Критика на книгу "Поляки в России: история и современность", Краснодар, Кубанский гос. Университет.
https://disk.yandex.ru/i/_d4LflIN1J_S3A
Редакционная коллегия:
Х. Граля, А.Л. Петровский, А.И. Селицкий (отв. ред.)
Поляки в России: история и современность. Краснодар: Кубан. гос. ун-т, 2007. 288 с. 500 экз.
Данное произведение является выдумкой отчасти. Эта книга мне не понравилась. Вся ересь о поляках, сосланных в Вятку, высосана из пальца. Нет там и упоминания даже о фамилии Гриневских (писателя Грина), впоследствии рождённого русской женщиной в браке с поляком. Нет упоминания моей родовой фамилии. Часть фамилий просто выдумана.
Вымышлены не только фамилии, но и некоторые факты.
Не совпадают факты и цифры, указанные на страницах, начиная с 48,
Например,не было факта провоза группы поляков через Вятку в Сибирь. Потому что сами транспортные средства того времени оставляли желать лучшего. И никто, поверьте не ездит из Арктики в в Африку через Китай. Это абсурд.
В книге много моментов, задевающие болезненные точки сращивания культур поляков и украинцев. В тоже время, когда эти две культуры являются абсолютно разными, их всё время пытаются скрестить и перемешать.(Я не принадлежу к ярым зацикленным ксенофобам, якшайтесь, Бог с вами. Но данная линия в произведении улавливается).
Полагаю, что виной в этом и является такое отношение к полякам, в частности "выдворение их из страны, которая являлась им Родиной". Такое хамское отношение к жителям своей страны меня очень возмущает. Как можно так издеваться? Для чего кидать Панов в грязь лицом, отбирать у них поместья?
Я являюсь свидетелем проживания поляков в Вятке. Со слов их знаю о том, что они были не раз раскулачены и лишены всего имеющегося состояния.
Один из поляков держал магазин в Вятке (Станислав Якубовский) и был убит за то, что поляк. Что касается времён НКВД, то поляки были уничтожены все до одного за исключением нищеты последней самой, которую окончательно прижали к стенке...
Сами поляки вели себя мирно, и никаких пожаров не устраивали. Чего не скажешь про местное хитрое население, которое набросилось на несчастных, истребив всех до одного! Не составит и труда ограбить и поджечь хату, свалив всё на приезжих. Ведь их никто не знает! А значит, можно обвинить их в чем угодно.
Местное население пустило их на посмешище в прямом смысле слова. В третьем поколении в моей семье (внучки поляка) были выданы за самых худших женихов села из-за того , что были полячками когда-то. Моя бабушка , в частности, избивалась простым русским парнем, который напросился к ней в мужья, до сотрясения мозга ежедневно. К концу жизни она была уже безумной. Её определили уборщицей в Сельсовет и жизнь ее протекала, как сплошное кровавое мессиво. Её ежедневно и безжалостно избивал муж. Дети росли словно тростиночки с голодной миской в руках. Иногда помогал Сельсовет. Но никто не прекратил зверские издевательства, которые испытывала женщина, можно сказать, и не последней красоты и ума.
Из всей семьи только я была совершенством. Воплощением их несбывшихся желаний. Но и меня довели...
Во время проживания в Вятке (Кирове) на меня было совершено до 20 покушений. Уголовное дело о покушениях содержит до 500 страниц текста.
Я лично столкнулась нос к носу с колдуном в Вятке, который нанес мне непоправимый удар. Он же именуется "молнией", потому что причастен к управлению молниями. Используется электричество в прямом смысле слова.
Для понимания феномена колдовство нужно, как минимум обладать знаниями на уровне читателя и знать хотя бы о ведьме Сталина. И о том, откуда в Вятке взялся колдун. Кто к этому причастен?
Я не могу написать здесь 500 страниц уголовного дела, потому что уголовное дело не может быть опубликовано в данном журнале.
Просьба не просить меня публиковать рассказы о колдовстве и колдунах в этом журнале.
Страницы текста данной книги:
"Апогей перемещений арестантов из Вятской губернии выпадает на период май – сентябрь 1866 г. В связи с сокращением срока содер-жания в арестантских ротах наполовину 18 мая 1866 г. из роты подле-жали высылке в Сибирь сразу 229 чел.42 Их отправка состоялась в сере-дине мая – конце августа 1866 г.43 Несмотря на это, в сентябре 1866 г. численность арестантов в роте превысила все прежние показатели и достигла 354 чел. Концентрация поляков достигла таких размеров, что оказались занятыми все помещения роты, включая и те, которые предназначались для служащих. В рапорте от 24 сентября 1866 г. ко-мандир роты докладывал: «По случаю постоянно увеличивающегося числа арестантов… помещение унтер-офицеров оказывается весьма затруднительным, так что некоторых из них необходимо перевести на обывательские квартиры»44.
В связи с этим шёл постоянный процесс отправления арестантов в Сибирь на водворение. Наиболее крупные партии были отправле-ны из Вятки в Енисейскую губернию 21 ноября и 19 декабря 1866 г. (30 и 28 чел. соответственно)45. На протяжении следующего года, 1867-го, также прослеживается процесс смены персонального состава поляков в арестантской роте. Одновременно возникает тенденция к постепенному уменьшению количественного состава. Так, на 1 янва-ря 1867 г. насчитывалось 116 поляков46. Кроме этого, командир роты был извещён о прибытии ещё 20 чел.47
Первые русские арестанты прибыли в роту в период с 11 по 21 апреля 1867 г. в количестве 11 чел.48 В дальнейшем численность уроженцев великороссийских губерний постоянно возрастала, став преобладающей к началу 1868 г.49 На 1 декабря 1867 г. в роте оста-лось только семь поляков50. Всего за 1867 г. выбыли из роты 110 чел.51 Самая крупная партия (42 чел.) вышла из Вятки 2 мая 1867 г.52 На 1 января 1868 г. в роте содержались 217 арестантов, из них: русских – 210, поляков – 753.
9 января 1868 г. в роту прибыла последняя партия (из трёх поля-ков)54. К 1 марта 1868 г. в роте содержались 5 польских арестантов. Из них в марте были отправлены в Сибирь на поселение трое55. На 1 апре-ля в составе роты числились 2 поляка56. С 11 апреля по 1 ноября 1868 г. среди арестантов оставался единственный поляк. В ноябре 1868 г. в списке только русские арестанты57. Таким образом, время пребывания
польских политических ссыльных в Вятской арестантской роте было
сравнительно недолгим. Оно охватывает период с 29 марта 1864 г. по 1 ноября 1868 г. В декабре 1868 г. была составлена итоговая справка о заключённых-поляках.
Всего количество поляков в Вятской арестантской роте за 1864–1868 гг. составило 615 чел. К 1 ноября 1868 г. все поляки из арес-тантской роты были отправлены в Сибирь.
