Драгуны. роман. Чсть 2-я Турецкая война. Глава 3-я (Мирослав Авсень) / Проза.ру

21/12/2022.
            Мирослав Авсень.

            Драгуны.
            (роман)

            Часть – 2.

            Турецкая война.
            Глава – 3
            Х             Х             Х

Покорение Ахалцыха, ещё не означало покорение всего обширного пашалыка, где пока оставались турецкие войска, и враждебное население. Предстояли сложные дела военно-дипломатического характера, чтобы закрепить завоёванные земли. Во многом гражданское население ещё колебалось: на какую сторону качнуться? В руках турок находились ещё два хорошо укреплённые пункта, Ардаган на юге, а на северо-востоке Ацхур. Оттуда ожидались либо вылазки, либо сосредоточение свежих неприятельских сил.
Для более удобного сообщения с русскими землями, надлежало для начала взять Ацхур, запиравший путь из Ахалцыха в Грузию, но для сего, надлежало воспитать доверие, и привлечь на свою сторону измученное войной население. Уже на второй день по взятии города, учредили областное правление, начальникам которого назначили генерал-майора князя Василия Осиповича Бебутова, образованного, гуманного человека, большого знатока востока, его нравов и обычаев, языков. Сразу же стали собираться сведения о пострадавших и нуждавшихся, и всем оказывалась посильная помощь. Никто не выяснял степень участия пострадавшего в обороне Ахалцыха, помогали каждому. Сразу же раздали более 380-ти червонцев. Необычное великодушие победителей, сильно поражало непривычное к таким порядкам население, но именно это и принесло неплохие плоды. Ахалцых ещё местами дымился руинами, не всех павших ещё извлекли из углей и предали земле, а в окрестных селениях уже пошла привычная жизнь, люди принимались за работу, за промыслы, налаживали торговлю и поселковые дела.
В самсой же крепости во всю кипели восстановительные работы. Исправляли повреждения, укрепляли оборону, и даже улучшали её на более современный лад. Большой заботой стало обеспечение крепости продовольствием, ибо население, из-за войны не сумело собрать достаточного количества хлеба даже для собственного пропитания. Продовольствие имелось в Закавказье, но для того, чтобы его доставить, необходимо было обеспечить прочные и надёжные связи. Приходилось выбирать одно из двух направлений: либо через Ханское ущелье в Коблинских горах в Имеретии, или же через Боржомское ущелье в Грузию. По приказу Паскевича, в труднодоступных горах, приступили к расширению узкой тропинки до объёмов более-менее нормальной дороги, но как показала скорая практика, сия дорога не годилась для быстрого снабжения войск. Пришлось возвращаться к Боржомской дороге. Генерал-лейтенант князь Вадбольский с двумя казачьими полками, батальоном пехоты и пятью орудиями, отправился для овладения Ацхурским замком, запиравшим вход в Боржомское ущелье, со стороны Ахалцыха. Гарнизон этого города был довольно крупным, и временами сам совершал набеги, в том числе и к русской границе, где время от времени вспыхивали жестокие бои на постах и пограничных заставах, и необходимо было сие прекращать.
От Ахалцыха до Ацхура насчитывалось только 29 вёрст, и отряд Вадбольского подступил к его стенам уже в тот же день, 17-го августа. Гарнизон города состоял из 500-т лазов и 1000 вооружённых жителей, и был готов обороняться. Несмотря на небольшие в сравнении с Ахалцыхом размеры Ацхура, возвели его на гранитной скале в несколько ярусов, и осаждать его была задача не из лёгких. К стенам цитадели вела единственная тропа, весьма узкая, и полтора десятка пушек могли просто смести штурмовую колонну. За предложением сдачи последовал ожидаемый отказ. И тут, несколько ахалцыхских старшин сопровождавших Вадбольского, сами вызвались пойти в замок парламентёрами и уговорить гарнизон, сложить оружие. Их сопровождал штабс-капитан Мамука Орбелиани, командир грузинского ополчения. Они столь живописно обрисовали перед ахцурцами все самые лютые и страшные картины ахалцыхского штурма, включая ночное побоище среди пожарищ и прочие подробности, что сердца турок серьёзно поколебались в решимости обороняться до конца. Лазы, самые фанатичные сторонники обороны, почуя что дело идёт к капитуляции, улучив время пока шли переговоры, отошли в горы, а жители добровольно открыли ворота.
Замок с 14-ю орудиями и шестью знамёнами, сдался без выстрела. Так и началась разработка Боржомского ущелья, и его быстрота наводила на самые позитивные надежды. Гром русских побед произвёл такое впечатление, что в густых лесах боржомских, исстари славившихся самыми дикими разбоями, воцарилось спокойствие, и путники, безо всякой боязни проходили через них даже ночью, с одним лишь проводником из местных. Завоевание Боржома с тех пор, стало самым великим благом для окружающих земель! Следующим городом, ставшим целью русских, стал Ардаган. Его взятие выпало на долю войск, стоявших в городе Карее.
Спешили, как только могли, и уже 22-го августа, в дали засинели последние Гия-Вердинские высоты, за коими возвышался уже и сам Ардаган. Русские продолжали движение, не ведая ещё что ждёт их впереди, кровавый бой, или мирная встреча? Внезапно показался летящий во весь дух казак. Разом осадив коня и переведя дух, он доложил генералу что впереди за высотами, стоит турецкий лагерь. Отряд приостановил движение, и несколько казачьих сотен были высланы на разведку. Через четверть часа примчался другой гонец, и сообщил что тревога ложная, за горой вовсе не турки, а наоборот, многие тысячи армян-переселенцев. Вскоре к командиру русского отряда приехали армянские старшины и сообщили что разгромленные турецкие таборы, разорили и разграбили 33-ри армянских селения, а всех жителей погнали за собой в Арзерум. Однако услыхав о приближении князя Бекетова близ Ардагана, и что за ним следуют основные силы русских, вынудило османов бросить армян, и бежать за Саганлугские горы. От Армян же узнали, что турки оставили Ардаган, и вместе с Киос-пашой отошли в Арзерум. После этих известий, русские уже к полудню стояли у стен города. Из ворот, их вышла встречать духовная депутация армян, поднесших ключи от города. В городе русским досталось 31-но вражеское орудие в совершенно исправном состоянии. Осмотревши крепость, победители убедились в её действительной мощи. Трёх аршинные каменные стены (два с лишним метра) хорошо фланкированные могучими, выступающими вперёд башнями, и небольшой форштадт, обнесённый двойным срубом, плотно набитым землёй и камнями, позволяли решительному солдату, долго и упорно здесь обороняться.
И только неизбывный страх перед неотразимым натиском русских штыков, супротив коих не устояли такие громады как Карс и Ахалцых, заставили турок бежать отсюда и не испытывать судьбы. Паскевич, 25-го августа перенёс в Ардаган главную квартиру из Ахалцыха. Вместе с командующим, туда же потянулись гренадерские полки Муравьёва и кавалерийская бригада Раевского. Драгуны привычно быстро собрались, и не оставив после себя ничего лишнего, потянулись на новое место дислокации.
Всё это позволило создать передовой ардаганский отряд, в задачу которого входило наблюдение за Арзерумской дорогой, и охранение Карской области, в случае если бы османы вздумали перейти Саганлуг. После окончания очередных воинских учений, распустив солдат на отдых и приём пищи, несколько офицеров второго дивизиона собрались сами выпить-закусить под большим и длинным навесом из камыша.
- А что господа, - разливая порции вина себе и соседям, начал Балаховский, чуть вопросительно шевельнув бровями – верно ли говорят, что компания сего года, на этом не закончена, и нам предстоят новые обширные предприятия?
- Пожалуй, – согласно кивнул Клевицкий, привычно поднимая обычный трапезный тост – из окружения Паскевича доходят такие вести, командующий, желает используя удобный момент, закрепить успехи покорением земель…
- Если всё обстоит именно так, то без пополнения и отдыха, нам непросто будет исполнить всё это, - невесело проговорил Ладога, работая приборами на тарелке, - Взять положим возьмём, но потеряем ещё много самых опытных и обстрелянных солдат, а сколько потом убьём времени на обучение рекрутов? Иль будем ждать полков из России? – Ладога плеснул вина себе в кружку.
- Не больно-то в Петербурге щедры на пополнение! – горячо заметил Кахи, ломая хлебную лепёшку – В ту войну ещё, все проекты Котляревского министерия похерила, и ничем ему не помогла, а даже напротив, - князь на секунду замер – И только на собственный страх и риск, генерал разбил шаха при Асландузе и в Ленкоране, чем и завершил войну! – Баградзе продолжал есть, а Бобальевич вздохнувши добавил.
- А с другой стороны господа, пока придёт пополнение, турки очухаются раньше, им-то ближе войска двигать чем нам… Так что куда не поверни, выбор не велик!..
- Да уж, положение хуже губернаторского, - откусывая мясо, скал Есаулов, с неизменно бесстрастным выражением на физиономии, словно речь шла о рядовой судебной тяжбе.
- Турки расстроены и напуганы, - подал голос Воронец, отпивая глоток вина – вон какие два сильных укрепления нам без боя сдали… Так что расчёты командующего могут вполне оправдаться: мы идём вперёд, закрепляемся, а идущее следом пополнение, усиливает тылы и гарнизоны, так что резон в предприятии Паскевича есть…
- Будем уповать на бога, да исполнять свой долг! – сказал в конце Ладога. Однако в планы сторон вмешалось само провидение. Нежданно даже для местных, много раньше обычного наступила осень с затяжными дождями и пришедшей вслед за ними непролазной грязищей, по которой абсолютно невозможно стало наступать. В следствие этого, Паскевич принужден был обратить свои потуги на дела административные и хозяйственные. Войска в самом деле нуждались в отдыхе. Надлежало обеспечить провиантом гарнизоны, и собрать оный для весенней компании. Для этого, Паскевич отправил для охраны занятых земель самое необходимое количество войск, а остальные решено было распустить на зимние квартиры. Бригаде Раевского приказали возвращаться в свои границы, и 27-го сентября она в полном составе выступила из Ардагана. Нижегородцы вместе с уланами и ротой гренадерской кавказской артиллерии, пошли через города Цалку и Бешкечей на Тифлис. Двигались походным маршем приглядывая за телегами да пушками, чтобы не юзили и не скользили. С неба частенько лило, дул ветер, а драгуны и без того обвешанные оружием крест на крест на ремнях, обрядились в бурки у кого они имелись, в шинели драные да грязные, а на головах у большинства красовались бараньи шапки или башлыки, так что вид у лихих драгунов, был теперь хоть куда. Уланы, уже по обвыкшиеся за время кавказской службы к местным порядкам, тоже поменяли свой щеголеватый вид, на более практичный, и выглядели не хуже драгун, выделяясь из них только наличием пик с обтрёпанными флюгерами.
- Тащимси под этакий полив как стельные коровы! – мрачно бурчал Червонец, пытаясь зажечь чадящую трубку, но выходило не ахти. Покачивавшийся рядом в седле ординарец Есаулов, бросив на небо прищуренный взгляд, и слегка поправив правой рукой свою чёрную с рыжиной шапку, спокойно сказал.
- Да, капает…
- Зато лошадей мыть не надо, и стволы у орудий чистые! – весело хмыкнул Ладога, иронично поглядев на страдающего меланхолией денщика, мучившегося со своей чадящей трубкой…
- Да чего ты её дрочишь-то? Вишь подмокло всё? Глотни лучше водочки из баклаги, я дозволяю, авось и повеселеешь! – проговорил капитан, продолжая с улыбкой глядеть на Червонца.
- Благодарствую, Георгий Гвидоныч, - слегка посветлел денщик, вытряхивая из трубки остатки плохого табака, и пряча её за пазуху. Затем отстегнув от пояса баклагу отхлебнул пару глотков, и прицепил обратно.
- Сразу стало легче! – добродушно выдохнул Червонец.
- Ну а то как же? Теперь-то дело совсем веселее пойдёт, с этаким-то настроением ты турка сдюжишь! – серьёзным тоном посулил ему Есаулов, убеждённо глядя тому в глаза, чуть скрытые грязновато-серым, подмокшим башлыком, на краях которого, дрожали от озноба несколько дождевых капель, отражая в себе мелкие предметы движения.
- Не растягиваться-а-а!!! – повернувши голову назад, пророкотал Ладога и эскадрон заметно встряхнулся. На коротких привалах налегали на горячее да сушились кто как мог. Стычек с неприятелем или разбойниками не вспыхивало, и даже разъездов или лазутчиков по пути следования замечено не было. Через какое-то время, к отряду присоединилась рота Эриванского карабинерного полка (они же храбрецы-егеря) вышедшая из зачумлённого края. Это известие несколько оживило настроения в войсках.
- Однако ребята, наше путешествие обещает быть ещё веселее! – невесело пошутил на одном из привалов, штабс-капитан Клевицкий, имея ввиду присоединение к ним эриванской роты. Однако всё прошло гораздо прозаичней. Движение отряда задержалось в городе Цалка, где драгуны, уланы и пехотинцы, провели две скучнейшие недели карантина. Дабы не закиснуть, офицеры в свободное время дулись в карты на медяки да гривенники, а в положенные часы гоняли своих солдат на учениях по всем правилам. Разумеется, что в русский стан наведывались и купцы и мелкие торговцы, но в весьма незначительном количестве. Так вот и прошёл этот нудный карантин.
Со всеми этими тягомотинами, отряд достиг Тифлиса лишь 14-го октября. В городе, Нижегородский полк ожидал приятный сюрприз: георгиевские штандарты, пожалованные драгунам ещё за персидскую войну. Высочайшей грамоты, положенной в этом случае, выдано не было, она догнала полк чуть позднее, уже в походе. А пока, на построении, депутация старших офицеров, оглядев не слишком густые ряды нижегородцев, недоумённо полюбопытствовала.
- А отчего ж вас так мало-то, ребята? Весь полк ведь нужен, дело-то торжественное, особенное!
- Весь полк перед вами, ваше высокопревосходительство! – глухо, но отчётливо ответил командир.
- Как, весь?! – искренне изумился начальник комиссии.
- Все, кто остался в живых, все перед вами! – повторил командир.
- Однако… - немного посмурнел начальник, окинув взором редкие драгунские линии, и особенно, взгляд его задержался на ополовиненном эскадроне капитана Ладоги. Наконец, по уложению всех формальностей, штандарты оказались вручены, но Паскевич захотел их ещё торжественно освятить, пока полк стоит в Тифлисе. Все дивизионы построились перед дворцом командующего на площади, которая впоследствии стала Гунибской. Всем приказали переодеться в парадное, и лишь вместо киверов разрешили оставить белые шапки. Торжество вышло пышным и запоминающимся, а речь Паскевича благодарившего войска за их подвиги, произвела на солдат должное впечатление. Полку торжественно вручили новые штандарты, а старые, израненные во множестве битв и сражений, обильно политые кровью своих драгун, отправили в арсенал Тифлиса на вечное хранение.
После того, всех офицеров полка пригласили на торжественный обед к командующему. Все они начистили ордена, приосанились, а капитан Ладога, стоя рядом с товарищами, приводящими себя в более-менее божеский вид, колоритно подмигнул им, и проговорил.
- А что господа-товарищи, в таких баталиях устояли, авось и на пиру у Паскевича в грязь не ударим!
- Вне всяких сомнений! – бодро кивнул Есаулов. не обошли вниманием и нижние чины; для солдат раскинули щедрые столы в походном лагере, разбитом на самой окраине города, подле Дидубийской церкви. Пировали-гуляли драгуны всю ночь, а уже утром, тифлисцы провожали нижегородцев в ставшую для них родной Кахетию. И солдаты, и офицеры постоянно вспоминали слова Паскевича, сказанные им в их адрес.
- В продолжении свой 22-х летней службы, много повидал я войск храбрых, но более мужественных в сражениях, болеем постоянных в трудах, не знал!
- Надо же! Даже не ожидал, пожалуй, я такой похвалы от него – искренне признался Ладога на обратном пути, - А как косо и с каким презрением он встретил нас два года назад! А теперь поди-ка, оценил, чего мы в сражениях-то стоим!
- А что – в тон ему, отозвался Клевицкий, подъехавши чуть ближе – такой тяжёлый человек как Паскевич, похвалами не разбрасывается. Порой даже честно заслуживших своё офицеров отодвигал с доски, а тут такими лаврами осыпал!
- Это уж как водиться! – делово проговорил Есаулов, что подбоченясь, ехал рядом с командиром.
- В общем едем домой, полными героями! – широко улыбнувшись, пророкотал поручик Воронец, приподнявшись в седле. Да, речь скупого на похвалу, но скорого на расправу Паскевича, на какое-то время даже притупила боль о больших потерях полка. И героям-драгунам, истинно было чем гордиться! В трёхмесячную компанию, в яростных сечах, атаках и осадах, они завоевали три пашалыка, взяли девять крепостей и укреплённых замков, 315 орудий, 195 знамён, 11 бунчуков, и более 8000 пленных и нескольких пашей. Поход турецкий, превзошёл по блистательности поход персидский, потому как множество мощнейших крепостей были взяты штурмом, и каждый из этих штурмов, по справедливости, должен был бы занять почётное место в ряду им подобных подвигов, русского оружия!..
Никогда ещё азиатские владения султана не терпели такого разгрома, а имя Паскевича, грозой пронеслось до самых дальних турецких провинций. В те времена, донесения Паскевича с полей сражений, с необыкновенным восторгом и жадностью читались в России. Его приказы по войскам переходили из рук в руки, и народная молва воскресала в них былые подвиги времён Суворова.
Долго шли усталые всадники, пока вдали не показался знакомый Караагач, но встретил он их в сильно изменившемся виде! Подходя к его окраине, драгуны с изумлением взирали на грандиозные стога накошенного сена, густо обступавшие селение со всех сторон.
- Вот это помахали граблями да косами, наши добрые друзья! – присвистнул Балаховский, оглядывая сенные шапки.
- Да, Ландграф, он тот ещё косарь, а уж Кривопляс с Бебутовым, так наверняка за семярых граблями махали! – осклабился Воронец.
- Определённо измучился наш третий дивизион на сенокосе, зато на всю зиму с лихвой хватит! – присвистнул Бобальевич. Но ещё большее удивление ждало полк, когда он, миновав стога вошёл в сам Караагач, ставший неузнаваем. Выросло много новых домов для офицеров, выстроенных заботливой рукой майора Чеботкевича, казармы, конюшни, а на площади, выстроили для полковника небольшой каменный дом в три комнаты. Семьи высыпали встречать воротившихся, и тут… горькие вдовьи слёзы, перемешались с рыданиями от радости: их, родной и любимый человек вот он, вернулся! Надолго ли только?.. Более младшие офицеры довольствовались покамест тёплыми землянками, но и их принимали с радостью, вспоминая минувшую зиму, проведённую многими в палатках. Встреча дивизионов получилась драматичной и даже более того. Когда кто-то из чиновников военной канцелярии, радостно выскочив вперёд похвалился количеством казарм, дескать на весь полк братушки настроили, теперь не замёрзните, от командира мрачновато донеслось.
- На весь полк говоришь?.. Много казарм любезный, теперь пока пустыми стоять будут…
И только тут, побледневший чиновник наконец оглядел стоявшие перед ним дивизионы: из ушедших в поход полгода назад 460-ти ребят, перед ним предстало теперь только 270 живых душ!.. Ландграф, Кривопляс и Бебутов, по старой привычке крепко обнялись с друзьями, похлопывая друг друга по спинам, перебрасываясь короткими фразами, а когда Ладога негромко сообщил что Никита Жохвистов погиб под Ахалкалаком, встречающие на секунду помрачнели.
