Мара и её любовь. Повесть в двух частях. Часть первая.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Мираж.
Маре уже было почти тридцать лет, когда чудо наконец произошло, и она встретила свою любовь. Или то, что она приняла за великую любовь всей своей жизни. Никто так хорошо не сможет обмануть человека, как он обманет сам себя – если очень жаждет того, в чем заключается суть этого самообмана.
Ее связь с Виталием началась на летнем пикнике, который устроила одна из ее знакомых по случаю своего для рождения. Что может быть лучше праздника на природе, если дело происходит летом! Все выпили, расслабились, и Мара, внезапно и непривычно почувствовав, что симпатичный молодой человек, сидящий рядом с нею, в самом деле проявляет к ней интерес, чего обычно не наблюдалось, решила позволить и ему, и себе всё на свете… что ей было терять, так разобраться.
Школьная подруга, которая пригласила Мару на тот знаменательный пикник, довольно хорошо знала Виталия и потом попыталась осторожно вразумить ее, рассказать ей, что он вряд ли может тянуть на героя романа, что он просто бабник, не пропускает ни одной юбки, слабость у него такая, поэтому от него и жена ушла, да к тому же он еще и выпить не дурак, а по пьяни и вовсе себя не помнит…
Но Мара, что называется, понеслась во все тяжкие. Она была очарована и не желала слышать голоса разума. Он был такой привлекательный, такой респектабельный. В нем, казалось, присутствовало все, что входит в определение «завидный жених»: и внешность, и достаток, и общественное положение. И она ведь ему понравилась, бесспорно, а это дорогого стоит!
Что же касается его дурной славы, то, во-первых, может быть, это все не более чем сплетня, которую распускает какая-нибудь его неудачливая поклонница, менее удачливая, чем она, Мара, а во-вторых, она, Мара, как-нибудь это переживет. По большому счету ей наплевать, сколько у него было женщин до нее и даже сколько их у него параллельно с ней: лишь бы ей быть с ним вместе. Ее любовь к нему так велика, что способна преодолеть все препятствия, стоящие между ними, способна выдержать любые испытания, способна изменить его, способна стать наконец для него единственной его любовью. Мара не сомневалась в том, что поступает правильно, и была готовы на любые жертвы.
Нельзя сказать, что ее не задела доведенная до ее сведения подругой информация о том, с кем именно ей приходится делить возлюбленного. Нельзя сказать, что ее не смущало его упорное нежелание появляться с нею на людях и уже совсем категорический отказ познакомиться с ее родными. Нельзя сказать, что, когда она заикнулась о своей мечте не только встречаться с ним время от времени, но вообще поселиться с ним вместе под одной крышей, и напоролась на его ответ, что он не собирается так себя стеснять, - нельзя сказать, что это ее не огорчило. Нельзя сказать, что его резко отрицательная позиция в отношении возможности заключить когда-либо новый брак, после неудачного первого, могла оставить ее равнодушной, ведь она, конечно же, очень хотела бы стать его женой.
Но она держалась стойко. Она делала вид, что ей безразлично, есть у нее соперницы или нет, что она вовсе не считает необходимым его знакомство с близкими ей людьми, что она согласна ни в чем не ущемлять его свободу, - что она вовсе не грезит о замужестве, вполне довольная тем, что у нее есть. Ведь у нее есть так много, так бесконечно много – у нее есть он.
Мара больше не встречалась со школьной подругой и отдалилась от родных. Прежнее ее окружение отныне стало для нее в тягость, эти люди мешали ей наслаждаться долгожданным подарком судьбы, и она не стояла за тем, чтобы сохранить общение с теми из них, кто осмеливался в критическом тоне заговорить с нею о том, что было для нее настолько свято.
Между тем 20-ый век подходил к концу. Могущественная огромная страна, словно устав от своего величия, теперь стояла на пороге перемен, и не к лучшему были эти перемены. В воздухе носились тревожные веяния нового времени. Все рушилось вокруг, чтобы быть построенным заново – или погибнуть окончательно, и миллионы людей оказались вовлечены в этот процесс.
Но Мара жила словно на другой планете, она была глуха и слепа ко всему окружающему. Ее волновали только собственные чувства и занимали только собственные переживания, все остальное не трогало ее, казалось ей вторичным. Люди ищут свое счастье в любое время при всех обстоятельствах.
