Она ещё не поняла, что детство её уже закончилось
Валентинка проснулась от прикосновения к её щеке холодных материнских губ. Не открывая глаз, она обняла свою маму за шею и прижалась к её груди.
— Ма-ма— улыбаясь, прошептала девочка.
— Вставай, я привезла целый чемодан яблок. Пошли на кухню.
Сон, "как рукой сняло". Сдёрнув со спинки кровати платье, и быстро накинув на себя, Валентинка в одно мгновение оказалась на кухне.
— Ой сколько много. А, как вкусно пахнут! Какие красивые! Настоящие! Можно я возьму?
— Бери, бери и даже можешь их не мыть, я их с дерева сразу в чемодан складывала— рассмеявшись, ответила Мария.
— Где это ты их с дерева –то набрала?—усмехнувшись, спросила Пелагея.
— У Люси, в Алмате.
— Как ты туда попала? — удивилась она
— Сели с Михаилом в поезд и, до Казахстана!—засмеялась Мария.
— А Михаил-то где?—поинтересовалась Пелагея.
— Да подрались мы с ним. Прямо там в городе, на базаре и передрались.
— Что это вас мир не взял, чё не поделили?—спросила Пелагея.
— Да приехали туда, а как с цепи сорвался, ни с кем не поговори, ни с кем не остановись, не улыбнись. Всё дёргается, да психует.
Купила яблоки, а он дёрнул за ручку, она и оторвалась, чемодан вылетел из рук, раскрылся, и все яблоки по базарной площади и рассыпались. Ну, я ему и показала, где раки зимуют. А меня все поддержали. Продавец к себе в сад пригласил, мы с его женой прямо с дерева набрали. Он даже денег с меня не взял.
— Ну, так поди ж не каждый день таки представления видит. И кто кому насшивал?— опять усмехнулась мать.
— Не родился ещё тот. Как хватила за ключицы, да коленом под брюхо, так и скорчился. За чуб оттаскала и наказала, чтобы на глаза больше не попадался. Ну, там и мужики за меня горой встали. Кричат, :" Так его, так! Чтоб не повадно было!"Рубаха его в ленточки, нос расквасила, он рукой махнул и ушёл. Думала, что вечером к Люсе явится, нет, не приходил. Уехал наверно вперёд меня.
А у меня столько кавалеров нашлось, что глаза разбежались — звонка и жизнерадостно рассмеялась Мария.
— Ох, Манька, Манька, оторвут тебе когда-нибудь голову — со вздохом произнесла мать.
— Один раз живём, мам. Если судьба у меня такая, что век одной вековать, так и стелиться ни перед кем не буду. Мужиков-то ведь за бабой ухаживать только на два месяца хватает. А там он уже вроде, как и хозяин её. Он два месяца поублажал и хватит, теперь всю жизнь ты его ублажать должна. Не будет Манька никого ублажать. Вот и меняю их через каждые два месяца.
Для себя живу. Мне один очень интеллигентный мужчина, офицер высокого чина, сказал, что я для любви рождена, а не для семьи. По всему видать, что прав он. Детей больше не будет, зачем мне семья?
Валентинка, чуть не подавилась яблоком, как заторопилась сообщить матери
— Мама, мама будет у тебя семья, будет. Дети тоже будут. Вот увидишь!
— Ох, да ты мне уже это говорила. Только не будет так никогда.
Ну, расскажите, сено-то поставили?
— Поставили и привезли уж — ответил молчавший до этого момента Николай. — Ты вот скажи, как там Люся устроились? Всё ладно у них?—спросил он.
— А чё не ладно-то. Сашка на работу пошёл, у неё сад-огород, да дети. Обживутся и всем на зависть жить станут. Тепло, хорошо, лето длинное и всё растёт и яблоки и груши и абрикосы. Живи, да радуйся. Рай на земле.
— Ты на сколь явилась?—поинтересовался отец.
— Через два дня на работу. Валентинке портфель в школу новый взяла, карандаши, краски, пластилин, цветную бумагу, да бельишко кое-какое, ленточки. Да вот это— она достала обувную коробку и позвала дочь.
— Валентинка, иди-ка сюда, примерь— открыв коробку, она достала тёмно бордовые туфельки с ремешком. Туфельки блестели и пахли кожей.
Валентинка надела на ноги туфли, но они были очень большими.
— А ты не переживай, сейчас мы сделаем, что тебе туфельки в самый раз будут, сейчас— она достала из сумки рулончик ваты, оторвала два клочка и вставили их в туфли в носовую часть.
— Во-от. Теперь чулки одень да носочек беленький и обувайся.
Когда Валентинка надела чулки и носки, Мария помогла ей обуться в туфельки.
— Ну вот, я же говорила, что в самый раз будит! Сходить-то один раз, на линейку и всё. Потом то в сапогах, то в валенках, ходить будешь. Туфли только весной оденешь. Они к весне ещё в пору будут, а то и на осень сгодятся.
— Пальто ей надо, из этого выросла — сообщила Пелагея.
— С отпуска-то, какие деньги? Теперь уж когда заработаю, так пришлю.
— Надо о ребёнке думать, а она о мужиках, да отпусках— возмутилась Пелагея.
— Я о дочери всегда думаю. Она только растёт и учится. Вся жизнь у неё впереди, а у меня лет пять ещё и всё. Как тридцать пять стукнет, кому нужна буду? Вдовцу? А в сорок совсем старая буду. В сорок и бабкой могу стать, это всё от дочери зависит. Вот и вся моя жизнь— она немного помолчала, потом спросила—.А вы в Осинники ездили, у Полинки были? Как она?
— Были. Хорошо она. Мы там недолго были, зашли, посидели, чай попили, да ушли. В гости её звала к нам. говорила ей, что тебя и в селе нашем нет, но она головой мотнула, что не приедет— горестно поджав губы, рассказала Пелагея.
— Уж и Гришки нет, а она всё серчает. Бать, а Феликс Петрович заезжает к тебе?
— Заезжат, а тебе он нашто?
— Да попросить его надо, чтобы Ваньку нашего в Москве нашёл.
— Это ты ладно сказала. Это я его попрошу— обрадовался Николай.
— Москва, то большая, где он его искать будет. Надо Анисьи написать, пусть хоть старый адрес пришлёт. Может в том адресе знают куда он отбыл.—предложила Пелагея.
— Мама, сейчас такие службы есть, которые специально людей ищут. А в Москве их там много, обращайся, только точные данные предъяви и хоть кого отыщут.
— Мам, а мне папа Лёша фотокарточку прислал — вмешалась в разговор Валентинка.
— Да? Он, что, так и пишет тебе?—удивилась Мария.
— Пишет. Сказал, что в августе в отпуск пойдёт и к нам приедет.
— Да уж скоро август кончится. Или раздумал или не отпустили — заметила Пелагея.
— Ты пиши ему дочка, пиши. Алексей хороший человек. Судьба у меня другая, не быть нам вместе. А ты пиши. Ему радостней жить в своих снегах будет.
В это время под окном послышался какой-то шум. Пелагея выглянула в окна
— Там к тебе, твои заявились — сообщила она, взглянув на внучку.
— Кто там? — спросила Мария и тоже подошла к окну. На горбыле стояли соседские мальчишки.
— Девчонок себе не нашла, а вот завела друзей, одни пацаны— упрекнула Пелагея.
— Ну и правильно. Мальчишки всегда выручат. А девчонки дружить не умеют, то женихов отбивают, то завидуют, да сплетни распускают. Это ты правильно делаешь — одобрила дочь Мария.
Валентинка накинула на себя тёплую кофту, и обернувшись к Марии , спросила
— А можно я их яблоками угощу?
— Яблоки твои, делай, что хочешь— улыбнулась ей мать.
Набрав в подол яблок, она выбежала за калитку.
— Вот. Угощайтесь, мама привезла от тёти Люси— раскрыв подол, предложила Валентинка.
— Ух ты. А пахнут лучше, чем магазинные и сочные, и сладкие — восхитился Вовка, первым попробовав яблоко. Мальчишки в один миг разобрали яблоки и Юрка спросил
— Мы, это, на подвесной пошли, ты с нами?
— С вами. Я там ни разу не была!
Они перешли через железную дорогу и отправились к реке. Первым на мост забежал Вовка и, хватаясь за канаты, качаясь из стороны в сторону, быстрым шагом пошёл по мосту на другой его конец. Юрка встал в начале моста и выкрикивая имена друзей, предлагал им идти по мосту к Вовке.
— Мишка, иди
Мишка посмотрел на Юрку, и пройдя мимо него вышел на мост, как только мальчик стал приближаться к середине моста, Юрка с Вовкой стали раскачивать мост. Мишка, шёл вперёд, время от времени останавливаясь, пережидая сильные колебания.
После того, как Мишка прошёл середину моста, Юрка выкрикнул имя другого мальчика.
— Женька, иди ты
Женька обернулся к младшему брату и попросил
— Вовка, жди меня здесь, я за тобой вернусь. Понял?
