в суд.
– В суд? – вскричал Антон. – Да ведь это все благодаря мне! Это моя вода!
– Уже нет, – был ответ.
Впрочем, в объяснениях господина был резон, ведь его фирма потратила огромные деньги, чтобы получить эксклюзивное право торговать «живой водой» на территории этой страны. Антон же своим альтруизмом пытается разрушить их бизнес.
Именно тогда Антон понял, что его дар больше ему не принадлежит. Что теперь в мире существуют два Антона: один – известный целитель, чье чудодейственное средство продается по баснословным ценам, второй – обычный ничем не примечательный гражданин, который имеет с этой продажи некоторый доход.
– Сколько вам нужно воды, чтобы вылечить всех этих людей? – поинтересовался Антон у врача, окинув взглядом толпившихся в вестибюле клиники пациентов.
– Ну... – Тот прикинул в уме. – Пары литров будет достаточно.
Антон купил у дистрибьютора четыре литра, оставил в больнице и ушел.
– Даже подумать не мог, что мне когда-нибудь придется платить за свой собственный продукт, – поражался Антон. – Я не понимаю. У Мошнова больше сотни тонн этой воды. Неужели нельзя сделать ее более доступной?
– Закон рынка, – ответила Катя. – Спрос рождает предложение. Если люди готовы заплатить такую цену, зачем продавать дешевле?
При этом, если верить рекламе, цены на услуги Антония Атропина день ото дня только росли.
«Не пропустите! Новая "живая вода", – призывали баннеры в интернете. – Теперь еще лучше, еще эффективнее!»
– Что значит «лучше»? – удивлялся Антон. – Она – одна-единственная. Другой я не создавал. Разве что эту воду чуток подкрасили...
– «Еще лучше» значит «еще дороже», – объяснила Катя. – Это как с той твоей копией...
Как-то Антон с удивлением узнал, что... он по-прежнему принимает больных! Это при том, что уже полгода не возвращался в клинику. Оказалось, что больных принимает не он сам, а специально загримированный под него двойник. Лечила, ясное дело, все та же «живая вода». Однако особо богатым клиентам объясняли, что вода – это так, для народных масс. Но за дополнительную (причем немалую) плату их сможет принять лично чудотворец, и эффект от этого лечения будет куда сильнее. И богачи, конечно же, раскошеливались.
Хотя бывали сюрпризы и похлеще. Например, в путешествии время от времени различные барыги пытались продать им «магические вещи» чудотворца Антония: часы, рубашку, колпачок от шариковой ручки и другую подобную мелочь.
– Купите, не пожалеете, – ораторствовали шарлатаны. – К этим предметам прикасался сам русский маг! Они впитали его энергетику, избавляют от болезней, приносят богатство и удачу.
Однажды Антону даже пытались продать якобы его же трусы. Причем не его размера. И ведь находились те, кто в это верил и покупал!
Спустя пару дней после посещения больницы они с Катей поздним вечером сидели на набережной у моря. Неподалеку расположились трое парней на вид лет двадцати. Вели себя развязно, вызывающе, сорили деньгами. При этом говорили по-русски. Видимо, это были детки каких-то российских крупных бизнесменов. Вдруг один из них достал револьвер, зарядил в него патрон – и эта троица принялась играть в русскую рулетку.
– Дурень, стреляй так, чтобы пуля прошла навылет, – советовал один из них тому, кто, видимо, развлекался так впервые. – А то застрянет в башке, так и зарастет. И будешь ходить с пулей в голове.
После нескольких щелчков грянул наконец выстрел: проигравший упал с простреленной головой. Его приятель достал из кармана бутылочку – во мраке ночи она сияла подобно голубенькой лампочке – и плеснул воды на рану убитого.
– Охренительно! – пьяным голосом воскликнул очнувшийся.
Он снова зарядил револьвер, и игра продолжилась.
Антон с презрением отвернулся, встал. Сказал Кате:
– Пойдем отсюда.
И вдруг что-то темное промелькнуло совсем рядом, в тени кустарника. Это оказалась девочка на вид лет двенадцати, чернокожая, одетая в какую-то рванину. С ловкостью зверька она метнулась к развлекающимся парням, схватила бутылочку с «живой водой» и рванула прочь.
– А ну, стой! – Один из парней, несмотря на хмель, в два прыжка догнал воровку.
Та что-то жалобно верещала. Даже не зная языка, можно было понять, что эта вода для девочки бесценна; что ребенок пытается спасти либо себя, либо кого-то из родных. Но, как ни пыталась девочка удержать драгоценную бутылочку, силы оказались неравны. В итоге сосуд выскользнул из ее рук, покатился, расплескивая сияющую воду, и упал в море. Волны подхватили пластиковый бутылек, понесли прочь.
– Вот же дрянь! – посетовал парень. – А ну, пошла отсюда!
Он толкнул девчонку, отвесив ей подзатыльник.
– Веселье окончено, – пожаловался парень, вернувшись к своим хмельным дружкам. – Интересно, аптеки еще работают? Погнали, купим еще!