- Как это произошло? – хмуро просил поручик Ландграф.
- Обыкновенно Готлиб, в том-то сражении и легла половина моего эскадрона, и сам-то не помню, как уцелел… До сих пор временами кажется, что та битва, во сне привиделась, а ребята погибшие просто отлучились на побывку… - глядя приятелю в глаза, рассказал капитан.
- С Дунайской армии тоже вот, известие пришло, Константин Христофорыч Бенкендорф наш, летучими отрядами там на османов страх наводил, а по взятии им Плевод, умер 6-го августа от грудного воспаления, с лёгкими у него худо было, а мы тут вот косами, мать их, махали! – тяжко вздохнув, прибавил прапорщик Кривопляс, на что Ладога, сменивши мрачность на удивлённую весёлость, недоверчиво переспросил.
- Ванька, и ты что ли косой махал?
- А то как же? - так же воскликнул прапорщик, уже расцветая в улыбке – Все разминались, даже господин барон удаль молодецкую показали-с! – Кривопляс хлопнул по плечу смущённо улыбнувшегося Ландграфа, коротко бросившего в ответ «Не без того!» обратился к вновь прибывшими со следующими словами.
- Зная о вашем скором прибытии, мы здесь разыграли на картах у кого на квартире соберём ассамблею вечером, и выиграл я! Так что прошу вас, почтеннейшие господа, быть нынче в восьмом часу у меня, безо всяких отговорок, болестей, усталостей и прочего вздора!
Все не сходя с места поклялись быть всенепременно, а пока, нарочные предложили некоторым офицерам проводить их до новых квартир. Устинья, уже ожидавшая барина загодя, встречала его на крыльце принарядившись, хотя и слегка растрёпанной, (суетилась у печки) Ахнув от радости, она хотела было сперва броситься на грудь барину, но её в некотором смысле опередил Червонец. Растянув рот в счастливой улыбке, он кряжисто крякнул, и широко размахнувшись своими ручищами, алчно сграбастал не ожидавшую такого горничную, смачно поцеловал прямо в уста.
- Устха-а!!! да как ж я рад тя видеть, моя ж ты дорогая-а!
- Ой, тьфу! Отчепися ты идол усатый, ни один враг тебя не возьмёт!- наморщив лоб, возмутилась Устюха, оттолкнув от себя гогочущего Червонца.
- Моё почтение дрожайшая бонна! – церемониально щёлкнул каблуками Есаулов, игриво ущипнув служанку за мягкий бок.
- Ой! – взвизгнула от неожиданности женщина, на шажок отскочивши в сторону, залившись румянцем: статный ординарец ей по-своему тоже нравился.
- Не озоруйте, Константин Григорич! – чуть жеманясь, заметила на это Устинья, и Есаулов приложив руку к груди, буркнул «пардон», уступив место командиру.
- Ну, здорово ли поживала, дорогая Устюха? – приподняв правую бровь, полюбопытствовал Ладога.
- Да что со мной будет-то, барин? – чуть всхлипнув ответила служанка, упав-таки барину на грудь. Отечески похлопав Устюху по спине, он отстранил её и обратился к подчинённым.
- Бери багаж ребята, да заноси в дом! - Затем вновь обратил внимание на горничную – Ну, веди в дом, камеристка ты наша!
Устинья радостно охнула и стремительно бросилась отворять двери. Разойдясь по местам, определённым ещё в первый раз, вернувшиеся собрались наконец за обеденным столом, выпить-закусить с дороги. Кушанья Устиньи по-прежнему были не замысловаты, но сытные и вкусные; особенно пришлись по душе пышные пироги, да блины с амочкой. Нашлись у Устюхи и доброе вино, и шипучий квас, словом, поводов для недовольства у барина не было. Однако сильно объедаться себе и ординарцу, капитан не позволил, напомнив тому, что они званы сегодня вечером на ассамблею к Ландграфу.
- Выдержим и ассамблею, не впервой! – ответил подпоручик, макая кусок блина в амочку. В продолжении обеда, Устюха, подававшая и уносившая блюда, порывалась что-то сказать или сообщить, но не нашла в себе решительности. По окончании трапезы, все трое отправились на отдых, а к положенному времени, Ладога и Есаулов принарядились, и попросив Устинью вести себя хорошо и не приставать к Червонцу, отправились на квартиру к барону. По иронии судьбы они оказались последними кого ещё ждали, все прочие собрались несколько раньше, видимо не терпелось уже старым товарищам выговориться.
Жилище Ландграфа, ничем не отличалось от остальных, в нём так же были три комнаты, и одну из них, показавшуюся владельцу просторнее прочих, он окрестил залой, и освободил от лишней мебели, оставив только длинный стол, составленный из двух маленьких, несколько стульев да пару лавок. Под потолком покачивалась медная масляная лампа, светившая почему-то зеленоватым огоньком, а на уставленном питиями и яствами столе, трепетали огнями три шандала и пара канделябров из меди. Единственное окошко в помещении, закрывала вышитая птичками занавеска, по стенам висели портреты Суворова. Кутузова и ещё одного, незнакомого Ладоге и Есаулову генерала. Увидав пришедших, Ландграф и Кривопляс радостно воскликнули разом.
- О-о! Наконец-то, а уж думали денщика за вами посылать!
Шинели да фуражки, гости как водиться оставили в сенях на вешалке, и привычно теперь шагнули к столу, ка которым собрались покамест не все ещё из приглашённых: Клевицкий, Бобальевич и Воронец, курили трубки и сигару под портретом Суворова, а прочие, кто откупоривал бутылки, кто на свой лад ставил-переставлял блюда, да раскладывал столовые приборы. Царями застолья, на сей раз были два молочных поросёнка в специях и сметане, и средней величины осётр, уже порезанный на тонкие ломтики.
- Откуда такой красавец под зиму? – улыбнулся Ладога, замерев на секунду перед стулом, указав на рыбину.
- Вы, капитан, забываете верно, что мы на востоке, а тут, за деньги и вежливое слово, можно достать всё, даже вяленого чёрта в ступе! – поднявши указательный палец вверх, философски пояснил Ландграф, и поворотив голову к курящим, в приказном порядке потребовал закругляться с этим делом, и усаживаться наконец за стол. Курильщики согласно закивали, положили почти потухшие трубки и сигару на подоконник, да гремя тяжёлыми стульями, принялись рассаживаться под небольшой гомон да дрожание свечных огней. Хозяин, согласно традиции, воссел во главе стола, и пиршество началось. Барон взял бокал в руку и вставши, начал говорить.
- Господа-офицеры, мои боевые товарищи! Несказанно рад видеть вас всех здесь у себя, живых и здоровых!.. Не скрою, болело у нас троих в груди, пока вы там с Киос-пашой пластались, да пеняли что нас рядом нет… Ну, а теперь, коли все, кто смог здесь, пусть поднимет свой бокал, и выпьет за встречу, ура!..
Все дружно прокричали «Ура!» звякнули бокалами, выпили и от души налегли на закуски. В начале, в дело пошли поросята при поддержке осетрины, что так пришлись по вкусу, что Ладога, прикрыв глаза, от души похвалил распорядительность Ландграфа, заметивши, что такой осетринки, он давненько уж не едал!
- А я, так и вообще впервые этакую рыбину ем, и даже вижу! – довольным голосом отозвался поручик Есаулов, ловко пластуя свой кусок на тарелке. Следом оказалось, что добрая половина гостей, тоже сталкивается с осетриной впервые. Вторым, слово взял князь Баградзе, но вопреки ожиданиям, Кахи не разразился традиционным грузинским тостом со всеми премудростями, а проговорил следующее.
- Друзья мои! Со своей стороны, я хочу поднять этот тост за тех наших трёх товарищей, что оставшись тут, обеспечили наш полк не только сеном и провиантом на всю зиму, но и надёжными, тёплыми жилищами! В нашем теперешнем положении, это самое важное!
- За наших храбрых косарей! – сделав мужественное лицо, в тон ему бухнул Воронец, и все захохотав, в разнобой выпили, а смачно закусивший Кривопляс, светясь улыбкой, едко ему заметил.
- Лёшка, твои две женитьбы и 13-ть дуэлей, ничуть тебя не исправили!
- Поверь, Ванька, сии пренеприятные события, которые ты мне перечислил, меня только закалили! – парировал Воронец, насаживая на вилку кусок розовой поросятины, и неторопливо поглощая его. Ландграф с Бебутовым решили не дожидаться дружеских колкостей насчёт граблей и кос, поспешив перехватить инициативу.
- А верно ли говорят, - стряхнув крепким жёлтым ногтем неприятно чадящий нагар с шандала, подал голос штабс-капитан – что на параде в Тифлисе, Паскевич наш полк, лучшим из лучших признал?
- Это так же верно Коля, как то, что мы сидим тут, и дуем славное винцо! – ответил Балаховский, чуть тряхнув вихром – даже я, убеждённый практик, позволил себе удивиться! – и потянулся ложкой за маринованными грибочками.
- Не без этого! – охотно подтвердил Ладога, и во всех красках пересказал речь командующего о них всех, приведя в пример личные впечатления – Волей-неволей друзья, но за честность по отношению к нам, и вообще за умение беречь солдат, я зауважал Паскевича чуть более того, что чувствовал к нему ранее… Всё же он умеет признавать свои ошибки, хотя бы изредка. Но, - вздохнул Ладога, чуть приподняв столовый нож – простить ему Ермолова, Красовского, нападки на Мадатова и прочих достойных офицеров, я не смогу! – капитан отрицательно тряхнул головой чуть прикрыв глаза – Как офицер и дворянин, я обязан и буду повиноваться, а представиться случай, спасу ему его жизнь. – Георгий Гвидоныч положил нож, и потянулся за початой бутылкой – Но дружеского расположения и уважения к Паскевичу как к человеку, у меня простите, нет! – капитан налил, и здесь, Коста Бобальевич, поднял третий тост, в котором не чокаются, тост за погибших. Все молча поднялись.
- За всех наших; за Христофора Брауха, что лежит теперь под Джаван-Булахом, за Гордея Копыловского, павшего в страшном прорыве Красовского, за Никиту Жохвистова, что под Ахалкалаком головушку сложил, и ещё за десятки наших офицеров и сотни солдат… Земля им пухом, и вечная слава!
Все медленно и до дна выпили, утёрли уста, и также тихо сели обратно. Заново загремели приборы, пошли в ход холодные да горячие закуски, и настроение пирующих медленно пошло вверх.
- А скажи-ка нам, брат-Есаулов, верно ли говорят, что в Бессарабии, на тебя поступило от добропорядочных обывателей, аж осьмнадцать доносов, не считая судебных тяжб? – довольно вздохнув, полюбопытствовал Балаховский.
- Истинно так, - не моргнув и веком, ответил ординарец, продолжая с аппетитом уплетать с тарелки, - осьмнадцать доносов и четыре судебные тяжбы, за что и потерпел по службе – подпоручик глотнул из бокала – дважды произведён в офицеры, и дважды разжалован. Да я про то уж рассказывал…
- Да нет, я это к чему веду-то, вернулся подпоручиком, а не похвалишься за что! – с лёгкой укоризной пояснил Балаховский, хрустнув солёным огурчиком.
- За взятие знамени при Ахалкалаке – обыденно ответил ординарец, и потянулся к бутылке.
- А откуда «георгий» 4-й степени у нашего героя, знаете ли? – загадочно спросил Ладога, подмигнув левым глазом Ландграфу, а затем скользнул взором по ординарцу.
- Ну сделай милость, объяви! – картинно приложив руку к груди, «умоляюще» попросил Бебутов, а барон с Кривоплясом навострили уши.
- Наш непревзойдённый скандалист, с ротой егерей взял башню в Карсе, и развернул орудия на неприятеля! – с гордостью пояснил Ладога.
- Виноват, в Карсе? – искренне изумился барон, и повернул своё удивлённое лицо к Есаулову. – А как ты там очутился-то? Даже мы тут знаем, что полк наш, стоял тогда что называется на стрёме, и в дело не вступал!
- Под Карсом, я состоял сапёрным офицером при князе Вадбольском, ну а там уж когда завертелось, я среди егерей очутился, да и повёл их на приступ, - как бы между прочим признался подпоручик, прицеливаясь на солёные рыжики.
- А в сапёры-то ты как попал? – удивился уже штабс-капитан Бебутов, откидываясь на спинку стула, расстегнув ворот мундира.
- Ну потребовался князю сапёрный офицер, я и вызвался – нанизывая грибок на вилку, ответил Есаулов – А что? В бытность мою в Бессарабии, пришлось как-то нашему эскадрону, помогать сапёрам мост наводить, ну вот я так сказать, можно сказать, и попал в сапёры! – без малейшей тени улыбки, пояснил подпоручик.
- Ловок, шельма! – довольно заметил капитан Ладога, на что ординарец утвердительно кивнул, «так мол оно и есть», и захрустел рыжиком.
- А мы из-за речки глядели, да от зависти чесались! – хмыкнув себе в усы, припомнил Кахи.
- Не вздул тебя князь потом, что ты с глаз его провалился? – на вскидку спросил Кривопляс, накладывая себе икорки.
- Так мы с ним потом и не свиделись, потерялся я, в этом бедламе-то! – со вздохом пояснил ординарец, нанизывая на вилку другой грибок.
- Господа, а верно ли говорят, что Карс, наши солдатики, сами, без приказа Паскевича штурмовать пошли? Нам тут всякое рассказывали, верить ли? – опять спросил Бебутов.
- Всё верно друзья, так и было, - капитан Ладога тяжело вылез из-за стола, и подойдя к окну, прислонился к подоконнику – Егеря наши озлобились на турок, что с высот их обстреливали, и один лихой поручик повёл свою роту в атаку, его через какое-то время поддержал батальон соседей, а там и их полковник в дело пошёл. И вот друзья мои, сенные-копные, (капитан язвительно улыбнулся) те самые высоты что Паскевич думал брать осадой дня три-четыре, наши молодцы-егеря взяли на штык за три часа! – Ладога скрестил руки на груди и продолжил – И затем, как по команде, все соседи один за другим, подумавши, что начался общий приступ, благословясь и пошли на штурм!.. Ну Паскевич понятное дело опешил от этаких комиссий, примчался на главную батарею, наорал там на Муравьёва, а потом наградив того что если что, он и виноватый будет, включился в общее руководство штурмом, ну а дальше вы и сами знаете!.. О баталии Карской, можно сказать ещё то, что от начала штурма оторопел не только Паскевич, но и сами турки: шпионы их о том ни ухом ни рылом, а тут раз тебе, и лихой поручик поворачивает можно сказать, колесо истории… Вот так всё и было…
- Да-а, это называется «Не ждали!» - заметил Ландграф, под весёлое подсмеивание товарищей. Когда все немного размякли, кое-кто стал выходить на воздух, другие повели задушевные беседы за столом, слегка прикладываясь к бокалам. Бебутов, положив обе руки на стол, сидел уже с несколько мрачноватым лицом, на него нахлынула грусть.
- Скажи, Ладога, а ты сам, видел, как Никита погиб? – тихо спросил он, поглядев на приятеля.
- Нет, сам не видел, – выдохнул капитан, чуть отодвинув блюдо с остатками нарезанной селёдки – я, в самой гуще рубился, денщик мой с ординарцем даже на какое-то время из глаз пропали… Никиту мы уже после, среди груды тел нашли; он как поговаривали, в толпу турок ворвался, и вроде даже зарубить кого-то там успел, так вот, брат-Николай… - Ладога замер, глядя чуть в сторону, на полупустую бутылку мадеры.
- Муторно на душе, капитан, - слегка скривился Бебутов – провожали мы 460 человек, а встречаем 14 офицеров, и 270 нижних чинов… Таковых потерь у нас ещё не было…
- У нас и баталий таковых ещё не было, - заметил ему на это Ладога, и прибавил – теперь хоть в лепёшку расшибиться, но до весенней компании, рекрутов обучить всему, чему только можно обучить за столь короткий срок!..
- Господа, - громко обратился к старожилам, захмелевший Воронец, - а какие вести с Дуная, помимо смерти Бенкендорфа? Как там вообще дела-то наши идут? До нас какие-то обрывки слухов и сплетен доходили, да и всё…
- Сам государь, ещё с конца мая, вместе с войсками на лодках задунайских сечевиков переправлялся через реку – стал рассказывать Ландграф с самого начала, хотя о присутствии императора в Дунайской армии, многие и так знали – И что самое любопытное, государь переправлялся на казачьей лодке, у руля коей, стоял тамошний атаман Гладкий, а на вёслах, его казаки, наши недавние смертные враги!.. И стоило только этим задунайцам приналечь на вёсла и повернуть не туда, и турки получили бы под Искакчей в свои руки нашего государя с двумя генералами свиты. Но, - барон горделиво сверкнул лицом – сечевики не изменили, и переправа закончилась благополучно. И буквально через три дня, 30-го мая, Исакча сдалась.
- Да уж, как показали события на Сенатской. наш государь мужественный человек, и достойный офицер – уважительно сказал на это Ладога, но тут же добавил – Однако рисковать собой столь явно, это по-моему слишком…
- Ну а ещё-то что, как компания развивается на настоящий момент? – задал вопрос князь Баградзе. Барон коротко, но ёмко рассказал, что в летней компании взяты крепости Магин, Браилов, Карасу. Взят город Базарджик, а пару раз, когда император выезжал из Шумлинского лагеря с охраной, его отряд попадал в переделки. Бенкендорф всюду следует за ним, и по горам, и по чёрти знает где. Жарко было под Варной и Шумлой, а в горах сильно досаждали потурнаки, отуреченные болгары. К концу лета, русские оказались на Балканах в тяжёлом положении: Витгенштейн не блистал ни гением, ни решительностью, и держалось всё как обычно на полковых офицерах, да нашем солдате. Застряли под Варной, под Шумлой ширились санитарные потери и падёж коней в кавалерии.
В сентябре потерпели неудачу под Куртэпе, но отразили неприятельскую атаку на город Праводы. С трудом, но держались русские позиции у Силистрии. Сложно было под Журжей, Рущуком, между Калафатом и Кратовой, и лишь у села Боелешти, генерал Гейсмар разбил многотысячный неприятельский отряд.
Прекратив осаду Шумлы, 29-го сентября разделались наконец с Варной, она сдалась. Пришлось отойти от Силистрии, а под Шумлой наши войска располагались на зимние квартиры: гвардия уходила в Россию, а прочие войска отводились за Дунай. Турки попробовали вернуть себе Варну, но их отбили.
- Вот такое многосложное положение господа, и сложилось к настоящему времени! – закончил Ландграф, и налил себе вина.
- Да уж, кое-что и мы слышали, но что положение в Дунайской армии настолько сложное, особливо с санитарными потерями и конским падежом, не ожидали! – устало выдохнул Бобальевич, почесавши большим пальцем свою бороду.
- Удивляет другое, - расправил плечи Ладога – что при таком негодном командующем, успехи наши всё же довольно внушительны!..
- Да, пожалуй, – согласился Ландграф, а Бебутов, подкладывая себе кусок утки с черносливом и яблоками, прибавил задумчиво.
- У нас, полно толковых генералов, на какого лешего, назначили эту старую развалину Витгенштейна, ума не приложу!.. Что, повторяем казус Гудовича, что когда-то блистал на поле брани, потом 20 лет кейфовал на пенсии, и тут попав опять в полководцы, делов наворотил?
- Возможно, - согласился Баградзе, наливая себе вина – но слава господу, государь своим присутствием в армии, не позволит Витгенштейну погубить всё то, что оплачено такой кровью!
- Да, ребята, вот так прикинешь в башке трудности Дунайской и Кавказской армий, да и не решишь толком корму тяжелее, им, или нам? – отозвался захмелевший штабс-капитан Клевицкий, подперев скулу левой рукой.
- А что брат-Есаулов, вот коли б тебя за твои коллизии не сослали к нам, носился бы ты теперь по дунайским просторам со своим третьим Бугским, да глядишь, от государя орден бы получил! – мечтательно проговорил Балаховский, прикуривая сигару от полусгоревшей свечи.
- Так а мне и тут не плохо, один бес где воевать! – обывательски ответил подпоручик, расправляясь с куском жаренной баранины.
-Ну, господа, за дела поговорили, предлагаю перейти к чему-нибудь, более лёгкому и отвлечённому! – предложил Баградзе, и вновь прибывшие принялись рассказывать троим про военные будни прошедшей компании, про выходы и поиски и многое прочее, а особенно про посещение древних развалин, и много тому подобного. А герои сенокоса и сбора харчей, тоже пообещались потом порассказать гостям, кое-то любопытное.

