Европейская мода на фаворитов

Борис Днепров-Ячменев
Укрепление централизованных государств в Европе резко увеличило нагрузку на правителей – монархов. В эпоху средневековья королевская власть была ограничена суверенитетом вассалов. С одной стороны, это предотвращало тиранию, а с другой – постоянно возобновляло феодальную вольницу, подрывающую государство изнутри. Генезис общественных отношений потребовал уравновесить интересы сословий. Естественный путь такой гармонизации заключался в строительстве общегосударственной власти под эгидой монарха. Инструментами данного правления были: бюрократический аппарат, постоянная армия, единство законов и налогов. С их помощью была установлена система противовесов, позволяющая учитывать интересы не только феодальной верхушки, но и других групп населения.
Рост управленческих функций вынуждал монархов делегировать полномочия доверенным лицам. Как правило это были либо родственники, либо друзья, либо влиятельные особы, обладающие талантами управленцев. Главным критерием при выдвижении этих лиц на государственные посты был факт личной преданности суверену. Благосклонность правителя позволяла им пользоваться привилегией самовластия. Все были довольны: монарх тем, что перекладывал часть ответственности на плечи деятельного слуги, а тот тешил своё тщеславие оказанным доверием и недостижимым для других, подданных, властным положением.
Мода на официальных первых министров утвердилась в Испании, где правящая династия оказалась в глубоком кризисе. Король Филипп IV, вступил на престол 16-летним юношей (1621 год) и, подобно отцу, не имел ни охоты, ни способности к государственной деятельности. Всецело посвящая себя удовольствиям придворной жизни, он возложил все бремя управления государством на своего любимца, графа-герцога Оливареса, человека властолюбивого, алчного и мстительного, но деятельного.
В 1624 году министр подал королю план реформ, предусматривавший унификацию законодательства и административного управления, а также создание армейского резерва в 140 000 человек, распределенного между частями королевства. Нововведения были восприняты, как посягательство на традиционные вольности испанских провинций: Португалия тут же провозгласила независимость от Испании, а Каталония обратилась к соседям-французам с просьбой о протекторате.  Разворошённый улей на Пиренеях тревожил королевство на протяжении тридцати с лишним лет. По итогу, удалось усмирить каталонцев, но родину портвейна Испания утратила навсегда. Отрицательные результаты не смущали деятельного графа-герцога. Он постоянно экспериментировал с налогами, с медными деньгами, с долговыми обязательствами… Однако Тридцатилетняя война сводила на нет все его усилия, пожирая ресурсы с невиданной досель скоростью, и разоряя ещё недавно богатейшую европейскую державу.
Всё закончилось в 1643 году, когда королевский любимец угодил в «идеальный шторм»: непобедимые испанские терции были деклассированы в битве при Рокруа; Филипп IV, посчитавший данное поражение наказанием за мирские грехи, в порыве раскаяния вернулся в альков королевы (открыто ненавидящей Оливареса); а Святая инквизиция, припоминая графу прошлые обиды (проще говоря его запреты на религиозный произвол) обвинила министра в ереси.
Испанский король уступил напору противников своего любимца, отправив его в отставку. Опального министра пытались предать суду и наверняка бы казнили, но преждевременная смерть от расстроенных чувств спасла его от позора.
Пожалуй, самый известный среди фаворитов европейских правителей жил тогда в Лондоне. Английский король Яков I чаще делил постель с мужчинами, нежели с женщинами. Юные создания словно мотыльки слетались к костру души чувственного Стюарта. Когда в окружении стареющего монарха появился Джордж Вильерс, то многие решили, что провинциальный дворянин недолго пробудет в миньонах (в сердечных друзьях короля). Однако они просчитались: сложенный как античный герой, галантный и образованный молодой человек стал для Якова I «любимым супругом». За короткий период на его голову пролился дождь из монарших милостей. Специально для любимого Джорджа был возрождён титул графа Бэкингема. Их отношения зашли настолько далеко, что король в присутствии членов Тайного Совета сделал удивительное признание: «Я не Бог и не ангел, я человек, как все другие. Я признаю, что, подобно обычным людям, я люблю тех, кто мне дорог, больше, чем остальных. Так что, вы можете быть уверены, что я люблю графа Бэкингема больше, чем кого бы то ни было, да, даже больше, чем всех вас, собравшихся здесь.» [Мишель Дюшен. «Герцог Бекингем». М.: Молодая гвардия, 2007, электрон. вариант].
Стремительное возвышение никоим образом не испортило характер этого баловня судьбы. Бэкингем удивительным образом умел ладить и с мужчинами, и женщинами. Его другом и наставником был великий философ Френсис Бэкон. Самые красивые женщины Лондона и Парижа мечтали, чтобы он обратил на них внимание. Однако истинной страстью для графа (а с 1618 года для герцога) стала политика. Он великолепно интриговал, устранял конкурентов и покупал сторонников, практически не давал своим критикам повода для объединения в непримиримую фронду. Даже простой народ боготворил красавца за его антииспанские настроения и щедрые пожертвования на общественную пользу. При всём этом он образцово хранил верность своему сюзерену.
За преданность и надёжность Бэкингем был вознагражден по-королевски. Умирая, король Яков завещал своему сыну и наследнику Карлу фаворита в качестве основного советника и наставника в государственных делах.