Они прошли мимо девчонки, копошащейся в грязи и пытавшейся собрать в ладошки как можно больше мокрого песка.
– Нет, Катенька, я так не могу! – возмущался Антон, меряя шагами номер, когда они вернулись в гостиницу. – Я не против, чтобы они использовали результат моего труда, но только не так! Противно! И это в то время, когда в мире так много людей, кому действительно необходимо это лекарство!
– Но что ты можешь с этим поделать? – успокаивала его Катя. – Если ты не способен повлиять на ситуацию, зачем тогда об этом переживать? Так ты только изводишь себя.
Антон вдруг остановился, задумчиво посмотрел на нее.
– А если могу?
И он быстро направился к двери.
– Антон, что ты задумал? – Катя бежала следом. – Ты меня пугаешь!
Гостиница, в которой они жили, стояла на живописном берегу. Выйдя из нее, Антон решительным шагом пошел через пляж к морю. Не раздеваясь, он вошел в воду по грудь, остановился в искристых волнах, зажмурился.
– Ну давай! – шептал он. – Давай! Давай же!
Он кричал, бил кулаками по воде, но ни одна лампочка не мигнула на берегу. Чуда так и не произошло. Наконец, Антон сдался и вернулся на пляж, сел на песок, обхватил голову руками.
– Я бесполезен!
– Не говори так. – Катя присела рядом, ласково потрепала его по макушке. – Ты уже сделал намного больше, чем многие в этом мире. Благодаря тебе избавились от боли и даже избежали смерти тысячи людей!
– Какая разница, кто и когда чего сделал раньше? Важно лишь, на что мы способны здесь и сейчас! Да, прошлый Антоний умел творить чудеса. Но продал свой дар, отдав его жадным ублюдкам. Нынешний же – никчемное ничтожество, не способное ни на что. Зачем я? Кому такой нужен?
– Взгляни на это с другой стороны. Миллионы людей на планете живут, не обладая ни гениальностью, ни даже талантами, – покачала головой Катя. – Смирись, признай, что ты снова стал одним из них, и спокойно живи дальше. Жил ведь ты когда-то без своей магии.
– Да, жил. Но я все последние годы тратил лишь на развитие этих способностей. В то время, пока другие получали образование, профессии, я все отдал, как ты выразилась, магии. А теперь ее нет! Сейчас – все, пустота! Что мне теперь делать, Катенька?
– Какие твои годы, Антоша? Получи образование, освой профессию, займись творчеством. Ну или просто наслаждайся жизнью, как пенсионер. Тем более ты достаточно себе заработал на безбедную пенсию. Просто найди себе другой стимул в жизни.
– Но я понятия не имею какой!
– Тот, кто ищет, обязательно найдет. Только не торопись, прислушайся к себе и со временем поймешь, что тебе нужно. Я же знаю, ты – трудоголик и не сможешь превратиться в праздную никчемность. Как только почувствуешь, что готов к движению, появится и цель, уверяю тебя. А пока просто не думай об этом, расслабься, наслаждайся отпуском.
С той поры Антон больше не пытался вернуть себе утраченный дар. Он учился быть обычным человеком. И, что главное, учился не обращать внимания на больных, как это делают большинство людей. Ведь обычно даже чересчур склонные к эмпатии люди, когда видят калеку, могут лишь пожалеть его в душе, но пройти мимо, думая: я все равно ничем не могу помочь. Теперь одним из них стал Антон.
Больше года они с Катей колесили, плавали, летали по миру. Прогуливались как по древним крепостным стенам, так и по шумным улицам современных мегаполисов. Карабкались в горы, плавали в небесах на воздушном шаре, спускались в пещеры, достигали морских глубин с аквалангом и в подводных аппаратах, скользили на лыжах по снежным склонам. За время путешествий Антон вернул себе здоровый облик, даже слегка поправился, перепробовав едва ли не все шедевры мировой кулинарии. Но больше он поправился морально. Теперь это был уверенный в себе мужчина с чувством юмора и жизнерадостной улыбкой. И ни разу Катя не слышала от него речей о никчемности бытия и об убогости мира. Наоборот, теперь Антон глядел вокруг с восторгом познающего мир ребенка. Они познакомились с тысячами людей и десятками различных культур. Не особенно интересовавшийся раньше географией и историей Антон пораженно глазел по сторонам и бесконечно сыпал вопросы. Любознательная и эрудированная Катя охотно отвечала, читая целые лекции об особенностях того края, в котором они находились в данный момент. А спустя несколько дней они уже мчали в другой не менее интересный край.
– Ну и как, все еще хочешь изменить этот мир? – как-то спросила Катя, когда они нежились под солнцем на горячем песке адриатического берега, подставив пятки набегающим волнам Средиземного моря.