Заявив матери и отчиму, что у нее теперь своя жизнь, она пожелала переехать от них, благо было куда. Отчиму еще раньше подвернулась возможность обеспечить Мару жильем. Многого он сделать не мог, но все же получил для нее комнату в коммунальной квартире, чему вся семья, состоявшая на тот момент из пяти человек (отчим и его старые родители, мать Мары и Мара), ютившаяся в маленькой двушке, была, конечно, искренне рада.
Жилье Маре досталось не отдельное, но хорошее. Коммунальная квартира находилась в кирпичном, благоустроенном доме, все три ее комнаты были большими и удобными, а коридор, кухня и ванная вообще поражали своими немалыми размерами. Правда, так получилось, что Мара там почти что не жила: вскоре старики оставили этот мир, комната в двушке освободилась, и Мара, будучи одинока, предпочла жить, как и прежде, как и в детстве, под крылом у матери.
Но теперь все изменилось. Вот когда Мара по достоинству могла оценить подарок отчима, вырастившего ее, словно родную дочь, ведь теперь она имела возможность свить собственное гнездышко и пригласить в него к себе любимого мужчину. Другое дело, что она забыла поблагодарить человека, заменившего ей отца. В тот момент она была слишком влюблена, увлечена собой и своими переживаниями и просто радовалась, что у нее имеется удобное место для любовных свиданий.
Она подозревала, что трудности в организации этих свиданий, мягко говоря, не доставили бы Виталию удовольствия и могли даже послужить поводом к разрыву. Ему не нравилось уже и то, что он приходит к ней в коммуналку и, хоть и мельком, но встречается там с ее соседями, пусть чужими, посторонними людьми, но явно имеющими свое мнение относительно их связи, свидетелями коей они являлись по воле случая… Сам-то он принадлежал к тем людям, которые, совершая неблаговидный поступок, не обманываются относительно того, насколько он неблаговиден, но далеки от раскаяния и только хотели бы, чтобы о том, что поступок все же ими совершен, никто не узнал, по принципу «не пойман-не вор».
Однако коммунальных соседей Виталий все же согласен был пережить и пару раз в неделю благосклонно навещал Мару в ее жилище, чтобы провести с нею наедине несколько часов. Как она ждала этих свиданий, как она упивалась ими, ощущая себя наконец-то женщиной в полном смысле этого слова! Она была желанна, она была вместе с тем, кого желала сама!
Ее не смущали сомнения относительно того, правильно ли она поступает. Конечно, правильно, и это признал бы всякий, кто смог бы себе представить, как пуста была ее жизнь до этого дня, как она измучилась в своем глухом беспросветном одиночестве. Она сама себе напоминала умирающего от голода человека, которому вдруг представилась возможность наесться досыта. Разумеется, такая позиция позволяла полностью игнорировать мнение окружающих («пусть другие люди не смеют меня осуждать, - они, более удачливые, не знают, что мне пришлось пережить наедине с собой»), сваливать всю ответственность на судьбу («я ни в чем не виновата, виновата моя злая судьба, которая до сих пор обделяла меня в самом необходимом»), - и оправдывать любовника, даже замечая в его поведении явные признаки эгоизма («раз наша связь продолжается, значит, он все-таки меня любит»).
И Мара была счастлива назло всему и всем. И счастье ее продлилось пять лет.
Первое, что она ощутила, когда розовые очки, добровольно одетые ею, однажды упали и разбились, оказалось горькое сожаление. Она ясно осознала, как многого она лишилась. В ее жизни не будет больше этого окрыляющего чувства, не будет этой всепоглощающей радости. Пусть они были лишь иллюзией, но они были. Как же ей жить теперь? Ведь вокруг нее снова пустота. И к длинному списку претензий, который она уже успела составить в адрес Виталия, своего ненаглядного Виталечки, как она его называла, прибавился, пожалуй, самый главный пункт: как он мог погубить ее любовь, лишить ее такого чуда?!
Увы, костер, в который только она одна подбрасывала дрова, наконец прогорел. Однако тлеющие угольки тогда еще все же оставались.
