Когда мысль, нами уловленная, мысль, всю душу исполнившая,
всю её объемлющая, отторгает, так сказать, мысленность от телесности,
тогда, забывая всё чувствуемое, всё зримое, забывая сам себя,
человек несётся в страну мысленную; время и пространство исчезают
пред ним; он сокрушает все пределы…
А.Радищев
Вступление, в котором говорится
о причинах написания этой почти
фантастической истории
Собственно, я никому не собирался рассказывать историю, которая произошла много лет назад с моим другом, художником-реставратором высшей квалификации Романом Кузьмичом Полозовым (для меня – просто Ромой).
Но вот от нашего общего знакомого, декана МГУ, доктора физико-математических наук Бориса Евгеньевича Попова, получил известие, что Рома умер (ему было всего 54 года), и его сын просил приехать, так как в бумагах покойного очень часто встречалась моя фамилия, один раз упомянута даже в письме какого-то индийца, – словом, надо приехать и посмотреть их домашний архив.
Что я и не замедлил сделать.
Электричка от Подольска до Москвы идет около часа, и вот уже через три часа после телефонного разговора с Борей (Б.Е.Попова я и далее так буду называть, ибо он, как и Рома, – мой старый школьный друг) я сижу в мягком старом плюшевом кресле, так хорошо мне знакомом в этой уютной московской квартире на Ленинском проспекте, и разговариваю с Геннадием Романовичем Полозовым. В тысячный раз вслух кляну себя за то, что из-за дурацкой командировки не смог проводить в последний путь близкого мне человека. Вежливо выслушав мои извинения, Гена удалился, оставив меня одного за рабочим столом своего отца, буквально заваленным машинописными статьями, письмами, фотографиями.
Вначале я обратил внимание на цветные фотографии, изображавшие фрагмент какой-то фрески (было отчетливо видно приятное лицо молодой женщины, умело выполненное древним художником), а затем взял в руки толстое письмо профессора Делийского университета, лежащее чуть поодаль от остальных писем. «Целый трактат», – подумал я и развернул вчетверо сложенные листы.
Написано было по-русски. Почерк разборчивый, ровный. Невнимательно прочитав начало, я увлекся содержанием текста только с середины, запутался, пытаясь понять смысл письма, снова вернулся к началу, и теперь уже с большим интересом прочитал всё.
Автор письма по-своему объяснял историю, некогда случившуюся с Ромой в Средней Азии. Вот теперь, пожалуй, можно рассказать и о ней.
Разговор в лесу
Году этак в 1976-м собрались мы с Ромой и Борей по грибы. Выбрали киевское направление. Не доезжая Наро-Фоминска, сошли на какой-то остановке, и, пройдя метров чуть более трёхсот, оказались в хорошем молодом сосняке, широкой полосой вклинившемся в старый лес.
Это была одна из тех немногих поездок старых друзей, когда идут не ради добычи, а для того, чтобы отдохнуть на природе душой, поделиться с друзьями наболевшим. Нам встречались заядлые грибники с полными корзинами, с сожалением смотревшие на наши полупустые пластмассовые ведёрки. Мы же, увлеченные беседой, часто не замечали даже боровиков под ногами. Однако очень быстро мы с Борей заметили, что Рома чем-то удручён, словно хочет что-то сказать, но всё не решается. Тогда, выбрав для короткого привала местечко получше, – на маленькой полянке стояло три пня, – Боря усадил на один из них Рому, на другой сел сам и, глядя прямо в глаза другу, сказал:
– Выкладывай, историк, свою историю. Видим же, что хочешь что-то сказать. Начинай сразу, не тяни.
Тот виновато посмотрел на нас, достал из сумки бутылку сухого вина, стал открывать.
– Не рановато ли? – засомневался я, глядя на часы: не было ещё и десяти.
– Тут, ребята, без вина не обойтись. История, которую я расскажу, не совсем обычная. Прямо сказать – совсем необычная история…
– Обычная, необычная, – передразнил Борис. – Это уж мы будем судить. Ну, что там у тебя стряслось?
Пришлось присесть и мне. Выпив стаканчик «Алиготе» и «закусив» сигаретой, Рома начал свой рассказ.
– Это произошло пять лет тому назад в южном Таджикистане. Археологическая экспедиция, в которой я участвовал, вела раскопки очень древнего и большого дворца, построенного в период Греко-Бактрийского царства. Было такое после распада державы Александра Македонского в третьем – втором веках до нашей эры. Особенность дворца заключалась в том, что, построенный при правителях-греках, он продолжал функционировать и после крушения этого царства, в период так называемой Кушанской империи, уже в первых веках нашей эры.
