В начале января 2013 года в одной из деревень Московской области без вести пропало несколько человек. Было возбуждено уголовное дело, которое вскоре было закрыто по причине отсутствия каких-либо улик; пропавшие так и не были найдены, все попытки официально продолжить расследование пресекались сверху. Основной причиной недоверия следствия единственным свидетелям было убеждение в их помешательстве, основанием которому, по мнению следователей, стали алкоголь и наркотики, хотя подтверждения факта употребления ими психотропных веществ найдено не было. Эмоции, охватывающие допрошенных во время рассказов, мгновенно превращались в истерику, лишь на бумаге они смогли более-менее внятно нарисовать картину произошедшего, которая, к счастью, не может полностью передать душевные терзания, что мучили задержанных при вспоминании тех странных событий. Я обобщил результаты допроса свидетелей, дополнив их содержанием личных разговоров с ними, а так же некоторыми своими догадками. Свое имя я буду держать в тайне по вполне понятным причинам, однако считаю необходимым обнародование этого материала, пусть даже таким необычным способом; я даже внятно сформулировать не смогу, чем вызван этот мой поступок, потому что если сознаюсь в своей вере в показания свидетелей, придется лично запереть себя в сумасшедшем доме.
==========
Михаил Михайлович Петров
Как меня и просили, начинаю издалека – по вашим словам это позволит мне успокоиться и рассказать все в малейших деталях, ничего не упуская. Для нас все началось в пятницу двадцать восьмого числа. Для меня лично это был знаменательный день: две ночи подготовки к сдаче курсовика все-таки дали свои плоды, и утром я наконец-то закрыл последний из висевших на мне хвостов и, на зависть моему тогдашнему другу Николаю Семину, допустился к сдаче экзаменационной сессии без беготни по кабинетам заместителей декана за допусками и преподавателям за зачетом.
Думаю, не удивительно, что едва я добрался до дома, то сразу же повалился на кровать подобно подрубленному дереву. Поездка на метро – а машиной я предпочел не пользоваться в таком состоянии – сморила меня окончательно, поставив жирный крест на моих грандиозных планах подготовки к новому году, который я, скрепя сердце, решил отмечать с семьей: от Шамова никаких вестей, поэтому я понял, что его дача отменяется. Кстати, я не представляю, как он мог жить в таком режиме полусна-полубодрствования месяцами, меня несколько дней подкосили напрочь. Проваляться в позе бревна мне посчастливилось не более часа: мелодия одного из хитов «Manowar» нахально вторглась в мое сознание, вытаскивая его из уютной вуали сна навстречу дикой головной боли, которой предстояло стать моим спутником на протяжении остатка года. С трудом найдя завывающий телефон, я на автомате нажал кнопку приема и выдал в динамик что-то потустороннее, по словам звонившего, после чего с чувством выполненного долга опять завалился спать. Алексей Гурьев, который собственно и изволил почтить меня своим вниманием в столь неподходящий момент, прекрасно знал, в каком состоянии я находился, но вместо того, чтобы дать мне выспаться, бессердечно набирал номер раз за разом, пока не смог добиться от меня более-менее вразумительного ответа – на этом он собаку съел, пробуждая нас, любителей поспать, на ранние зачеты и лабораторные. Когда я, наконец, смог давать себе отчет в том, что говорю, он терпеливо выслушал весь ворох смертельных проклятий, что обрушились на его голову, после чего изложил причину звонка.
- Хватит уговоров, я уже решил, что справляю дома, и не желаю ничего менять, но жажду, в конце концов, выспаться, - был мой ответ.
- Так, опять начинается все с самого начала, - уныло протянул Алексей. – Решили, что едем – значит едем, хватит метаться вокруг да около.
- Ну куда? Андрей сказал, что позвонит заранее, скажет, когда приехать, как доехать, что взять, и еще кучу всего.
- Слушай, я понимаю твое желание завалиться спать и забить на все праздники, но давай хоть немного думать о будущем, а не впадать в апатию? Он мне еще на той неделе сказал, что ждет нас, это потом уже связь с ним прервалась – ты же знаешь, как ловит в глубинке. А буквально сейчас смс пришло от него с набором цифр, судя по всему координатами дома, по крайней мере, интернет выдает по ним какую-то деревню. Так что курс проложен, никуда теперь не денешься.
- Да не хочу я. Понимаешь: не хочу. Ни настроения праздничного, ни желания ехать черте-куда, где даже туалета нормального нет. И потом, ты предлагаешь сейчас сидеть, думать, что купить…
- Список составил еще неделю назад.
- Семина надо ведь уговаривать, он же наверняка тоже передумал.
- Час на это убил, но теперь он свято верит в то, что ему очень хочется с нами поехать.
- Он же не успеет алкоголь купить.
- Проследил за этим, все было у него уже в понедельник.
- Гурьев, ты издеваешься что ли? И ведь старая присказка «найди себе девушку» тут уже не сработает.
- Меня Даша полностью устраивает.
- Вот именно! Мы думали, что ты найдешь себе кого-нибудь, кто твою энергию в мирное русло направит, а она такая же дурная, как и ты! Вот что тебя так приспичило в тот дом ехать? Как одержимый стал, какой черт тебя туда так манит? Сам с ним разбираться ведь будешь.
- Идет, - холодно ответил Алексей. – Сколько времени тебе надо в себя придти?
- Часа четыре хотя бы, - сдался я.
- Замечательно. В шесть часов тебе перезвоню, поедем закупаться.
- Вечером? Перед новым годом? В гипермаркет? Гурьев, ты явно не из этого мира.
- Вы никогда не упускаете случай известить меня об этом.
Положив трубку, я уже было бросился обратно в омут снов, но как назло голову забили ненужные мысли, никак не дающие мне насладиться забвением. Надо отдать Алексею должное: он всегда пытался нас куда-то вытащить, что-то сорганизовать – это стало его своеобразной должностью в нашей компании, но то, с какой настойчивостью он нас заманивал в этот дом и побуждал Андрея заинтересоваться своим наследием наводило на недобрые мысли… Нельзя, конечно, всерьез говорить о какой-то его одержимости... Разумеется, когда уже знаешь, чем все обернется, хочется заявить о каком-то предчувствии, якобы возникшем в тот момент, мол, что-то подсказывало: в странном доме, невесть откуда возникшем, явно таится нечто зловещее и поджидает нас. Но, как бы наиграно это ни звучало, мне действительно было не по себе при мысли о предстоящей поездке. Лежа на диване, старательно пытаясь заснуть, словно мумия недвижим и терзаем жаждой покоя, я раз за разом рисовал в своем воображении кучу негативных моментов, которые могли случиться в эти праздники. В итоге не один из привидевшихся мрачных сюжетов не имел место, но я этому факту совершенно не рад.
Позор на наши головы, конечно, что мы не заметили исчезновение Андрея, хотя ни одной весточки, не считая злосчастную смс с координатами и номером дома, мы от него не получили с тех пор, как он сообщил о приезде на место, полностью удовлетворившись плохой связью – зачем переживать почем зря: ну, уехал человек неизвестно куда. Обывательская стагнация, когда живешь словно в законсервированном мире, в котором перед тобой крутятся одни и те же лица, события, проблемы, делает из людей редкостных сволочей, не задумывающихся о ближних по единственной причине: святой вере в вечность и непоколебимость выросшего вокруг мира, в котором все неприятности свершаются с неизвестными тебе личностями, столь далекими, что порой они не стоят никакого внимания, в то время как знакомые люди просто не могут исчезнуть из твоей жизни без твоего на то желания. Это призрачное ощущение бессмертия было в итоге жестоко развеяно последующими событиями, заменив непоколебимое было спокойствие вечной реальности на апатию хрупкой и бессмысленной жизни, которая нам дарована скорее в наказание, в насмешку над тщетными попытками чего-то добиться своими непомерными амбициями в мире, который нам никогда не принадлежал. Человек строит свои мечты на убеждении, что он – вечный центр вселенной; серьезно, кто из нас действительно верит в то, что он может умереть? А ведь реальный выделенный нам век всего лишь проблеск недоумения по сравнению с бессмертием, которое рисует наше воображение. Но теперь, когда я не сомневаюсь в существовании тварей, для которых такое легкомысленное восприятие мира и вечного себя не самообман, а реальный порядок вещей…
Все же вернусь к Андрею. Звонили ему раз в день, слушали отчет о недоступности абонента и, удовлетворившись этим, сбрасывали звонок. Задумывались, конечно, о том, чтобы связаться с его родителями, поинтересоваться насчет их мнения о необычном молчании отпрыска, но он успел перед отъездом предупредить нас, что поссорился с ними, и лишний раз беспокоить их по поводу возможного исчезновения сына мы посчитали плохой идеей. Мне удобнее списывать такое наплевательское отношение к другу на наш эгоизм и нахальство; как отметили другие опрошенные, да и сам я на допросе, на вопрос «почему вы не беспокоились о Шамове» единственным верным ответом было «не знаю». Именно «не знаю». Никто из нас не мог и не может объяснить, почему едва в голову закрадывалась мысль об Андрее, затерявшимся в заснеженных лесах Подмосковья, тут же возникала необходимость отвлечься на внезапно возникшие проблемы или идеи, откладывая заботу о друге на неопределенный срок, не смея вмешиваться в лениво разворачивающуюся драму, позволяя событиям развиваться своим чередом. Не надо звонить родителям, не надо бежать в полицию с заявлением о пропаже человека, не надо искать треклятую деревню и наводить лишнего шороху: когда придет время, все решится само собой. Наверное, самым банальным было бы заявить о некоем потустороннем внушении со стороны чего-то сокрытого вне времени и пространства, недовольного вмешательством в свои планы, побуждающим оставить мысли о какой-либо деятельности, пустив все на самотек. Ведь именно так мы зачастую оправдываем собственную лень. Что же касается тогдашнего нашего состояния… на самом деле… на самом деле такое внушение имело место, как подтвердилось в дальнейшем. Но до апогея кошмарного спектакля, в действующие лица которого безжалостной судьбой были занесены наши имена, было еще несколько дней.
Отрубился я где-то часа в три-четыре, проснувшись как раз перед звонком Гурьева. Это чудо было уже у ближайшего ко мне метро, будучи крайне раздосадованным, что я еще не сижу в машине, готовый подобрать его. Я, с трудом передвигая ватными конечностями, выслушивая тысячи проклятий от своего тела, требующего немедленного возвращения в кровать и продолжения отдыха, наскоро собрался и выскочил на улицу, предварительно поцапавшись с Семиным по телефону. Наш спортсмен битых десять минут упрашивал меня переубедить Алексея ехать в дом Шамова, да и вообще продолжать толкать идею о проведении там праздников, якобы потому что у него уже были другие планы – я в принципе не сомневался, что эта гордость кафедры физкультуры будет мяться до последнего. «По словам Гурьева, у вас был целый час беседы на эту тему, в ходе которой вы изволили уступить», - остудил я его настойчивый пыл. Семин, поняв, что свалить столь нелегкий труд как восстание против идеи катализатора нашей компании – а это все равно что пытаться остановить прущий на тебя локомотив – на чужие плечи не получится, лишь смиренно бросил напоследок: «ну ладно тогда, поедем». Настя, его девушка, позже пояснила, чем было вызвано такое неловкое поведение.
В отличие от вялого меня, Гурьев просто излучал энергию, неиссякаемый источник которой скрывался где-то в его худощавом теле: он всегда страдал от своей сверхактивности, а когда у него начинало получаться задуманное, страдать начинали и окружающие, чаще всего – мы. Что же касается поездки в гипермаркет, то она была небогата на события, которые необходимо скрупулезно здесь описывать. Ну, убили кучу времени на пробки и блуждание по рядам магазина с парой перегруженных тележек, сваливая в них все новые и новые пункты списка Алексея. Минут пятнадцать я уговаривал это двадцатилетнее дите отказаться от идеи брать крабовое мясо и мидии: он все равно это есть не будет – к морепродуктам он был совершенно равнодушен, в то время как мы предпочли бы потратить эти деньги на что-нибудь более нам интересное. Примерно столько же времени оттаскивал его от целой тушки здорового гуся, которую он сперва безапелляционно положил в тележку, а потом долго выл на меня, когда я вернул ее на место. Да и вообще, стоило мне оставить без присмотра тележки хотя бы на минуту, как он сваливал на них кучу всевозможного хлама. Наши пререкания происходили примерно в таком русле:
- Это деревня, дров там должно быть полно, на кой черт тебе жидкость для розжига с углем?
- Ответ банален: а если не будет? Предлагаешь в суматохе бегать по округе и искать что-нибудь горючее, или жарить шашлык на сковороде, извращенец? И потом, ты уверен, что кто-то будет стоять на улице и ждать, когда дрова прогорят до углей?
- А ты собираешься все время в доме торчать? Если следовать твоей логике, давай еще усомнимся, что там мангал или нечто аналогичное есть, и возьмем одноразовый?
- Это ты верно подметил, они были где-то рядом с углем… Нет, не надо делать такое лицо: испепелить меня взглядом все равно не получится.
Одноразовый мангал, никогда не думал, что уже и такие товары будут предлагаться промышленностью. Ну, вернее, он наверняка не позиционируется как одноразовый, просто дольше одной-двух топок прожить ему не получится при всем желании. В общем, думаю, у вас уже сложилось более-менее полное представление об этом странном человеке, что терроризировал нас на протяжении четырех лет.
Мой бедный небольшой автомобиль, хорошо подходящий для условий города и отвратительно – для игр в дальнобойщиков, багажник и заднее сиденье которого были забиты пакетами с продуктами и сопутствующим скрабом, который Алексей, не смотря на все мои упорства, все-таки дотащил до касс, медленно плелся сквозь обычные для Москвы многокилометровые пробки, огромными тромбами забивавшие транспортные сосуды столицы. Радио я не включал: ведь у меня был в салоне пассажир, способный заткнуть любого диктора. Кажется, Алексей воодушевленно рассказывал мне про один из выездов, в которых он участвовал с другой институтской компанией, на наше счастье перетягивающей на себя часть его внимания, когда он становился особо безумным. У метро он, за мгновение до того как закрыл за собой дверь, заявил, что завтра утром, субботним блаженным утром, заскочит ко мне, и мы отправимся к Шамову на разведку, а заодно завести продукты. Скрылся в переходе до того, как я успел что-то возразить.
По пути в деревню Гурьев ехал молча: мирно спал на переднем сидении. По его словам, дома он от предвкушения предстоящих праздников никак не мог уснуть, а вот в теплой машине, убаюканный дорогой, отрубился моментально – и это несмотря на некоторую тряску, обеспечиваемую безупречным дорожным покрытием, создающим впечатление, что едешь не по асфальту, а стиральной доске, щедро посыпанной песком, вынуждающим меня то и дело включать дворники, дабы смыть грязную кашу, налипшую на стекло. Дыхание зимы стало, наконец, ощутимым, вот и дорожные службы засуетились. Чем дальше мы отдалялись от города, тем обильнее были осыпаны снегом окрестности, словно где-то рядом располагался некий локальный полюс холода. Сон Гурьева оказался спасителем для моей психики: я бы наверняка ляпнул ему что-нибудь насчет этого мифического полюса и вынужден был бы в ответ выслушивать рассказы о геопатогенных зонах и прочей метафизической ереси. Сон оказался спасителем непосредственно и для Алексея: ярость моя, когда я осознал, по какой дороге нам предстоит тащиться до деревни, оказалась просто непомерной. Она начиналась на неприметном повороте, даже не обозначенном на навигаторе; грунтовка, уходящая глубоко в лес, являющаяся практически единственным подъездом к деревне, предвещала мне и подвеске множество захватывающих приключений на протяжении всей поездки. Пока наш тамада мирно спал, я молился, чтобы машина не села брюхом на щедро рассыпанный по дороге снег – тогда нам бы пришлось долго тут куковать: заехали в лес мы уже прилично, а про оживленное движение в этих краях наверняка отродясь не слышали.
Пожалуй, только в молодости можно так бессердечно издеваться над автомобилем: настойчиво продвигаясь вперед напролом, несмотря ни на что – недостаток опыта и мозгов, что еще могло меня заставлять ехать вперед и вперед, рискуя машиной и собственными нервами, вместо того, чтобы плюнуть на все, едва завидев качество подъезда, и отправиться восвояси. Такое объяснение моему упрямству приемлемо для читающего эти строки. На самом деле оно было совершенно иным.
