Еще помню, как обсуждалась первая книга тогда молодого алтайского писателя (едва перевалило за 40), а теперь нашего мэтра Т. Гаврилина "Чужая игра". Анатолий Сергеевич прилепился тогда душой и творчеством к направлению антимещанской, по моему определению, литературы, или городской прозы -- по общепринятому ("Служебный роман", "Гараж", "Послесловие", "Дела сердечные", "По семейным обстоятельствам" -- называю кинофильмы, ибо их названия больше скажут читателю, чем фамилии обласканных московскими журналами авторов этого направления -- Семенов Г., Трифонов, Битов, Маканин...). Но если тот же Трифонов хотя бы вертел антисоветские фиги и бананы в кармане, то большинство его последователей посчитали, что можно просто описывать свой быт: вот тебе и вся литература.
Вот в этой повести Гаврилина, как и во всех произведениях того направления, герои сходятся и расходятся, и суетятся с утра до вечера. То у главного героя ломается станок (не на заводе, а в ванной -- так называемой безопасной бритвы) и он полдня бегает по магазину небритым, чтобы достать этот станок. То он говорит жене что-то ласковое, а она неправильно его понимает и обижается, и он по телефону пытается то ли извиниться перед ней, то ли высказать ей свои упреки, а она бросает трубку, то... Ну, словом, сериалы отдыхают, только без юмора и мелодрамы. Все то да потому, все то да потому...
Сергеев, который тоже был на читке в Союзе писателей, слушал, слушал всю эту хренотень, да так и взорвался. "Современный герой -- это не тот, кто ведет растительное существование, протирая штаны в конторах, а кто охраняет в зной и мороз рубежи нашей родины, или прокладывает новые трассы в труднодоступных местах, кто по зову сердца и партии..." Ну вроде получалось, что Гаврилин был как бы не прав. Тут уже взорвался Яненко. "Кто по зову сердца и партии -- это хапуги и приспособленцы. Только подонки размахивают партбилетами, а честные люди просто живут. И нужно гордиться, что у нас на Алтае появился писатель, который не выслуживается перед крайкомом, чтобы и его допустили к писательской кормушке, а честно и правдиво описывает то, что чувствует и что видит в жизни". Вроде как бы получалось, что Гаврилин был уже и прав.
Короче, слово за слово: дело дошло до рукоприкладства. Ну и Яненко ударил Сергеева. Чему я не очень-то верю (описание идет от рассказов очевидцев, моих коллег-редакторов и одного поэта, а другого писателя -- то есть членов Союза писателей по совместительству). Яненко -- он поджарый, мускулистый, а Сергеев... Зная их характеры, так и вижу, как Сергеев, как петушок наскакивает на Яненко, пытается схватить того за грудки. А Яненко, что? Дернул резко плечом, как бы стряхивая груз, и Сергеев отлетел от него как мячик от стенки (ну навроде как драка Михалкова и Басилашвили в "Вокзале для двоих"). А чтобы ударить? Яненко на улице мог драться, а вот так на заседании? Не в его это было характере. Все эти сплетни и обвинения шли, мне кажется, от литературного бабья, а мужики позорно к ним присоединились. Все -- то есть наши редакторы, мои, а также Яненко и Гаврилина ровесники -- были на стороне Яненко (хотя все мы были советскими патриотами, но либеральная гниль уже по полной набирала обороты в среде образованцев, особенно журналистской и прочей, обычно причисляемой к творческой), но не могли не попенять ему:
-- Конечно, Яненко прав. Но зачем такое говорить. Все мы все прекрасно понимаем и про партбилет, и про эти дурацкие стройки коммунизма, но зачем такое говорить? Только наищешься приключений на свою жопу и все.
Ну а Яненко был мужиком резким, и нет-нет да и срывался в таких эскападах. Ненавидел он чуть ли не как личного врага всякую фальшь, которая махровым цветом процветали тогда в жизни, а особенно в литературе, и так и доцвела до нашего времени. Потому и требовал искренности чувств от писателя. Жаль только, что повздорили два хороших мужика (Сергеев ведь тоже был человеком искренним), а все наши приживальщики при литературе только с ухмылкой пересказывали их ссору, да как они (якобы) мутузили друг друга.
Вот отсюда и росли ноги у Яненко к тем, кто говорить одно, а пишет совсем другое.
А как себя, интересно, вел подкритикуемый с одной стороны и подзащитный с другой -- Гаврилин? История о том умалчивает. Поэтому воспользовавшись правом на художественный вымысел, позволю себе малость пофантазировать. Ну очень малость: много раз наблюдая поведение Гаврилина в разных литературных передрягах, прописать его в той сцене не составляет особого труда. А ситуация для Гаврилина была щекотливая. С Сергеевым он, понятное дело, согласным быть не мог. Но Сергеев -- это тебе не тяп-ляп. Пусть писатели его и не любили, но он был членом Союза, а значит, возражать и одергивать его перед молодыми (а не на междусобойчике) никто не будет. Поморщатся, но не одернут.
А потому Гаврилин сидел, слушал внимательно, что-то там почеркивал в блокнотике. Наоборот, защита, тем более яростная, со стороны Яненко, была как бы и не уместна. Яненко не был членом, то есть был он никто, и звать его было никак, ни дать ни взять настоящий маргинал. Хорошее знакомство с ним (а и Яненко, и Гаврилин были молоды -- по 40 лет -- вели себя как друзья: "Привет, гнида, как поживаешь, подонок?" -- "Да ничего сибирский валенок" (кто был молод, поймет, что это такая манера общения, свойственная возрасту, когда люди вовсе не думают друг друга оскорблять)) скорее могло повредить. И Гаврилин, человек всегда благоразумный и умеющий вести себя правильно, во время защиты себя смотрел отчужденным взором на что там можно было смотреть, будто бы этот спор вовсе и не про него.