Антон, щурясь, словно кот, в ласковых солнечных лучах, окинул взглядом лазурную воду, зеленый берег с виднеющимися среди деревьев небольшими домиками старинного городка; людей на пляже, как и они сами, мирно нежившихся на солнце и купающихся в теплых морских волнах. Перехватив его взгляд, лежащий неподалеку под зонтом в шезлонге пузатый бледный мужчина что-то прокричал по-немецки и приподнял поблескивающий янтарем запотевший бокал с пивом, а его миниатюрная темноволосая бронзовокожая жена помахала рукой. Антон приветливо махнул в ответ. Они с этой парочкой познакомились неделю назад, жили в одной гостинице и мило общались, понимая друг друга в основном при помощи жестов. И Антон нахмурился, представив вместо старинного городка и леса одинаковые высотки, а вместо этой милой парочки, да и других окружающих его людей – похожих, словно клоны, красоток и красавцев. За последний год Антон словно увидел мир глазами Кати: во всей его красоте и многообразии. Он полюбил как шумные улицы больших городов с царапающими облака небоскребами и потоками машин, так и безлюдные горные тропки; как синие морские дали со скользящими по волнам лайнерами и яхтами, так и желтые дали пустынь. Но самое главное – он полюбил людей. Полюбил такими, какие они есть. И как только это произошло, люди полюбили его: за приветливость, за беззлобный характер, за добродушный нрав. И Антон ужаснулся от мысли, что все это может исчезнуть по прихоти одного-единственного человека, стать однообразным и скучным.
Когда его взгляд вернулся к Кате – веселой толстушке, которую он когда-то хотел «исправить», его встретила счастливая улыбка. Ей не нужно было ничего отвечать. Она прекрасно знала ответ.
Тем же днем у Антона с Клаусом и Анной – как представились при знакомстве эти сорокалетние молодожены из Германии – возникла ситуация, открывшая новые грани его удивительно, правда, теперь уже утраченного таланта. Они сидели за столиком в кафе на берегу и потягивали красное вино: экс-чудотворец распробовал и эти прелести жизни. Раньше он считал алкогольные напитки ядом, видя, во что они превращают его любовь, когда та напивается. Теперь же Антон полюбил и терпкую сладость хорошего вина, и приятный дурман, расслабляющий тело и разум. Нужно лишь знать меру, как и во всем в этом мире!
Вдруг Анна заметила длинную бордовую полосу на толстой голени Клауса выглядывающей из-под шорт. Наверное, порезался о ракушки, когда купался. Анна всплеснула руками, что-то затараторила по-немецки. Клаус махнул рукой – мол, ерунда, но жена убежала в гостиничный номер и вернулась со стеклянной бутылочкой, до половины наполненной поблескивающей синевой жидкостью. После одной капли порез мгновенно затянулся.
– Дай Господь долгих лет жизни тому, кто это придумал, – сказала Анна. – Ведь, если б не эта вода, я была бы вдовой!
При помощи переводчицы Кати она рассказала, что полгода назад, сразу после свадьбы, Клаус попал в жуткую аварию – и лишь благодаря Lebenswasser, как она называла чудодейственную воду, ее муж по-прежнему жив и здоров. С той поры она всегда держит при себе бутылочку с этим лекарством.
В ее истории не было ничего необычного. За время своей практики чудотворец повидал случаи и посерьезнее. Но Антона вдруг поразило иное – огромный пивной живот Клауса. Будучи целителем, Антон неоднократно наблюдал, как после его сеансов люди начинали худеть, у них разглаживались морщины, пропадала седина. Женщины любого возраста и комплекции спустя пару месяцев приобретали внешность молодых голливудских актрис. Да что говорить, взять ту же Катину тетю, которая превратилась в фотомодель! У Клауса же мало того что сохранилось его необъятное тело, так еще и волосы серебрились сединой. При помощи Кати Антон поинтересовался у немца, почему так произошло. Ответ оказался прост до банальности:
– Я не хочу меняться.
– Вот еще! – вступила в разговор Анна. – Я ж за это его и полюбила. Обожаю больших мужчин! А седина, на мой взгляд, ему очень идет. С ней он такой серьезный...
И Антон вдруг припомнил, как однажды, еще в клинике, профессор объяснял ему, что энергия, которую чудотворец генерирует на сеансах, запускает в теле пациентов процессы, напрямую связанные с их разумом. Большинство людей хотят быть здоровыми – потому в их организме и происходит регенерация, которая исцеляет тело. Но если на сеанс придет ипохондрик, подсознательно желающий быть больным, магия Антона сработает ему во вред, даже способна убить. Именно поэтому в рекламе «живой воды» постоянно пишут: «Возможны противопоказания. Перед применением необходимо проконсультироваться у специалиста». Правда, когда ученый пытался все это объяснить чудотворцу, тому было настолько наплевать на природу своего дара, что он пропустил сказанное мимо ушей. Теперь же Антон, припомнив тот разговор, понял, что речь шла не только о здоровье пациента, но и о его внешности. Выходит, что после сеанса или приема «живой воды» тело пациента перестраивается под те стандарты красоты, которые сформировались в его подсознании: то есть воплощаются его мечты. Но только мечтать-то люди могут о разном! Вот почему и Катя, которая попала под дождь в Антоньевскую ночь, по-прежнему остается толстушкой. Она просто не хочет меняться!