            Х             Х             Х

Захмелевшие Ладога и его ординарец, вернулись домой уже в первом часу ночи. И если хмель капитана выдавал его если не по голосу, то хотя бы по походке, то меру запьянения Есаулолва, определить оказалось едва ли возможно. Он поддерживал разговор с командиром чуть более весёлым тоном чем обычно, только и всего. Подпоручик ни разу не споткнулся, идя себе ровно, хотя вокруг было довольно темно, и только оклики часовых периодически разрезали темноту: костров, у которых грелись дозорные, было немного. Ладога даже остановился на минуту, и подозрительно оглядевши ординарца, недоверчиво вопросил.
- Подпоручик, так вы пьяны, леший вас дери, или нет?
- Так точно господин капитан! – вытянулся в струнку Есаулов, преданно глядя на начальника – Я, пьян в стельку-с! - и щёлкнул каблуками.
- Н-да? – приподняв правую бровь переспросил Ладога, ещё раз, критически оглядевши ординарца – А почему ты не качаешься?
- Не смею-с! – последовал бодрый ответ.
- Хм, а ты брат крепок не только в седле, но и в попойках… кхм, такие люди нужны Отечеству…
- Как прикажете! – охотно согласился бравый ординарец, и они продолжили путь. Дома не спали ни Червонец, (он курил трубку дремавши в кресле) ни Устюха, она тоже клевала носом, вышивая на пяльцах. Когда барин с ординарцем вошли, и гремя сапогами в темноте проходили через сени в дом, горничная моментально встрепенулась, и со светильником в руке бросилась их встречать. Когда снявший шинель ординарец прошёл к себе, Устинья заговорщицки обратилась к хозяину.
- Ой барин, я давеча-то, на радостях и не сказала вам, а только басурманка ваша, Зарифа, убежала с отставным офицером из запасного эскадрону!..
- Знаю я, Устюха, про сию мелодраму, - зевнув ответил барин, неторопливо снимая шинель – рассказали товарищи на ассамблее… пускай её бежит, шайтан с ней… Я со следующего похода, трёх сюды привезу, турчанок! – посулился в конце барин, от чего у Устинье, сам-собой разинулся рот от изумления.
- Ой, барин, это как же?
- А так же… возьму вот и привезу, станешь их тута пасти да катехизису учить – пробурчал уже устало капитан, и развернувшись ушёл к себе.
- Ой Батюшки, – прикрыв ладошкой рот, прошептала Устинья, провожая хозяина взором.
- Что, сильно пьян? – услышала сбоку, и чуть вздрогнув повернулась, это стоял с потухшей трубкой Червонец.
- Да не дюже вроде, - пролепетала Устинья, держа светильник в согнутой в локте руке – только я ему про Зарифу его рассказала, а он отмахнулся, и похвалился что когда в другой раз на турку пойдёт, он трёх таких сюды, ко мне привезёт, и чтобы я их тута пасла… - всхлипнув пожаловалась горничная.
- Георгий Гвидоныч может, - уверенно кивнул денщик, и развернувшись, тоже пошёл к себе. А потом, потянулись дни гарнизонной службы. Как вскоре открылось, наложницы сбежали ещё у нескольких офицеров, но о сём, говорили только про меж себя… Командование Кавказским корпусом, оказалось весьма серьёзно озабочено большими потерями Нижегородского полка, и тем обстоятельством что запасной эскадрон, физически не мог пополнить урона. Паскевич написал по этому поводу письмо начальнику главного штаба, об общем увеличении кавалерии на Кавказе. В частности, он предлагал увеличить Нижегородский полк до 10-ти эскадронов, из коих 4-ре составят уланы, 4-ре драгуны, и два запасных. Он вообще предлагал усилить кавалерию как таковую лишним дивизионом, могущим в нужное время составить необходимый резерв.
Вместе с тем, желая удержать на Кавказе Раевского, Паскевич рекомендовал его на должность командира 10-ти эскадронного полка, хотя по численности, он должен был соответствовать кавалерийской бригаде. Государь согласился с предложением Паскевича, но приказал привести его в исполнение, только по завершении войны, путём присоединения к полку, четырёх уланских эскадронов.
Раевского оставили командиром полка, но с тем, чтоб во время войны, он принял бы командование ещё и над сводной бригадой кавалерии. Ко всему этому, император послал Паскевичу запрос о мерах, принятых им для приведения Нижегородского полка, до полнокровного боевого состава. Командующий отписал в ответ, что потери пополняться рекрутами, коих вскорости ожидают в Грузию, а лошадей намерены закупить в ближайших пунктах на Кавказской линии. К этому, Паскевич прибавил то, что это дело уже приводиться в исполнение, и весною полк выступит в поход всеми шестью эскадронами.
Командиры эскадронов уже во всю готовились принять рекрутов, а как-то на досуге, Ладога дружески заметил барону Ландграфу.
- Хорошо хоть в вашем дивизионе, все «старики» живы, раз весною всеми в поход идём! Ваши серьёзно усилят полк, на рекрутов в полной мере полагаться нельзя, сам понимаешь, за три-четыре месяца, мы научим их только лишь крепко сидеть в седле, да добро рубиться…
- И то, слава богу! – вздохнувши ответил барон, бросив взор на хмуроватое, в прорехах синевы небо – Вольтижировке и штыковому бою с прочими премудростями, их придётся обучать практически на ходу, в перерывах меж боями, на дежурных воинских занятиях…
- Вывернемся, не впервой! – скупо улыбнулся капитан.
- Это уж как водиться! – так же блеснув ровными зубами, согласился поручик. Рекруты действительно прибыли весьма скоро; все подходящего роста, здоровья, и представление о верховой езде имели почти все, но вот готовых лошадей в гарнизоне не оказалось вовсе, их не прислали. За ними в срочном порядке послали майора князя Баратова, приславшего вскоре известие о том, что на Кавказской линии совсем нет лошадей пригодных для кавалерии, а если искать их далее, то к 15-му марта, они не успеют прийти в Караагач. Оценив и взвесив всё и вся, Паскевич распорядился покупать лошадей где только можно, не взирая на масть, лета, стать и породу, лишь бы они только годились к походу.
- Собираем всё что только может ржать и жрать! – не очень весело пошутил на эту тему Ладога, гоняя с товарищами чаи в столовой.
- И помахивать хвостом! – чуть веселее ввернул прапорщик Кривопляс, наливая себя кипятку из пузатого, украшенного медалями, начищенного до золотого блеска, самовара.
- Во всей этой истории, меня смущает одно из выражений, «не смотря на лета» - задумчиво процитировал генерала, капитан Клевицкий, беря с блюда что-то, отдалённо походившее на пышку.
- Главное дотащится на этаких скакунах до поля сражения, а там у турок одолжим – оптимистично заметил Есаулов, подливая себе заварки.
- Да, непросто придётся нашему молодому полковнику, пришлют каких-нибудь кляч, а Раевскому выкручивайся! – вздохнувши проговорил Воронец, отодвигая полупустую чашку.
- Как рекрутов-то, без лошадей обучать будем, на чурбанах с рычагами? – усмехнулся Кривопляс, отхлёбывая ароматный чай. Говоря о чурбаках, прапорщик имел ввиду простое, но распространённое во всех европейских армиях приспособление в виде широкого чурбана, длинной чуть более метра, приделанного на врытые в землю две или четыре стойки. Сзади, к пеньку крепился длинный шест с поперечной палкой на конце, за которую один солдат мерно раскачивал приспособление в верх-вниз, словно работая помповым насосом. На сам чурбан закрепляли седло как на живую лошадь, и рекрут, сидя на нём, тренировался крепко держаться в седле, рубиться и привыкать бороться с головокружением, и прочими неприятностями. Иногда такие прибамбасы ставили друг против друга, и рекруты учились рубиться, раскачиваясь и уклоняясь. Применяли также и деревянные макеты лошадей в полный рост, для отработки на них всех прочих кавалерийско-гимнастических упражнений.
При отсутствии живых лошадей, и такие тренировочные снаряды, давали неплохие результаты. При пересадке рекрута на живого коня, ему уже легче было в дальнейшем постигать кавалерийскую науку, что называется, в натуральном виде. В разных странах и даже полках, такие деревянные приспособления, назывались по-всякому: «росинанты» «буцефалы», и тому подобное. Впрочем, всё это, не имело большого исторического значения. Меры, принятые по набору конского состава, оказались крайне вынужденными, и скоро все офицеры полка знали, что Раевскому предоставили право полной выбраковки непригодных животных, сразу после окончания боевых действий.
- А весёленькая зима нам предстоит, господин капитан! – сказал как-то на досуге ординарец Есаулов.
- Самое веселье впереди! – раскуривая трубку, провидчески ответил капитан Ладога, когда они выходили из дома. Он объявил построение той полусотне рекрутов, что пополнили его поредевший эскадрон.
- Слушайте меня внимательно! – обычным, командным тоном начал Ладога свою речь – Вам выпал тяжёлый жребий, но не вы первые и не вы последние!.. Забудьте вашу прошлую жизнь, она осталась в деревнях да городах! Провидение одарило вас великой честью, служить в Нижегородском драгунском полку, от одного имени которого, неприятеля пробивает холодный пот, и вскоре вам придётся лично в этом убедиться. Но пока вы не драгуны, а сопливые стригунки не смотря на лета многих из вас! - капитан скупо улыбнулся и продолжил – Вам предстоит долго и тяжело отвыкать от мамань и красных девок, и вообще от домашнего быта! Но есть, и добрая сторона дела, - Ладога подошёл к рекрутам на пару шагов – крепостные, от ныне становятся свободными людьми, и никакой барщины они более знать не будут! При должном прилежании, а также ревности по службе и доблести в сражениях, многие из вас смогут получить унтер-офицеров, а кому господь окажет особую милость, то и чин офицера с потомственным дворянством… И это не пустые слова, в Кавказском корпусе, таковые офицеры не редкость!
Но всё это, дастся вам не даром. Времени у нас до следующего похода на турок мало, так что гонять и учить я вас буду даже не до седьмого, а до девятого пота, но боевых всадников я из вас сделаю! Говорю сразу, - голос капитана затвердел и сделался холоднее – выдерживают не все, и совершают последнюю глупость в своей жизни, бегут к неприятелю! За побег в обычное время, прогулка по «зелёному коридору» то есть сквозь строй под шомполами. За переход к неприятелю, виселица! Первое время, вы станете проклинать меня в своих молитвах, а после пары сражений, благодарить за науку! Ваша дальнейшая участь не только теперь в моих, но и в ваших собственных руках тоже. И запомните главное: служить Отечеству и государю, это великая честь! Но всё это вы поймёте много позже, а пока, приготовьтесь к тяжёлым, но необходимым дням воинского учения!
И пошли учения на «буцефалах» да «росинантах», а поскольку драгуны обязаны были знать и тактику пехотного боя, унтера и младшие офицеры, по мере сил обучали их и этому. Старшее начальство продолжало ожидать лошадей каждый день, а зима меж тем уже пошла на убыль. Понимая, что лошади придут много позже, чем ожидалось, командование пошло на вынужденное изменение в обучении рекрутов: исключить из программы манежные приёмы, и даже обычный в таких случаях галоп.
Требования свели к тому, чтобы лошадь признавала хозяина и слушалась повод. Учения, как и говорил капитан Ладога, протекали весьма тяжело: в них поочерёдно принимали участие как старшие, так и младшие офицеры, и старые опытные унтера, гонявшие новобранцев особенно сильно. Ради экономии времени сократили муштру и строевую подготовку до необходимого минимума, чтобы солдаты умели держать строй, и при случае воевать в таком положении.
Несмотря на тяжесть учения, полковник рекомендовал старшим офицерам воздерживаться от тупой жестокости, хотя вовсе исключить такие случаи, было разумеется невозможно: где-то виной были горячность унтеров и офицеров, а где-то, элементарная бестолковость самих рекрутов, односложных ситуаций не было.
Случались ссадины, тяжёлые вывихи, слёзы по ночам и взывания ко господу об облегчении участи. Полковой священник как мог увещевал новобранцев, и день за днём, неделя за неделей, шли тяжёлые солдатские будни. На «буцефалах» и «росинантах» учились держаться и рубиться, на соломенных чучелах колоть штыком и бить прикладом, а на шестах упражнялись штыковому бою друг с другом.
- Твёрже! Твёрже держись в седле! Не сиди как баба на сносях! – рычал иногда в гневе капитан Ладога, когда видел что рекрут не твёрдо держится ногами на «буцефале» - С маху, с маху рубить надо, лапотник! На каждого из вас по два-три турка выйдет, а то и больше! Я вас научу сукины дети, шашкой работать как косой или цепом!
Иногда капитан сам лично садился на деревянного «коня» напротив того или иного рекрута, и обучал всем хитростям рубки. Но чаще это проделывали младшие офицеры, унтера, или же «старики» из рядовых. Как обухом по голове, в начале февраля пришло тревожное и страшное известие о гибели русского посольства Грибоедова в Тегеране, и бывалые солдаты и офицеры всерьёз начали опасаться открытия второго фронта, и что называется, налегли на обучение молодняка.
- Недурственно, весьма недурственно! – заметил капитан Ладога спустя уже несколько недель учений и тренировок, наблюдая за действиями своих подопечных. Долгожданные лошади в количестве 215-ти голов, прибыли только к концу марта, и на живое обучение рекрутов, оставался в лучшем случае месяц.
- Ну, любезные мои, - иронично поглядев на своё уже более бодрое пополнение, начал говорить им Георгий Гвидоныч, стоя перед ними со сцепленными за спиной руками - лошадки прибыли, и для вас начинаются весёлые денёчки. Живые лошади в армии, это вам не тягловые кобылы с меринами на пашнях. Будет сложнее чем на деревяшках, но, кое-чему я вас всё же научил, так что соплей более не потерплю! – капитан чуть критично оглядел своё воинство – Дозволяю только синяки да шишки, вывихи и переломы, - солдаты негромко гоготнули но выправки не нарушили – В нашем распоряжении три-четыре недели, и кто не хочет по глупому потерять башку в первом же бою, должен забыть о лености и страхах! Всё, через четверть часа разберёте лошадей и в сёдла!
И пробежали самые сложные и важные дни учений, молодых солдат. В их подготовку включились буквально все опытные вояки. Ординарец капитана Ладоги, весьма преуспел в помощи командиру с рекрутами. Он лично тренировал их владению шашкой и штыком, держать и парировать удары, но на джигитовку и вольтижировку, времени уже не было. Впрочем, лихой подпоручик, или как его уже прозвали в полку, Бессарабец, преуспел не только в боевой подготовке, но и в некоторых иных тонкостях армейской службы. В частности, он в часы досуга, научил многих солдат из пополнения, мастерски играть в карты, и ряд других игр на монеты и ассигнации, и вскоре, эта наука подпоручика, дала первые плоды.
Первыми жертвами ея, пали чиновники полковой канцелярии, и дьяк оной же церкви. В три дня все они, в пух и прах проигрались в карты солдатам-новобранцам! Чиновники позарились хотя и на скудное, но аккуратно выдававшееся жалование, а дьяк, пришедший к новобранцам в момент одной из партий, «впал во искушение» как он потом каялся настоятелю, продулся вдрызг, да ещё и должен остался.
Чиновники, будучи уверенные в лёгкой победе над «лапотниками» проигравшись поняли, что их надули, и подняли бучу. На подпоручика Есаулова посыпались жалобы в развращении солдат, и введении во грех, особы духовного звания. Сама особа, так и заявляла, роняя слёзы раскаяния.
- Ввёл во искушении аспид проклятый!.. По слабости душевной поддался искушению сего антихриста, да спустил все деньги… Пока сего змия подколодного не было в гарнизоне, я и в руке этих карт окаянных не брал!..
Чиновники так же били челом что подпоручик Есаулов, злонамеренно обучил рекрутов карточным плутням, и они, чиновники, попавшись на удочку, проиграли сбережения, добытые тяжким трудом на благо Отечества. В общей сложности, на Бессарабца пришло пять жалоб, по поводу чего, в 4-ом эскадроне, в тот же вечер, был организован праздничный ужин, куда собрались все свободные от службы офицеры 2-го дивизиона. Больше других, знаменитого ординарца, поздравлял князь Баградзе.
- Я, всякого повидал за жизнь, многих славных молодцов, что буквально жили на гауптвахтах в перерывах между боями! И жаловались на них, и рапорта по начальству подавали, но таких красавцев как наш Бессарабец, я не встречал нигде, и никогда! Осьмнадцать доносов и четыре судебные тяжбы за два года, это конечно лихо! Даже я, за свою жизнь, и то заработал только шесть кляуз!.. Но, умудриться собрать только за один день пять жалобных писем на свою персону, это, господа, просто своего рода подвиг! Выпьем же за нашего брата по оружию, и пожелаем ему дальнейших успехов!
Вся компания дружно загоготала, и осушила кружки (бокалы в этот раз решили не тревожить)
- Ну брат, если ты тут, в Караагаче этакое отчебучил, могу представить, что ты выкаблучивал в Бессарабии! – рассмеялся во всю ширь капитан Ладога, дружески хлопая ординарца по плечу, от чего тот, согласно кивнув головой, философски проронил.
- Сложностей, было много!
- Господа, а что ж полковник? – с заметным азартом спросил Клевицкий, обведя взором всех сидящих за столом.
- Полковник послал все жалобы к чёрту, и велел разбираться командиру эскадрона, то бишь мне! – представительно пояснил Ладога, наливая себе из бутылки, а затем продолжил – Вот я, господа, и разобрался! – и капитан поднявши кружку, опрокинул её в себя.
- А именно? – сделал стойку Бобальевич, ожидая чего-то этакого.
- Подпоручик Есаулов! – торжественно произнёс капитан, вставши в полный рост, - За развращение чиновников и введение во искушение нашего дьяка, (гости от души начали ржать и трястись от смеха) объявляю вам, нарекание!
- Рад стараться! – всё с тем же непроницаемым лицом, ответил ординарец, и тоже поднялся, а за ним и остальные.
- За нарекание, дай бог, не последнее! – добавил перчинки Кривопляс, и все загремели кружками, чокаясь друг с другом. Из этой истории, в дальнейшем ничего не вышло кроме очередного полкового анекдота, а над чиновниками и нескладным дьяком получившем втык от настоятеля, ещё долго потом подтрунивали, и всяко язвили. А пока нижегородцы отдыхали да залечивали раны, с поздней осени стали происходить события, посеявшие семена надежды в души и сердца многих людей. Раевскому, помимо его полка, поручили в полное управление Джарско-Белоканскую область.
Поражённые оглушительными громами русских побед, джарцы присмирели и сидели тише воды ниже травы. По этому поводу, тифлисская газета в течении месяца не смогла описать не то, что случая набега, а даже рядового разбоя. Дороги сделались столь безопасны, что Раевский передвигался по ним в Закавказье и Джары без охраны, с одним вестовым в экипаже. Правда опытные служаки не одобряли таких действий командира, опасаясь что его, могут подстеречь агенты султана. Но пока, даже сами джарцы при одном упоминании имени Раевского, готовы были забыть все старые счёты с грузинами, и удовлетворить все их претензии, накопившиеся за годы.
Небольшое, в 600 дворов белоканское общество, безо всякого якова, уплатило сумму в 20 тысяч рублей. Мало того, уклонявшиеся от поставок хлеба джарцы, сбывавшие его по двойной и тройной цене грозным лезгинам, сам доставили хлеб в Царские Колодцы, и по гораздо более низкой цене.
Джарская молодёжь, через полковника Раевского, просила разрешение служить в рядах конных мусульманских полков, что с недавних пор формировались в русской армии. Стало казаться что наступает долгожданная тишина, и вдруг, всё обрушилось в один момент, как старая заводская труба…
Ещё когда в феврале в Караагаче узнали о гибели миссии Грибоедова в Персии, появились небезосновательные опасения того, что горские племена и народы, известные своей переменчивостью, заколеблются под воздействием неких надежд, могущих проснуться в них, в осложнившееся для России время. И вести, приходившие в лагерь, и впрямь не отдавали тишиной: в середине зимы, пользуясь удобным моментом, турки осадили Ахалцых, а персы, по слухам, опять шли к русской границе. Особенно невероятным стало то, что в Грузии, (казалось бы!) вспыхнул мятеж из-за попытки властей собрать милицию для противодействия туркам! Последнее обстоятельство, особо остро переживалось в русском лагере. Нижегородцы, занятые на тяжёлых учениях с рекрутами, уже сами теперь терялись в догадках, где и с кем им придётся воевать: в Персии? В Турции? Или идти за Алазань на подавление разгоравшегося ярким пламенем очередного мятежа?
- За ноги иху мамашу! Мало того что времени на подготовку рекрутов с козий хвост, так тут ещё мятежи и бл...ство со всех сторон! – ярился Ладога, когда в один из редких теперь часов досуга, метали банк у Ландграфа.
- Да уж, сиди тут и гадай куда направлять коней… со всех сторон враги головы подняли как змеи! – сидя мрачнее тучи, отрывисто бросал слова князь Баградзе, резко шлёпая картами: мятеж за Алазанью, ранил его чувства более остальных.
- Неужели персы, решаться попробовать? – неуверенно бормотал Балаховский, (коего под честное слово не буянить, допустили в игру) рассеянно метая карты и проигрывая ставку за ставкой, хотя и не большие.
- Нет, на сей раз, они не перейдут границу; желание-то имеется, но духу уже не хватит, демонстрация одна! – проговорил Есаулов, ловко побивая пиковой дамой чужого валета. Но только теперь, выражение лица отливало несвойственной ему задумчивостью и серьёзностью, на что заострил своё внимание его непосредственный командир. Георгий Гвидоныч искренне удивился такой неожиданной перемене в облике своего ординарца, но вопроса задать ему не успел, его опередил хозяин дома.
- Отчего вы так решили, подпоручик? – осторожно полюбопытствовал Ландграф, лениво бросая одну карту, и беря себе другую.
- Сопоставляю события, факты, перспективы и возможности сторон – так же задумчиво отвечал Есаулов, бросая короткий взгляд в свои карты, а затем на барона.
- И что же вас убеждает в вашем мнении? – переспросил Ландграф, шлёпая о стол и свою карту.
- Личность старого шаха, – не меняя выражения лица, пояснил Есаулов – он и той-то войны не желал, его принудили… А уж этой, с его вдрызг раздолбанной и неорганизованной армией, что по сути своей представляет собою вооружённый сброд, он теперь ни за что не допустит! Старый шах рисковать не станет, могу если угодно, об заклад побиться! – подпоручик аккуратно открыл карты – Партия, господа, - вернув своему лицу его прежнее непроницаемое выражение, объявил он.
- Да что ж такое! – беззлобно воскликнул Кривопляс, в бессилии бросая свои битые карты.
- Чёрт вас дери, Есаулов! Когда ж я хоть раз, у вас выиграю? – немного оттаяв, воскликнул Кахи, отбрасывая карты словно пустой пистолет. Подпоручик собрал выигрыш и спокойно ответил.
- Когда-нибудь, это случиться князь…
- А я пожалуй соглашусь с Бессарабцем, - прикуривая контрабандную сигару об огонь бронзового шандала, заявил поручик Воронец, слегка тряхнув своими вихрами, - шах постарел, но не поглупел: он прекрасно понимает, что не смотря ни на какие наши трудности, у России всегда сыщется две-три дивизии, чтобы в этом случае, окончательно уничтожить Персидское царство, как таковое. К тому же, - Воронец присел обратно на стул – армия шаха, как правильно заметил подпоручик, уже не располагает мало-мальски подготовленными частями; они догнивают на полях прошлой компании. Так что нам с вами мои друзья, придётся воевать тут: турки, и взбунтовавшиеся племена, так-то вот…
- Пожалуй, что так оно и будет, - согласился капитан Ладога, и запустив руку во внутренний карман, достал серебряные часы, щёлкнув крышкой коих, поглядел на время.
- Раз горцы закопошились, значит надобно вскорости ожидать лезгинских шалостей на дорогах и в селениях, - пророчески проронил Кривопляс, откидываясь на спинку стула.
- Меня более других тревожит Ахалцых, - задумчиво сказал Ландграф, сложив руки на столе – гарнизон наш не велик, выстоит ли?
- Выстоит, не для того мы его у них брали, чтобы назад отдавать! – уверенно заметил Воронец сцепив руки на груди – Да и командование, я уверен, примет надлежащие меры… Тут, Паскевич как нельзя на своём месте!..
- Дай-то бог! – устало выдохнул Георгий Гвидоныч.
… Уже вечерело, когда ординарец, сославшись на личные хлопоты исчез из дому как бесплотная тень, а денщик пользуясь случаем дрых у себя, капитан зашёл на кухню, где под светом масляной лампы гремела посудой Устинья, напевая себе под нос нехитрую народную песенку.
- Устюха-а-а! – басовито позвал Ладога.
- Ой батюшки! – вздрогнула горничная от неожиданности, с противным звоном уронив медный поднос, и резко обернувшись.
- Это, всего лишь я, - ровным голосом ответил капитан, шагнувши чуть ближе – настроение у меня премерзкое, а потому, отвечай как на духу: квас холодный, шипучий у нас есть в наличии? – Ладога слегка приподнял одну бровь.
- В наличии, он давеча был, - виновато ответила горничная, поднимая и опуская глаза.
- А теперь почему нету? – осторожно справился капитан, сцепив на груди руки, и неотрывно глядя на служанку.
- А его давеча Назарка-анчихрист вытрескал, хотя я ему и указала «Оставь аспид барину!» а он не послушалси!..
- Ну так сходи к лавочнику, у него во всякий час есть, и как раз холодный! – указал ей барин.
- Дык темень же на дворе! – плаксиво заметила Устюха, понимая, что ей предстоит, но всё же слабо надеясь.
- Так я ж не в Тифлис тебя посылаю, тут всех дел на полчаса!
- А тама часовые-охальники, они до меня лезуть, - начала причитать горничная, - один целовал прямо в губы, а другой, аспид, за задницу до трёх разов хватал!
- Ну и как, не отхватил? – саркастически переспросил капитан – Осталось там у тебя чего, или нет?
- Осталося… - обидчиво ответила Устинья.
- Ну а коли от тебя не убыло, то бери корчашку, и ступай сей же час к лавочнику! – чуть более твёрдым голосом, повелел Ладога.
- А тама собаки бегають злючие, и кошки чёрные, и говорят ведьмы есть, а я их, боюся! – плаксиво пожаловалась Устинья, уже более по привычке чем в надежде на успех: она поняла, что идти, скорее всего придётся…
- А я тебя, вон выгоню, дура! – сделав суровое лицо, традиционно пригрозил барин, и спустя пару секунд, добавил ещё – Или джарцам продам… скоро в поход на них пойдём, вот я тебя как куль с овсом приторочу к седлу, да отвезу им!
- И всё-то вы меня всю жизнь мою утесняете! – захныкала Устюха, в который раз покупаясь на шутливые угрозы барина.
- Хватай посуду, и живо за квасом иди, и чтоб через полчаса тут была! И никаких охальников, собак и кошек с ведьмами да хватаниев за задницы чтоб не было! – решительно потребовал барин, добив разнесчастную Устюху угрозой передумать, и вместо джарцев, променять её туркам за племенную кобылу. Пеняя господу богу за своё непосильно тяжкое житие, горничная подхватила покрытую глазурью корчашку, и покрыв голову платком, шмыгнула за дверь. Квас был доставлен в условленное время, и Устюха, получив от барина устную похвалу и гривенник серебром, в чуть более приподнятом настроении ушла к себе. Тревожные пророчества о скорых набегах почувствовавших волю соседей, начали сбываться буквально через несколько дней…
В гарнизоне били тревогу: четверых драгун, отлучившихся на рыбную ловлю, захватили в плен джарские лезгины и утащили в горы. Посланный Раевским в погоню дежурный эскадрон, увы, не догнал нападавших, но захватил попавшихся по дороге, 11-ть других лезгин. Полковник дал понять, что не отпустит их, пока лезгины не освободят пленных, и не уплатят 500 рублей пени.
- Вот и начались горячие денёчки! – выдохнул капитан Ладога, стоя как-то с Бобальевичем и Кривоплясом, после занятий. К этому времени, задача минимум по подготовке рекрутов, была успешно решена: они крепко и цепко сидели в сёдлах, рубили умело и сильно, освоили самые необходимые приёмы фехтования и фланкировки, лошади слушались всех команд, прекрасно держали фронт, а в подобной обстановке, и этого уже было достаточно.
- До обидного нелепо попались ребята, - заметил Бобальевич – кой чёрт им эта рыбалка понадобилась?
- Им изменила обычная осторожность, пример полковника, ездившего без охраны, подействовал на нижние чины скверно, они и расслабились – поморщившись пояснил Кривопляс, мазнув взором по группе отдыхавших драгун.
- Да, Ванька, ты прав, - согласно кивнул капитан – можно ли тут винить рядовых, когда мудрейший политик Цицианов, погиб нелепейшим образом, 20-ть лет назад! – замер Ладога н несколько секунд.
- Ну, будем надеяться, что наших выручат, - думая о чём-то своём, проговорил Бобальевич, так же задержав взор на отдыхающих солдатах.
- Кто знает, кто знает! – недоверчиво заметил Кривопляс. Вопрос о возвращении пленных, повис в воздухе уже через несколько дней: в гарнизон прискакал курьер, и привёз приказ выступать на помощь осаждённому Ахалциху.
- Ну, вот всё и решилось господа-офицеры, как говориться, выбор сделан, - сказал на это Воронец, когда они небольшой компанией, допивали чай в столовой – идём на выручку своим…
- Да иначе и быть не могло, мятеж за Алазанью подавят и без нас, - заметил Ладога, отодвигая пустую чашку, - а потерять добытую таким трудом крепость, это значит пустить мерину под хвост все успехи минувшей кампании, а затем начинать всё сызнова!..
- Как ни печально, но ты прав Ладога, - согласился с ним Клевицкий, подливая себе заварки по крепче – можно выиграть 10-ть сражений, но проиграв 11-е, проиграть и войну, и наоборот!
- Каким хоть составом идём-то? – озабоченно спросил Воронец, замерев на пару секунд.
- Полным Лёшка, на сей раз полным, все три дивизиона идут! – ответил Ладога.
- Ну, хоть что-то хорошее! – улыбнулся Воронец.

