Остров бога

Пролог

Пароход гудел, выпуская из широкой трубы клубы черного дыма. На шатком длинном трапе толпился народ. Пассажиры толкали друг друга, задние напирали на тех, кто впереди. Дама в огромной шляпе со страусинными перьями, увещевала окружающих:
- Господа, так не подобает. Дамы проходят первыми.
На ее слова обернулся подъесаул, тоже штурмующий трап корабля:
- Эх, мадам! Коли б не так, так я б  вас всенепременно….
Его слова потонули в криках членов команды:
- Дамы и господа! Мы отчаливаем! Освободите трап!
Никто и не подумал о возвращении на причал.
- Дамы и господа! Мы вынуждены отчалить, не убирая трапа! Это опасно!
Послышался голос подъесаула:
- Не опаснее того, от чего мы спасаемся.
Корабль, словно бы потоптавшись на месте, двинулся от причала. Сначала закричали те, кто был на самых нижних ступеньках трапа. Затем и остальные стали спешно спускаться на причал. Некоторые бесстрашно прыгали в море. Кто-то плыл за кораблем, а кто-то к берегу. Подъесаул схватил даму в шляпе и прыгнул с ней в море. Шляпу унесло ветром, а визжавшая ее хозяйка в один миг превратилась в молодую даму. Когда они погрузились в воду, подъесаул крепко держал ее и участливо спросил:
- Вы не ушиблись, мадам?
Она судорожно дышала открытым ртом. Потом несколько успокоилась и, уже смущенно, ответила:
- Нет.
- Ну, вот и славно! – улыбался подъесаул, - Вы умеете плавать, мадам?
- Немного.
- Плывите к берегу. Я вас подстрахую.
Молодая женщина благодарно улыбнулась ему:
- Я княгиня Никулина. Дарья Сергеевна Никулина.
- Подъесаул Пущин. Игорь Александрович.
Они поплыли к берегу среди таких же, как и они, кому не хватило места на том спасительном пароходе.
По-весеннему холодное море облепило, словно масло. На берегу всем выплывшим женщины в одеждах Красного креста давали горячий чай. И раздавали тонкие армейские одеяла.
- Мадам, нам надо снять одежду и просушить ее, - деловито говорил подъесаул, закутывая Марию Сергеевну в одеяло. Губы ее посинели. Она кивала в ответ, трясясь от холода.

-I-

Новороссийск еще не утопал в розах. Прогулочные аллеи среди розовых кустов вели к морю. Его синева отражала солнце и оно становилось, словно сине-зеленый бархат, что так был популярен у местных дам на зимних кринолинах. Сейчас в Новороссийске много беженцев со всей России. Словно, на библейских полотнах, добровольцы бежали целыми полками, приходили поезда, переполненные и больными, и трупами. 
- Мадам, Вы будете удивлены, но вчера я видел подъесаула Пущина возле городской лечебницы.
- Он болен? – молоденькая особа повернула голову к своему спутнику.
- Сказал, что нет. Навещает друга.
- А.. – протянула она, вновь устремив взгляд вдоль дорожки к морю.
- Но он держал в руках букетик фиалок, - продолжил ее собеседник.
- Фиалок? – заинтересовалась девушка, - Странно.
- Мадмуазель, ходят упорные слухи, что взят обратно Ростов и Таганрог. Говорят, большевики придут со стороны Николаева недели через три.
- Боже! Неужели и в самом деле большевики возьмут Новороссийск? – она огляделась вокруг, - Красные выкопают все эти розы. Хотя, я слышала, что Ленин жил в Германии. А там знают толк в красоте пейзажей.
- Пейзажи! Одна надежда на капитана Врангеля. Дай Бог ему сил! Вчера был у нас Яковлев и он говорил, что теперь надо ехать за границу, надо увозить из России Россию, и стараться сохранить ее до тех пор, пока можно будет вернуться.
- Дать ему сил смогут только те, кто придет спасать Россию в его Вооруженных силах Юга. Вот вы, Евстафий Ильич, - она вновь повернула голову к своему спутнику, - Отчего не изволите воевать за Россию под его командованием?
- Но, мадмуазель… - замялся ее спутник, - Воевать может и солдат. А я Статский советник!
- Ну да, - вздохнула она, глядя в его лицо, - А я думала, что всякий мужчина солдат.
Она остановилась и присела на скамейку среди розовых кустов. С моря ветерок доносил его ни на что не похожий аромат.
- Да вы садитесь, уважаемый Евстафий Ильич, она жестом показала ему на скамью рядом с собой.
- Благодарю вас, уважаемая Мария Платоновна! Но постою.
Она заливисто рассмеялась и, хитро щурясь из-под широкополой шляпы с бархатными розами, спросила:
- Любите взирать на женщин сверху вниз?
Она вновь рассмеялась.
- Ну что вы, уважаемая Мария Платоновна! Я смотрю окрест, чтобы не пропустить Ивана Савича, с которым мы тут обозначили встречу перед ужином.
- Иван Савич, я слышала, ожидает корабль в Грецию?
- Да. Как и все мы! – с горячностью подтвердил Евстафий Ильич.
- Нет. Мы с маман и папА поплывем в Константинополь, а оттуда на Балканы в Сербию. Там, говорят, делают наивкуснейший сыр. ПапА даже подумывают об открытии сыроварен. Он такой затейник!
- Мне греки кажутся более полезными русскому человеку, - возразил ее собеседник.
По аллее к ним направлялся дородный джентльмен в цилиндре и зимнем пальто. Его калоши поверх ботинок блестели невероятной чистотой среди луж таявшего снега и утреннего дождя с мокрым снегом.
- О. Иван Савич, уважаемый! День добрый! – воскликнул Евстафий Ильич, бросившись к нему с приветственным рукопожатием.
Затем Иван Савич подошел к Марии Платоновне и, склонившись перед ней, приложился к ее руке, туго обтянутой перчаткой.
Она улыбалась ему приветливо:
- Рада видеть вас!
- Как ваша матушка и ваш папенька?- поинтересовался он.
- Ах, - она вздохнула и махнула рукой, - как и все нынче: в сборах, волнениях и сундуках.
- Да уж, - в унисон ей вздохнул Иван Савич, - Все так. Говорят, завтра будет пароход на Лемнос.
- Я читала про этот остров в греческой мифологии. Это остров Бога Огня. Как жить на земле такого горячего Бога?
Мужчины рассмеялись ее словам. А Иван Савич добавил:
- Если родная земля под ногами горит, куда нам?
Мария Платоновна встала со скамьи и, попрощавшись со спутниками, отправилась торопливо в обратный путь. Отец не любил, когда опаздывали к столу.
В городе было неспокойно. Очень долго власти уверяли всех, что все вполне безопасно. Жизнь текла весело. Затем, когда объявили, что большевики близко, всех вдруг объяла необыкновенная паника. Магазины стали заколачиваться, товары подешевели необыкновенно, начались грабежи. Люди тащили корзины и баулы к порту. Все ожидали пароход. Отсюда. Не многих из них волновало куда. Некоторые шли с базара. Между людьми неторопливо фланировали местные тощие и длинные коты, похожие на селедок. Из толпы один из прохожих крикнул ей:
- Ну что, дамочка?! Прошло ваше время-то?
Это был чернявый парень в косоворотке и широких шароварах.
Мария Платоновна остановилась и посмотрела на него:
-Мы дворяне Дубровские испокон веков жили здесь. Мои предки построили этот прекрасный город, посадили в нем эти чудесные розовые кусты. А что делали вы?
Парень нахально ответил:
- Строили мы, и сажали мы. Простой люд.
- В любом деле, молодой человек, нужны знания. Вы знаете, как копать, а мои предки знали, как проектировать, как селекционировать.
Паренек ее перебил:
- Вы, дамочка, словечками то не кидайтесь. Мы грамоте не обучены.
- А для того, чтобы что-то построить, надо учиться, - Мария Платоновна пошла дальше.
За обедом она рассказала своим домашним об этом разговоре на улице. Мама ахала, а отец, гневно стукнув кулаком по обеденному столу, произнес:
- Горлопаны! Что они без нас могут? Страна это не балалайка! Да и на балалайке играть надобно умеючи!
Кухарка Софьюшка внесла большое блюдо с дымящимся тушеным кроликом и картошкой. Все задвигали в нетерпении столовыми приборами. Платон Васильевич обратился к кухарке:
- Софья, вот ты мне скажи, тебе нравится кашеварить?
- Да, батюшка, закивала Софьюшка, умело и быстро раскладывая по тарелкам домочадцев куски кролика и картошку.
- А вот коли я тебя забор покрасить попрошу? – продолжал он.
Софьюшка затараторила:
- Так отчего же забор-то, батюшка? А кто ж по кухне? Вы ж вроде на кухарство мое не жаловались?
- Вот! Что и требовалось доказать! – Платон Васильевич громко хлопнул в ладоши так, что все за столом вздрогнули, - Кухарка не должна красить заборы и тем более управлять государством! Она должна тушить кроликов и рябчиков!
Супруга Платона Васильевича ласково погладила Софьюшку по пухлой руке:
- Не обращай внимания, милая! Кролик божественный!
Довольная Софьюшка удалилась с пустым блюдом.