Карл I решил полностью довериться опыту Бэкингема, который ещё при жизни отца ратовал за более решительную внешнюю политику. В Европе разгоралась Тридцатилетняя война, поэтому герцог лелеял надежду на то, что островная Англия сможет стать для континентальных государств желанным союзником, способным перевесить чашу весов в их пользу. Нужно было только выбрать сторону конфликта и найти деньги. Для выделения средств на агрессивную внешнюю политику пришлось обращаться к парламенту. Пуританская палата общин отказала Бэкингему, поскольку боялась, что его планы чрезмерно усилят короля. Тогда герцог из чувства противоречия решил помирить Англию с Испанией и прищемить хвост рьяным протестантам не только в Британии, но и по всей Европе. Он лично поехал в Мадрид на переговоры с Филиппом IV, где разбил немало женских сердец, но не смог убедить чопорных кастильцев в перспективности англо-испанского альянса.
Провал дипломатии на Пиренеях заставил Бэкингема обратить внимание на соседнюю Францию, к которой он с юности испытывал большие симпатии. Ещё при жизни Якова I фаворит-франкофил сосватал сестру Людовика XIII Генриэтту-Марию за принца Карла. Этот брачный союз сулил обеим странам немалые выгоды, как в военные, так и мирные времена, но всё испортил сам Бэкингем. Он имел неосторожность приударить за французской королевой Анной Австрийской. Гордая испанка охотно приняла ухаживания прославленного ловеласа, поскольку её муж к женскому полу относился весьма прохладно. Однако их романтические отношения были истолкованы предвзято. На королеву легла тень подозрений в измене, и уязвлённый Людовик XIII запретил наглецу посещать Францию.
Обиженный Бэкингэм решил насолить ревнивому Бурбону, поддержав сепаратистские настроения французов-гугенотов против Парижа. В развязанной им войне в окрестностях крепости Ла-Рошель сложилась патовая ситуация: французы неохотно сражались друг с другом, а у англичан армия осталась без финансирования из-за конфликта парламента с королём. Политический клинч вынудил герцога просить короля о роспуске непослушных парламентариев.
Избавившись от опеки прижимистых депутатов, Бэкингем увеличил налоги и даже подтолкнул капитанов Его Величества к каперству (морскому разбою). Несколько французских караванов, следующих из колоний в порты метрополии были ограблены, их товары распроданы на столичных аукционах, а прибыли присвоены казной.
Все эти меры вызывали в народе протест, критику, даже сопротивление, тем более что по обыкновению того времени обществу не разъяснялись цели проводимой политики. Передвигаясь по тесным улицам Лондона, Бэкингем часто слышал, как ему в спину люди кричат проклятия и требуют, чтобы он покинул королевский дворец.
Чтобы всё исправить герцог решил лично возглавить поход королевского флота к берегам Франции. Корабли были плохо подготовлены к длительной кампании, но любимец Фортуны, надеясь на чудо, отвергал любые предостережения. Чуда не произошло: в нескольких упорных боях на подступах к Ла-Рошели английский экспедиционный корпус был уничтожен, потрёпанные корабли вернулись в родные гавани.
Градус народного возмущения против фаворита достиг критической отметки. На Бэкингема несколько раз покушались. В конце концов, 23 августа 1628 года герцог стал жертвой «правдоруба» Джона Фелтона, решившего покарать «злого гения Англии» за его бесчиленные грехи против Бога и Церкви.
Монаршая любовь и дружеское расположение не всегда открывали путь к вершинам власти. В отдельных случаях королю приходилось мириться с присутствием у трона могущественного, малосимпатичного человека, однако способного к эффективному управлению. Такой личностью был французский кардинал Ришельё.
Восхождение Ришельё на политический Олимп было трудным и мучительным. Ему приходилось преодолевать пассивность Людовика XIII, властолюбие его матери Марии Медичи, враждебность многочисленных аристократических партий, готовых ради «себя любимых» забыть об интересах государства.
Ришельё нисколько не лукавил, когда в «Политическом завещании» написал про свои жизненные цели: «Моей первой заботой было могущество короля, моей второй заботой было могущество королевства». Будучи сыном соратника великого короля Генриха IV, он с юности был приверженцем сильной централизованной власти, при которой исчезнет дворянская вольница и восторжествует закон, подчинённый воле монарха.
 Поначалу, Людовик XIII горячо поддержал деятельного кардинала, но вскоре рутинный управленческий труд ему наскучил, и он полностью доверился своему министру. Ришельё с завидным упорством принялся за реформы. Прежде всего ему понадобились преданные люди, способные воплощать задуманное. Родовитое дворянство для этого мало годилось (каждый барон мечтал о беззаботной жизни в поместье), поэтому ставка была сделана на почти нищих шевалье (подобных д'Артаньяну) и на честолюбивых чиновников, живущих за счёт королевского жалованья (так называемых «дворян мантии»). Конечно, «товарищи д'Артаньяна» не сразу встали под знамёна кардинала. Утвердившаяся в те времена мораль поощеряла родовую спесь и провоцировала молодёжь на «поединки чести» (дуэли), в которых ежегодно гибли сотни потенциальных сторонников сильной королевской власти. Ришельё запретил дуэли, заявив, что кровь дворян должна проливаться только за Его Величество. Воинствующих честолюбцев удалось убедить в том, что честь и выгоду обретают не в уличных драках, а на королевской службе.