— Понял— ответил оживившийся младший брат.
Женька достойно выдержал сильные колебания моста, настала Валентинкина очередь.
— Идёшь, или сдрейфила? — спросил Юрка
— Иду.
— Ну, давай.
Мост ещё продолжал покачиваться. Девочка была вынуждена ухватится за один канат обеими ручками, потому что второй рукой дотянуться до второго каната, она не смогла.
Идти, держась за один канат, было невозможно. Канат отбрасывал её то внутрь моста, то в сторону реки. Устойчивости не было, ножки не могли удержаться на одном месте. Всё же Валентинка дошла до середины моста! Юрка с Вовка стали раскачивать мост. Удержаться было очень сложно, и когда канат качнулся в сторону реки, ножка девочки соскользнула с доски в пустоту над рекой.
Валентинка повисла на канате, изо всех сил пытаясь удержаться, чтобы вторая нога не сорвалась с моста. Она выждала время и, когда канат качнулся в другую сторону, поторопилась задёрнуть ножку на мост.
Но краем доски, сорвала с ноги туфель и он упал в воду. В отчаянии, она отпустила канат и плюхнулась на мост. Ухватившись за доски обеими руками, она вся сжалась, не представляя, что делать и что теперь говорить маме про туфель.
Её охватило негодование на мост и она решительно вскочила на ноги, не глядя на воду, и на то, что мост качался из стороны в сторону, кинулась назад. Её кидало, то в одну сторону, то в другую, она останавливалась, чтобы установить равновесие и снова бросалась вперёд. Валентинка и сама не поняла, как это у неё получилось, что она благополучно вернулась назад.
Сбежав с моста, она села на берег и расплакалась. Мальчишки, что уже перешли мост, вернулись назад и, обступив её, сочувственно молчали. Они прекрасно понимали, что она переживает за туфель и за то,что от взрослых ей за него влетит. Первый опомнился Юрка.
— Давайте в другой раз перейдём через этот мост, а вернёмся по большому, деревянному.
Все промолчали.
—Сильно влетит?—сочувственно спросил Вовка
— Не знаю— всхлипывая ответила Валентинка— теперь в чём я в школу пойду на линейку?
— А ты никому не говори, что утопила, скажи, пёс утащил куда-то и тебе новые туфли купят— предложил кто-то.
— Да куда он утащит? Он на цепи сидит.
— А ты признайся только бате, он хороший, он купит другие и никому не скажет. Он про меня родителям тоже ничего не сказал — поделился своим сокровенным Вовка- сосед
.
— Что не сказал?
— Да про хлеб. Я на пекарне купил свежего, две булки, и на дороге раскружился, сетка с хлебом из рук вырвалась и в лужу. Я из лужи достал и сам весь в грязи, и хлеб исть нельзя, мокрый и грязный.
— А батя?
—А батя твой дал мне две булки. Он хлеб вёз за линию и всё видел. Теперь я ему за хлеб должен. Как накоплю, отдам.
— Про меня тоже никому не сказал — признался Юрка
— Про что?—спросила Валентинка.
— Курил я за углом магазина, а на урок не пошёл. Он и увидел. Тоже хлеб в магазин привёз и увидел. Подошёл и сказал, что если ещё раз увидит, так этой папиросой язык прижгёт и вожжами отходит.
— А меня он на телеге в школу подвёз, когда дождь был— сообщил младший Вовка.
— Хорошо, я только бате скажу.
— Ты снимай второй, да пойдём— предложил Юрка. Валентинка только сейчас увидела, что новые чулки тоже порвала. Пришлось всё снять и бежать домой босяком.
Оставив друзей далеко позади, она прибежала во двор, заскочила в баню. Там всегда была тёплая вода, вымала грязные ноги и пошла в дом..
Весь день Валентинка ждала подходящего момента, чтобы обо всём рассказать дедушке, но он так и не появился.
Ночью, когда уехала мама, Валентинка уже спала.
А утром дверь открылась и, в дом вошёл Алексей Протопопов.
— Здравствуйте мои дорогие, мои родные — Алексей, поставив на пол чемодан, кинулся к Пелагеи, обнял её. Николай встал из-за стола, и подошёл к Алексею, тот обхватил его за плечи.
— Батя, как я рад! Как я рад родные мои.
Валентинка узнала его по голосу и, откинув одеяло, спрыгнула с постели и бросилась на кухню.
— Папа Алёша приехал, папа Алёша — она кинулась в его раскрытые, как два крыла, объятия и подхватив радостную девочку, прижал к себе
— Здравствуй дочка, здравствуй. Вот мы и встретились !
— Алёша, ты проходи, у меня вот яишница поспела, пироги вчерашни разогрела, проходи, будем завтрикать.
— Спасибо, счас руки ополосну.
— А ты беги, оденься, да тоже глаза-то промой— обратилась к Валентинке Пелагея.
Валентинке не хотелось уходить от папы Лёши, но бабушку нужно слушать. Она быстро накинула платьице и вновь выбежала на кухню.
Валентинка была счастлива. Папа Лёша пообещал приехать и приехал, приехал к ней, к Валентинке!
После завтрака, Алексей открыл чемодан и раздал подарки. Бабушке с дедушкой меховые безрукавки, а Валентинке меховые сапожки, только мех не внутри, а снаружи. Сапожки были велики, но это не омрачало её радости!.
Днём они с папой Лёшей ходили по Балык-се. Валентинка никогда не была в посёлке, с папой Лёшей она впервые шла вдоль Центральной улицы. Они побывали на новостройках, посетили новый магазин и купили шоколадных конфет.
Потом перешли железнодорожную линию и побывали в промтоварном магазине. Валентинка показала папе Лёше куклу, которая стоила двадцать пять рублей и конечно её никогда никто ей не купит. Но папа Лёша купил эту, очень дорогую и красивую куклу.
И тут Валентинка решила рассказать ему про утопленную туфельку и порванные чулочки.
— Я всё куплю, только ты пообещай мне, что на подвесной мост без взрослых никогда не пойдёшь! Договорились?
— Договорились— с радостью ответила девочка.
— А второй туфель где?
— Я его у моста оставила— призналась она.
— Пошли, он мне нужен. Я по нему куплю тебе в городе туфли.
Валентинка побежала к мосту и быстро нашла туфель.
Алексей, бросил взгляд на мост.
— Тут и взрослым опасно ходить. Это просто чудо, что ты не соскользнула под канат вместе с туфлёй!
— Мне хотелось на воду сверху посмотреть, я и пошла.
— Тогда пойдём на деревянный мост, там посмотришь на реку сверху. Пошли?
— Пошли— обрадовалась Валентинка.
Он положил туфельку в сумку-ридикюль, взял Валентинку за ручку и они отправились на деревянный мост через Томь.
Мост каждый год сносило весенними водами и поэтому каждый раз его отстраивали заново, и он всегда был свежим и новым.
— Мы с моим напарником здесь в Томи рыбачили. Хариуса ловили. Самая вкусная речная рыба.
— Удочкой?
— Конечно удочкой.
— А мы вон под тем мостом рыбачили и, я домой полный бидончик рыбы принесла.
— Хариуса?
— Не знаю.
— Хариус вкусный. Но вот ловится он плохо. В карчажки не лезет, на червя и то не на всякого клюёт. А вот на хайрюзовку бы взял.Красиво здесь — окидывая взглядом горы, сказал Алексей.
.
С реки дул осенний ветер. По берегам берёзы уже роняют свой золотистый наряд. На горах, среди густого пихтача, словно малиновое пламя, стоят черёмуха и осины. Вода в реке потемнела, увеличилась. Приглушённо, но грозно, бурлит на перекатах. Небо стало низким, с серыми тучами, которые словно зацепившись за макушки гор, повисли без движения.Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь тучи. В воздухе пахло свежестью.
Валентинка смотрела на воду и, ей совсем не было страшно. Наоборот, стало совсем спокойно. Вода плещется, ударяясь об опоры моста, шлёпает его волной, как мокрой ладошкой. На камнях перекатывается, грохочет, но тихо, беззлобно. И всё в каком-то одном ритме, который убаюкивает и смиряет..
—Ну что, насмотрелась на реку? Может домой?
— Насмотрелась.
— Туфелька твоя у меня есть, я пожалуй завтра и съезжу в город. Что тебе там ещё купить?
— Не знаю. Чулочки ещё и всё.
Алексей привёз с города не только туфли, но и детский плащ со шляпкой. Плащ был бардового цвета с маленькими цветочками. Шляпку она носить стеснялась, а вот плащ носила с удовольствием. Бабушка сделала на плечах две глубокие выточки, и плечи сразу стали ей в пору, рукав встал на место и по длине он стал почти в самый раз. Поясок делал плащ и короче, и к телу плотней. С тёплой кофтой было в нем тепло и комфортно.А ещё, красиво!
Проводив Валентинку первого сентября во второй класс, Алексей уехал.
— Валентинка, папа Лёша про мать-то спрашивал, нет?—спросила Пелагея после отъёзда Алёши.