-II-

С ночи у причалов многолюдно, шумно как днем. Лунную дорожку медленно пересекает огромный корабль с надписью на немецком языке «Бюргермейстер Шредер». Люди смотрят с берега на корабль. Волнение увеличивается, хотя все знают, что посадка только утром по спискам Красного креста.
- Да как же, уважаемый Игорь Александрович, мы станем здесь ночевать? – с вселенским отчаянием в голосе спрашивала Дарья Сергеевна.
- Мадам, нельзя уходить. Людей много, кораблей мало. Лучше помыкаться немного. Все образуется, не плачьте, - подъесаул погладил ее по волосам, - Вот мы живы и уже хорошо.
Слезы катились по щекам Дарьи Сергеевны, сидящей на шинели своего спутника, сложенной на армейском вещмешке. Рядом сидели и лежали такие же, как они, беженцы от родной земли. Перешагивая через ноги, тюки, чемоданы, ходил священник и громко спрашивал:
- Братья и сестры, кому кипятку?
- Хотите горячего чаю? – обернулся к ней подъесаул.
- Я хочу шампанского… - всхлипывая, прошептала Дарья Сергеевна.
- Мадам, это первое, что мы сделаем на чужбине, - отозвался голос из толпы.
К полуночи гам стих. Люди спали. С первыми лучами зари, громкоговоритель разбудил всех:
- Дамы и господа! Начинаем посадку на корабль «Бюргермейстер Шредер». Этот корабль отправляется на остров Лемнос в греческой юрисдикции. Посадка на корабль строго в соответствии со списками Красного креста.
Толпа на причале всколыхнулась. Часть людей уже тащила свои чемоданы и тюки к трапу корабля. Дарья Сергеевна торопливо следовала за Игорем Александровичем. Он крепко держал ее за руку, в другой руке у него был вещмешок. Они проталкивались между людьми. Корабельный трап уже оброс пассажирами, словно водорослями. Офицер в погонах армии юга на форме, выкрикивал фамилии будущих пассажиров. Посадка продолжалась долго и нервно. Наконец, им удалось попасть на корабль. После полудня «Бюргермейстер Шредер» отчалил от причала. Пассажиры махали с палубы своей мятежной родине. Дарья Сергеевна достала из рукава кружевной платочек и махала им над морем, не видя его от застилавших глаза слез. В какой-то момент платочек выскользнул из ее тонких замерзших пальцев и, словно, белая птица, опустился на воду. Мужчина, стоявший с ней рядом у поручней палубы, сказал:
- Ваше сердце навсегда осталось здесь, мадам.
Дарья Сергеевна повернулась к нему:
- А ваше?
- И мое…- горестно вздохнул он. И после паузы продолжил:
- Когда-то на месте этого города был невольничий рынок. Мой прадед воевал с турками. А сейчас я, его внук, словно раб с такими же рабами покидаю родину…
- Мы не захотели стать рабами, потому мы и здесь, - резко ответил ему подъесаул, - Честь заставила нас подняться на этот корабль!
- Называйте это как хотите, молодой человек, смысл остается.
Кто-то на палубе поодаль рассказывает, что в городе пальба, разъезжают грузовики. В госбанке все эвакуируются. Хлеба купить уже нельзя. Завтра цена еще повысится.
Дама в вязанной шали из пуха поверх прически рассказывает своей спутнице, что из деревни приехал муж ее кумы и рассказывал, что большевики являются в деревни и все забирают: лошадей, скотину.
- И людей забирают, - с волнением в голосе говорит дама в пуховой шали, - молодых под ружье, старых в обозы! Даже детей для того, чтобы подносили снаряды. И все поедают, разграбляют!
- И что будет хорошего? – отвечает ей другая дама, - Ограбят сначала богатых, их не так уж много. Примутся за бедных, кто работает у нас. И им тоже горе. Сейчас у нас работают, и сыты, и одеты. А их разорить хотят тоже.
Две ночи они спали в трюме на сдвинутых матрацах. Духота давила. Народу так много, что ночью нельзя пройти в уборную. Спят везде - на столах, под столами, в проходах, на палубе, словом, везде тела, тела. По вечерам Дарья Сергеевна и Игорь Александрович выходили на палубу.
- Мы в открытом море. Как это путешествие не похоже на прежние, - грустно говорила княгиня, вглядываясь в безграничную морскую гладь, - Впереди темнота и жуть. Позади — ужас и безнадежность.
Игорь Александрович снял с себя шинель и накинул на плечи Дарье Сергеевне.
Воду не давали весь день. На шестой день пути запасы пресной воды на корабле закончились. Капитан обещал им, что как только они зайдут в греческий порт, их обеспечат едой и водой. Игорь Александрович накануне отплытия купил на базаре кусок сала и ел его в дороге. Дарья Сергеевна налегала на красное вино, которое команда корабля разливала пассажирам бесплатно. Первые дни давали хлеб. Теперь они уже не пьют кофе. Воды нет. Но в порту возникла еще одна проблема. У двоих пассажиров обнаружили сыпной тиф и корабль встал на карантин. Греческое правительство передало на корабль для пассажиров воду и хлеб. И все. Воду пили аккуратно, словно божественный напиток, боясь потерять и каплю.
Когда мучения в душных трюмах корабля, казались уже невыносимы, объявили эвакуацию на берег. Сначала команда сгрузила трупы. Затем обессиленные люди медленно спускались по корабельному трапу. Дарья Сергеевна крепко держалась за подъесаула, обхватив его локоть двумя руками. Он подбадривал ее:
- Потерпите, дорогая Дарья Сергеевна. Потерпите, душенька. Сейчас все образуется.
Она обессилено кивала его словам.
На берегу в порту было много журналистов. Представители американского Красного креста встречали прибывших, распределяли в места временного содержания. Мужчина, который беседовал с ними на корабле, суетливо спрашивал:
- А когда на Стамбул?
Пока они уходили все дальше, слышали многократное «А когда на Стамбул?» Кто-то объяснял ему, что он сел не на тот корабль. Из Новороссийска в Стамбул отправится «Саратов». Кто-то воскликнул: «Ах, Саратов! Вы пробовали когда-нибудь саратовские калачи? Нет? Ну, это, я скажу вам, батенька, и не калачи вовсе, а настоящее искусство!»
- Да что вы понимаете в искусстве! - возразил голос, мечтающего уехать в Стамбул, господина.

Их поселили в палаточном городке неподалеку от порта. Уставшие, бледные и печальные они явили миру олицетворение большой беды постигшей огромную часть человечества. Возможность помыться в душе и поесть горячей еды, зародила надежду. Дарья Сергеевна в первую свою ночь на чужбине спала крепко, без снов, утопая в темноте прежней усталости. Игорь Александрович наоборот ворочался до рассвета, волнуясь за ставшую дорогой его сердцу Марию Сергеевну. Он навещал ее в новороссийском госпитале каждый день. Она быстро выздоровела после их морского заплыва с корабельного трапа. Он вспоминал отца, жену и своих братьев и сестер. Ушел воевать к Деникину за них, ан вот как все вышло. Еще и встретил женщину, которую, кажется, полюбил. Стыдно ему было и перед женой Ираидой, за то, что любовь не уберег, и перед отцом, за то, что родину не спас. В Новороссийске возле госпиталя повстречал Евстафия Ильича Агафонцева, бывшего поверенного купца Колыванова, соседа по отцовскому имению. Может, волею судеб, хоть он отцу расскажет, что видел его.
Под утро Игорь Александрович уснул, твердо решив забрать Дарью Сергеевну, найти жилье здесь на острове у местных греков и какое-нибудь дело для заработка. «Люди везде живут, хлеб жуют» вспомнил он присказку отца.

-III-

Кофе был не горяч, но вкусный необыкновенно. Игорь Александрович разыскал Дарью Сергеевну. Она уже выглядела бодрее, чем вчера по прибытии. Вокруг лагеря беженцев были красивейшие пейзажи. Ослепительно бирюзовое море, белоснежный песок и зелень пальм и олив создавали иллюзию рая. Они пили кофе из железных походных армейских кружек и любовались окружающим миром.
- Сегодня мы уходим отсюда, - сказал подъесаул.
Дарья Сергеевна удивленно вскинула брови:
- Куда? У меня есть деньги, но не думаю, что их хватит надолго.
- Я стану работать. Нам надо оглядеться, - уверил ее подъесаул.
- Как мы найдем жилье?
- В Красном кресте наверняка могут подсказать. Я прямо сейчас иду к ним, а вы ожидайте меня здесь.
Послышался голос представителя Красного креста:
- Дамы и господа! Прошу вас сдать бокалы и столовые приборы.
Люди разулыбались этим названиям алюминиевой армейской посуды.
- Вскоре у нас будут алюминиевые деньги, а на дамах шляпы из вощеной фольги, - произнес кто-то.
Легкий утренний бриз ерошил волосы и платья, листья олив и пальм. Колючая проволока вокруг лагеря и военизированная охрана из войск Антанты делали пейзаж сюрреалистичным.

В городе было много казаков. Они несли караул по обеспечению безопасности русских беженцев. Дарья Сергеевна днем ходила по городу, чтобы хоть так унять беспокойные мысли. Игорь Александрович помогал хозяину дома, в котором они поселились, управляться с сетями на рыбалке. Хозяин жил с женой и двумя сыновьями-подростками. Здесь все ели одну только рыбу. Местный хлеб был необыкновенно вкусен. В него добавляли травы и специи. Хлебом только и можно было уже наесться. В доме хозяева им выделили одну на двоих комнату. А они и не стали разубеждать их. Лишние толки. Здесь, все одно, их никто не знает. Люди без прошлого. Таковы беженцы.
Вечером после ужина Дарья Сергеевна говорила Игорю Александровичу:
- Может быть, нам надобно перебраться в Париж? Мне уже нужно новое платье. Это совсем износилось. Но здесь нет ни одного магазина, где можно купить платье.
Она вздохнула.
- Но как? Корабли отсюда не идут в Европу. Только Балканы и Россия.
- Боже! Я уже готова вернуться, - беззвучно прошевелила она губами.
- Большевики теперь продают только красные флаги, - подъесаул тепло улыбнулся ей, глядя на нее с состраданием.

С утра на следующий день он отправился в лагерь казаков. Ему, как военному чину полагался продуктовый паек: четыреста грамм хлеба, двадцать граммов муки, сто восемьдесят грамм картофеля или фасоли, тридцать грамм масла и двадцать девять грамм сахара. Противостояние казаков с французами приводило к уменьшению пайковой нормы, но генерал Лазарев за деньги от Врангеля увеличил паек.
Игорь Александрович подходил к лагерю казаков. Он не был здесь уже две недели и за это время лагерь очень изменился. Он имел образцово-парадный вид со строго выровненными палатками, дорожками с линиями побеленных камней. Перед большими палатками из разноцветных прибрежных камней выложены большие двуглавые орлы Андреевской звезды, их полкового знака. Зайдя на территорию, Игорь Александрович тепло поздоровался с офицерами. Они рассказали ему новости полковые, а он им свои рыбацкие и городские.

-IV-

- Евстафий Ильич! Вы говорили, что встретили у госпиталя подъесаула Пущина. Расскажите подробнее, - Мария Платоновна, опершись на поручни корабля, обратилась к Агафонцеву.
- Да! Да! Видал-с! Я, видите ли, мадам, был знаком с его отцом.
- Да знаю я, - перебила его Мария Платоновна, - Я же прошу рассказать о Пущине. Как он? Где? Чем занимается?
Евстафий Ильич покачал головой:
- Давеча я его и не спросил ни о чем. Только про друга сказал, что в госпитале лечится. Сказал, что тоже на корабль записан.
- На наш? – снова перебила его Мария Платоновна.
- Не могу знатьс, - развел  руками Евстафий Ильич, - Не спросилс.
- Ах, Евстафий Ильич, то не спросил, се не спросил. Вы, Евстафий Ильич, сколько подъесаула Пущина не видели?
- Да уж года полтора…
-Вот! Неужели за полтора года вопросов у вас к подъесаулу не накопилось?
- Так я ж, уважаемая Мария Платоновна,  с папенькой егос…
- Да что ж вы все заладили с папенькой, да с папенькой!
Из-за спины донесся громогласный голос Платона Васильевича, отца Марии Платоновны:
- Кто папеньку кликал?   Тута я. Скоро отчаливать станем, капитан сказал.
- Папенька, Евстафий Ильич говорит, что повстречал днями ранее в Новороссийске подъесаула Пущина!  Он тоже едет на нашем корабле в Константинополь! О, папА, давайте попросим капитана разыскать его!
- Он с супругой или с сослуживцами? – Платон Васильевич внимательно оглядел  Евстафия Ильича.
- Я не имею ни малейшего понятия, - отозвался тот, Он только сказал про друга.
- Его жены нет в живых? – спросила Мария Платоновна.
- Почему, мадмуазель? Он этого не говорил, -  перекрестился Евстафий Ильич.
- Ну, не знаю, - поджала пухлые губки Мария Платоновна.