Мара попыталась вызвать Виталия на серьезный разговор. Он не любил серьезных разговоров, поэтому разозлился, ушел и хлопнул дверью. Однако Мара не отступила. Она так долго позволяла ему унижать себя, что не считалась с тем, чтобы унизиться лишний раз. Она не могла дать ему возможность уйти из ее жизни вот так просто. Нет уж, слишком много сил и времени она ему посвятила для того, чтобы разрешить ему ее бросить, поставив точку в их отношениях хлопком двери. И, кроме того, в сердце у нее еще шевелилась слабая надежда. Ведь не только она была с ним все эти пять лет, ведь и он был с нею тоже, со всей стороны! Не может быть, чтобы она была и оставалась ему при этом совершенно безразлична. Какое-то место в его жизни она, бесспорно, занимала, в его душе есть к ней чувство, а раз так, она до него достучится.
…И только смутно ей тогда подумалось: «А есть ли у него душа?»
Мара снова была готова к борьбе, только предполагала бороться иначе. До сих пор она лишь потакала ему, намереваясь приручить его лаской и податливостью. Но, раз это не сработало, значит, пора заявить наконец о собственных желаниях и потребностях в полный голос – и заставить его признать справедливость ее претензий и требований. А отсюда, как ей казалось, рукой подать до их удовлетворения.
Ссора длилась целый месяц. И целый месяц Мара звонила Виталию и по телефону излагала ему свои взгляды на их отношения и на то, как их следует усовершенствовать.
- Мы же люди, культурные, современные, а не дикари какие-то, - говорила она. - Мы не можем расстаться после того, как были вместе столько времени, даже не поговорив, не попытавшись выяснить, почему нам вдруг стало плохо. А если мы это выясним, мы поймем, как исправить ошибки, и найдем возможность остаться вместе.
То, что он хотя бы соглашался слушать ее, казалось ей внушающим надежды. Правда, он опять, как и в начале их связи, вел себя пассивно, разрешая ей взять на себя активную роль и позволяя завоевывать себя и устраивать их общее будущее. Она говорила, а он только вздыхал в трубку и бубнил что-то вроде: «Такой уж я человек». Причем, эта фраза была скорее констатацией факта, чем извинением. Она не отдавала себе отчета, что снова обманывается, а он снова манипулирует ею. Она не замечала, что снова играет в одни ворота – и играет одна. Ей-то казалось, что она близка к выигрышу. Он ведь соглашался слушать ее!
Чтобы излагать свои мысли ясно и четко, она записывала все, что приходило ей в голову, на листках бумаги. Там было много фраз наподобие таких: «Ты словно отгораживаешься от меня стеной, сквозь которую я не могу до тебя ни достучаться, ни докричаться, а я не в состоянии больше так жить. Ты словно стыдишься меня, не желая вводить меня в свою семью, не знакомя со своими знакомыми, а чем я хуже тебя и твоего круга, чем я ниже тебя. Твои родные обрадовались бы, узнав, что ты снова нашел себе подругу. Ты видишь во мне только женщину, только инструмент для удовлетворений твоих потребностей, а я ведь такой же человек, как и ты. Нельзя лишь пользоваться, ничего не давая взамен, когда речь идет о любви»… Позднее Мара, желая начать все с чистого листа, сожгла эту свою тетрадь претензий и упреков, своего горя и слез. Как она дымила, догорая…
В конце концов примирение состоялось. Виталий согласился пойти на некоторые уступки, которых требовала от него Мара. Он так и не пообещал, что заключит с нею брак, но согласился жить с нею вместе, как бы семейно, и при этом познакомиться с ее родными. И Мара в целом была довольна результатом своих стараний. Пусть ее больше не обуревали сильные чувства, бесконечно украшая ее жизнь, но остаться одинокой, так вот взять и потерять мужчину, ради которого она приносила жертвы, с которым она уже, можно сказать, сроднилась за столько времени? Зря она, что ли, все это затеяла, чтобы теперь отступиться, признав поражение? Сильные чувства в браке, пожалуй, и не к чему, время сумасшедшей любви прошло. Гораздо важнее наконец создать семью.
Мара не знала, что не обладает всей полнотой информации для того, чтобы правильно оценить такого кандидата в спутники жизни, как Виталий. Только в этом ее незнании сказывался уже не самообман, а просто обман. Виталий был очень скрытен, не посвящал ее в подробности своего существования, и она думала о нем лучше, чем он того заслуживал. Впоследствии истина ей открылась, но пока что она продолжала блуждать в потемках.