Сперва я напряженно вглядывался в дорогу, наивно надеясь увидеть яму или бугор, которые положат конец нашей вылазке. Затем, поняв бессмысленность этой затеи, принялся вертеть головой, рассматривая окрестности. Вокруг раскинулся густой лес, высокие деревья стояли недвижимыми монолитами, скованными морозами. Но краем глаза постоянно замечал подозрительные мельтешения среди ветвей: то ли снег с деревьев падал под своей тяжестью, то ли сильное дуновение ветра тревожило покой лесных исполинов, то ли зверье резвилось среди сугробов – все это моментально успокаивалось, едва я наводил взгляд на беспокойный участок, и снова оживало, как только вглядывался куда-то еще. Гурьев странно дергался во сне. Постоянно вздрагивал, словно уворачиваясь от хватки неведомого сновидческого кошмара, пытающегося схватить его, что-то скулил, сжимал кисти в кулаки. Наверное, такое поведение я бы нашел забавным в другое время, но тогда, посреди безлюдной, хранящей древние как сам лес тайны местности, на меня напало необъяснимое чувство навязчивого страха, пронизывающего и неумолимого. Секунду назад я спокойно вел машину, думая о своем, как вдруг по телу пробежалась волна холода, словно от прикосновения чего-то злобного и ужасного - руки, вцепившиеся в руль мертвой хваткой, моментально вспотели, сердце учащенно забилось, заставляя пульс упрямо стучать в висках, раззадоривая мой страх. Я с ужасом озирался по сторонам, ожидая увидеть нечто скрывающееся среди деревьев и сугробов, едва сдерживая жгучее желание надавить что есть дури на педаль газа и умчаться подальше от необъяснимой угрозы. Хотел было разбудить Гурьева, чтобы хоть как-то унять разыгравшееся воображение, но не мог оторвать рук от руля, упрямо следуя к намеченной цели, не имея права отклониться от курса, боясь даже рта открыть. Трудно передать тогдашнее мое состояние: я бы точно распрощался с жизнью от испуга, если бы машина вдруг встала, застряв в снегу, или просто царапнула днищем дорогу. Приступ прошел так же внезапно, как и наступил, одновременно с этим Алексей открыл глаза и выдал: «Что, до сих пор не приехали?».
Улицы деревни были пустынны, ощущение заброшенности и разрухи давили на душу: смерть и забвение вытеснили из наверняка цветущего десятилетия назад селения все краски жизни, лишь серые унылые избы, сокрытые от чужих глаз снегом, словно от стыда скрывающиеся под пушистым покрывалом, прося прощения, что не уберегли своих обитателей от безжалостного ветра перемен и равнодушного времени. Мне почему-то вспомнилась трасса Москва-Питер, вдоль которой такие вымирающие деревушки были нанизаны словно в насмешку над суетой человеческих существ, беспокойно шныряющих по шоссе взад-вперед, не подозревая, что уготованная им участь следит за ними из мертвых окон заброшенных домов, выжидая момента, когда у ее жертв иссякнут силы, и она затащит их в свою обитель стагнации дабы высосать оставшиеся жизненные соки, оставив медленно гибнуть от безысходности, подстать брошенным селениям.
Нужный нам участок торчал посреди замерзшей деревни подобно лишаю – так сильно он не вписывался в окрестную девиантную эстетику. Огромный по местным меркам кирпичный забор, который согласно странной логике был возведен вокруг бревенчатого дома, будто строители что-то напутали с материалами, или у хозяина внезапно появились деньги, на которые он решил не перестраивать родное жилище, а приукрасить окружение, привлек наше внимание едва мы свернули с грунтовки на главную – и единственную – улицу селения. Машину мы оставили у ворот, решив не заезжать внутрь раньше времени, ступили на землю Шамова через незапертую калитку.
Участок казался совершенно голым: ни деревьев, ни построек, лишь дом, торчащий посередине, окруженный белым морем. Я сразу обратил внимание на снежный покров: он лежал практически равномерно, только пласты вздыбленного ветром снега слегка выпирали волнообразными наносами, создавая некую рельефность чересчур пустынного пейзажа. Только потом заметил, как странно он покоился, будто ветер дул одновременно со всех направлений к дому. Но тогда я, к сожалению, списал этот факт на свою невнимательность и начинающее портиться зрение. А про Гурьева и говорить нечего: тот видимо извелся от долгого сидения в машине без дела, пусть и во сне, поэтому радостно носился вокруг дома, разглядывая его со всех сторон, издавая восторженные крики, призывая Андрея немедленно показать свое величество прибывшим гостям. Пока доковылял до крыльца, Алексей сделал уже пару кругов, но хозяин никаких признаков своего присутствия не подавал. Я в замешательстве постучал в дверь и вдруг обнаружил, что она как и калитка не заперта. В нерешительности взялся за ручку и потянул ее на себя; вездесущий Гурьев был уже тут как тут, выглядел он тоже озадаченно: стянул шапку, прокашлялся и бросил: «А мы вообще туда приехали?» Я пожал плечами, заходя внутрь, на всякий случай громко извещая возможных жильцов о нашем визите, готовый в любой момент отскочить назад или рухнуть на пол: вряд ли кто-то будет рад незваным гостям, ввалившимся в их жилище без приглашения. Тут недолго и заряд дроби в грудь поймать – объясняй потом про непонятные смс и грандиозные планы ухахатывающемуся ангелу-хранителю. Гурьев неуверенно бормотал себе под нос, что совпадения слишком маловероятны: и координаты на деревню навели, и номер дома совпадает с указанным в сообщении, да и весь участок из окружения слишком сильно выделяется, вдобавок похож на образ, описываемый ему самим Шамовым во время их телефонной беседы. Я что есть силы постучал в дверь, ведущую из террасы в жилое помещение, и снова позвал хозяев – тишина. Никаких звуков изнутри. Тогда взялся за ручку и медленно распахнул дверь.
В ноздри ударил настолько неприятный запах, что я невольно отшатнулся назад, заехав Гурьеву затылком по носу. Тот сперва выругался, а потом весь скрючился, едва учуял причину моего маневра. Трудно описать, на что были похожи доносившиеся из глубин дома миазмы: не перевариваемая обонянием смесь сероводорода (яйца что ли у него протухли?), гнилого мяса и концентрированной вони промокшей насквозь шерсти. Мы отошли дальше от двери, чтобы отдышаться, неуверенно продолжая тщетные попытки доораться до Шамова. Затем, заткнув носы чем попало, двинулись внутрь унаследованного коттеджа. Наверное, там было уютно: тепло, мебель добротная, картины даже стены украшают, но витай нестерпимый окружающий запах, скажем, в Лувре – даже после него впечатления останутся как от посещения туалета на вокзале.
Не сговариваясь, мы с Алексеем на пару открыли по окну, в части, которую можно было назвать кухней, и в зале рядом с выходом на террасу (хотя четкой границы между этими двумя помещениями проследить было невозможно). «Шамов, выходи, мы все тебе прощу», - молитвенно воззвал я, надеясь, что не придется бегать по дому, выискивая угоревшего хозяина. На мое счастье Гурьев лишил меня этого удовольствия, вовремя указав на клочок бумаги, валяющийся на столе, в каракулях, покрывавших который, не без труда узнавался почерк Шамова. Содержание лаконичной записки было ограничено словами: «Ушел гулять, Андрей». Переглянувшись, мы первым делом выскочили на улицу, а уже потом обдумали дальнейший план действий.
Свежий морозный воздух кое-как привел нас в чувство, Гурьев для пущего эффекта еще и умылся снегом, тогда я, помнится, взмолился, чтобы он не простудился ненароком – ему частенько приходилось заболевать в самые неподходящие моменты. «Первое впечатление практически неискоренимо, а как новый год встретишь – так его и проведешь», - выдал Алексей. Этот человек обладал железной логикой, но причинно-следственные связи выстраивал с завидными белыми пятнами, к счастью, за длительное время знакомства мы к его специфике выражения привыкли. «Теперь мы обречены респираторы все двенадцать месяцев носить», - подытожил я.
О том, чтобы подождать Андрея или пойти его поискать даже в мыслях не возникало: желание как можно быстрее покинуть это место оказалось настолько настойчивым, что мы и не думали ему противостоять. Едва обратили внимание на цепочку следов, уходящих в сторону второй калитки, назначение которой так и осталось для нас тайной за семью печатями, как все вопросы насчет нашего друга отпали сами собой: мы приняли за истину тот факт, что Шамов просто-напросто по случайному стечению обстоятельств вышел прогуляться как раз к нашему приезду – вот сюрприз будет, когда он вернется! Порядка десяти минут мы провели на улице, досконально обсуждая то, куда какие продукты определить: что на террасе оставить, что будем пытаться в холодильник утрамбовать; а на деле просто наивно ждали, пока запах в доме хоть немного, но выветрится. Придя к сомнительным умозаключениям, но самом деле выражающимся фразой: «пихай что куда влезет», нехотя принялись перетаскивать пакеты с провизией и прочим скрабом сперва на террасу, а потом – короткими перебежками – в дом. Здесь я даже извинился перед Гурьевым за свою вспыльчивость в гипермаркете: тогда он принялся скрупулезно упаковывать продукты в пакеты в соответствии с их условиями хранения, чем вызвал праведное недовольство меня, кассира и десятка людей, что стояли за нами в очереди и видели происходящее впереди безобразие. Холодильник в итоге забили под завязку, остальное распределили по дому и террасе – Андрею наверняка скучно сидеть одному ничего не делая, а тут мы ему развлечение минимум на пару часов привезли, вот и расставит все по местам.
- Так все и оставим в открытом доме, или все же дождемся хозяина? – спросил Леха и, судя по его лицу, тут же пожалел об этом.
- Он ушел и оставил дом открытым, - протянул я. – Либо у него с местными все схвачено, либо они в принципе к нему не зайдут по каким-то своим соображениям.
Постояв немного, поборовшись со своей совестью, вдруг пробудившейся и призывающей все же дождаться друга: на душе будет спокойнее, да и провизия точно в целости будет, решили все же проявить героизм и подождать с полчаса: если он и не объявится, то хоть у потенциальных мародеров будет меньше времени на то, чтобы поживиться за наш счет. Удовлетворившись этим, мы с чувством выполненного долга устроились на террасе, попутно открыв упаковку с иссушенными копченостями – надо же максимально приятно провести время.
Внутри смогли продержаться около пятнадцати минут. Я более чем уверен, что объяснение причины такого поворота событий скорей всего вызовет очередной отсыл к психиатру - мне нелегко далось решение рассказать о том, что с нами тогда случилось. Передать это словами, да еще и на бумаге чертовски трудно. Чем-то ощущение похоже на то необъяснимое чувство тревоги, что напало на меня по дороге в деревню, но теперь его испытывал не я один. Разумеется, гордость не позволяла нам поделиться переживаниями, но по глазам друг друга мы видели: с товарищем творится тоже самое. Представьте себе следующую картину: вы сидите, разговариваете, употребляете сомнительного качества полуфабрикаты, и вдруг совершенно случайно замечаете, что обычные звуки: дуновение ветра, треск бревен на морозе, всякие шорохи и скрипы – все с каждой секундой становится все тише и тише, в то время как возрастает странный гул, исходящий из самого дома. В нос все настойчивее начинает стучаться неприятный запах с зала. Когда же вдобавок к этим, пусть и не совсем нормальным, но все же хоть как-то да объяснимым чувствам добавилось ощущение присутствия рядом кого-то еще кроме нас, кого-то, кого тут быть не должно, мы с Гурьевым, не сговариваясь, одновременно двинулись к выходу, с каждым шагом все ускоряясь, под конец вылетев из дому как пробка шампанского, в испуге оглядываясь назад. Конечно, даже и думать не хотели о том, чтобы обсуждать произошедшее, просто молча стояли, уставившись на дом.
А на улице тем временем становилось все холоднее, причем я абсолютно уверен, что это ощущение вызвано отнюдь не замерзанием от бессмысленного стояния. Каждое облако пара, вырывающееся изо рта, раз за разом усиливало ту необъяснимую панику, что терзала меня еще до приезда в эту треклятую деревню. Да, все это можно списать на банальное переутомление, игру воображения, групповые галлюцинации, панические атаки, например, впрочем, тогда именно так я себе и объяснил происходящее, вот только то, что произошло в последующие дни, заставило меня тщательно пересмотреть каждую даже с первого взгляда кажущуюся абсолютно незначительной мелочь – этим вызвано такое их разжевывание. О да, после всего я могу взглянуть на происходящее совершенно с другой стороны: знания, которые мечтаю предать забвению, позволяют мне разглядеть касание всепоглощающего зла в каждой окружающей меня детали. Не смею пускаться в объяснения, ограничусь лишь цитатой Гурьева: «Вот уж не думал, что какое-нибудь место будет пытаться прогнать меня».
«В топку все, поехали отсюда», - не выдержал, наконец, Алексей, прыгая в машину. Я тут же последовал его примеру, немыслимым усилием все же заставляя себя прикрыть дверь на террасу. Об открытых нами окнах мы даже думать не смели. Машина завелась с третьего раза, что вызвало еще один геноцид наших нервов. Уже зная, что грунтовка проходима, да еще подгоняемый вдобавок разыгравшимся воображением, я не стал церемониться и ехал на максимально возможной скорости, лишь бы побыстрее убраться отсюда. Всеми силами старался смотреть только на дорогу, но попутно все же невольно поглядывал по сторонам на окружающие строения. То, что увидел в окнах домов, которые можно было отличить от остальных по добротным заборам, подбросило еще поленьев в пылающий костер охватившей меня паники: то были искаженные страхом лица жителей деревни, которую я считал до сего момента вообще заброшенной. Они с ужасом смотрели нам вослед, будто узрели мертвеца, восставшего из могилы. Едва мы выбрались с грунтовки, как я перестал себя сдерживать и погнал на всю катушку. Наверное, единственное, что спасло меня от помешательства, была потрясающая фраза Гурьева: «Я тебе дом и поворот в избранное на навигаторе занес, чтобы потом не искать». Господи, как же я тогда удержался от того, чтобы не двинуть ему по зубам…
---
У Михаила наблюдается весьма предвзятое отношение к Алексею Гурьеву, граничащее с паранойей: Петров склоняется к мнению, что катализатором всего непонятного был именно его товарищ, делая порой весьма нелогичные выводы в своих размышлениях о произошедшем. Чтобы рассмотреть историю под иным углом, приведу выдержку из показаний другого свидетеля.
---
Дарья Алексеевна Котенкова
Вечером в субботу двадцать девятого числа Алексей Гурьев, мой парень, позвонил мне и наконец-то окончательно подтвердил, что мы все-таки едем на злосчастную дачу Андрея Шамова, причем минимум на неделю – мой неугомонный скрепя сердце сознался: он несколько переборщил с закупкой, так что провизии хватит, чтобы целую роту прокормить. Дальше по сценарию разговора должна была последовать очередная милая перепалка на тему того, что ему следовало бы взять меня с собой: уж я-то как следует проследила бы за количеством и качеством продуктов, остужая пыл своего ненаглядного уж получше этого вялого и уверенного в себе лишь на словах Петрова. Хотя о чем я вообще, какой проследила и остудила, вместе с ним бы меж рядов носилась, сгребая все подряд: какой бы спокойной и уравновешенной ни была в обычном своем состоянии, рядом с ним всегда гарантированно теряла голову – Миша точно повесился бы. «Да дай ты мне с другом по магазинам пошататься, с тобой набегаемся еще после свадьбы», - сказал он мне перед тем, как поехать закупаться, ну разве вот можно было после этой фразы спор продолжать? Вот и пришлось остаться дома, радуясь возможности лишний раз избежать встречи с Петровым. Может я и относилась к Мише слишком негативно, но он иногда просто выводил меня из себя, например, хотя бы тем фактом, что он просто упивался наличием собственной машины, не упуская шанса подколоть своих друзей, еще обделенных этой роскошью, словно детсадовец, которому родители подарили новую игрушку, что, впрочем, недалеко от истины; были и другие причины, незначительные поодиночке, но в совокупности своей они подавляли любое проявление симпатии к этому человеку.
Мне не понравился наш вечерний разговор. Нет, он был абсолютно обыденный, но странное чувство недоговорки и сокрытия чего-то сильно резало слух: уж за такие долгие отношения, как у нас с Лешей, успеваешь изучить человека вдоль и поперек, сразу чувствуешь любую его напряженность. Я тогда, конечно, не стала мучить парня излишними расспросами: итак весь вымотался, чтобы отбрыкиваться от моих приставаний, и скажи он правду, мое богатое воображение, такое же сумасбродное, как и у моего избранника, перепугало бы нас обоих настолько, что мы вообще никуда не поехали бы. Да, тогда это воспринималось как плохой исход. Как же я злюсь теперь на себя за свою мягкость и сговорчивость по отношению к нему…
Не буду копировать пустые заявления остальных насчет каких-то снов, неясных намеков, птиц, стучащихся в окна или другой ерунды, что они там понапридумывали: стоило чему-то произойти, как надо усесться и просмотреть все свое прошлое, выискивая всякие знаки потустороннего вмешательства, яростно предсказывающего грядущую судьбу, а если таковых не найдется – дать волю фантазии и придумать что-нибудь самому! Серьезно, как их теперь послушаешь – каждый просто реинкарнация Нострадамуса, талантам которого не дал проявиться чрезмерный пыл Леши, якобы одержимого идеей всех заманить в тот дом. Ненавижу их за такие слова. Нет, у меня все было по-другому: спала замечательно, какие-то невнятные сновидения, прочие ясновидческие ужасы – все обходило меня стороной, точнее, я просто себе этим голову не пудрила. Даже тогда, после звонка, вдоволь намурлыкавшись с парнем по телефону, преспокойно занялась подготовкой к отъезду – заехать за мной они должны были где-то к десяти часам (а мне повезло: я жила как раз на их пути – иначе еще куда-то тащиться на метро бы пришлось), сидеть на чемоданах было лучшей идеей, чем носиться в панике на утренних сборах. Ничего странного, кроме подмеченных мной недоговорок с Лешиной стороны. Нервозности, торопливости, вспыльчивости – едва заметных, почти неощутимых отклонений в обычной речи, которые с легкостью разоблачило любящее сердце. Но холодный рассудок подавил все желания расспросить его, побуждая промолчать. И вот к чему это привело: не помогли все сказки, фильмы и мультфильмы, что постоянно рассказывали о необходимости слушаться сердце и ничего более.