            Х             Х             Х

Перед внезапным возобновлением боевых действий с противником, померкли и растворились все прочие хлопоты и заботы. Прошёл слух, (впоследствии подтвердившийся) что в Тифлисе, до последней минуты не знали того, что турки, решаться выступить зимой. Незадолго до выхода, в полк привезли известие, граничащее с анекдотом. Паскевич, получил первые сведения о выдвижении турок, от коменданта крепости Хертвис, майора Педяша, знаменитого тем, что писал свои послания столь экзотическим слогом, что только избранные могли читать и понимать, истинный смысл его эпистол. Говорили, что когда командующий сломал печать с пакета и доставши послание, углубился в чтение, то в изумлении замер на первых строках комендантского донесения. Педяш, извещал Паскевича о том, что «По приказанию вашего сиятельства Ахалцых взят турками»… Далее, в самых витиеватых и непонятных выражениях, следовало перечисление мер, принятых князем Бебутовым для обороны крепости. Часы тикали уже далеко за полночь, и поражённый прочитанным, Паскевич резким голосом вызвал ординарца.
- Начальника штаба и обер-квартирмейстера ко мне, немедля! – выкрикнул командующий.
- Слушаюсь! – вытянулся ординарец, и в ту же секунду исчез за дверью.
Паскевич в тревожном ожидании мерил ногами кабинет, лихорадочно размышляя над случившимся. Первым, в помещение быстрыми шагами вошёл генерал Вальховский, в озабоченном взоре которого, уже пылал вопрос «Что случилось?»
- Ахалцых взят турками, всё пропало генерал! – воскликнул Паскевич.
- Быть того не может! – возразил генерал.
- Вот рапорт от Педячша! – командующий скомкал бумагу, и зло бросил на пол. Генерал не поленился и подняв документ, внимательно его прочитал, (а тем временем уже вошёл начальник штаба, барон Остен-Сакен) Паскевич повторил ему тяжёлое известие, и здесь, генерал Вальховский обратил внимание начальника на то, что в раппорте майора после слов «Ахалцых взят", стоит запятая.
- Что-что? – на секунду замер Паскевич, привычный к эпистолярным вензелям Педяша. Вальховский перевернул страницу, пропустил все вводные слова, и углядев другую запятую, с облегчением прочитал предложение «в блокаду».
- Взят в блокаду! – громко повторил генерал.
- Черти бы драли этого, Педяша! – сплюнув на пол, воскликнул повеселевший Паскевич – Для кого он написал, что Ахмет-паша, взял Ахалцых по моему приказу?.. Вот попади сия писанина к туркам, у султана, от неё приключился бы нервный шок, и весь диван, неделю бы гадал, что сия оказия, означает?
Но уже через пару минут, командующий отозвался о майоре более благожелательно.
- Он написал глупо, а распорядился умно! – имея в виду то, что Педяш, первым смог упредить штаб о нависшей угрозе, несмотря на то что многие дороги, неприятель уже перерезал.
- Да-а… и смех и грех, - говорили в Караагаче – майор Педяш известен своим красноречием, и может вогнать в кондрашку кого угодно!..
Нижегородцы спешно готовились к выступлению, а вести между, тем продолжали поступать. Оказалось, что положение Ахалцыха, далеко от безнадёжного. Крепость имела достаточно вооружения и провианта, и охранялась Ширванским полком, одним из лучших на Кавказе. Всего этого, оказывалось достаточно чтобы выдержать и отразить самый жестокий штурм, но вот длительную осаду без помощи из вне, могли не выдержать даже и ширванцы.
Нападение паши Ахмет-бека, становилось опасным ещё и тем, что подтачивало авторитет доверия русской власти среди местных жителей, надеявшихся теперь на защиту воинов белого царя. Сложившееся положение, требовало самых решительных мер!
В середине апреля, нижегородцы в полном шести эскадронном составе выступили из Караагача, под командой полковника князя Андронникова.
- Это что ребята, у нас опять замена? – весело спросил капитан Ладога, стоя с компанией старых приятелей, перед самым выходом.
- А чёрт его знает! Тасуют воинское начальство как покерную колоду! – усмехнулся Ландграф.
- Ну, Андронников достойный офицер, не раз показал себя в деле, не Витгенштейн какой-нибудь! – раскуривая сигару, проговорил Воронец.
- Главное, чтоб Педяша к нам не назначили, а то так бумагу сварганит, что по приказу султана, пойдём Стамбул занимать! – с лицом, выражающим сосредоточенное спокойствие, ввернул Есаулов, на что вся компания загоготала от души, а кое-кто и зааплодировал.
- Да, господа, майора Педяша-то нам, как раз тут и не хватает, для полноты картины! – подсыпал перцу развеселившийся Ландграф.
- Оказывается, что грамматика, это страшная господа, силища в «умелых» руках! Одна запятая, по сути едва не повлияла на ход всей компании! – философски проговорил Ладога, наблюдая за гарнизонной суетой. Наконец прогремела команда «По коням!» и полк, по дивизонно выступил в свой новый поход.
Чтобы веселее ехалось, командир приказал грянуть песню, запевалы громогласно начали, и все, кто умел и знал слова, быстро и чётко подхватили, и сделалось сразу как-то душевнее и легче. Новобранцы получили всё что только могли получить за столь непродолжительное время, кроме нового обмундирования: рекруты щеголяли в поношенных, залатанных, с разными пуговицами, в бурых пятнах мундирах, то бишь выглядели как «старики». И всё же старые вояки отличались от новичков. У «стариков» на головах и плечах красовались мохнатые шапки, бурки и тёплые шинели, а у молодых, только шинели, кивера и каски. И вооружены рекруты были только тем количеством оружия, что предписывалось уставом: боевыми трофеями по понятным причинам, они ещё не обзавелись. Как вспоминали потом современники, внешний вид самого грозного и страшного для врагов полка, оставлял желать много лучшего…
Через какое-то время, вдали показался торопливо скачущий всадник-вестовой, и вскоре стало известно, что из Ширванской провинции, на соединение с драгунами движется уланский полк, и объединённой бригадой будет командовать Раевский, после чего, все двинуться на Калагиры, небольшую деревню, в 40-ка верстах за Тифлисом, где собирались силы действующего корпуса.
- Ну, вот наконец и определённость! – облегчённо вздохнул капитан Ладога, поглядев на небо, пребывавшее в скверном расположении духа: весна в сём году выдалась поздняя, и по всем приметам ожидался дождь с градом, а на земле всюду ещё лежал снег, не говоря уж про горы и ущелья. Свистели попеременно холодные ветры, и только в редких, небольших проплешинах, робко, словно просыпаясь от долгого сна, показывалась молодая травка, но для подножного корма она ещё не годилась.
Непривычные к такому климату рекруты, зябко кутались в шинели, и ёжились от брызгавшего мелкого дождя пополам с ледяным горохом.
- Эй, молодняк! – обернувшись, крикнул им один дюжий усач в бараньей шапке, ехавший чуть впереди – Собирай горох, да набивай в сумки! В баталии забьёшь в дула да по турку и жахнешь! вона сколь господь насыпал!..
Слышавшие шутку дружно заржали, а рекруты продолжали молча покачиваться в сёдлах, да поёживаться, прижмуряясь от градинок. Лошадки, те и вовсе не обращали внимание на непогоду. Приземистые, мохнатые, с застывшими чёлками, они, казалось, даже не ощущали капризов природы. Обозы привычно подпрыгивали на ухабах, обозники, замотанные в разноцветные башлыки, шевелили щетинистыми усами да потягивали трубочки. Артиллеристы с привычной бережливостью волокли свои орудия, внимательно следя за зарядными ящиками. Прибившиеся к полку беспородные барбосы с крючковатыми хвостами, азартно облаивали не нравившихся им персон, но весело бежали, перебирая короткими лапами, стараясь не угодить под копыта или колёса, надеясь на какое-либо бесхитростное угощение в виде сухарика, рыбьего хвоста, или головы от вяленой рыбы, нередко бросаемых из эскадронов.
Отдельной процессией тащились возы торговцев, всегда присутствовавших в расположении войск, да телеги кузнеца и других мастеровых, приписанных к полку. Стаи проворных птиц пролетали над головами идущих, и только горделивые орлы, величаво и плавно кружили в серой и неприветливой тишине.
- Меня терзают серенькие мысли, что наш полк, не бросят прямо на выручку гарнизона в Ахалцыхе, а задвинут в какой-либо резерв, или за речку, в застрельщики! – глядя прямо перед собой, предположил Есаулов, легонько пришпорив свою конягу.
- Не один ты брат, такой провидец! – весело усмехнулся капитан, глядя на своего ординарца – Нас, бросят в дело либо в решающий момент, либо мы будем стеречь турецкие силы на дороге, всё как всегда!
- А по мне один чёрт где не стоять, лишь бы траву жрать не пришлось, да турка побить! – вяло протянул Червонец, грызя на ходу солёный сухарь, натёртый чесноком.
- Побьём, не в диковинку нам… лишь бы ударить вовремя! – закрыл тему капитан. Медленно, очень медленно стягивались русские войска к месту назначения, но и турки не проявляли прыти под Ахалцыхом, ожидая неведомо чего. Мало того, тревожные вести, принёс ледяной ветер и из-под Карса, против которого, османы также готовили крупную акцию.
- С чего это турки так разохотились, зимнюю компанию открыть? Какая восца, ихнего ишака под хвост жиганула? – хлебая густой кулеш с мясным наваром на очередном привале, вопросил Бобальевич.
- С английского пинка, приправленного золотом! – отрывисто ответил Ладога, хлебая такое же варево, стараясь не запачкать усы. Сидевшие вокруг костра язвительно загыгыкали, объяснение капитана всем пришлось по душе. Хотя в словах капитана и сквозил сарказм, но основу он указал истинную.
- Англичанка гадит всегда и везде, где только может присесть, - согласно кивнул штабс-капитан Бебутов, подцепив ложкой кусок ребра с небольшим куском мяса, - она османов и толкнула на зимнюю вылазку… М-м, тьфу!.. Дескать у русских в крепостях незначительные гарнизоны, основные войска на зимних квартирах, и вы, с помощью аллаха и фунта стерлингов, их легко одолеете!.. Вот они из-за гор внезапно и вылезли!..
- А персов уже никаким золотом на войну не затянешь, хотя горячих голов там и теперь немало – подал голос прапорщик Балаховский, доскребая котелок и по-простецки облизнув ложку.
- Да, как и предсказывал наш Бессарабец, персы, лишь демонстрируют одни намерения, а потом разведут руками перед британским эмиссаром, и склонив выи в почтенном поклоне, со сладчайшими улыбками ответят, что «Всевышний решил так, как легли в землю сладкие зёрна возможностей, простых смертных!» - уверенно произнёс Борбальевич, также заканчивая трапезу.
- Точно так, персы большие мастера наливать вам в уши, горячего нектара! – согласился с ним Ландграф, медленно и неторопливо поглощая походный кулеш.
- Интересно, попадётся ли нам, хотя бы один англичанин в руки, или нет? – прикинул в слух Бебутов, ненадолго оторвавшись от еды.
- Если такое маловероятное событие нечаянно случиться, - моментально посерьёзнел Гергий Гвидоныч, поглядев на товарищей – ни при каких обстоятельствах не показывайте пленного корпусному начальству! Оно допросит сэра в весьма вежливой форме, попытается надавить, подержит недельку-другую, да и отпустит. А я, да надеюсь и вы, станем с божьей помощью отучать лондонских денди, чувствовать себя здесь вольготно и без особой боязни!..
- Ну, это уже само-собой! – горячо заверил друга Бобальевич, заканчивая с кулешом.
- Ладога, а где ординарец твой? – спросил Воронец.
- Да шайтан его знает! На привал стали, а он сгинул куда-то… может где у соседей обедает! – пожав плечами, ответил капитан. Когда полк достаточно отдохнул, и все продолжили путь, на какие-то счастливые полчаса выглянуло солнышко, и хотя конечно никого толком не обогрело, но настроение людям подняло: солнце для русского человека, это древняя память о стародавних пращурах, кровь которых, до времени спит в душах потомков… На следующий день, драгунский разъезд встретил разъезд уланский, и ожидаемое соединение полков состоялось, а старина Раевский вновь появился перед своими солдатами, как командир целой бригады.
- Теперь, насколько возможным скорым маршем на Калагиры! – коротко распорядился Раевский, и соединённая конница, сократив до минимума количество остановок, двинулась к месту сосредоточения частей корпуса. В планы Паскевича вошла необходимость обезопасить как Ахалцых, так и Карс, но в добавок, отрядить ещё и сильный резерв, могущий при необходимости, помочь той или другой крепости. Чтобы сие осуществить, Бурцев с Херсонским полком отправился в Ахалцых, генерал Панкратьтев с 8-ю батальонами пехоты, сводным полком улан, большей частью иррегулярной конницы и батареей в 20 орудий, пошёл на Карс, а Муравьёв с бригадой гренадеров и Нижегородским полком, должны были составить резерв, и с этой целью они получили приказ идти в Ардаган, где на исходе мая ожидался сам Паскевич с главной квартирой.
- Ну, други мои верные, вот наши прикидки и обрели осязаемые формы, - улыбнувшись, выдал Георгий Гвидоныч когда в час досуга, дулся в карты под соломенным навесом, с некоторыми из друзей.
- Главное, чтоб мы в том Ардагане, не засиделись, а то опять чего-то случиться, и будем мы нестись как пожарная команда по кривым улицам! – озабоченно пробурчал Клевицкий.
- Не боись, не опоздаем, - усмехнулся Кривопляс – и шашки в ножнах не устанут, и гранаты в подсумках нам ещё пригодятся, господа-офицеры!
Поход продолжился. Нижегородцы согласно приказу соединились с бригадой Муравьёва и повернули на Ардаган. Постепенно, верста за верстой, день за днём, но погода понемногу улучшалась, уже довольно прилично пригревало, и драгуны сбрасывали бурки и шапки, но внимательно приглядывали за молодёжью.
- Горы, вещь коварная, даже в мае-месяце! Днём до рубах можно раздеться, а ночей замёрзнуть к свиньям! Так что хлебалом не щёлкать, и шинелишки далеко не прятать!
Движению отряда никто покамест не досаждал. Лишь несколько раз дозорные докладывали офицерам о небольших разъездах неизвестных всадников, временами показывавшихся в дали.
Нет слов дабы описать восторг гарнизона Ардагана, когда в ворота крепости вошло такое солидное подкрепление. После недолгого отдыха, во все стороны выслали разъезды, и через несколько часов поучили ободряющие известия: турки уже шедшие на Ардаган, узнав о подкреплении развернули коней и отошли в Аджарские горы, посеяв предположение что основной их целью, теперь станет Ахалцых. Уже 19-го мая, неожиданно для некоторых, в крепость прибыл Паскевич со всей своей главной квартирой. Именно такое предположение и возникло у командующего, по изучении им, данных разведки. Однако солидный военный опыт и природное чутьё, подсказали ему необходимость перепроверить сведения, тем более что они, согласно неизменному закону войны, могли измениться в самый непредсказуемый момент. Из находившихся под рукой частей, для такого задания, более других подходили бравые драгуны.
Местность в тех краях, нижегородцы знали хорошо, а значит данные их, разведки, будут более объективны и верны. Раевский возложил эту миссию на 2-й дивизион, и посовещавшись, там решили послать на это дело солдат из эскадрона Ладоги, чему по доброму позавидовал капитан Баградзе.
- Ну, извините ваша светлость, вас, пошлют в разведку в следующей компании! – чинно поклонившись другу, с улыбкой проговорил Ладога.
- Обнадёживающее заверение! – посмеялся Кахи, удобно расположившись в деревянном полукресле под соломенным навесом довольно милой беседки.
- Однако всем эскадроном идти, это вряд ли разумно, это ж не поиск и не чапаул, - положив ногу на ногу и откинувшись на спинку, предупредительно произнёс Ландграф, на лице которого проступали штрихи небольшого утомления.
- Разумно, - согласился Ладога, и секунд пять подумав, указал глазами на Воронца, тянувшего из кружки прохладный квас – вот, Лёшка со своим взводом сходит, разомнёт мослы, а то давно уж в разведке-то не был!
- Когда выступать прикажете? – полушутя спросил поручик, упражняя пальцы с карточной колодой.
- Сегодня к вечеру, и хорошо бы языка пузатого взять, но это уж как выйдет… - пояснил ему капитан – главное, Лёшка, не зарываться, в окружение не попадать, и выполнить приказ, всё как обычно, дуэлянт! – усмехнувшись, добавил в конце командир, а Воронец, прикрыв глаза коротко ответил.