В начале 1860-х гг. польские политические ссыльные стали частью (одним из элементов) населения провинциального российского горо-да. Но элемент существует только в системе его связей с остальными элементами, т.е. в системе отношений. Отношения представителей различных национальностей начинаются с их представлений друг о друге. Взаимные представления людей, относящихся к различным эт-носам, складываются на протяжении длительного времени, при этом одну из основных ролей играет такой фактор, как конфессиональная принадлежность.
В мышлении русских слова «поляк» и «католик» являлись синони-мами. В 1860-х гг. русское массовое сознание всех уроженцев Северо-За-падного края, попадавших во внутренние губернии Российской Импе-рии, делало «поляками»58. Существование устойчиво отрицательного образа «поляка-смутьяна» подчёркивал также Т.Г. Снытко. Он отмечал: «Слово “поляк” сразу же настораживало жандармов и привлекало осо-бое внимание следствия». Более того, средствам массовой информации в критических ситуациях даже приходилось оправдываться, что тяжкое преступление совершено не поляком: «После убийства Александра ;; краковская газета “Час” опубликовала “самые точные сведения” о том, что убийца царя Александра – Гриневицкий – был… вовсе не поля-ком»59. Гораздо более резко отзывалась о создании такого стереотипа в русском общественном мнении С. Куль-Сельверстова. Она отмечала,
что слово «поляк» имело не только этническое, но и социальное зна-чение: «Поляк – это чаще всего ссыльный, каторжанин, политический преступник»60.
15 октября 1864 г. при прохождении арестантской партии через г. Малмыж Вятской губернии произошёл конфликт, грозивший обер-нуться вооруженным столкновением. Партия состояла из 45 поляков. Особенностью данной партии (и её восприятия конвоем) было то, что из неё до Малмыжа уже бежали трое арестантов. Следствием конф-ликта (после множественных оскорблений поляками командира пар-тии) стало ужесточение содержания ссыльных. Начальник арестант-ской партии «приказал надеть на арестантов Варинского и Наленче наручни. Услыхав такое приказание, прочие польские арестанты бро-сились как на него, так и прапорщика Иевлева и завязали у последне-го назад рукавами бывшего на нём пальто». Затем «арестанты были отбиты конвойными прикладами ружей»61.
Рапорт командира Вятской роты подпоручика Скоробогатова
от 16 июня 1864 г. свидетельствует о чрезвычайном происшествии,
случившемся накануне. Арестанты собрались на кухне и шумели. Ко-мандир роты вынужден был оттолкнуть подошедшего к нему слиш-ком близко арестанта. После этого арестант Ц. Залевинский заявил от имени собравшихся: «За подобные толчки они будут отвечать тоже толчками, и не будут вовсе работать»62. Командир роты сделал этому арестанту предупреждение, что за подобные дерзости того посадят в карцер. Рапорт другого участника этого столкновения рисует данный конфликт в более резких тонах: «20 арестантов, столпившихся вокруг ротного командира, и из числа их впереди всех… арестант из сапож-ников, кричавший, что если ротный командир будет бить их, то и они будут его колотить». Арестанты даже требовали в роту губернатора, до приезда которого отказывались выходить на работу. Это дело стало предметом особого разбирательства63.
26 марта 1865 г. было совершено покушение группы поляков, со-державшихся в Вятской арестантской роте, на убийство и завладение оружием караульного солдата. Арестанты М. Хмелевский, С. Янчек и Ю. Костржева совершили групповое нападение на караульного. По данному делу проводилось официальное расследование. Соучастники были приговорены к кратковременному тюремному заключению64.
Это происшествие было связано с другим явлением – обращением поляков-католиков в православие. В марте 1865 г. арестанты Г. Вилль, К. Геник, Э. Краузе, Ян Михальский приняли православную веру. Со-седи по камере стали враждебно относиться к ним. Командиру роты пришлось принимать специальные меры для обеспечения безопас-ности новообращённых.
Для унтер-офицерского состава в роте было оборудовано особое «ретирадное место», которым было предписано пользоваться и вновь обращённым. Арестант Ю. Костржева заколотил досками входную дверь в это место. Унтер-офицер Герасим Григорьев сделал два пре-дупреждения полякам, однако работавшие не обратили на него ни-какого внимания. Более того, они вступили в драку с Г. Григорьевым. Избиение служащих роты происходило при свидетелях. Поляки окру-жили служащих, арестант С. Янчек ударил по шее стоявшего рядом с ним унтер-офицера, были нанесены оскорбления командиру роты65. Представитель попечительства над ротой, майор Чалеев докладывал в рапорте от 24 января 1866 г.: «22 января арестанты не хотели идти на работу… Я приказал арестовать старших тех камер, в коих не было исполнено приказание командира роты… В одной камере встретил сопротивление арестантов в выдаче своего старшего, и только приво-дом части караула “в ружьё” он был арестован». Подстрекателями бес-порядков оказались арестанты Басевич и П. Чарковский. Их решено было наказать розгами. Экзекуция состоялась 29 января 1866 г., каж-дый из них получил по 30 ударов66.
В период 1864–1866 гг. польские политические ссыльные предпри-
няли несколько побегов. Так, групповой побег был совершён 15 апреля
1864 г.67 В 1865 г. мещанин Люблинской губернии С. Войцек, за добро-вольное участие в мятеже осуждённый на четыре года пребывания в арестантских ротах, по пути следования в Вятку бежал. За побег его при-говорили к четырём месяцам тюрьмы68.
В апреле 1865 г. поляки-арестанты П. Свентковский, П. Гурский, В. Пшибыльский, Ф. Яницкий сбежали с казёнными вещами. 26 апре-ля они были пойманы крестьянами в окрестностях Вятки и доставле-ны в полицию губернского города69. За побег им было назначено на-казание розгами70. Этот случай был особо отмечен в МВД: командиру роты было поставлено на вид за слабость надзора за арестантами71.
14 мая 1865 г. совершил побег И. Цвикло72. Этот арестант был на-значен на работы. Однако перед выходом из роты он симулировал болезнь и был оставлен в роте для отправления в больницу73. В на-значенный для заболевших арестантов час его не оказалось на месте. Новый караул также не обнаружил И. Цвикло на месте. После этого была проведена дополнительная проверка наличного состава роты; о побеге было сообщено губернатору и в попечительство. Однако уже 15 мая крестьяне деревни Сустигаевской Н. Леонтьев, Г. Самойлов и бессрочноотпускной рядовой М. Мухин привели беглеца в Троицкое волостное правление. Они рассказали, что И. Цвикло вышел к ним из леса и стал просить милостыню. М. Мухин привёл его к себе домой и там задержал74. Дело о побеге И. Цвикло передали в суд, сам арестант был подвергнут тюремному заключению. После окончания следствия И. Цвикло был возвращён в роту75.