Нет, странностей не было. И даже Лешина смс, пришедшая в четыре утра, с несколько личным содержанием была вполне обычным, хоть и не частым, явлением. Когда он заявился ко мне в девять, с большим походным рюкзаком за плечами и мешками под глазами от недосыпа – опять ведь всякой ерундой ночью занимался, паразит, у меня не было никакого желания расспрашивать его о вчерашнем разговоре. Моя мама, которую визит Леши разбудил в столь ранний час (что до отца, так его раньше полудня в выходные и пушкой не поднимешь) безнадежно бросила: «все-таки не передумали?» и, покачав головой, скрылась на кухне внимать телевизору.
Петров опоздал на полтора часа, чему мы были чрезмерно ему благодарны. Конечно, полностью насладиться обществом друг-друга у нас не получилось: за стеной все-таки родители, поэтому я безапелляционно устроила свое чудо на коленях, чтобы он хоть немного выспался перед праздником: там ведь будет не до этого, а недосып мог скверно на нем сказаться. Он итак здорово меня обеспокоил за отведенную нам пару часов: спал неспокойно, постоянно вздрагивая, несколько раз просыпался. Леша глядел на меня безумными глазами, потом будто узнавал и, успокоившись, снова засыпал у меня на руках. «А что если все это время его не бессонница мучила, но он просто боялся заснуть, опасаясь того, что поджидало его в сновидениях», - сказал бы наверняка Петров, узнай эти подробности. Ну-ну, просто кому-то пора завязывать смотреть фильмы ужасов и читать всякую ахинею (на которую мой неугомонный и меня подсадил) перед сном. Летом мы хотели наконец-то начать снимать квартиру или комнату, тогда я собиралась окончательно отучить его от этой дурацкой привычки, вдолбив в его бестолковку простую истину: ночь он посвящает либо сну, либо мне, и никаких исключений. Случилось все иначе…
<Далее идет длинная череда несвязных и в большинстве своем бессмысленных предложений, которые предпочел вообще выбросить из повествования>
В машине нас ехало четверо: мы с Лешей устроились на заднем сидении, Миша – за рулем, рядом с ним – его пассия, Юлия Романова, досаждающая мне своей болтовней. Смысл был в следующем: она страшно обиделась на то, что за ней не заехали на машине, и ей пришлось добираться до Петрова на метро, в то время как ко мне он все же добрался - она сама мне рассказала об этом позднее. «Я понимаю, что ему не по пути, но можно же было встать пораньше и сделать небольшой крюк», - деловито разъяснила она мне. Ну да, тащиться на другой конец Москвы за Вашим величеством, а потом, через пробки, к месту назначения. Время-то в запасе много, к первому числу, глядишь, доберемся. Мне ее не понять: нужно же быть более снисходительной и хоть немного задумываться о самопожертвовании…
Когда мы сели в машину, бедняжка сидела надутая и даже не посмотрела на нас, сухо поприветствовав. Мне лично такое отношение было до лампочки, я хотела лишь расположиться поудобнее и снова устроить Лешу у себя на руках, ну куда уж там: под вопросом все хорошее настроение компании! Кажется, на этой их военной кафедре то, чем он занимался, называлось «поддержание высокого морально-психологического состояния личного состава». Выражалось это в том, что он разболтал ее на тему некоторых институтских мероприятий, в которые они вместе участвовали (всегда со скрипом в зубах выслушиваю их рассказы о ВУЗе – столько всего там происходит, что диву даешься: когда они только учиться успевают), буквально через пару минут Юля уже позабыла об обиде и воодушевленно болтала с ним про осенний День открытых дверей. Миша ехал молча: он несколько не одобрял вовлеченность девушки «во всякую ерунду». Когда мы покинули пределы города, мой драгоценный смотрел на меня измученным взглядом, уже тысячу раз пожалев, что разговорил Юлю, которая и не думала успокаиваться, пользуясь его вежливостью. Я лишь показала ему язык: нечего на других девчонок внимание переключать под какими-то ни было предлогами. Воспользовавшись тем, что собеседница отвлеклась на поиск носового платка – она успела немного простудиться – Леша попытался скрыться в диалоге с Петровым на тему приезда Семина и его зазнобы, но тщетно: Юля включилась и снова перевела разговор в русло их выезда на октябрьскую ролевую игру, куда он меня активно и безуспешно зазывал.
Насчет Семина: они с Настей должны были приехать на электричке к трем часам дня на ближайшую к деревне станцию. Леша опасался, что такой расклад отпугнет их неуверенного спортсмена: вот уж его-то действительно следовало запереть в машине, чтобы никуда не делся, только вот перспектива везти шесть человек Мишу не устроила, мол, неудобно, да и штрафануть могут. Зануда. Так мы и ехали: мой любимый треплется полусонным голосом с заметно повеселевшей Романовой о каких-то братствах и альянсах, Петров уныло маневрирует в потоке машин, а я – сижу в домике, отгородившись от окружающих массивными наушниками, прослушивая список песен, что по просьбе коллектива подготовила к празднованию, надеясь, что они не особо расстроятся уже приевшейся теме 90-х.
Слегка задремала, потеряв счет времени. Очнулась я под бессмертный хит «Europe» и тут же сняла наушники. Мы уже явно свернули с шоссе, потому что вокруг был лес, а машина болезненно корчилась, неспешно продвигаясь вперед. Троица сидела молча, что удивительно. Не знаю, что творилось с впереди сидящими, но Леша был какой-то бледный, что-то высматривал в окне, нервно постукивая себя по коленям. На секунду странное оцепенение перекинулось и мне, даже не по себе как-то стало, но я тут же взяла парня за руку, он обернулся ко мне и слегка улыбнулся – все наваждение моментально растворилось. Прижалась к нему, он меня приобнял, и тут я, обратив внимание на окружение, наконец, поняла, чем вызван этот ступор. Канун нового года, в Москве температура никак не хочет опускаться ниже трех градусов тепла, осень пошла по второму кругу. А здесь вокруг – снег! Пушистый белоснежный покров укутал окрестности, навевая совсем позабытое новогоднее настроение! Я не смогла удержаться от радости и, громко вскрикнув, прильнула к окну, разглядывая окружающую нас снежную сказку. Молчание остальных как рукой сняло, даже консервативный Петров присоединился к общим восторженным возгласам. Забавные такие: увидели снег и тут же свернули все разговоры, словно опасались его напугать, будто от их разговора он сразу растает и больше не вернется – вот уж нашли диковинку.
Я просто изменила бы себе, если не швырнула моментально слепленный снежок в Петрова, как только мы подъехали к месту; тот, кстати, тут же помрачнел, едва покинув машину, будто свежий воздух и легкий ветерок прогнали все радости жизни из его головы. Он лишь весьма вежливо огрызнулся и отправился к калитке, не отрывая глаз от дома. Мы же втроем устроили небольшую перестрелку прямо на дороге, рискуя сорвать на себя праведный гнев Миши, попади мы случайно по автомобилю – какие двадцать лет, о чем вы, тоска по снежной зиме с узорами на окнах и украшенными ватными облаками деревьями с легкостью вернула нас лет на десять назад в беззаботное детство, из которого нас нахально вытащил тревожный крик Петрова. Не сговариваясь, мы в одно мгновенье слепили по здоровенному снежку и устремились в калитку преподать Мише пару-тройку уроков – в зависимости от его реакции и нашей меткости. Только вот когда мы его увидели, забежав за угол, весь азарт куда-то пропал.
Сперва не поняла, в чем, собственно, дело. Он стоял бледный, как окрестности, держась за распахнутую дверь на террасу, неотрывно глядя внутрь. Я что угодно была готова увидеть там, вплоть до повесившегося Шамова, но увы… терраса как терраса, ни окоченевших трупов, ни оживших иллюстраций к первой части Божественной комедии – ничего такого, чем можно было бы вызвать странную реакцию Петрова, а он все таращится и таращится на вход выпученными глазами.
- Ну и что? – спросил Леша, зайдя внутрь.
- Все на месте, - осипшим голосом пояснил Миша. Видимо, он имел ввиду пакеты с продуктами, что стояли в дальней части террасы. – И окна открыты.
- Может, он решил, что так будет лучше, зачем делать скоропостижные выводы, - пробормотал мой ненаглядный, а потом громко крикнул: «Андрюха! Мы приехали!»
- Шамов, вылезай, - подхватила я, проходя следом за парнем в дом. Петров же исчез на улице, видимо, захотел покараулить машину, пока мы не найдем хозяина.
Первое, что меня удивило – в доме было очень холодно. Да, это очевидный факт, что тепло должно было улетучиться на улицу из-за открытых окон, но сколько же времени они должны были быть открытыми, а отопление - выключенным? По лицу Леши, продолжавшего бессмысленные попытки звать Андрея, я поняла, что дело дрянь. Мы обошли весь дом, приказывая хозяина немедленно явиться под страхом страшной расправы, но безрезультатно: его нигде не было. А между тем отмечала то, как, должно быть, уютно внутри, если только поднять температуру на несколько десятков градусов: обстановка радовала глаз, даже комнаты нам были приготовлены, вот только на втором этаже нас ждал весьма… странный сюрприз, который до сих пор не знаю, как правильно трактовать.
Там было три комнаты: две спальни с одной стороны, а напротив них, собственно, лестница и еще одна комната, воспоминания о которой до сих пор вызывают у меня мурашки по спине. Сначала я просто удивилась дикому беспорядку, что там творился: как-то слишком он контрастировал по сравнению с остальными прибранными помещениями. Но постепенно глаз улавливал другие пугающие детали. Во-первых, окно было распахнуто настежь, а стекла на нем треснули, словно от удара. Во-вторых, небогатая мебель, пара кресел и стол, перевернута, всякое белье – в смысле, одеяло, плед, простыня – разбросано по комнате. А что меня больше всего напугало: дверь в кабинет повисла на одной петле, словно ее выламывали. Я человек по своему характеру весьма наивный и оптимистичный, поэтому тогда решила, что у Шамова просто руки не дошли привести эту комнату в порядок. Может, предыдущий хозяин оставил в ней такой бардак – я же до сих пор ничего не знаю о прежних владельцах этого места. Прежде чем мой мозг пришел к более пугающим заключениям, с кухни раздался крик Юли, заставивший нас с Лешей подпрыгнуть от неожиданности и стремглав понестись ей на выручку.
К чему приводит чрезмерная впечатлительность: мы выскакиваем, готовые вцепиться в глотку Юлиному обидчику, а обнаруживаем только крайне удивленную Романову, размахивающей какой-то бумажонкой. Выражение ее лица надо было видеть: она чуть ли на стол не запрыгнула от испуга, едва мы влетели в зал.
- Вы меня только не убивайте, - выдала она. – Но я узнала, где Андрей ошивается.
- И где же? – раздался голос позади. Я резко крутанулась на месте, но столкнулась нос к носу лишь с Петровым, который тоже услышал звонкий голос девушки и бросил свою драгоценную машину одну-одинешеньку.
- Этот паразит гулять ушел, - пожала плечами Юля. – Вот, записку на подоконнике оставил.
- Твою ж мать, - воскликнул Миша, опираясь на стену.
- У тебя была другая версия, более захватывающая? – подколола я его.
- Как насчет такой: вчера мы приехали и обнаружили эту чертову записку, ровно как и отсутствие хозяина, - огрызнулся он.
- Ну может он просто у соседей остался переночевать? – предположила я.
- И уже до двух часов сидит у них? Правильно, что дома делать, - усмехнулся Петров, сползая вниз.
- Если люди интересные и гостеприимные, то почему нет? – продолжала я гнуть свое. – Выйди, посигналь подольше, может, услышит и объявится.
Но Миша лишь отмахнулся от меня и обратился к Леше, выдав какую-то тарабарщину:
- Я вокруг участка обошел, следы помнишь, к другой калитке? Они вот в лес уходят. В этот проклятый лес. И назад не возвращаются. Что делать будем?
- Да не может же, - начала я.
- Даш, закрой рот, сейчас не до твоих гениальных идей, - вдруг взорвался он.
- Миша, Миша, - перебил его мой заступник, - давай ты будешь себе отчет давать в том, что говоришь, пока мы тут драку не учинили?
- Ну конечно, извини, Дашуль, - выдавил из себя Петров, вздохнув. – Так что ты предлагаешь делать?
Леша помолчал с полминуты, потом ответил:
- Во-первых, не разводить панику. Не надо думать о самом печальном исходе. Возможно, точнее, я уверен, что все не так плохо, как мы себе начнем разрисовывать.
- Давай к сути, - перебил его Миша, скорчив кислую мину.
- А суть такова, что где-то через час приедут Семин с Настей, их надо в любом случае встретить, поэтому бегать сейчас искать Шамова – идея не самая лучшая, потому что через полчаса тебе надо уже выезжать их встречать. Одному идти в лес на поиски или оставаться в доме, ровно как ехать по глуши – самая идиотская мысль из всех. Поэтому… как бы скотски это ни звучало, пока придется оставить все как есть: если Андрей уже… если у него все в порядке, то сомневаюсь, что что-то изменится через полтора часа.
- Твою мать, - повторил Петров.
- То есть ты предлагаешь просто бросить его? - вспылила Романова.
- Юль, давай ты не будешь поддаваться эмоциям, а прокрутишь в голове то, что я сказал, еще раз и выскажешь свое фи, если придумаешь вариант получше. Расклад такой, - невозмутимо продолжил наш идейный вдохновитель, - через полчаса едешь ребят встречать, но не один, а с Юлей, мы останемся дом и вещи сторожить. Миш, только не надо спорить: она, в отличие от тебя, лет семь карате занимается.
- Джиу-джитсу, - поправила она его.
- И тебе не хворать. Смотрим дальше: мы не ели с утра, Семин приедет голодный – а этот всегда жрет как трофейный конь – да еще и Андрея надо кормить, если… когда он объявится. Поэтому доктрина такова: волшебницы – марш творить чудеса за плитой, или тем, что тут исполняет ее роль, а мы с Мишей постараемся тут немного климат в норму привести.
Юля что-то проворчала насчет шовинизма, но я же была готова просто на шею броситься к своему мужчине: мы едва в панику не ударились, а он вот так быстро и просто все разложил по полочкам, как же я гордилась им… и горжусь после всего. И не смотря ни на что мои чувства <кусок текста зачеркнут> не думаю, что они имеют какое-то отношение к делу. Итак, мы возимся с готовкой, попутно качая головой от количества закупленного, Петров с Лешей притащили к нам в зал все обогреватели, что смогли найти, и отправились колдовать над печью, к счастью, у моего такая в деревне у бабушки была, так что импровизировать, на наше счастье, им не пришлось.
Немного позже они уже мешались под ногами. После выражения нашего недовольства их бездельем, Петров ушел слоняться по дому, а мой милый уселся за стол, уткнувшись в какую-то книгу, свистнутую из местной коллекции. Ну, обижаться он мог сколько угодно: мы заранее договаривались, что на кухне творит кто-то один из нас, чисто во избежание скандалов. Можно было, конечно, посадить ребят банально салат нарезать, но это уже дело принципа.
К сожалению, у нас было слишком мало времени, чтобы приготовить грандиозные кулинарные шедевры, поэтому пришлось ограничиться лишь сосисками с макаронами, которые хоть и сердито, но удалили голод. Моему это пришлось не по вкусу, так что вдобавок вытащил банку маринованных огурцов и ведерко квашенной капусты, заодно обсыпал макароны тертым сыром, а его у нас было в избытке: ребята закупили немало, так еще и Андрей – он повернут на этом продукте – притащил с собой солидный кусок. Юля тем временем перемыла овощи с фруктами, кое-как распланировала блюда, которыми мы, точнее, в сложившихся обстоятельствах, я буду баловать достопочтимое собрание. Нельзя сказать, что я была особо против сольного выступления на кухне – готовка мне всегда только в радость…
Все же постараюсь меньше вдаваться в подробности. Перекус был довольно нерадостный: у Петрова на лице застыло выражение, будто только что за повестку расписался, мой никак не мог оторваться от найденной книги, мы с Юлькой перебрасывались фразами насчет подготовки к праздничному столу, возлагая надежды на то, что плитка в печке прогреется достаточно хорошо, чтобы составить компанию савдеповской конфорке, заменяющей плиту – с ней одной особо не развернешься.
Досидев в молчании до половины четвертого, наша компания безразлично разделилась: Петров кивнул девушке, и они, бросив на прощание пару слов, удалились; мы же так и остались сидеть за столом: Леша, похоже, вообще не заметил исчезновение пары.
