Предыдущая глава: http://proza.ru/2023/04/02/487
- Говорил же, надень футболку! – ворчит Лёшка, хотела огрызнуться, но злорадства в его тоне не чувствую, наоборот, озабоченность, поэтому оставляю без ответа.
Поднимаюсь к себе и, поглядевшись в зеркало, ужасаюсь отражению: лицо, хоть прикуривай! А плечи и спина - варёная колбаса, зажаренная на гриле! А ещё начинает немного подташнивать, и голова кружится.
Постояв под прохладной водой в душе, едва промокнувшись полотенцем, делаю попытку надеть лёгкую ночнушку и понимаю, что лучше не стоит. Из последних сил ползу в спальню и падаю ничком на постель в одних трусах. Другой одежды мне нынче не надо. Просто не переживу.
Лежу пузом на подушке, обхватив её руками, и размышляю, какая же я всё-таки клиническая дура! Хотела навредничать Лёшке, а получилось себе!
В это время слышу стук в дверь. Надо бы откликнуться, но сил нет, тем более, что я практически голышом. Лучше пускай подумают, что заснула. Но не тут-то было, щёлкает замок ручки, и кто-то заходит,
- Маша! Ма-аш! – Лёшка! Идёт к спальне и от дверей, - можно я войду?
- Нельзя! – бурчу, - я голая!
- Ты в трусах, я вижу, - вот упёртый баран, чего спрашивает, всё равно протопал до кровати, - ты жива?
- Ну, если разговариваю, то, скорее всего, да, - хотя уже еле языком ворочаю, - что случилось? – в смысле, чего припёрся?
- Ты сгорела по полной, у Зейнеп нашёлся пантенол, давай набрызгаем?
- Лёш, я ничего не хочу, у меня спина, как пергамент после раскалённой сковородки, отстань, а?
- Ты лежи, Маш, я сам, - и принимается покрывать мою подгоревшую спину и плечи пышной пеной. Под прохладной пузырящейся шубой и правда становится немного полегче.
- Спасибо, друг! – искренне благодарю.
- Ну вот, уже и друг, а не поросячий хвостик!
- Как ты сказал? Повтори! – даже оживаю немного.
- Друг, а не поросячий хвостик… - повторяет недоумённо.
- Прямо, как папа, - так мне становится сразу хорошо… блаженно.
Но ненадолго. Болит всё тело, и голова в том числе, Лёшка что-то говорит, а я видно ляпаю невпопад, и он, коснувшись прохладной ладонью моего огненного лба, замечает,
- Температура, Марусь! – когда я стала Марусей, не знаю, но в сочетании с нежным касанием, дарящим облегчение, это имя воспринимается очень органично, и я его принимаю. А Лёшка, отняв руку, чем сильно меня огорчает, просит, - подожди, сейчас вернусь!
- Куда ж я денусь с подводной лодки!..
- На выпей! – через некоторое время со стаканом шипучки стоит перед моим носом на коленях, - у Зейнеп нашлось какое-то лекарство от температуры, должно помочь!
Кое-как приспосабливаюсь, стараясь не менять горизонтального положения, чтобы не беспокоить спину, и выпиваю залпом.
- Вот и молодец!
За окном темнеет очень быстро, в комнате соответственно тоже, но Лёшка упорно сидит возле меня. По крайней мере, выходя ненадолго из забытья, в которое периодически впадаю, чувствую его присутствие.
Не знаю, много ли прошло времени, начинает бить озноб,
- Холодно! – жалуюсь в темноту.
- Сейчас! – аккуратно размазывает остатки невпитавшейся пены по моей многострадальной спине. Так нежно и осторожно, что мне даже приятно. И… стыдно,
- Лёш, прости меня, пожалуйста! Я такая дура! – признаюсь ему и себе.
- Ты прости! Никакая не дура, Марусь, - успокаивает, - просто не знала, что так может получиться, - укутывает покрывалом, стараясь устроить так, чтобы его поверхность не касалась кожи на спине. Таблетка действует, немного легчает, и я засыпаю, но перед тем, как окончательно отъехать, мне кажется, что щеки коснулось что-то лёгкое и нежное, едва уловимое, как мимолётный поцелуй. Наверное, сон такой бредовый. Но очень приятный! Это хорошо, в таком состоянии только спать и нужно…
…Чтобы утром обнаружить свою заботливую няньку на одной со мной постели. Он так и заснул рядом прямо в одежде. Очень деликатно устроился на краю, чтобы ненароком не потревожить. Снова в обнимку с подушкой, а лицом ко мне.
Впервые вижу Алёшу так близко. Он спит, а я беззастенчиво разглядываю его лицо. Оно отнюдь не идеально, бровки немного домиком, и нос не так скульптурен, как мог бы, да ещё и горбинка, снова нижнюю часть марает синевой густо пробивающаяся щетина. Он из тех мужчин, кому подойдут два выхода: либо позволить бороде победить и стать хотя бы трёхдневной для особого мужского шарма, думаю, такие страдальцы и ввели это в моду, либо не расставаться с бритвой, воюя с буйной порослью два раза в сутки.
Но все эти мелочи нисколько меня не трогают, когда я вижу высокий лоб, обрамлённый тёмными, будто специально навитыми кудрями, чёрные дуги бровей и щёточки длинных густых ресниц, накрывающих нижние веки, манящие чётко вычерченные губы, немного приоткрытые сейчас, твёрдый почти квадратный подбородок.
Красивое мужское лицо, тем более теперь, когда тени обид ушли, расслаблено настолько, что кажется, он слегка улыбается. А ещё очень хочется потрогать колючего ёжика, ту самую поросль, пробивающую нежную кожу миллионом мелких острых иголочек. Так велико желание, что рука сама осторожно ложится на его щёку. Да, немного колется, но всё равно приятно и тепло.
А потом и правда, появляется улыбка, рождается на моих глазах, поднимаясь уголками губ и полумесяцами ресниц, вздрагивающих и посылающих лучики в уголки глаз. Я любуюсь чудом пробуждения и запоздало порываюсь убрать руку, но её накрывает большая, горячая с длинными красивыми аристократическими пальцами ладонь, и я слышу певучим шёпотом,
- Приве-ет!
- Привет, Лёш! Прости, что разбудила! Что спать не дала! – дело ли, что он тут всю ночь на краешке ютился.
- Всё норм, ты как? – приоткрывает свои опахала, чтобы утопить в бездне карих, невыразимо ярких глаз. Я тону в глубине и не понимаю, что говорю,
- Ты такой классный, Лёшка! – смущаю, конечно и сама смущаюсь. Он удивлённо моргает, утыкается носом в подушку, прячась от меня, а потом выглядывает с лукавой улыбкой,
- Настоящий человек-говно! – мамочки!
- Я не говорила! – по крайней мере, не вслух!
- Ты очень громко думаешь, Марусь! – смеётся, а я краснею. И как сосуществовать с таким уникумом?
- Ты всех так слышишь?
- Давно уже никого, - сам удивляется, - настраиваюсь только на тех, кого… - и замолкает, оборвав себя.
- Кого?
- Не знаю, как это работает, - отмахивается, поднимается с постели, ероша слежавшиеся кудри, - пойду к себе, умываться. Пора…
Продолжение:
Полный текст на Литмаркет