14 июля 1865 г. совершили самовольную отлучку из роты два арес-танта, отправленных на речку для стирки белья. Они были возвра-щены в тот же день в расположение роты в состоянии алкогольного опьянения76.
Неудачный побег мог стать причиной продления срока заключе-ния в арестантской роте. С. Войцек был приговорён к содержанию в роте на четыре года. При следовании в арестантской партии он со-вершил побег, за что и был приговорён к тюремному заключению на четыре месяца. Позднее факт совершения побега стал причиной задержки его в роте77. Кроме побегов имели место и другие наруше-ния дисциплины. Главными среди них являлись попытки создания связей отбывающими наказание с персоналом роты. Так, 6 августа 1865 г. караульный солдат С. Кузьмин оставил свой пост и завязал раз-
говор с арестантами. Он дал поляку К. Раку денег на покупку водки.
67 РГИА. Ф. 1286. Оп. 50. Д. 507. Л. 17об.–18; ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 23. Л. 9–10, 11об.–12, 67об.– 68.
68 ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 23. Л. 19об., 26; Д. 32. Л. 41–44.
69 РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 126. Л. 17; ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 14. Л. 63–64; Д. 22. Л. 81, 96–98. 70 ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 22. Л. 96об. – 97.
71 Там же. Д. 14. Л. 98–99.
72 ГА РФ. Ф. 109. 1-я экспедиция. Оп. 43. 1868 г. Д. 7. Ч. 72. Л. 1–7; РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 126. Л. 17, 19; ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 14. Л. 74–75; Д. 22. Л. 94; Ф. 582. Оп. 60. Д. 35. Л. 1–2.
73 ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 14. Л. 74.
74 Там же. Л. 74 об.–75, 76–76об.; Ф. 582. Оп. 60. Д. 35. Л. 4–6 об.
75 Там же. Ф. 143. Оп. 1. Д. 14. Л. 80–80, 101, 103–104, 114, 115–115об., 118–120, 148–149; Ф. 582. Оп. 60. Д. 35. Л. 9–9об.
76 Там же. Ф. 143. Оп. 1. Д. 14. Л. 106–106об., 107–108. 77 Там же. Д. 32. Л. 41–42.
Поляки и Россия, Польша и русские
Оба были задержаны в пьяном состоянии78. При поступлении в ян-варе 1866 г. в роту арестанта Г. Бемма при нём не оказалось необхо-димых вещей. Выяснилось, что этот арестант продал свой полушубок во время следования в арестантской партии. Сразу же после прихода в здание роты Г. Бемм продал валенки унтер-офицеру Г. Григорьеву, «который снова успел продать их другому унтер-офицеру А. Онучи-ну… каковые валеные сапоги были замечены на ногах унтер-офицера Л. Петрова»79. Однако эти сведения могут подчёркивать лишь отсутс-твие предубеждения по отношению к сосланным со стороны персо-нала роты.
На отношение к полякам в российской провинции начала 1860-х гг. гораздо сильнее влиял другой фактор – пожары. Они были связаны с появлением анонимных «возмутительных» посланий. Для описа-ния сложившейся ситуации характерно издание МВД циркуляра от 12 сентября 1864 г. Этим документом предписывалось докладывать об обнаружении случаев анонимных писем с угрозами80. Сам факт на-личия подобного приказа свидетельствует о возрастании напряжён-ности в российском обществе. Хранящиеся в архивах материалы дают основание судить о подобных событиях, происходивших на террито-рии Вятской губернии. Донесением губернатора от 3 декабря 1864 г. было представлено министру внутренних дел П.А. Валуеву подмётное письмо, адресованное полицмейстеру и вице-губернатору Вятки81.
Письмо содержало угрозы в адрес русских. Оно представляет большой интерес, поэтому целесообразно привести его текст: «В от-мщение за родичей наших, мы имеем честь уведомить Вашу особу, что город Вятка будет представлять… прекрасный вид и приятное зрелище для нас, поляков, пожары начнутся в самом скором време-ни и истребление будет скорое, не более, как в двои сутки город бу-дет представлять одни развалины и груды обгорелых головней… как Симбирск, если не хуже, а потому вятскую полицию просим, под опа-сением жизни… полицмейстера, а особенно Батурина… Мало того, все поляки-арестанты по одному мановению подадут нам сильную помощь, и мы тогда упьёмся жаждой мести… и это исполнится очень, очень скоро по данному сигналу собрание вятских повстанцев, и мы весело отпразднуем праздник Рождества Христова. Мстители»82.
Текст письма содержит прямое указание на арестантов-поляков как обладающий серьёзной силой (или способный внушать опасения власти) социальный элемент. Показательно также, что послание гу-бернскому начальству подчёркивает возможность опоры именно на содержавшихся в арестантской роте, игнорируя поляков, состоявших под надзором полиции.
Арестанты представляются автором как главные исполнители возможных антиправительственных действий и как потенциальный «горючий материал», ресурс для бунта. Текст вятского документа
имеет много общего с устными заявлениями уроженца Витебской
78 ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 14. Л. 123–123об. 79 Там же. Д. 22. Л. 92.
80 РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 126. Л. 5. 81 Там же. Л. 215.
82 Там же. Л. 6–6об.
Л.Г.Подлевских
губернии С. Григорьева. Католик по вероисповеданию, он был задер-жан в сентябре 1864 г. в Симбирске. Полевой суд установил его вину: «В нарушении долга верноподданнической присяги, в богохульном порицании православной церкви и во всенародном заявлении, что пожары, истребившие Симбирск, были делом мести единомышлен-ных ему поляков»83. Д.А. Милютин вспоминал, что С. Григорьев «на городском базаре богохульствовал, порицал православную церковь и гласно перед народом заявлял, что пожары были делом мести поляков за пролитую польскую кровь»84.
Наличие поляков в числе подозреваемых и казнённых дали под-тверждение слухам: «Существовало общее убеждение в том, что под-жоги были делом поляков, высланных из Польши и Западного края и рассеянных по всем губерниям, преимущественно же восточным… Но подозрения эти получили подтверждение только впоследствии, в показаниях некоторых из польских революционеров»85. Вятское пись-мо содержит свидетельство присутствия в губернском городе симпа-тизирующего польским ссыльным слоя коренных жителей (прополь-ски настроенной группы русских) или особого социокультурного слоя – ассимилировавшихся поляков. Данный слой воспринимается автором подмётного письма в качестве силы, противостоящей про-винциальной власти. В таком же качестве его воспринимали и сами
представители губернской администрации.
Письмо содержит недвусмысленно выраженные угрозы в отно-шении не только представителей провинциальной элиты, но и всего населения губернского города. Автор письма использует паничес-кое мировосприятие жителей провинциального российского города, обусловленное частыми пожарами. По истечении месяца губернатор доложил министру о том, что виновные в написании письма не най-дены86.