Потом мне это надоело. Я подошла к парню и приобняла его, настойчиво уткнувшись носом в щеку, возвращая его назад на грешную землю.
- То есть вот так мы теперь проводим время, оставшись наедине? – оскорблено бросила я. Леша вздрогнул, будто от удара током, но потом повернулся ко мне и тепло улыбнулся.
- Может, и остались наедине, но не стоит забывать, где именно, - выдал он наверняка что-то таинственное в его понимании, но меня же это заставило лишь скептически ухмыльнуться
- Ты разве не чувствуешь? – вдруг спросил он, и улыбка моментально покинула его лицо. Я слегка опешила.
- Имеешь ввиду этот запах? – предположила я, назвав первое, что пришло в голову. Были какие-то едва уловимые нотки чего-то весьма неприятного в воздухе, чему я сперва не придала никакого значения.
- И его тоже, - кивнул он с серьезным видом. – Когда мы приехали сюда вчера, тут невозможно было находиться: глаза резало. Поэтому и открыли окна перед отъездом.
- Ну вот и объяснение, почему Шамова до сих пор нет! – воскликнула я. – Раз резало глаза, то как он мог вообще находиться, да и тем более спать в этом помещении?
- И при этом он сам не открыл ни единого окна в доме, чтобы проветрить? – сощурился Леша. – Не считая того, что в комнате наверху, которая меня вообще в ступор ввела. Но я имел ввиду несколько иное. Ощущение… присутствия, нет… я не знаю, как описать, но словно все твое естество бьет тревогу. Как, помнишь, там, на дороге?
- Так вот что вы все такие убитые сидели, - расхохоталась я. Но парню моя радость не передалась. – Ощущение присутствия, говоришь? Милый, это чувство на самом деле можно очень просто объяснить.
- Ну что же, просвети меня, будь так любезна.
- Давай посмотрим, что мы изначально имеем: недосып, стресс из-за сессии, нервозность в связи с поездкой. Мы едем в машине: кто-то смотрит на дорогу, кто-то о чем-то размышляет, кто-то болтает без толку, а мозг наш в это время работает, что-то анализирует. И в итоге у одного из нас либо возникает некая подсознательная мысль, либо воспоминание из прошлого, связанное с негативным событием, стимулом к возникновению которых стала фраза в разговоре, я не знаю, положение тела, или знакомые очертания дерева. Это вызывает у человека определенную реакцию, тот же страх, или, как ты это называешь, ощущение присутствия. А мы – не слепые, понимаешь, люди – существа социальные, мы чувствуем друг-друга, а особенно если компания знакома не один год. Эта реакция передается и другим, если они не пытаются ей как-то сопротивляться, а сопротивлению повода нет: мы расслаблены, сидим в тепле и на удобных сидениях. Просто создались условия для такого группового, скажем, помешательства, на самом деле не имеющего никаких серьезных причин для беспокойства. Это я тебе как психолог говорю, пусть еще не дипломированный.
Он не отрывал от меня немигающего взгляда, тут настала пора мне действительно забеспокоиться.
- Любимый, я очень тебе сочувствую, - тихо прошептала я, перемеживая слова с поцелуями. – Ты так много сделал, чтобы мы все-таки собрались вместе здесь, а теперь все наперекосяк идет. Не расстраивайся, солнце, я уверена, все в норму придет.
- Расстраиваться, - хохотнул он. – Нет, на самом деле… на самом деле я просто вне себя от радости.
Теперь настала пора мне окончательно потерять суть происходящего. Видя мое замешательство, он устроил меня у себя на коленях и начал один из самых неприятных по своему содержанию разговоров.
- Ты помнишь те книги, что я тебе давал читать пару месяцев назад?
- Графоманские рассказы начала двадцатого века про всякие космические ужасы?
- Графоманские?!
- Нет! Нет, безусловно творения пера гениального автора, только не отгрызай мне ухо!
- Несомненно, гениального. По-крайней мере с несколько неординарным мировоззрением. Признайся, тебя ведь тоже оно завлекло? О неких могущественных сущностях, что существуют вне времени и пространства, о страшной битве между двумя лагерями бессмертных созданий, о сонмах их отродий, один вид которых способен вселить страх и отвращение почище полотен Босха, о том, что люди – лишь проблеск смятения и удивления на фоне существования Вселенной.
- Милый, - протянула я, - давай без таких пафосных вступлений, меня же в сон потянет.
- В этих произведениях, если помнишь, был отсыл к неким трудам, содержащим запретные знания, настолько кошмарные, что они могут свести с ума неподготовленного человека. Тайные обряды червя? Книга Эйбона? Или как там они обзывались в той редакции, что я тебе давал? Некрономикон, наконец?
- О, тот самый, который Эш Уильямс из «Зловещих мертвецов» искал? Нет! Конечно, помню, дорогой, только без каннибализма.
Он отпустил мое ухо и молча перевернул книгу, которую так увлеченно читал, обложкой вверх. Хоть я и учила лишь французский еще со школы, но все же смогла разобрать ужасное для русского слуха словосочетание «Unaussprechlichen kulten» и сопоставить его с теми книгами, что упоминались в произведениях мастера ужасов. Как говорила выше, выводов скоропостижных делать я не любила, так что лишь выдала:
- Не думала, что фанаты или издатели заморочились с их реализацией.
- Фантазии у них не хватит, - с сомнением протянул Леша. – Как бы парадоксально это ни звучало, но она… похожа на подлинник старинной книги. Нет, я в своем уме и действительно понимаю, что такое на самом деле существовать не может, и все же… настолько реалистичная подделка – маловероятно. И все же она должна была бы стоить не одну пару тысяч, я сомневаюсь, что у обитателей этой деревни были бы деньги и, главное, желания коллекционировать такие сувениры… однако…
- Я думаю, нам стоит остальным рассказать про эти находки, мало ли.
Вместо ответа любимый лишь приложил два пальца – указательный и средний – к своим губам. Этот жест из нашего невербального алфавита, начавшего составляться еще до того, как мы стали встречаться, означал: «храни в секрете, остальным это лучше не знать, причину расскажу позже». Но останавливаться с расспросами и не собиралась.
- Ты читал написанное там и понимал это? – напряженно протянула я.
- Нет, что ты, просто картинки рассматривал, - рассмеялся он. Конечно, поддержала смех, но… на самом деле верилось ему с трудом.
Понимая, что мое любопытство не будет удовлетворено такими отмашками, он все же нашел в себе силы поведать мне о том, что же должно было по его мнению содержаться в таких книгах, а заодно и провести краткий экскурс в мифологию Лавкрафта и его последователей. Разумеется, ему это вышло боком. Он ходил по кухне кругами: всегда так делал, когда о чем-то рассуждал или думал, извлекая из своей памяти тьму информации, не имеющей никакой ценности для реального мира, но являющуюся прекрасным материалом для ночных кошмаров. Когда-то я взяла с него обещание, что он перестанет запоминать всякую ерунду вместо полезных вещей, его он постоянно нарушал (оправдываясь тем, что просьба была абсолютно нелогична: управлять избирательностью памяти выше человеческих сил), постепенно и меня вовлекая во всякую ересь, только вот теперь я просто горела желанием расквитаться с ним за его прегрешения. Поняв, что ему не выйти победителем из этой схватки, мой доблестный рыцарь позорно бежал на второй этаж и спрятался в спальне, откуда нас вытащили лишь сигнал подъехавшего Петрова…
Я еще раз извиняюсь за все подробности, но мне просто необходимо цепляться за каждую кроху воспоминаний, поэтому стремлюсь так досконально описывать каждую мелочь. Последние наши диалоги врезались в память и никак не уходят из нее. Можно ли их забыть? Я думаю, что когда встречаешь такого человека, нет никакой возможности вырваться из плена его образа, что глубоко засел в памяти, душе и сердце…
---
Дальнейшие рассуждения придется пропустить из-за полного отсутствия причастности к главной теме и вернуться к показаниям Петрова, пусть параноидальным и полным всяких странных деталей и наблюдений, вызванных расстройством рассудка, однако наиболее полным.
---
Михаил Михайлович Петров
Я снова и снова перебираю в памяти воспоминания о приезде и поражаюсь нашей глупости и наивности: нельзя, просто нельзя так нахально игнорировать всю ту чертовщину, что так старательно пытается привлечь к себе внимание. Наверное, сказывается воспитание жизнью в мегаполисе, когда привычно в любой ситуации держать лицо кирпичом, натянув на него самую злобную из всех доступных масок, и упрямо идти вперед, не смотря на окружающих и возможную неадекватность собственных поступков: ведь куда легче заверить себя в идиотизме человечества и совершенстве слабого, забитого себя, чем пытаться войти в чье-либо положение, проявить сочувствие или просто быть собой, а не тем фантастическим безмозглым големом, которого все из себя корчат. Прелести города только подпитывают такое отношение к жизни: госслужащие во всяких жеках (или как там они теперь называются), которым осточертели очереди, вот и отыгрывающиеся на окружающих, больницы, полные полоумных стариков, способных любого убедить в огромном букете болезней, что кишат в теле собеседника, что ни один врач не способен будет переубедить несчастного, наконец, что зачастую полностью подрывает какую-либо веру в человечество, толпы попрошаек, нарочно искалеченных хозяевами ради большей выгоды, бесчеловечные твари, просящие милостыню с усыпленным наркотиками ребенком на руках; не будем забывать и о нашей «доблестной, честной и сердцу дорогой» полиции, только ждущей, когда ей на блюдце принесут практически раскрытое дело, а на самом деле <как уже отмечалось, паранойя у парня просто зашкаливает>. Ровно как и в городе вели мы себя в той проклятой глуши: не обращая внимания ни на кого, кроме самих себя, надеясь на славный исход, а спохватились лишь когда стало слишком поздно. А ведь я начинал подозревать неладное…
Когда мы ехали по грунтовке уже вчетвером, прихватив девчонок, я просто из интереса стал озираться по сторонам, пытаясь выявить то необычное чувство неведомого, что возникло у меня день назад во время нашей пробной поездки. Тогда я был один, не считая спящего Гурьева, а теперь нас четверо – вряд ли некое зло может взять вверх над моими нервами и заставить снова судорожно трястись за рулем. Едва заметив знакомое мельтешение краем глаза, как сперва даже несколько обрадовался. Потом неясный холодок пробежал по спине, словно от взгляда невидимого хозяина дремавшего леса, недовольного вторжением непрошенных гостей. Несмотря на все свои старания, я все же не удержался и снова поддался странному чувству навеянной паники. Оглянувшись на пассажиров, я с ужасом понял, что они испытывают то же самое: Юля вжалась в кресло, обхватив руками колени, Гурьев поджал губы и упрямо смотрел в одну точку. Только Даша, этот остров «нерушимой» логики собственного производства была в трансе, закрывшись от мира наушниками. Мне же действительно было не по себе: третий раз уже испытываю это проклятое чувство, будучи не в силах его объяснить. Пытался даже истолковать иммунность Котенковой к окружающей нас напасти: может быть, потому что слух отвлечен на музыку, сознание не поддается влиянию извне, которое даже во сне (если вспомнить случай с Гурьевым) добирается до жертвы. Когда же она вдруг очнулась и начала визжать, заметив, что все вокруг завалено снегом, я чуть ли не расхохотался, поняв нелепость своих рассуждений: слух, внушение… скорей всего дело именно в ее непрошибаемости.
Улыбка, застывшая на лице с момента пробуждения Даши медленно с меня сползла, когда я увидел открытые нами вчера окна абсолютно нетронутыми. Самые дурные предчувствия нахлынули на меня, едва не выпустил руль из рук в попытке схватиться за голову. Подъехав, не отрывая взгляда от дома, я вышел из машины и простоял так в ступоре, выслушивая противный звон в ушах, из которого меня вывел пущенный неугомонной Дашей снежок мне в голову (как она потом извинялась, у нее прицел сбит, рука непристреленная, а с меткостью вообще беда – ну-ну). Бросив ей что-то вроде «Любезнейшая, извольте совершить увлекательное путешествие в геенну огненную», я двинулся к дому, в то время как оставшиеся дети решили поиграться возле машины – вот как на них злиться? А у меня на душе скребли кошки (частично в этом были виноваты и капли талого снега, мерзко стекающие за шиворот благодаря Котенковой): окна открыты, новых следов вокруг дома нет, снег лежит такими же странными наносами (а я-то надеялся, что мне только привиделось это из-за недосыпа), но когда открыл дверь на террасу, учуял нотки того же отвратительного запаха, что напугал нас вчера, и увидел продукты, покоящиеся нетронутыми на террасе, то не удержался от громогласного упоминания своей родительницы, чем здорово перепугал остальных.
Тогда уже смирился с фактом, что Шамов пропал где-то в лесу, куда уходили его еще вчера замеченные мной следы: я специально снова проверил ту вторую калитку – убедиться, что они мне тоже не привиделись. Праздники грозили превратиться в кошмар: следующим нашим шагом стал бы звонок в полицию и бесконечное блуждание по лесам в поисках сгинувшего друга, по глупости своей отправившегося на прогулку в гордом одиночестве. На Шамова это, кстати, было совершенно непохоже: несмотря на свою внушительную комплекцию, он был человеком весьма неуверенным в себе и довольно трусливым; я очень удивился, когда узнал, что он все-таки собрался и совершил сольное путешествие так далеко от дома. Будто Гурьев своей настойчивостью перерезал чувство страха у него и заставил плясать под свою дудку. Не знаю, что у Алексея было на уме, но он практически всегда сохранял спокойствие и хладнокровие, будто все шло так, как он и планировал, даже когда мы поняли, что Андрей действительно потерялся, то вместо того, чтобы поискать его хотя бы у соседей (а мы ведь видели чье-то лицо в окне одного из домов - они наверняка обитаемы), он выдал четкий план действий чуть ли не по минутам, согласно которому поиски друга откладывались на неопределенный срок.
У меня есть одна нехорошая черта: когда я начинаю откровенно паниковать, то не могу высказать свое мнение или даже поделиться наблюдениями, но все тщательно анализирую и порой замечаю такие детали, что сокрыты для другого глаза. Мне сказали о какой-то странности в комнате на втором этаже, поэтому после того, как мы с Гурьевым на пару растопили печь, я тут же отправился туда и простоял там до тех пор, пока рассерженная Юля не поднялась за мной: оказалось, она минут пять меня звала к столу. И вот что я увидел в той комнате.
Дверь была вся побита, словно кто-то или что-то ломилось в нее со страшной силой. Прежде чем войти внутрь, я пристально ее осмотрел: следы от ударов были необычной формы, их точно нанесли не кулаком и не, скажем, кувалдой, но будто просто снесли дверь огромным тараном. Мебель внутри была вся перевернута. Следы на полу показывали, как ее двигали к двери, и как она отлетела в сторону, когда что-то немыслимое ворвалось в комнату. Я понял, что находящийся здесь забаррикадировал дверь всем, что только подвернулось под руку, но и это его не спасло: чудовищная сила разметала преграду и добралась до затворника. Подошел к окну и оторопел: пол был местами расцарапан, причем на бороздах остались следы запекшейся крови, явно пролившейся совсем недавно. Сомнений не оставалось: здесь от кого-то или от чего-то прятался Шамов, и это что-то настигло его. На слабеющих ногах я подошел к распахнутому окну и обнаружил на нем треснутые стекла и вырванную щеколду, скрепляющую ставни: его выбили изнутри. А внизу, под окном, снег был примят, словно нечто (продолжаю использовать неопределенное местоимение, хотя прекрасно понимаю: это был Андрей и/или атаковавшая его напасть) выпало из второго этажа.
Следующее открытие потрясло меня еще сильнее: следы, шедшие к калитке, начинались именно отсюда, но по ним нельзя было сказать, что кто-то бежал или что-то тащил. Нет, словно человек выпал из окна, отряхнулся, подивился такому развитию событий и спокойно пошел по своим делам в лес как ни в чем ни бывало. Или то, от чего Шамов убегал, не могло покинуть дом? Или следы Гурьева, переплетающиеся с остальными – он же приехав вчера, носился вокруг как бешеный – скрыли от меня какие-то детали? И тут совершенно абсурдная догадка зародилась в моей голове: а не специально ли он затаптывал эти следы? Понимаю, звучит глупо, но слишком уж подозрительно все сходилось: он зазывает в этот дом, где в итоге пропадает хозяин, которого Гурьев предлагает не искать, но подождать обеда, приезда остальных, оттягивая время, он следит на возможных уликах, скрывая их. Так или иначе, подозрения насчет Алексея все сильнее и сильнее разгораются в моей голове, пока я пишу эти строки, и если тогда, стоя у окна, в которое дул холодный уличный ветер, словно стремящийся наконец покончить с отвратительной вонью, хоть и практически неощутимой, но все же оставшейся в воздухе, я находил эти размышления забавными, то сейчас начинаю понимать: Гурьев запланировал все с самого начала.
