(отрывок из повести «Мост через реку Бартанг»)
В 9.00 было общее построение отряда на плацу части.
Собрали всех: подняли «приезжку», поваров и привели котельную.
День был торжественный: нас провожали на войну!
Оркестр заиграл гимн Российской Федерации.
Это всегда круто. Стоишь по стойке «смирно», шепчешь слова гимна, мурашки бегут по спине. В этот момент происходит единение с родиной, с родным домом, с землей предков. Ты готов их защищать. Ты чувствуешь себя действительно сыном земли русской.
Потом был торжественный вынос знамени. Слово взял полковник Жеков, начальник штаба. Улетели птицы, затихли деревья, и пригнулась трава.
— Здравствуйте, товарищи пограничники!
— Здравия желаем, товарищ полковник!
— Сегодня важный и торжественный момент в жизни нашего пограничного отряда. Сегодня мы отправляем наших пограничников на границу с Афганистаном. Это лучшие бойцы! Они едут на войну! Да! Возможно, не все вернутся домой живыми. Мы поставим им памятник!
— Что? Что он сказал? — Цветок чуток наклонился ко мне. — Ромыч, ты это слышал?
Я был в шоке. Кого-то уже хоронили и выбивали барельеф в граните. Но тогда я сразу все понял. Жеков всё делал правильно. Он, как боевой офицер, прекрасно понимал важность момента и нашего выбора. Своей речью он подчеркивал уважение к службе и нашей готовности выйти из строя и пожертвовать важным во имя Родины. В ту минуту мы были его солдатами, а он был нашим командиром.
Он действительно провожал нас по-военному пафосно. А так и надо всегда! Нужны парады и построения, нужны награды и звания. Нужно любить свою Родину, чтобы Родина гордилась своими защитниками.
Я думаю, что если бы Жеков тогда крикнул: «Выйти из строя, кто хочет ехать защищать страну!», то шагнул бы весь погранотряд. Жеков и дальше рубил воздух своим железным голосом. И этот голос отзывался в каждом моменте наших проводов:
— Солдаты! Сынки мои! Помните, что я говорил вам! Помните, что вас ждут дома! Вперед, солдаты! В добрый путь!
Мы вытянулись по стойке «смирно». Цветок, как старший группы, доложил командиру части, что группа готова. Под звуки оркестра, играющего «Прощание славянки», мы погрузились в машину. Это был наш отрядный ГАЗ-66 с новым тентом. И вдруг кто-то из тысячной толпы крикнул нам:
— Парни, удачи! Возвращайтесь живыми!
Мы расселись в машине: кто на скамейках, кто на вещах, немного оглушенные торжественными моментами. Проводы удались. Замерло сердце и стучало в висках. Многие годы я вспоминаю этот день в моей жизни. Спасибо, полковник Жеков и родной 101-й погранотряд! Спасибо, Алакуртти!
Когда проезжали КПП, в голове пошли слайды.
Как через эти ворота мы впервые заехали в часть.
Как бежали на ПУЦ.
Как ползли обратно с ПУЦа.
Как ночью, когда я был в учебке в школе сержантского состава, ко мне приехал отец, и нам разрешили посидеть часик на КПП в комнате для гостей; как я уезжал служить на заставу, как уходил в отпуск и снова возвращался. Уходил и возвращался…
И в тот момент, сидя в кузове увозившей меня «шишиги», я очень, очень захотел снова вернуться и пройти наше КПП.
Дорога до Мурманска должна была занять часов семь с остановками, перекурами и отливами. Мы моментально обустроили лежанки и сиделки. Накидали вещей, рюкзаков. Всем было удобно, закинули тент на крышу и запоминали северную красоту природы, чтобы рассказать о ней южным жителям. Да и сами любовались сочным и коротким Заполярным летом. Все было классно, потому что любая перемена в службе — это рай для солдата.
Мы быстро все перезнакомились и увлеченно делились подробностями жизненного пути до той точки, которая свела нас всех в одной машине.