Пожары не были редкостью в Вятке. В частности, волна круп-ных пожаров прокатилась по населённым пунктам этой провинции летом 1860 г.87 Однако опасность возгораний летом и осенью 1864 г. имела социально-политический характер: она напрямую связывалась с польской угрозой и была обусловлена особенностями восприятия провинциальным населением поляков. В мышлении жителей россий-ской провинции формировался образ врага-поляка. Характерной яв-ляется ассоциация пожаров в Вятке с аналогичными происшествиями в Симбирске, виновниками которых провинциальное общество еди-
нодушно считало именно поляков88.
Волна пожаров, прокатившаяся по некоторым внутренним гу-берниям России, вызвала неприязненное восприятие поляков, не-зависимо от того, являлись ли они ссыльными. Данное отношение вызывалось страхом населения российской провинции и может
быть охарактеризовано термином «терроризм». Депеша барона
83 ОР РГБ. Ф. 169. Д.А. Милютин Оп. 36. Д. 9. Л. 9–10.
84 Милютин Д.А. Воспоминания. 1863–1864. М., 2003. С. 484. 85 Там же. С. 487.
86 РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 126. Л. 9.
87 Хроника истории Вятской губернии [Текст] // Столетие Вятской губернии. 1780–1880. Сборник материалов к истории Вятского края: В 2 т. Вятка, 1880. Т. 1. С. 15.
88 ГА РФ. Ф. 109. 1-я экспедиция. Оп. 38. 1863 г. Д. 23. Ч. 222. Л. 27–28.
Поляки и Россия, Польша и русские
А.Е. Врангеля к своему начальнику, Д.А. Милютину, свидетельс-твует о подобной ситуации и в окрестностях Симбирска: «В окрест-ных сёлах поджоги ежедневны. Жители в страхе. Напряжение умов чрезвычайное»89. Обмен информацией между внутренними гу-берниями позволял держать в курсе население Поволжья в целом. В частности, в Вятке были осведомлены о происшествиях в Симбирске и сочувствовали жителям этой провинции. Осенью 1864 г. в губерн-ском городе были собраны пожертвования для симбирских погорель-цев. 231 р 10 к. от жителей города Вятки были посланы в Симбирск. 1 ноября 1864 г. по благотворительным билетам был устроен спек-такль в Сарапуле, давший 100 р для Симбирска90.
Пожары, случившиеся в Вятке зимой 1865 г., не могли не влиять на настроения жителей. Провинциальная элита эти пожары ассо-циировала с угрозами, которые содержались в подмётном письме. Так, в ночь на 24 января 1865 г. в Вятке сгорело здание приказа обще-ственного призрения, где находились 63 арестанта. Губернатор со-общал об этом происшествии: «Пожар начался неизвестно от чего в пятом часу пополуночи и кончился в восемь часов утра». Пожарные рукава при тушении застыли, здание сгорело91.
Следующий крупный пожар в губернском городе произошёл через полтора месяца, 12 марта 1865 г. Сгорело здание Вятской арестантской роты, которое в то время у местного населения непосредственно ассо-циировалось с поляками и политическими преступлениями. Повреж-дения здания произошли не столько от самого пожара, сколько от мер тушения. Был разрушен верхний этаж и потолок. С высоты упали один из арестантов, полицмейстер и командир роты. Арестант был достав-лен в городскую больницу92. Согласно докладу губернатора, помещение арестантской роты загорелось «единственно от дурной… постройки зда-ния»93. 18 июля 1865 г. в слободе Кукарка было найдено несколько писем, содержавших угрозы сжечь селение, что привело к постоянной особой охране как этой слободы, так и других селений Яранского уезда94.
Содержащиеся в архивах данные не могут комплексно осветить проблему отношений арестантов-поляков и местного населения. Од-нако даже без учёта пожаров, сама по себе концентрация польских политических ссыльных не могла не оказывать влияния на настрое-ния провинциальной власти. В 1863–1864 гг. вятскому губернатору был присвоен статус военного губернатора. Он добивался этого, ар-гументируя свои притязания необыкновенно большим количеством ссыльных в губернии и польской опасностью в целом. В качестве до-казательства выдвигались сведения, полученные от местного штаб-офицера корпуса жандармов «о распространении злонамеренными людьми возмутительных воззваний к народу о ниспровержении су-ществующего порядка, и... о намерении поднять в Вятской губернии
знамя бунта с нападением на казармы и разграблением казначейства
с преступной целью стремления к революции»95.
89 ОР РГБ. Ф. 169. Д.А. Милютин Оп. 36. Д. 9. Л. 1. 90 Хроника истории Вятской губернии… С. 42, 49. 91 РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 126. Л. 11–12.
92 ГАКО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 14. Л. 53–53об. 93 РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 126. Л. 13.
94 Там же. Л. 21.
95 ГАКО. Ф. 582. Оп. 140. Д. 198. Л. 6–7об.
Л.Г.Подлевских
Небывалое сосредоточение потенциально опасных для режима лиц закономерно вызывало тревогу в губернской администрации. Со-путствовавшие этому слухи и пожары только способствовали нагне-танию подозрительности по отношению к полякам в губернии. Вос-приятие их в Вятке характеризовалось тревожностью, сопряжённой с прагматичностью (стремлением и возможностью власти использовать ситуацию в губернии в своих целях). Проявлением этого являлись обращения губернатора к центральному руководству по поводу рас-ширения своих полномочий. Данный запрос был воспринят имперс-кой властью как соответствующий моменту. На непродолжительный период вятский гражданский губернатор приобретает также статус военного губернатора города Вятки. Одновременно происходит ад-министративное преобразование общегосударственного масштаба: создание временного казанского генерал-губернаторства. В дальней-шем подобные меры не повторялись, что также свидетельствует не только об исключительности создавшейся ситуации в стране, но и об особом отношении к ней96.
Таким образом, анализ источникового материала, содержащегося в различных архивах, позволяет сделать вывод о том, что арестантские роты играли большую роль в истории польской политической ссыл-ки. Определялось это прежде всего большим количеством поляков, обречённых на данную форму наказания. Разумеется, по одному из элементов системы нельзя делать категоричное утверждение, однако пример Вятской арестантской роты позволяет выделить данную про-блему в качестве отдельного исследовательского направления. Это не-обходимо для выявления точных параметров ссылки и для выяснения
влияния ссылки на российское общество 1860-х гг.
96 Трушков С.А. Администрация и полиция Вятской губернии второй половины Х;Х – начала ХХ в. Киров, 2001. С. 34–35.
Поляки и
бригады
9 Айдукевич К. Язык и смысл... С. 74. 10 Там же. С. 75.