Греческие ночи на Лемносе тихи, словно призваны не нарушать божественной тишины острова. Лунная дорожка здесь красная, словно ковровая дорожка в Петергофе. В Новороссийске ночи полны цыкад и белого золота луны. Дарья Сергеевна  стояла на терассе, накинув на нижнюю рубаху шаль, что дала ей хозяйка дома. Воздух вобрал ароматы первого цветения и приправил их ночной прохладой. Она думала: «Не надышаться, как  хорошо». Страхи, боль, гнев и горе, словно остались за этими чудными потоками лемносского воздуха.
- Так вот какой аромат у русской голгофы, - размышляла Дарья  Сергеевна, глядя вдаль, поверх красных черепичных крыш на море, уходящее своей ночной чернотой в начинающий светлеть рассветом горизонт. Она вспоминала мать и отца,  брата Женю,  которых просто расстреляли во дворе их имения, потому что отец кричал:
- Не дам! Предками нажито! Не позволю! Беспорядок не позволю!
И как молоденький комиссар со словами: «Да кто ж тебя спросит, папаша!»  выстрелил сначала в отца, а потом и в Женьку.  Мама упала в обморок после первого выстрела, Дарья Сергеевна бросилась к ней и услышала за спиной голос молодого комиссара: «Именем революции!»
Она отвезла маму к местной повитухе Анисье, хоть какая-то безопасность. А сама устремилась в морской порт, прочь из России, в которой убивают своих граждан именем революции. «Как там мама», - раздумывала Дарья Сергеевна. Ее мысли прервала хозяйка. Она вышла на крыльцо и сказала:
- Доброе утро, мадам. Не спалось?
Дарья Сергеевна покачала головой в ответ.
- Сходи в церковь. Полегчает. Вон, на горе! – она показала рукой.
Дарья Сергеевна  согласно кивнула: «Схожу».
- Завтра кало, пасха по-вашему, - настаивала хозяйка.
Из дома вышел Игорь Александрович:
- Дарья Сергеевна, доброе утро! Отчего так рано встали? Отдыхали бы еще, - заботливо проговорил подъесаул.
Хозяйка дома горько усмехнулась:
-  Без дома не спиться, - проговорила она на своем языке.
- Завтра звали казаки в полковую церковь христосоваться, - произнес Игорь Александрович, - Пойду, гостинцев вам  пасхальных принесу, Дарья Сергеевна.
- Да! Да!  Сходите, дорогой Игорь Александрович!  Я в местную церковь схожу, помолюсь за папеньку, за маменьку и за Женечку.
Она всхлипнула и ушла в дом.

На Пасху лейб-казаки отстояли заутреню в своей походной церкви, украшенной к празднику ветками с зеленью. У всех настроение радостное. После службы общее христосование. Полковой батюшка освятил пасхи, в роли которых были сдобные греческие хлеба. Казаки получили по стакану вина и чарке коньяку, по четыре яйца. Потом выдали рисовую кашу с бараниной. Разговление продолжалось до утра. Игорь Александрович похристосовался вместе со всеми. Три яйца аккуратно сложил в карманы гимнастерки, чтобы отнести Дарье Сергеевне. И также завернул в большой платок с фамильным гербом кусок освещенного каравая. Баранину с кашей под чарку коньяку съел сам с превеликим удовольствием. Вышел из лагерной палатки и постоял, праздно щурясь на яркое греческое весеннее солнце. Вспомнил, как дома на Пасху с вечера всем семейством шли в храм. Маменька с сестрами несли куличи и пасхи на освещение. А потом весь день разговлялись в радостном настроении.
На следующий день он уговорил Дарью Сергеевну пойти вместе в лагерь казаков смотреть парад. На параде был генерал и все офицеры. Дарья Сергеевна смущенно улыбалась, когда все прикладывались к ее руке с почтением. После парада она пошла к морю, оставив Игоря Александровича беседовать с товарищами по оружию. А вечером, сидя у скудной на свет лампы, она спросила:
- Я слышала, что «Рашид паша» вновь приедет за теми, кто хочет вернуться в Россию?
- Да, мадам. Французы настаивают на распределении беженцев и выведении из-под своей юрисдикции, - отвечал ей Игорь Александрович, - А проще сказать, им жаль муки и крупы для русских военных.
Дарья Сергеевна внимательно его слушала. Помолчала и сказала:
- Я хочу вернуться в Россию.
Игорь Александрович воззрился на нее с большим удивлением:
- Отчего? – только и смог он произнести.
- От того, уважаемый Игорь Александрович, жизнь здесь и не жизнь вовсе. Без денег в Париж не перебраться. А на родине мать у меня, да еще родня. Вместе и маяться легче, - Дарья Сергеевна говорила так, словно самими словами шагала по сухой растрескавшейся земле. Горько так говорила.
Долго молчали они, глядя в небольшое окошко греческого дома на красный морской закат.
- Может, не так страшно то, что говорят? Вон на прошлой неделе сколько солдат ваших обратно подалось на «Рашид паше».
Игорь Александрович кивал ее словам, а потом тихо запел:
- Россия теперь далеко,
  А море шумит глубоко.
  Я верю, что скоро вернусь
  И снова я в рожь окунусь.
 
  Не упала слеза
  Это просто роса.
  И погоны солдат
  Солнцем России горят.

Дарья Сергеевна смотрела на него с удивлением, затем улыбнулась и стала тихонько ему подпевать:
- Большая родня страна
  Изранена,  но не мертва.
  Осталась она за кормой,
  Наполнилось сердце тоской.
 
  Не упала слеза
  Это просто роса.
  И погоны солдат
  Солнцем России горят.


-IV-

- Ах, папА! Неужели мы не в Константинополе, а все еще на этом ужасном корабле?! – ныла Мария Платоновна, когда корабль отчалил из порта турецкого Константинополя. На корабле много заболевших сыпняком  и карантинный контроль береговой службы запретил высадку пассажиров. Пополнив запасы пресной воды и, загрузив небольшой запас продуктов от американского Красного креста, корабль вял курс на Египет.
Капитан объявил пассажирам, что их корабль отправлен на карантин в Александрию.
- Боже, папА! Где это? - слезливо спрашивала отца Мария Платоновна. Он, как мог, успокаивал свое единственное чадо:
- С нами на корабле плывет известный художник Билибин. Милочка, давай закажу господину Билибину твой портрет?
- О, папА! Что же вы такое говорите? Моя прическа! Ее просто нет! Нет душа! Мы, словно, чумазые мыши! – разволновалась его словам Мария Платоновна.
Из Александрии корабль отправили в Каир. Здесь пассажирам разрешили покинуть корабль и все они были отправлены в палаточный лагерь под эгидой все того же американского Красного креста. Дворяне рубили дрова для кухни, чистили котлы и варили обеды. Повариха, которая на корабле приехала вместе со своими хозяевами, стала управлять процессом приготовления пищи для обитателей лагеря, включая заготовку дров. Однажды за обедом Платон Васильевич, смакуя суп из тушенки с местными пататами, произнес:
- Я был не прав до того. Кухарка вполне может управлять!
- И превратить жизнь общества в ведьминский шабаш, - продолжил высокий худой человек с черной кудрявой шевелюрой, обедающий неподалеку, - Или в сказку. Невероятную.
Платон Васильевич посмотрел на него и спросил:
- Вы господин Билибин?
- Да, это я, - отозвался человек, с аппетитом влив в рот ложку бульона.
- Приятно быть в вашей кампании, - добавил Платон Васильевич.
- Взаимно, - отозвался собеседник, - Вы уже побывали в городе?
- Нет еще. Моя дочь хандрит и я не могу оставить ее ни на минуту.
- Хандра это не тиф. Это не смертельно. Я могу сопроводить вас в город. Поверьте, что старые мечети здесь, словно, ожившие восточные сказки. Хандру вашей дочери вмиг стряхнет!
К вечеру Платону Васильевичу удалось уговорить Марию Платоновну прогуляться в город в кампании художника. Это была фееричная прогулка. Среди мусульманской старины кругом базары, лавчонки, торговцы, нищие, бедуины, негры, верблюды, разукрашенные ослики, ковры, сладости, фрукты. Вернувшись в лагерь, Мария Платоновна впервые за долгое время спала крепко и без сновидений.
Наутро за завтраком она слышала, как господин Билибин заговорил с одним из приплывших с ними господином:
- Отчего вы ничего не едите?
Тот отвечал сбивчиво, словно торопился, что все потеряют интерес к его ответу:
- Я хожу по пустыне и вспоминаю свой дом… весенние вечера дома… поле с лошадьми, и все это было мне милым и дорогим.
- Да-с, голубчик, - вздохнул господин Билибин, - Полей здесь не увидать. Грустно-с. Да вы пойдите, голубчик, на городской базар! Подивитесь!
Все продолжали завтракать в молчании. У всех остались в прошлом свои дорогие сердцу места.

-V-

С утра море штормило. «Рашид паша»  не сможет причалить в такую погоду. Дарья Сергеевна стояла у причала. Ветер трепал подол ее платья и хозяйскую шаль на голове. Чайки кричали. Ветер уносил их крики в бушующее море.
- В такую погоду впору утопиться, -  прошептала Дарья Сергеевна, безнадежно глядя в морскую даль.
- Да что вы такое говорите, дражайшая Дарья Сергеевна, - увещевал ее Игорь Александрович, - Я подготовил письмо своему армейскому товарищу. Он полковой врач и остался в Новороссийском госпитале. Революционерам тоже нужны доктора.
Игорь Александрович вздохнул, потом взял  Дарью Сергеевну за руку.  Она вздрогнула.
- Дорогая Дарья Сергеевна, простите мне мою дерзость, но я привязался к вам всей душой. Да что там! Я полюбил вас с первого мига нашей встречи! Вашим отчаянным характером я был покорен.
Дарья Сергеевна перебила его:
- И отчаяние достигло своего апогея. Чужбина. – она высвободила руку.
- Мы живем в невероятное для понимания время, -  смутился Игорь Александрович своей горячности.
- Что будет с этим мятежным миром…. – Дарья Сергеевна повернулась к тропинке в город, – Корабль сегодня не  придет. Пойдемте, уважаемый Игорь Александрович. Здесь совсем холодно.

Назавтра посадка на  корабль «Рашид паша» прошла быстро и без суеты. Дарья Сергеевна махала с верхней палубы, оставшемуся на берегу Игорю Александровичу. Она понимала, что своим отъездом освободила его. Он вернется в лагерь полка к своим товарищам по службе. А она уезжает за своей долей.

- VI-

Мария Платоновна увидела спину Евстафия Ильича  удаляющегося в барханы. Она встала с импровизированного стула, сооруженного из двух деревянных ящиков.  Быстро зашла в палатку, взяла со своего матраца шаль и, накинув ее на плечи, торопливо пошла в пустыню вслед за Евстафием Ильичом. Он брел, словно слепой, увязая в песке  и спотыкаясь. Мария Платоновна чувствовала, как теплый песок набился в ее уже видавшие виды ботинки на шнуровке. В Александрии таких ботинок не продавали, поэтому все дамы здесь ходили в том,  в чем уехали из России, или в том, что удалось вывезти с собой в малочисленных чемоданах и дорожных  сундуках.
Солнце клонилось к закату, а Евстафий Ильич  все шел и шел   прочь от лагеря. Вокруг без конца  и края песок, темнеющий впадинами на закатном солнце. Она видела, как Евстафий Ильич подошел к высокому бархану  и исчез в нем.  Мария Платоновна ускорила шаг и тяжело пыталась бежать, еще больше загребая песок в ботинки. Ногам было тепло, но неприятно.  За барханом она увидела дверь, словно дом из земли был перед нею, засыпанный сверху песком. Мария Платоновна тихонько приоткрыла дверь. В образовавшейся щели была темнота.  Она взяла себя в руки, думая о том, что Евстафий Ильич зашел туда, значит это безопасно.  Мария Платоновна толкнула дверь посильнее и она распахнулась настеж.  Из темноты высветились факелы, освещающие длинный коридор, казалось, уходящий вглубь пустыни. Мария Платоновна бесстрашно  шагнула в темноту и пошла по этому коридору, ориентируясь по факелам. Здесь было гораздо прохладнее, чем снаружи. Она, поежившись,  укуталась в накинутую шаль. Через несколько минут она застыла в изумлении от представшего перед ней.  В свете факелов сияли золотые вазы и кувшины,  стоящие в нишах стен. Здесь же блистали золотые слепки голов древних царей и цариц. Среди всего этого великолепия на полу пещеры сидел Евставий Ильич. Она окрикнула его. И он не поворачивая головы, ответил:
- А, это вы, уважаемая Мария Платоновна!  Не правда ли здесь сказочно прекрасно? Словно в сказках Шехерезады?
- Да… - только и смогла прошептать Мария Платоновна, загипнотизированная окружающей сказочной красотой собранных здесь кем-то богатств. Когда она немного пришла в себя. Спросила:
- Что это?
Евстафий Ильич отвечал ей:
- Не знаю. Но я хожу сюда уже который день.
- Кто-то зажигает светильники, значит, у всего этого есть хозяин.
- Светильники зажигаю я, - отвечал ей Евстафий Ильич.
- И вы никогда никого здесь не повстречали? – снова изумилась Мария Платоновна.
- Нет. Я немного  углублялся дальше  по коридору, но он ведет куда-то далеко. Мне терять нечего, впрочем, как и вам.  Если захотят и ваши родители, то мы могли бы двинуться вместе по этому ходу, запасшись едой и водой.
Евстафий Ильич смотрел на нее серьезно. В его глазах отблесками светильников мерцала решительность.
- Я не знаю. Очень интересно… - только и смогла растерянно ответить Мария Платоновна. Потом добавила:
- Надо рассказать папА.
Евстафий Ильич согласно закивал. Они направились к выходу. По дороге он тушил светильники, накрывая их поочередно старым ржавым ведром.