Мара была уверена, что Виталий хорошо устроен в жизни: прежде, благодаря полученному в престижном вузе высшему образованию, он работал в одном из столичных министерств, а теперь, когда страну потрясли многие перемены, нашел себя в коммерции… и процветает, вероятно. Он приезжал к ней на дорогой машине, вполне прилично, хоть и не роскошно, одевался, и любил покупать себе разные технические новинки, к которым питал слабость. Ее он, правда, дорогими подарками не баловал, но она не могла упрекнуть его в скупости: на то имелись причины, ведь он говорил ей, что, несмотря на развод с женой, продолжает обеспечивать и ее, и их общего ребенка. Он и квартиру им оставил, проживая теперь со своими родителями.
Мара даже гордилась тем, что и не ждет от него подарков или денежной помощи, будучи способна сама зарабатывать на себя, не становясь ему обузой. Ей казалось, что за это он должен ее ценить особо. Правда, в отличие от него она-то всего-навсего была парикмахером и добывала себе средства на жизнь тем, что с утра до вечера делала прически мужчинам и женщинам. Много работая, не только в салоне, но также на дому, часто пренебрегая возможностью отдохнуть в выходные и праздничные дни… с другой стороны, сидеть одной хуже, чем заниматься делом, к тому же не бесплатно…
Мара была востребована клиентурой, поскольку прославилась как хорошая мастерица. Она безошибочно помогала женщинам выбирать стрижки к лицу, умело управлялась с ослабленными в результате химических завивок и многократных окрашиваний волосами, да еще обладала даром справляться с маленькими детьми, которые боялись стричься и крутились в креслице, рискуя получить травму. В общем, ее инструменты без дела никогда не лежали, записная книжка пестрела записями на весь месяц вперед, и в финансовом отношении ей жилось безбедно и даже вообще вполне хорошо, в результате чего она красиво одевалась, вкусно кушала, могла позволить себе кое-какие развлечения…
Но ведь она не имела ни университетского диплома, ни собственной фирмы - куда ей было до ее мужчины. Во всяком случае, она думала именно так. И, уже не будучи в него столь страстно влюбленной, как вначале, она в связи со всем вышеизложенным тем не менее полагала, что брак с ним был бы для нее все же не только приятен, но и выгоден, что от такого мужчины, красивого, умного и обеспеченного, стоит родить ребенка. Втайне она ведь хотела бы стать матерью также, как и женой.
Свое воссоединение Мара и Виталий отпраздновали совместной поездкой на южный курорт. Если учесть, что раньше они вместе никуда не ездили, то начало нового этапа их взаимоотношений казалось весьма радужным и обнадеживало. Вроде бы оставалось только развить успех…
А затем, к сожалению, в семье Мары произошли события, которые испортили ей ее новый медовый месяц и оказались для нее еще одним холодным душем. Внезапно скончался отчим Мары. Особенно крепким здоровьем он никогда не отличался, бывало, что болел, вот и последнее время все что-то прихварывал, но, чтобы вот так лечь и умереть, - такого от него никто не ждал.
Как ни отдалилась Мара в последние годы от своих родных, как ни занимали ее собственные переживания и проблемы, все же боль утраты оказалась слишком сильна, чтобы не пробудить в ней совесть и не заставить ее отложить все свои дела на потом. Она переехала к матери, намереваясь находиться с нею до окончания всех траурных хлопот, а, может быть, и еще дольше, смотря по обстоятельствам, и почти полностью погрузилась во все те чувства, которые вызывает в людях кончина близкого человека.
Хорошо, если кроме горечи перед лицом вечной разлуки сердце не гложет вина перед усопшим, тогда пролитые слезы будут более светлыми, а память более легкой, как и должно быть на поминках. Но Маре с этим не повезло: горюя о хорошем человеке, ставшим ей за многие годы по настоящему родным, она ощущала мучения от запоздалого стыда и раскаяния. Она вспоминала, как вела себя с отчимом, что ему говорила… как она могла, как она посмела… она хотела бы попросить у него прощение, она просила… увы, немая фотокарточка и свежий могильный холм ей не отвечали.