Меня, конечно же, пригласили как специалиста-реставратора древних фресок. Их наличие предполагалось, хотя очень долго никаких следов настенной росписи найти не могли…
Вы не можете себе представить, насколько я заинтересовался этим приглашением. Средняя Азия III-I веков до нашей эры – это богатейшая, но ещё почти неразгаданная страница истории человечества. Здесь, после походов Александра Македонского, произошла встреча двух самых значительных культур древности – греческой и индийской. Добавьте к этому, что в самой Средней Азии существовала одна из древнейших религий мира – зороастризм, некоторые положения которой мы находим потом почти во всех религиях и ересях мира. Вы представляете, какие памятники искусства можно было открыть там, если бы они сохранились?
И что интересно: я с самого начала поездки знал, что найду что-то очень значительное, какую-нибудь замечательную фреску, вроде тех, что откопали в Помпеях, и обязательно там будет изображение прекрасной эллинки… Я даже заранее представлял себе место, где это произойдёт: сохранившаяся метровой высоты толстая стена, уже частично откопанная в прошлом году, у её основания – слой песка, скрывающий под собой обломки древнего шедевра живописи… Рядом – словно лабиринты фундаментов – развалины других помещений дворца… Откуда эти видения – я и сам не знаю. Однако впоследствии именно так всё и оказалось…
Правда, не сразу. Целый месяц меня преследовали неудачи. Дворец был огромен даже по современным понятиям: почти десять больших залов, свыше двадцати больших комнат, малых же – чуть ли не около сотни, а ещё – коридоры, коридоры, коридоры… Конечно, всё это – в руинах, откопать дворец целиком за один археологический сезон невозможно, и с каждой неудачей, – неудачей только для меня, как художника, ибо настенных росписей не попадалось, – с каждой новой откопанной комнатой, залой, галереей с голыми оштукатуренными стенами, постепенно в душе угасал луч надежды… И в тот момент, в тот самый последний момент, когда этот лучик, казалось, мигнул в последний раз, сразу в двух комнатах дворца были обнаружены фрагменты древних фресок.
Сильно обрадовавшись, соскучившись по работе, до сих пор лишь наблюдая со стороны за титаническим трудом своих коллег, я накинулся на находки, координируя работу своих помощников, а большей частью работая сам и археологом, и химиком-лаборантом, и фотографом. Особенно меня поразили фрагменты настенной росписи большей комнаты. Хорошо сохранилось на стене изображение головы центральной женской фигуры (недостающую часть – подбородок и нижнюю часть левой щеки нашли потом в осколках штукатурки), слева от него, в высоком конусообразном шлеме, был нарисован какой-то пожилой знатный воин (может быть, начальник местного греческого гарнизона?), а больше… – почти ничего. Какая-то фигура, видимо, была справа от женщины, причём сохранилось изображение передней ноги коня – наверно, слуга привёл любимую лошадь хозяйки для конной прогулки?
Я обязан был реконструировать древнее произведение искусства, дать свою версию картины, грамотно собрать уцелевшие кусочки, расположить их в том порядке, в каком они когда-то были частями единого целого…
Толстый слой штукатурки, на который было нанесено изображение, почти везде отскочил от стены (или его специально сбили?), осколки валялись тут же, в самом нижнем слое песка, нанесённого во внутренние помещения дворца прошедшими тысячелетиями… Поверьте мне, это нелёгкий труд, когда нужно валяющемуся под ногами кусочку бесценной живописи, размером несколько миллиметров, найти место на картине…
Но каждый раз я возвращался к хорошо сохранившемуся женскому портрету. Понимаете, это был образец настоящего эллинистического искусства, какой можно было найти, скажем, где-нибудь в Южной Европе или Ближнем Востоке… Но здесь, в сердце Азии? Эти прекрасные греческие черты…
– Уж не влюбился ли ты в эту гречанку, жившую более двух тысяч лет тому назад? – усмехнулся Борис.
Роман недовольно замолчал.
– Ну, извини. Продолжай, – примирительным тоном проговорил наш математик.
– Если бы только влюбился… Нет, ребята, главное я вам ещё не сказал…
– …Может, по второй? – с сомнением проговорил я, чувствуя, что намечается длительная пауза.
– Не надо, – как-то строго-официально отрезал Роман.
– Так вот… Работа подходила к концу, больше ничего найти не удавалось… Правда, нашли изображение детской руки – даже не руки, – только кисти… Я терялся в догадках: женщина, конь, ребёнок… Что за сюжет изобразил древний художник? Это была какая-то картина с натуры, – такие жанровые работы были модны в греческом мире того времени…
…Однажды утром… Почти перед самым отъездом…
У нас была традиция – перед отъездом все ответственные работники экспедиции делали предварительные итоги археологического сезона, начиная с начальника экспедиции. И вот наш начальник (звали его Борис Алексеевич) дал в своём выступлении общую картину раскопок.
