Меня везут на милицейской машине. Первый раз в жизни. Не в клетке и без наручников… и то ладно. Я вжался в сиденье и отвернулся от окна, чтобы ненароком кто из знакомых не увидел.
В милиции меня проводили на второй этаж.
Следователь сказал, что я мог быть свидетелем преступления.
— Какого?
Но он был занят заполнением протокола, поэтому задавал стандартные безобидные вопросы: фамилия, имя, год рождения, место, что я протираю штанами.
Неожиданный вопрос:
— Это ты изнасиловал и убил девочку? — следователь показал фотографию.
На фотографии была Алина.
Едва собравшись с силами, я произнёс:
— Алина — мертва?!
— Ты её даже знаешь?
От внезапной слабости я завалился на спинку стула.
— Вас видели вместе, и не раз…
— Прямо–таки сразу свидетели нашлись, как в сказке, — ответил я и подумал, что ехидный тон неуместен.
— В день, когда девочка потерялась, вас видели на остановке
— Кто это сделал? — я наклонился и стал колотить кулаком по стоящему рядом стулу. Потом я сквозь рыдания стал выдавливать из себя: — Я её давно знаю. Мы с ней лучшие друзья.
— Вот как? Друзья в каком смысле: не любовники ли?
Я вскочил и чуть не бросился на следователя с кулаками. Но он предусмотрительно отошёл за стол, готовый встретить меня своим крупным кулаком, если вдруг ринусь в атаку.
— Успокойся. Ничего пока неизвестно. Девочка потерялась, её ищут.
— Мерзкий тип. Небритый. Сначала я подумал — родственник. Но он спросил имя… Я слишком поздно сообразил, что он чужак, и автобус уже отъехал от остановки. Я бросился за автобусом, но из-за мерзких правил дорожного движения автобус не остановился. Я, как мог, описал наружность возможного насильника.
Из вопросов, которые вразнобой задавал следователь, я понял, что меня обвиняют и в изнасиловании, и в убийстве. А может, сразу во многих, или даже всех возможных преступлениях.
— Не было ли у тебя необычных мыслей, связанных с половым удовлетворением. Насколько мне известно, с девушками ты не дружишь.
— Мысли, они и есть мысли. А вот девчонки у меня и вправду нет.
— Но ты, кажется, монахом стать не собираешься.
— Вы и о моих атеистических убеждениях осведомлены?
— Всё необходимое о тебе мы знаем!
— Что именно?
— Придёт время — узнаешь. А нет ли у тебя необычных мыслей, связанных с желанием подсмотреть в девчоночий туалет?
— А разве кто-нибудь свободен от этих желаний?
— Почему ты до сих пор не женат.
— Я простой студент, без своего жилья. В нашей группе все неженатые. Вроде, я не старый.
— Насколько мне известно, у тебя даже девушки нет.
— Мне не требуется. К тому же, какая девушка пойдёт с таким уродом, — я ощерил рот, выставив свои кроличьи зубы. — Если точнее, то я сейчас не в форме.
— Что значит: не в форме?
— Я парализован.
— Вот как… — следователь смерил меня взглядом. — Незаметно.
— Сейчас — незаметно. Три месяца назад я был почти мертвецом.
— Мне говорили, ты даже с девушками не дружишь. Случайно это?
— Из робости, совершенно не умею переступить определённый — сближающий — барьер, — совершенно искренне говорил я.
— Знаешь ли ты молодого психиатра из психиатрической больницы? Но если он тебя консультировал, ты наверняка запомнил его.
— Да, конечно.
— Ты «Лолиту» читал?
— Читал.
Следователь недобро молчал. Так, что я вынужден был продолжить:
— Книга вышла миллионными тиражами. И что, теперь миллионы людей нужно сажать в тюрьму — за чтение романа?
— Ты рассматривал фотографии обнажённых детей?
— Попалась однажды фотка. В библиотечной книге меж страниц затерялась. Знаю! Я должен был сразу написать заявление в милицию! Я нашёл фотку! А меня раз — и в тюрьму! — я уже кричал. — За то, что я взглянул на голую девочку!
— Мог бы, по крайней мере, сжечь фотку.
— Подумаешь, криминал! Незаконно любуюсь – подглядываю за голенькими девочками на пляже… из-под газетки. Вы в детстве не глядели фильмы к кинотеатре через щелочку в двери? Нарушая тем самым права авторов?
— Хочешь сказать, у тебя не было таких мыслей?
— Мысли есть!!! У меня полно всяких мыслей!!! Ну и что?! Я хочу ограбить банк! Я хочу устроить государственный переворот в Лимпопо и установить там единоличную диктатуру! Хочу всю страну превратить в свой гарем! Я хочу угнать космический корабль, улететь на Марс и захватить его! Судите меня за это!!! — кричал я в лицо следователю.
— Да успокойся, никто тебя не судит за мысли. Ну прижал ты девочку, приобнял…
— Я только ладошку сжимал да пальчики грел своими руками… зимой. Это что — преступление? Да! У меня были похотливые мысли! Но я боролся с искушением даже просто обнять девочку, даже так, символически, по-дружески.