После скудного обеда, никак не оправдывавшего те богатые запасы, что мы заготовили, мы с Юлей направились встречать оставшуюся пару, до последнего считая, что они продинамят выезд. Были крайне удивлены, когда, отъехав немного от деревни, поймав сигнал сети, позвонили им и услышали заверения в том, что они уже подъезжают – вот уж это был сюрприз для нас. И это не смотря на ярое их желание остаться в Москве, продиктованное их ленью. Эх, ребята, что же вы ее не послушались-то…
Когда они сели в машину, я на время отключил слух: начались многочисленные жалобы на все мероприятие, вывод из которых можно было сделать один: наша компания и все жители деревни просто жизнью обязаны этим двум богоподобным существам, что трещали на заднем сидении, описывающим сотни трудностей, с которыми им пришлось столкнуться прежде, чем они смогли добраться до нас. А вот когда я внезапно услышал слово «сорока», невольно вывел слух из режима ожидания и включился в разговор.
- Ну, я лежу в кровати, в такой полудреме, - ответила Настя, девушка Коли Семина, когда я переспросил. – И вдруг звук такой: бам! Я как подскочила, спросонья никак не могу понять, что происходит. И снова: бам! В окно кто-то стучится. У меня, кстати, в детстве самый частый кошмар был, что ко мне через это самое окно какая-то жуть лезет. Прям в память врезалось: темно, и где-то в коридоре свет горит, а я лежу, не могу пошевелиться, только на окно смотрю. И тут оно начинает залезать, а у меня ни вскочить, ни закричать не получается, только когда все это заползет, и я его увижу, только тогда с воплем просыпаюсь – кошмар одним словом. А тут наяву: в окно стук, я пошевелить нормально конечностями от резкого пробуждения не могу: ну все, конец мне настал. И в третий раз: бум! Тут я разглядела черный такой комок перьев, который затрещал и улетел – вот это жуть настоящая была. Говорят, примета плохая: к плохим вестям («К покойнику», - на автомате поправил я), уж думала отговорить Колю от поездки. А самое странное, что сороки-то на зиму улетают, а тут нашлась одна…
- Никуда они не улетают, - фыркнул я. – У меня на даче постоянно мусор растаскивают, стоит выбросить что-то мясное или шелуху от креветок, например.
- У тебя есть дача? – вспылил Семин. – Так какого лешего мы едем в эту тьмутаракань, а не к тебе?
- Мне родители ключей не дали, - сквозь зубы процедил я.
В общем, остаток пути мне выкладывали, что Миша Петров – слабовольная, неуверенная в себе скотина, которая не может настоять на своем ради почитаемых друзей. Юля, зараза такая, сдерживая хохот, всячески им поддакивала. Тут, кстати, возникает вполне логичный вопрос: каким образом я смог привести тут Настины воспоминания в таких подробностях? Да дело в том, что эта кукла чуть ли не каждую встречу трещит о себе, и рассказ про «кошмар из окна» я слышал уже раз десять. Впрочем, и сам припоминаю подобное в своем детстве. Другой вопрос – как эта гламурная блондинка смогла определить «комок перьев» как сороку? По трещанию – да бросьте. Очень сомневаюсь, что кто-то из ее вида (я имею ввиду Настю) способен птиц по голосам различать, кроме того… абсолютно черная сорока? Хотя это не та тема, которую стоит так тщательно разжевывать – нервы… Короче говоря, я вообще не понимаю, как этот тепличный ребенок мог даже в мыслях вообразить, что поедет куда-то, где нет ни душа, ни теплого туалета. В общем, эта стереотипная парочка «качок и блондинка» изуверствовала над моими нервами всю дорогу без умолку (тут я пожалел, что та аномальная зона со зловещей пугающей аурой находилась за станцией), за что я их быстро возненавидел. Принимая во внимание этот факт, не могу утверждать, что моя показания беспристрастны: слишком уж озлобленно и подозрительно я отношусь к своему окружению…
Зайдя в дом, чуть не стал жертвой сердечного приступа: посигналил при подъезде, покричали на улице, поорали в доме – никто не отзывался; посуда лежит, где мы ее и оставили, гурьевская толмудина, которую он штудировал на обеде, покоится на столе: ребята же бесследно пропали. Ступор продолжался с минуту, потом на лестнице раздались шаги, и я медленно сполз по стене (понравился однако мне такой способ выражения эмоций), увидев взъерошенного Леху. В общем, понятно: ничего и не собиралось готовиться, ребята были заняты собой, а тут все открыто – заходите, гости дорогие!
Прежде, чем началась шумная радость по поводу подъезда новых членов компании, прежде чем Настя на бис повторила историю с сорокой, я позвал всех усесться за стол и решить, что мы, наконец, делаем с Шамовым. Новоприбывшие, услышав новость о его исчезновении, взорвались воплем негодования, сетуя на то, что их не соизволили предупредить. С трудом их утихомирив, я продолжил развивать тему:
- Нам нужно идти по следам в лес, - выложил я, чем вызвал бурю негодования.
- С чего ты взял, что он все-таки там, а не у соседей? Из-за каких-то следов, которыми ты нам уже все уши прожужжал? – возмутилась Даша. – Вот уж не думала, что ты в следопыты…
- Во-первых, почему в лес, а не у соседей, во-вторых, через полчаса уже стемнеет, а рыскать по лесу впотьмах – гиблое дело, - влез Гурьев.
- Да не может он у соседей так долго сидеть, когда знает, что мы приедем, - взорвался в свою очередь я. – А пока будем по участкам ходить, действительно стемнеет.
- Э-э-э, кстати, маленькое наблюдение, - внесла свою лепту Юля. – Тут газового отопления нет, а электрическое слишком уж затратное, поэтому скорей всего все топят печью. А дыма из труб в окружающих домах вообще не видела. Только где-то вдалеке, на другом краю деревни было что-то похожее на него.
- Когда стемнеет – свет зажгут, видно будет, кто где живет, - заявил очевидное Семин.
- Но пока мы будем ходить по соседям, убьем минимум час на поиски и разъяснения, - возмутился я.
- Значит, нечего рисковать лишний раз, - хлопнул ладонью по столу Гурьев. – У нас ни ружья нет, ни фонарей, ни знания местности: либо заблудимся, либо на зверье наткнемся. К тому же мы все устали как собаки. Если идти, то рано утром, ну, вернее после рассвета.
- Да ты сдурел что ли совсем? – не своим голосом заорал я. – И еще одну ночь в лесу его оставить? Леш, это живой человек и наш друг, думай головой, прежде чем такое выдавать.
- Миша, успокойся, ты слишком нервный стал, - примиряющее сказала Дарья. – Леша прав: в темный лес идти очень опасно, но и бросить Андрея нельзя. Насчет фонарей – их в доме должно быть полно, а ориентироваться можно по тем же следам: снегопада ведь не было, просто когда пойдете, вы борозды поглубже делайте, чтобы точно не заблудиться. Устанете быстрее, конечно, но это лучше, чем потеряться. А вот что со зверьем делать…
- Я по деревьям лазать могу, - снова включился Семин. – Леха – тоже, да и во всякие походы ходил, с этими, из института, что такое лес – знает. А если что, - тут он положил на стол предмет, который я на первых порах принял за допотопный пистолет.
- Ракетница, - пояснил он. – У отца одолжил. Думал, как фейерверк использовать, а в такой ситуации можно сигнал тревоги подать.
- Вы только с перепугу в деревья не попадите, как бы пламенем не охватило, - протянула Даша. – Да, зима, холодно, но раз в году и палка стреляет.
- Так, разобрались, - в свою очередь хлопнул по столу я. – А с соседями-то что? Меня та фобия про стрельбу в непрошенных гостей несколько беспокоит.
- Миш, не надо извергов из людей делать. Фраза: «Извините, у нас товарищ пропал, пожалуйста, помогите», думаю, сможет их немного остудить, - заявил Гурьев.
- Хорошо, - кивнул я. Вот нравилась мне роль главы собрания. – Значит, делимся на две группы: одна идет в лес, другая – по соседям.
- Стоп-стоп-стоп, - замахала руками Котенкова. – Пока вы не наделали глупостей. Во-первых… ты что, хочешь девчонок тут одних оставить, пока вы по окрестностям бегаете? Нет уж, не пойдет. Да, тянуть время не хорошо, а Леша мне когда-то говорил, что параллельные процессы лучше последовательных… вроде так. Не важно. Смысл в том, что уже итак кучу времени потеряли, а пятнадцать-двадцать минут (какой час, о чем ты вообще?) хождения по соседям погоды не сделают. Поэтому идите к ним, два парня и девушка для сирены, и просите помощь: у них же и ружья есть, и проводника с этими ружьями дать могут. Могут, Миш, люди куда более добрые и отзывчивые, чем вы их рисуете, просто убеждать не умеете. А если уж не дадут – ну, что поделать. Но тогда с нами будет хотя бы один парень, пока остальные по лесу бегают, нам на самом деле будет спокойнее.
Никто не смог ничего возразить. Гурьев – везучий подлец, что такую девушку себе нашел. В отличие от Семина, спутница которого потерянно хлопала ресницами и, похоже, вообще не понимала, о чем мы беседуем, и почему ей никак не дадут рассказать про случай с сорокой. В общем, суть разговора я более-менее передал, возможно, упустив мелкие детали, но на том мы и порешили. Я, Гурьев и Юля шли к соседям, потом, если Шамова у них не окажется, Семин и Леха уходят в лес, а девчонки и я остаемся в доме и, стараясь сохранять самообладание, продолжаем готовиться к празднику. Все-таки нужно всегда настраиваться на лучший исход дела: может, тогда судьба будет более благосклонна к нам и изменит суровое решение. В случае чего ребята подают сигнал ракетницей, а мы в свою очередь… Что мы? Это так и не обсудили, потому что каждый понимал, что тут уж только на ребят вся и надежда. Если соседи пошлют – бессмысленно стучаться снова, а полицию вызывать – уже поздно будет. Хотя, конечно, все это мы бы перепробовали. Пока собирались, Даша успела принести нам небольшой фонарик в дорогу и обещала поискать что-нибудь помощнее для отправляющихся в лес. Скажу по правде… мне было не по себе за них. Не из-за зверей или дремучих окрестностей. Алексей меня пугал. Предложить оставить человека в лесу, на вторую ночь, перед этим постоянно оттягивая его поиски… Не хочу делать плохих выводов, но это неправильно и наводит на недобрые мысли. Хотя выше я его итак помоями поливал…. Вдобавок Семин запрятал в карман куртки фляжку с коньяком. Тем не менее, я, Гурьев и Юля, взяв фонарик, отправились на поиски утерянного друга.
На улице было хорошо. Легкий морозец приятно щипал за щеки – это притом, что в Москве шли дожди, снег податливо хрустел под ногами, на дороге зажглась пара фонарей, которая озаряла окрестности тусклым светом, словно, как и Настя, оба не понимая, как и зачем сюда попали. Лес стоял темной громадой, вселяя в сердце настоящий страх и уважение перед собой; я искренне радовался, что не мне выпала участь тревожить его своим визитом, хотя так активно подбадривал всех на этот поступок. Дома, местами покосившиеся, местами добротные, стояли отрешенно, будто старались не привлекать к себе лишнего внимания. Света нигде поблизости не было, ровно как и дыма, но вот снег на участке был кое-где примят, то есть там явно кто-то обитал и либо не хотел показываться на глаза, либо почему-то покинул свое жилище – вот что за странная привычка куда-то исчезать? Мы решили раньше времени не стучаться в каждую с виду пустующую постройку, а обойти всю деревню, благо глазастая Юля заметила на окраине тот самый дом, о котором говорила: из его трубы шел дым, а в окнах, словно закрытых чем-то плотным, блестели едва заметные проблески света, пробивающегося сквозь узкие щелки. Ох, не к добру были эти предосторожности. Мы ступили на участок искать живую человеческую душу. И нашли.
Дом этот был несколько больше прочих, а в остальном все аналогично: крепкий забор, незапертая калитка и… отсутствие собак. Для меня это было дикостью: деревня, да еще и посреди леса – ни одного извечного спутника человека. Конечно, их могли держать и внутри, что маловероятно, но они бы почуяли наше приближение и подняли лай. Потом мы, конечно, узнали, куда зверье подевалось. Дорожка к дому была все истоптана, будто сюда стеклась вся деревня – а так оно и было, как оказалось в дальнейшем – причем некоторые следы шли по целине, судя по размеру шага человек бежал: все в спешке пытались покинуть свои жилища и запереться здесь, но зачем? Подходили мы тихо, чтобы понять, а что же внутри-то творится, но ни звука не доносилось оттуда на первый взгляд. Потом я уловил тихий гул, доносящийся из стен. Прислушавшись, я разобрал в нем человеческие голоса, выводящие хором что-то ритмичное вроде стиха, а еще больше похожее на общую молитву. Учитывая день недели, я решил, что это место использовалось как церковь, и там велась какая-нибудь воскресная служба. Отсутствие креста я объяснил тем, что жители могли быть какими-нибудь старообрядцами – не имел ни малейшего представления об их предметах культа.
Посовещавшись, мы все-таки решили сразу заявить о себе, чтобы никого ненароком не напугать. Звали, кричали, осторожно в стену стучали – к двери подходить опасались. Гул внутри стих, а я до последнего надеялся слышать лай собак в ответ на наши вопли… Их, конечно, без зазрения совести могли спустить на нас, но звуки этого обязательного атрибута загородной жизни уняли бы дикий стресс от вида этой странной по всем меркам деревни. Ответа все не было, но мы не собирались уходить, не получив его, а продолжали упрямо стоять на улице и горланить минут десять, не меньше. Потом дверь, наконец, открылась.
Ружья у деревенских действительно были, минимум одно. Его на нас направил старик, показавшийся на крыльце, приказывающий немедленно исчезнуть с глаз долой в самой грубой форме. Гурьев выдал свою фразу, на которую он возлагал столько надежд, но безрезультатно: старик лишь повторил приказ убраться подальше. Тогда дело в свои руки взяла Юля. Как она позже объяснила, в нас бы дед выстрелил, не задумываясь, а вот девушку все-таки выслушает. Глупенькая она у меня, но смелости не занимать.
- Мы же вам ничего плохого не сделали, зачем вы так? Нам помощь нужна: мы друга потеряли. Ну будьте же человеком.
Старик задумался, потом заявил:
- Патроны здесь достать непросто, я в воздух их тратить не буду.
- Вот что вы за человек такой, - начала было Юля.
- Хорошо, мы уходим, - перебил ее Гурьев – правильно, не стоит указывать человеку на его недостатки, когда он держит вас на прицеле. – Только скажите: вы его не трогали, ничего ему не сделали? Просто скажите, и мы уйдем, это ведь не трудно.
Старик снова задумался, жуя губу.
- Нет.
- Спасибо. Мы зла вам никакого не желаем, просто думали, вы нам поможете, - сказал Леха на прощание, отходя назад.
- Проваливайте, - рявкнул старик и продолжил злобно сверлить нас взглядом пока мы не скрылись за забором.
Шли домой опустошенные, находясь просто в шоковом состоянии. «Люди – добрые и отзывчивые создания» - ха! Дашино отношение к жизни неприменимо к реальному миру. Не могу объяснить, почему, но я был абсолютно уверен: старик говорил правду, к исчезновению Шамова они непричастны. И это не смотря на его излишнюю грубость.
- Злой дед, - надулась Юля. – А с виду такой прям старичок-лесовичок с бородой и в валенках. Вот что случается, когда к стереотипам из сказок в руки попадает огнестрел.
Мы нервно засмеялись в ответ.
- Не желаем вам зла, мы пришли с миром, - передразнил я. – Гурьев, ты инопланетянин.
- Ты мне это позавчера говорил. Я тебе уже втирал: что бы ты или собеседники ни натворили, надо стараться напоследок сказать что-то хорошее или примиряющее, нельзя расставаться врагами, особенно если твой собеседник ненормальный.
- Они просто напуганы чем-то, а не ненормальные, - вступилась Юля.
- И думается мне, это как-то связано с Андреем. Мда, ребят, ну и праздники у нас…
- Зато сколько будет воспоминаний, - попытался поднять наше настроение Гурьев. – Как Шамова заблудившегося нашли, как с деревенскими помирились.
Его пыл так никто и не поддержал.
Леха попросил не рассказывать ничего Даше об агрессивности аборигенов: незачем лишний раз нервировать человека, к тому же, зная ее характер, он был уверен, что девушка придет к самому фатальному для нее выводу: мы сами вели себя вызывающе, вот и навлекли гнев местных, а надо действовать иначе, как – она покажет, только куртку накинет…
Смысла заглядывать в другие дома не видели. Даже если и закрадывалась бредовая мысль, что Андрей, возможно, лежит связанный по рукам и ногам на чердаке одного из домов и обреченно провожает нас, проходящих мимо, взглядом из слухового окна, как это часто бывает в фильмах ужасов, мы отсылали ее прочь: действительность сама по себе была нерадостная, не стоило ее усугублять фобиями и домыслами.
Снег все так же хрустел под ногами, один из фонарей, ближний к нашему дому, не выдержал битвы с суровым окружением и погас, впрочем, изредка вспыхивая на пару секунд, силясь продолжить борьбу. Небо позднего декабря было темное и мрачное, затянутое облаками как вредным покрывалом, не пропускающим свет звезд и луны. Я чувствовал, что вот-вот может пойти снег – не знаю почему, но всегда чувствовал, когда случиться ненастью. Гурьеву и Семину следовало поторопиться с поисками.