— Нет.
— Совсем ничего?— удивилась она.
— Совсем ничего.
— Да и так всё узнал, друзей-то у него тут много, теперь писать тебе не будет. Нашто ему писать чужим-то?
Но как только Алексей вернулся на север, он сразу написал Валентинке письмо.
Отвечал папа Лёша всегда регулярно и всегда находил что-то интересное, о чём можно написать ребёнку.
А Валентинка писала о школе, о том, что всем классом ходили на индийский фильм про девочку-певицу, которую звали Пиари. И о том, что теперь её, Валентинку, в классе стали дразнить этим индийским именем, Пиари.
А ещё она написала ему о своей новой подружке.
Однажды Анна Петровна вошла в класс вместе с незнакомой девочкой.
— Это Люда — услышала Валентинка и, недослушав до конца, соскочила с места, взяла девочку за руку, и повела новенькую девочку к пустой парте. Поставила свой портфель и села за парту рядом с ней.
Анна Петровна не остановила и не одёрнула, она только спросила улыбаясь
— Вы будите сидеть вместе?
— Да — твёрдо ответила Валентинка.
— Ну, хорошо. Сидите— сказала учительница и начала урок.
Так у Валентинки появилась первая и близкая подруга. Они познакомились. Люда жила за речкой, в школу и из школы она должна ходить по деревянному мосту через Томь.
Валентинка провожала подругу до моста, а однажды Люда пригласила её к себе в гости. Семья у Люды была большая, многодетная. Мама Люды, тётя Лена, очень красивая женщина-цыганка, была всегда улыбчивая, добрая и гостеприимная. Родители Люды познакомились на фронте. Они вместе воевали с немцами и поженились, когда победили.
Вскоре выпал снег и ещё осенью началась зима.
Как-то вечером в дом прибежала какая-то женщина и сообщила Николаю о том, что завтра будет ходить комиссия по дворам и переписывать скот. Если обнаружится лишний скот, то он подлежит конфискации, ещё за это будет и наложение штрафа.
— А какой скот лишний?—переспросила Пелагея.
— Дозволено только одну корову, одну свинью или борова и десять кур.
— ответила женщина.
— А у нас и так одна корова. Свинья тоже одна.
— Смотрите сами, если есть поросята или телята, прячьте, лишних кур тоже, а я побегу. Надо успеть, всех знакомых предупредить. Я по вашей улице только вам сказала.
Женщина ушла, а Пелагея с Николаем стали решать, кто из них в какую сторону побежит сообщать о комиссии.
Комиссия пришла на следующий день, после обеда. В дом они не заходили, прошли сразу в сараи. Там стояла одна корова. Свинью с поросятами и тёлочку Николай с Пелагеей загнали в подпол, в дверь, что с огорода. В сарай их вернули только поздно ночью, чтобы если захотят перепроверить, то не обнаружили бы лишний скот.
— Миколай, эт чё получатся, опять кулачить будут? Эт почему человеку жить не дают?—возмущалась Пелагея.
— Мать, трудно угадать политику нашего правительства, но предположить можно. Вот я в газете прочитал, что это якобы, забота о трудящихся. В газете вообще сказано, что по городам и рабочим посёлкам люди должны после работы отдыхать. А мясной и молочной продукции долно быть столько, чтобы удовлетворить спрос населения и должны это делать колхозы.
— А про пенсионеров чё сказано? Зубы на полку? Или сразу идти на кладбище? Они что, думают, что на двадцать рублей пенсионер месяц прожить сможет?
— Про нас там ничего не написано, выходит, что нам держать можно. Но только ограничено. Одна корова и всё.
— А если народится телок, его куда? Выбросить, чтобы штраф не дали? А свинья опоросится, да как у нас четырнадцать принесла, их куда? Хорошо у нас есть, где их укрыть, а если нет, так всех и забрали бы? А без поросёнка нет ни свиньи, ни кабана. Что это за политика такая, чтобы от голода в ниточку вытянуться?
— Приказ-то ещё летом вышел. Так с Расеи приехали семьи, рассказывают, что в Сибирь поехали, чтобы выжить. Здесь, мол и зарплату больше платят и тайга кормит. А в Расеи и одну корову не разрешают, всех свели на бойню, правда ли нет, не знаю. Но коли так дело пойдёт, задаст народ Никитке, так задаст, что сбросят,к чёртовой матери, если не отменит свой приказ.
— А чё теперь-то толку, если уже скот прирезали?
— Мы не прирезали, у других в селе обошлось. Всё заново разведут. У нас такой народ, против него не попрёшь. Вот увидишь, поставят Никиту на "место".
Летом землю мерить придут. Счас снег выпал, кто будет лазить по нему, а как сойдёт, так и придут.
— О. Господи, это ещё зачем? А затем, шесть соток намерят вот и всё тут, и живи.
— Ну, хорошо, тушёнку да сгущёнку в магазине можно купить, а картошку, а капусту, где взять? В город за ней ездить? Так тогда городским не хватит, если с сёл за овощами народ ездить будет. Вот дураки советские, безмозглые совсем. Прости меня Господи. А я ещё телушку оставить хотела. С одной коровы масла-то не наготовишь.
— Ну и оставляй. Придумаем что-нибудь. Вон у Тамары Константиновны родители от нас через дом поселились. Хозяйство заводить пока не собираются. Вот мы им в случай чего и поставим тёлку. А летом никто не проверят, проверять будут по первому снегу. Когда скот на зиму поставят. Не горюй, не в первой нам — успокаивал Николай жену.
Когда распродали месячных поросят, дедушка купил в городе Валентинке зимнее пальто. Оно было тёмно синего цвета с серым каракулевым воротником. Пальто было длинное, до пят. Но бабушка его подшила, подвернула рукава, пришила у ворота пуговицу, чтобы горлышко закрывалось и всё, пальто стало в самый раз!
.
Николай продолжал дежурить по ночам на вокзале, топить печь и охранять здание. По-прежнему приводил с вокзала в дом переселенцев. Принимал участие в устройстве их на новом месте. Помогал, чем мог, кому советом, кому молоком, кому картошкой. Если были маленькие дети, то мог налить банку мёда или дать кусок солёного сала.
Составы с Черногорским углем обычно в Балыксе простаивали часами, особенно ночью.Как-то в субботний день, поздно вечером, Пелагея сказала Валентинке
— Оденься в старо пальтишко и валенки надёрни стары, подшиты которы, да штаны на выпуск. Потемну пойдём с вагона уголь скидывать, да на санках домой возить. Дровами в морозы не натопишься. А мы уголь припасём и морозы нам нипочём. Поняла?
—Поняла — ответила внучка и стала быстро собираться.
— Варежки тёплы взяла?
— Да, которые мама сшила, там ещё мех внутри.
— Вот и ладно. Пошли. Я на вагон полезу и скидывать буду, потом уложим в санки и повезём домой. Я буду за верёвку тянуть, а ты сзади толкать.
Вагоны с углем стояли на первом пути, сразу у перрона. Пелагея по лестнице, на краю вагона, забралась наверх и, выбирая большие камни угля, сталкивала их на снег. Накидав горку, она слезла и, принялась укладывать уголь на сани. Камни были тяжёлые, и железные полозья саней врезались в снег. Тянуть такой груз было очень тяжело.
— Подсоби, подсоби, ага, вот так. Ну, следущи санки мы поме нагрузим.
Но далеко утянуть, утопающие в снегу сани, они не смогли.
— Погоди, детка. Самый большой сбросить надо. А то с первым надсадимся, не под силу одолеть будет остальные — она столкнула с саней камень и тогда сани пошли легче.
Когда закончили перевозить уголь, было уже заполночь. Но в следующую субботу бабушка с внучкой вновь пошли " уголь добывать"
До сильных морозов Пелагея с Валентинкой сходили за углём несколько раз.
— Баб, а нас не арестуют?
— А кому нас арестовывать? Андрею Ивановичу? Он спит без задних ног. Здесь батя ночью хозяин.
— Ну, это же не батино, это же государственное!
— Мать твоя здоровье своё на этом государственным угле угробила. Теперь ей нельзя работать, где тяжёлый труд. И пенсию не дают, как хочешь, так и живи.
А тебя содержать в тепле надо. Ты ребёнок. Это мы можем весь день на улице проковыряться, дома только поесть, да выспаться.
А ты со школы придёшь, тебе тепло нужно. Не переживай. Греха никакого ты не делашь. Уж если кого и арестуют, так это меня. А кто меня за эти камни посадит? Да никто. По ночам на вагонах вся железнодорожная улица пасётся. Не веришь, сходи попозже, да проверь.
Валентинка успокоилась.
— Если вся улица возит домой уголь, то всю улицу не арестуют — сделала она вывод.
В сильные морозы в школу не ходили. Новогодние каникулы, как и в прошлом году, были продлены карантином. В четвёртой четверти вместо Анны Петровны пришла другая учительница, мама одноклассника, Сережки Надымова. Тамара Дмитриевна.