Мы открыли дворцово-храмовый комплекс крупного города, расположенного в северо-восточной части древней Бактрии; в нём жил местный глава греческой администрации. Здесь же, во дворце, одна из комнат представляла собой храм огня. Жители Бактрии, включая греков-правителей, уважали любую религию, вот почему в городах Средней Азии того периода можно было найти и последователей зороастризма, и буддизма, и поклоняющихся традиционным греческим богам…
Если иные дворцы и города Греко-Бактрийского царства в 140-130 годах до нашей эры были разрушены кочевниками-юеджами (предполагают, что это одна из больших групп скифских племен), то особенность данного комплекса заключается в том, что, видимо, местный грек-начальник вошёл в доверие к вождю скифов, захватившему город, сумел сохранить свой дом, местную греческую знать, городское ремесленное греческое и местное население, которое впоследствии ассимилировалось с пришлыми кочевниками. Много лет спустя уцелевший дворец стал резиденцией уже главы местной администрации Кушанской империи.
…И вот настал мой черёд отчитываться. Я взял осколок фрески с изображением части женского лица, мои помощники – наиболее крупные сохранившиеся куски картины, и мы попытались наглядно для всех расположить их на стене так, чтобы люди дорисовали в своём воображении недостающие элементы. Когда я взял какой-то последний крупный кусочек фрески (кажется, это было изображение янтарного ожерелья женщины) и прислонил его к стене, произошло что-то невероятное.
В моей руке, протянутой к стене, вместо куска глины оказалась кисть, на кончике которой был жидкий гипс – именно им рисовали древние художники, стараясь передать белый цвет дворцовых колонн, либо снежных вершин и облаков. На мне, вместо рабочей одежды участника экспедиции – замаранная краской короткая греческая туника, на полу стояли глиняные сосуды с разведёнными красками, а прямо передо мной…
Прямо передо мной, ребята, была свежая, только что нарисованная та самая фреска, осколки которой я нашёл в ХХ веке.
…Я продолжал, без всякого удивления, наносить последние мазки… Словно мой разум перенёсся через века и вселился в того художника, который создал эту прекрасную картину… Или его – в мой?
А может быть, наши два разума слились вместе, и я теперь мог всё сказать о людях, изображённых мною тогда, во втором веке до нашей эры. Да, да, – мне кажется, это именно я тогда в том дворце изобразил и Аспасию с ребёнком на руках, и стоящего слева от неё Лисандра – мудрого правителя обширной окраинной области греческой Бактрии, и молодого скифа Фарха с конём, и Таис, младшую сестру матери царя Греко-Индийского царства Менандра, склонившуюся над Аспасией с протянутыми к ней руками, и белые колонны внутреннего дворика прекрасного дворца, на фоне которых я и создал этот сюжет…
– Извини, – сконфуженно произнёс Борис. – Если о кушанах и Греко-Бактрийском царстве я кое-что и слышал, то все эти имена мне совершенно ничего не говорят…
– Аспасия была женой Перикла, но это, мне кажется, было не во втором, а в пятом веке до нашей эры. А Таис – это что, та самая Таис Афинская? – попытался и я показать свои знания в области истории.
– Если ты – Александр, что же, по-твоему, ни до, ни после тебя не было и не будет Александров? – усмехнулся Рома. – И так почти у всех народов: имена повторяются, существуют одинаковые одновременно…
Нет, имён моих женщин не зафиксировала история. Впрочем, никто не знает и изображённых мною мужчин. Я вам расскажу сейчас о них так, как если бы с вами беседовал автор картины. Потому что запомнил всё, что знал на тот самый момент, когда завершал свою работу.
Рассказ «грека»
Итак, я завершал свою работу, подрисовывая белоснежную тунику своей госпожи, Аспасии… Если честно, я был доволен картиной. Никогда мне ещё не удавалось так правдиво передать характерные черты людей, выбрать удачную композицию. Да и по размеру это была первая большая работа. Доволен я был и потому, что картина очень понравилась моей госпоже. Она часто останавливалась посредине комнаты и подолгу смотрела на изображения Лисандра, Таис, Фарха. О чём она думала в эти мгновения? Не знаю. За картину я получил щедрое вознаграждение – четверть таланта серебром.
…На фреске были изображены люди, которых я уважал за глубокие знания и справедливые поступки. Пожалуй, лишь молодой Фарх (ему было около четырнадцати лет), сын одного из вождей соседнего северного кочевого народа, не отличался большим умом; однако Фарху трудно было отказать в искренности и благородстве души. Его отец поступил очень мудро, отдав сына на воспитание к греку Лисандру. У Лисандра были прекрасные учителя и учёные, были актёры и музыканты, был я, учившийся искусству в знаменитой Александрии Египетской. Собственно, именно там, на берегу Средиземного моря, меня свела судьба с Аспасией, вдовой последнего наварха Карфагена. Своего сына она назвала именем погибшего мужа – Гисгоном. Выполняя завещание мужа, она дала клятву, что доберётся до Индии. Это ей почти удалось…
Длительное, полное опасностей и приключений путешествие Аспасии и её друзей завершилось здесь, в провинциальном городе Греко-Бактрии. И лишь странная религиозная позиция Таис омрачала нашу беззаботную жизнь здесь…
Официально Таис была пленницей Греко-Бактрийского царя, а Лисандр обязался стеречь её, никуда из дворца не выпуская. Фактически же, дав слово своему новому хозяину, что никуда не убежит, Таис распоряжалась в городе и во всей округе, как жена правителя. Её умные замечания по ведению городского и сельского хозяйства Лисандр всегда высоко ценил и следовал им. Однако её приверженность учению Будды не встречали сочувствия ни во дворце, ни среди простого народа, где была распространена вера в бога огня.