Даша оправдала наши ожидания, вручив отправляющимся на увы два мощных фонаря, на всякий случай снабдив запасными батарейками, валяющимися в той же тумбочке, что и фонари (и мы искренне надеялись, что они не померли от холода), а так же термосом с горячим чаем. Я предупредил их о возможном снегопаде, чем вызвал смешок Семина: он весьма скептически относился к этим моим прогнозам. Даже после того, как однажды полностью вымок, когда я советовал ему взять с собой зонт, мнения своего не изменил. Я было забылся и заикнулся об осторожности насчет местных, но Гурьев молниеносно поднес два пальца к губам – этим жестом они иногда обменивались с Дашей – я вовремя спохватился и прикусил язык. Дарья сделала вид, что ничего не заметила.
Девчонки продолжали колдовать на кухне, щебеча о своем, я же обустроил себе наверху наблюдательный пост (ну, обустроил – громко сказано, просто притащил к окну кресло, столик и водрузил на него тарелку с чипсами и бутылку пива - со скукой бороться), чтобы отслеживать возможный сигнал ракетницы. В колонках аудиосистемы, невесть откуда взявшейся у прежнего хозяина, наигрывала песня Маршала про степного орла, которая несколько успокоила мое бешено колотящееся сердце и позволила расслабиться, развалившись в кресле. Иногда с кухни доносился крик Юли – она проверяла, чтобы меня не разморило, и я не проспал чего важного.
Смотреть в одну точку в окне, выходящем на лес, было более чем уныло. Нет ничего скучнее статичной однообразной картины, особенно если она состоит из снега, темной полосы – забора, еще одной полосы снега, черной громады леса и мрачного неба. Птица бы что ли какая мимо пролетела, или, я не знаю, мышь по сугробам попрыгала. Единственная примечательная вещь – две звезды, что горели где-то в стороне леса в небесах зеленым светом – очевидно, не все небо затянули ленивые тучи. Я уставился на эти яркие относительно остального монохромного пейзажа точки, словно ожидая от них какого-то представления. И тут мой мозг внезапно проснулся, и я стал прокручивать в голове произошедшее с нами у соседей.
Нормально ли встречать гостей с ружьем в руках, даже если живешь вдали от цивилизации – ну кто может пожаловать с дурными намерениями? Вор, желающий покуситься на мешок картошки? Маньяк, намертво заблудившийся в местных лесах? Цирковой медведь, научившийся стучаться и, мало того, разговаривать? Нормально ли всей деревней покидать свои дома и собираться огромной толпой в небольшой для такого количества человек хижине, чтобы потом возвращаться в замерзшую избу? Сомневаюсь, что данный… обряд, или как это назвать?.. имеет место в христианстве. В старообрядстве – может быть, но кого мы называем старообрядцами? Людей, что крестятся не щепотью, а двумя пальцами? Или анклавы язычников, прошедшие через века христианства и десятилетия коммунистической пропаганды? Но, насколько я знаю историю, у славян – а все-таки мы были на земле нашего народа – принято доброжелательно относиться к гостям, собственно, как и у многих других этносов. Да и приносить людей в жертву у них привычки не было, с чего это вдруг их подозревать в нападении на Шамова, а другой мотив придумать трудно, как еще они могли повздорить? Вот всяких птиц да скот могли богам скармливать, поэтому зверья домашнего не видно и не слышно? В общем, в таком духе шли мои рассуждения, пока я, не отрываясь, взирал на холодный свет далеких звезд.
Очередное воспоминание из произведений жанра ужасов, что глубинках обязательно обитают самые зловещие культы, сперва меня рассмешило. Ну откуда им взяться здесь? Язычники и старообрядцы – куда ни шло, но секты и молодежь, желающая поиграть в дьяволопоклонников, все же предпочитают селиться ближе к цивилизации. А если нет? Я еще раз прокрутил в воспоминаниях тот странный дом. Не зловещими ли казались песнопения внутри? Не странным ли кажется отсутствие живности в округе? Не видел ли я на здании необычных и отталкивающих символов культа? Ладони вспотели, меня бросило в жар. Я вспомнил, что хижина та была расписана пугающими пятиконечными символами, едва видными в тусклом свете фонаря, подозрительно похожими на пентаграммы, коими так любят малевать окружение свихнувшиеся культисты!
Сначала я стремглав ломанулся вниз, потом вовремя рассудил, что такой пыл только зря напугает девчонок. Быстро все обдумав, пришел на кухню и так спокойно, как только мог, попросил Настю сменить меня на посту, пока я схожу проветриться. Я оделся и, захватив с собой веревку, пустые консервные банки и кое-какой другой мусор, под удивленные взгляды Юли и Даши ушел на улицу. Логика была такова: вероятность того, что за нами придут, незначительна. Если же это все же случится – мы сразу в проигрыше: у них огнестрельное оружие и значительное численное преимущество, у нас – здание с кучей окон, превратить которое в неприступную крепость не получится при всем желании. И никакие воспоминания о фильме с мальчишкой-извергом, изводящем грабителей множеством ловушек, расставленных по дому, меня не заставили пересмотреть этот пункт. Все, что мы могли сделать – это укрыться в подвале, люк в который я видел у лестницы. Допускаю, что мой тамошний фаталистичный настрой был подкреплен ленью делать что-либо глобальное опять-таки из-за того, что вероятность нападения ничтожна. Решение одно: предупредить подход неприятеля. Логично рассудив, что лезть через забор они не будут: преодолевать колючую проволоку в темное время суток придет в голову только матерым мазохистам, я натянул веревку с висящим на ней мусором, дребезжащим от любого прикосновения, возле каждой калитки. На душе стало куда спокойнее: звукоизоляции в доме никакой, так что если убавить музыку, то звон сымпровизированной сирены в любом случае услышим. С чувством выполненного долга я отправился греться.
Настю я застал на кухне. На мое справедливое возмущение она лишь хлопнула ресницами и сказала: «Мне там скучно, я вам не сиделка какая-то». Выразительные взгляды прочих девушек подсказали мне, что их бессмысленно упрекать в том, что они не прогнали ее назад: нервами своими они явно дорожили. Проклиная Столярчук и ее блондинистую голову, я понесся наверх, молясь, что мы не прошляпили сигнал ребят. Хотя, раз я был на улице, то мог бы и услышать выстрел из ракетницы. Мог бы?
Приглушить музыку было не самое моей лучшей идеей. Перестраховка с сигнализацией (а я сам прекрасно понимал, что смысла от нее ноль, лишь ответственность за трех девчонок заставила меня хоть что-то предпринять) вырубила единственное средство, не дававшее мне задремать. Постоянный недосып, хождение по холоду и возвращение в тепло, выпитый алкоголь, пусть и в малом количестве, однообразный пейзаж победили мою настойчивость. Можно было провести аналогию с первыми парами в институте: как бы интересно, как бы стыдно или страшно не было, как бы ни силился поднять веки, весящие под тонну, мозг упрямо приказывал: спать! И еще грешил на Настю… Изредка я пробуждался от дремы. Один раз от того, что ко мне подошла обеспокоенная Юля со словами: «Их уже пару часов нет, ничего не видно?», на что я ответил: «Все пустынно, мой генерал» и, проводив ее взглядом, снова уставился в окно, пытаясь найти на небе два зеленых огонька. Не получилось. Особо не расстраиваясь, я снова погрузился в дрему.
Не знаю насчет звукоизоляции дома, возможно, я опять-таки себя успокаивал, считая ее никакой, но дребезг банок заставил меня чуть ли не подпрыгнуть до потолка. До моего слуха донеслись чьи-то сдавленные ругательства на улице, пока я несся вниз по лестнице. Выхватив самый большой нож, приказал девчонкам немедленно идти к подвалу и при первом же моем слове нырять в него и закрыться. Наверное, у меня был такой страшный вид, что они, ни звука не проронив, побежали к крышке люка. А я, похоже, собирался сдерживать нарушителей с помощью кухонного ножа, вымазанного в укропе (ну кто догадался его резать мясным тесаком?) Конечно, тогда думал только о Юле… Я облизал пересохшие губы и напряг все тело, когда услышал открывающуюся дверь на террасу. А потом пришелец заговорил: «Народ, это мы! Мы вернулись! Нашли его!» Нож выпал из рук и я сел, не найдя за спиной стены, по которой можно сползти.
Первым в дом вошел Гурьев, увидел меня, сидящим посреди кухни с валяющимся неподалеку ножом. Брови его удивленно поползли вверх. Потом ругательства Семина заставили его пройти внутрь, внеся за собой безжизненное с виду тело. Андрея тащили на своих плечах, как выяснилось, более километра по заснеженному лесу. Он висел с опущенной головой, весь в снегу, одетый лишь в домашнюю одежду, поверх которой Семин накинул свою куртку, а Гурьев – натянул на голову пострадавшему шапку. Не помня себя от смешанных чувств, я бросился к Андрею, с удивлением и счастьем понял, что он еще дышит, но находится без сознания. Девчонки, едва услышав наши возгласы, подбежали к двери, и тут начался настоящий фурор: визги, толкотня и бесконечное трещание со всех сторон. Мы с Гурьевым обменялись взглядами, решив, что если хотим благополучного исхода спасательной операции, с этим шумным приветствием пора заканчивать, но куда уж там! Каждый лезет что-то посоветовать, потрогать, погладить, а просишь отойти – обижается и продолжает настаивать на своем – никогда не думал, что шесть человек могут создать столько шума и бардака! В конец я не выдержал и наорал на всех в округе, в том числе и на Шамова, чтобы тот немедленно очнулся, затем помог Лехе дотащить Андрея до нашей с Юлей спальни на первом этаже (как-то получилось, что мы с девушкой сразу застолбили ее за собой) и уложить на кровать, выгнав из комнаты мою пассию, которая беспрестанно чихала после нашей прогулки по соседям – не хватало, чтобы она еще своими бациллами загубила Андрея; опале подверглись и Семин с Настей – от них просто толку не было, а за компанию с ними и Даша. Пока изгнанники готовили горячий чай для несчастного хозяина и обыскивали дом в поисках теплых вещей, в которые его можно было бы переодеть, мы безуспешно пытались привести Шамова в чувство. Первым делом сняли заснеженную и уже промокшую из-за таяния одежду, и тут нас ждал еще один сюрприз: парень провалялся на холоде более суток, однако никаких симптомов обморожения не было видно: кожа была обычного для этого человека цвета, слегка холодная на ощупь, что не удивительно, но температура тела (есть плюсы в том, что Юля заболела: градусник всегда под рукой) была чуть ниже 36 градусов, дыхание немного замедленное, будто Андрей просто спал. Мы растерли его спиртом, переодели и накрыли пледом. Побеспокоенный нашими манипуляциями он открыл глаза и пробурчал сперва что-то нечленораздельное, однако вскоре мы смогли разобрать слова: «Вы приехали». Спустя несколько тяжелых минут он несколько пришел в себя, заявив, что с ним все в порядке, ему просто надо отлежаться, категорически был против вызова скорой помощи, запретил сообщать родителям о его приключении и наотрез отказался вообще покидать дом. С трудом уговорив его выпить чашку горячего чая, решили оставить хозяина в покое; заявив, что сейчас он будет спать, Андрей отвернулся к стенке и исполнил свою угрозу. Лишними разговорами с ним в тот момент делу мы бы не помогли, поэтому покинули комнату, позволив другу остаться наедине с собой.
Первым делом я, ни проронив ни слова, набросил куртку и отправился к двери, захватив с собой ключи от машины. Думаю, не стоит пояснять, кто именно мне перегородил дорогу. Я очень доходчиво объяснил Гурьеву, что если он сейчас же не уберется с моего пути, я не буду церемониться и выбью ему пару зубов. Это необдуманное заявление, разумеется, повлекло за собой жуткую ругань, в которую включились все присутствующие в комнате. За продолжительное время ссоры мы затронули такие темы, как «Что делать с Андреем», «Расшатанные нервы Миши», «Сильный снегопад за окном», «Настя и сорока» и многие другие. Я не засекал, как долго все это продолжалось, но завершился конфликт весьма необычным образом: дверь в нашу спальню открылась, и из нее вышел завернутый в плед Шамов, обозвал нас неугомонными бесами, мешающими ему спать, и направился вон с кухни. Переглянувшись, я и Гурьев бросились за ним, остальные, понимая, что их вмешательство чревато, остались на кухни и продолжили обсуждение в более цивилизованном виде: когда мы вернулись, они сидели, болтая о чем-то своем, неспешно уничтожая запасы алкоголя Семина.
По пути наверх Шамов отмахивался от нас без слов, потом заявил, что ту спальню он приготовил для нас, а сам, как вежливый хозяин, расположиться в самой неприметной комнатушке. Что это за комнатушка мы с Гурьевым поняли сразу, но Андрей парой ласковых слов нас заверил, что с ним лучше не спорить, но оставить, наконец, в покое, мол, он в полном порядке, просто надо выспаться. Увидев, как он тщетно пытается сдвинуть кресло в перевернутом с ног на голову кабинете, мы просто отодвинули Андрея в сторону и наскоро навели порядок в комнате, руководствуясь указаниями Шамова, вещающего слабым голосом. Окно, на наше удивление, было отреставрировано: треснутое стекло заклеено скотчем, щеколда привинчена в другое место. Руку Семина узнаешь сразу: пока мы возились с Андреем внизу, он нашел себе занятие по душе. Соорудив Шамову лежанку, на которую он тут же взгромоздился и безапелляционно захрапел, мы притащили и включили пару обогревателей и термос с горячим чаем, после чего отправились вниз к остальным.
Поругавшись для виду, посчитали, что лучше ничего не загадывать, а действовать завтра по ситуации: ведь учитывая то, сколько времени Андрей провел на морозе, все, что у него могло атрофироваться, уже должно было отмереть, но лицо, руки и ноги были в полном порядке – вряд ли его состояние ухудшится в темном помещении. Хотя, учитывая наши познания в медицине, оставляю право за любым знающим в ней толк человеком оторвать нам руки за импровизированное лечение.
В общем, день закончился весьма тихо: мы пригубили поздний ужин (картошка с чесноком, кстати, была просто отменна), немного поболтали вполголоса, чтобы не разбудить хозяина и разошлись. Согласен, довольно негусто для студенческой компании - прямо сборище зануд – но стоит сделать скидку на слишком насыщенный день, чтобы вытворять нечто невероятное в пьяном угаре. Пары отправились наверх в свои спальни, мы с Юлей тоже решили не задерживаться, частично из-за Гурьева: когда этот просыпается, то считает своим долгом призвать всех остальных начать радоваться новому дню, а выспались они, или хотят еще поваляться в кровати его совершенно не волнует. Чудо это удалилось вместе с заинтересовавшей его книгой под мышкой, причем по его хитрому лицу и испуганной Даше можно было решить, что тот нашел режиссерскую версию камасутры с удаленными позами. Забыл отметить весьма значительную деталь: я себе тоже нашел чтиво, причем в комнате Шамова, когда двигал там мебель. Из распоротого чехла кресла выпала тетрадка, которую я из праздного любопытства взял с собой. К великому сожалению Юля мне так и не дала времени ознакомиться с этой вещицей. И к моему разочарованию, дело было отнюдь не в безграничной нашей страсти друг к другу: мое горе окончательно расквасилось, так что мне пришлось долго крутиться вокруг нее, снабжая на ночь платками и найденными таблетками, уговаривая хотя бы прополоскать горло содой перед сном. Вымотавшись, провалился в глубокий сон до завтрашнего утра, не смотря не бесконечные чихи и кашель девушки.
---
Юлия Сергеевна Романова
Подумать только – последняя ночь года, а я умудрилась провести ее в обнимку с носовым платком и повязанным на шею шарфом. Я стремилась как можно быстрее покончить с простудой: сами понимаете, как новый год встретишь – так его и проведешь, все горести нужно оставлять в прошлом, в том числе и свои болячки. Это я отмечаю к тому, что стоило Мише Петрову заснуть, как я принялась шуршать лекарствами - при нем чисто из вредности ничего не принимала – поэтому совершенно не уверена, что принятые препараты не повлияли на мое восприятие действительности, и показания мои являются достоверными. Можно еще учесть множество факторов: стресс от пропажи Шамова Андрея, от встречи с жуткими соседями… Короче говоря, я не считаю, что мне все не привиделось.
Как отмечала неоднократно, день выдался очень тяжелый, вся наша компания беззаботно сопела в своих кроватях, а у меня сна ни в одном глазу, только кашель терзает горло, стоит принять горизонтальное положение, да голова раскалывается от всех напастей, что на нее свалились. В конце концов я решила не раздражать Мишу своими болячками, так что, завернувшись в одно из одеял, коих в каждой комнате было штуки две-три, уселась на стул у окна и уставилась в темное пространство, пытаясь поймать дрему. В детстве я очень любила перед сном уставиться в ночное небо – меня эта черная бесконечность будто затягивала, и сон моментально одолевал. Наивно посчитала, что и в более взрослом возрасте эта уловка мне поможет, но не тут-то было.