- Сделаем!
Из крепости в крепость сновали вестовые, въезжали-выезжали повозки, усталой походкой проходили местные крестьяне с мешками и корзинами, наполненными продовольствием или домашней птицей на продажу. Лёгким, почти игривым шагом, прошли какие-то женщины не совсем тяжёлого поведения, а за ними въехал некий бек, со свитой из четырёх человек. Скрипя большими колёсами, вползла тяжёлая арба, гружённая мешками с мукой, а за ней, трусил на забавного вида ишаке, седобородый армянин в видавшем виды халате. Крепостная жизнь текла и перекатывалась своим чередом, ничем не примечательным, и отчасти даже рутинным, повседневным. Иногда, небольшие партии всадников выезжали на сопровождение или встречу важных персон, или разведку местности. Воронец взялся готовить взвод сразу после обеда. Солдаты плотно набили мешки провизией на трое суток, дополнительный запас пуль и пороха, гранаты в подсумке и ещё некоторое количество необходимых кавалеристу предметов.
В четверть пятого по полудни, отряд из 26-ти всадников в шапках и бурках, неторопливо вышел из крепости, и направился по серой, каменистой дороге ведущей через нагромождение замшелых валунов и щербатых скал, в самые горы, поросшие неприветливым, таящим опасности лесом…
Поручик Воронец, несмотря на репутацию бабника, хронического дуэлянта и дважды неудачливого мужа, слыл настоящим удальцом не склонным к горячности, и неуместной браваде. Его отличительным знаком среди прочих сорви-голов, был знаменитый кожаный пояс с золотыми пряжками, добытый им ещё в деле под Джаван-Булахом. Но это своё сокровище, поручик надевал либо перед битвой, либо в выходы подобные этому. Впереди, саженях в ста, как полагалось шёл передовой дозор из двоих драгун с карабинами на изготовку. На таком же примерно расстоянии сзади, ехали другие двое солдат, прислушивающихся к звукам леса и внимательно глядя по сторонам: взвод готов был принять бой в любой момент. Часа через два, когда и в без того сумрачном лесу начинало серьёзно темнеть, Воронец объявил привал. Расположились на полчаса, оглядеться да прикинуть свои дальнейшие шаги. Воронец, с парой особо опытных разведчиков, развернули карту, и запалив свечу да укрывшись бурками, внимательно изучили район предстоящих действий. Посовещавшись порядка пяти минут, разведчики решили спуститься с гор, и двигаться по одной из заброшенных дорог, которой теперь мало кто пользовался, так как на ней, по слухам слишком часто пропадали без вести, и гибли путники. Окрестные горцы уверяли всех что на проклятой дороге орудует нечистая сила: шайтаны, злые духи и дэвы. Да к тому же, эта дорога совершенно не подходила для транспорта, и постепенно её почти забросили.
- По коням! – тихо скомандовал поручик, и взвод моментально махнул в сёдла. Воронец неспеша натянул поводья, развернул коня, и направил его вниз по склону чтоб выехать на тропу, ведущую через небольшой каменистый холм, утыканный редколесьем, и с него уже выйти на ту самую, «проклятую дорогу». Спустились с гор и поднялись на холм с той же осторожностью. Где-то невдалеке, противно завыла парочка шакалов, донёсся сыпучий гул небольшого обвала, а примерно через четверть часа окончательно стемнело, и русские разведчики неторопливо съехали с холма.
«Проклятая дорога» начиналась с небольшой, в аршин глубиной рытвины. заваленной обломками сухих веток, чьими-то пожелтевшими костями, и пылью вперемешку с мелким щебнем. Передовой дозор лёгкой рысью устремился вперёд, а основной отряд, двигался обычным шагом. Заброшенная дорога, изобиловала горькой полынью, грубой травой с поблёскивающей на её листве росой, и всевозможными колючками. Колдобины и ямы, зияли на дрянном пути то тут, то там, но зоркие глаза всадников и умелые лошадки, вовремя замечали их и обходили. Мелкие и большие камни, щедро рассеянные по «нечистой дороге» в счёт уже не шли. Сухие стволы искривлённых деревьев с корявыми и скрюченными корнями, во тьме представлялись демоническими змеями, окаменевшими от ночной прохлады. С одного из таких корней, резко сорвалась большая птица, и с мерзким криком пропала во мраке. Одна из лошадей слегка шарахнулась, но её хозяин привычным действием успокоил животину, ласково потрепав по шее.
- А тута и впрямь обвалы часты! – косясь на левый, самый высокий и опасный склон дороги, по всем признакам которого, это явление тут дело обыденное.
С правой же стороны, склон выглядел более пологим, но изобиловал кусками скал, пучками высокой травы, кустарником, и вообще представлял неплохое место для засады. Несколько раз по дороге попадались остовы лошадей, коров, и мелкого рогатого скота, а кое-где, белели по обочинам и человеческие черепа рёбра или берцовые кости. Через версту, на старом и умирающем дереве, драгуны увидели волосатый и бородатый скелет в гнилых, развевавшихся на ночном ветру лохмотьях, висевший на волосяной верёвке. Всадники остановились, обнажили головы и перекрестившись продолжили путь.
- Интересно, кто это висит там, разбойник, или несчастный человек? - в полголоса заговорили меж собою двое драгун.
- А кто ж его теперь знает? Давно вишь ты висит, и никто земле не предал, знать тут что-то да кроется…
На сём разговор и закончился. Чуть дальше, прямо среди дороги лежала на боку разломанная арба, одно из колёс которой отсутствовало вовсе. Драгуны молча объехали бренные останки и постоянно оглядываясь по сторонам, двинулись дальше. Ещё где-то версты через полторы, им попалась с левой стороны небольшая пещера, осмотрев которую, драгуны нашли кострище, обложенное камнями, в холодных углях которого скалился овечий череп, а рядом торчал кусок трубчатой кости. При необходимости, в небольшой тесноте тут могло укрыться от непогоды, до 30-ти человек.
- А на карте сие убежище не обозначено, - хмыкнув в усы, пробормотал поручик, глядя при свете свечи в карту, и нанося на неё карандашом необходимую пометку. Спустя минут паять, отряд двинулся дальше.
- Интересно, а где ж тут шайтаны, дэвы, черти в ступе, чиновники из нашей министерии, а? – негромко пошутил Воронец повернувшись к своим солдатам, ответившим на его остроту негромким смехом, да словами что черти и чиновники из министерии, видать на более обжитые дороги подались. Наконец окаянная дорога закончилась, и отряд спустился в низину, миновав груду совершенных развалин большого дома, принадлежность коего не смог бы вероятно определить и самый древний старожил в здешних краях, и проехав с полверсты, вступили в сожжённое и разграбленное христианское селение, воздух которого смердел тлением трупов недельной давности, над растерзанными останками коих, рыча трудились одичалые собаки, отбежавшие и затаившиеся в стороне при виде живых и вооружённых людей.
- Первые следы наступления Ахмет-бека, - обыденно произнёс Воронец оглядывая пепелище – Вперёд ребята! – коротко бросил командир, и взвод поехал далее. Часа через два, когда набравшая силу луна в компании звёзд более-менее осветила здешние горы и низины, головной дозор подал условный знак «Встретили людей!» Отряд прибавил рыси, и через полминуты, они увидели крестьянскую армянскую арбу и беспородную лошадку, навьюченную мешками, привязанную сзади. На арбе, среди кучи узлов и одной корзины с парой волнующихся курочек, жавшись друг к другу сидели молодая женщина, обнимавшая двоих детей, и худощавый мужчина лет сорока, правивший арбой.
- Вот ваше благородие, беглецы-армяне – стал спешно докладывать фельдфебель Дороженко – сперва испужались нас увидя, но узнав что мы русские, они малость остыли с испугу-то!..
- Далеко ваш аул, люди? – обратился к ним Воронец, чуть свесившись с лошади.
- Верстах в 20-ти отсюда, господин офицер – почтительно склонив голову, стал отвечать глава семейства.
- Как вам удалось спастись? – озадаченно спросил поручик.
- Господь помог, - чуть жестикулируя руками, торопливо продолжил мужчина – люди сообщили загодя, что Ахмет-бек уже обагрил свои руки кровью армян в отдалённых селениях, и через сутки может прийти к нам!
- А почему вы одни, где соседи? – продолжил опрос Воронец.
- Мы порешили всем миром, что уходить лучше не табором, а брызгами, в рассыпную, так больше возможностей спастись! – печальным голосом продолжил несчастный армянин, жестикулируя теперь только правой рукой, держа левой поводья, - по дороге многие отставали, и на закате мы ехали уже одни…
- А скотина где?
- Большую часть забили, чтобы туркам не досталась, а птицу что смогли, взяли… - пояснил беженец – Прочую живность просто бросили, времени уже не было…
- А много ли турок вошло в Ахалцыхский пашалык? Про основные силы Ахмет-бека что-то слыхали? – осторожно поинтересовался поручик.
- Нет господин офицер, по тем слухам что дошли до нас, основных сил турка тут нет, только летучие отряды: они жгут и убивают, но обратно с добычей не уходят, а идут дальше, но вот куда, мы не знаем, господин офицер…
На минуту, Воронец задумался: сведения беженца весьма важны и тревожны, но требуют дополнительной проверки. Поблагодарив встречных, поручик одарил мужчину одним из карабинов, пистолетом и небольшим запасом боеприпасов.
- Чем могу люди, чем могу… по крайней мере, будет чем дорого продать жизнь… - пояснил офицер, и посоветовал, наплевав на слухи, ехать по заброшенной дороге, перемахнуть бугор и к утру, возможно оказаться недалеко от русских передовых постов. Несчастные беженцы со слезами на глазах поблагодарили поручика и всех русских солдат, и внявши совету повернули на «проклятую дорогу».
А разведчики поспешили далее. Через час, попался брошенный, но всё же разорённый аул, который турки почему-то не сожгли, и это озадачило командира.
- Отчего они, не сожгли аул? – вслух вопросил поручик.
- Может оставили как место для ночёвки, для самих себя? – предположил один из солдат.
- Возможно братец, возможно – кивнув пару раз, ответил поручик, и поглядев по сторонам, минут на пять ушёл в раздумья, а затем, отдал приказ обойти брошенный аул, и идти вверх по извилистой, лесистой дороге, огибавшей большую и корявую гору слева.
Передовой дозор спешно поскакал вперёд, а остальные продолжили обычное движение. Воздух уже заметно отдавал гарью пожарищ и горелого мяса: причём ветер приносил это «амбре» со всех сторон, верный признак что неприятель, может находиться рядом.
- Смердит более всего с западной стороны, - постояв какое-то время на месте, определил поручик, - Направляемся туда! – и отряд повернул в указанном направлении. Чем резвее они шли, тем резче становился смрад смерти, разорения, обречённости и страшного отчаяния.
Разведчики набрели ещё на одно селение, только что разграбленное и наполовину сожжённое, где в панике метались люди, голосили женщины над распластанными телами, дети, глотая слёзы тёрли кулаками глаза. Молодые матери громкими окликами искали детей, и если находили, то подхватывая на руки, куда-то убегали. Мужчины, коих насчитывалось немного, спасали остатки добра, но общее положение дел выглядело удручающе. Повсюду клубился едкий дым и летали птичьи перья. Увидав всадников в бурках, жители поначалу сильно перепугались, но затем, узнав, что это русские драгуны, плача и стеная объявили им, что более часа назад на них напали турки и всё разорили. Угнали много скотины, захватили девушек и нескольких мальчиков, многих убили и совершенно всё разграбили.
- Мы кричали им что мы мусульмане, но они только смеялись нам в лицо, продолжая убивать и грабить! – глотая слёзы жаловался худощавый старик в растрёпанной черкеске, наспех наброшенной на исподнее.
- Много их было? – спросил Воронец, внимательно глядя на старика.
- Сотня, или больше, кто их там считал? – горестно простонал старик, утирая слёзы. Другие драгуны тоже общались с уцелевшими жителями, и в конечном итоге выяснили, что турки охватом идут к Ахалцыху, слухи о них витают в воздухе не один день, но больших войск люди не видели, и даже пастухи в горах, и торговцы, что следуют со своими возами по дорогам, встречали только относительно небольшие отряды из турок, черкесов, лезгин и прочих племенных конников. Полков султанской армии с пушками, знамёнами и обозами, никто не видел. Да и турецких пашей с их бунчуками не замечали на дорогах, не говоря уже про военных чиновников султана.
Уже отъехав от разорённого селения, разведчики остановились подле какой-то заброшенной башни с разваленным верхом и заросшей кустарником, на небольшой совет. Услышанное в разорённой татарской деревне, ещё раз подтвердило предположение что основные силы Ахмет-бека не здесь, а где-то ещё.
- Скоро рассвет, надобно передохнуть часа три, вон в том лесу, - указал плетью Воронец на чернеющий за башней бор, и отряд, вереницей поднялся вверх по пологому склону и исчез в чаще. Разводить костры поручик запретил, но это и не требовалось: им приходилось порой и зимой ночевать безо всяких костров, если того требовала обстановка секретности. Солдаты наскоро перекусили, запили трапезу водой, и под охраной пары часовых, севших в секрет, почти моментально уснули, положив лошадок рядом с собой, чтобы в случае тревоги моментально вскочить в сёдла. Ночь догорала, на небе гасли ясные восточные звёзды, и горы мало по малу, просыпались…
Когда взвод продолжил путь, солнце уже светило во всю, и горы жили своей обыденной жизнью. Драгуны продвигались либо по лесным дорогам, либо горными тропами, часто ведя коней в поводу. Часа через три, передовой дозор подал условный сигнал: «Вижу неприятеля!» Драгуны подтянулись, и с вершины скалы заметили растянувшийся вражеский отряд сабель в сорок, с девятью подводами, на которых понуро сидело десятка полтора молодых женщин одетых в цветастые, но растрёпанные одежды, по коим русские определили, что это и армянки, и местные татарские девушки. Восемь крепких мужчин-пленников, (все армяне) плелись впереди повозок, иногда получая плетей от конвоиров.
- Без опаски идут вражины, привычно, знать не опасаются ни нападения, ни отпора, - полушёпотом проговорил один из драгун.
- Тут всяко бывает, - шепнул ему другой, глянув в его сторону – другая шайка может налететь и отбить полон для себя… Они в ту войну, в персидскую, - поясняюще подчеркнул второй -из-за отрезанных голов дралися вусмерть, чтоб Аббаске их отвезть, он
по десяти червонцев за наши башки платил, так-то вот…
Воронец не вмешивался в разговор, он думал: атаковать, или нет? С одной стороны, этого делать было нельзя, разведка таких вещей не приветствует, хотя и не запрещает накрепко. С другой стороны, нужны языки, хотя важных персон в этом разбойничьем отряде и нет, но рядовые душегубы тоже могут знать немало; летучие отряды, как правило выполняют определённый приказ, зная куда идут основные силы. Поручик развернул карту и изучив её в течении пяти минут, увидел то, на что надеялся: дорога по которой проследовали разбойники со своей добычей, через 20-ть вёрст упиралась в развалины старой мечети, под сенью которой ночуют или иногда просто отдыхают путники. С правой стороны тянулись утёсы с редкими деревами, а с лева обычное предгорье. Место для засады идеальное.
- Выступаем немедленно и двигаемся вот сюда, к развалинам мечети – заговорил Воронец, указывая солдатам на карту – турки не минуют её, дорога прямая и свернуть там некуда, уткнуться в развалены, тут мы их и встретим, ударим с двух сторон: одна дюжина из развалин, а другая с предгорья, по коням!
Драгуны пошли по короткой дороге, не проходимой для обозов, и опередили противника примерно на сорок минут, встретив по пути небольшую процессию мусульман, идущих пешком, но останавливаться не стали: они молча пронеслись мимо замеревших от страха людей, зашептавших чего-то губами, и через минуту скрылись из глаз.
Развалены мечети оказались некстати обитаемы; там отдыхало трое оборванцев похожих на дервишей. Их быстренько схватили, связали и засунув в рты кляпы, сложили полумёртвых от страха, в дальнем углу. Половина отряда заняла позицию на склоне предгорья за камнями, остальные во главе с Воронцом засели в развалинах и вокруг; лошадок спрятали сбоку от мечети за кустарником, под присмотром пары опытных коноводов.