Женщина невысокого ростика, щупленькая и, очень скромная. Говорила она очень тихо, ни на кого не повышая своего голоса. Класс и без того приучен к самостоятельности и дисциплине, при ней сидел так тихо, что пролети муха и все услышат шелест её крыльев. После уроков она не оставалась, а уходила домой вместе со своими сыновьями. Ходила она всегда в сером костюме и шёлковой сиреневой кофточке.
Валентинку мучил вопрос, что такое опять случилось с её любимой учительницей, что она опять не стала их учить?
Однажды, получив от дедушки десять копеек, она побежала в магазин за ирисками " Золотой ключик"и в дверях столкнулась с Анной Петровной. У учительницы были заняты руки сумками с продуктами. Валентинка кинулась к ней, и громко воскликнув "Анна Петровна!" и ткнулась ей в грудь.
— Ты со школы? Как дела?—спросила учительница.
— Хорошо. А вы совсем ушли от нас?—чуть не плача спросила девочка.
— Я приду, приду. Ты что-то купить пришла?
— Да, ириски.
— Ириски любишь? А у меня вот подушечки есть, давай я тебя угощу— она достала кулёк с конфетами и немного отсыпала ей в ручки.
— Спасибо.
— Наздоровье, кушай.
Когда Валентинка прошла в магазин, то узнала, почему Анна Петровна не ходит в школу. Женщины сочувственно рассказывали о беде, в семье учительницы.
— Вот бедная, досталось же ей. Он так-то не особенно помогал в хозяйстве, а теперь и вовсе на её руках. Да ещё девочка , последняя больная, эпилепсия у неё.
— А как Генка без ног остался?
— Да пьяный, под вагоном перелазил и поезд пошёл, а он ноги не успел выдернуть их и обрезало.
— Страшно- то как. Вот ведь горе-то
— А где он работал?
— Генка-то, да сторожем в магазине на берегу.
— И выпивал ещё— осудительно произнесла женщина.
— Сильная женщина. Хозяйство держит, троих детей растит. Девочку по больницам возит, хочет вылечить ребёнка.
А он вот и выпивал и инвалидом стал.Теперь и его на себе тянет— с сожалением произнесла другая женщина.
Валентинка забыла про ириски. Ей так было жаль свою любимую учительницу, что сладкого совсем расхотелось. Она шла домой, неся в пригоршнях карамельки-подушечки, а грудь давил ком сочувствия.
Весной, когда на реке пошёл лёд, весь класс с Тамарой Дмитриевной должен был смотреть ледоход. Но вместо Тамары Дмитриевны, к реке детей повела старшая пионервожатая, Людмила Павловна.
Когда перешли железнодорожные пути, услышали шум и грохот ломающегося льда.
Увлекаемые любопытством, дети побежали на берег реки. Валентинка тоже побежала вместе со всеми.
На берегу реки стояли люди и наблюдали, как бушевала река, как ухали льдины, налетая друг на друга. Река шумела, бурлила, льдины вздыбившись, с грохотом падали в воду, вызывая огромные волны. Накатываясь на берег, они, как языком слизывали с него прибрежные кусты и оголяли корни деревьев. Подмытые кони уже не способны были удерживать дерево, и оно с размаху своей величины падало в реку. Лёд крошил его сучья, ломал ствол, река несла уже не дерево, а сучья и коряги.
Страшно было смотреть, как река расправляется с деревьями, словно со спичками. Коряги, кусты, переломанные стволы деревьев, уносит вместе со льдами и приносит новые.
Подбегая к реке, Валентинка остановилась над с широким кустом. Вода большими волнами накатывала на куст, увлекая его за собой в реку, но он всякий раз выныривал из бурного потока и вновь возвышался над водой. На одной из веточек, Валентинка увидела крохотный комочек, который примотался к ветке старой травой и крутился на лапке, вращаемый потоком воды.
Она поняла, что он ещё жив и нуждается в спасении. Ни о чём другом не думая, Валентинка прыгнула в воду и провалилась в выбитую водой яму.Она ухватилась за ветку, чтобы её не унесло сильным потом воды, По спине больно били проплывающие мимо льдины.
Держась одной рукой за толстую ветку, другой она попыталась взять маленькое существо. Но трава, закрученная на его лапке, была очень жёсткой и крепкой, и тогда сломав всю ветку, Валентинка поспешила на бере, крепко прижимая к своей груди маленький жёлтый комочек.
Держась за ветку и упираясь о камни, она поднялась на берег и побежала домой. Вода ручьями стекала с её одежды, хлюпала в сапогах, и застилала глаза, но она торопилась согреть этот маленький комочек.
Когда Валентинка подбегала к мостику, у неё так дрожали зубы, что их нельзя было сомкнуть. Всё тело сковало от холода. Забежав в ограду, она скинула на крыльце верхнюю мокрую одежду.
Дома было тепло, с платья и мокрых ног вода бежала на половики. Её трясло от холода, но она первым делом растёрла полотенцем маленький комочек и замотав его в полотенце, положила на тёплые кирпичи протопленной печки. Только потом она сняла мокрую одежду и развешала на верёвку. Переодевшись, налила себе горячий чай с молоком, чтобы согреться.
В печи она нашла суп, топлёное молоко и тыквенные шаньги. Хорошо покушав, она проверила щенка. Он был жив. Тогда она попыталась накормить его тёплым молоком, сливая молоко с маленькой ложечки в крошечную пасть щенка.
Ночью у девочки поднялся жар, и она стала бредить. Очнулась Валентинка в больнице.
Первое, что она вспомнила, это то, что сыт ли щенок и вообще жив ли он?.
Вечером пришла бабушка.
— Баб, щенок жив?—спросила девочка.
— Жив, жив. Батя его в коробку определил. Кормим его с ложечки. Мамка твоя приехала, у тебя днём была, ты спала, будить не стали. Она щенка с ладошки покормила. Девочка это. Как назовёшь собаку-то?
— Дамкой.
— Почему эдак?
Валентинка и сама не знала, почему. Где-то услышала и ей понравилась эта кличка
— Не знаю. Пусть будет Дамка.
— Ну, пусть будет. Живучая она какая. Ест хорошо, теперь выживет, не переживай. Матери-то чё сказать? Прислать? А то ей завтра на работу, утром укатит.
—Пришли. Я не буду спать, ждать буду.
— Ну ладно тогда. Пойду пожалуй, передам матери-то, жди.Тебе чё с ней прислать? Молочка прислать? Пироги есть ягодны.
— Ну, пришли.
— Молочка и пирожков. Ну, хорошо, пришлю — Пелагея ушла. А Валентинка стала ждать свою маму.
В палате, кроме неё было ещё три женщины. Одна из них беременная на последнем сроке.
После того, как бабушка ушла, Валентинка попробовала встать, но поднявшись, она упала возле кровати.
К ней подскочили женщины, помогли вернуться на место.
— Деточка, ты лежи, лежи. Если по нужде нужно, так" утка" у тебя под кроватью стоит. Ты скажи и тебе её на постель подставят. А одна не вставай. Разбиться можешь — говорили они наперебой.
.
Валентинка заметила, что ноги её согнуты в коленях и не разгибаются.
Она попыталась силой их разогнуть, но ничего не получалось. Когда мама лежала в больнице, Валентинка ходила с ней в конец коридора, где была кабинка, в которой стояли и ведёрки и чистые "утки" для больных.
Дождавшись ночи, она спустилась на пол на колени и, опираясь руками о стену, вышла на коленях в коридор.
Так же по стеночке, она дошла до кабинки и там воспользовалась "уткой".
Доски пола были для её колен очень жёсткими и после каждого похода в кабинку по нужде, она натирала их ладошками и, казалось, что они успокаивались и почти не болели.
Днями она лежала на кровати и смотрела в окно на реку Томь. На людей, что переходили по подвесному мосту, на горы, где серые цветом ветки берёз, стали нежно зеленеть. Ночью лил сильный дождь, вода в реке прибыла и волны доставали до досок подвесного моста. Муж беременной женщины каждое утро проходил по этому мосту, и забегал в больницу, узнать, родила или нет его жена, и шёл на работу. После работы прежде забегал к жене в больницу, а потом шёл на мост. Семья жила на другом берегу.
Дождь беспрерывно лил несколько дней подряд, вода в реке прибыла на столько, что залила доски моста. Утром все увидели, что досок на мосту нет.
— Большой мост ночью снесло— сообщила санитарка.
Люди, живущие за рекой, остались оторваны от посёлка.
Ночью Нина родила сына.
Муж Нины приходил на берег и что-то кричал, махал руками, но рёв реки заглушал его крик. Женщины догадались, что он хочет узнать, родила его жена или нет, а если родила, то кого?
Посовещавшись, одна из женщин убежала из палаты и вернулась с красным первомайским транспарантом и ведром, на дне котого была известь и побелочная щётка.
— Девчонки, чё напишем? Поздравляем с сыном? Или как?
— Девчата, напишите просто "сын" и всё — предложила молодая мама.