Вечером после ужина Мария Платоновна все рассказала отцу. Он слушал ее внимательно. И только когда она все рассказала, произнес:
- Значит, там есть кислород, раз горят  светильники.
Потом еще посидел в задумчивости, сдвинув брови, и вынес вердикт:
- Нам нужен проводник из местных. Завтра пойду на базар, попробую найти из египтян.
- ПапА, это не опасно? – встревожилась Мария Платоновна.
- Не опаснее в жизни  в этом лагере, - горько усмехнулся Платон Васильевич ей в ответ.
Через четыре дня они отправились в путь. Двое темнокожих египтян  несли  огромные кувшины с водой и торбы с нехитрой едой, состоящей из лепешек и сухофруктов. Мария Платоновна часто здесь мечтала о стакане молока. Но на рынке продавали только верблюжье и она не могла даже представить себе, что можно выпить хоть глоток этой неведомой субстанции.
Маман надела на себя и на нее все самые  теплые вещи. По ночам в пустыне очень холодно. А что там в подземелье вообще неизвестно. Платон Васильевич бодро шагал рядом с Евстафием Ильичом и они обсуждали варианты развития событий на предстоящем пути и способы их решения. Евстафий Ильич зажигал факельные светильники  по ходу их продвижения, когда они зашли в пещеру.

-VII-

Шторм усиливался и к ночи их корабль метался средь волн  под вспышками молний.  Пассажиры спустились в трюм, на палубе оставаться было опасно. Высокие волны переваливали через поручни и, словно отчаянные домохозяйки, полоскали палубу, сливая обратно в море воду после уборки. К утру корабль  сел на мель  вдалеке от маленького островка. Вода из пробоины быстро заполняла трюм, заставив пассажиров в кромешной тьме спешно подняться на палубу и отдаться на волю волн  и провидения.
Дарья Сергеевна очнулась утром. Солнечный  свет залил все вокруг, слепил ей глаза.  Она привстала и увидела, что лежит на белом песке островного пляжа.  Спокойное уже море, словно бирюзовое плато, светилось в солнечных лучах. Ее одежда быстро сохла. Дарья Сергеевна расшнуровала ботинки и сняла их. Обнаружила, что подошва на одном  совсем оторвалась. Она встала на песок босыми ногами, потянулась и огляделась. Дальше от пляжа росли цветущие кустарники бугенвили. Она медленно отправилась вглубь острова в надежде найти людей.
К вечеру Дарья Сергеевна поняла, что совершенно одна на маленьком островке  среди моря. Она  не стала терять время на слезы, а деловито занялась обустройством своего ночлега.  Солнце уже клонилось к закату. Она обошла весь этот островок, не повстречав ни одного крупного зверя. Множество птиц и бабочек перелетали с ветки на ветку и с цветка на цветок. Она нарвала побольше крупных листьев с неведомых ей деревьев и соорудила из них себе подобие высокой тахты. Пока Дарья Сергеевна исследовала остров, наткнулась  на заросли уже созревшей черешни. Немного утолила ей голод и, устроившись на своем зеленом ложе, вмиг заснула. Ей снился Игорь Александрович, который метался  на берегу и выкрикивал ее имя.  Но к берегу прибило только ее шляпу со страусинными перьями.
Она проснулась так же внезапно, как и уснула.  Увидела на листьях росу и,  встав, бережно пила ее, слизывая живительную влагу с листьев. Потом она долго бродила по берегу, всматриваясь в морскую даль. Увидела под ногами большую раковину. Дарья Сергеевна поковыряла в ней веткой. Раковина была пуста. Она тщательно промыла находку в море и наутро бережно  собрала в нее утреннюю росу. Теперь это ее графин. И каждое утро она наполняла  его до крав. За день бережно выпивала дневной запас.  Она вспомнила, как кто-то рассказывал ей про суп из черепах. Но, увы, огня у нее нет. Дарья Сергеевна вспомнила все, чему ее учили в гимназии и в университете. Все, чему ее учил покойный папенька, профессор физики в том университете, который она окончила за год до того, как мир рухнул и началась революция. Здесь на острове было полно черепах. Они дружно ползли по белому песку  к морю  и так же организованно возвращались обратно, зарываясь на ночь в песок.
Дарья Сергеевна усердно искала на острове осколок или его подобие, чтобы использовать его вместо линзы  для получения огня.  Без этого она не долго протянет в этом островном раю. Она ела черешню и дикие яблоки. Ела помалу, чтобы не заболеть. На третий день она нашла на берегу камень, похожий на отшлифованный волнами кусок стекла. Она бережно вытерла его   о платье. Набрала мелких веточек посуше и ближе к полудню установила   стекло так, чтобы солнце отражалось в нем прямо на сухие ветки. Физика не подвела и веточки задымились, а потом блеснул огонь. Она осторожно добавила еще сухостоя и вот уже огонь уверенно охватил их. Она стала смело подкладывать уже крупные ветки. Положила в костер собранные накануне клубни патата и уже через полчаса  ела их горячую сладковатую картофельную субстанцию.  Все горести и тяжелые раздумья улетучились прочь перед тем, что она добыла здесь спасительный огонь.  Она сбежала с Лемноса, острова, который по греческой мифологии принадлежал Богу Огня. И сама стала Богиней огня на этом маленьком безымянном островке.


-VIII-

Они шли, словно Прометей, зажигая огонь  в бескрайнем лабиринте. Или, словно, Минотавр.  И только одному Господу Богу было известно, что ожидает их впереди за каждым вновь зажженным факелом. Они долго шли без остановок. И уже все обессилели. Решили остановиться и отдохнуть. Они теперь не знали день или ночь в пустыне над ними. Египтяне поставили кувшины с водой, достали из огромных тюков, что грузят на верблюдов, циновки. Застелили ими пол. Съев по горсти сухофруктов и попив воды,  все улеглись на жесткие циновки и, невзирая на неудобства,  крепко заснули.
Мария Платоновна проснулась первой. Она слышала ровное дыхание матери во всне и громкий храп отца. Она приподнялась на локтях и увидела спавшего за отцом Евстафия Ильича. Египтян не было.  Кувшины и баулы по прежнему стояли на полу. А горящие лучины на стенах освещали тот путь,  что они прошли. А там, куда им предстояло двигаться дальше,  была кромешная тьма.
- ПапА! – пыталась разбудить отца Мария Платоновна.
Все проснулись.
- ПапА, проводников нет! Они сбежали? – взволнованно спрашивала Мария Платоновна.
- Ах, разбойники!  -  воскликнул Платон Васильевич, - Деньги взяли вперед и удрали!
Проснувшийся Евстафий Ильич добавил:
-  Этим бедуинам совсем нельзя доверять!  Ну не привязывать же их как верблюдов! 
- Что вы такое говорит! – возмутилась супруга Платона Васильевича.
-  Говорю, что недаром профессор Дарвин обосновал происхождение видов! Мы, европейские народы, более ответственны по отношению к другим, нежели всяческие берберы!
Они встали, собрали циновки. Евстафий Ильич пошел вперед зажигать светильники. Через некоторое время вернулся  и они с Платоном Васильевичем, надев на себя тюки и взяв в руки кувшины, двинулись вперед. Дамы шли налегке вслед за ними. И тут Мария Платоновна воскликнула:
- ПапА!  Смотрите! Дверь!
Все остановились. В каменной  стене  подземелья действительно виднелась дверь и она была чуть приоткрыта.  В щели зияла темнота.  Мужчины сняли с себя поклажу. Евстафий Ильич взял один из факелов   в железной подставке со стены и решительно распахнул дверь. Платон Васильевич последовал его примеру. Мать и дочь обнялись, прижавшись друг к другу и с тревогой смотрели на мужчин.
Они осветили факелами открывшуюся комнату. Судя по всему, это была гробница. В центре на возвышении  стоял саркофаг, переливающийся золотом и драгоценными камнями в лучах мерцающих факелов в руках вошедших. Стены усыпальницы состояли из полок от пола до потолка и на них мерцали золотые вазы и кувшины. Одну из стен занимали изображения сюжетов древней жизни  и множество надписей.  Справа в стене искусно выделанные двери. Квадратные колонны по периметру саркофага словно держали  потолок, который тоже был расписан бытовыми сценами и надписями, на которых фигурировали полубоги и полулюди. Все четверо быстро перекрестились по три раза и собрались покинуть это зловещее место, когда Евстафий Ильич обнаружил у стены тела их проводников. Мужчины подошли ближе и, не прикасаясь, пристально разглядывали  египтян. Те по всем признакам были мертвы. Затем все спешно покинули этот зал, вернувшись в коридор, и не заметили огромную змею, свернувшуюся кольцом в тени саркофага. Евстафий Ильич потушил факел и засунул его  в железную ручку двери, тем самым заперев дверь в гробницу.
- Здесь не безопасно,  - тихо произнес он.
- Может быть, это ритуальное самоубийство? – предположил Платон Васильевич.
- Возможно, - отозвался Евстафий Ильич, - Этих дикарей никогда нам не понять.
- Ах, папА! Вы говорите такие страшные вещи! – воскликнула Мария Платоновна.

