Утром я проснулся, когда солнечный свет проник в распахнутое окно. Я лежал и улыбался солнышку. Радость омрачали думы об Алине.
— Яша, труд в огороде — лучшее лекарство от хандры, — Алексей потянул меня за руку. — Пошли, поработаем, пока прохладно, пока солнышко не припекает.
— Правильно! — бодренько сказал я и пошёл за Алексеем.
Мы пололи грядку с морковкой и беззаботно болтали о пустяках, когда услышали шум автомобиля и стук закрывающейся калитки.
— Посмотрю, кто бы это мог быть, — сказал Алексей.
— Я с тобой, — сказал я и пошёл за Алексеем, как оказалось, не зря.
Потому что приехали за мной…
Я издалека узнал этого человека. Это был отец Маргариты, девочки, без ума в меня влюблённой.
Я встретил его неприветливо. Даже не протянул руки для рукопожатия.
— В чём дело? — спросил мужчина, когда я уклонился от объятия.
— А в том, что вы заманили меня в ловушку! Я пытался попасть в больницу, но меня приняли за террориста и арестовали, — я рассказал, как меня скрутили за воротами психиатрической больницы.
— За террориста?
— Ну не террориста… Решили, что я хочу организовать массовый побег из психбольницы. Представляете, оказался похож на некоего маньяка.
— В психбольнице они все там психи! Сами сбрендили с ума, потому тебя и схватили. Я же говорил без меня не ходить. Говорил? Говорил?
Я вынужден был согласиться, что пошёл в больницу по своей воле. Но недоверие к отцу Маргариты первое время не проходило.
— Маргариту выписали. Прошу в гости… Знакомиться…
— Ладно, Лёш, еду сдаваться, — я махнул Алексею рукой.
Отец Маргариты открыл передо мною дверь автомобиля и помог пристегнуть ремень безопасности.
Пока ехали, я со смехом рассказывал, как в больнице меня скрутили санитары.
— К счастью, недоразумение быстро разрешилось, и меня отпустили, — соврал я.
— Тогда мир? — отец Маргариты протянул руку для рукопожатия.
Рука его была тёплой, что вызвало доверие к мужчине. Я даже положил руку на его плечо.
Автомобиль остановился возле кирпичного дома, окружённого цветущими клумбами. Так и хотелось спросить, какая она, моя девочка. Едва сдерживался, даже прикусывал язык.
— Маргарита ждёт тебя, — отец показал на распахнутое окно. — Красавица.
Через минуту из дома выбежала девочка и побежала к машине. Но — о, ужас! — это оказалась не моя Оленька! Девочка была толстой, с пошло-банальной физиономией, с густо накрашенными губами. Ещё на литературных посиделках я заприметил толстушку, которая читала примитивные стишки.
Я едва не сбежал. Но я остался на обед. Меня угощали изысканными лакомствами, которые готовили Маргарита и её мама, толстая женщина, лицом вылитая Маргарита. Такой Маргарита станет лет через пять, думал я, представляя, как буду целовать такую вот Маргариту… Сбежать всегда успею, думал я.
— А не влюбиться ли мне в Маргариту, — сказал я себе, проходя мимо зеркала. — Мне ли, уроду, выбирать? — и я ощерил свои кроличьи зубы.
После обеда мы с Маргаритой сидели в окружённой цветами беседке. Потом гуляли по безлюдным улочкам. Ради папаши, ради девочки.
Нас вскоре оставили одних. Я рассказывал Маргарите о классической музыке, декламировал лучшие стихи, мы даже целовались. Я целовал её, а сам смотрел с близкого расстояния на пошлую косметику, которую она накладывала ради меня, на угрястую кожу, которую она нещадно мазюкала кремами. На толстый нос я закрывал глаза, воображая, что целую Оленьку.
Но именно в этот момент, в перерывах между поцелуями она говорила что-нибудь типа:
— Не люблю симфонии — по радио их пилят часами, какие идиоты слушают эти симфонии? Зато обожаю заводную попсу. По рынкам люблю бродить, заколки и косметику выбирать.
— Я не люблю косметику, — сказал я.
Лучше бы этого не говорил. На следующий день она не была накрашена. Уже лучше, но…
Отец Маргариты пытался оставить меня ночевать, но каждый раз я придумывал повод, чтобы не остаться.