Расстелив кумач обратной стороной на полу, женщины написали известью одно слово " СЫН"
Мужчины вынесли транспарант на улицу и поставили его рядом с окном женской палаты.
Муж Нины прочитал адресованное ему сообщение и от волнения и счастья , , бегал по берегу то в одну, то в другую сторону, что-то кричал, посылая обеими руками воздушные поцелуи, кружился от счастья, в одиночном танце, подпрыгивал на месте, а потом снял пиджак и стал размахивать им над головой, как флагом.
Вся больница наблюдала за молодым отцом и радовалась вместе с ним.
— Ну что, малыш, видишь как ты обрадовал папку своего, от радости незнает что и делать— смеясь говорила соседка роженицы, глядя на спящего новорождённого.
— Ой, Нин, смотри, как Санька твой побежал, видать сына обмывать пустился — радовались за молодого папашу женщины. А через какое-то время одна из них вскрикнула
— Ой, Боже мой, что же он делает?
Все кинулись к окну.
Отец новорождённого, взявшись за верхний канат руками, опираясь на нижний канат, что утопал в воде, пробирался с того берега на этот.
Волны хлестали его по ногам, он срывался и, повиснув на верхнем канате, старался, как можно скорее, нащупать ногой нижний канат. Его трепало из сторону в сторону, ноги не сразу находили опору, в это время замирала вся больница, столпившись у окон.
Вода несла деревья, кусты и коряги, они цеплялись за нижний канат и, мужчине приходилось преодолевать эти препятствия.
Канат качал его, а волны окатывали с головы до ног, но с передышками, он всё-же пробирался вперёд. Всем казалось, что время остановилось и невозможно дождаться, когда этот смелый мужчина наконец-то перейдёт реку по канатам. Но он шёл, он пробирался сквозь сучьи и коряги, сопротивляясь силе реки.
Приближаясь к берегу, канатоходцу вообще пришлось пробираться сквозь затор всякого мусора, который нанесла река.
Когда он ступил на берег, все облегчённо вздохнули. А жена расплакалась.
Валентинке жалко было женщину, и она совсем не понимала, почему она плачет, всё же хорошо, и сынок народился, и муж благополучно перешёл с одного берега на другой, и надо радоваться, но она почему-то плачет.
Валентинка была уверена, что лечение поможет и, ноги выпрямятся. Но больных выписывали, на их место приходили другие, а она всё лежала со скрюченными ногами. Она пролежала три недели, но ничего не изменилось.
Страх, что такой она может остаться навсегда овладел девочкой и в отчаянии, она написала письмо генеральному секретарю ЦК КПСС и председателю Совета Министров СССР Н.С. Хрущёву.
— Баб, принеси мне чистый конверт, мне надо письмо отправить, я вот написала.
— Папе Лёше?
— Нет. В Москву. Хрущёву Никите Сергеевичу.
— Ты чего это, дочка. Ты гляди, а то упечёшь нас всех за решётку. Чё написала-то?
.
— Я написала, что здесь меня не вылечат, чтобы он меня в Москву забрал, там всех вылечивают.
— Нет, дочка, ты перепиши и напиши помягче. А то из-за нас люди пострадают. Ты вот написала, что тебя здесь не вылечат, их заберут в тюрьму, скажут, что плохо лечат, пусть срок сидят. А ты перепиши. Ты напиши, что так сильно проморозила ноги, что теперь только московские, самые сильные и лучшие врачи нашей страны, смогут вылечить. А я сейчас до почты дойду и принесу тебе конверт.
Когда бабушка принесла чистый конверт, Валентинка положила в него переписанное письмо, заклеила и подписала. "Москва. Кремль. Хрущёву Н.С".
— Баб, только надо чтобы оно быстрее дошло. Надо его не в ящик положить, а отнести к пассажирскому поезду и в почтовый вагон опустить.
— Опущу. Лечись давай, не переживай, отправлю.
В этот же день Пелагея отправила письмо внучки с пассажирским поездом.
Через неделю Валентинку выписали домой. Положение ничем не улучшилось, ноги не выпрямились. А через месяц к ним в дом пришли врачи, которые прибыли из Красноярска.
Валентинку увезли в Абакан, столицу Хакасии. После месячного лечения, ноги выпрямились, но не ходили. На них нельзя было даже стоять.
Мама привезла Валентинку домой, со словами, что врачи сказали.
— Мы сделали всё, что могли!
— Ясно! Сами лечиться будем— сделал вывод дедушка и взяв мешок, пошёл в лес. Он принёс часть муравьиной кучи, запарил её в кадушке и накрыл фуфайкой. Как только раствор немного остыл, он пришёл за внучкой.
— Возьми меня за шею, отнесу тебя в кадку с муравьями.
— А они меня не искусают?
— Нет. Они ошпаренные. Пошли— он поднял Валентинку с постели и понёс в баню. С этого дня процедуры пропаривания стали ежедневными. Они чередовались то пихтовая лапка, то корни живокоста, то муравьиные кучи, то просто сенная труха.
— Эх, жили бы мы на Алтае, я бы тебя на овсе-то быстро бы на ноги поставил. А здесь для Ласточки и то еле овса выпросишь.
Но всё же отваром овса, он промачивал покрывало и усадив Валентинку на полок, укутывал ей ноги этим покрывалом и чтобы раствор хорошо проникал в кости, парил ноги веником через покрывало.
— Вот так, вот так, чтобы глубже в кости пошло. Овёс хорошо хворь из кости выгоняет — приговаривал Николай, пропаривая ноги внучке.
К весне стопы обрели подвижность, но вот встать на них было невозможно. От колен ноги были очень слабыми и не держали тело девочки, они подгибались в коленях и она падала.
После очередной неудачной попытки, она очень расстроилась и, была в полном отчаянии. Она не знала, что делать, как быть. Лежала и тихо плакала, от безысходности, а из глаз на подушку всё катились и катились слёзы.
Вдруг она почувствовала, что кто-то сел к ней на кровать и коснулся ладонью её головы. От руки исходило такое умиротворение и покой, что она сразу перестала плакать.
Развернув лицо, она увидела женщину в тёмно синем платье. Её чёрные волосы были зачёсаны на прямой пробор и собраны сзади в узел. Большие бархатные чёрные глаза смотрели на неё ласково и нежно. Женщина улыбаясь, гладила Валентинку по голове и ничего не говорила. На лбу женщины, над переносицей, была тёмно красная точка.
Валентинка просто смотрела на неё и, ей совсем не хотелось знать, кто эта женщина? Откуда она и почему её утешает? У Валентинки вообще ничего не было в мыслях, она успокоилась и, утопая в нежном обаянии, уснула. Когда проснулась, женщины рядом не было и никто, кроме Валентинки её в доме не видел.
Всё чаще и чаще на ум стали приходить танцующие цыганки, перед глазами девочки мелькали юбки, голые стопы и зажигательные движения. Она лежала на кровати и смотрела на металлическую дугу спинки кровати. В её голове возник план, перекинуть туловище через эту спинку и удерживать себя, постараться опустить стопы на пол.
Встав коленями на перекладинку прикроватной спинки, она развернулась, и осторожно опуская стопы на пол, крепко держалась руками. В памяти зазвучали аккорды цыганской пляски и, не " упуская" этой мелодии, она стала повторять стопам цыганские дроби. Очень медленно, с мягких подушечек стопы, на пятку. Каждый день она делала эти движения, и стопа стала подчиняться. Но силы в ногах так и не было.
В гости к Валентинке приходила Тамара Константиновна. Она в магазине уже не работала, а перешла в школу преподавать математику и геометрию.
— Ну привет, Валентина Петровна. Как наши дела? Когда встанешь? Хватит уже валяться, скоро лето, а ты лежишь. Обещай мне, что встанешь! Обещаешь?
А я не одна пришла, вот познакомься с моим мужем, дядей Васей.
— Василий, ты где там— засмеялась Тамара Константиновна.
Валентинка очень любила смотреть на неё, когда она смеётся.
— Здесь, здесь. Вот с батей разговорился. Какой человек интересный!—говорил он, входя в комнату к девочке
— Здравствуй, соседушка! А меня дядя Вася звать! Вот моя Тамара говорит, что ты красиво поёшь! А я красиво танцую! Поправляйся и мы с тобой петь и танцевать будем! Будем?
— Будем— твёрдо ответила Валентинка и все весело рассмеялись.
.
Приезжал папа Лёша, уговаривал Марию отвезти дочку на Сиваш.
— Там вода в сорок раз соленей Чёрного моря. Там Валентинка поправится и встанет на ноги — убеждал он Марию
— Не встанет. Она же Хрущёву писала. Кто там в Москве читал её письмо не знаю, но с Москвы в Абакан прилетали врачи. С Красноярска тоже прилетали . Смотрели её , анализы брали всякие, рентген делали. Сказали что-то там в сухожилиях что ли, разрушилось и это не восстанавливается. Всё. Это не лечится. Это приговор.