            Х             Х             Х

Подобные засады в карьере наших драгун, уже сделались обыденностью их будней, и лишних указаний не требовали: турки должны были попасть под перекрестный огонь, спастись от которого, могли немногие. Вражеский обоз появился в облаках пыли, и тащился нестройной вереницей, хотя всадники поглядывали по сторонам, а иногда и на небо, вяло о чём-то переговариваясь, и неопределённо жестикулируя. Впереди, горделиво державши голову, ехал их предводитель в зелёном тюрбане, и богатом цветастом халате подпоясанным багровым кушаком, за которым торчала пара пистолетов, и дорогой кривой кинжал, поблёскивающий драгоценными камнями на рукояти. С левого бока болталась сабля в богато украшенных ножнах. Борода у этого всадника оказалась красиво расчёсана на две стороны, и опытный глаз сразу сказал бы про него что он богат и любит лоск.
Воронец сидел со своим штуцером за куском стены у небольшого куста горькой полыни, росшей справа. Он прицелился в главаря, когда турецкий отряд полностью вошёл в угол образующий засаду, и плавно нажал курок. Грохнул выстрел, потонувший сразу же в беглом огне двух дюжин ружей, а знатный турок получивши разом три раны, вздрогнув всем телом и схватившись за грудь, рухнул с искажённым от боли лицом на каменистую дорогу. Человек 15-ть всадников попадали из сёдел сразу же, завопившие пленницы начали прыгать с повозок, а мужчины как один бросились на землю, и замерли, закрывши руками головы; они уже ни от кого не ждали ничего хорошего. Попавшие в засаду турки выхватывали из-за поясов пистолеты, и палили что называется в белый свет, как в копеечку. Трое развернули коней назад, и пустились удирать во все лопатки, но ушёл только один: двое других всплеснувши руками, покатились на дорогу гремя саблями. Прочие, исторгая яростные крики крутились на взбеленившихся лошадях, некоторые из которых вставали на дыбы, а их хозяева срывали с плеч ружья, и в отчаянии стреляли в сторону развалин или предгорья, откуда их продолжали прицельно разить: более половины отряда уже не существовало, убитые или раненые, они лежали на земле, и конские копыта нещадно топтали и били их. С полудюжину бесхозных коней, всем гуртом шарахнулись куда глаза глядели, причём в стременах одной из них застрял окровавленный труп хозяина, бившийся о каменистую дорогу. Двое или трое турок, уцелевших каким-то чудом при падении с лошадей, палили в сторону предгорья, укрываясь за телегами. Четверо наиболее ретивых всадников, с боевым кличем ринулись на прорыв мимо развалин мечети, искусно уворачиваясь и джигитуя, и двое, удачно проскочив русский огонь, благополучно ускакали. Другим не повезло вовсе: первый со всего маху полетел через голову коня, причём несчастное животное при падении на передние ноги, свернуло себе голову, а другой турок, обильно харкнув кровью, повалился с седла на бок, и совершенно размозжил себе голову. Оставшихся в сёдлах, перестреляли менее чем за две минуты. Отстреливались теперь только те, что залегли за телегами. В их сторону полетело три гранаты, и едва они взорвались подняв тучи пыли, четверо драгун стремительно бросились вперёд, и в две минуты не дав разбойникам возможность перезарядить ружья, прикладами повергли их наземь, и бой закончился. Из развалин и из-за камней, вышла только половина русских, прочие, на всякий случай остались на местах: предосторожность в подобных случаях, лишней не была никогда. Протяжно стонали трое серьёзно раненых турок, их не стали добивать. (им и так оставалось жить какие-то минуты) а просто разоружили, сняв добротные пояса с серебряными пряжками и хорошим окладом, да забрали тугие кошельки (солдату на войне, тоже надо было на что-то жить) лежавшие на земле армянские пленники, наконец осторожно подняли головы, на что подошедший Воронец, устало бросил им.
- Вставай, православные, ничего не бойтесь, мы русские!
- Господь услыхал наши молитвы!.. – трясущимися губами пролепетал один из них, быстро глянув на своих, которые ещё не вполне веря своему счастью, как-то ошарашенно таращились на странно одетых спасителей. Меж тем, солдаты закончили сбор трофеев, сложив в большую кучу холодное и огнестрельное оружие, а рядом съестные припасы: хлебные лепёшки, сыр, вяленое мясо и тому подобное.
- Раздайте еду людям! – коротко приказал поручик, и солдаты, не создавая толчеи, быстро одарили несчастных вкусной провизией. И только тут выяснилось, что из всех девушек, только трое оказались на месте, забившись под телеги.
- А остальные где? – в искреннем изумлении спросил Воронец, поглядев вначале на своих солдат, а потом на армянских мужчин, и тот, кто заговорил первым, всплеснув руками, разочарованно выкрикнул.
- Разбежались дуры!
- Да, - поморщившись согласился поручик – пожалуй это так, но бегать и собирать их, у нас нет времени, – затем повернулся к другим освобождённым мужчинам, торопливо уписывающих долгожданную пищу – Вооружайтесь как можете турецким оружием, берите коней и одежду с убитых если требуется, вы изрядно оборваны, берите с собой этих девушек, и помогай вам бог! Но на прощание, мы хотели бы кое о чём спросить вас…
Из коротенького, в четверть часа разговора с армянами, разведчики выяснили что Ахмет-бек, со всей своей основной армадой, по слухам, замечен где-то в Саганлугских горах (там видели много бунчужных пашей, и важных чиновников султана) Взявши себе самое дорогое и добротное оружие разбойников, и погнав троих пленных перед собой, Воронец со взводом ушёл в развалины, и только тогда, вторая дюжина вышла из укрытий, неся на скрещённых ружьях, тело одного погибшего товарища.
Пленных допрашивали со всем пристрастием жестокого и сурового военного времени, оттащив их в густые заросли высокого кустарника, саженей за 50-т от развален мечети. Пока Воронец вёл допрос, пятеро солдат торопливо копали короткими лопатами могилу для павшего сослуживца, прежде снявши с него награды, и хорошие, добротные сапоги (они пришлись в пору одному из бойцов, обувка которого, почти что просила каши) Только один из трёх турок, рыча и осыпая русских яростной бранью, держался до конца, и испустив дух ни чего не сказал и не выдал.
- Достойный солдат, хотя и разбойник! – искренне заметил поручик, и от двоих оставшихся, услышал весьма важные подтверждения своих собственных предположений: все здешние турецкие отряды, это только одно из вспомогательных крыльев основной армии, идущей к Ахалцыху, и должной затаиться в его окрестностях, до подхода основных сил Ахмет-бека.
- Ну, вот всё и выяснилось, - устало поднялся поручик, и обратился к своим – пройдём теперь как можно скорее Ахалцыхский пашалык, и в Баязедскую область… - а затем бросив взгляд на тяжко дышавших пленников, приказал их расстрелять. Теперь, разведчики спешили: шли, а точнее скакали лесами, насколько это позволяло не заморить лошадей, и в одном месте, на повороте у очередной оставленной хозяевами башни, наскочили на отдыхавший у костров неприятельский отряд курдов, человек в 60-т. Куртинцы сидели и лежали у костров, с аппетитом закусывая ароматной бараниной, и в первые минуты даже не сообразили, что за всадники, выскочили на них из леса, тем более что всадники эти резко осадили коней, развернулись, и стремительно унеслись в другую сторону, пропав из глаз за какие-то две минуты.
Однако опытные глаза некоторых курдов, успели заметить знакомые до кончиков волос лампасы на штанах всадников, и моментально подняли тревогу: русский отряд из их самого страшного полка, тут, в их тылах, и надобно немедленно оповестит всех и вся. Куртинцы, естественно и не думали ни о какой погоне, такой смертельно опасный враг как эти шайтан-драгуны, запросто мог устроить ловушку своим преследователям в этих чащобах. В десять минут курды собрали лагерь, и не теряя времени поскакали упреждать своих о грозной опасности.
Влетев в чащу, разведчики понеслись во весь опор, опасаясь в первые минуты погони, но через четверть часа, арьергард дал понять остальным что погони нет, и драгуны сбавили ход, перейдя на лёгкую рысь.
- Ваше благородие, а если они как-нибудь по лесным тропам, в обход поскачут? - опасливо предположил один из разведчиков.
- Это вряд ли, у них был случай ринуться за нами всем скопом, а летать по лесным дорогам, которых там прорва целая, это подвергаться неизвестности: узнали они нас, по лампасам на портках! – солдаты негромко рассмеялись, но, тем не менее, командир приказал всем держать оружие на изготовку. Услышав стук топоров, отряд замер, а двое дозорных осторожно пошли вперёд и вернулись менее чем через четверть часа: оказалось, что здешние мужики, на двух арбах, запряжённых вислоухими ишаками, заготовляют дрова, и теперь собираются перекусить.
- Обойти их можно? – тихо переспросил Воронец, лихорадочно что-то решая про себя.
- Точно так ваше благородие! Саженях в сорока отсюда, есть с левой руки тропка, вниз ведёт, через маленький ручеёк. И коней напоим и свои баклаги наполним, только по одному спускаться надобно! – разъяснил солдат.
- Добро! – кивнул поручик и отряд обычным шагом двинулся дальше. В овражек спускались по одному, пока четверо солдат, попарно с каждой стороны, стерегли дороги. Когда основные силы взвода спустились, дозорные, строго по-одному, проследовали за ними, так же внимательно глядя по сторонам. В ручье вначале напоили до сыта коней, а затем насытившись сами, наполнили походные кожаные баклаги, коих у кавалеристов имелось по две, и скорой рысью направились дальше.
Обходя на всякий случай татарские селения, драгуны не проходили мимо уничтоженных армянских или грузинских аулов и деревень, обследуя их на поиски уцелевших, но на сей раз таковых не нашлось: только останки обглоданных хищниками трупов, да следы бегства уцелевших; значит кому-то возможно и удалось спастись…
Внимательно изучив конские следы, драгуны нашли что в основном, тут орудовала иррегулярная конница из племенных ополчений, следов султанских воинов обнаружили совсем мало. В одной из ям, солдат даже нашёл курдский тюрбан, видимо хозяин либо потерял его в горячке, или же его сшиб кто-то из защищавшихся жителей. Обнаружили так же несколько мелких предметов, принадлежавших джарским лезгинам и курдам, что лишний раз всё подтвердило. Обследование пустых домов, мало что дало: трупы жителей обоего пола и всех возрастов, да следы скоротечных и обречённых схваток…
Не задерживаясь более в погибшем селении, отряд двинулся дальше. Из обычного леса, разведчики вступили в поросшие им горы, где Воронец, не раз уже бывавший в здешних местах, привычно вёл взвод где верхами, а где и ведя коней в поводу. Засады тут опасаться не приходилось, похожих мест было весьма много, и на всех никаких разбойников бы не хватило. Перемахнув небольшой перевал, отряд со всеми предосторожностями спустился в долину, голую как спина слона, и лишь откуда-то доносился распев муэдзина, созывавшего правоверных на молитву. Дабы не раскрывать себя совсем уж явно, разведчики шли почти вплотную к горам, до границы Ахалцыхского пашалыка оставалось уже недалеко, там-то и начиналась Баязедская область, куда теперь спешили драгуны.
Передовой дозор подал условный сигнал «Видим людей», и подъехав ближе, драгуны увидели три обычные крестьянские арбы, нагруженные одна дровами, а две других мешками с продовольствием, и плетёными из лозы клетками с курами, озабоченно квохчущими, и любопытно крутящих головами во все стороны. Ожидаемо, несчастные крестьяне испугались увидев множество всадников, но те, заговорив с ними на местном наречии, скорее всего ничем себя не выдали (экзотический внешний вид конников, ввёл селян в большие раздумья) Сведения почерпнутые из их уст, дали понять поручику, что в Баязедской области орудуют летучие отряды турок, но важных сановников султана, обязательных при основном войске, там нет. Не видели при этих отрядах и маркитанских обозов, что неизменно тащатся за большими ратями во всяком походе. Женщин в летучих отрядах видели, но они, по всем признакам были захвачены в разорённых селениях. На сей раз, Воронец отчего-то дал старшему из мужиков, крупный серебряный динар, и отряд торопливо поскакал дальше.
- Чегой-то вы ваше благородие, энтому татарину, цельный серебряный динарище отдали-то? – удивлённо спросил его денщик, седоусый фельдфебель, Игнат Тарасов, знавший что на такую монету, можно сытно прожить несколько дней!
- Дал и всё, какое твоё дело-то? - ровным тоном ответил поручик, и денщик, молча почесав в затылке, других вопросов не задавал. Очень скоро, дорога привела к узкой речушке с широким деревянным мостом с перилами, кривыми как подтаявшие церковные свечки. На берегу, недалеко от моста, шестеро женщин полоскали бельё, и выжимая складывали его в корзины. Увидав всадников, несколько женщин вскрикнули, разом бросили работу, и с воплями кинулись вдоль берега, поднимая сущий ералаш.
- Уходим быстрее! – живо приказал поручик, и разведчики, стремительно проскочив мост, растворились в густой зелени начинавшегося леса, а там, во весь дух припустились петлять и запутывать следы; перепуганные красавицы наверняка всполошат ближайшее селение, в котором может стоять крупный неприятельский отряд. Где-то через час, драгуны остановились на небольшой поляне посреди густого орешника, распугав жирных фазанов, коих в иное время, зоркое око не минуло бы. Воронец опять развернул карту, и с несколькими наиболее опытными унтерами, какое-то время изучал её. По опыту, поручик знал, что в картах и живой местности, случаются досадные расхождения, кои в реалии, могут стоить расстояния или крюка в одну-две версты, а то и высоты горы, либо перевала, и что особенно обидно, расстояния до спасительного места…
- Так ребята, мы, в Баязедской области, но рассиживаться здесь не станем: взять несколько языков для выуживания сведений, и одного пузатого, для штаба, Паскевич любит точности… - свернув карту и убрав её в сумку, проговорил Воронец и поправив шапку, приказал следовать дальше. Выйдя из леса, они оказались на пригорке, с которого, где-то в полуверсте виднелся средних размеров аул. Достав зрительную трубу, Воронец поглядев в неё, увидел гудящее тревожной жизнью мусульманское селение, где среди простых жителей, сновали вооружённые с ног до головы всадники разноплемённой кавалерии, среди которых, особливо выделялись своими яркими одеждами курды.
- Идём в обход, тут в сторонке, через лес где-то была довольно сносная дорога, а на ней, саженей через триста, выситься небольшая каменистая горка, напоминающая собой кособокую пирамиду, поросшую мхом… там иногда отдыхали путники или охотники. Затаимся там, и подождём. Скоро вечер, и, если гости покинут аул, тихонько примем одного из отставших, ибо эта публика двигается в безобразном порядке, и порой даже не замечает пропавших.
- А ежели они заночуют? – спросил кто-то из солдат.
- Значит нанесём визит туда, впервой что ли? – продолжая размышлять чего-то про себя, ответил командир, после чего отряд развернулся и тихим шагом, держа оружие наизготовку, двинулся к указанному поручиком месту. Очень скоро, отряд подъехал к кособокой «пирамиде», состоящей из гладких и различных по формам и весу камней; от больших валунов, до размеров с овечью голову. Низ «пирамиды» расходился на три стороны, подобно щупальцам у распластанного на земле осьминога. Красивый, тёмно-зелёный плюшевый мох и бледно-синюшные лишайники, экзотически украшали сие творение природы. Сразу же за этой горкой, зиял глубокий овраг, по краям которого валялись засохшие коряги причудливой формы. Оставалось только гадать, кто их тут столько навалил?
Воронец приказал троим солдатам обойдя овраг, углубиться в орешник, и пройдя его прямо, вести за аулом наблюдение: уедут ли гости, или останутся на ночёвку? Остальной отряд, привычно уже растворился в густой и сумрачной чаще. Назначенные отправились на задание, и наступило неопределённое ожидание. Где-то через полтора часа, когда уже тьма стояла хоть глаз коли, вернувшиеся дозорные сообщили что только четверо всадников выехали из аула, а прочие расквартировались на ночёвку.
- Выступаем через два часа, и помогай нам бог взять языка без лишнего шума и крика, и так же вежливо уйти! – принял решение поручик, и его взвод выдвинулся к аулу, держа путь на полоски света из окошек. Воронец разрешил солдатам покурить, но только лёжа и по одной трубочке. В урочный час, командир отрядил на дело четверых, самых опытных во взводе, уже притаскивавших «языков» по многу раз. Во времени, поручик бойцов не ограничил, главное качество товара, (как он выразился) Молча кивнув в знак согласия, четвёрка охотников растворилась во мраке. Прочие, дабы скоротать часы принялись легонько закусывать, рассказывать в полголоса всякие были и небылицы, вспоминали отчие дома, оставленные теперь уже навсегда в прошлой жизни, сдавленно хихикали над едкими да похабными казарменными шутками, и прикидывали дальнейший ход компании.
Сам поручик, лёжа на разостланной бурке, в раздумье покусывал травяной стебелёк и ни в каких разговорах не участвовал. Хорошо зная своего офицера, никто из солдат не дерзал тревожить его в такие минуты, без особой причины. Охотники вернулись за час до рассвета, волоча за собой двоих связанных с кляпами во рту и растрёпанных пленников, без головных уборов.
- Вот ваше благородие, в карауле сидели, да в кости играли. Мы их тёпленьких, и без особого шума и взяли, – начал докладывать поджарый и жилистый унтер – оружие ихнее в лесу покидали, а чалмы с них там гдей-то соскочили…
- Молодцы ребята, а теперь спешно уходим отсюда, допрашивать их будем не здесь! – быстро приказал Воронец, и отряд в один момент оказался в сёдлах, туда же, на освободившееся место убитого товарища, пристроили пленников. Луна опасливо выглянула из-за облаков, когда драгуны выехали из леса и поскакали по обычной дороге. Проскакав по пустынным тропам и дорогам порядка 20-ти вёрст, отряд остановился в небольшом ущелье, под мрачной, нависшей скалой.
- Вот теперь поговорим – присаживаясь на камень, сказал Воронец, и дал знак солдатам начинать допрос пленных…
Сведения, полученные от «языков», оказались весьма интересны, и в тоже время тревожны. Все здешние отряды турок и их союзников, это второе крыло армии Ахмет-бека, идущее прямиком на Баязет, а основные силы османов числом примерно 30 тысяч, продвигаются через Саганлугские горы, и в рядах армии султана, (только по слухам) есть английские и австрийские офицеры
- Вон оно как значит размахнулись османы, на распыление наших сил рассчитывают, - вслух стал рассуждать поручик, когда всё уже было кончено, - Теперь хоть дух из нас вон, ребята, но в Саганлуги мы должны войти и своими глазами, увидать армию Ахмет-бека, взять важного языка, и вернуться к своим. По всем прикидкам, Ахалцых в очень серьёзной опасности, учитывая только на время притихшее тамошнее население, что вполне себе поднимет бунт в случае турецкого приступа. Так что ребятушки, от нас с вами, теперь многое зависит! А сонное царство нашего начальства в Тифлисе, я надеюсь скоро пробудиться, вперёд!
Уже через какую-то минуту, русский отряд поднимался по горной дорожке, чтобы через неё, окольными путями-тропинками, проникнуть на вражескую территорию, Саганлугские горы. В душах как поручика Воронца, так и каждого солдата его взвода, тлела теперь смутная, колючая тревога неизвестности того, как близко и какими силами подошёл враг к Ахалцыху и Баязету.
Саганлугские горы, куда теперь стремились попасть русские разведчики, в те времена являлись сетевой границей между Россией и Турцией. Этот горных хребет в Турции, с южной стороны граничил с Ачрыдагом, горным хребтом в средней части Армянского нагорья, а с севера, с Аршанским хребтом. Знаменитый город-крепость Саракамыш как раз и располагался у восточного подножья Саганлуга, а от западного склона, начиналась Пасианская равнина. Саганлугский хребет, слыл одним из красивейших хребтов тех мест: густые сосновые леса сплошь покрывали всю его территорию, где можно легко укрыть и затаить многотысячные армии с обозами и артиллерией, а не то, что маленький отряд разведчиков.
Находясь между Карсом и Гассан-Калой, Саганлугский хребет перегораживал дороги с севера и востока. Словом стратегический в военном отношении регион, с какой стороны на него не погляди. Уже на рассвете Воронец объявил трёхчасовой привал перед решительным выходом: предстояло незаметно перейти границу. Особенных трудностей поручик не опасался: турки скверно охраняли рубежи как таковые, но крепко держали стратегические горные дороги и перевалы. А вот дырок на границе имелось не мало, через них в обе стороны проникали разбойничьи шайки. Одни грабили турецкие земли, другие налетали на русские и персидские границы. Переходам в обе стороны, помогала и сплошная лесистая местность во многих местах тысячевёрстной границы.
Взвод отдыхал в густом лесу сквозь листву которого едва проглядывали лучи солнца, а когда оно уходило передохнуть на часок-другой за облака, становилось и вовсе пасмурно. Ровно через три часа Воронец поднял отряд, ещё раз сверился с картой, и убрав её в сумку, коротко бросил.
- Выступаем!
…Границу перешли и впрямь тихо, через узкую лесную реку, журчавшую меж гладких, похожих на большие и маленькие пышки, камней. Переходили реку парами, оглядываясь и прислушиваясь к шумам и звукам, и после благополучного «форсирования» собравшись в густом сосняке, драгуны выслушали короткую речь командира.
- Мы, в Турции ребята… Тут мы навряд ли найдём христианские селения, так что уясните себе накрепко: друзей у нас здесь, нет!.. Никто не должен нас тут видеть, а если кто увидит, то не должен успеть донести, ну, дело вам знакомое, (солдаты согласно закивали) а посему, по сторонам не в два глаза, а в шесть, глядеть должно будет! Всё, до завтра!..
Запасы продовольствия что были взяты перед выходом, уже истекали, и если бы не запасы продовольствия, добытые разведчиками в бою у развален мечети, то им пришлось бы отвлекаться и на харчевание. Ближе к полудню, отряд внезапно оказался в небольшом, но мрачноватом ущелье, которое по карте, должно находиться в полуверсте севернее, а тут, согласно той же треклятой топографии, , пролегала не широкая но добротная дорога ведущая в горы, а через неё, к одному из древних замков, где можно было выяснить кое-что необходимое.
- Твою ж маман! – сплюнув выругался поручик, складывая и пряча карту в сумку – Картографы, в гробину их папашу! Теперь бы выбраться отсюда подобру-поздорову, да иные пути искать!
Весь день отряд шёл тёмными лесами, переходя порой небольшие каменистые пригорки, пугая косулей и оленей, да слыша в чаще тревожное хрюканье кабанов. Пару раз, мелькали на скалистых лесных утёсах, горделивые волки. Передовой дозор всегда предупреждал об опасности нечаянных, и драгуны моментально растворялись в сосновых дебрях.
Когда с гор вдали показывались большие турецкие селения или деревни, напоминавшие хорошо укреплённые пункты, разведчики зорко следили за движениями в них, ибо в каждом таком селении, уже явственно стояли, или проходили через них, турецкие войска с артиллерией, или без таковой. Бунчуки, яркой палитры знамёна, обозы транспорта и вьюченные верблюды, всё это в изобилии проходило мимо внимательных глаз русских разведчиков.
- Ну, вот и искомые рати Ахмет-бека, стекаются по дорогам. Теперь братцы, костьми лечь, а важного «языка» Паскевичу представить надобно, иначе всем нашим гляделкам, невелика цена будет, а «язык» много больше нашего рассказать сможет! – растолковал солдатам Воронец, когда они спустились уже чуть ниже своих наблюдательных позиций.
- А англичан с австрияками чего-то не попалось на глаза, ваше благородие! – заметил его денщик Игнатий.
- Они либо в главной ставке, либо при основной артиллерии – предположил Воронец, сам не особо в сём уверенный. Далее сидеть было нечего, и отряд двинулся по горным лесам, параллельно турецкой армии, в тайной надежде что какой-нибудь паша или важный чиновник отделиться от армии с намерением навестить знакомого помещика либо эмира, что нередко происходило во время движения войск.
Османы шли к русской границе большими потоками по основным дорогам, что извивались такими умопомрачительными зигзагами и серпантинами, что волей-неволей, их движение замедлялось, да к тому же войска, (как и в любой армии) в похожих ситуациях невольно растягивались, какие-то обозы отставали из-за усталости тяглового скота, поломок транспорта, и обычных в таких случаях проволочек с организацией, да хлопот и сложностей с заготовкой продовольствия. Да к тому же, нередки стали нападения обычных разбойников, и турецким начальникам приходилось отвлекать силы как на борьбу с разбоями, так и на переговоры со всякими вождями и шейхами воинственных племён, что лишь формально подчинялись власти султана.
В такой мешанине, отряду русских разведчиков легко было как затеряться и маневрировать, так и наскочить невзначай на крупную разбойничью шайку, либо на преследующий её, отряд турецкой армии. Когда стемнело, разведчики затаились примерно в полуверсте от разбивших лагерь турецких кавалеристов с большим обозом и двумя среднего калибра пушками. За весь день следования за турками, от их войск не отделилась ни одна важная персона, а хватать мародёров из мелких шаек что промышляли по окрестным селениям, не имело практического смысла. Воронец напряжённо думал в течении час: сделать ли вылазку в неприятельский лагерь за важным «языком», или подождать другого случая? Поручик опасался не только напрасно потерять людей, но и провалить дело: важных персон всегда хорошо охраняли, да и шатры их в самом центре лагеря, и если кто-то поднимет тревогу, то уйти с живым «языком» вряд ли станет возможным. Воронцу, как и другим старым нижегородцам, уже доводилось бывать в подобных переделках, но тогда приходилось рисковать несколько меньше: расстояние меж вражескими лагерями редко превышало две-три версты, а то и того меньше. Здесь же, на территории Порты, по диким горам и кручам, им предстояло преодолеть десятки вёрст, а может статься что и под сотню, уходя от погони с важным «языком», сохранить которого они будут обязаны даже ценой собственных жизней, и то нет никаких гарантий, что это удастся!.. И всё же поручик решился.
- Идём за час до рассвета, - приглушённым голосом стал говорить Воронец – самое удобное время!.. Большинство дрыхнут, да и караулы как правило клюют носом… Нужен либо старший офицер, либо крупный чиновник, на худой конец сгодиться бек, или шейх… Пойдут 15-ть человек разделившись на тройки. Остальные, вместе с лошадьми затаятся близ лагеря за теми камнями, что напоминают лежащего верблюда, и в случае, если придётся отходить с боем, они открывают огонь из штуцеров, и метают гранаты, отвлекая внимание на себя. Бурки и шапки оставить на лошадях, пойдём в своём, так оно вернее, - Воронец пару секунд помолчал, и обведя взором ближайших к нему бойцов, продолжил – Прокрадываемся в лагерь и действуем как всегда: ты, ты и ты,- поручик указал на ближайших к нему солдат – затаитесь рядом с лошадьми, и в случае грома с молнией, ( командир устало улыбнулся уголками рта) пугнёте их так, чтоб они шарахнулись прямо на лагерь, но только в этом случае! – Воронец особо подчеркнул последние слова, и солдаты понимающе кивнули – Вы, трое, - поручик обвёл указательным пальцем других драгун, - проберётесь к обозам с продовольствием и боеприпасами, либо к пушкам с зарядными ящиками, и в случае большой стрельбы, рванёте всё это добро гранатами. Я, Игнат и ты, - Воронец указал на седого жилистого унтера, - идём за самим «языком». Семёнов, Горбенко и Арутюнов, тоже пробуют взять «языка»… Ну, а вы ребята, - командир поглядел на последнюю тройку - затаитесь в лагере в виде резерва, и в случае шумного отхода, прикроете нас огнём и гранатами, ну всё как прежде. Условный сигнал что у нас «язык» и мы возвращаемся, четыре крика совы кряду. Вопросы есть? – поручик посмотрел на ребят, но солдаты лишь скупо улыбались; задача им была понятна и ясна, не в первой чай!
- Ну, тогда помолимся перед вылазкой, и помогай нам боже! – искренне проговорил Воронец, и следом прибавил с надеждой в голосе – Рискнём, ребятки!