Из задумчивости его вывел Клаус, который, улыбнувшись, кивнул сначала на Анну, а затем на Катю и что-то сказал. Заметив, как последняя густо покраснела, Антон попросил перевести.
– Он говорит, что кому-то нравятся худенькие, а кому-то – полненькие, – смущенно произнесла та.
– О! – поразился Антон. – Так они решили, что мы пара!
И они оба отрицательно замотали головами: мол, нет, вы не то подумали. Клаус и Анна с улыбками переглянулись, многозначительно покивали, что могло означать «ну-ну», и удалились в гостиницу дальше наслаждаться своим затянувшимся медовым месяцем.
Антон и Катя остались. Пару минут они сконфуженно сидели молча, пространно уставившись в синюю морскую даль, время от времени бросая друг на друга мимолетные взгляды. За шесть лет знакомства никто из них ни разу даже не задумался над тем, как именно они друг к другу относятся.
– Кстати, я так и не ответил на твой вопрос, – первым нарушил молчание Антон. – Ты спросила, хочу ли я изменить этот мир.
Он придвинулся к Кате. Глядя ей в глаза, убрал с ее лица длинную светлую прядь и прошептал:
– Нет! Пусть все остается таким, как есть!
Но едва их губы соприкоснулись в поцелуе, затрезвонил лежащий на столе мобильный телефон. Бросив взгляд на экран, Антон тут же схватил его. Катя успела прочитать там одно лишь слово и с досадой закусила губу. Там было написано «Саша».
– Антон, пожалуйста, приезжай! – раздалось из динамика. – Ты нужен мне! Пожалуйста, вернись!..
13. Мадонна с младенцем
Катя было принялась собирать рюкзак, но Антон уже выбежал из номера, прихватив лишь куртку и барсетку с бумажником и паспортом. Бросив вещи, она поспешила следом. Пока запирала номер, Антон вызвал такси. Больше часа они добирались до ближайшего аэропорта. Все это время Антон пытался дозвониться до Саши, но в те редкие моменты, когда это удавалось, из трубки доносились лишь рыдания и нечленораздельные звуки, в которых с трудом угадывались слова. Затем связь прерывалась. Все, что ему удалось расслышать, было:
– Антон, пожалуйста, приезжай!
И Антон подгонял таксиста:
– Можно побыстрее? Прошу, скорее!
Водитель ни слова не понимал по-русски, но ему и без перевода было ясно, чего от него хотят, потому он гнал так быстро, насколько позволяли возможности автомобиля и правила дорожного движения.
Им посчастливилось попасть на прямой рейс до Санкт-Петербурга. Перелет занял еще часа четыре. За все это время Антон не проронил ни слова, о чем-то напряженно думая. Молчала и Катя.
Едва самолет приземлился в аэропорту Пулково, Антон, не торгуясь, взял первое попавшееся такси. Не зная, куда именно нужно ехать, он назвал адрес клиники. Через полчаса они подкатили к воротам.
– Жди здесь, такси не отпускай, – повелел Антон Кате и скрылся в здании.
– О, какие люди! – воскликнул Мошнов, вставая из-за стола, когда в его кабинет влетел взмыленный и задыхающийся от бега Антон. – Какими судьбами? Хорошо, кстати, выглядишь. Отпуск пошел тебе на пользу...
– Где Саша? – перебил Антон. При этом он заметил, что несколько пуговиц на обычно безупречных рубашке и пиджаке его босса сорваны. Это насторожило.
– Она была здесь? Что-то случилось?
– Да, была, – холодно сказал Мошнов. – Как видишь, уже нет. Уехала.
– Куда?
– Не знаю. Да и знать не хочу!
Мошнов снова сел, откинулся на спинку кресла и недовольно сложил на груди руки. Антон отметил, что кольца у него на пальце нет. Выходит, свадьба не состоялась?
– Послушай, Антон, – нервно сказал Мошнов. – У меня дел по горло и нет ни времени, ни желания разбираться с какими-то истеричками.
Оборванные пуговицы, отмененная свадьба, звонок рыдающей Саши, теперь вот «истеричка»... Все это пазлами складывалось в голове Антона в чудовищную картину. Что тут произошло?
– Если ты только за этим вернулся, – продолжал Мошнов, – извини, тут я ничем не могу помочь. Если же у тебя есть вопросы по нашему бизнесу...
Но Антон выбежал из кабинета, не дослушав. Выскочив на шоссе, он растерянно посмотрел в одну сторону, в другую. Но что он мог там увидеть, кроме убегающей вдаль серой ленты дороги с мчащимися автомобилями? Минут пять Антон стоял в оцепенении, не зная, куда идти и что делать. Попытался дозвониться до Саши – трубку не берет. Ему хотелось выть от бессилия.
Вдруг он ощутил прикосновение к руке. Обернувшись, увидел полные сочувствия ласковые глаза.
– Катенька, что мне делать? – в отчаянии простонал он. – Где же она? Что с ней? Что же делать?
– Не паниковать, – спокойно сказала Катя, – успокоиться и подумать. Кто может знать, куда она поехала?