-IX-

Весь день Дарья Сергеевна наблюдала за черепахами на берегу.  Она ходила в одной нижней сорочке, повесив выстиранное платье и чулки сохнуть на ветках. Скоро она приметила, что некоторые черепахи откладывают яйца в песок. Зарывают кладки и ползут в море.  Дарья Сергеевна  раскопала одну такую кладку и обнаружила в ней одиннадцать яиц. Она взяла четыре и положила их в горячие угли. Когда яйца запеклись, она достала одно, очистила от скорлупы и медленно съела его. Вкус показался Дарье Сергеевне божественным  и она быстро доела все яица. Потом, гуляя по острову в раздумьях,  набрела на огромное раскидистое дерево инжира, которое было обильно усыпано плодами. Дарья Сергеевна с удовольствием ела инжир, срывая крупные его ягоды. Что делать она не знала,  Целыми днями она вглядывалась в сверкающую морскую даль с надеждой увидеть корабль, плывущий к острову. Но горизонт  блистал солнечной своей пустотой. Дарья Сергеевна слушала пение птиц, купалась в море, искала на берегу большую раковину, чтобы варить в ней черепаший суп. Недавно она обнаружила  в зарослях и гнезда перепелок. Но, очевидно, еще был не сезон высиживания яиц и гнезда были пусты. Фрукты и ягоды спасали положение. На острове были и заросли олив. Они тоже уже вполне созрели. Засыпая, Дарья Сергеевна мечтала о кружке горячего чаю  с сушками и пирогами. Но на острове был птиче-черепаший рай. «Где я?»- думала Дарья Сергеевна, - «Как там матушка?»  С этими мыслями она засыпала и просыпалась.
Как только  солнце опускалось в море на горизонте, остров погружался в кромешную тьму. Тьма эта наполнялась звуками ночи: трелями цикад и криками каких-то ночных птиц.  И только мерцающие в темноте светлячки напоминали Дарье Сергеевне дом.  Когда по вечерам они выходили в сад, так же мерцали они.  Но только те вечера были наполнены родными голосами, разговорами за полночь, ароматом свежее испеченных ватрушек и разнотравьем. Здесь все ароматы затмевал настырный аромат  цветущих бугенвилей.
Сегодня Дарья Сергеевна проснулась от непривычных звуков. Прислушавшись, поняла, что это голоса. Мужские.  И говорят они по-русски.  Один голос говорил:
- Здесь множество мелких островов. Не может быть, чтобы штормом никого не выкинуло хоть на один из них.
- Провидение, - отвечал второй голос.
Мужчин явно было двое  и они обследовали остров. Дарья Сергеевна  быстро надела платье и закричала:
- Господа! Сюда! Я здесь!
Из-за кустов появились два офицера. Они радостно подбежали к ней. Она плакала и говорила им:
- Я  княгиня Никулина. Дарья Сергеевна Никулина. Я плыла на корабле «Рашид паша»  в Россию. Я возвращалась домой и тут шторм.
Мужчины утешали ее. Один взял ее за руку:
- Успокойтесь, мадам. Мы нашли вас. Все будет хорошо. На лодке мы отвезем вас на корабль.
Она всхлипывала, не в силах  остановиться.  Офицеры под руки вели ее к берегу. Помогли устроиться в лодке и стали грести прочь от острова, на котором она заглянула в глаза отчаянию. Но сейчас она спасена. Мужчины гребли молча, а она благодарила их, потом Господа, потом снова их. Один из офицеров спросил:
- Мадам, вы были одна?
- Совсем одна,  - снова бессильно заплакала Дарья Сергеевна.
- Сейчас мы причалим к соседнему острову   и осмотрим его, мадам, -   сказал один из них, тот, что сидел впереди на носу лодки.
- Да, да! Конечно!  - закивала Дарья Сергеевна, - Боже! Может, мы спасем еще кого-нибудь!

-X-

Они двигались вперед, цепко охватывая взглядами стены, освещающиеся по мере их продвижения. Теперь впереди шел Евстафий Ильич с горящим факелом в одной руке и кувшином воды в другой. Он зажигал от факела масляные светильники на стенах. Платон Васильевич с супругой и дочерью шли за ним, иногда оглядываясь назад, и опасливо вглядывались в скудно освещенные пройденные ими расстояния. Евстафий Ильич обо что-то споткнулся и, не сдержавшись, чертыхнулся в присутствии дам. Осветил факелом пол и все увидели лежащий на полу человеческий скелет. Дамы завизжали.
- Да тише вы! – прикрикнул на них Платон Васильевич.
- Если дальше нет выхода, то с нами будет тоже самое, - безнадежно произнес Евстафий Ильич.
- Господа! – воскликнула Мария Платоновна, - Не пугайте маман! Идемте вперед, не станем задерживаться!
Платон Васильевич посмотрел на дочь уважительно и одобрительно кивнул.
Они долго шли молча. Часы на цепочке, извлеченные из жилетного кармана Платона Васильевича, показывали, что они в пути уже два часа без отдыха. Он скомандовал всем остановиться и отдохнуть. Видел, что жена совсем выбилась из сил. Мужчины извлекли из торб циновки и расстелили их, как накануне. Попили воды и легли отдыхать. Они все быстро заснули, уморенные долгой дорогой и духотой. Проснулись от завываний, доносящихся со стороны еще темного коридора, куда им предстояло идти. Все вскочили с циновок. Евстафий Ильич схватил факел и, держа его в вытянутой руке, пытался разглядеть, что там в темноте. Платон Васильевич достал из торбы палку, на которой их проводники поначалу несли эти торбы, и приблизился к Евстафию Ильичу, тоже пытаясь рассмотреть, что там впереди. Мать и дочь перекрестились троекратно и обнялись. Евстафий Ильич смело шагнул вперед и зажег очередной светильник на стене. Потом следующий. Никого не увидев, они быстро собрали циновки и двинулись дальше. По мере их продвижения звук становился громче. Словно ветер выл в печной трубе зимней ночью. Но они находятся под раскаленной жаркой пустыней.
Через несколько шагов они увидели нишу в стене по правую сторону. Из нее пробивался скудный солнечный свет. К великой радости путников здесь было маленькое оконце в каменной стене, в которое они увидели бескрайнюю пустыню, где бушевала песчаная буря, засыпавшая уже и это окошко наполовину.
- Боже, солнце! ПапА! – радостно восклицала Мария Платоновна.
- Это воет ветер пустыни, - резюмировал Евстафий Ильич. Он широко и радостно улыбался. Все облегченно вздыхали. Страхи улетучились. Они вернулись в свой лабиринт, надеясь, что скоро он выведет их к людям, к воде и еде.
- Помнишь, Платоша, как мы в поле с ромашками поутру ходили на летних дачах? – неожиданно вспомнила супруга Платона Васильевича, - Как был свеж воздух и как гудели шмели в траве!
- Маман, вы были в романтическом возрасте? – спросила Мария Платоновна.
- Да, милая. Мы с твоим папА были тогда в романтическом возрасте и все казалось волшебным, - вздохнув, отвечала она.
- Эх, а я сейчас вспоминаю вареники нашей Софьи, хоть я и нахожусь в романтическом возрасте!
Мать и дочь рассмеялись. А Платон Васильевич серьезно сказал:
- Мон шер , тебя пора выдавать замуж.
- ПапА, вы это серьезно? – надула губки Мария Платоновна.
- Абсолютно, милая, - невозмутимо отвечал ей отец.
- Это совершенно невозможно, папА! Мой возлюбленный сейчас вдали от меня. Он находится на острове Бога огня, - грустно отвечала Мария Платоновна.
- Что еще за причуды? – строго спросил отец, оглянувшись на дочь.
- Я говорю о подъесауле Пущине. И мне известно, что он уплыл на корабле «Рашид паша» на остров Лемнос.
Мария Платоновна замолчала, вспомнив о подъесауле.
- Забудь о нем, - рявкнул Платон Васильевич, - Вернемся в Россию, найдем тебе жениха подостойнее.
В разговор вмешался Евстафий Ильич:
- Я слышал, что подъесаул Пущин счастлив в браке.
Мария Платоновна спешно догнала идущего впереди Евстафия Ильича и тронула его за плечо, чтобы он остановился:
- Женат?! – она смотрела на него широко открытыми глазами.
- Я так слышал, мадмуазель, от людей близких к подъесаулу, - смутился Евстафий Ильич. Отец подошел к Марии Платоновне и обнял ее за плечи:
- К чертям подъесаула, милая! Я найду тебе по настоящему достойного жениха!
В молчании они двинулись дальше. За очередным поворотом извилистого коридора им в глаза ударил дневной свет. Они побросали вещи на пол и побежали вперед. У выхода из подземелья сияло море. Ровная бирюзовая его поверхность уходила к горизонту. Вокруг никого не было. Пустыня и море.
- ПапА! – воскликнула Мария Платоновна, - Смотрите, корабль!
Вся четверка обессилевших путников стала махать руками и кричать. Мария Платоновна подпрыгивала и кричала вместе со всеми:
- Сюда! Спасите! Сюда!

-XI-

- Мадам, нам теперь долго плыть. Накройтесь этим покрывалом. Солнце уже в зените.
- Благодарю вас, - Дарья Сергеевна накинула на голову и плечи большое плотное корабельное покрывало.
- Как вы определяете, куда надо грести, господа? – спросила она, чтобы поддержать беседу.
Один из моряков ответил:
- Компас, мадам!
Он поднял руку и продемонстрировал ей компас, одетый на запястье на кожаный ремень.
- Физика и меня спасла на острове, - улыбнулась из-под покрывала Дарья Сергеевна, - Линза.
- Мадам, вы изучали физику? – спросил один из гребцов.
- Мой папенька профессор физики, - она спохватилась и добавила, - Был.
- Царствие небесное, - донеслось до нее.
- Вы нашли еще пассажиров с того корабля?
- Нет, мадам. Вы единственная. Шторм был очень сильный. Вас сам Господь Бог спас.
Дарья Сергеевна задумчиво смотрела на море и прошептала:
- Такая судьба.
- Да, мадам. У каждого своя судьба.
Вдалеке был виден пароход. Она спросила:
- Мы плывем на этот корабль?
- Да, мадам. Мы плывем на этот корабль. Он отправлен силами американского Красного креста при поддержке казачьего корпуса, эвакуированного на остров Лемнос.
Дарья Сергеевна ахнула от этих слов:
- А подъесаул Пущин с вами?
- Да, мадам. Он изъявил желание отправиться с нами на поиски. Мы не зря объезжаем эти острова.
Дарья Сергеевна не ответила. Слезы лились из ее глаз. Она улыбалась сама себе от счастья вновь увидеть аристократичное лицо подъесаула Пущина.
Когда они приблизились к кораблю, матросы скинули веревочный трап. Дарья Сергеевна с помощью гребцов, что нашли ее, ловко вскарабкалась наверх. Крепко схватилась за протянутые ей руки и легко одолела борт, оказавшись на палубе. Перед ней стоял подъесаул Пущин. Он крепко держит ее за руки. Она смотрит в его глаза. Освобождает руки и гладит его по щекам. Чувствует, как вновь потекли по лицу слезы.
- Как прекрасно вновь увидеть вас, подъесаул.
Он обнимает ее и прижимает к себе. Так они молча стояли очень долго. Потом капитан пригласил их в каюту отобедать. Дарья Сергеевна поняла, что хочет пить и есть, словно она не ела неделю.
Садясь за стол, она рассказывала капитану и Игорю Александровичу о своей жизни на острове:
- Я ела черепашьи яйца. Да, да, господа! Запекала их на костре. Физика спасла мою жизнь.
- Мадам, вы удивительная женщина! – восторженно воскликнул капитан, - Впервые в жизни вижу даму, использующую физику в реальной жизни.
- Мой папенька был профессором физики.
- Примите мои соболезнования, мадам, - печально произнес капитан.
Подъесаул Пущин не сводил глаз с Дарьи Сергеевны. После обеденной трапезы он сопроводил ее в каюту, чтобы Дарья Сергеевна отдохнула. Она взяла его за руку:
- Не уходите, подъесаул.
Он улыбнулся ей. Они сидели в каюте и рассказывали друг другу, как они были друг без друга все эти дни. Она рассказывала ему о своей жизни на острове, а он рассказывал, как искал ее.