Теперь о том, как появился сюжет этой картины.
Однажды я и Фарх оказались свидетелями спора Аспасии и Лисандра с Таис (я проходил мимо и остановился, услышав интересный разговор, а скиф привёл коня Аспасии для вечерней прогулки верхом).
– Только учение принца Гаутамы даст твоему сыну верное направление, только оно даст успокоение и твёрдость его душе, – спокойно, не повышая голоса, но уверенно говорила Таис. – Я прошу тебя вспомнить наше путешествие к Инду… Помнишь, перед тем, как нас пленил нынешний правитель Бактрии (не хочу даже произносить его имени!), мы на три дня остановились в селении, где встретили мудрейшего монаха… Помнишь беседу с ним? Вы тогда разговаривали очень долго, неужели эта встреча совсем не коснулась твоих чувств, Аспасия? Я знаю, где найти его, позволь мне послать за ним, и учитель прибудет сюда, откроет глаза и твоему сыну, и многим другим на суть вещей и явлений в этом мире, и ты увидишь, как преобразится лик Гисгона, как спокойнее и не по годам умнее станет он. У Гисгона великое будущее, и стоит мне лишь попросить…
Пойми – греческая вера слишком примитивна по сравнению с великой верой Востока!
– Нет, Таис. Ты родилась и выросла здесь, в центре Азии, среди больших горных и пустынных просторов, среди непроходимых джунглей и бурных полноводных рек. Ты видишь вокруг себя многочисленные дикие кочевые народы, тихих земледельцев и необузданных диктаторов, алчность и жажда удовольствий здешних царей не знает предела.
Простой человек в условиях Азии ощущает себя беспомощным существом перед лицом стихийных сил природы и волей жестоких правителей. Неудивительно, что он выбирает веру, которая утверждает: «Смирись с несправедливостью в этом мире – в ином будет лучше».
Я же, в отличие от тебя, Таис, видела великие морские просторы, которые смело бороздят наши корабли, знакома с городами и культурой Египта и Персии, Рима и павшего Карфагена, я ступала на священную землю Эллады – обо всех этих странах ты знаешь лишь из папирусных свитков. Много ли людей, как я, пересекли весь мир с запада на восток? Нет, их не много. Кто они? Они, Таис, греческой веры! Вот ты говоришь о великой вере востока. А кто пришел сюда и утвердился здесь не только и не столько силой оружия, сколько силой своего авторитета? Эллины! Посмотри на то, что окружает тебя, что радует твой глаз. Вот греческая амфора, вот коринфская колоннада, а на нас с тобой, между прочим, платья греческого покроя. Самое лучшее в мире – наше, дорогая моя Таис. История Эллады говорит о том, что человек велик и силён в своих действиях, если мысли его чисты и благородны, а ума и здоровья достаточно. Только тогда наши боги помогают ему. Разве не об этом говорит наша вера? Так почему же я должна заставить своего сына верить чужим богам?
– Тебе ли, Аспасия, не знать, что народы приходят и уходят, а с ними уходят и их боги. Греческое растворится здесь, в Азии, и останется только то, что хорошо знакомо местным народам. Посмотри, какое широкое распространение получило учение Будды в Индии, а теперь идёт и сюда. Что может быть привлекательнее веры, которая говорит о равенстве всех людей всех народов Земли?
– Посмотри на молодого Фарха, – заговорила Аспасия на языке пали, чтобы не смущать юношу, изучившего только греческий. – Он, конечно, может возглавить свой дикий народ, но смог бы он управлять в Афинах? Александрии Египетской? А вот мы, эллины, терпимо относящиеся к другим верам и народам, владеющие знаниями о своей эллинской истории, можем управлять и здесь, и на берегах Инда, и везде, где терпение и мудрость не изменяют нашим соотечественникам.
Лисандр с благодарностью посмотрел на свою красавицу-гостью.
– Нет, Таис, – Аспасия снова перешла на греческий. – Знания о чужих богах не должны переходить в поклонение им. Моя вера спасла меня в Карфагене. Спасет она меня и здесь. Не так ли, Фарх? – Аспасия с улыбкой посмотрела на миловидного юношу.
– Мне очень нравится греческая вера: в ней боги, как люди. Влюбляются, женятся, совершают ошибки… Но и в буддизме, вероятно, тоже есть хорошие моменты, – добродушно ответил скиф.