            Х             Х             Х

Воронец со своими приблизились к турецкому лагерю уже вплотную, непроглядный мрак скрывал всё, что только можно было. Лагерь спал абсолютно весь, и лишь кое-где дотлевали угли костров, да силуэты редких часовых прохаживались туда-сюда с ружьями на плечах. Шатры военачальников вырисовывались в середине лагеря.
- За мной! – тихо приказал поручик, и все трое, пригнувшись стали красться дальше. Шагов через 30-ть они замерли: два силуэта турецких часовых снова появились вблизи, и разведчики, не сговариваясь разом метнули ножи… Оттащив в сторону бездыханные тела, трое драгун бесплотными тенями скользнули в глубину вражеского стана. Бесшумно перемещаясь меж многочисленных возов и гружёных арб, разведчики крались к заветным шатрам и палаткам. И поручик, и все солдаты полка, прекрасно знали, что несмотря на творившуюся в османском лагере безалаберность, в сравнении с космическим бардаком в лагере персов, обстановку в турецком стане, можно было смело считать образцовой, в духе немецкой строгости и порядка. Мощный храп тысяч сытых и сонных глоток, заглушал даже редкие оклики часовых друг с другом, и робкое собачье гавканья на подозрительные предметы или тени.
У одного из богатых шатров с поблёскивающим даже в такой темноте навершием, Воронец заметил двоих бодрствующих часовых. Мало того, подле шатра и вокруг него, храпели на ковриках и бараньих шкурах обычные солдаты с ружьями в обнимку, а сбоку костра у коновязи, почивала пара прекрасных как боги, ахалтекинских скакунов. До костра оставалось примерно сорок шагов, и поручик шепнул своим.
- Вот и наше дело ребята, другого случая искать, уже нету времени… с богом! – поручик также крадучись двинулся к шатру, обходя какой-то попавшийся воз, нагруженный выше человеческого роста мешками с рисом, как вдруг, словно чёрт из под земли, перед Воронцом появился турецкий ротный офицер лет 30-ти, с чёрными окладистыми усами, непонятно отчего бодрствавший в этакую пору. Турок на пару секунд остолбенел, увидав перед собой, невесть как очутившегося тут русского поручика, но эти-то секунды и стоили ему жизни. Воронец в доли мгновения зарубил его шашкой, оружием знаменитым тем, что для удара при выхватывании из ножен, не нужен дополнительный замах, шашка рубит сходу.
Турецкий офицер коротко вскрикнул, но падая крутнулся боком, и рухнул на стоявшие рядом в виде пирамиды, горшки с маслом, обрушившиеся с таким грохотом, что часовые у шатра разом встряхнулись, и один из них, громко крикнул поднимая ружьё и взводя курок.
- Э-э! Что там такое? Какой там ишак опять горшки побил? Кто здесь? – а затем неожиданно выстрелил в воздух, вслед за чем стали вскакивать спавшие у шатра солдаты, и один из драгун метнул в них гранату. Взрыв убил и поранил не менее полудюжины солдат, а следом, уже отходя, Воронец что было сил завопил по-турецки.
- Разбойники-и-и!!! Курды-ы!!! Тревога-а!!!
А затем последовали разрывы гранат и стрельба в других частях лагеря, одновременно с чем, шарахнулся всей массой табун лошадей, помчавшийся прямо по краю турецкого лагеря, круша, сметая и затаптывая всех и вся на своём пути. Вопль о напавших на лагерь разбойниках-курдах, подхватило уже несколько десятков одуревших спросонья глоток, и понесли его дальше, увеличивая панику и хаос. Пока турки пытались сообразить где-кто и что есть враг, Воронец со своими метнув ещё по гранате, успели пробежать большую часть паникующего лагеря, прокладывая себе дорогу шашками, а когда адски грянул взрывом зарядный ящик у пушек, вызвав пожар, троица разведчиков благополучно улизнула из растревоженного осиного гнезда, и затаилась в условленном месте у груды камней «лежачий верблюд».
Команда прикрытия мастерски сделала своё дело; сумятица в турецком лагере взметнулась пожаром ещё в двух местах, продолжая нарастать. Присутствующую в турецком стане конницу курдов, кои тоже заметались вскакивая на коней, многие солдаты султана приняли поначалу за разбойников, открыв по ним пальбу, и бросаясь на них в штыки и сабли… В стане османов поднялось что-то несусветное. Поручик со своими, терпеливо ждал остальных около получаса. Первыми, верхами на захваченных конях, прилетела взмыленная от пота и возбуждения троица тех, кто рванул зарядный ящик у турок.
- Поймали вот да них и пробились в шашки в этакой бури! – бодро доложил унтер, после чего лошадей отпустили, а солдаты по знаку командира заняли оборону за камнями на всякий случай. Мало по малу, по одному и пор двое, собрались почти все (четверо оказались ранены и их спешно перевязывали) Не было только Семёнова, Горобенко и Арутюнова, коим тоже надлежало взять «языка» Наконец, из темноты коротко донёсся голос Горобенко «Свои!» и через минуту показались он и Арутюнов, несущих под руки мёртвого Семёнова. Переведя дух, Горобенко поведал что они, весьма удачно взяли цельного турецкого полковника в одном исподнем, сунули ему кляп в рот, и спешно поволокли уже из лагеря, собираясь четырежды прокричать совой условный сигнал, как в лагере всё забухало-загрохотало, поднялся дикий переполох и стрельба. Горобенко и Арутюнов волокли «языка» а Семёнов со штуцером прикрывал сзади на случай погони. И уже совсем было из лагеря-то выскочили, а тут одна всего пуля шальная и прилетела, да Семёнову артерию на шее перебила, она же и «языка» аккурат промеж лопаток клюнула. Труп полковника бросили, а Семёнова и штуцер его вынесли.
- Не знаю ваше благородие, каким чудом и вышли! – выдохнул Горобенко, продолжая часто дышать, исходя градинами пота.
- Грузите Семёнова, и быстро уходим в горы! – приказал Воронец, и взвод в одну минуту взлетев в сёдла, пропал в густом сосняке, слыша за спиной неутихающий содом в неприятельском лагере. Отряд остановился только вёрст через десять, высоко в горах, когда небосвод заиграл первыми лучами просыпавшейся зари. Осмотревшись вокруг, солдаты нашли небольшую каменистую впадину, где и погребли погибшего Семёнова, сняв с него только награды (сапоги на сей раз оставили, они оказались далеко не новыми) установив над грудой камней неказистый крест из сосновых палок, перевязанных грубой бечёвкой.
- Уходим дальше! – приказал поручик, поправляя козырёк фуражки, и взвод молча двинулся за ним. На душе как у командира, так и у его бойцов, было неспокойно и смутно. Вылазка за «языком» не удалась, а то, что они сотворили в турецком лагере, особо души не грело: не затем они туда ходили, и товарища за зря потеряли. Не выходя на равнины, разведчики за несколько часов, отломали по горным тропам более 30-ти вёрст, и остановились у небольшого, поросшего травой озерца, с водой далёкой от той, что они пили в горных реках, но для утоления жажды она вполне подходила, да и лошадки натянулись такой водички с удовольствием.
- Три часа на отдых и еду, а дальше вот что братцы, - Воронец задумчиво посмотрел на своих бойцов, собравшихся в кучу, за исключением троих дозорных, сидевших в секретах – завтра ночью, выступаем обратно. Но пустыми, вернуться к своим мы не можем, а посему, в эти сутки, мы обязаны хоть дух из нас вон, взять пузатого «языка». Всё остальное мы видели своими глазами. Теперь отдыхать, и за дело! – поручик поднялся с валуна на коем сидел, и отойдя в сторону, прилёг на бурку под развесистой сосной.
Три часа пролетели как три минуты, и взвод проворно взлетев в сёдла, привычно последовал за командиром. Во всех попадавшихся на пути селениях, отмечалась либо остановка вражеских войск, либо прохождение оных через них. И ни одна вельможная скотина не сворачивала с дороги, не углублялась в леса и не отставала от основных сил. Побродив да понаблюдав до двух часов по полудни да напрасно прождав в засадах на дорогах, Воронец принял окончательное решение: до завтрашней полуночи взять «языка», а коли сие не удастся, во весь опор лететь в Ардаган, и привести Паскевичу то, что они добыли, это тоже немалого стоило. Большие массы турецкой конницы, полки и батальоны султанской пехоты, да толпы иррегулярной конницы, и десятки стволов артиллерии разнокалиберной, всё это, нижегородцы видели по всем проезжим дорогам Саганлугских гор. Хотя бунчук и знамя самого Ахмет-бека на глаза не попадались. Как зачастую случается в похожих ситуациях, в усложнившийся и застопорившийся ход событий, нежданно вмешался непредвиденный случай…
В начале пятого часа вечера, отряд двигался по неширокой лесной дороге, что в некоторых частях извивалась по редколесью, из чистого неба солнце светило ярко, и лесной сумрак на какое-то время отступил. Передовой дозор, обходя выдававшийся вперёд кустарник, ненадолго пропал из глаз, но буквально через пару минут, до солдат основного отряда, донеслись два резких выстрела, испуганное лошадиное ржание, глухой удар, сдавленный крик боли, и тяжёлый, брякающий железом, звук падения тела, и лёгкое лошадиное всхрапывание.
Драгуны разом рванули вперёд, на ходу взводя курки у карабинов и мушкетонов, готовясь к неминуемой схватке, но узрели нечто иное и неожиданное. На обочине дороги в кустах, лежали два трупа турецких всадников, а их лошади беспокойно топтались на месте, отфыркиваясь и потрясая ушами. Третью лошадь, крепко держал за поводья один из дозорных драгунов, а другой, уже возился на земле с третьи м всадником с кожаной дорожной сумкой через плечо, одетого иначе, нежели его погибшие охранники, и напоминавшего обличьем, гражданского чиновника.
- Неужели гонца перехватили, орлы? – разом просветлев лицом, отрывисто спросил Воронец, вглядываясь в пленника, которого привычно вязал второй драгун.
- Точно так, ваше благородие! – бодро, но тихо, ответил сидевший в седле солдат – Выскочили они на нас из-за того поворота, гонец этот чуть впереди, а охрана сзади по бокам. Ну, мы с Панкратом и стрельнули их из пистолетов, они из сёдел вон, а этого рукоятью в лоб грёбнули, он и кувырнулси!
- Трупы спрятать, а пленного и свежих лошадей в лес, живо! – Воронец развернул коня и первым съехал с дороги в чащу. Спустя буквально одну минуту, на месте события не осталось никаких следов, как и не было тут ничего такого…
В глубине леса, в уютном местечке обнесённом камнями и молодым сосняком, состоялся обыск пленника с последующим допросом. При нём нашли грамоты и письма высших должностных лиц Турции, для беков, ханов, князей и прочих кавказских вельмож, с призывами восстать против русских, уверяя в щедрости султана, и жалованием обширных земель с высокими титулами. Обнаружились у гонца и внушительные денежные суммы в серебре и золоте, предназначавшиеся видать для дипломатических потуг.
Вначале пленник, здоровый и плотный мужчина лет сорока, презрительно плюнул на землю, и отказался отвечать «неверным собакам» на их вопросы.
- Не станешь значит? Угу, - согласно кивнул поручик, и тихо прибавил, глядя в его мрачное лицо – Ну, это мы ещё поглядим… вяжи ему руки за спиной ребята, кляп в пасть, да сапоги снимите, сейчас мы ему, его копыта, на углях поджаривать будем, шашлык, для здешних шайтанов устроим!
Пленник заметно волнуясь часто задышал, пытаясь уже инстинктивно сопротивляться, но руки его скоренько оказались туго перекручены грубой верёвкой, изо рта торчал конец грязного кляпа, а под босыми ногами пойманного гонца, одни быстренько вырыли ножами ямку глубиной в лопатный штык, а другие уж наломали абсолютно сухих веток для бездымного костра, настрогали стружек для розжига, и подпалили…
Пленник продержался только 20-ть с небольшим минут, пока покрытый градинами крупного порта, мыча и дёргаясь от нестерпимой боли, на очередной вопрос поручика «Будешь говорить, сволота?» согласно закивал. Воронец сделал знак, и двое солдат взявши пленника за ноги как за оглобли, развернули его от смердящей горелым мясом ямы, и развязали руки. Для облегчения нестерпимой боли и разговора, поручик дал ему отпить вина из баклаги, и захмелев, пленник стал говорить, глубоко и часто дыша, утирая пятернёй мокрое от пота и слёз лицо.
- Я… не воин… я, всего лишь чиновник… придворный… верный раб своего господина…
- А по мне хоть любимая одалиска султана, к делу переходи! От кого едешь? Что кроме грамот и писем должен передать, и кому, ну? – прервав витиеватое вступление гонца, резко оборвал его поручик, стараясь понять по лицу пленника говорит ли тот правду, или же это фанатик, неясно зачем тянущий время?
Пленник испустил протяжный стон от боли, и морщась рассказал сдавленным голосом, что зовут его Селим-ага, и он ближайший советник Хасан-паши, чей богатый дом стоит в восьми верстах по той же дороге, где их перехватили русские. Дом в два этажа с пристройками, слуг с охраной человек сорок, трое евнухов и гарем из дюжины различных красавиц. У Хасан-паши теперь гостят четверо беков, тайно приехавших с русской территории, дабы обсудить замыслы секретных операций в тылу русских войск, когда огонь войны разгорится настолько, что Паскевич уже не сможет найти резервов для замирения своих тылов. Мятеж за Алазанью тоже не обошёлся без турецких рук и деяний беглого царевича Александра.
Сам он, Селим-ага, должен был перейти на русскую сторону, где в условленном месте, несколько дней его будет ожидать отряд вооружённых всадников в 30-ть сабель, и уже с ними, он обязан был объезжать нужных персон, вручать бумаги и вести дипломатию… Поручик развернул перед пленником карту, и потребовал указать точное место где стоит дом Хасан-паши. Селим-ага испустил глухой стон, и дрожащим пальцем указал.
- Здесь…
- Проверим уважаемый чиновник, а там решим, что с тобой делать, - пряча карту, сказал Воронец – взять ли тебя с собой в Россию, или прямо в этом лесу отправить к аллаху! (пленный с усталым равнодушием прикрыл глаза) Поручик отрядил двоих самых проворных, приказав им произвести разведку на предмет дома Хасан-паши, и всего что только можно будет узнать и разглядеть.
- Будет сделано, ваше благородие! – козырнули разведчики, и запрыгнув в сёдла, исчезли за сосновыми ветвями. Поручик, пораскинув мыслями ещё минут пять, приказал перевязать турка. Один из драгун, покопавшись у себя в мешке, извлёк склянку с особым маслом что хорошо помогало при сильных ожогах, и неторопливо смазал пленному ступни и пальцы. Другой драгун, снявши с одного из убитых широкий кушак, разрезал его пополам и как портянками, замотал турку ноги.
- Может быть, ты нам ещё и сгодишься, а прикончить тебя мы всегда успеем – обыденно пояснил ему Воронец, после чего, Селим-аге снова затолкали в рот кляп, и накрепко связали руки за спиной. Для удобства его аккуратно пристроили на мягкий мох за камнями чтоб он не просматривался со стороны, и снова дали вина, но немного, с полкружки. Оставшиеся солдаты положили лошадей за молодым сосняком, и сами затаились так, что никто из случайно проходивших мимо, не смог бы их обнаружить. Спустя часа четыре, из плотного мрака донеслось подряд четыре совиных крика, а через пять секунд ещё два; это разведчики подавали условный сигнал «Мы вернулись!» Один из унтеров прокричал в ответ два коротких, и через пять секунд ещё один «Мы вас слышим!» Разведчики появились, ведя лошадей в поводу, присели на камни, и переведя дух, рассказали следующее. Дом Хасан-паши, в два этажа, каменный и большой. Стена вокруг тоже из камня и высотой сажени в полторы (3 метра) К широким передним воротам, обитым листовой медью, ведёт добротная дорога, по которой встречные экипажи вполне себе разойдутся. За стенами дома, (сам он стоит на широком холме) шумят листовой густые сады. Во дворе у паши горят несколько масляных фонарей, так что там довольно светло. Сам двор весьма широк: есть там и внутренний садик, и бассейн, и беседки, и постройки какие-то. Охраны и впрямь достаточно, вооружённых людей сновало туда-сюда немало, и женщин тоже видели, словом, усадьба весьма велика и густо заселена.
- Как ж вы это так разглядели всё? – на всякий случай спросил командир.
- Так я на сосну высокую залез, она как раз на скале растёть, так двор и видать! – ответил один из разведчиков.
- Так, - поручик подпёр кулаком подбородок, и с минуту помолчав, проговорил – давненько братцы, мы в чапаул не ходили, всё рейды да выходы… пора косточки поразмять. У паши в гостях четыре бека, вот самое время нам и навестить эту компанию. Готовьте штурмовые жерди да вяжите факела…
Солдаты содрали с трупов охранников верхнюю одежду и располосовав её на лоскутья, навертели их на палки, получив таким образом факела. Затем слегка пропитали их маслом, что всегда возили с собой, и теперь они полностью годились к употреблению. Штурмовые жерди сделали по длине в две сажени, и всего четыре штуки. Пленного посадили на лошадь, крепко привязав за ноги, и неторопливо пошли, ведя коней за поводья, благо там не далеко было, да и разведчики ходившие к дому паши, безошибочно вели отряд по наделанным им приметам и насечкам на деревьях, кои солдаты уже привычно, всегда делали сами, без дополнительных указаний. Выйдя из леса, взвод затаился в густых садах. Нападаем за час до рассвета, самое удобное время, - стал говорить Воронец, - На дело идут 20-ть человек, четверо остаются с лошадьми и пленным, стерегут дорогу, и будут нашим прикрытием в случае чего. Для этого вам оставят штуцера как дополнительное оружие. Сумка с перехваченными бумагами будет у вас. Если у нас там не выгорит, немедленно уходите с пленным, и любой ценой доберитесь до наших. В случае крайней нужды, пленного прикончить, но бумаги доставить, хоть дух из вас вон. Всё ясно?
- Так точно ваше благородие! – кивнул старший унтер.
- Ждите нас ровно час, потом уматывайте, больше не сидите, не имеет смысла, кто из нас вырвется, тот дойдёт. Всё, приготовимся и ждём, а пока побеседуем с уважаемым Селим-агой про расположение комнат в доме паши, и о его подворье…
Поручик беседовал с пленным порядка часа, уже не прибегая к непопулярным мерам, но щедро угощая того вином, которое тоже по-своему глушило боль в ногах. Селим-ага захмелевший и упавший духом, отвечал с неохотой, но искренне, и во всех подробностях описал жилище паши и его личные покои. Приехавших в гости беков сопровождало по 10-12 человек охраны, но они всегда ночуют на улице, близ переднего крыльца, под навесами на походных коврах, иногда жгут костры и жарят мясо. Свита беков хорошо вооружена и настороже, (в том смысле, что они не доверяют друг-другу, как впрочем, и сами беки, подозревая один другого, в тайных сношениях с врагами) Подобные настроения, обычное дело для всех гостей паши, что время от времени приезжают к нему, с той стороны границы. Воронец, при свече, со слов пленника начертил карандашом подробный план дома и двора Хасан-паши, а в конце беседы, сложив бумагу предупредил собеседника.
- Если ты солгал мне про расположение комнат, двора, или количестве охраны внутри дома, оставшиеся с тобой мои солдаты, отвезут тебя в горы, и уже там, сделают с тобой то, в сравнение с чем поджаривание ступней, тебе покажется приятной ножной ванной перед отхождением ко сну. Ты понял меня, Селим-ага? – внимательно поглядел на него поручик, и пьяный пленник устало кивнул.
- Я, понял тебя офицер… я не солгал… теперь уж в любом случае… вернуться к паше, я уже не смогу…
- Если всё пройдёт удачно, мы доставим тебя в Россию, там ты выложишь что знаешь, и тебе подарят жизнь, а возможно, что тебя возьмёт на службу кто-либо из наших беков или ханов… Так что, помолись за нашу удачу! – хмыкнул в конце Воронец, на сей ноте и завершив беседу.
Вновь собрав солдат в кружок, поручик несколько раз, в самых мельчайших подробностях посвятил их в расположение комнат Хасан-паши, приметные двери его покоев, и комнат где должны были ночевать беки. Зная своих ребят, Воронец в самых простых и доступных словах пояснял им суть дела, понимая, что времени на подготовку нет, и по большой части, всё придётся решать на месте, по ситуации. Поручик делал ставку на то, что его бойцы уже не раз бывавшие в похожих налётах на дома враждебных беков, ханов или князей, хорошо знали, как действовать в таких обстоятельствах. А посему, обговорив детали дела в последний раз, командир разрешил солдатам передохнуть, и подготовиться к предстоящему предприятию.
Ровно за полтора часа до рассвета, штурмовой отряд двинулся к спящему дому, держа путь на несколько огоньков от масляных фонарей, отражавшихся в оконных стёклах. Факела, разведчики сунули за пояса сзади, идя с карабинами или коротенькими мушкетонами в руках, поблёскивающих при луне. У пятерых, через плечи крепились мотки верёвок, всегда нужных для таких целей, а четверо тащили шесты. Продирались сквозь мелкий кустарник к самой стене, сложенной из щербатого и шероховатого камня, и с пяток минут постояли, прислушиваясь к ночной тишине: не будет ли за стенами каких звуков? Звуков не было, все дрыхли мертвецки.
- Ну, с богом! – тихо скомандовал поручик. Те, у кого имелись верёвки, пошли первыми. Отойдя от стены на несколько шагов, они крепко взялись за один конец жерди, а трое солдат за другой, и с разбегу, подталкивая товарища, помогали тому за считанные секунды взбираться на стену. Оглядевшись с минуту, кто стоял на стенах, коротко бросили сверху.
- Никого, можно!..
Таким манером залезли почти все, а когда внизу остались двое, им скинули верёвки и втянули. Так же неслышно и бесшумно спустились по ступенькам парапета вниз, и огляделись: дом как дом, красивая веранда с балконом, сахарного цвета колонны у переднего крыльца, где сбоку от него, под большим и продолговатым навесом из камыша, близ четырёх потухших костров с вертелами на железных ножках, храпело во всю ширь более сорока вооружённых нукеров из сопровождения беков…По запахам витавшим над ними, разведчики определили что стражники услаждали себя не только жареной баранинкой, но и изрядными порциями вина. Тревожно забрехало несколько проснувшихся за домами сторожевых псов, но двое разведчиков, начали издавать такие противные кошачьи арии, что любо-дорого. Воронец первым вытащил из-за пояса нож, остальные наметив себе жертвы, по знаку командира бросились на беспечную стражу беков, и буквально в пять секунд всё было кончено. Очумело успел проснуться только один, сказавши слово «Что…» и более уже ничего. Сорок три остывающих тела осталось под навесом, напротив которого, под таким же, тревожно храпело несколько десятков лошадей.
- Пятеро остаются здесь, следить за окнами и выходом… Возьмите оружие стражников, при случае пригодиться для стрельбы по убегающим, - отдавал последние распоряжения поручик, - и бить только мужчин, бабы из гарема если из окон сигать начнут, не трогать. Ворота отоприте заранее, но не растворяйте пока. Уходить будем на этих вот лошадях! – Воронец кивнул в сторону оставшихся без хозяев коней. Пятеро солдат привычно метнулись назад, и огрузившись трофейным оружием, в пару минут рассредоточились на наиболее удобных позициях. Поручик взял в левую руку тяжёлый пистолет, коим при случае можно будет орудовать как булавой, перехватив его за ствол, а правой обнажив шашку, первым ступил на каменный порог. Другие, ступая так же бережно, последовали за ним. Двери изнутри конечно же оказались накрепко заперты, но увидав окно, двое драгун метнулись туда, один встал на плечи другого, ножом отжал ставни, с небольшим скрипом отворив окно, проник туда, а за ним, для верности, ещё трое. Минут через пять донеслись тихие шаги, мягко заскрежетал тяжёлый засов, и дверь отворилась внутрь.
- Путь свободен! – свистящим шёпотом проговорил один из открывавших, и разведчики тихой вереницей, неслышно заскользили внутрь. В прихожей лежали два тела заколотых привратников, спавших на посту опершись на свои длинные ружья, (всё это быстро пояснили Воронцу его разведчики) В окна попадал лунный свет, отражавшийся на узорчатом полу, причудливыми очертаниями восточных окон. Широкая деревянная лестница, ведшая наверх, выгибалась направо. От неё вправо на первом этаже начинались комнаты и стоял хорошо различимый запах кухни: видимо тут жили домашние слуги, но могли быть и жилища охраны.
- На верх, как можно тише! – быстро проговорил Воронец и мягко, по кошачьи поспешил к цели. Но едва он, и несколько человек резко отворив тяжёлые, красиво украшенные двери, словно порыв ветра влетели на второй этаж, как напоролись на двух стражников клевавших носами, но встрепенувшись проснувшихся, и сразу узнавших русских: бурки они оставили на лошадях, и лишь меховые шапки красовались на головах всех, кроме командира, он пошёл на дело в своей фуражке. Первого стражника мгновенно успели зарубить, а вот второй, прежде чем рухнуть замертво, судорожно схватившись за один из торчащих из-за пояса пистолетов, успел только спустить курок. Бабахнуло так, что внутри мирно спящего дома, показалось что ахнула мортира. В ту же минуту, из-за угла выскочило ещё трое стражников с обнажёнными саблями, у двоих из которых, зияли дулами длинноствольные турецкие пистолеты. Один из стражников резко вскинул руку и выстрелил: солдат, стоявший рядом с командиром, замертво рухнул с пробитой грудью подогнув колени. Большего стражники сделать не успели: ответный залп из четырёх пистолетов сразил их.
- Вперёд! – рявкнул поручик и с шашкой наголо бросился по коридору, а четверо остались караулить спуск вниз, и как оказалось, не зря. Едва внутри дома загремели выстрелы, полились истошные и яростные мужские крики, да панический женский визг, и зазвенела боевая сталь, снизу послышались тревожные голоса, воинские команды, и топот множества ног. Драгуны моментально приготовили две ручные гранаты и глянув в широкий лестничный пролёт, увидали десятка полтора солдат паши с ружьями и саблями, летящих на помощь господину. Две гранаты полетев вниз, разорвались прямо в гуще стражников, заглушив своими разрывами, хриплые вопли своих жертв. Когда дым от гранат развеялся, бежать наверх было уже некому, на лестнице громоздилась груда иссечённых-изуродованных тел, вперемешку с искорёженными ружьями и окровавленными саблями. Протяжные стоны двоих или троих умиравших, это всё что осталось от размещённой на первом этаже стражи. И только панические вопли разбегавшейся во все стороны прислуги, сказали драгунам что опасности снизу более нету.
В доме паши и правда оказалось много смежных комнат, поворотов и каморок, откуда выскакивали вооружённые и безоружные слуги. Первых нападавшие рубили с маху, стреляли в упор, а вторых либо игнорировали, (пинками и плашмя шашками!) либо схватив, яростно и громко требовали ответа, где покои паши и беков? Кое-кто из насмерть перепуганной прислуги, как мог объяснял русским, где комнаты хозяина и гостей, и разведчики, оттолкнув холопов, бросались дальше в гущу свалки, вышибая ногами двери, усиливая дикий погром и панику.
В сём жестоком и скоротечном бою в запутанных коридорах и помещениях, сразу же сказалось превосходство армии регулярной перед домашней стражей провинциального паши. По личному опыту, нижегородцы знали, что такие солдаты хороши либо в полицейских операциях, либо в междоусобных бранях, что время от времени вспыхивали между турецкими пашами в отдалённых провинциях. Против выученной силы, они оказались совершенно непригодны. И тем не менее, стража худо-бедно сопротивлялась, отстреливаясь из-за углов, больших каменных ваз с пышными цветами, но нападавшие уже метали во все стороны горящие факелы и гранаты, выкуривая и выбивая очумелых стражников из их укрытий. Огонь уже торжествовал в некоторых комнатах, покинутых людьми, и набирал силу.
Сам Хасан-паша оказался не робкого десятка. Минут через пять после начала основной схватки, когда драгуны прорвались к дверям его спальни, створки с шумом распахнулись, и сам хозяин, в длинной нижней рубахе и наспех накинутом халате с пистолетом в одной и саблей в другой руке, стремительно выскочил сверкая глазами и прокричав.
- Ну, кому я нужен тут? Подходи!
Один из драгун заколов рослого слугу, бросившегося на него с обычным топором, кинулся с шашкой на пашу, но тот вскинув руку с пистолетом, пальнул в него шагов с пяти, и разведчик, прошитый пулей в живот навылет, захрипел и схватившись за рану, рухнул ничком. А паша уже яростно рубился с драгуном Арутюновым, когда Воронец, перескакивая через трупы рванулся вперёд дабы помочь солдату взять пашу, но опоздал: Хасан-паша парировав очередной рубящий удар драгуна, сам махнул саблей стараясь отсечь ему голову, но Арутюнов пригнулся, и турецкая сабля сбила лишь его шапку, а драгун, с косого замаха снизу вверх, полоснул пашу по животу, из которого словно вино из тугого бурдюка плесканула кровь. Крик падающего Хасан-паши заглушил оклик поручика «Живы-ы-м!..» а Арутюнов, поискавши свою шапку и не найдя её, повернувшись к командиру, отрывисто бросил.
- Виноват, ваш бродь… невозможно было… живым!
- Да, я видел! – чуть поморщившись ответил Воронец проклиная про себя всё и вся. «Неужели опять мимо?!» Но здесь, откуда-то сбоку, донёсся громкий голос одного из бойцов.
- Бека взяли! Взяли бека, ваше благородие!
- Сюда его, живо! И быстро уходим! - зычно крикнул Воронец, и двое солдат подтащили связанного и избитого бека лет сорока, одетого в цветастый халат, но без шапки и босого. Во рту торчал кляп, а глаза горели ненавистью и страхом.
- Забрать павших! – на ходу приказал поручик, но солдаты и без приказа уже подобрали погибших товарищей, и торопливо покидали начавший гореть дом, (факелы хорошо запалили несколько покоев, откуда уже несло смрадом горелых перьев) Отчаянно вопя от ужаса, разбегались во все стороны женщины из гарема, метавшиеся среди языков пламени и клубов дыма, спасаясь кто как мог, в основном по чёрной лестнице. Тяжелее всего, драгунам пришлось когда они проходили по груде трупов, лежавших на нижней лестнице. Бека, дабы не порезал ноги о торчащие лезвия сабель и кинжалов, подхватив под руки, пронесли как статую римского бога. Внизу бушевал хаос, разгром и следы мародёрства разбежавшейся прислуги, а входные двери зияли отворёнными створками, впуская ночной воздух и лунный свет.
Драгуны высыпали вереницей, не толкаясь и не толпясь. На улице у порога лежало два мужских тела с огнестрельными ранениями, а рядом узлы с торчащими концами одежд и дорогой посуды.
- Уходим, ребята! – командным голосом прокричал Воронец, и пятеро солдат сидевших в засаде под окнами и у входа, выскочили из темноты, присоединившись к основному отряду. Двое драгун отворили ворота, а остальные уже выводили из-под навеса чужих лошадей без сёдел, но это, бывалых кавалеристов не смущало. Погрузив тела товарищей и усадив упиравшегося бека. (для чего ему был дан тычок под печень) драгуны разом взлетели на коней, и стремительно понеслись от разгоравшегося дома, из окон коего валил густой дым, и вырывались вспышки огня, да выпрыгивали изо всех щелей уцелевшие обитатели.
Конный отряд обогнув по дороге широкий крюк, в две минуты достиг садов, где их ждало четверо товарищей с лошадьми, ничуть не удивившись что вся компания вернулась верхами. Быстро соскочив с чужих коней и отправив их восвояси, нижегородцы торопливо пристроили тела товарищей на их коней, бека накрепко привязали к другой свободной лошади, и взвод поспешил покинуть сады и углубиться в спасительный лес.
- Чуть более 20-ти минут вас не было, ваше благородие, часу не понадобилось! – на ходу сообщил Воронцу его денщик.
- Да, управились раньше, пашу, Арутюнов зарубил, жаль! – так же отрывисто отвечал поручик – Беков в этой свалке тоже троих порубали, отбивались мерзавцы! Одного вон словили, и то барыш! Теперь бы с божьей помощью, в Ардаган этих пташек доставить, и можно сказать, что не зря, ребята наши, головы положили!
Добрых полтора часа добирался отряд, по каменистым дебрям, пока в итоге не вышел хоть и не на широкую, но всё же относительно проходимую дорогу…