Поведение Виталия в это тяжелое для Мары время шло вразрез с ее состоянием. Он вроде бы не мешал ей поступать так, как она считала нужным, и скорбеть с той силой, на какую способна была ее душа, но при этом объяснил ей, что ему неудобно вмешиваться в чужие семейные дела и поэтому он не поедет с нею в дом ее матери и не будет сопровождать ее на кладбище. А, кроме того, он нашел уместным попенять ей на то обстоятельство, что за всеми этими неприятностями она забывает про него, своего любимого, оставляя его одного без своей ласки и заботы.
В результате Мара оказалась вынужденной разрываться между материнским домом и своим, она даже стерпела, когда он позвонил ей на другой же день после похорон и спросил ее, нет ли у нее настроения провести с ним пару часиков, и она в самом деле поехала тогда к нему, хотя о каком любовном свидании, о каком удовольствии от близости в тот момент вообще могла идти речь… Позднее она жалела об этом своем поступке, потому что с ее стороны потакать его прихотям было несовместимо с днями глубокого траура, и ее стыд перед памятью покойного еще умножился… Но она не привыкла отказывать Виталию, их отношения и вообще-то держались в основном на постели, и потому взяла на себя еще и этот грех.
Когда грехов уже и так накопилось слишком много, то одним больше, одним меньше – значения не имеет. Однако, раз грехи все же оказались осознаны, придет время задуматься и о том, чтобы их отмолить. Когда же придет это время? Не окажется ли и тогда, как сейчас в отношении покинувшего ее человека, что уже слишком поздно?..
Слово «грех» кажется устаревшим, но само понятие на самом деле не потеряло своего значения, разве что свою остроту. А если однажды это случится, если мы окончательно забудем, что такое грех и что значит грешить, то не ждет ли в таком случае очередь исчезнуть другие важные слова и понятия… «долг», «совесть»… и что тогда останется?
Именно в эти смутные дни Мара ненароком забеременела. Между тем однажды, еще в самом начале ее связи с Виталием, произошел инцидент, который убедил ее в том, что, если она хочет сохранить отношения с этим мужчиной, она должна отказаться от мысли о материнстве. Тогда Маре, еще неопытной в интимных делах, показалось, что, может быть, кое-что произошло, о чем она и сообщила любовнику. В ответ Виталий, кратко и четко высказав ей свою позицию по данному вопросу, хлопнул дверью в первый раз.
Она же еще и подумать не могла о том, чтобы с ним расстаться. Это для нее равнялось гибели. Его гнев привел ее в ужас. Она понеслась за ним следом, клянясь, что, если в самом деле имеет место беременность, она от нее немедленно избавится, и что она никогда без его ведома не посмеет… одним словом, у него никогда не будет из-за нее никаких непредвиденных и нежелательных сложностей.
Женщины довольно часто пытаются привязать к себе мужчину, заведя от него ребенка. В тот раз Мара попытала судьбу, воспользовавшись неясной ситуацией, чтобы посмотреть, что из этого может получиться. Она ведь, конечно, хотела бы упрочить их связь… однако поняла, что таким образом связь может только еще быстрее оборваться. С тех пор она свято соблюдала поставленное им условие и до смерти боялась нежелательной ситуации.
И вот теперь, через пять лет, история повторилась, только в гораздо более правдивом варианте. Тест определенно показал беременность, и Мара осмелилась предъявить его Виталию.
- Но мы ведь все равно хотели жить вместе, - сказала она. - Твой сын от первого брака уже большой, скоро станет совсем взрослым, а я хотела бы иметь ребенка. Мне ведь уже 35, еще немного, и я не смогу родить никогда.
Однако она тут же убедилась в том, что позиция Виталия в отношении возможности для него нового отцовства не изменилась. С другой стороны, ее позиция претерпела изменения. Она начала настаивать на своем.
- Ты не понимаешь, ты не знаешь, - заявил он ей тогда. - Именно сейчас ни о каком ребенке речи быть не может. Моему сыну еще предстоит учеба в вузе, кто будет платить за его обучение, как ты думаешь? Мне также приходится заботиться о стариках-родителях. А мои финансовые дела идут плохо. Моя фирма почти разорена. Ты недавно обратилась ко мне с просьбой отвезти тебя и твою мать на кладбище на моей машине, а я тебе сказал, что моя машина в ремонте. Так вот – у меня на самом деле больше нет машины. Я ее продал. И много других более-менее ценных вещей тоже продал. Мне нужно выплатить долги, иначе я полностью разорюсь.