– Аспасия, речь, насколько я понимаю, идет о выборе судьбы для твоего сына, – вмешался в разговор Лисандр. – Я верю в будущее этого края. Здесь сходятся пути из Индии и Европы. Отсюда путь в неведомые восточные страны. А там, где торговля, – там жизнь и радость. Умело управляя этой страной, давая возможность управлять лучшим из бактрийцев, мы, эллины, сможем силой оружия защитить этот благодатный край от любых нашествий варваров, либо, показывая врагам выгоды мирной жизни, превращать их в своих добрых и кротких соседей, торгуя с ними и приобщая их к нашим всесильным богам. Я согласен с тобой, Аспасия. Не надо отдавать своего сына Таис. Она близко к сердцу приняла веру в чужих богов, следование ей не принесет пользы Гисгону.
– Это вера всех людей будущего! – воскликнула Таис. Лисандр спокойно подошёл к Таис, положил руку на её плечо.
– Вот когда она станет верой всех людей, тогда, может быть, и эллины обратятся к ней. А пока же в половине известного нам мира звучит наш язык и стоят храмы, посвящённые нашим богам. На западе Рим, покорив Афины, внимательно изучает великую нашу литературу и искусство (быстрый взгляд Лисандра в мою сторону). И не делает нам чести преклонение перед богами других народов.
– Я не настаиваю, Аспасия. Я просто последний раз прошу – позволь послать за мудрым учителем. – Таис низко опустила голову, руки же протянула к Гисгону.
…В этом простом жесте, в этой позе Таис были и уверенность в своих словах, и удивительная покорность судьбе (откажет – значит, так тому и быть). На секунду все замерли.
Именно этот момент четко врезался в мою память, и именно он был изображен на картине.
Аспасия инстинктивно прижала к себе семилетнего сына, твёрдо ответила:
– Нет. И не будем больше об этом…
…Словно густой туман окутал помещение, а когда рассеялся – я снова стоял у своей картины, на этот раз на руке у меня был щит, на поясе висел боевой меч. У окна стояли Аспасия с Гисгоном, Таис и их служанки, - все были очень печальны. Посередине комнаты в парадных воинских одеяниях стояли Лисандр и… Фарх, теперь уже молодой царь скифов, захвативший город без кровопролития.
Фарх со своим многочисленным войском отправлялся дальше на юг покорять государства и народы. Мудрый Лисандр понимал, что сопротивляться захватчикам бесполезно. Чтобы спасти греческое население, он сдал город своему новому господину. Цена за это была одна: все мужчины-горожане, способные носить оружие, должны были присоединиться к скифскому воинству. И вот мы с Лисандром следовали за тем, кого два года тому назад обучали математике и греческому языку, философии и ораторскому искусству…
Последний раз взглянув на фреску, занимавшую всю стену большой комнаты, мы, звеня тяжелыми доспехами и оружием, стали выходить из дворца…
*
Картина же словно стояла у художника перед глазами. И вдруг он отчетливо представил себе её будущее: руины дворца, погребенные в толщах песка, какая-то экспедиция ведет раскопки, из-под земли достают фрагменты его прекрасной фрески… Вот сохранилось лицо Аспасии, её знаменитое янтарное украшение, вот в костюме воина Лисандр. Видение смутило художника, но не испугало его. Он, ученик великих художников и скульпторов Александрии Египетской, прекрасно понимал тленность своих творений и был бы рад, если в будущем все оказалось именно так, - чтобы хоть частицу его труда нашли далекие потомки…
Продолжение разговора в лесу
Солнце поднялось уже высоко над вершинами старых подмосковных сосен и елей, начинало припекать. Откуда-то появились оводы, и от их жужжания стало неуютно.
Молча мы распили остатки сухого вина и двинулись в обратный путь.
– Как же ты вернулся в век двадцатый? – вопросом нарушил молчание Борис.
– Да очень просто. Видение исчезло, я стоял у стены с осколком фрески в руках. Пошатнулся, но не упал. Все увидели, как я сильно побледнел, и у меня задрожали руки. Двое помощников отвели меня в тёмный прохладный уголок. Моё выступление было отменено. Конечно же, рассказывать о видении я никому не стал. Подумали бы, что я просто переутомился.
– Может, так оно и было? – произнес я, но, видя умоляющие глаза Бориса, тут же быстро добавил:
– Извини, Роман.
– Нет, ничего. Я ожидал этих слов. Пусть будет так: я переутомился, мне стало плохо… Только причём здесь Карфаген? И имя – Гисгон – это же я потом только в книгах прочёл, что оно было очень распространенным именно в Финикии и Карфагене! После этой экспедиции я так увлекся живописью эллинистического мира, что защитил даже кандидатскую диссертацию! По истории! «Влияние культуры эллинизма на народы Средней Азии в конце IV – середине II века до нашей эры» – так она называлась.
От волнения Роман даже остановился.
Борис похлопал его по спине:
– Пойдём, пойдём, Рома. Поедемте ко мне, ребята. У меня дома всё и обсудим.
Разговор в квартире Бориса
Когда мы свалили все грибы вместе, почистили их и пожарили с картошкой, получилась отличная закуска под красное вино, которое «нашёл» Борис у себя в холодильнике.
Однако не пилось. Больше закусывали.