            Х             Х             Х

Отойдя в лесистые горы вёрст на 15-ть, разведчики нашли место с мягкой почвой, и похоронили павших, обув пленённого бека в сапоги одного из них. Дабы пленники не мёрзли, на них накинули бурки, и водрузили на головы шапки погибших.
- Вот теперь, полный ажур, никто не застудиться, и не околеет прежде допроса! – сказал на это Воронец, поглядев на одетых пленников. И уже с этой минуты, взвод летел обратно во весь дух, останавливаясь лишь чтоб дать отдых лошадям, да выгулять пленников по нужде. Возвращались той же почти дорогой, которой и пришли, постоянно сверяясь с картой. Намётанный глаз опытного разведчика, сразу определил, что турки, чем-то серьёзно встревожены: дозоры и патрули на дорогах усилены, а в деревнях и окрест, появилось много вооружённой стражи. Однако Воронцу уже не нужны стали ни те дороги, ни те селения, он, уводил свой взвод только по горным тропам. Густые, хвойные леса Саганлуга, оказались надёжным союзником русских. Лишь в одном месте, при переходе небольшого перевала, недалеко от русской границы, взвод натолкнулся на турецкий заслон человек в десять, состоявший из обычных, кое-как вооружённых селян, кои после короткой перестрелки, обошедшейся без жертв, поспешно бежали на своих лошадях в долину.
Не теряя времени и уже не таясь, драгуны во всю прыть понеслись дальше, и менее чем через час, проскочили брод, разметав по сторонам миллионы брызг, и перевели дух уже на русской территории, в компании казаков, стерёгших рубежи…
Данные разведки, полученные русским командованием, окончательно прояснили обстановку: генерал Бурцев с полком херсонцев, физически не смог сдержать прущий на него, 30-ти тысячный вражеский корпус. Исходя из этого, Паскевич направил ему на подмогу, гренадерскую бригаду Муравьёва.
Нижегородский полк подняли по боевой тревоге, и объявили поход: сам Паскевич ведёт его в Карс, чтобы оттуда начать наступление в Саганлугские горы, а Баязет должен был покамест рассчитывать на свои собственные силы, помочь ему в данную минуту оказалось нечем. Паскевич намеревался разбить врага в центре, и тем отвести опасность от баязетского направления. Поручик Воронец к тому времени уже носил на груди «Владимира» за удачную разведку, а его солдаты поблёскивали медалями. Из-за нехватки опытных офицеров, прапорщика Кривопляса произвели в подпоручики, так что событий в старой компании хватало. Выпавшие дни отдыха, Воронец провёл за картами, да со своей верной наложницей Инарой, что одна из немногих, кто терпеливо ждала господина из опасного предприятия. Капитан Ладога, выслушав друга, искренне похвалил того за умение выкручиваться из опасных ситуаций.
- На одном везении Лёшка, далеко не уедешь, умение и смекалка надобны! – заметил ему капитан, на его слова о том, что разведчикам во многом повезло.
- Пожалуй, - согласился с ним Воронец.
И вот теперь, полк во главе с Паскевичем выступил в направлении Карса, и уже 1-го июня вошёл в его ворота, а на другой день, корпус генерала Панкратьева в составе восьми батальонов пехоты, сводного уланского полка, иррегулярной конницы и двух десятков пушек, выдвинулись против турецкого авангарда, что перейдя Саганлуг, расположился у Бегли-Ахмата. Однако, когда Панкратьев подступил к его стенам, оказалось, что он пуст. Как тут же узнали от местных, турки, прослышав о приближении самого Паскевича, ещё ночью бросили позиции и торопливо отошли в горы.
Два дня стояла неопределённая тишина: ни из-под Саганлуга, ни из-под Ахалцыха, вестей не поступало. И только на третий день, примчался курьер с пакетом от Муравьёва, где говорилось о полном поражении турок в Ахалцыхском пашалыке в сражении при Джуре и Чаборио. Курьер так же привёз и отбитые неприятельские знамёна.
Ещё в конце февраля в начале марта, в самом Ахалцыхе ожидали нападения турок, и держали ухо востро: но только 700 христианских семей успели укрыться в цитадели, под защиту русского гарнизона князя Бебутова в тысячу с небольшим штыков. В одну из ночей в город ворвались 20-ть тысяч турок во главе с Ахмет-беком. Среди султанских воинов было много аджарцев, особенно отличавшихся при грабежах. Двенадцать дней неприятель осаждал крепость обстреливая её из пушек, делая подкопы для закладки мин, и лишая осаждённых воды. За это время, когда оказались начисто вырезаны и ограблены еврейские и христианские кварталы, турецкие солдаты ринулись расхищать имущества своих единоверцев, и меж них разгорелись самые ожесточённые и кровавые стычки, так что Ахмет-бек, всерьёз забеспокоился о возможной междоусобице.
И тут пришло известие, что на помощь осаждённым идёт полковник Бурцев через Боржомское ущелье, где уже начисто разгромил Авди-бека, брата Ахмет-бека, что с остатками своих войск бежал в Аджары. Среди турок началось смятение и массовое бегство, которое не смог унять как не пытался, даже сам Ахмет-бек. Гарнизон сделал отчаянную вылазку, и неприятель побежал уже целиком (вместе сними бежало и мусульманское население, опасавшееся мести за поголовный переход к туркам) Ахмет-бек потерял несколько знамён и всю артиллерию, вернувшись домой без орудий. Бурцеву за удачный Боржомский поход пожаловали чин генерала, а князю Бебутову, «Анну» на ленте.
И вот теперь, солдаты искреннее радовались окончательному и полному поражению неприятеля в Ахалцыхском пашалыке. Эту грандиозную победу, решено было отпраздновать 5-го июня под Карсом, где все войска, одетые в парадную форму, принимали поздравления от Паскевича, наряженного в голубую ленту, на серой лошади объезжавшего полки по фронту под барабанный бой и крики «Ура!» Провели благодарственный молебен, но обошлись на сей раз без церемониального марша. Командующий объезжая войска, отдельно благодарил каждую часть, и только нижегородцев он строго пристыдил за чрезвычайное происшествие, случившееся буквально накануне ночью, когда из полка сбежало разом 20-ть солдат из пятого эскадрона, в основном молодых, и с ними старший вахмистр Яковлев. Беглецы подались к персидской границе, а высланная вслед погоня, пока не возвращалась. Побеги из армии не являлись редкостью, но, чтобы разом удрал почти целый взвод, такое случилось впервые. Началось самое строжайшее расследование, попортившее много крови прежде всего офицерам (Ладога вообще не любил такие дела как давать показания, да и его друзья-приятели не испытывали восторга от всего этого) Причина побега оказалась стара как мир: жестокое обращение командира, штабс-капитана Горешнева, человека образованного и неглупого, но строптивого и неуживчивого. Именно последние его качества являлись причиной того, что пути Горашнева и Ладоги с компанией, почти не пересекались; у них попросту отсутствовали общие интересы, хотя и вражды тоже не водилось.
Особенно сожалели о вахмистре Яковлеве, храбром солдате, заслужившим «георгия» ещё, в персидскую компанию. Происходил он из дворовых людей, и угодил в армию за то, что ходил в любовниках у своей молодой и красивой барыни. Эта история в своё время прогремела по Самарскому уезду, и дошла сюда. В полку он служил уже давно, а в эскадрон Горешнева, его перевели перед самой компанией 29-го года. Зная уже о нравах штабс-капитана, Яковлев тщетно просил не ставить его под командование такого офицера, но, увы, из его просьб и обращений ничего не вышло. Доведённый до отчаяния придирками командира, вахмистр в сговоре с квартирмейстером эскадрона Тихоновым, и увлекли за собой в побег тех несчастных 20-ть человек. Уходя из полка, Яковлев снял свой «георгий» и повесил его на палатке с наружной стороны. Этот крест и заметил на рассвете один из солдат, и поднял тревогу.
Погоня вернулась лишь к обеду,поймав только одного рядового, которого Паскевич хотел было немедля расстрелять, но Раевский выхлопотал солдату помилование, обратив внимание командующего на то, что это, молодой рекрут, не осознававший покамест всей тяжести проступка. Тот солдат, уже будучи отмечен потом многими наградами в том числе и «георгием»,дожил до глубокой старости, и как ветеран Нижегородского полка, был представлен в числе прочих стариков, путешествовавшей по Кавказу царской семье, в 1888 году…
Ну, а пока, продолжалось следствие, велись поиски беглецов, и удалось поймать ещё несколько драгун во главе с Яковлевым. Их отправили в Тифлис, где военно-полевой суд сослал их в каторжные работы. Горешнева от командования эскадроном отстранили, назначив на его место майора Семичева. Штабс-капитан, как стало известно позже, каким-то образом попал в гвардию, и служил далее в кирасирах, в лейб-гвардии Его Величества полку.
Тяжёлый и неприятный осадок от сего свершившегося дела, очень скоро улетучился как неприятный дым от вонючей сигары: русские войска вступали в новую компанию. Победа при Дигуре позволила Паскевичу взять себе отряды Муравьёва и Бурцева, дабы не мешкая перейти в общее наступление. Нижегородскому полку в новых, грядущих тяжёлых и кровавых сражениях, предстояло смыть пятно с полка, отодвинув всю эту неприятную историю в далёкое прошлое…

            Конец 3-й главы.             14/01/2023.


            Продолжение следует…

-

-
-

-

-



-

-
-
-
-

-

-





-
-

-