Е.В. Жлоба
е.в. жлобА г. краснодар
«ПОЛьСКАЯ ОПеРАЦИЯ» нКВД 1937–1938 гг;
Массовые репрессии 1937–1938 гг. против лиц польской нацио-нальности – закономерное следствие в целом конфронтационной политики советского руководства 1920–1930-х гг. в отношении Поль-ши. Существенно обострили взаимное недоверие в эти годы и не-удавшаяся попытка установить в Польше советский режим в ходе Со-ветско-польской войны, и итоги Рижского мирного договора, а также деятельность Коминтерна, направленная на дестабилизацию внутри-политического положения в Польше и подготовку прокоммунисти-ческого переворота. Нельзя не учитывать и наличие непреодолимых
идеологических противоречий.
Особый интерес И.В. Сталина к «Польской операции» был связан с тем, что Польша рассматривалась им в качестве союзницы Германии в возможной будущей войне против Советского Союза и как плац-дарм для нападения на СССР. После заключения германо-польского соглашения о неприменении силы от 26 января 1934 г., визита Герма-на Геринга в Варшаву 27–31 января 1935 г. советское руководство было уверено в том, что существует секретный дополнительный протокол о военном сотрудничестве между двумя странами, в котором содер-жатся договорённости о совместных действиях против Советского государства. Во многом по этим причинам преследование поляков, проживавших на территории СССР, рассматривалось Сталиным как необходимое условие подготовки к войне и «чистки» страны от по-
тенциальной возможности формирования «пятой колонны»1. Начиная с 1929 г. против ряда польских коммунистов, проживав-
ших в СССР и занимавших различные партийные, военные и советские посты, выдвигались обвинения в принадлежности к так называемой «Польской организации войсковой» (ПОВ), а в 1933 г. были проведены первые аресты по этим обвинениям. ПОВ была создана в начале Пер-вой мировой войны на польских территориях Российской Империи как подпольная патриотическая военная организация. Её основной задачей была самая разнообразная поддержка легионов Ю. Пилсудс-кого, участвовавших в войне на стороне Австро-Венгрии, в том числе разведка в их пользу. ПОВ первоначально действовала против России, а в 1917–1918 гг. – против Германии, затем, после восстановления не-зависимости Польши в конце 1918 г., была влита в Войско Польское и формально прекратила своё существование. Однако с 1918–1920 гг. ис-
пользовалась в разведывательных целях на территориях, охваченных 1 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. М., 2004. С. 648.
Поляки и Россия, Польша и русские
Гражданской войной, в частности, на Украине2. Она рассматривалась советским руководством как контрреволюционная организация. В за-крытом письме Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР от 11 августа 1937 г. «О фашистско-повстанчес-кой, шпионской, диверсионной и террористической деятельности польской разведки в СССР» утверждалось, что ПОВ (в тот момент уже давно не существовавшая) продолжает свою деятельность, а масштаб этой деятельности изображался в нереальном, гипертрофирован-ном виде. В закрытом письме ГУГБ указывалось, что ПОВ проводит в СССР шпионскую и диверсионную работу, что участники органи-зации глубоко внедрились в компартию Польши, захватили руково-дящие посты в партии и польской секции Исполкома Коминтерна, что ПОВ засылает провокаторов для разложения партии, использует партийные каналы для внедрения шпионов и диверсантов в СССР, что деятельность организации – это «работа, направленная к превра-щению компартии в придаток пилсудчины, с целью использования её влияния для антисоветских действий во время военного нападения Польши на СССР». На протяжении долгих лет (с 1929 г.) «дело ПОВ» служило питательной средой для дискредитации Коммунистической партии Польши (КПП).
В 1934–1936 гг. происходит заметное усиление репрессивного курса против лиц польской национальности, и, прежде всего, против представителей КПП и её автономных организаций – Коммунисти-ческой партии Западной Украины и Коммунистической партии За-падной Белоруссии.
В сентябре 1935 г. по Киеву, Минску и Москве прокатилась волна арестов, призванных, согласно официальной версии, положить конец так называемой агентурной сети ПОВ3. Одновременно с этой акци-ей началась ликвидация польских региональных автономий. В соот-ветствии с Постановлением Совета Министерств СССР за № 776-120 под грифом «Совершенно секретно» от 28 апреля 1936 г. из пригра-ничных областей Украинской ССР (главным образом Каменец-По-дольской, Винницкой и Житомирской) были выселены в Казахстан ок. 36 тыс. поляков4.
Аресты 1935–1936 гг. нашли отражение в «чистке» не только ап-парата Коминтерна, одного из орудий внешнеполитической деятель-ности СССР, но и аппарата НКВД – важнейшего инструмента реа-лизации внутренней политики. Сначала судебному преследованию подвергались верховные иерархи органов госбезопасности, затем ста-ли допрашивать и рядовых членов. На пленуме ЦК ВКП(б) в июне 1937 г. Н.И. Ежов проинформировал присутствующих о том, что ПОВ «внедрилась в советские разведывательные органы» и что НКВД уда-лось «раскрыть и ликвидировать крупнейшую из польских подполь-ных шпионских организаций».
Первым звеном в цепи разоблачений польских «шпионов»,
внедрившихся в органы государственной безопасности, стало дело
2 Чёрная книга коммунизма. Преступления. Террор. Репрессии. М., 1999. С. 344. 3 Конквест Р. Большой террор: В 2-х т. Рига, 1991. Т. 2. С. 236.
4 Россия и Польша: историко-культурные контакты (сибирский феномен): Матер. Межд. науч. конф. (24–25 июня 1999 г., Якутск). Новосибирск, 2001. С. 18.
00 Е.В. Жлоба
Ю.И. Маковского – начальника Особого отдела УГБ НКВД по Омской об-ласти, а до этого – резидента советской разведки, работавшего в Польше. Маковского арестовали 28 декабря 1935 г. На конспиративной квартире за рубежом в его сейфе оказалось гораздо больше денег, чем он указал, и, кроме того, там хранились письма от его сестры, жившей в Польше. В этих письмах, относящихся к 1926 г., среди знакомых упоминались вид-ные государственные чиновники Польского государства. Всё это дало основания для подозрений. К концу 1936 г. были арестованы ещё один бывший резидент советской разведки в Польше В.В. Илинич и замести-тель начальника УНКВД по Саратовскому краю комиссар госбезопаснос-ти 3 ранга И.И. Сосновский. В процессе следствия к ним применялись методы физического воздействия, и в результате оба сознались, что при-надлежали к ПОВ и выполняли задания разведорганов Польши.
Позже сотрудники Коминтерна и НКВД под пытками назовут со-тни других поляков – «соучастников шпионской деятельности». В уже упоминавшемся закрытом письме НКВД СССР от 11 августа 1937 г., посвящённом деятельности польской разведки, отмечалось, что в СССР произошёл «полный захват и парализация всей нашей разведы-вательной работы против Польши и систематическое использование проникновения членов организации в ВЧК–ОГПУ–НКВД и Разведупр
РККА для активной антисоветской работы».
