Я не хотела быть земляной грушей, сидеть в темноте и слушать, слушать, придёт ли кто-то по грушину душу, не захочет ли её скушать. Кривую, корявее мандрагоры, в серой кожице без узора, захочет ли без страха и без укора такую пробовать грушу. И вот я вылезла из-под грядок, нарушив ряд, разорив порядок, у топинамбура вкус не сладок, ну, разве слегка, слегка — да, мой вкус несказанно скушен. Зачем вам груша, подземная груша, к тому же вывернутая лопатой, я ощущаю себя виноватой, как будто дедушка был конопатый, и я же его прибила. Жила бы, право, в своей могиле, зачем выкапываться, что есть силы, зачем это всё — для того, чтобы скушали, пришли и скушали, вымыв предварительно? Охренительно! Вот поэтому я не хочу грушей с именем ругательным топинамбуровым. Я хочу курить в продуваемом тамбуре, где-то в электричке из Тамбова в Уварово ехать к волкам, чтобы стать им товарищем, братом, сестрой, женой и всем полагающимся, только не грушей, на грядке забытой и разлагающейся. Нет, ты послушай! Я объяснительница та ещё. Нисколько не обольстительна, по ресницам не скажешь, что хищница или властительна, а когда заглянешь в меня до дна, то не захочешь вырваться. Да только вырвана я одна, и, похоже, меня вырвало, словами, лежащими перевёрнутыми, порванными, растоптанными. И да, я всё ещё груша. Душно. Не то слово. Херово.
Лето 2020