-XII-

Корабль двигался вдоль берега. Дозорные внимательно смотрели в бинокли, надеясь еще найти людей с затонувшего во время бури корабля. Дарья Сергеевна стояла на палубе рядом с Игорем Александровичем и тоже вглядывалась в пустоту песчаного берега. В какой-то момент все заметили машущих руками людей на берегу. Капитан скомандовал:
- Стоп машина! Спустить якорь и шлюпку!
Матросы слаженно выполняли команды.
- Господи! Какое счастье! – воскликнула Дарья Сергеевна, - Еще есть живые!
- Да, да, это прекрасно, - согласился подъесаул и добавил: «Я оставлю вас. Пойду на веслах». Она кивнула. Игорь Александрович ловко спустился по веревочному трапу в уже спущенную шлюпку с одним из матросов и они начали грести к берегу. Дарья Сергеевна наблюдала с палубы то за ровными сильными гребками подъесаула Пущина, то за людьми на берегу, машущими им. Наконец лодка достигла берега. Игорь Александрович вышел на берег, и она увидела, что люди на берегу стали как вкопанные и смотрят на подъесаула, а он на них. Наконец от группы отделилась женская фигура и бросилась на шею подъесаулу. Дарья Сергеевна улыбнулась, вспоминая как она так же была рада своим спасителям. Затем все по очереди обнялись и подъесаул жестом пригласил их в шлюпку. Мужчины проследовали самостоятельно, а дам поочередно Игорь Александрович перенес на руках. Дарья Сергеевна почувствовала где-то глубоко внутри, что ей неприятно видеть, как подъесаул обнимался с одной из дам и как брал их на руки. «Неужели это ревность?» - удивилась она сама себе.
Лодка причалила к борту и матросы судна помогли всем из шлюпки подняться на борт. Капитан проводил гостей в каюты, а подъесаул Пущин подошел к Дарье Сергеевне.
- Вы не поверите! – воскликнул он, - Это член городского собрания Новороссийска Платон Васильевич с супругой и дочерью Марией Платоновной! Невероятно! Будучи курсантами мы посещали балы в их доме!
Игорь Александрович явно был взволнован воспоминаниями юности. Дарья Сергеевна слушала его, улыбаясь, но внутри у нее бушевал пожар. И имя тому пожару ревность.
Через некоторое время капитан собрал всех спасенных за столом. Дарья Сергеевна расспрашивала мать и дочь из семейства Платона Васильевича. И чувствовала, что нервничает
- Господа! Сегодня прекрасный день! – торжественно произнес капитан, - Мы спасли пятерых человек! Команда вверенного мне корабля совершила богоугодное дело!
Все перекрестились и радостно закивали, высказывая слова благодарности капитану и подъесаулу. Капитан повернулся к Игорю Александровичу и торжественно произнес:
- Уважаемый господин Пущин, я искренне благодарен вам за помощь в спасении потерпевших кораблекрушение!
Но тут его перебили.
- Нет, мы не были на корабле! – воскликнула Мария Платоновна.
- Да, мы всей компанией путешествовали под пустыней! – сообщил Евстафий Ильич.
- Да! Да! Мы были в истинном лабиринте Минотавра! – поддержал его Платон Васильевич.
Капитан от неожиданности опустился на сиденье.
- Как же так, господа? – только и промолвил он.
- Ах, папА, - перебила всех Мария Платоновна, - Дайте я расскажу, что с нами приключилось!
Платон Васильевич кивну в знак согласия. Дарья Сергеевна смотрела на Марию Платоновну, говорящую быстро, слегка крикливо, что прощалось ее молодостью и красотой. Она перевела взгляд на подъесаула. Его глаза светились, он с улыбкой на лице смотрел на молодую рассказчицу, которая, как оказалось, была его знакомой с юности.
«Насколько  близко знакомой», - раздумывала Дарья Сергеевна.
Обед прошел в рассказах вновь прибывших  об их недолгой жизни в Египте и о путешествии через гробницу. Дарья Сергеевна слушала не внимательно. Она без аппетита съела уху, а от рыбы с картошкой отказалась. В эту ночь спала она беспокойно. В каюте было душно. Она вышла из каюты и увидела на палубе в свете луны подъесаула Пущина, а рядом с ним Марию Платоновну.
Они стояли к ней спиной у высокого борта палубы и тихо о чем-то разговаривали.  Дарья Сергеевна прислушалась, но до нее долетали только отдельные слова: «помните», «помню», «чудесное время», «юность».
-  Юность, - горько усмехнулась  она и тихонько закрыла дверь в каюту. Дарья Сергеевна промучилась остаток ночи в своих душевных страданиях, дополненных духотой маленькой каюты. Вздрогнула от стука в дверь. Услышала из-за двери голос Игоря Александровича:
-  Дарья Сергеевна, уже утро. Капитан любезно приглашает нас к завтраку.
Она отвечала ему из-за двери:
- Благодарю вас, господин Пущин! Но я не хочу есть. Поблагодарите от меня капитана. Приятного аппетита!
Она слышала, как подъесаул еще некоторое время постоял у двери, затем послышались его удаляющиеся шаги. Дарья Сергеевна быстро встала, умылась, надела свое видавшее виды платье. Снова села на постель и задумчиво смотрела на себя в овальное зеркало на инкрустированной ручке, которое она держала в руке.
- Прекратите, княгиня. Вы старше подъесаула на несколько лет. И все это пустое, - говорила она своему отражению.
В дверь вновь постучали Это был капитан.
- Мадам! Завтрак ждет вас! Нам не хватает вашего общества!
Дарья Сергеевна встала и открыла дверь каюты:
- Доброе утро, господин капитан! – улыбнулась она.
-  Мадам, я готов сопроводить вас, - браво подбоченился капитан.
-  Благодарю вас.
Она вышла из каюты и взяла его под руку. Так они прошествовали в кают-компанию, где был накрыт завтрак. За столом уже сидело семейство Платона Васильевича, статский советник Евстафий Ильич и подъесаул Пущин. При их появлении он встал и галантно подвинул ей стул. Когда все расселись за столом, Мария Платоновна заметила:
- Вы, госпожа Никулина, любите всеобщее внимание, поэтому не приходите вовремя?
Она сама рассмеялась своим словам. А Дарья Сергеевна удивленно подняла на нее глаза и произнесла:
- Не я люблю, а так уж всегда выходит, что всеобщее внимание обращено ко мне.
После этих слов она приступила к завтраку. Капитан решил разрядить обстановку:
- Дамы и господа! Приятного аппетита!
- Покорнейше благодарим, - отвечали гости.
Мария Платоновна смотрела на Дарью Сергеевну, которая как ни в чем не бывало, поглощала с аппетитом свой завтрак. Подъесаул Пущин сидел между ними. Она уже ненавидела эту заносчивую княгиню Никулину, манипулирующую всеми вокруг.
За кофе Дарья Сергеевна обратилась к капитану:
- Господин капитан, наш корабль возвращается на Лемнос?
- Нет, мадам, - браво отвечал ей капитан, - Наше судно идет в порт Константинополя. А оттуда вас, мадам, заберет любой корабль идущий в Россию.
- Константинополь? – удивленно переспросила Дарья Сергеевна, - Я никогда не была там.
- Не волнуйтесь, мадам,  я буду с вами, - галантно произнес Игорь Александрович.
- А с нами, подъесаул? – перебила его Мария Платоновна, - С нами вы не будете? Я тоже никогда не была в Константинополе!
-  Но господин Агафонцев, мадмуазель, всегда поможет вам, - улыбнулся ей подъесаул.
- Ах, папА! Господин Пущин бросает нас на чужбине, - капризно произнесла Мария Платоновна с шумом поставив чашку на блюдце.
- Мон шер, что за манеры, - недовольно покачала головой ее мать, до сих пор не проронившая ни слова.
Но тут Платон Васильевич вспомнил художника Билибина, с которым они жили в палаточном лагере для беженцев, и стал рассказывать  о его таланте. Все с интересом слушали и лишь Дарья Сергеевна смотрела на море за кормой, думая о своем. Ее задумчивость  была заметна всем присутствующим, но никто не осмелился ее потревожить.

-XIII-

Константинополь встретил их многолюдьем. Люди, тюки, отдельные торговцы среди толпы. Хрупкая девушка, зябко кутаясь в черный газовый шарф, стоит с маленьким золотым медальоном и шепчет: «Ярым лира… Ярым лира…» В больших серых глазах вселенская печаль. Вокруг гудит тысячами голосов Стамбульский порт, звенят трамваи, зловеще ревут гудки автомобилей и изредка в этот рев врываются протяжные гудки пароходов. Дарья Сергеевна пробирается между людьми к девушке:
- Что вы говорите?
Девушка смотрит на нее печальными серыми глазами:
- Я продаю медальон, мадам. За пол лиры.
- Что можно здесь купить на эти деньги? – не унимается Дарья Сергеевна.
Ей очень жаль эту девушку. Но теперь и она в столь же отчаянном положении. По прибытии в Константинополь, она распрощалась со своими попутчиками. И одна отправилась в город. Денег было только на обратный билет до России. У нее на шее висел похожий медальон, подаренный родителями на ее восемнадцатилетие.
Девушка пожала плечами:
- Только оплатить квартиру за неделю.
- Не продавайте. Вы здесь одна?
- Да, - совсем тихо отвечала девушка и по ее щеке медленно покатилась слеза, - Маменька еще на корабле от сыпного тифа…
Девушка вновь всхлипнула.
- Пойдемте куда-нибудь, где поспокойнее, - предложила Дарья Сергеевна.
- Здесь везде так, - улыбнулась девушка, - Пойдемте ко мне. Я здесь неподалеку снимаю комнату.
Они шли среди людей и, боясь потерять друг друга из виду, старались держаться рядом.
Комната оказалась малюсенькой. В ней стояла кровать, стол и два стула. Хозяйка предложила Дарье Сергеевне умыться с дороги и принесла откуда то большой кувшин с водой. Потом они пили кофе, который хозяйка сварила здесь же на маленькой спиртовке в видавшей виды турке и разлила в два маленьких прозрачных стеклянных стаканчика. Села рядом с гостьей на кровать и извиняющимся тоном проговорила:
- Из еды это все.
Дарья Сергеевна дружелюбно похлопала девушку по тонкой белоснежной руке с длинными аристократичными пальцами.
- Я княгиня Никулина. Дарья Сергеевна Никулина.
- А я Елизавета Остапова из Санкт-Петербурга. Мой отец поручик Остапов воевал в армии юга у Врангеля. Мы его так и не видели до отъезда. А дальше вы и сами все знаете. Из Новороссийска мы плыли сюда на пароходе «Саратов». Маменька захворала и… - девушка беззвучно заплакала, закрыв лицо руками.
Дарья Сергеевна гладила ее по волосам и успокаивала:
- Ну, будет, будет. Теперь слезами горю не поможешь.
Они пили кофе маленькими глоточками.
- Я еду в Россию. Вы поедете со мной? На родной земле легче пережить все.
- Я боюсь.
- И здесь страшно. Без средств к существованию страшно везде. Завтра мы пойдем в порт и постараемся сесть на корабль до Новороссийска. Или Севастополя.
Лиза согласно кивнула. Потом они еще долго рассказывали друг другу о своих судьбах.
Наутро дамы отправились в морской порт. Тем же путем через плотную спешащую толпу. И вдруг услышали крик:
- Дарья Сергеевна! Госпжа Никулина!
Дарья Сергеевна обернулась на голос и увидела профессора Милютина, старинного товарища по Академии своего покойного батюшки. Он выглядел весьма респектабельно. На нем аккуратный смокинг, в руках щеголеватая тросточка, начищенные лакированные туфли. Она схватила Лизу за руку и устремилась к профессору. Он галантно приложился к ручкам обеих молодых дам:
- Как вы здесь, уважаемая Дарья Сергеевна? Где ваш папенька и ваша маменька?
Она отвечала ему, что папеньку и брата Женю убили красные, маменька осталась у надежных людей. А она сама бежала от тех ужасов. Но и здесь ее ожидал ужас.
Профессор участливо произнес:
- Полно те, полно те, уважаемая Дарья Сергеевна. Я приглашаю вас, милые дамы, позавтракать в моей кампании, а затем я доставлю вас на корабль «Бюргермейстер Шредер» отплывающий сегодня после полудня в Новороссийск. Его капитан мой дорогой племянник Андре.
Дамы заулыбались и стали благодарить профессора. Затем дошли до отеля «Токатлиан» на первом этаже которого находился ресторан. Внутри он был обставлен и обустроен с европейским шиком. Над входом висел рекламный щит: «Беспрерывное веселье. Новая программа. Все оригинально, Кабарэ неожиданностей. Уголок Востока. Бар Америкен. Исключительный успех. Три аршина морали (цензурованная нагота)… Цены умеренные. Вход бесплатный». Дамы грустно усмехнулись. Профессор широко улыбнулся и, помогая им рассаживаться за столом, говорил:
- Владелец этого ресторана серб. Никола Медович. Очень приятный господин и знает толк в хорошей еде.
Подошел официант и профессор сделал заказ:
- Салат, устрицы, бутылку шабли и сыр, - потом обратился к дамам, - если дамы не возражают.
Пить с утра шабли было им обеим внове, но они не стали возражать своему спасителю.
- В этом заведении подают и настоящий английский чай, но только с пяти часов дня, - поведал своим спутницам профессор.
Все было восхитительно вкусным. Дарья Сергеевна не ела со вчерашнего дня, а Лиза и не помнила, когда нормально завтракала. Затем в порту недолго ожидали господина профессора, пока он куда-то ходил договариваться, чтобы Дарью Сергеевну взяли на корабль. Потому что Лиза наотрез отказалась уезжать, опасаясь новой власти в России.
И вот Дарья Сергеевна уже на корабле машет профессору и Лизе, стоящим на причале и сквозь гомон чаек над прибрежными волнами, она кричит им:
- Прощайте!
Она видит, как профессор из кармана смокинга достает платок и утирает им глаза. А Лиза одной рукой машет ей, а второй тоже утирает глаза кончиком своего газового шарфа. Издав пронзительный гудок, теплоход отчаливает.