В период, предшествовавший Большому террору, ок. 35 % арес-тованных в целом по стране якобы за шпионаж обвинялись в прина-длежности к польским разведорганам: в 1935 г. из 6409 арестованных – 2253, а в 1936 г. из 3669 – 12755.
В период массовых репрессий 1937–1938 гг. особо актуальной ста-новилась борьба со шпионско-диверсионным контингентом, поэтому 11 августа 1937 г. в НКВД за подписью Н.И. Ежова появился оператив-ный приказ № 00485, предписывающий «разгромить польские шпи-онско-диверсионные и повстанческие группы». Вместе с закрытым письмом «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР», он был разослан во все местные органы НКВД.
Необходимость одновременного издания этих двух документов была продиктована некоторыми особенностями предстоящей опе-рации. В отличие от предыдущего оперативного приказ № 00447, который был направлен против «традиционных» врагов советс-кой власти, тех, кого арестовывали и осуждали многие годы, приказ № 00485 вызывал определённые вопросы. Во-первых, хотя речь там ве-лась не о поляках как таковых, а о польских шпионах, всё-таки из него
следовало, что под подозрением оказывается едва ли не всё польское население СССР, а это довольно трудно увязывалось с официально провозглашаемыми государством интернационалистскими лозунга-ми. Во-вторых, приказ этот был по своей направленности совершенно не ясен не только рядовым работникам НКВД, которым предстояло его осуществлять, но и руководителям. Он был направлен против непривычных для них категорий лиц, например, всех перебежчиков
или всех бывших военнопленных. Не тех из них, кто подозревается
5 Хаустов В.Н. Из предыстории массовых репрессий против поляков. Середина 1930-х гг. // Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997. С.14–15.
Поляки и Россия, Польша и русские 0
во враждебной деятельности, а именно всех. В практике НКВД такого рода директива была новацией. По-видимому, именно в предвидении такой реакции на приказ № 00485 и было издано параллельно ему «закрытое письмо», которое дополняло приказ и в некотором роде обосновывало его.
Тридцать страниц письма, очень подробно расписывали де-ятельность польской разведки на территории СССР на протяжении двадцати лет. Эта деятельность направлялась и осуществлялась ПОВ вместе со Вторым (разведывательным) отделом Польского генштаба. Согласно письму, агенты ПОВ прокрались не только в руководство КПП и польскую секцию Коминтерна, но и в качестве политэмигран-тов и перебежчиков просочились на руководящие должности в веду-щие комиссариаты СССР с исключительно вредительскими целями – свержения советской власти и территориального передела. Имелась обширная питательная среда: по данным Всесоюзной переписи насе-ления 1937 г, всего в СССР проживало 636 220 этнических поляков. Из них в УССР – 417 613, в БССР – 119 881, в РСФСР – 92 0786. Верхушка организации «к настоящему времени» (то есть к августу 1937 г.) уже считалась разгромленной, и основной задачей органов НКВД, как она была сформулирована в преамбуле к приказу, стала «полная ликви-дация незатронутой до сих пор широкой диверсионно-повстанческой низовки ПОВ и основных людских контингентов польской разведки в СССР»7.
Были выделены восемь категорий, намеченных к аресту:
а) выявленные в процессе следствия и до сего времени не разыс-
канные активнейшие члены ПОВ по прилагаемому списку;
б) все оставшиеся в СССР военнопленные Польской армии;
в) перебежчики из Польши, независимо от времени перехода их в СССР;
г) политэмигранты и политобмененные из Польши;
д) бывшие члены ППС и других польских антисоветских полити-ческих партий;
е) наиболее активная часть местных антисоветских националис-тических элементов польских районов.
Кроме того, в приказе сказано: «Всех проходящих по показани-ям арестованных шпионов, вредителей и диверсантов – немедленно арестовать». Таким образом, по существу был издан приказ аресто-вать всех лиц польской национальности.
Начало операции по обезвреживанию польского элемента назна-чалось на 20 августа 1937 г. На «зачистку» отводилось ровно три ме-сяца.
Приказ предусматривал внесудебное решение дел арестованных по спискам с кратким изложением сути обвинения.
Вскоре в списки были включены жёны и дети арестованных. Так, 2 октября 1937 г., Н.И. Ежов специальным указанием распространил на членов семей лиц, арестованных по приказу № 00485, свой при-
каз «О репрессировании жён изменников родины, членов правот-
роцкистских шпионско-диверсионных организаций, осуждённых
6 Всесоюзная перепись населения 1937 года: Краткие итоги. М., 1991. С. 83–85. 7 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД... С. 301.
0 Е.В. Жлоба
Военной коллегией и военными трибуналами», изданный ещё 15 августа 1937 г. Согласно этому приказу, аресту подлежали все жёны осуждённых этими судебными органами, вне зависимости от при-частности к «контрреволюционной деятельности» мужа, а также их дети старше 15 лет, если они были признаны «социально опасными и способными к антисоветским действиям». Жёны по приговору Осо-бого совещания (ОСО) заключались в лагеря на 5–8 лет, дети старше 15 лет, в зависимости от имеющихся на них характеристик, направ-лялись в лагеря, колонии или детские дома особого режима. Дети от 1 года до 15 лет, оставшиеся сиротами, направлялись в ясли и детские дома Наркомпроса. Вскоре выяснилось, что исполнение директивы от 2 октября сталкивается с техническими трудностями – поток жён арес-тованных поляков и харбинцев (на последних также распространили приказ от 15 августа) оказался гораздо больше ожидаемого, а возмож-ности размещения в тюрьмах женщин были относительно ограни-ченными, к тому же обозначилась острая нехватка мест в и без того переполненных детских учреждениях. Поэтому уже 21 ноября 1937 г. Ежов эту свою директиву вынужден был отменить, одновременно за-явив, что в будущем жёны арестованных поляков и харбинцев будут выселены из мест их проживания. Кажется, эта последняя мера осу-ществлялась эпизодически только в отдельных регионах, а последова-тельно по СССР в целом так и не была осуществлена8.
Помимо перечисленных категорий по приказу № 00485, исключи-тельно по собственной инициативе низовых инстанций начали появ-ляться всё новые категории граждан, репрессируемых по «польской» операции. Так в отдельных регионах стали арестовывать оставшихся в СССР поляков-военнопленных Первой мировой войны (воевавших в составе польских легионов Пилсудского, германской и австро-венгер-ской армий), а затем и бывших российских военнопленных, побывав-ших в плену в Польше. В центральном аппарате НКВД это самопроиз-вольное возникновение новых категорий не встретило возражений, и в феврале 1938 г. последняя из них даже была легализована.