Что может быть более унылым, чем сидеть, уставившись в одну точку? Наверное, мой привыкший к ярким впечатлениям рассудок решил немного поразвлечься и придать красок скучному окружению. Моего слуха коснулся странный звук, походящий то ли на монотонный гул, то ли на обычный свист в ушах. Я сконцентрировалась на нем и вдруг поняла, что это была музыка. Сперва удивилась, ведь она звучала так не к месту, охарактеризовать ее я могу одним словом: этническая. Такую часто слышно в магазинах, торгующими всяческими диковинками востока. Подозревала Лешу Гурьева и Дашу Котенкову: они иногда развлекались прослушиванием таких мелодий. Но потом я с ужасом поняла: музыка доносилась не сверху, из спален других пар, а именно с улицы. Рискуя здоровьем, приоткрыла окно – действительно музыка усилилась. Тогда я погрешила на соседей: уж этих-то легко можно было заподозрить в прослушивании всякой мистической тематики, только вот откуда они достали такую акустическую систему, бьющую на всю деревню?
Пока я размышляла над источником странной музыки, внезапно на улице раздались новые звуки, а именно шаги. Заслышав их, я инстинктивно спряталась за подоконником. Кому, ну кому приспичило бродить по ночным деревенским дорогам? Осторожно выглянув, я заметила движущуюся высокую фигуру за забором, точнее, верхушку ее головы. Это-то притом, что сам забор высотой чуть меньше двух метров, по крайней мере, Колю Семина, самого высокого из нас, за ним видно не было. Не знаю, как мне удалось различать эту темную сущность в окне, но я отчетливо видела: на улице кто-то есть, а самое страшное было в том, что судя по звукам шагов, она там была не одна. Переведя взгляд чуть левее, я заметила еще одну такую же фигуру, движущуюся навстречу первой.
У меня душа в пятки ушла: я-то сначала подумала, что шаги эти принадлежат животным каким-нибудь – нет! Судя по росту, это были люди. Скорей всего наши озлобленные соседи устроили слежку. Впала в странное анабиозное состояние: с одной стороны надо всех перебудить, а с другой… зачем людей тревожить из-за собственных неподтвержденных страхов? Так решение я окончательно и не приняла, но обратила внимание на следующий факт: а шаги-то больно странно звучат! Обычный человек так не ходит, больше это напоминает скачки или бег вприпрыжку. Мое воображение стало рисовать жутких чудовищ, бродящих, хромая, за забором, поэтому я от греха подальше закрыла и занавесила окно.
А потом что-то на улице как стукнет! Я от неожиданности слегка взвизгнула, все у меня от страха отнялось. Замерла, боясь вздохнуть, вслушиваясь в окружение: музыка продолжает играть, шаги не останавливаются ни на секунду. Не знаю, сколько я стояла, не в силах сдвинуться с места. Может, паре минут, а может и целый час. А из ступора меня вывел новый звук, пригубивший добрую половину моих нервов: скрип входной двери и шаги на террасе! И я вспомнила, что двери-то никто не закрывал! Стоило огромных усилий не заползти под кровать от страха. Но потом паника внезапно сменилась необычной для уважающей себя девушки мыслью: а как же спящие остальные? Ведь только я стояла между ними и неизвестным гостем. «Она семь лет карате занимается», - сказал про меня Леша Гурьев. Воспоминания о тренировках и вступлениях слегка уняли мой страх, заставив действовать: первым делом я разбудила Мишу и попыталась добиться от него понимания происходящего. Он обещал придти мне на помощь в случае чего, а сам явно и не просыпался, в общем, толку от него было мало. И тут открылась дверь, ведущая с террасы в дом, и я снова чуть не вросла в пол: тяжелые шаги раздавались уже в доме. Не дожидаясь, пока незваный гость доберется до нашей комнаты и бросится на нас, я на цыпочках подошла к выходу из спальни, готовясь в любой момент показать неизвестному все прелести изучаемой мной техники боя, а колени-то трясутся, сердце колотится. Шаги смолкли – пришедший осматривался.
Никогда еще мне не приходилось совершать столь смелый и необдуманный поступок. Выключатель был рядом с нашей дверью – я рванула ее на себя, щелкнула им и тут же закрыла дверь, чтобы не ослепнуть. С кухни раздались приглушенные вопли, вызванные неожиданностью и резью в глазах. Ругань была весьма забавная и несколько старомодная, но голос – до боли знаком: он явно принадлежал Андрею Шамову. Быстро успокоившись, я впустила свет внутрь нашей комнаты и, привыкнув к нему, вышла на кухню – точно, Андрей стоит, закрыв глаза рукой, бурча что-то под нос. Когда глаза его адаптировались к свету и перестали ныть, он вопросительно уставился на меня. Конечно же, я не упустила возможности выяснить у этого полуночника, кой черт понес его на улицу, и что вообще там происходит. Тот объяснил, что привык (это за неделю-то!) прогуливаться перед сном, и какая-то небольшая переделка в лесу его не отучит от любимой привычки. Стоило мне заикнуться о музыке и людях за окном, как он заявил, что мне все привиделось и ничего такого он не слышит, после чего удалился к себе. Повторюсь, я до сих пор не уверена, слышала ли я что-либо, и тогда вообще забросила идею о монстрах за забором, но на всякий случай заперла дверь на террасе на замок, после чего легла в постель. Шаги стихли, а может я их просто не различала с закрытым окном, но гул страной музыки никуда не делся. Решив, что с утра все встанет на свои места, я расслабилась, благо кашель решил на время оставить меня в покое, и незаметно для себя заснула. Последней моей мыслью, что я запомнила, перед тем как провалиться в омут слов, была странная фраза Андрея Шамова, которую он выдал в начале нашего разговора: «Хвораешь? Плохо. Надо здоровой быть».
Утро следующего дня сопровождалось осознанием собственной обреченности: нос заложен, горло болит… В общем, весь день я провалялась в кровати, никуда не выходя, единственным развлечением для меня был Миша Петров, приносивший мне еду и долго и нудно уговаривающий мою вредность поесть; после трапезы я тут же его выгоняла из комнаты, чтобы ненароком не заразить. Разумеется, у меня и в мыслях не было заикнуться о ночных приключениях Андрея Шамова. Других примечательных вещей днем не наблюдалось ни в доме, ни на улице, куда мне приходилось выходить благодаря предкам Шамова, раскошелившихся на аудиосистему, но почему-то пожадничавших сделать уборную под крышей. Вот то ли дело на следующую ночь…
---
Михаил Михайлович Петров
В общем, утро – прям как в песне: «Все не то, и все не так, когда твоя девушка больна». Снабдив Юлю всем необходимым и послушно покинув комнату, встретился с Гурьевым, сидящем на кухне с безжизненным выражением лица и красными глазами. По словам Даши, проснувшись посреди ночи, она заметила это чудо природы втихаря сидящим за одной из книг, что его настолько заинтересовали. Говорят, по шее он получил за это знатно. «С добрым утром», - угрюмо бросил он и снова напустил на себя крайне задумчивый вид, сверля взглядом чашку с кофе. На самом деле был уже давно день, и я благодарил библиотеку Шамова за увлечение Алексея настолько, что тот позволил нам в кои-то веки нормально выспаться.
Впрочем, с этим высказыванием я, наверное, погорячился: когда мы сели за стол, лица окружающих показывали, что они проснулись лишь наполовину, да и то потому что Даша всех подняла на завтрак, а вы попробуйте отказать этой девушке и не встать попробовать ее стряпню. Чета Гурьевых страдала от маниакального влечения Алексея к чтению, я – из-за заболевшей Юли, которая будила меня минимум один раз за ночь, кажется, то ли за лекарствами ей сходить, то ли за водой. И я уверен, что и Семин охотно поделился бы какой-нибудь своей историей, если усердно не клевал носом.
Шамов не спускался, хотя мы звали его раз десять. Понукаемый пылающей злобой Дашей, мы с Гурьевым пошли его будить, крайне ему сочувствуя: Котенкова опозданий к столу не прощает. Постучали в дверь – тихо. Пожав плечами, зашли внутрь: Шамов, как ни в чем ни бывало, валяется на импровизированной кровати, окно зачем-то приоткрыто, обогреватели работают на всю. «Странные у него климатические требования», - протянул Гурьев и, просмаковав момент, принялся стучать половником о кастрюлю, которые захватил с собой, требуя немедленного подъема. Пока он веселился, я подошел к Андрею и потряс его за плечо – ноль реакций. Обеспокоенный, на автомате дотронулся до его шеи проверить пульс и отшатнулся: тело нашего друга казалось просто ледяным. Увидев мое лицо, Гурьев выронил импровизированный гонг и, подскочив к кровати, схватил Андрея за запястье. А потом протянул непечатное, не обнаружив пульса.
Не в силах себя сдерживать, я заорал, схватил какой-то камень, валяющийся в углу, и зашвырнул его в окно. «Надо было вчера сразу скорую вызывать», - сокрушенно сказал Гурьев. Надо было, знал бы, где упал… В сердцах я вышел из комнаты и что есть силы саданул кулаком в стену. Алексей подошел ко мне, положив руку на плечо, не произнеся ни слова. По лестнице тем временем взбежали остальные ребята.
- Вы что, сдурели совсем? – возмутился Семин.
- Что-то с Андреем не то? – напряженно спросила Даша.
Я посмотрел в ее наивные глаза, полные удивления, и чуть было не разрыдался, когда пытался выговорить, что же произошло с нашим другом по нашей же вине. Три раза подряд произнес его имя, постоянно заикаясь, я, наконец, выдал: «На завтрак он не пойдет».
- Это еще почему? – вскипела Даша. – Я готовила на всех, индивидуальное меню не предусматривала. Андрей, в чем дело?
Я крутанулся на пятках и уставился на мрачное лицо Шамова, взирающего на нас из дверей. Он с минуту смотрел на наши окаменевшие физиономии и потом вдруг криво ухмыльнулся и, хлопнув в ладоши, заявил: «Как я вас провел-то!», затем, все еще ухмыляясь своей шутке, пошел к лестнице. Гурьев вслед рявкнул: «Это ни черта не смешно, остряк обмороженный, мы же тебя здесь и похороним!», а Семин, поняв, в чем дело, громко расхохотался и, хлопнув Шамова по плечу, отправился вниз. «Либо я в конец разучился пульс щупать, либо Шамов сейчас заткнул за пояс самого Гудини», - пробормотал Алексей, следуя за остальными.
С чудесным воскресением Шамова исчезла и наша навязчивая сонливость, языки мгновенно развязались и, уплетая пищу за обе щеки, мы вовсю перебирали различные воспоминания из памяти о прошлых наших попытках куда-то выбраться. Семин взахлеб рассказывал, как Гурьев прошляпил организацию «экватора», тот артистично показал, как надевает на себя вереги за свой промах, а Андрей молчал. Молчал все время разговора. Если его кто-то что-то спрашивал, он либо кивал, либо пожимал плечами, что весьма для него необычно – поболтать он любил, но что поделать – шок.
Спустя полчаса Николай, поняв, что разговор постепенно смещался к философским темам, стал слишком пристально поглядывать на ящик со спиртным, что в такую рань для меня показалось излишним. Даша была со мной солидарна, так что принялась старательно выгонять нас на улицу погулять, мотивируя тем, что через какую-то пару-тройку часов уже стемнеет (на самом деле вся компания заспалась на свежем воздухе будь здоров), а мы до сих пор еще не погуляли по окрестностям, если не считать знакомство с соседями и поиски обмороженного, который, кстати, отказался от глотка свежего воздуха в нашей компании, мол, уже находился в свое время. Лишь снисходительно посоветовал не забредать в лес – ничего интересного, только заблудимся ненароком. Остались так же простуженная Юля и Настя, заявившая, что не собирается уходить в такую холодину. Странно, я-то думал, арктическая весна этого года научила ее выживать в суровых условиях. Дом на всякий случай закрыли изнутри оставшиеся, хотя я сперва был против этой затеи: слишком уж ненадежные личности оставались там. Мы могли часы прокуковать на улице, горланя просьбы впустить нас внутрь, пока троица отсыпалась, например.
Снегу за ночь нападало немало: я даже начал переживать, что выехать из ворот будет проблематично для моей несчастной машинки. Но едва мы покинули участок, как эти мысли сразу отошли на дальний план, уступив место более актуальным переживаниям. Недавно Котенкова меня подколола на тему следопыта, но я никак не мог объяснить эту свою манию рассматривать почву у себя под ногами, а сегодня на ней был новый сюрприз. Вся дорога перед нашим домом была истоптана вереницей странных следов, создающих впечатление, что несколько хромающих калек устроили в честь нашего приезда ночное шествие. Терзаемые любопытством, мы направились вдоль дороги, выяснить, откуда же цепочки берут начало. А тем временем за разговором выяснились новые подробности прошедшей ночи.
«Не понимаю я этих деревенских: то прочь гонят, то теперь в окна лезут», - возмущался Семин. Поймав наши удивленные взгляды, пояснил: «Ну, ночью я на улицу вышел, по неотложным делам. Возвращаюсь, а у дома стоит кто-то, в окно таращится. Я сразу заору: «Ша!», так тот меня увидел и как даст деру. Лично мое мнение: двери на ночь надо запирать». Гурьев в ответ пробурчал, что при этом нужно ключи на место класть: ночью кто-то умный запер дверь на террасу, так несчастный Алексей, когда приспичило, весь дом перерыл, пока их найти пытался, проявляя феноменальные чудеса сдержанности.
Мы сделали небольшой крюк и пошли по незначительной (достаточно широкой, чтобы не зваться тропинкой, но слишком узкой для звания грунтовки) дорожке мимо затворной хижины деревенских. На свою голову за болтовней так и не проследили, где же кончаются следы ночных гостей, но снег у убежища лежал практически ровным слоем: отсюда никто не выходил с прошлой ночи. Боясь излишне нервировать наверняка подглядывающих за нами в окна чудаков, быстро прошли мимо и направились к краю деревни, по направлению к просторной поляне и высокому холму, на вершине которого уже начинался лес.
Следующую историю поведала Даша: «Я еще думаю, что за наваждение, так это местные хулиганят. Спустилась я ночью воды попить – как и всем мне не спалось – свет не включала, чтобы Юлю с Мишей не разбудить. Иду, сверкаю фонариком, а ощущение такое странное, будто наблюдает кто-то! В принципе, обычное явление для блуждающего в темноте, но все же… Нет, милый, не надо пародировать Iron Maiden». Гурьев, начавший напевать вступление к «Fear of the dark», обиженно замолчал, а его пара продолжила повествование: «Наливаю воды в стакан, а вы сами знаете, где у нас графин стоит, получается, окна как раз за спиной. И тут такое чувство, что кто-то чуть ли не за плечо заглядывает! Я резко поворачиваюсь, фонариком сверкаю – никого! Но Даше большего и не надо: сама понапридумывала себе всего, да как ломанулась наверх…», а уязвленный Алексей добавил: «Угу, а мне говорила, замерзла, вот и под одеяло быстрее нырнуть. Не от холода ты, Гурьева, тряслась». «Пока еще Котенкова», - укоризненно заметила Даша. Вот уж людям делать-то ночью нечего, даже самому обидно, что бессовестно спал, пока остальные за призраками бегали.
На поляне неугомонная Даша попыталась устроить новую перестрелку – вот ведь неймется девчонке! – однако снег был пушистый и рассыпчатый, ни в какую не хотел скатываться в аккуратные снежки, так что свою месть за шишку на затылке мне пришлось отложить до следующего раза. Дальше свои стопы мы направили к холму, по словам четы Гурьевых идеально подходящему для того, чтобы деревенские залили горку своим ребятишкам. Не важно, что идти пришлось по целине, а не тропинке, протоптанной детскими ножками. Разумеется, никакой ледяной горки на холме не было и в помине, зато открывался обширный вид на всю деревню, только вот даже отсюда она казалась не милой и уютной на фоне живописных окрестностей, а жалкой и неопрятной, словно воробей, залетевший в клетку с яркими попугаями. Сзади нас начинался мрачный лес, в который мы даже без совета Андрея побрезговали бы заходить. В нем царила мертвая тишина, разрезаемая лишь порывами ледяного ветра, который пробирал насквозь, не смотря на телогрейки, которые мы одолжили у семейства Шамовых. Думаю, буду предсказуем, но все же я попытался выделить в доносимых из лесу едва различимых запахах что-то похожее на затхлую вонь, которая, кстати, из дома полностью выветрилась.