-XIV-

- Господин подъесаул, вы должны ехать с нами обратно на родину, - увещевала Мария Платоновна подъесаула Пущина.
- Мадмуазель, я солдат и мое место среди таких, как  я. Наш долг спасти Россию, - отвечал ей Игорь Александрович, - Я возвращаюсь на Лемнос к сослуживцам.
- Спасти Россию! Утопия! – воскликнул Платон Васильевич.
- Ах, папА! Не нужно мешать господам офицерам исполнять свой долг! – возразила отцу Мария Платоновна.
-  Пока они исполняют свой долг офицера, все девицы в России завянут в девках, - продолжал Платон Васильевич гнуть свою линию.
- Ах, папА! Вы не выносимы! Не слушайте его, господин Пущин! – смутилась Мария Платоновна.
- Мадмуазель! Мадам! Господа! Я вынужден откланяться. Мой корабль на Лемнос уходит через два часа, -  прощался Игорь Андреевич. - Прощайте!
Платон Васильевич подошел к нему и крепко пожал руку:
- Вы правы, господин Пущин, честь превыше всего. А честь русского офицера это честь России!
Он растрогался от своих же слов.
- Прощайте, господин подъесаул! Каждый год в этот день я буду ходить в храм и молиться за вас. – промолвила чуть не плача Мария Платоновна.
Игорь Александрович галантно  поцеловал дамам руки и удалился. Мария Платоновна заплакала, а родители стали ее утешать.

Новороссийск сотрясали бесконечные марши отрядов новой власти. В морском порту дежурили патрули. Кожанки, кепки, красные повязки мелькали, словно кровавый фейерверк. Из городских громкоговорителей звучали бравурные мелодии и обращения Ленина, которого здесь никто не видел, но все знали, что это он перевернул мир в Российской Империи. Это он пролил кровь невинного цесаревича и княжон. Реки крови и ужасы самосуда заполнили патриархальную верующую Россию, нависнув над ней безверием и жестокостью.
Женщина в громоздком пальто, отсвечивающей черной кожи, в повязанной красной косынке на голове, отдавала приказания небольшой группе мужчин, одетых кто во что. Из-под бушлатов виднелись тельняшки. Кто-то был в обычных драповых коротких пальто, а кто-то в офицерских кителях без погон явно с чужого плеча.
- Каждый! Слышите? Каждый! – громко говорила женщина в красной косынке, - Несет персональную ответственность. Раз люди решили вернуться, значит осознали. Но нам нельзя терять бдительности! Среди возвращающихся могут быть враги нашей молодой республики! Помните: каждый из вас пограничник нашего советского государства! Что говорит нам товарищ Ленин? А говорит он нам, товарищи, если сумеем защитить новое молодое государство, значит это государство будет жить и развиваться!
Мужчины захлопали в ладоши и послышались выкрики: «Не боись, командирша!», «Товарища Ленина не подведем!». Женщина нахмурилась и строго заметила:
- В новом обществе нет разделения на мужчин и женщин. Поэтому надо называть меня не командиршей, а обращаться «товарищ командир». Мы все товарищи, дорогие товарищи!
Мужчины вновь захлопали, а один покачал головой:
- Да как без баб то? А бабам без мужиков как?
Все громко засмеялись.
- Это ты в избе у себя будешь на баб и мужиков делиться! А здесь мы общее дело делаем – революцию! – строго прикрикнула на него женщина в красном платке, - Всем разойтись по обозначенным объектам! Смена караулов в шесть утра!
Мужчины стали расходится. Василий и Петро шли рядом. У них для несения караула соседние причалы. Раньше они вместе служили матросами на царском флоте. Теперь в революционном дозоре встречают корабли с возвращающимися царскими офицерами и их семьями.
- Я вот тут знаешь, чего слыхал? – повернулся к товарищу Петро, - Что Антанты больше нет. Французы с американцами рассорились и все!
- Петро, - усмехнулся Василий, - тебе ужо податься надобно комиссаршей командовать! Антанта! Вот на кой она тебе? У меня совсем живот с голодухи свело. Думаю, где б шматок сала раздобыть да каравая краюху. А ты, ети мать твою, Антанта!
- Ну да… пожрать бы не мешало, - согласился Петро.
Громкий пароходный гудок известил всех, что в порт причаливает очередное судно. Петр, нахмурив брови для солидности, стоял у трапа, который фиксировали два матроса на берегу и терпеливо ожидал высадки пассажиров. Он запомнил слова комиссарши о врагах советской власти среди возвращающихся и решил подойти к своему заданию со всей серьезностью. Преимущественно для того, чтобы отвлечь себя от всепоглощающего чувства голода.
Пассажиры начали нерешительно спускаться по трапу. Мужчина в цилиндре и дама в шляпе сошли первыми, суетливо поздоровались с Петром и также неуверенно пошли к выходу с причала. В какой-то момент они остановились и женщина заплакала, уткнувшись лицом в плечо своего спутника. Он погладил ее по спине:
- Ну, будет, будет. Не надо, милая. Мы дома. Выспимся в своей постели.
С трапа послышался девичий голос:
- Ах, папА! Неужели мы дома? Здравствуй родина! – она спрыгнула с последней ступеньки трапа и закружилась, раскинув руки.
- Ну, будет, Мария! – урезонил ее отец, на плече которого рыдала женщина в шляпе.
- Ах, оставьте, маман! Надо радоваться, а не плакать! – сказала ей девушка, - Дома, наверное, нас ждет Софья! Наготовит нам вкусной еды! – девушка обогнала родителей и торопила их к извозчику.
Петро увидел, что к нему направляется комиссарша. Когда она поравнялась с сошедшей с парохода семьей, остановилась. До Петра донесся голос девушки:
- Софья! Это ты? А мы думали, что ты дома кашеваришь.
Комиссарша ей что-то ответила. Петро не расслышал. Затем она снова двинулась в его сторону, трое с корабля обернулись ей вслед и ему показалось, что мужчина удивленно качает головой. 


-XV-

Они зашли в свою квартиру с черного хода. Парадная была заколочена досками крест на крест. Дома все осталось без изменений. Мария Платоновна раздвинула темные парчовые портьеры и солнечный свет ворвался в комнату, обнажив ее не жилой вид. Супруга Платона Васильевича села на край кресла и вновь заплакала. Мария Платоновна повернулась к матери:
- Ах, маман, оставьте! Слезами теперь не поможешь. Нам надо найти новую кухарку, раз наша Софья подалась в рэволюционэрки.
- А как вкусно она жарила тарань! – вздохнул Платон Васильевич и добавил: «Уже не в мочь хочется есть!». Его супруга утерла слезы и растерянно смотрела на мужа.
- Что дорогая? Надобно идти на рынок. Мне, как фигуре известной, это не с руки. Потому идите вы, мои милые. А я передохну с дороги, -  Платон Васильевич прошествовал в свой кабинет.
Мать и дочь переглянулись.
- Это ужасно, маман! Нам надобно найти новую кухарку, - предложила Мария Платоновна.
-Да где ж ее сейчас найдешь? – развела руками ее мать.
Так посетовав, женщины отправились в город. Денег было не много.
На базаре шумно. Кто-то торгует молоком, мясом, а кто-то продает вещи, иконы и драгоценности. Не торгуясь, купили курицу. Встретили супругу графа Нокошина. Она продавала какие-то драгоценности. Из разговора выяснилось, что самого графа забрали представители новой власти. Где он и что с ним графине не известно. Банки в городе не работают и она ходит на базар продавать свои драгоценности за бесценок, а на вырученные деньги покупает продукты. Мать и дочь поинтересовались у графини, где им можно найти кухарку. И она рассказала, что ей самой пришлось вызвать из деревни племянницу дальней родственницы. Она теперь у нее на хозяйстве.
- Но что мое хозяйство одинокой дамы? – продолжала графиня, всхлипнув на слове «одинокой», - Могу сказать ей, чтобы и у вас управлялась.
- Будем вам премного благодарны, - отвечали чуть не в один голос мать и дочь.
- А как Платон Васильевич? – поинтересовалась графиня.
- Ой, папА очень устал от всех этих волнений! – воскликнула Мария Платоновна.
- Наш отъезд и наше возвращение были не легкими, - добавила супруга Платона Васильевича.
- Понимаю, понимаю, - участливо кивала графиня, - позвольте пригласить вас к себе на ужин.
Мать и дочь переглянулись:
- Если папА будет не против, мы с удовольствием!
- Тогда буду ждать вас сегодня к восьми вечера. Моя новая кухарка весьма не дурно готовит, - улыбаясь, говорила графиня.
- А наша Софья подалась в рэволюционэрки! – перебила ее Мария Платоновна, - Расхаживает по городу в красном платке и ничего не делает!
Графиня заохала, а Мария Платоновна продолжала:
- Мы повстречали ее в порту по приезду. Поначалу обрадовались ей. А она отвечала, что теперь начальница при новой власти и боле нам не прислужница! Так и сказала!
- Что происходит в головах у этих людей? – поддержала дочь супруга Платона Васильевича.
- Увы, - развела руками графиня, - мир сошел с ума. Врангель и Антанта его не спасли.
Вскоре дамы распрощались и разошлись по своим делам.