Какое-то время Антон продолжал смотреть ей в глаза лихорадочным взглядом. Но постепенно ему словно передались ее рассудительность и спокойствие: взгляд его прояснился, панику вытеснил рассудок.
– Да-да, Катенька, ты права. Как всегда, права... Кто же может знать?.. Ее родители? Она ведь могла звонить им!.. Хотя я все равно не знаю их номеров...
Он глянул по сторонам, ища хоть какую-нибудь подсказку. Взгляд его остановился на будке проходной у кованых ворот и лениво развалившемся на лавочке парне в серой форме охранника. Точно! Он наверняка видел, как уезжала Саша!
– Да, была, – подтвердил охранник. – На красной машине. «Ауди», если я не ошибаюсь. Побыла минут десять и уехала.
– Давно?
– Часа в два.
И охранник указал направление, куда умчалась красная машина.
Вернувшись в такси, Антон повелел водителю:
– Туда! Только не торопитесь.
Они медленно покатили по шоссе в сторону Петергофа. Антон и сам не знал, что именно они ищут, ведь за то время, пока они сюда добирались, Саша могла пересечь белорусскую границу или умчаться в любом другом направлении. Но так как трубку та не брала, Антон решил искать наобум, хотя и понимал, что это поиски иголки в стоге сена. И, честно говоря, сам не ожидал, что найдет.
В нескольких километрах от Ломоносова они увидели врезавшийся в столб автомобиль. Красный!
– Стойте! – закричал Антон. Он узнал собственную машину.
Едва такси затормозило, он выскочил наружу и побежал к месту аварии. Передняя часть его «ауди» буквально обнимала бетонный столб, вывернув из-под смятого капота наружу потроха двигателя. В салоне было пусто. За разбитым лобовым стеклом виднелось кресло... в крови!
Антон несколько раз оббежал вокруг машины, с замиранием сердца исследовал все ближайшие кусты, боясь увидеть там израненное окоченевшее тело. Ни души! Расширив зону поисков, они с Катей принялись расспрашивать всех, кто мог что-либо видеть: в придорожных кафе, в магазинах, на заправках. Официантка одной из забегаловок вспомнила, что да, была женщина, растрепанная, заплаканная. На голове кровь. Она спрашивала, где найти аптеку.
– Ну я и объяснила, как пройти. – Официантка наморщила лоб, припоминая. – Ах да, с ней еще девочка была! Кроха совсем.
В ближайшей аптеке подтвердили, что приходила раненая женщина с ребенком. Спрашивала, есть ли у них «живая вода». Конечно же, есть. Да только у дамы этой не оказалось с собой денег, ни копейки. Она перерыла свою сумочку – ни налички, ни кредиток. Она умоляла дать хотя бы каплю этой воды, падала на колени.
– Но что я могла сделать? – всплеснула руками аптекарь. – Сказала, что мы не занимаемся благотворительностью. Вы видели, сколько стоит эта вода? Мы даже держим ее в закрытом сейфе! Если сопрут, у меня зарплаты не хватит рассчитаться.
– И что вы, просто послали ее куда подальше? – хмуро глядя на аптекаршу, спросил Антон.
– Почему же просто послала? Сделала то, что обычно и делают в таких случаях. Вызвала скорую. Она ведь была ранена!
После обзвона ближайших больниц в одной из них, в районе Старого Петергофа, обнаружилась пациентка, подходящая под описание Саши.
– Ее привезли часов шесть назад, – подтвердил один из медиков больницы. – Сама женщина пострадала не сильно: пара ссадин. Ей оказали первую помощь. А вот с ребенком все обстояло хуже. Девочка была при смерти. Мы делали все, что в наших силах, но у малышки оказались травмы, не совместимые с жизнью. Это ваша родственница или знакомая? Мне очень жаль. Ребенка спасти не удалось.
Когда Саше сообщили о смерти дочери, у нее случилась истерика. Она отказывалась верить, говорила, что еще не все потеряно, что ведь есть еще средство. Конечно же, она имела в виду чудодейственную «живую воду».
– Но лимит на нее в нашей больнице уже исчерпан, – объяснил доктор. – Новая поставка только в следующем месяце. Да и то нам, бюджетникам, завозят не так уж много. Да если бы у нас была эта «вода», неужели б мы не помогли?
– А женщина? – спросил Антон. – Где она сейчас?
Врач несколько сконфузился. Дело в том, что никто не знал, где она. Когда ребенка Саши положили на кушетку и накрыли простыней, та вдруг пришла в бешенство. Она вопила, что не позволит отвезти ее дочку в морг, что девочку еще можно спасти и она знает, кто ей в этом поможет. Ее пытались успокоить, но тщетно: женщина была не в себе. В какой-то момент она изловчилась и, схватив с кушетки мертвую дочь, бросилась к дверям больницы. Задержать ее не удалось.
– Где она сейчас? Да кто ж ее знает! Пусть теперь с этим другая служба разбирается – те, кто имеет дело с умалишенными.