— Давай хотя бы свозим её туда, ей легче станет. Ну не зря же люди туда ездиют оздоравливаться!
— Лёша, мне не под силу с ней возиться. Если и меня парализует, кто за нами ходить будет? Сейчас с ней мои родители, их не станет, я с ней буду. А так, нас дом инвалидов ждёт.
— Ну нельзя мириться с этим приговором! Надо что-то делать, как-то помогать ей — горячился Алексей.
— А никто и не смирился. Я дважды возила её в Абакан. Она там по месяцу лечилась. Ноги были скрючены. Это было очень страшно. После лечения выправились. Батя каждый день баню топит, всякие ванны ей устраивает, припарки, растирки. А я делаю, что могу— оправдывалась Мария.
Папа Лёша уехал на север, а Мария с новым другом уехали отдыхать на Чёрное море.
Валентинку никто никуда не повёз, её продолжал лечить дедушка. Весной он копал корни ветреницы, толок их молотком, отжимал сок, втирал в больные ноги. Жмых сушил. Так же поступал он и с живокостью и другими корнями. Зимой этот жмых пригодится запаривать в бочке вместе с сенной трухой и он будет ставил в горячий раствор внучку.
Зимой навещала свою ученицу и Анна Петровна и знакомила с новыми материалами по всем предметам. Приходили одноклассники, приносили проверенные тетради и забирали с домашним заданием.
Иногда приходили соседские мальчишки. Вовка Ахременко приносил книги. Он сам очень любил читать и делился книгами с Валентинкой.
Мама привезла Валентинке две книги " Тёмная ночь" про то, как немцы истребляли евреев и "Кто тебя предал, Анна". Книга писателя Беляева Владимира Павловича, про монашку, молодую девушку Анну, которая спасала в городе Львове русских раненых солдат. Про то, как её предали и расстреляли у стен монастыря. Книга просто потрясло девочку.
Перед глазами вставала молоденькая девушка, вся в чёрном, хрупкая, маленькая и огромные немцы, в длинных шинелях, в фуражках, заносчиво задранных вверх, с блестящими кокардами и огромными чёрными автоматами. Они поставили девочку- монашку к монастырской серой стене и открыли по этой хрупкой, но отважной девушке, огонь. Строчат автоматы, летят в разные стороны осколки от стены и медленно сползает по этой стене девушка, широко раскрыв свои большие голубые глаза.
Представляя всё это, Валентинка глубоко переживала ей было очень-очень жаль девушку.
— Я вырасту и поеду во Львов, поклонюсь этому монастырю в память о подвиге Анны. Вот только бы ноги заставить ходить! Я заставлю их ходить! Я буду ходить!Я поеду во Львов!
С этого дня она стала всё больше и больше заставлять свои ноги "бить" дроби. А дедушка каждый день топил баню и пропаривал её ноги, втирал в них, то настойку растворённых мухоморов, то чертил сетку уксусом, с растворёнными в нём иглами. Всю зиму ходил на лыжах в лес, срезал ветки разных кустов, и рябины, и смородины, и черёмухи, и боярышника, и калины, рубил их и запаривал, добавляя сенную труху. Весной собирал почки берёзы и почки хвойных деревьев, отварами поил и запаривал для отпаривания ног внучки.
Ещё весной он собирал дождевых червей, растворял их на тёплой печи и заливал спиртом. После пропарок, мазал ноги этими настоями.
Наконец-то она почувствовала, что подушечки стоп твёрдо упираются в пол, а пятка не просто касается пола, а бьёт по нему.
Теперь она обрела полную уверенность, что встанет!
— Бать, ты сделай мне два коротеньких костыля, чтобы на них опираться и, я буду пробовать ходить. Я уже стоять немного могу, вот смотри — она села и опустила с кровати ноги на пол. Держась обеими руками за спинку кровати, встала на ноги — я встала, видишь?
— Вижу. Сделаю— радостно пообещал Николай. Теперь и у него появилась уверенность в то, что внучка встанет на ноги и будет ходить.
Утром Валентинка, проснувшись, увидела у кровати два коротких костыля.
С этого дня Валентинка училась заново ходить!
Пока Валентинка была то в одной, то в другой больнице, дедушка с бабушкой растили её щенка. Это оказалась девочка и назвала её Валентинка Дамкой. Почему так назвала и сама не знает, где-то слышала такую кличку.
Дамку поместили в картонную коробку , иногда позволяли побегать по голому полу.
— Потерпи, как мои ножки забегают, так мы с тобой по полянкам носиться будем— обещала она Дамке.
Весной в природе всё оживает и обновляется и у Валентинки ножки ожили. Правда они были ещё очень слабые, но она уже могла на них стоять и передвигаться, упираясь на костыли.
Непонятно откуда черпала силы эта маленькая девочка, но она не жалела себя, заставляя всё больше и больше заниматься простой ходьбой. Никто её не заставлял, никто не контролировал, никто не предлагал делать те или иные упражнения, всё, что она делала, это было всего лишь стремление десятилетней девочки встать на ноги.
Теперь Валентинке то дедушка, то бабушка, помогали выходить на улицу. Выносили стул и, она ходила вокруг него на костылях. Очень быстро уставала, садилась на стул, отдыхала и опять вставала на костыли.
В этот день она тоже ходила на костылях вокруг стула, когда во двор зашёл высокий мужчина с рыжеватым волнистым чубом.У него были очень добрые и мудрые серые глаза, он посмотрел на Валентинку, поздоровался, улыбнулся и спросил
— Дедушка дома?
— Дома, он в своей столярке. Вы пройдите к нему вон туда— показала она рукой.
— А собака?
— А вы ему скажите " Полкан, место" и он в будку спрячется.
— Хорошо. Спасибо— мужчина прошёл мимо Валентинки, сказал пароль для собаки и нырнул в дверь столярки.
Некоторое время его не было, но потом они вместе с дедушкой вышли из столярки и прошли в дом.
Когда гость ушёл, Валентинка спросила
— Новый приезжий?
— Да, приехал ещё в прошлом году. Поселился у Тамары Константиновны за стенкой. Большой начальник на железной дороге. Бригаду набирает. По всему видать хороший человек. Семья у него есть. Обживётся, привезёт их сюда.
Это был Евгений Михайлович Кузнецов — старший электромеханик СЦБ. Это был нужный, и очень важный человек на железнодорожных путях.
Солидного возраста Николай и молодой Евгений крепко подружились.
Два разного возраста человека, были очень похожи друг на друга своей натурой, оба ответственные, оба спокойные и рассудительные. Это были родственные души. Они могли часами беседовать и у них всегда находились темы для разговоров. По отдельности же,это не многословные и очень серьёзные личности.
Кем был Евгений для Николая, другом? А может быть, он в нём видел сына? Сына, которого бы он хотел иметь, скромного, мудрого, грамотного.
Евгений сам вызвался помочь бате Коле на покосе и Николай восхищался воим другом.
— Вот, что значит, когда человек молодой, да сильный. Один взмах литовкой и копна готова. А когда стоговали, так он мне по копне на стог закидывал. Работяга. За чтобы ни взялся, всё в руках горит.
— Да я погляжу, он и в семье уважительный, на детей не строжится и не прикрикнет даже. Славный человек. Детишки хорошие, жена хозяйка. Чистоплотная такая, разговорчивая, Надя-то. Хороших людей Бог послал — хвалила соседей Пелагея.
К началу июля Валентинка передвигалась уже без костылей. А в конце июля в Балыксу переехала семья Серафима. У Валентинки появилась ещё одна младшенькая сестрёнка, которой шёл четвёртый месяц, Томочка. Теперь все вместе жили в одном доме. Валентинка была просто счастлива, теперь их много, теперь у неё настоящая семья. В доме стало уютней и веселей.
Правда теперь у неё не было своей комнаты, но зато они вместе с Людочкой и Юриком стали жить в одной комнате и, у каждого был свой угол.
Валентинка любила тётю Панну и особенно маленькую Томочку, тогда она ещё совсем не поняла, что детство её уже закончилось.
Серафим устроился на работу к Евгению Михайловичу, электрослесарем.
Панна устроилась в больницу санитарочкой.
Осенью Валентинка пошла в четвёртый класс, а Людочка в первый.
С Томочкой и Юриком водилась бабушка, а вот когда Валентинка и Людочка приходили со школы, то забота о младших ложилась на её плечи.
Однажды ночью, в зимний день, в дом постучали. Валентинка услышала возбуждённые голоса. Кто-то громко говорил, и таким голосом, что по спине бежали мурашки.
Панна быстро собралась и ушла с этими людьми.
— Баб, чё случилось? Куда тётя Панна ночью пошла?
— На вызов. Беда случилась, дочка, беда. Снег с горы сошёл, и в это время паровоз угодил, его этим оползнем и уронило. Машинисту паровозной трубой придавило ноги.
— Паровоз надо кранами поднимать. А тётя Панна на кране не работает.
— Врач её вызвал ему помогать, будут ноги обрезать машинисту. Где этот кран сейчас возьмёшь? Пока его пришлют, человек умрёт.