Они возвратились с базара. В прихожей их встречал Платон Васильевич.
- Ах, папА! – Мария Платоновна бросилась обнимать отца, - Россия сделалась худою, бледною, оборванною нищенкой.
Она смахнула слезу:
- Как жить, папА?
- Ну, ну, милочка! Ты уже столько всего пережила. Все будет хорошо, - Платон Васильевич погладил дочь по щеке. Его супруга  прошептала сухими губами:
- Господь милосерден.  Все образуется.
Она достала из мешка курицу и обратилась к мужу:
- Нам графиня Нокошина обещала свою кухарку. Но что сейчас делать с курицей?
- Варить, дорогая, - рассмеялся Платон Васильевич.
- Но как?
- Пойдем в кухню. В армии я видел, как полковой повар варит курицу.
Они удалились в кухню. Мария Платоновна сняла чехол  с фортепиано,  придвинула стул и заиграла и запела глубоким контральто:
- Остров Крым встречай родимый
  Своих скитальцев, своих сынов.
  Нас по чужбине судьба водила.
  Чужбина хуже, страшнее снов.
Пока варилась курица, Платон Васильевич учил жену чистить картошку и резать хлеб. При этом сам порезал об острый кухонный нож два пальца. Супруга, увидев кровь на его руке, упала в обморок. На кухню прибежала Мария Платоновна. Они с отцом перенесли ее в спальню и Мария Платоновна в отчаянии воскликнула:
- Да где же эта графская кухарка?!
- Жаль, что дамы не служат в армии, - бурчал Платон Васильевич себе под нос, промывая раны водой.
Через несколько минут его супруга пришла в себя. Открыла глаза и спросила:
- Где мы?
- В гробнице фараона, - пошутил Платон Васильевич.
- Ах, папА!  Не пугайте маман! – урезонила его дочь.
- А что? Что там, что здесь нечего есть, - отвечал ей отец.               
- Маман,  мы уже дома, - утешала ее дочь, - ПапА по обыкновению изволит шутить!
Через час они пили куриный бульон собственного семейного приготовления и им казалось, что ничего вкуснее они до этого не ели.
Наутро пришли трое представителей местного реввоенсовета. Во главе с их кухаркой Софьей. На голове у нее была повязана все та же красная косынка. Они прошлись по комнатам,  все осмотрели, не взирая на сопротивление Платона Васильевича. Софья повернулась к ним и вынесла вердикт:
- Товарищи, вам придется потесниться. В новом государстве нет места роскоши. Оставляем вам три комнаты, а две забираем для наших сотрудников реввоенсовета.
Супруга Платона Васильевича вновь упала в обморок. Муж и дочь под руки отвели ее в спальню и вернулись к незваным гостям.
- И вот эти барские штучки прекращайте, - махнула рукой на них Софья. Потом отчеканила своим товарищам:
- Располагайтесь товарищи!- и вышла за дверь, не удосужившись закрыть ее за собой.
Один из оставшихся красноармейцев протянул руку  Платону Васильевичу:
- Ну что ж, будем знакомы. Петр Яхин, матрос революции.
Платон Васильевич посмотрел сквозь пенсне на протянутую руку, потом в глаза матроса и ехидно спросил:
- Какие комнаты занять изволите, господа от новой власти?
Петр Яхин опустил руку  и, смутившись, отвечал:
- При новой власти господ нет. Все товарищи.
- Значит, вы мои товарищи, а я ваш товарищ? Интересно, как быть товарищами, ежели впервые увидались?
- А вы не больно-то того… - ответил ему второй красноармеец, - Мы, пожалуй, пойдем вон в тех больших комнатах располагаться.
- Те большие, с позволения сказать, комнаты, товарищ мой, называются зала и гостиная, - не унимался Платон Васильевич.
- Так в них и пойдем, - заключил собеседник и пошагал по паркету вглубь квартиры. За ним пошел Петр Яхин.
Платон Васильевич схватился за голову:
- Моя кухарка теперь красная комиссарша! В моей гостиной живут матросы! Мир перевернулся!
С этими словами он ушел в спальню к жене. А Мария Платоновна вернулась к фортепиано и продолжила музицировать. Она вздрогнула. Один из матросов стоял в дверях комнаты и с опаской стучал в открытую настеж дверь:
- Барышня…, - начал он нерешительно, - Нам бы кипяточку…
Мария Платоновна растерянно смотрела на робеющего матроса. Потом улыбнулась и ответила:
- Можно, товарищ матрос! Идите в кухню и там все найдете. Теперь так. Наша кухарка Софья нынче ваша командирша.
Матрос смущенно опустил голову и промямлил:
- Благодарствую, товарищ барышня.

Игорь Александрович вместе с казаками принимал участие в сборах. Завтра весь полк отплывает в Сербию. Его сердечный армейский друг с юности Сережа  Заварзин, говорил, что теперь уже понятно, что крах России неизбежен. Они оба в студенческие времена имели комнату с пансионом в семье Платона Васильевича. И частенько вспоминали здесь на Лемносе те прекрасные времена.
-  Помнишь, Игореша, перса зимой шестнадцатого в Екатеринодаре?
- Да, друг, помню я этого ясновидяшего перса! Он долго не соглашался, - отвечал товарищу Игорь Александрович.
- А потом смотрел все на свой огромный блестящий ноготь, - запальчиво говорил Сережа, предавшись воспоминаниям.
- Он предрек нам это расставание с родиной по большой воде, - печально вздохнул Игорь Александрович.
На миг они словно вновь стали беззаботными мальчишками, мечтающими всех победить. Но не на долго.
Всю ночь продолжались сборы. Солнце еще не взошло, но уже светло. От лагеря осталась только груда камней и мусора. Отслужили напутственный молебен. После него генерал обратился к казакам с благодарностью за службу. Казаки внимательно слушали генерала. После его речи грянуло троекратное «Ура!» и в этих криках слышались звуки горечи и гордости. Началась суета по погрузке на пароход. Игорь Александрович слышит, как начинает работать винт парохода.
- Прощай Лемнос, - шепчет он одними губами, вспоминая Дарью Сергеевну и их прогулки на этом острове.
Корабль выходит из порта под звуки трубачей дивизиона и не смолкающее «Ура!»
   
-XVI-

Благоухание роз на набережной всколыхнуло горькие воспоминания о прошлой дореволюционной прекрасной жизни. Она вспоминала свое фортепиано с канделябрами, которое варварски разломали матросы и бросили в кочегарную топку подвала дома. Они теперь жили втроем в узкой родительской спальне. Остальные комнаты заняты революционными матросами. По вечерам они приводят в квартиру громко смеющихся неопрятных женщин и все вместе пьют водку. Платон Васильевич все чаще жалуется на сердце и часто вспоминает гробницу фараона, жалея,  что не остался в ней. Голод в городе заставляет людей продавать дорогие сердцу вещи. Мария Платоновна  снесла на базар уже почти все их с маман драгоценности. Вчера вечером приходила кухарка графини Нокошиной, но матросы запретили ей трудиться на господ и отправили прочь. Грубая нечувствительность к чужим страданиям вытеснила прежнюю кроткую любовь к человеческой личности. Под натиском обстоятельств из памяти Марии Платоновны стерся образ подъесаула Пущина.  Она была поглощена ежедневным выживанием и заботой о родителях.
В один из дней на рынке она повстречала Дарью Сергеевну. Грустно ей улыбнулась. Княгиня подошла к Марии Платоновне, поздоровалась и поинтересовалась участливо ее судьбой.  На что та отвечала:
- Расстрелы у нас на неделю три раза и утром, когда я шла на базар продавать вещи, видела огромную полосу крови на мостовой, которую лизали собаки. Я даже разучилась мечтать.
Потом спохватилась и стала расспрашивать Дарью Сергеевну о ее делах. Та задумчиво отвечала:
-  Я все время спрашиваю саму себя «За что?» И во имя чего страдает моя бедная мама, за что расстрелян мой добрый отец и мой невинный брат?
Они постояли еще немного друг против друга. Дарья Сергеевна предложила  присесть на лавочку. Они сели и некоторое время сидели в полном молчании, глядя на спешащих людей и бродячих собак.  Дарья Сергеевна решилась на вопрос:
- Что слышно про подъесаула Пущина?
Мария Платоновна пожала плечами:
- От кого можно узнать здесь? Я знаю только, что он вернулся на Лемнос к своим армейским товарищам. А что уж теперь с ним и не знаю.
- Вы выглядите бледной. Вы здоровы? Как ваши маменька с папенькой? – участливо поинтересовалась Дарья Сергеевна.
Мария Платоновна стала рассказывать ей о новых жильцах в квартире и о голоде, о страданиях родителей и о плохом самочувствии отца.
- Дорогая Мария Платоновна! Можно я буду вас так называть? – Дарья Сергеевна взяла ее за руку.
- Конечно, - кивала Мария Платоновна.
- Дорогая Мария Платоновна. Поедемте все со мной в деревню! Мы с маменькой живем в доме одной доброй женщины. Места всем хватит. У нас огород, картошка, овощи. Яблоки. И даже две курицы, - она рассмеялась.
- Но как? – растерялась Мария Платоновна, - Как мы поедем? А квартира?
- В ней все одно, матросы. А в деревне приволье! Поедемте, милая! – настаивала Дарья Сергеевна.
И вот уже через час они встретились у той же скамейки. Мария Платоновна привела родителей. В руках у женщин узелки, а глава семейства держал саквояж. Они поймали извозчика, заплатили ему вперед и все, усевшись на телегу, тронулись в путь. Дарья Сергеевна крепко прижимала к себе крынку молока, которую она купила на рынке на вырученные здесь же деньги от продажи золотых серег с рубинами. Они беседовали о старых добрых временах с дачами и самоварами, зваными обедами и играми, песнями и музыкой. О том, чего уже не вернуть.
Вдоль проселочной дороги ветер слегка шевелил листья берез и солнечные блики плясали на дороге среди колышущихся теней от них. Платон Васильевич смотрел по сторонам и произнес:
- Хорошо то как, Господи!
- Ах, папА! Словно ничего и нет. Всех этих матросов, революции, - добавила Мария Платоновна.
Потом повернулась к княгине и, тепло улыбнувшись,  стала ее благодарить:
- Спасибо вам, дорогая Дарья Сергеевна!
Та ласково похлопала ее по руке.
Они выехали на поляну и их взору предстала разрушенная церковь.
- Боже! – только и воскликнула супруга Платона Васильевича, закрыв глаза руками.
- Верить в Господа нашего новая власть запретила, - произнесла Дарья Сергеевна.
Все перекрестились и дальше ехали в молчании. А разрушенный храм остался зиять проломленной крышей. Рядом сломанные купола, поваленные кресты. Бешеный вихрь разрухи и безверия закружил Россию.
К полудню они добрались до большого крепкого деревенского дома. Из трубы вился дымок. На крыльцо вышла полная румяная женщина в домотканом фартуке поверх платья и в белом платке, повязанном на голове.
- Маняша, я тебе еще жильцов привезла, - весело крикнула Дарья Сергеевна, спрыгивая с телеги. Помогла своим гостям слезть с нее. Женщина по имени Маняша вежливо всех пригласила в дом:
- Поторопитесь, господа!  Обед готов. Супчик остывает.
Дарья Сергеевна удивленно посмотрела на Маняшу. Все зашли в дом. Их объял невероятный аромат наваристой куриной лапши. На большом столе дымился чугунок с супом, рядом на тарелке лежали две огромные отварные курицы, на другой тарелке – очищенные и разрезанные пополам луковицы. Рядом со столом стояла пожилая дама в черном платье с белым воротником и такими же манжетами. Она удивленно смотрела на вошедших людей. Дарья Сергеевна представила ей приехавших, а затем приехавшим свою матушку. После этой церемонии она обернулась к румяной Маняше и спросила:
- Маняша, что ты наделала? Ты зачем кур сварила? А как же яйца?
- Ах, милая Дарья Сергеевна! В деревне говорят, что завтра приедут красные комиссары продразверстку делать! А эта разверстка означает, что всех курей отберут! Я смекнула,  что лучше мы их съедим. И матушка вот ваша на то согласилась. И гости с вами приехали прям к столу. Вот радость! Садитесь, кушайте, господа!
Все стали рассаживаться на лавках вдоль стола.
- Эх, Маняша, до чего же ты  сметливая! – похвалила хозяйку Дарья Сергеевна.