— Кроме дела о психотерапевте ты фигурируешь по делу о сексуальных извращениях в секте. Я понимаю: руководители-извращенцы всё хотят свалить на рядовых членов. Они даже заранее подготовились к возможному обвинению, предусмотрительно по нескольку раз поставив почти всем мужчинам в партнёрши симпатичных девочек. А ты-то, наверное, растаял от умиления.
— Да-да, будто кто надоумил меня остановиться…
— Как ты познакомился с психиатром?
— Я пришёл к нему со своими абсурдными проблемами.
— Он приставал к тебе?
— Я сразу дал ему понять, что он мне мерзок.
— Какую школу вы хотели организовать?
— Так, глупые мечты педагога-идеалиста.
— У тебя были сексуальные контакты с девочками?
— Нет.
— Почему?
— Странный вопрос… потому что это — уголовно-наказуемое деяние. А если серьёзно, то из-за моей абсурдности.
— Что это значит? — следователь спросил без слов — выразительным взглядом.
— Представить не могу, как это: разговариваю с девушкой о литературе, природе, музыке, и вдруг раз — на секс перейти. Или полезть целоваться. Мне никогда не удавался этот тонкий переход. Я уже говорил.
— М-м-да, возможно, это так.
— Я видел мужланов, которые раз — и с ходу верхом в галоп.
Мне надоело оправдываться и лепетать, что я “не делал этого”. Прямо как маленький мальчик — я не обзывался, не брал, не разбивал, не воровал… Я решил, что лучшая защита — нападение и честность.
— Я не собираюсь отпираться. Я люблю девочек. Но в чём криминал?
— Что значит — в чём?
— Любой человек в той или иной мере — педофил. Кто-то на сто, кто-то на пятьдесят, кто на десять, процент, пусть даже долю процента…
— Что-то не то ты говоришь.
— Всё то! Есть же бисексуалы. Они одинаково любят мужиков и баб. Встречал такого типа, который и на старух, и на малолеток с одинаковой охотой…
— Кто такой? Впрочем, ты всё равно выдумал.
— Нет, не выдумал. Он сам говорил. Так вот: у каждого на сотую долю процента, да осталось с детства.
— Что-то не то…
— Вот вы, в детстве мечтали из дома сбежать странствовать по морям?
— Что за допрос ты мне устроил?
— Нет, я — по существу! Так неужели в глубине души вам не хотелось бы сейчас, в зрелом возрасте, как в детстве, на паруснике, да на атолл, или на остров Робинзона?
— И что?
— Детские чаяния весьма живучи, — глядя в глаза следователя, я выпалил: — У вас разве нет таких мыслей?
— Отвечать на мой вопрос! — сказал следователь на удивление спокойно.
Но я решил вести свою линию:
— Не поверю, что есть мужчины, у которых не сохранилось детских мечтаний о сексуальном владычестве над гаремом девочек.
— Ладно, раз уж на то пошло, то отвечу. Даю слово: у меня таких мыслей нет. Аб-со-лют-но!
— Это потому, что у вас влечение не к девочкам, а к мальчикам.
Следователь побагровел:
— Я с тобой ещё поговорю! Ты об этом пожалеешь! Вон отсюда!
Я выскочил, приговаривая: “Так я и знал! Он — гомик презренный!”
Следователь выглянул из двери и позвал меня обратно. Я с тревогой вернулся, не зная, чего о него ждать. Но он достаточно спокойно сказал:
— Тебя всё равно без пропуска не выпустят. А чтобы не было задних мыслей и сплетен, отвечу на вопрос. Я жил в многодетной семье, младшие сестрёнки передо мною строем голышом ходили. Так что насмотрелся на их сопли и голые задницы. Зато старшие прятали от меня под кружевами свои сиськи. Потому в детстве я мечтал взглянуть на пышные груди. Теперь я женат на роскошной красавице моей мечты и жизнью доволен. Заметь: весьма доволен! Кстати, она немного старше меня. Я ответил на твой вопрос? Тогда — марш отсюда, — следователь подписал пропуск и весьма приветливо попрощался со мной. — Но нам придётся ещё разок увидеться, уточнить некоторые детали.
Следователь вернул меня, когда я уже открывал дверь:
— Подожди. В областной газете твой рассказ был опубликован на прошлой неделе?
— «Взмывая к вершинам»? Мой. Там меня уже не раз печатали.
— Достойный рассказ. И форма, и содержание. Если бы не знал, что ты пишешь такие талантливые рассказы, я бы тебя, — следователь вдавил кулак в стол так, что тот даже заскрипел. — За дерзость! Крепись. Девочку мы найдём.
Когда вышел от следователя, я был убеждён, что ненароком обмолвился, оговорил себя. И сказал даже больше, чем сам допускал мечтать.
Потом вдруг подумал, что я и вправду насиловал и убивал малолетних девочек, и даже мальчиков, будучи в бессознательном состоянии. Я стал испытывать угрызения совести, а после даже пожалел, что совершаю преступления, в бессознательном состоянии, совершенно не получая от этого удовольствия, автоматически.
— Яша, что-то случилось? Ты сам не свой, — спросил Алексей, когда мы сидели за чашечкой душистого чая в беседке.
— Меня подозревают… подозревали в страшном преступлении. Не беспокойся, мне просто нужно успокоиться.
Успокоился я лишь, читая Алексею очередную главу моей Повести.