Валентинка не могла уснуть, она ждала тётю Панну. В голове возникали трагические картины. Ей даже казалось, что она слышит, как кричит от боли машинист.
Панна приехала домой после обеда, измученная и больная. Она слегла с сердечным приступом. Больше на работу в больницу она не вышла.
Когда отлежалась и, пришла в себя, то рассказала, что ей пришлось пережить самой ,и что пережили те люди, которые оказались в беде.
Кочегара ошпарило кипящей водой, и его в тяжёлом состоянии отправили в город на дрезине. Помощника машиниста откинуло от паровоза, и ударило о скальные камни и завалило снегом. Помощника откапали и в бессознательном состоянии увезли в городскую больницу.
Когда прибыли на место аварии, то Панне самой стало плохо от душераздирающего крика машиниста. Врач усыпил раненого и приступил к операции. Ноги машиниста отпиливали обыкновенной ножовкой. Не помня себя, Панна помогала врачу.Ей пришлось накладывать жгут на ногу почти у паха. После проведённой операции над ногой, она обрабатывала рану и бинтовала.В это время машинисту отпиливали вторую ногу.
Когда машиниста погрузили на дрезину, он очнулся. Врач и Панна доставили раненого в больницу, всю дорогу пока его везли до Междуреченска, он стонал от боли, кусая губы до крови. А когда терпеть боль было совсем невыносимо, он кричал и матерился, и никакое обезболивающее средство ему не помогало.
Отлежавшись, Панна в больницу не вернулась, а пошла учиться на телефонистку.
Серафим работал грамотно и отчаянно. Никакие трудности его не смущали. — Тот, кто поработал под землёй, на земле его уже ничем не напугаешь— говорил он.
Евгений был доволен его трудом,Серафим удивлял своей смелостью и поражал своей храбростью, никакой работы не боялся. В любую погоду выходил на аварийный участок и исправлял неполадки. Плохо было только то, что на должности электрослесаря железнодорожных путей нужно быть каждую минуту в форме. Участок готовили к общей системе электрификации, сигнализации, централизации и системе блокировки, но Серафим позволял себе выходные дни с друзьями и выпивкой.
Он уходил в посёлок, находил себе друзей и приводил их в дом. Всякий раз всё заканчивалось дракой. Как только Серафим предлагал кому-то помериться силой, так Панна собирала детей в зале и закрывала дверь.
Драка шла до полной утраты сил. Никто им в этом не мешал.
Как только всё стихало, Валентинка выглядывала в приоткрытую дверь и сообщала.
— Свалились оба, один у стола, другой у дверей.
Тогда все выходили смотреть, что творилось на кухне. Пока борцы спали, Валентинка с Панной убирали со стола, мыли посуду, пол, перекатывая мужчин с одного места на другой. Через час, другой " друга" будили и провожали за ворота.
Серафим спал до тех пор, пока не проснётся сам, его никто не трогал.
Как-то в свой выходной Серафим привёл незнакомца и как обычно предложил ему померяться силами. Мужчина согласился, но быстро понял, что справиться с Серафимом ему не под силу, схватил зубами его за губу. Серафиму был отвратителен такой приём гостя и он со всей силы ударил его ладошками по ушам. Мужчина разжал челюсти и упал на пол, ползком он добрался до дверей и пока Серафим поливал прокушенную губу водкой, его новый друг бежал куда подальше, чтобы не догнали.
Когда драка закончилась, Валентинка увидела своего дядю с окровавленным лицом
— Ничё, племяшка, ничё, на мне как на собаке, всё заживёт — увидев испуганные глаза девочки, сказал Серафим.
Прямо из горлышка Серафим допил водку и не закусывая, отправился спать.
Как-то он поспорил с новым другом, что споит его одной бутылкой водки.
Он взял две миски, налил в них водку и накрошил хлеба. Нужно было хлебать водку с хлебом ложкой.
Валентинка вышла из зала, гуляки крепко спали.Никто из них не одолел миску с хлебными крошками и водкой. Она слила с одной миски в другую хлеб и вынесла его уткам. Потом, во избежание драки, гостя разбудили холодной водой и помогли ему выйти из дома.
Пелагея повела гостя к воротам и увидела, что во дворе, без признаков жизни, валяются утки.
— Батюшки, это что же такое доспелось-то, отчего они сдохли? Вот напасть, ей Богу и чё тако могло случиться? Вот горе, так горе. Отравил кто, или пидемья кака?
Она собрала уток, унесла их в огород и бросила возле навозной кучи.
— Миколай приедет с работы, пусть на костре пожгёт их— решила Пелагея.
В дом она вошла, опечаленная и расстроенная.
— А это чё же Сарка опять выходной себе устроил? Ох добьётся он, уволит его Евгений— ворчала она, а сама всё думала о том, чем заболели её утки?
Через несколько часов Серафим очнулся, его трясло, но он никогда не опохмелялся. С похмелья он любил хлебать суп из лапши.
— Панна, Панночка, лапшички бы мне— дрожащим голосом просил он.
У Панны суп с лапшой всегда на такой случай был готов.
— Вставай, иди ешь.
Он поднимался с пола, брал трясущимися руками ложку и хлебал суп. После этого, он падал на кровать и крепко спал до утра. Утром, облившись ледяной водой с колодца, свежим и бодрым шёл на работу.
Когда Серафим ушёл спать, Пелагея убрала со стола и села у окна, подперев голову рукой. Валентинка достала книжку, чтобы дочитать рассказ о собаке, которая спасла своего хозяина.
— Идут. Вот истранди-то, идут, а их чуть не спалила. Думала ждать батю-то или самой их сжечь, а они идут
Валентинка ничего не поняла. Посмотрела в окно, но никого не увидела.
— Кто идёт, баб?
Но бабушка, ничего не ответив внучке, побежала на улицу.Валентинка кинулась за ней. В огороде к калитке гуськом, шли один за другим утки. Открыв калитку в огород, Пелагея выпустила уток во двор и стала загонять их под крыльцо.
— Ой, я не знаю, как они попали в огород, я калитку не открывала, я им только крошки дала и всё.
— Какие крошки?
— Дядя Серафим накрошил крошки себе и другу, и они их недоели, я их вместе с водой и выплеснула уткам.
— Да не водой он крошки залил, а водкой. Поспорили видать, да оба ухлебались. Помоги уток под крыльцо загнать, им нельзя на солнце. На ночь на речку выгоним, пусть трезвеют. А я уж было простилась с имя. Жалко-то как! Чуть было не спалила их, вот ведь как, а? — загоняя уток под крыльцо, сокрушалась Пелагея.
—Случай был у нас в Новоеловке— продолжила она—. В продразвёрстку это было. Ходили по дворам птицу, да скот переписывали. Вот батин брат, Илья опоил свою птицу, когда комиссия пришла, решили, что они заразу какую подхватили и пали. Их и не переписали. Да и сейчас времена не лучше, впору хоть всю живность опаивай, в переписку.
А Сарка то, возьмётся когда за ум, али нет? Вот моду взял, как выходной, так пьянки да гулянки устраивает. Никогда у нас с батей такого не было, в кого народился?—удивлялась она.
Так и шло время, что ни воскресный день, так у Серафима гости.
Неизвестно, закончилось бы это когда-нибудь, не разнеси они печь в драке, по кирпичику.
В доме стоял грохот, шум, стук, ругательства. Почему-то никогда в это время в доме не было ни Николая, ни Пелагеи.
Первой являлась Пелагея. И в этот раз она вновь пришла домой вперед Николая.
— Это ж надо так! Пока не натешатся, черти этакие, не успокоятся. Чё делать-то будем, девки?—оглядывая, спросила она.
Весь пол глиной измазан, а вместо печи, гора кирпичей.
Раскинув в стороны руки и ноги, головой под образами спал Серафим. Друга нигде не увидели, но и на улицу он не выходил. Заглянула Пелагея под кровать, а там он забился к стене и спит.
— Ох чё устроили-то, ох чё утворили—продолжала горевать Пелагея.
Наконец-то пришёл Николай и, запретил прибираться за драчунами.
— Пусть убирает тот, кто нагадил и пусть печь сложит, негодник — заявил он.
Так и легли все спать, в неубранном доме.
Утром Валентинка с Людмилкой ушли в школу из одного дома, а пришли в другой. В комнате, которая ранее была Валентинкиной, появились двери на улицу. Дом разделили на две половины.
Валентинка оказалась на той половине, где должны были жить дедушка с бабушкой. Кровати у неё не было, да и поставить её было негде. Под спальное место приспособили сундук и постелили на него матрац. Сундук короткий, поэтому под изголовье на ночь ставился стул, а под ноги другой. Утром стулья убирали, матрац и одеялко, вместе с сундуком накрывали покрывалом, подушку клали на кровать бабушки с дедушкой.
.
Под образами дедушка сделал полки для книг. Школьная форма и вообще вся одежда девочки висела над кроватью дедушки с бабушкой.