Выйдя из больницы, Катя и Антон стали расспрашивать всех встречных, не видел ли кто-нибудь странной женщины с ребенком. Время от времени то какая-нибудь школьница, то старушка на лавочке припоминали, что несколько часов назад действительно проходила мимо такая женщина. Куда пошла? А вон туда!.. Таким образом они прошли несколько кварталов, миновали железную дорогу и вышли на Ораниенбаумское шоссе. Здесь след Саши снова терялся. Если верить очевидцам, женщина с ребенком пошла вдоль трассы в сторону Ломоносова. Но, проехав раза три от Петергофа до Ломоносова и обратно, Антон с Катей не обнаружили никаких следов.
– Где же она? Что с ней? Как быть? – причитал Антон, впадая в прежнее – граничащее с паническим – состояние.
И тут произошло чудо, иначе и не назовешь: Саша нашлась сама. Все это время Антон пытался до нее дозвониться, но в ответ слышал лишь гудки. И вдруг она взяла трубку.
– Антон, – произнесла Саша. Она уже не рыдала. Голос был слабый, глухой, потерянный. – Ты все-таки приехал.
– Сашенька, пожалуйста, скажи: где ты?
– Антон, все кончено. Ее больше нет. Ее нет! Нет ее! Нет!..
– Сашенька, милая, где же ты? – торопился Антон, пока связь снова не прервали рыдания. – Подскажи, я к тебе приеду.
– Поздно, Антоша. Слишком поздно. Ее больше нет, – отрешенно повторяла она. И все же сказала: – Где я? Я не знаю.
– Посмотри по сторонам. Что ты видишь?
– Лес... Я в лесу. А еще тут вода... Какая-то речка. Что еще?.. Мост. Каменный мост. И голова... Что за голова? Да не знаю я, что за голова! Какая-то огромная каменная башка!
– Я знаю! – вдруг припомнил таксист. – Это памятник, тут неподалеку. Около дворца, усадьбы Лейхтенбергских. Я там как-то гулял с сыном.
– Вези!
Антон не сразу узнал в женщине с растрепанными черными волосами, с размазанной по лицу тушью свою прежнюю музу. Саша сидела на берегу небольшой речушки неподалеку от скульптуры – торчащего из земли гигантского каменного лица. Она отрешенно смотрела на затянутый тиной водоем, прижимая к груди неподвижную мертвенно-бледную девочку, одетую в розовое платьице. Саша и не шелохнулась, когда Антон присел рядом. Он даже подумал, что она его не заметила. И тут Саша заговорила:
– Я убила ее, Антоша. Это все из-за меня.
– Не говори так, – попытался он успокоить ее. – Ты же не виновата...
– О, еще как виновата! И не только в том, что врезалась в этот проклятый столб. Я виновата в том, что связала жизнь с этим ублюдком. Виновата в том, что отвергла тебя – единственного, кто меня действительно любил. И твой талант... Ее ведь можно было спасти! Если бы... Если б не жадность! Моя жадность! Ты творил чудо – я же продала его, променяла на бабки. И когда твой дар понадобился мне самой, у меня не хватило денег. Представляешь? Не хватило гребаных денег!
Она вдруг с надеждой взглянула на него:
– Ты ведь уже не сможешь ей помочь? Уже слишком поздно, да?
Антон покачал головой, опустил глаза.
– Да, я знаю, – сказала Саша. – Знаю, что поздно.
Помолчав, она продолжала:
– Теперь я вот думаю: а сколько еще было таких аварий? Скольких людей, скольких детей можно было спасти, если б не моя жадность? Это – мое наказание. За это забрали мою крошку!
Саша завыла, еще сильнее прижав к груди мертвое дитя.
Много позже Антон узнал, что именно произошло в тот день, а главное – о событиях, которые к этому привели. Все началось еще тогда, когда он создал «живую воду». Пока шли тесты нового чудодейственного лекарства, Антон еще с месяц прожил в клинике, но с Сашей почти не виделся. Потому не знал, что ее отношения с Дмитрием Мошновым уже тогда стали быстро портиться. После отъезда Антона тот вообще прекратил захаживать в Сашину комнату, при встречах стал холоден, день ото дня общался все более раздражительно. О свадьбе уже речи не шло. А потом Мошнов и вовсе заявил, что Саше в клинике не место. Она жила там лишь потому, что ее помощь требовалась на сеансах Антона, а так как тот больше не лечит, а все делает «живая вода», то и в Сашиных услугах клиника более не нуждается. Мошнов снял для нее квартиру в Питере, она переехала туда и больше, до того злополучного дня, они не виделись. Когда спустя два месяца после переезда у Саши начались схватки, скорую ей пришлось вызывать самой. После родов никто ни разу не навестил ее в роддоме, не прислал цветов, даже не позвонил, чтобы поинтересоваться, кто родился и каково состояние ребенка. Никто не встречал ее и у дверей роддома после выписки – она вызвала такси и уехала домой с ребенком.
«Ну и плевать, – думала Саша. – Сама нормально проживу!»