Цветок смотрел на меня и светился счастьем. Он становился настоящим рейнджером, солдатом удачи. Он был рожден для этого. Ему хотелось прямо сейчас остановить машину, спешиться и через леса и степи прорываться к границе. Желательно, с боями и рукопашными, в которых можно покрыть себя неувядаемой славой настоящего воина.
Рядом с нами сидел Серега. Ему было за тридцать пять. Он работал в нашем погранотряде, по-моему, художником-оформителем, — не знаю, как правильно называлась его должность, завхоз, что ли… Он заведовал армейским клубом, организовывал концерты и кино для солдат и офицеров части, рисовал афиши, выпускал стенгазеты. В-общем, он был художником, солдатом-пацифистом, если такое бывает . И, да, он был толстым! Очень толстым! Я не знаю, зачем он поехал с нами, так как было видно, что он попал в эту машину случайно.
Словно прочитав мои мысли, Цветок спросил у него:
— Серый! Один вопрос: тебе это зачем?
Серега, за эти годы, видимо, привыкший к шуткам в свой адрес, посмотрел на Цветка и сказал:
— Саня, наливай!
И пока Цветок разливал водку по солдатским кружкам, я услышал короткий рассказ нашего художника:
— Понимаешь, Сань, все осточертело! Мне 35. У меня ни семьи, ни детей, и нет никакой надежды, что я буду здоров. А я болен. И думаю, что по мне это видно. Я болен душевно. Я хочу быть нужным и хочу изменить то, что еще в моих силах. Я знаю, что в Мурманске не пройду комиссию. Знаю, что меня никто никогда не допустит до боевой службы на границе. Я знаю это, и мне больно. Когда я рисую в отряде плакаты, щиты или афиши, то я рисую себя на них, я мечтаю и рисую этого пограничника молодым, сильным и готовым ко всему. Я хочу быть им, пусть даже нарисованным. Я хочу ночью стоять на посту с боевым оружием, днем «топтать фланги» по 30 км, хочу «подрываться» по тревоге, на ходу проверяя магазины с патронами и, застегивая ремень, запрыгивать в машину. Я хочу быть пограничником, а не бегать из клуба в столовую и обратно. А мне мать в письмах пишет, что она гордится, что её сын на Севере, пограничник. А я ей отвечаю, что не всех берут служить в погранвойска, а только достойных. Понимаешь, Сань, я хочу быть достойным солдатом своей Родины. И, знаешь, если я еду в этой машине с вами, то для меня это уже подвиг. И пусть на комиссии меня развернут обратно, я знаю, что я сделал этот шаг. Первый шаг — быть достойным.
Парни слушали Сергея молча. На всех лицах удивление. Вот это повороты! Мы, оказывается, совсем не знали своего товарища! Цветок обнял Серёгу, и все выпили. Серёга хлопнул водку, как младенец чайную ложку каши, посмотрел на всех в кузове и запел:
— Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши деды?
Наши деды — славные победы,
Вот где наши деды!
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши жёны?
Наши жёны — пушки заряжёны,
Вот где наши жёны.
Это был культурный шок.
У Серёги оказался невероятный, мощный, настоящий голос оперного певца. Таким голосом, наверное, поют в консерватории и на концертах. С нами в машине ехал живой Шаляпин. Он запел, и всё вокруг изменилось. Все заулыбались, и настроение поднялось до высшего солдатского уровня.
Вот для чего он тогда поехал с нами. Возможно, это был его лучший день за всё время службы. Он знал много песен. Народных, русских, солдатских… Что в целом, одно и то же. Он пел нам патриотические песни. Там были и «Вставай, страна огромная», и «Катюша», и «День Победы». Много песен. Всю дорогу до Мурманска он старался, и в дороге мы все уже точно знали, что «наше дело правое — мы победим». Сколько уверенности и сил мы получили тогда от этого необыкновенного концерта на колёсах.
Поющий ГАЗ-66 с пограничниками на борту ехал по автостраде в Мурманской области. И нас было слышно, по крайней мере, на всём Крайнем Севере.
На всей границе.
Пели все.