Высказавшись, он ушел, и сделал это резко, как у него в таких случаях и водилось, выразив тем самым свое крайнее негодование.
Мара уже замечала, что у Виталия есть дар переворачивать некоторые ситуации с ног на голову, ставя себя в положение пострадавшей стороны. Он всегда умудрялся изобразить дело таким образом, что ему же еще приходилось сочувствовать, его же еще приходилось жалеть. Хотя она и почуяла в произнесенной им речи, во всем его нарочитом поведении некий подвох, она все же пошла у него на поводу, как и обычно.
К тому же на самом деле беременна она уже, вероятно, не была. Второй тест никаких признаков не показал. Теперь речь могла идти не о том, сохранять ребенка или нет, а о том, насколько серьезные имеют место осложнения. Затевая разговор с Виталием, Мара, на самом деле, как раз собиралась идти с возникшим у нее вопросом к врачу, а в отношении него это было что-то вроде проверки, не более… и он проверку снова не прошел.
Однако, не смотря на данное обстоятельство, она, сидя в коридоре перед дверью нужного ей кабинета в женской консультации, думала о том, что, вероятно, ей все же следует с ним помириться. Он, конечно, повел себя как обычно, то есть в своих самых характерных эгоистических традициях… но ведь ребенка нет, поэтому стоит ли ломать копья за правое дело. А остаться одной…
Ах, она все еще не хотела оставаться одной. Она все еще помнила, как тяжко давит груз одиночества. Она все еще ощущала сладость любви. Огоньки под пеплом продолжали тлеть, в них теплилась жизнь, пусть слабо, еле заметно, и тем не менее... Она думала, что Виталий, разумеется, далеко не идеален, но ведь идеальных людей нет вообще. Самые благополучные с виду браки на самом деле не так уж и благополучны. Семьи держатся на терпении и умении обходить острые углы. Недаром говорят, что люди именно что «притираются» друг к другу, что, мол, «стерпится-слюбится». Житейская мудрость, что поделать…
Из женской консультации Мара отправилась прямиком в больницу, поскольку зачатый ею плод оказался мертв, потому-то тест во второй раз беременность уже и не показал. Делавшая ей операцию женщина-хирург, разумеется, спросила свою пациентку, не попадала ли та в подобные ситуации ранее, и, услышав ответ, покачала головой.
- Вам 35, вы беременны впервые, и ваша беременность прервалась без каких-либо вмешательств, так сказать, естественным образом, на раннем сроке. Должна предупредить вас, что, если вы еще хотите стать матерью, у вас мало шансов выносить ребенка.
Мару навещала в больнице только мать, хотя и убитая горем от недавней утраты мужа, но постаравшаяся взять себя в руки для того, чтобы находиться рядом с дочерью в ее трудную минуту. Виталию Мара по заведенному обычаю позвонила сама, обрисовала ситуацию и даже не стала касаться вопроса о произошедшей между ними недавно размолвке. Впрочем, в своей больничной палате она его все равно так и не увидела. Позднее он рассказал ей трогательную историю о том, что приезжал к больнице, где она лежала, бродил рядом с ее корпусом, но так и не поднялся к ней на этаж, - потому что придти к ней в палату ему было неловко.
Из больницы Мара поехала к матери, а не к себе в коммуналку. С одной стороны, она еще не оправилась, и для нее не был лишним некоторый уход, а с другой стороны, в помощи также нуждалась и прибежавшая спасать ее из последних сил мама. Таким образом, уже решенный, казалось бы, вопрос о том, что отныне Мара и Виталий будут жить вместе, оказался отложен, что называется, в долгий ящик.
Выздоровев, Мара возобновила свою связь с любовником, но теперь они оба приезжали в условленное время в ее коммунальную комнату из разных мест, только для того, чтобы встретиться и провести вместе пару-тройку часов. Так прошло несколько месяцев, наступила зима.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Продолжение. В старом доме: http://proza.ru/2023/01/09/1015
Предыдущее. Родовое проклятье: http://proza.ru/2023/01/09/958
Содержание Части первой: http://proza.ru/2023/01/09/926