Интересно! В назидание всем благородным забиякам кардинал санкционировал смертный приговор в отношении особо дерзкого и непослушного дуэлянта графа Франсуа де Бутвиля. Как дворянин, Ришельё отдавал должное его смелости, но интересы Франции министр поставил выше личных пристрастий, потребовав от короля показательно сурового наказания в отношении потомка могущественного рода Монморанси. После этой казни количество уличных сражений резко пошло на убыль.

Армия и бюрократия позволили кардиналу приструнить аристократов и региональных сепаратистов, организующихся на основе городского самоуправления.
Всем своим подчинённым Ришельё рекомендовал при рассмотрении дел, связанных с государственными интересами, не мучиться поиском доказательства вины, а начинать с применения закона, предполагая, что все оправдывающие аргументы должны исходить от обвиняемого. Такой подход во много помог ретивым служакам преодолеть барьер раболепия перед старой аристократией, сопротивляющейся наведению порядка на местах. Ведущая роль в осуществлении перестройки в провинциях принадлежала интендантам (королевским инспекторам), которые вначале навели порядок с поступлениями налогов и пошлин в казну, а затем принялись «воспитывать» местных авторитетов и администраторов. Они смогли оттеснить на второй план старые управленческие институты: провинциальные штаты, провинциальные парламенты, различные судебно-финансовые палаты, губернаторов, муниципалитеты.
B самом Париже власть стала всё больше доверять назначенным чиновникам, которые в отличие от принцев крови, герцогов и пэров не козыряли происхождением, а служили. Хотя аристократов по-прежнему приглашали в так называемый «Большой Королевский совет», но все по-настоящему важные дела государства вершились рабочим правительством под председательством Ришельё.
Занимаясь внутренними проблемами, кардинал никогда не забывал о внешнеполитических задачах Франции. Ему удалось удержать короля от соблазнов поучавствовать в первых актах Тридцатилетней войны. Мирная пауза позволила французам решить старый конфликт между католиками и гугенотами. Ришельё лично командовал осадой и взятием Ла-Рошели (центра протестантского сопротивления), но, победив, он приложил все усилия для примирения враждующих сторон. Католический кардинал сумел внушить французам, что их этническое родство важнее церковных разногласий.
Только укрепив единство среди королевских подданных, герцог решился бросить вызов гегемонии австрийских и испанских Габсбургов. К моменту вступления Франции в Общеевропейскую войну (1635 год) силы католиков и протестантов находидись на пределе истощения. В этих условиях Ришельё получил возможность не только приобретать союзников, но и помыкать ими. Хотя он не дождался плодов победы, его преемники смогли довести дело до конца: Священную Римскую империю превратили в проформу, Австрию заставили заниматься внутренними делами, а Испании позволили деградировать.

Интересно! Посвятив всю свою жизнь усилению Франции, Ришельё оказался, пожалуй, одним из самых непопулярных политиков за всю историю страны. Даже в современной Пятой республике о кардинале вспоминают в связи с фактами беззакония и властного произвола.

Истории о героях – фаворитах, вершивших судьбы королевств, безусловно были хорошо известны и в Кремлёвских палатах. Им немало удивлялись, считая, что таких людей в царском окружении быть не может, поскольку близость к трону даётся от предков по рождению, а не по борзости людской.
Время покажет, что радетели старых традиций сильно ошибались, но об этом следующая история...