Если говорить честно, то впервые я заматерился не из хулиганских побуждений, а в ответ на попытку каннибализма после того, как погожим летним днём 1956 года я пытался загнать в пустой спичечный коробок паука-крестовика.
Хотя пацаны и говорили, что паук не опасен, однако брать его голыми руками я не решался, а он упорно не хотел лезть в коробку и поднимал на меня передние лохматые рыжие лапы, защищая место охоты на мух.
А тут ещё 3-летний (с меня ростом и на 10 кг тяжелее) Игорь Рудкин лез под руку и всячески мешал моим манипуляциям. Ну, я и стукнул его слегка. Он заревел и помчался в дом. Наткнулся в общей кухне на свою бабу Клаву и нажаловался на меня.
Обычно взрослые не вмешивались в наши ссоры (действовало правило: доносчику – первый кнут), но тут баба Клава, не долго думая, бросилась на защиту внучка и прихватила меня на середине лестницы, заплетённой диким виноградом, когда затравленное чудовище готово уже было упасть в коробку.
Превратившись из охотника в дичь, я намертво вцепился двумя руками в прутья решётки, обрамлявшей лестничный пролёт. Баба Клава меня не шлёпала, не крутила уши, а молча пыталась отодрать от решётки, видимо, чтобы сдать на расправу моей бабушке. Подёргав мои руки, безуспешно попыталась разжать пальцы, после чего применила коварный девчачий прием: впилась единственным передним зубом в кожу моего запястья.
От боли и коварства я, неожиданно для обоих, выдал слово из пяти букв, которым в древней Руси называли воров: – Ах, ты, б.... старая!
Не знаю, что огорчило её сильнее – существительное или прилагательное, но баба Клава охнула, всплеснув руками, чем я не преминул воспользоваться и сдёрнул на безопасное расстояние.
Погрозив мне костлявым пальцем, баба Клава рассказала моей бабе Шуре, а та за ужином – родителям. Мама, увидев след от зуба, сказала, что слово это плохое, ругательное и, если я услышу при ссорах на улице какие-то непонятные слова, то лучше их не повторять, а спросить у неё.
Я пообещал, но посвящать маму в познанную к тому времени лексику не стал, решив для себя, что слушать и узнавать нужно всё, но произносить вслух можно только по делу и в экстраординарных случаях (или для взаимопонимания в одновозрастной мужской компании).
Как говорится – слово не воробей, а средство коммуникации.