В ходе проведения «польской» операции принимались дополни-тельные меры, направленные на выявление лиц, имевших контакты с иностранцами. 28 октября 1937 г. был принят приказ НКВД СССР № 00698, нацеленный на полное блокирование посольств и кон-сульств Польши, а также Германии, Японии и Италии. Ставилась за-дача пресечь все связи советских граждан, с иностранными диплома-тическими представительствами, подвергая их немедленному аресту. Из иностранных подданных, связанных с диппредставительствами, следовало арестовывать только тех, кто подозревался во враждебной
деятельности по отношению к СССР 9.
В «закрытом письме» был перечислен целый набор возможных обвинений: шпионаж во всех областях, особенно в военных, вреди-тельство во всех сферах народного хозяйства, террор, участие в повс-
танческих ячейках и подготовка вооружённого восстания на случай
войны, антисоветская агитация и т.п.
8 Петров Н.В., Рогинский А.Б. «Польская операция» НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997. С. 26.
9 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД... С. 650.
Поляки и Россия, Польша и русские 0
При проведении операции предлагалось особое внимание обра-тить на тщательную очистку от подозреваемых пограничных райо-нов, промышленных предприятий, особенно оборонного значения, транспорта, морских портов, армии, флота, войск НКВД и органов НКВД. Весь этот уникальный по всеохватности перечень обвинений был активно использован при реализации «польского приказа».
«Польский приказ» № 00485 создавал принципиально новый в практике ОГПУ–НКВД процессуальный порядок осуждения – «аль-бомный». После окончания следствия на обвиняемого составлялась справка «с кратким изложением следственных и агентурных мате-риалов, характеризующих степень виновности арестованного». От-дельные справки каждые десять дней надлежало собирать и пере-печатывать в виде списка, который представлялся на рассмотрение комиссии из двух человек – начальника НКВД–УНКВД и прокурора (отсюда разговорное, в официальной переписке не встречающееся на-звание этого органа – «двойка»). В задачу «двойки» входило отнесение обвиняемого к одной из двух категорий: первая категория, подлежа-щая расстрелу, к которой относились все шпионские, диверсионные, вредительские и повстанческие кадры польской разведки; вторая ка-тегория – менее активные из них, подлежащая заключению в тюрьмы и лагеря на срок от 5 до 10 лет. Затем список отсылался на утвержде-ние в Москву, где его должны были окончательно рассматривать и утверждать Нарком внутренних дел и Генеральный прокурор, то есть Ежов и Вышинский. После этого список возвращался в регион для ис-полнения приговоров10.
В «альбомном порядке» осуждалось подавляющее большинство, но всё-таки не все арестованные по «польской линии». Альбомы были предназначены для «низовки», для тех, кого арестовывали по при-казу № 00485. Многие из обвинённых в шпионаже в пользу Польши и причисленные к верхушке «шпионско-диверсионной сети», были осуждены Военной коллегией Верховного суда СССР или военными трибуналами. В осуждении по «польской линии» участие принимали и ОСО, рассматривавшие дела на заключенных, а также на жён арес-тованных. Репрессивная роль ОСО была усилена специальным реше-нием Политбюро от 5 сентября 1937 г., согласно которому ОСО было разрешено «по делам об антисоветской деятельности бывших поль-ских перебежчиков, бывших членов ППС и т.п.» назначать тюремное заключение до десяти лет включительно11.
Изначально на осуществление «польской» операции отводилось три месяца. Но срок этот постоянно продлевался вместе со сроками на проведение других «операций по национальным контингентам». Вначале до 10 декабря, затем до 1 января 1938 г., до 15 апреля и, на-конец, решили завершить «польскую операцию» 1 августа 1938 г. Исключение сделали лишь для Белоруссии – здесь операция продол-жалась до 1 сентября.
«Нацконтингента» оказалось так много, что региональные «двой-
ки» не успевали рассматривать, поступающие «альбомы». Обязанная
10 Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепонимание / Сост. А.В. Липатов, И.О. Шайтанов. М., 2000. С. 202.
11 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД... С. 336.
0 Е.В. Жлоба
их визировать Москва также утонула в поступающих с мест делах. К лету 1938 г. в Центре скопилось альбомов более чем на 100 тыс. чел. С мест сыпались жалобы на перегруженность вследствие этого тю-рем, на дороговизну содержания уже фактически приговорённых к расстрелу заключённых и т.п. Возможно, именно по этой причине 15 сентября 1938 г. Политбюро приняло решение отменить «альбом-ный порядок» осуждения и создать в каждом регионе специально для вынесения приговоров по «национальным операциям» Особые трой-ки. Персональный состав «особых троек» не требовал утверждения Политбюро. Теперь в него входили исключительно по должности, и только первые лица: местный партийный руководитель, прокурор, начальник НКВД–УНКВД. Решения «особых троек» не требовали ут-верждения в Москве и приводились в исполнение немедленно. Осо-бые тройки получили право освобождать обвиняемых (верный при-знак того, что массовые репрессии шли на убыль, – прежде в «альбом-ных» операциях возможность освобождения не предусматривалась). Срок их действия был определён в два месяца. Рассматривать они должны были дела тех, кто был арестован до 1 августа 1938 г. Дела на арестованных после этой даты следовало передавать в суды, трибуна-лы, Военную коллегию или на ОСО12.
На основе этого постановления 17 сентября 1938 г. был выпу-щен приказ НКВД № 00606, а в последующие две недели из Центра по регионам разослали все не рассмотренные альбомы. В сентябре – октябре 1938 гг. ими было осуждено 105 тыс. чел., из которых свыше 72 тыс. были приговорены к расстрелу13.
Деятельность Особых троек была приостановлена точно в срок — 15 ноября 1938 г. Вместе с тем было строго приказано приостановить приведение в исполнение всех не исполненных к этому дню рас-стрельных приговоров. 17 ноября 1938 г. совместное Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР объявило о прекращении всех массовых операций, а последовавший за ним приказ НКВД (подписанный уже новым наркомом – Л.П. Берия) отменил все оперативные приказы
1937–1938 гг. и директивы, изданные в их развитие14.
В общей системе репрессий 1937–1938 гг. национальные операции занимают особое место. Они теснее других связаны со сталинским ощущением надвигающейся войны, с его страхом перед «пятой ко-лонной». Все те государства, народы которых подверглись репресси-ям, по утверждению И.В. Сталина мечтают уничтожить или ослабить СССР, ведут против Советского Союза непрерывную подрывную ра-боту, то есть фактически находятся по отношению к нему в состоянии необъявленной (до времени) войны. Соответственно и с агентами их следует поступать по нормам войны15.
По «польскому» приказу с 25 августа 1937 г. по 15 ноября 1938 г.
были рассмотрены дела на 143 810 чел., из которых осуждено 139 835,
12 Московские новости. 1992. 21 июня.
13 Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивление несвободе в СССР. М., 2002. С. 139.
14 Петров Н.В., Рогинский А.Б. Указ. соч. С. 31.