Поначалу так оно и было. Саша жила с дочкой, ни в чем себе не отказывая. Но лишь до тех пор, пока однажды, расплачиваясь кредиткой в магазине, не обнаружила, что баланс на ее счете – ноль! Это стало для нее настоящим шоком. Ведь последние годы она вообще не испытывала финансовых трудностей. Пока она жила в клинике, за все платил Мошнов, а если нужны были деньги на мелкие расходы, она, по обыкновению, пользовалась кредиткой Антона. Теперь же она потеряла оба источника дохода. Саша позвонила Мошнову, потребовала денег. Тот перекинул ей какую-то сумму. Да только не привыкшая ни в чем себя стеснять Саша потратила все довольно быстро. Она позвонила снова. Мошнов и на этот раз, правда, теперь уже нехотя, пополнил ее счет. Во время третьего же звонка он раздраженно сказал:
– Не многовато ли ты тратишь, дорогуша?
А на ее возмущения, что ей нужно обеспечивать себя и ребенка, нервно бросил:
– Экономь!
С той поры Саша стала жить весьма скромно. Но, как она ни старалась, сумма на ее счету катастрофически таяла. Она пыталась снова звонить отцу своего ребенка, но тот не брал трубку. Секретарь в клинике отвечала, что босс сейчас занят и не может подойти к телефону. А тут еще новый сюрприз: аренду квартиры Мошнов проплатил всего на год, и этот срок истек. Хозяева требовали либо заплатить за следующий месяц, либо съезжать, но денег у нее не хватало даже на продукты. Саша с трудом удержалась, чтобы не обратиться за помощью к Антону, но не позволили самолюбие и чувство вины, учитывая, как они расстались. Она решила было продать автомобиль, но вспомнила, что машина ей не принадлежит: она Антона. Дошло до того, что Саша в отчаянии стала подумывать о переезде в коммуналку, об устройстве на работу и даже о возвращении в поселок к родителям...
И вдруг она возмутилась: «Какого черта? Это благодаря мне Мошнов получил все то, что имеет! Хотя бы о собственной дочери он позаботиться обязан!» И, взяв дочку, Саша поехала в клинику, чтобы высказать все это ему в лицо и потребовать то, что принадлежит ей по праву. Оттолкнув секретаршу, которая попыталась ее остановить, Саша с ребенком на руках ворвалась в кабинет и устроила своему бывшему скандал.
– Где моя доля? – кричала она. – Ты же говорил, что мы партнеры!
– Да ну? – возразил Мошнов. – И в каком же договоре это прописано?
Саша с досадой закусила губу. Тут крыть было нечем. Не сведущая в юридических и финансовых вопросах, она и подумать не могла, что их партнерство надо каким-то образом закреплять.
– Ладно я. Но хотя бы о дочери ты можешь позаботиться?
– Я этого ребенка не планировал. Да и вообще, мой ли это ребенок?
– Конечно, твой! Чей же еще? Не веришь? Так сделай тест ДНК!
Саша подумала:
– Нет, я сама его сделаю! Да-да, так и поступлю! А потом подам в суд и потребую алименты!
– Да без проблем, – ухмыльнулся Мошнов. – Мои адвокаты к твоим услугам. А теперь проваливай из моей клиники!
– Ну ты и козлина! – прошипела Саша, свирепея. – Вот же мразь!
Поставив на пол орущую дочку, она ринулась на Мошнова с кулаками, вцепилась в его одежду, попыталась расцарапать лицо. Но тут подоспел телохранитель и вышвырнул Сашу вон вместе с ребенком.
– И больше на порог не пускайте эту истеричку! – прокричал Мошнов им вслед.
– Козлина! Вот же козлина! – рыдала Саша, покидая клинику. – Как я могла связаться с таким мудаком?
Усадив дочку на соседнее сиденье в машине, она трясущимися руками запустила двигатель, вдавила педаль газа и погнала куда глаза глядят. Слезы бессилия, отчаяния заливали ей глаза. Она вдруг поняла, что и коммуналка, и устройство на работу, причем низкооплачиваемую (у нее ведь нет образования), – все это нависло над ней неизбежной реальностью. А единственного человека, который любил и поддерживал ее, она сама обокрала, унизила и прогнала.
«Какая же я дура! – сетовала она, все больше и больше разгоняя красную «ауди», которая тоже ей досталась лишь потому, что она играла на чувствах своего обожателя. – Жалкая никому не нужная дура, просравшая свое счастье!»
Мчась на полной скорости, Саша несколько раз выезжала на встречную полосу, едва не протаранила грузовик, ободрала правую дверцу машины, задев бордюр, дважды чуть не вылетела в кювет... И, наконец, на пути у нее возник столб...
– Это все я! Я! Все из-за меня, – в полубреду причитала Саша, сидя на берегу и раскачиваясь из стороны в сторону, будто убаюкивая свое дитя, уснувшее вечным сном. – Это наказание! Это – мое наказание! Почему она? Почему не я?..
– Сашенька, милая, давай я отвезу тебя домой.