На дверь в зал со стороны семьи дяди сделали крючок и, как только Серафим уходил на работу, дверь отпиралась, и казалось, что всё было по-прежнему и ничего не изменилось.
Теперь Серафим праздновал свой выходной у друзей, но каким бы он нибыл пьяным, спать всегда шёл домой. Открывая дверь, бросал на пол что-то из вещей и падал. Но если он пришёл домой не вусмерть пьяным, то начинал устраивать скандалы. Чаще всего Серафим допытывался у жены, любит она его или нет. Но даже под страхом быть побитой, она никогда не говорила ему то, что он хотел услышать.
Тогда он снимал с себя ремень и, кидался на жену, она взвизгнув, бежала от него в угол за фикус и тогда начиналась "игра" в догоняшки. Не было случая, чтобы Серафим когда-то избил жену, но держать её в страхе ему очень хорошо удавалось.
Родители отдали семье Серафима тёлку. Весной она отелилась и, в стайке появилось две коровы с телятами.
Для быстрого передвижения по железнодорожным путям Серафим получил механическую тележку, дрезина ТД-5. Теперь на покос все ездили на этой дрезине. В случае, если на семафора загорался жёлтый или зелёный свет, её снимали с рельс и пропустив поезд, ставили вновь на железнодорожный путь.
На покос Валентинку не брали, теперь она оставалась с детьми дома. Кроме этого, ей нужно было наносить воды в баню, затопить её к вечеру и приготовить суп с тушёнкой. А так же вечером загнать скот в сараи, подоить бабушкину корову.
Когда поставили свой покос, помогали всем соседям, кто помогал Николаю. По окончании сенокосных работ в какое-то из воскресений праздновали стогование. По этому поводу на берег, у дома Николая ставились столы и вокруг столов делались на" скорую руку" лавки.
Накрывали столы кто чем мог. Выкатывался лагун с медовухой и начинался праздник.
Серафим брал в руки свою балалайку, у Пелагеи в руках появлялась гармонь. Мать и сын пели и играли, соседи веселились. В самый разгар праздника к родителям приехала Мария. Ей не дали пройти в дом, усадили за стол, преподнесли стакан с медовухой. Вскоре красивый и сильный голос Марии разливался над рекой.
— Сашка, давай-ка " яблочко"— выбежав на поляну, попросил Василий Демиденко.
Серафим ударил по струнам и, зазвучала мелодия " яблочко"
Расставив руки, Василий стал мягко ритмично и медленно выбивать дроби.Танцевал он красиво и очень легко, словно мячик подпрыгивал и мягко опускался на землю.Некоторое время все любовались, потом плясуны срывались с мест. Каждый друг перед другом старался показать своё мастерство.
Валентинка с детками, тоже была на улице. Все вместе играли на полянке, недалеко от веселящихся взрослых.
Как только Серафим сбросил с себя пиджак и выйдя на поляну, спросил:" Ну, кто поборит Сашку Скударнова?"
Николай обратился к Евгению Михайловичу
— Евгений, усмири своего работника!
Пелагея в свою очередь обратилась к Василию, мужу Тамары Константиновны
— Василий, возьми верёвку, свяжите его, пусть на поляне полежит, охлынет, успокоится — она подала ему уже приготовленную верёвку и вдвоём с Евгением, они быстро уложили Серафима на траву, связав ему руки и ноги.
Серафим рычал, ругался, но никто не обращал на него внимания, веселье шло своим чередом.
Мать Тамары Константиновны, что-то шепнула Марии на ухо и они пошли за баню. Присев на чурку, женщина из кармана фартука достала спички, папиросу и закурила.
— Не куришь? — спросила она Марию
— Нет
— Ну и правильно. А я с войны курю. Мария, вот спросить тебя хочу, почему ты замуж не выходишь? Мужчин много вокруг тебя вьётся, а ты чё, выбрать не можешь, что ли?
— Умирают они у меня. Трое умерло. До сих пор себя ругаю.
Женщина рассмеялась.
— Ты что, Бог? Решаешь, кому жить, кому умереть? У каждого судьба предначертана. А кто ты такая, чтобы судьбы вершить? Ты девка, пока берут, так иди, не модничай. А когда уж брать не станут, так одной век куковать придётся.
— Вы, правда, так думаете, что я здесь нипричём?
— Я не думаю, я знаю, что ты нипричём. Устраивай свою жизнь, успевай, пока есть возможность.
— Спасибо Вам.
— Ладно, пошли, а то потеряют нас, искать начнут— погасив папиросу, сказала женщина.
Когда они подходили к столам, Серафим уже успел подремать и умолял всех развязать его.
— А силой не будешь меряться?—спрашивал его Евгений.
— Не буду, развяжите, замёрз я на земле — жаловался он.
— Смотри, слово дал— предупредил его Евгений и развязал.
Серафим пил и пел и был как " шёлковый".
Зимой Серафима отправили в Красноярск учиться на электромеханика СЦБ, а весной родился у него четвёртый ребёнок, сын. Валентинка уговорила назвать его Женей, в честь Евгения Михайловича.
Панна с малышом провела два месяца и, как требовалось по советскому трудовому законодательству, вышла на работу.
Валентинка перешла в пятый класс. Всё лето она водилась с детьми.Юрику пять лет, Тамаре два годика и два месяца Женечки. Людмилка часто болела, мучили девочку постоянные ангины. В семье её очень жалели и старались не нагружать работой. Но Людмилка любила чистоту, порядок, поэтому два раза в неделю снимала с пола половики, и они с Валентинкой вытрясали их от пыли,
Людмилка мыла пол и они застилали его свежими, как им казалось, половичками. Всем нравилось поваляться на чистом полу, пошалить и самое главное, насмеяться досыта. Что было смешного в этом, скорее всего, что ничего, просто было радостно.
Гуляя с малышами по берегу, или укачивая Женечку на улице, Валентинка смотрела на ребят, что играют и резвятся и вспоминала, как они когда-то все вместе зимой прыгали с крыш двухэтажных сараев в снег. Как она приходила домой вся в сосульках, а дедушка встречал у порога и просил сказать:" Тпру". У Валентинки получалось только" Тууу, так замёрзали губы, что невозможно было выговорить.
Вспоминала, как каталась с ними на плоту, который помогал делать дедушка. Теперь они катаются без неё. Теперь друзья уже не друзья, они никуда её не зовут и не приглашают и вообще они уже не приходят к её дому и не ждут на горбыле, когда она выйдет на улицу.
Валентинка только слышит чьи-то рассказы, как ребята со всего посёлка собираются на поляне у Сиротки и играют там в третьего лишнего или танцуют под гармошку. А когда-то они вместе бегали к клубу, забирались под танцплощадку, в щель в полу просовывали петли из проволоки и ждали, когда заиграют вальс и взрослые парни и девушки пойдут танцевать. Особенно интересно было маленьким хулиганам, когда пары кружась в вальсе, начинали падать на пол. Кто-то смеялся, кто-то ругался, а они убегали на берег, чтобы им не влетело от старших и смеялись от души.
Валентинка улыбнулась, вспоминая детские проказы.
На свежем воздухе Женечка быстро засыпал. День жаркий, взрослых дома нет, кто на работе, кто на покосе. Она решила, пока малыш спит, а ещё двое малышей играют с Людмилкой, она сможет сбегать на речку и быстро искупаться.
Валентинка пробежала по берегу и, подбегая к излюбленному месту, увидела, что по стремнине на плоту плывут трое детей, мал мала меньше.
Плавать Валентинка умела только "по-собачьи", но она совсем не думала об этом, она понимала, что плот с детьми разобьёт о трубы, через которые вода проходит под железной дорогой, в Томь.
Она побежала по воде наперерез, и когда ноги не стали доставать дна, поплыла. Она успела перехватить плот, встретила его и ухватившись за брёвна, отчаянно била ногами, чтобы развернуть плот, толкала его в сторону от стремительного течения. Плот развернулся и толкая его, ей удалось вытолкать плот со стремнины. Но плот был тяжёлым и его постоянно разворачивало, она понимала, что долго бороться с плотом она не сможет, тогда и обратилась к детям.
—- Бери меня за шею— попросила она самого маленького ребёнка.
Испуганный и зарёванный малыш, только этого и ждал. Он подскочил и ухватился за её шею. Мальчику постарше и девочке, она предложила обхватить её за талию. Дети с обеих сторон обхватили её и,сказав детям, чтобы они булькали ногами, оттолкнулась от плота.
— Колотите ногами, сильно колотите, а то утоним — кричала она им.
Дети с испугу старались, как можно сильнее бить ногами по воде. Малыш, что висел на шее, сам был в воде по шею, но руки не отцеплял.
Как только они добрались до берега, плот ударился о трубы, брёвна закрутило, завертело, они, то вставали свечёй, то с грохотом падали в воду, уплывая по одному в Томь.
Она и сама не понимала, как добрались они до берега, упала на камни, чтобы отдышаться, потом побежала домой.
продолжение следует