Первым заговорил сам Роман.
– Ребята, у меня от хруста ваших челюстей аж аппетит пропадает. Голодные вы, что ли? Хватит жрать!
– Сухое вино, выпитое на свежем воздухе, всегда возбуждает аппетит, – произнес я глупую, пустую фразу.
– Если мне не изменяет память, скоро у тебя какое-то международное мероприятие, – перебил Борис, обращаясь к Роману.
– Ну, да. Ну, и что?
– Из Индии будут?
– Должны быть. А на что они тебе?
– Не мне, а тебе. Ты их знаешь?
– Одного учёного очень хорошо знаю, это профессор Делийского университета. А, понимаю. Переселение душ… Индуизм…
– Вот-вот. Поговори-ка с ним. Когда об этом говорим мы, европейцы, это одно, а что скажет человек, понимающий в этом лучше, – другое дело. Не было бы лишним разыскать известных гипнотизеров, телепатов, поговорить с ними.
– Маги, гипнотизеры… Мистика какая-то. Ребята, мы же все изучали марксистско-ленинское наследие… – сомнения одолевали Романа.
– Кандидатская диссертация и научное звание, за которое платят ежемесячно – это уже не мистика. Это вполне материально и соответствует марксизму. Но вот где находится тот толчок к большой и трудной работе, что стало побудительным мотивом к созданию этого вполне материального научного труда? – начал философствовать я. И по слогам произнёс такое заключение:
– Ви-де-ни-е.
Роман закурил (последнее время он курил очень часто), отвернулся к окну. Борис вновь подналег на закуску. Видя такую разобщенность, я сказал:
– Английский писатель Честертон как-то заметил, что наука не способна постичь мир по той причине, что мир – не чертеж, а рисунок художника… Давайте на сегодня закончим эту тему. Ничего нового мы не высидим. Будем держать связь и при получении новой информации ставить друг друга в известность. Рома, я тебя очень прошу: держи нас в курсе дела, хорошо? Обязательно расскажешь про встречу с индийцем. Если, конечно, она состоится.
Я включил магнитофон, заиграла тихая, спокойная музыка, и мы заговорили о делах отвлеченных и пустых, больше не касаясь темы раскопок.
К сожалению, Роман не сдержал своего обещания. Он ничего не сказал нам о встрече с профессором Делийского университета, о его письме, которое пришло год спустя после международного симпозиума.
…И теперь ни о чём я уже не могу спросить Рому, ибо Ромы уже нет. Его загадка ушла вместе с ним. Передо мной лежит письмо-трактат. Привожу его с сокращениями.
Письмо из Индии
«Здравствуй, мой друг из Советской России! Желаю тебе крепкого здоровья и успехов в работе.
Я не забыл о нашем разговоре, но потребовалось время, чтобы обсудить всю эту «среднеазиатскую историю» с учёными, которых я глубоко уважаю за энциклопедические знания в области йоги и учения о Карме. Сейчас приступаю к изложению сути вопроса так, как это понял и принял я, пытаясь совместить (а кое-где и переосмыслить) знания марксистов о материальном мире и учение индуизма о бессмертии и переселении душ.
«Знание» и «сознание» есть высшая форма существования материи», «душа неотделима от тела» – вот, кажется, и всё, что говорит нам марксизм о нашей духовной (нематериальной) жизни. Он не отвечает даже на целый ряд вопросов, который вытекает из этих постулатов.
«Высшая» – значит, конечная? Значит, далее развитие материи уже не происходит (эволюционный процесс закончен), и наступает стадия самораспада, кризиса, самоуничтожения, разрушения и гибели?
Если душа неотделима от тела, как быть с вашим случаем и многими иными, когда люди видят события, происходящие за многие сотни километров от них, либо произошедшие без их участия в прошлом, в будущем?
Да, конечно, мир материален – и в этом марксизм прав. Но что мы знаем об этом материальном мире? Совсем недавно открыты античастицы, антитела. Начали подразумевать существование антимира, даже многих антимиров. Появились вполне аргументированные версии о конечности вселенной (одна из них – версия о так называемом сферообразном строении нашего мира). Одним словом, мы не только мало знаем свой материальный мир (хотя, конечно, эти знания постоянно расширяются), но мы совершенно не знаем, что находится за его пределами.
Теперь возьмём мир духовный. «Наша цель – наиболее полное удовлетворение все возрастающих материальных и духовных потребностей человека», – так, кажется, повторяется каждый раз из года в год в изречениях ваших лидеров одна из важнейших задач КПСС. Позволь поставить этот тезис под сомнение.
То, что у человека постоянно растут материальные потребности – в этом я не сомневаюсь. Но хорошо ли, что у этих потребностей нет границ?