– Домой... – истерически усмехнулась она, глянув на Антона. – Нет у меня теперь дома! Ничего у меня нет! И ее нет! На все плевать, лишь бы была она!..
– Пожалуйста, дай мне ребенка. – Антон протянул руки. – Сашенька, дай мне девочку. Ты должна ее отпустить!
Взглянув на его ладони, Саша сильнее прижала к себе умершую дочь. Но, заглянув в полные боли и сострадания глаза Антона, все же разжала смертельные объятия.
– Отпустить, – повторила она. По ее сухим, грязным от размазанной туши щекам снова побежали черные слезы. Она замотала головой: – Отпустить!.. Отпустить!..
И все-таки протянула руки и передала ребенка Антону. Катя помогла ей подняться. Поддерживаемая заботливой рукой, Саша брела по парковой дорожке туда, где их ожидало такси, – угловатая и безвольная, словно оживший манекен. Антон шел чуть позади, прижимая к груди холодное крохотное тельце.
«Как же дочь похожа на нее! – думал он, разглядывая личико мертвой девочки. – Она словно маленькая Саша!»
И вдруг Антон ощутил покалывание в ладонях. Он дернулся, содрогнувшись всем телом. По жилам пробежало знакомое тепло.
– Антон! – Катя обеспокоенно обернулась. – Антон, ты в порядке?
– Кажется... Кажется, это возвращается! – прошептал он.
– Чего?
– Это вернулось! Это... – Антон не смог окончить фразы: его скрутило и затрясло так, что он упал на колени, с трудом удержав свою скорбную ношу.
– Нет, нет, нет! – зашептал он, чувствуя, как жар покидает тело. Его взгляд заметался, ища поддержки, и привычно остановился на Саше, которая столько лет давала ему сил. Та замерла, с надеждой глядя на Антона. Однако чуда не произошло: покалывание в его ладонях прекратилось вовсе.
– Давай, Антон, ты сможешь! – донесся до него ласковый, но настойчивый приказ. – Я знаю, ты можешь! Давай!
Он вскинул голову и встретился глазами с Катей. И в тот же миг тело Антона словно прошибло электрическим разрядом. По лесу прокатился его сдавленный стон. Антон крепче прижал к груди девочку... И та кашлянула. Еще и еще. А потом распахнула глаза и, испуганно уставившись на незнакомое мужское лицо, зарыдала.
– Мама! – позвала девочка, в страхе завертев головкой. – Мамочка!
– О боже!.. – Саша с криком радости бросилась к дочке. – Боженьки, доченька!..
Они стояли на перроне у распахнутой двери вагона: Катя, Антон и Саша, которая ни на миг не выпускала из рук дочь, словно боялась вновь ее потерять.
– Даже не верится, что ты возвращаешься домой, – сказал Антон.
– По крайней мере, на какое-то время, – ответила Саша. – Поживу у родителей, приду в себя. А там видно будет.
Она лукаво посмотрела на Антона:
– Быть может, найдется хороший человек, который меня полюбит, и я действительно выйду замуж.
Тот улыбнулся этим словам, но в глазах его не блеснуло даже искорки прежнего тепла и нежности.
– Обязательно найдется, – только и сказал он.
Над перроном эхом прокатился голос, объявивший о том, что до отправления поезда Санкт-Петербург – Москва осталось пять минут.
– До свидания, Антон. Спасибо тебе. И прости. Прости за все.
– Будь счастлива, Саша!
Она подошла, прижалась губами к его щеке. А затем взяла чемодан и исчезла в вагоне. Вскоре они с дочкой появились в окошке купе. Саша взяла крохотную ручку девочки и помахала на прощание ее спасителю. Поезд тронулся.
– Ну а у тебя какие планы? – спросила Катя. – К тебе вернулся твой дар. Будешь снова лечить?
– О нет, – мотнул головой Антон. – Есть идея получше. У тебя ведь сохранился телефон того ученого? Ну, который хотел исследовать этот феномен?
Катя удивленно глянула на него:
– Ты ведь говорил, что тебе не интересно, как именно работает твой дар.
– Мне по-прежнему не интересно, – согласился Антон. – Да только я вот что подумал: ты права, мир прекрасен. Но ведь в моих силах сделать его еще лучше!
Какое-то время они молчали, глядя, как исчезают вдали красные огни последнего вагона.
– Знаешь, Катенька, а ведь я, когда снова лечил, впервые думал о тебе, а не о Саше, – признался Антон.
Он ласково посмотрел ей в глаза. И вдруг насторожился:
– Постой. Ты как-то изменилась!..
И тут понял, что не так с ее лицом:
– Катенька, ты что, худеешь? Зачем?!
– Тебе ведь больше нравятся такие, как она, – со смущенной улыбкой ответила Катя, кивнув вслед удаляющемуся поезду.
– Ну и что! Это не важно! Я ведь принял тебя такой, какая ты есть!
– Знаю. – Она нежно провела ладонью по его щеке. – Но мы ведь должны меняться ради тех, кого любим.
И здесь, на перроне, где они когда-то встретились, целитель Антоний Атропин впервые поцеловал свою новую музу.