15 Сталин И.В. О недостатках партийной работы и о мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников: доклад на февральско-мартовском пленуме (1937 г.) // Вопросы истории. 1995. № 3. С. 5–6.
Поляки и Россия, Польша и русские 0
в том числе приговорено к расстрелу 111 091 чел., что составляет 77,25 % от числа рассмотренных дел и 79,44 % от числа осуждённых. При этом никаких специальных директив относительно масштабов применения расстрелов не было. Не было таких директив и в отноше-нии отдельных регионов (в отличие от операции по приказу № 00447, где каждому региону спускались твёрдые лимиты на осуждения и по первой и по второй категориям) – возможно, всё зависело от инициа-тивы местного начальника НКВД–УНКВД. Процентные соотношения поэтому были самыми разными. Например, в Куйбышевской области процент расстрелянных по отношению к осуждённым (по всем наци-ональным операциям) – 48,16 %, в Вологодской – 46,5 %, в Армении и Грузии, соответственно, 31,46 % и 21,84 %; в то же время в Ленинград-ской области и Белоруссии он равен 87–88 %, в Краснодарском крае и Новосибирской области превышает 94 %, наконец, в «рекордной» Оренбургской области достигает 96,4 %.
Меньше всего массовость репрессий по «польской линии» опреде-лялась какой-то специальной личной нелюбовью Сталина к полякам. Дело было не в поляках как таковых, а в Польше. Национальные опе-рации были проведены «по линиям» практически всех стран «враж-дебного окружения», но не национальность в них была критерием «преступности», а рождение или наличие любого вида связи с ней. С помощью анкеты органы НКВД выявляли классовый, социальный или политический статус репрессируемых. В национальных опера-циях 1937–1938 гг. впервые поводом для репрессии стала анкетная «связь с заграницей», ранее считавшаяся лишь основанием для по-
дозрений. В первую очередь арестовывались те, кто ранее проживал в Польше, а потом по каким-то обстоятельствам оказался в Советском Союзе, затем те, кто поддерживал связь с Польшей, наконец, близкое окружение тех и других. Конечно, большинство арестованных были поляками, но далеко не все. Как далеко не все арестованные поляки были арестованы по «польской линии». Причина состояла в том, что вначале национальность человеку вписывалась со слов подозреваемо-го, а потом сведения по национальному составу не суммировались. Только 16 мая 1938 г. НКВД СССР приказал местным органам вклю-чать в свои отчёты данные о национальном составе арестованных16.
Всего Особые тройки по всем национальным операциям осудили за эти два месяца 105 032 чел. Поляков по национальности (то есть тех, кому согласно паспорту, или иному документу записывали в следс-твенное дело, что он – поляк) среди них было больше всего – 21 258 (затем следовали немцы – 17 150, русские – 15 684, украинцы – 8773, белорусы – 5716...). Из общего числа осуждённых Особыми тройками (105 032 чел.) по «польской операции» было осуждено 36 768 чел. Из них поляков – 20 147, белорусов – 5215, украинцев – 4991, русских – 3235, евреев – 1122, немцев – 490, литовцев – 396, латышей – 271, эстонцев – 112, чехов – 87, цыган – 76, австрийцев – 59, болгар – 53, венгров – 47, румын – 29, греков – 27, молдаван – 26, татар – 23, «прочих» – 362. В то
же время и поляков осуждали по всем другим «линиям» — более всего
по немецкой (500 чел.) и латышской (209 чел.).
16 Жертвы репрессий. Нижний Тагил 1920-1980 гг. / Под ред. В.М. Кириллова. Екатеринбург, 1999. С. 206.
0 Е.В. Жлоба
В целом по «польской операции» было осуждено почти 140 тыс. чел. Это примерно 10 % от общего числа всех осуждённых в ходе массовых политических репрессий 1937–1938 гг. Если же го-ворить об арестованных (не осуждённых, а именно арестованных) поляках, то здесь цифры более приблизительны. Всего за два года «Большого террора» всеми органами НКВД СССР (без милиции) было арестовано несколько более 1 млн 600 тыс. чел. Среди них поляков 118–123 тыс. В том числе по национальным операциям – 96–99 тыс. (из них подавляющее большинство по «польской опера-ции»), остальные (примерно поровну) – по приказу № 00447, а также всем другим направлениям репрессий17.
В Краснодаре с января 1937 по февраль 1938 г. по «польскому делу» было арестовано свыше трёхсот чел. Аресты производились по спискам, составленным на основе данных паспортного стола. В ходе следствия было установлено, что «основной базой концентрации и оседания агентов польских разведывательных органов, переброшен-ных для контрреволюционной работы на Кубани, являлась стеколь-ная промышленность г. Краснодара и края». От обвиняемых были получены показания, что руководители ПОВ считают «наличие по-ляков в Краснодаре, помноженное на казачьи белогвардейские кад-ры, сохранившиеся на Кубани», благоприятным фактором для ре-шительного удара в тылу советских войск в условиях предстоящей войны. Вся система следствия была построена на фальсификации. С первых же дней образования краевого управления НКВД (сентябрь 1937 г.) была взята линия на «широкий разворот» сфабрикованного дела польской контрреволюционной организации. К примеру, быв-ший сотрудник УНКВД по Краснодарскому краю Г.Д. Стерблич под-твердил на допросе ещё в 1939 г., что по указанию заместителя началь-ника УНКВД М.Г. Сербинова он сфальсифицировал показания одно-го из подследственных, вписывая в протокол допроса целый раздел о
якобы существовавшей его связи с краснодарской группой ПОВ18. Мотивация для проведения «польской операции», в принципе,
была понятна: декларировавший интернационализм СССР видел в ближайшей соседке реальную угрозу свержения советской власти. Польша воспринималась советским руководством как плацдарм евро-пейских государств для подрывной деятельности против диктатуры пролетариата, и возможного военного нападения.
Поляки являются одним из народов, в наибольшей степени под-вергшихся репрессиям со стороны советских властей. Недоверие со-ветских руководителей к Польше и полякам, в частности особенно подозрительное отношение И.В. Сталина к этой стране, сложилось на основе многовековых исторических конфликтов.
23 сентября 1957 г. Военный трибунал Ленинградского Военного округа, рассмотрев материалы дела о ПОВ по вновь открывшимся об-стоятельствам, отменил постановления «двойки» – Комиссии НКВД и Прокурора СССР и дело производством прекратил за отсутствием в действиях обвиняемых состава преступления. Все они посмертно ре-
абилитированы.
17 Петров Н.В., Рогинский А.Б. Указ. соч. С. 37–38.
18 Екатеринодар–Краснодар. Два века города в датах, событиях, воспоминаниях… Материа-лы к Летописи. Краснодар, 1993. С. 568–570.
Поляки и Россия, Польша и русские."
0