«Сколько в мире вещей, без которых я вполне могу обходиться!» – воскликнул один из мудрецов древности, которого привели на выставку парфюмерных и ювелирных изделий. О, если бы так мог сказать каждый! Человечество сразу же избавилось бы от войн, шагнуло в век коммунизма. Увы! За всю историю человечества, может быть, родилось два-три богача, раздавшие все свои сокровища беднякам…
А ведь достаток человека измеряется не суммой его недвижимости, не количеством нажитого капитала, а возможностью реализации своих благородных помыслов. Яркий тому пример – Жак Ив Кусто, его жизнь и деятельность. Это мой кумир и образец для подражания.
Неизмеримо беден человек, который не может накормить голодного сына. Но еще более беден и убог богач, купающийся в золоте, не помышляющий о помощи нуждающимся людям, которые могли бы улучшить этот мир (разными путями – своими изобретениями, открытиями в гуманитарной области, созданием произведений искусств и т.д., и т.п.), но из-за отсутствия денег не могущие это сделать.
И когда я вижу богача (или богачку), увешанного золотом и драгоценными камнями, имеющего дома золотой унитаз, по вечерам играющего в рулетку, а по утрам исправно посещающего храм, но не дающего милостыню нищим, – я задаю себе вопрос: а все ли люди на земле имеют духовные потребности, а тем более – «все возрастающие духовные потребности»?
Причём – обратите внимание – это отсутствие духовных потребностей наблюдается у представителей всех классов и групп населения, во всех странах и на всех континентах, – думаю, СССР не исключение.
Лишь немногим душам необходим постоянный рост знаний, опыта, интеллекта. Рост души подразумевает не только рост суммы знаний, но и рост благородства и доброты натуры, рост чистоты помыслов и количества хороших поступков при отсутствии плохих.
Как заставить человека «расти» над собой? Что ведёт к духовному росту? Что мешает?
«Свобода есть залог духовного развития человека», – сказал бы Карл Маркс. Может быть. Но отчего же в вашей стране я видел столько пьяниц? Они свободны – и выбрали добровольное помешательство. Боюсь, что в вопросах удовлетворения «всевозрастающих духовных потребностей населения» вы что-то не додумали. А точнее – упустили главное звено. Это и ваша вина, и ваша беда.
Вина – ибо руководство страны должно соответствовать (и морально, и интеллектуально) тем высоким целям, задачам, которые ставит перед своим обществом. Соответствует ли? Ответьте сами на этот вопрос, мне не совсем удобно рассуждать на эту тему.
Беда – ибо человечество с самого начала существования древнейших цивилизаций недооценило необходимость своего духовного совершенствования, которое должно идти параллельно развитию производительных сил (я пользуюсь здесь вашими терминами). Разделение умственного и физического труда на заре существования рабовладельческих государств, может быть, и было необходимостью, но очень скоро элита общества, освободившаяся от физического труда, забыла о своей обязанности думать об улучшении жизни всех людей. Она стала думать о власти над обществом любыми способами, об удовлетворении своих похотей. Ум вождей вместо постоянной нравственной гимнастики стал работать над созданием военных машин, предметов пыток и роскоши, над возведением зданий, поражающих воображение, но бесполезных в практической жизни. Эти люди (я имею в виду прежде всего касту жрецов) не разобрались в вопросах гипноза, телепатии, бесконтактной медицины (работа учёных в этой области была задавлена общей костной жреческой средой), всё своё время они отдавали проведению никому не нужных ритуалов.
А как ваш марксизм объясняет явления телепатии, гипноза? Явления биоконтакта растений и животных с человеком?
Мне кажется, что в этой области, несмотря на многие объективные трудности, научные организации современной Индии сделали куда больше научных открытий, чем ваши, русские. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот – учитывая те конечные цели, которые ставит перед собой ваше учение. Правда, многое пока спорно, не проверено жизнью, застыло на уровне гипотез…
Перейдём конкретно к вашему случаю. Скорее всего, я предполагаю, что произошло кратковременное слияние двух душ, так сказать, их взаимодействие, контакт. Сосредоточившись на одном и том же, находясь в одном и том же месте, только в разные эпохи, ваши души – художника и реставратора – могли узнать друг о друге и сообщить сведения о себе. При этом поток информации из прошлого в будущее был намного мощнее такого же потока из будущего в прошлое. Наверно, в нематериальном мире существует своя среда полупроводников (если хотите, воспринимайте эту фразу как шутку).
Вы говорите, что знали о своём открытии ещё до приезда на место? Что ж, значит, этот контакт подготавливался довольно длительное время. Главное, он стал возможным ещё и потому, что не были нарушены основные законы сосуществования духовного и материального миров, видение прошлого и будущего не оказало гибельного действия ни на греческого художника (и об этом вам дала понять его душа), ни на вас.
…Ни один чёрный или белый маг не способен увидеть то, что увидели вы. Способности магов велики, однако те цели, которые они ставят перед собой, способы достижения этих целей (очень часто здесь присутствует обман) противоречат Карме и оба мира – духовный и материальный – неохотно открываются магам, а часто противодействуют тем магическим силам, которыми в корыстных целях пользуются люди.
…Не отчаивайтесь, если вам не поверят. Благодарите судьбу за видение. Уверен – второго такого контакта не будет. Исключительные явления не бывают столь часты, да ещё дважды с одним и тем же человеком. Спасибо, что решились рассказать всё мне. Для меня и моих друзей ваш случай – бесценный факт для работы в той области, изучением которой мы занимаемся.
Пишите ещё. О своей работе, заботах, может быть, ваши друзья расскажут вам что-нибудь подобное истории, случившейся с вами. Только учтите: мы очень быстро определяем, где ложь, а где правда в таких моментах.
Всего вам доброго!»
В конце письма стояла неразборчивая подпись.
Эпилог
Вот и всё. Письмо индийца так взволновало меня, что я ночью долго не мог уснуть. А когда уснул, увидел сон…
Как будто моя душа проснулась через миллиарды лет…
Это был совершенно другой мир… У меня не было глаз, но я видел, у меня не было тела, но я передвигался… Я мог мыслить… И первые мысли: «А где Земля? Что с ней?»
– Ты очень хочешь увидеть Землю? – спросил кто-то.
– Да.
– Тогда следуй за мной. Мы недолго побудем там.
И он полетел. Кто-то в белом… Я – за ним, передвигался более по его воле, нежели по своему желанию… Мы летели далеко и очень быстро, так как летели практически со скоростью мысли.
Вот и она. Да, это Земля. Вот Африка, вот Азия… Но почему в какой-то полутьме? А где Солнце? Почему нет Солнца?
– Снижение возможно?
– На одно мгновение.
Я на поверхности Земли. Вместо песка, воды или гранита – сплошная чёрная равнина, покрытая шершавой стеклянной коркой… Что это? Почему? А где же… Землян уже нет? И во всей Вселенной их уже не будет? А зачем они жили? А закаты, восходы Солнца, щебет птиц, журчание ручья, вечерний звон кузнечиков?
Они ведь многое знали, многое умели, земляне! Где они? Среди них были гении, о которых полезно было бы знать всему Космосу. Например, Леонардо да Винчи… Мысли прервал голос:
– Всё, больше здесь находиться нельзя.
Мы покидаем Землю. Я – со слабым, каким-то притуплённым, чувством сожаления… Не более. Ведь я уже не человек.
…Когда я проснулся, то очень удивился сновидению. Кто вёл меня в пространстве? И почему именно Леонардо да Винчи я выделил из всего человечества?
Выделил, наверно, потому, что источником вдохновения для художников эпохи Возрождения (к которым принадлежал Леонардо) было античное искусство, в первую очередь – искусство древней Эллады, воспевавшее красоту обычного земного человека. Однако у Леонардо да Винчи, по сравнению с древнегреческим искусством, появляется ещё нечто новое – ему удаётся в своих картинах не только правдиво изобразить телесную оболочку, но дать почувствовать зрителю душу своих героев. Кто не знает «Мадонну Литту», хранящуюся в Эрмитаже? Эти золотистые волосы, эти глаза, уставшие, полные любви и нежности, нежная лучезарная природа за окном…
И чёрные стены. Почему? Потому что природа, сам человек – это творение Бога. Это – божественно. Стены же возвёл уже сам человек. Это – земное, преходящее… Потому они черны.
Да, действительно, во Вселенной именно Леонардо да Винчи оценили бы – оценили его титаническую работу ума, пытающегося познать глубины Вселенной, подчинить силы стихии человеку, оценили бы его картины, где красота изображённых на них людей, природы приближается к абсолютным понятиям красоты…
Видимо, во Вселенной, там, где есть доброта, чуткость, нежность, – там присутствует обязательно красота. И так ли уж она будет отличаться от земной? По своему внутреннему содержанию, которое способна понять наша душа, – нет.
Вот, наверное, почему во сне моя душа без особого сожаления покидала Землю – ибо она знала, что встретит ТАМ красоту, любовь, которые будут понятны ей и где будет понята сама она.
…За окном шёл редкий снег. Снежинки можно было посчитать: одна, две, три… Голубое небо в дымке обещало солнечный день. Взглянул на рабочий стол, заваленный бумагами. Мой взгляд перебегал с одного документа на другой (чем заняться в первую очередь?), пока, наконец, не остановился на календаре, стоявшем у стены. Красная пластиковая отметка на нём показывала дату: 19 января. Сегодня – крещение Господне. Глубоко вздохнув, сказал сам себе:
«Вот и все объяснения нашим видениям – во сне и наяву. И не нужно искать причины в индуизме. Господь помогает ищущим Истину и направляет таких, как Роман Полозов».
ПРИМЕЧАНИЯ
Желающих подробнее ознакомиться с действительными произведениями искусства Греко-Бактрии отсылаю к книге Г.А. Пугаченковой «Искусство Бактрии эпохи кушан». М.1979.
Менандр (умер около 150 года до н.э.) – один из наиболее известных правителей соседнего с Бактрией Греко-Индийского царства.
Пали – один из широко известных в то время в Индии пракритских языков.
Рисунок Н.В. Ронжиной.