Мы продолжали толпиться на этом холме словно мотыльки, привлеченные светом ночника, пока не произошло одно событие, из-за которого мы сорвались с места и поспешили домой. Мой взгляд привлекло какое-то движение рядом с нашим участком. Семин, обладающий самым острым зрением среди нас, пригляделся и напряженно заявил, что это человек с мешком за плечами. «Знаете что, а скоро-то стемнеет совсем», - пробормотал Алексей. Старт забега был подан весьма необычным образом: сзади нас что-то зашелестело, ухнуло, от неожиданности мы с Котенковой на пару отскочили в сторону, на наше несчастье именно там начинался скат горки. Кубарем скатились вниз, поднимаемся со снегу – на нас с воплями несутся Гурьев и Семин, размахивая руками. Мы оба в панику и деру к деревне. На середине поляны эти два балбеса, ухахатываясь, все же не выдержали и успокоили нас: видите ли, Коле показалось забавным в такой напряженный момент потрясти дерево – снег упал, дав команду к паническому бегству. Никакой серьезности в людях. Тем не менее, подойдя к дому, мы внимательно его обошли – никаких признаков взлома не наблюдалось, только потом стали кричать отдыхающим внутри, чтобы нас впустили. Гурьев, кстати, во время обхода нашел и спрятал в кармане тот самый камень, что я выкинул из окна комнаты Шамова – это тоже сыграет свою роль в медленно разворачивающейся драме.
Дверь открыла нам Настя, находящаяся в самом скверном расположении – судя по болтающемуся наушнику, мы посмели прервать прослушивание плеера, причем на наше счастье Юля не спала и дала Столярчук затрещину, чтобы та соизволила нас впустить. А Андрей… думаю, не надо пояснять, чью же именно фигуру мы видели удаляющейся в лес. На наш последующий вопрос Настя лишь пожала плечами и заявила: «Он сказал, мусор пойдет вынести». Наверное, на этом моменте стоило бы заподозрить что-то неладное, но нам настолько осточертели все эти выкрутасы данного места, что мы дружно махнули на все рукой и отправились готовиться к празднику, коего так жаждала наша душа.
И дальше понеслась круговерть, детали которой я не очень-то помню. Николай расставил спиртное, а сам, взяв бутылку пива и посадив меня насаживать шашлык на шампуры, с одноразовым мангалом (все-таки пригодился!) и углем в руках отправился вместе с Гурьевым готовить очаг. Даша, переругиваясь с Настей, делала последние приготовления к столу: заправляла салаты, организовывала нарезку, била мне по рукам большой деревянной ложкой, чтобы не хватал ничего, а Юля тем временем отчаянно хлюпала носом за дверью. Был бы рад с ней посидеть, так ведь нет – выгоняет, мол, заразит насмерть. Причем с таким фанатизмом это делала, что я даже испугался, что даже ночевать на кухне придется. Так мы и готовились к новому году, до которого оставались считанные часы.
Отнеся шашлык Семину, уже распевавшему с Гурьевым на пару что-то из фолка, уселся за стол и стал с елейным выражением лица наблюдать за тем, как девчонки порхают вокруг. Насте моя идея понравилась, и она уселась напротив, заговорчески поглядывая на меня, словно оценивая, а стоит ли мне доверить сокровенный секрет. Наконец, она сдалась: вытащила бананы из ушей, выключила плеер и, под осуждающий взгляд Даши, принялась рассказывать мне, что же приключилось в доме во время нашей прогулки.
Шамов вел себя очень необычно: сперва он долго глядел нам вослед, пока мы не скрылись из виду, после чего убежал в сторону лестницы и предположительно спустился в подвал, где пропадал минут двадцать. Затем вернулся и, заметив привлекательную девушку, сверлящую его взглядом, решил уделить ей толику своего внимания. Их диалог Столярчук передала со смехом: Андрей вел себя так, будто никогда Настю не видел и решил познакомиться, задавая вопросы о ней, ее увлечениях и пристрастиях. Особо странным девушке показалась заинтересованность Шамова к ее вероисповеданию и то, как он был счастлив услышать в ответ: «В детстве меня крестили, на этом мои отношения с религией закончились». Не будь дурой, Настя решила отплатить ему той же монетой, сперва поставив хозяина в тупик вопросом о плачевном состоянии его комнаты. Андрей задумался, собираясь с мыслями (а может, просто вспоминал, что заранее планировал ответить?), после чего выдал следующую историю, которая лично мне показалась жутко бредовой.
Когда он обходил дом, увидел, что дверь в одну из комнат заперта, и ни один ключ к ней не подходил. Сначала погрешил на замок, но, посмотрев в щель между дверью и косяком, увидел, что собачка нормально убирается при повороте ручки. Значит, что-то мешает изнутри. Посчитал лишним напрягать серое вещество, так что остановился на самом действенном варианте: выбить дверь. Сзади она, как мы уже выяснили, блокировалась мебелью. По его словам, он настолько увлекся, что на одной из итераций выбивания, наверное, оттолкнул мебель, а дверь, отскочив от нее, моментально вернулась назад в прежнее положение. Шамов этого не заметил и снова понесся на нее, но, не встретив ожидаемого сопротивления, пролетел по инерции через всю комнату и вылетел, не успев затормозить, в окно, чуть не выбив рамы – слава богу, упал удачно.
Настя лишь улыбнулась такой юморной ситуации, я же впал в ступор от абсурда, что выдал Андрей. Не заметить, что тяжелое кресло как пушинка отъехала в сторону, прочертив в полу жирные борозды? Упасть с разбегу со второго этажа и не повредить себе ничего? И самый банальный: каким это образом дверь в комнату оказалась заперта изнутри, как и окна?! А вспомнив о кровавых пятнах и расцарапанном ногтями покрытии пола, с трудом проглотил ком, вставший в горле. Андрей что-то скрывал и нахально врал нам, да и вел себя крайне подозрительно. Тогда я ошибочно склонился к мнению, что у него просто-напросто поехала крыша.
Мрачные размышления были прерваны заявившимися Гурьевым и Семиным с шашлыком наперевес, и на этом конструктивное описание дальнейших событий весьма затруднено. Я не буду в деталях рассматривать, как мы проводили старый год под одобряющие взгляды осточертевших лиц, маячащих на экране телевизора, как, вытянувшись по струнке, слушали речь верховного главнокомандующего, попутно выкрикивая лозунги с Болотной площади, как душевно исполняли гимн, как разбили единственную лампочку в люстре пробкой от шампанского и с воплями бегали по дому в фальшивом страхе в поисках замены, как заявился перепуганный криками Шамов, который сразу разомлел, когда мы усадили его за стол, как мы с Семиным затеяли жаркий политический спор, в итоге чуть не передрались кто за монархию, кто за коммунизм, как запускали фейерверк, наверняка вызвав у заперевшихся в импровизированном храме местных припадок… Часа в три ночи из своего лазарета вышла Юля и безапелляционно затащила меня внутрь, решив, что мне хватит – ей просто в голову пришло антибиотиков наестся, вот и подумала, что праздника ни мне, ни ей. А обещал же я завязать с алкоголем в новом году…
Это воистину был пир во время чумы. Так уж устроен человек: когда его старания начинают приносить плоды, он теряет связь с реальностью, упиваясь своим успехом, какой бы ужасной ни была действительность. Та же пелена застелила глаза и нам, подписав приговор многим хорошим людям. Сейчас трудно найти истину: было ли мы настолько слепы или же у нас просто разыгралось воображение, ведь зная исход истории куда легче подмечать детали, или же додумывать их, чтобы выстроенная теория казалась более правдоподобной. Как же мне теперь копаться в воспоминаниях, отравленных ядом алкоголя и неприязнью к отдельным личностям? Правда ли ногти Андрея были практически содраны? А их заговорческий разговор с Гурьевым, постоянно кивающим на книжные шкафы – не моя ли фантазия? Не плод ли моего воображения трясущиеся вокруг нашего окна тени?
Сон меня сморил, едва голова коснулась подушки, несмотря на чудовищный ураган, разыгравшийся снаружи, от которого, казалось, крыша ходила ходуном. Суровая действительность ворвалась в мое опьяненное сознание, когда, спустя три часа после моей отключки, меня разбудила насмерть перепуганная Юля. Все это время марания внушительной стопки бумаг, что сейчас находится передо мной, я, вдаваясь во всякие ненужные подробности, старательно оттягивал момент, когда надо будет затронуть рассказ о том ужасе, что на самом деле скрывал старый дом и древний лес…
---
Юлия Сергеевна Романова
Оказалась в самом отвратительном положении: и в кровати новый год встретила, чтобы не чихать на всех и каждого, и, наглотавшись антибиотиков, не могла пригубить вместе со всеми бокал-другой. Желания, впрочем, особого не было, но лежать рядом с гуляющей компанией, даже если она находится за стеной, будучи невольным трезвенником, просто противно. По крайней мере, немного отомстила своему за то, что так просто согласился оставить меня одну на новый год, даже не поспорив хотя бы для приличия: затащила его в постель и для верности легла сверху: пусть уж тоже заразится, раз такой невнимательный ко мне.
Пока компания гуляла, я морально готовилась к одиночеству в темноте – меня клонило в сон, когда они были где-то рядом, но нахальное сознание моментально пробуждалось, стоило мне остаться в ночной тишине. Ребята смолкли где-то в шестом часу, разбрелись по своим спальням; дом погрузился в тишину, я – в слух. И если у меня были какие-то сомнения насчет того, что вчерашняя музыка мне привиделась, этой ночью они развеялись полностью.
Я поднялась с храпящего Миши, намереваясь подойти к окну, и приоткрыть его - надо ведь же выгоду извлекать из своего положения: на тот момент я могла хотя бы насладиться необычной мелодией, доносящейся из неизвестного мне источника. Я взяла стул, чтобы поставить его у окна, подошла к нему… и в следующий же миг лечу на пол с диким визгом, стул с грохотом из рук… Тень, жуткая, мутная тень отшатнулась от окна, едва я приблизилась к нему. И я была более чем уверена, что если кто в доме и услышал мой вопль, то вряд ли и в мыслях предположил придти на помощь: бессовестные алкоголики! Поняв, что рассчитывать придется только на себя, схватила фонарик и осторожно подошла к окну, освещая окрестности. Никого поблизости не было. «Показалось», - решила я. «Надо все-таки читать инструкцию к лекарствам». Все же открыла форточку, впуская чарующие звуки внутрь, бушующий снаружи ураган уже утих, не мешая моей медитации.
Прервал ее дребезг с кухни, а у меня – де-жа-вю: опять вместе со стулом лечу к полу. Только на сей раз я уже представляла, кого там встречу, так что, взяв столь полюбившийся мне фонарик, осторожно выглянула из-за двери и осветила фигуру Шамова, пошатывающегося у полок с посудой. «Андрей, я свет включаю», - предупредила я, получив в ответ лишь многозначное молчание. Посчитав его согласием, щелкнула выключателем в безрезультатной попытке зажечь люстру. Еще раз – тот же эффект: лампочка перегорела, а ведь буквально несколько часов назад ее сменили, вот вам и инновационные энергосберегающие технологии, эффективно травящие природу ртутью. Не теряя решимости, подошла к Шамову – тот, бедный, едва на ногах стоял, спросила о его самочувствии. «Я - нет», - ответил он. Я удивленно переспросила. «Я – нет», - упрямо повторил он, с трудом ворочая языком. «Я уже нет, он забрал», - приглушенно добавил, а потом вдруг уставился на меня с таким видом, будто узнал в незнакомке мать родную, и выдал следующее: «Уезжайте, я – сейчас, а буду – нет, вернется за мной. Это не звезды! Вы – уезжайте, иначе…». Тут он выкатил глаза и выдал что-то вроде: «Итука нафта», после чего уставился так, будто это должно было произвести на меня какое-то пугающее впечатление. «Ты, бедный, перебрал совсем», - сочувственно сказала я. Он все так же беспомощно смотрел на меня. Выстроив дальнейший план действий, взяла ведро и повела его обратно в комнату. Он тем временем продолжал бормотать что-то под нос, а я все вторила ему: «Нет, правильно, нет, вернется все, не беспокойся». Доведя до лестницы (а мне по ней подниматься было очень накладно и лениво, не смотря на сочувствие состоянию Андрея), сказала: «Андрюш, я болею, мне не очень здорово по лестнице бегать, ты уж сам доберешься?» С минуту он, не мигая, смотрел на меня, потом обреченно поплелся наверх, прихватив с собой ведро. Где-то на середине лестницы он вдруг споткнулся, и из его кармана выпал какой-то тяжелый предмет, что со стуком прокатился по ступенькам и упал у моих ног. Я подняла и с любопытством осмотрела его. То был обработанный камень, похожий на пятиконечную звезду. Шамов уже скрылся наверху, так что я решила отдать ему эту вещицу позже, когда он проснется и придет в себя. И тут, осознав, что стою одна в полной темноте, не считая тусклый свет любимого фонарика, поспешила в комнату.
Но не успела я завернуть за угол, как что-то заставило меня обернуться. Не знаю, такое странное чувство, будто кто-то тебя неслышно зовет. Я послушно повернулась. Сперва решила, что неугомонный Шамов снова спустился: у подножия лестницы при свете уличного фонаря, с трудом бьющего через небольшое окошко возле нее, стояла темная фигура. Не задумываясь, направила свет своего верного спутника на нее, но едва луч осветил ноги, точнее, то, что должно было ими быть, я дико завопила и попыталась убежать, но мои ноги подкосились и слушались с трудом. Я даже слов таких не подберу, чтобы передать, что именно я там увидела! Кое-как совладав с собой, бросилась бежать без оглядки, ужас был настолько сильный, что даже тот камень, что выпал у Андрея из кармана, прижала к груди, боясь потерять. Влетела внутрь нашей комнаты, выбросила странную поклажу, стукнувшуюся о пол где-то рядом с дверью, кинулась на кровать, принявшись будить Мишу. Обернулась – снова визг – фигура уже на пороге! Парень очнулся, я не знаю, каким образом он так быстро пришел в себя и среагировал: глянул мне через плечо, потом резко сбросил с себя, загородил собой, одновременно щелкнув выключателем, что находился прямо над головой кровати. Свет на мгновение блеснул и погас, осветив то, что стояло в дверях под дьявольские аккорды кошмарной музыки, превратившейся в страшную какофонию. Потом светильник вдруг соизволил включиться, а тот ужасный фантом медленно, нехотя растворился. Очнулась я только днем.
---
Михаил Михайлович Петров
Пробуждение было настоящим кошмаром, но, к сожалению, не привычным «добрым утром» перебравшего человека, а диким потрясением, наверняка обеспечившим мне первые седые волосы. Блаженный сон был насильно развеян стараниями Юли, ни с того ни с сего решившей меня как следует потрясти – а девушка она у меня весьма сильная, не смотря на кажущуюся миниатюрной фигурку. Я действовал рефлексивно, так до конца и не проснувшись. Думал, как говорится, спинным мозгом: девушка сильно напугана – то, что ее напугало где-то рядом – это что-то не видно из-за темноты. Решение банально: защитить и обеспечить освещение. Юля мне потом долго пыталась объяснить, что же гналось за ней, однако я так ничего толком и не разглядел: глаза разъезжались из-за резкого пробуждения и выпитого, да еще и были ослеплены внезапным включением освещения. «Мутная тень», - так она это описывала утром. Бедняжка настолько перепугалась, что потеряла сознание, когда оказалась в безопасности. Убедившись, что угрозы ее жизни нет, я решил перестраховаться и на всякий случай обойти дом.
Осторожно вышел на кухню – никого, свет не горит: что-то с лампочкой, скорей всего спьяну нормально не вкрутили, вот контакты и расходятся. Вернулся за Юлиным фонариком уже окончательно проснувшийся и готовый к действию. В нашей комнате, кстати, Юля зачем-то открыла окно, из которого доносился какой-то странный шум вроде нестройного хора настраиваемых инструментов из оркестровой ямы. Он маскировал еще кое-что: тяжелые шаги, раздававшиеся прямо за забором: вчерашние хромающие калеки вернулись. Решив во что бы то ни стало выяснить, что это за любопытные дозорные, я отправился наверх: там обзор куда лучше, захватив на всякий пожарный с собой нож, тот самый, коим собирался встречать культистов-соседей позавчера.
Невозможно передать ощущения, испытываемые при хождении по спящему дому, особенно если ожидаешь встретить в нем непрошенных гостей. Ступаешь тихо, осторожно, боясь потревожить ленивый покой окружения, на самом деле являющийся фикцией: кажется, все настолько напряжено, что малейшее неправильное движение приведет к катастрофическим последствиям. Вздрагиваешь от любого неосторожного звука: будь то капли воды, скопившиеся на краю какой-нибудь емкости, тихий треск, доносящийся из печки, или разбуженная теплом муха, внезапным жужжанием способная напугать до смерти. В таком состоянии не дай бог пошатнется неаккуратно поставленная посуда: грохот сродни разрыву бомбы доведет до инфаркта. И тут… не показалось ли? Странная тень маячит в дальнем углу, словно нечто выглядывает из-за него, в нетерпении, когда же ты по глупости доберешься до его засады. Направляешь свет туда – нет, померещилось на этот раз. Крепче сжимая фонарь, двигаешься дальше.
Осторожно поднимаюсь по лестнице, благодаря панике девушки видя «мутные тени» на каждом шагу, и тут произошел случай, благодаря которому я зауважал Столярчук. Представьте себе картину: вы просыпаетесь посреди ночи и выходите из спальни, скажем, воды попить, а натыкаетесь на неизвестного, тихо крадущегося по этажу, сжимающего в руках нож и фонарь, светящий под ноги. Впечатлительная Даша подняла бы дикий крик, эмоциональный Гурьев – тоже, только в более грубой форме, а Семин, скорее всего, рефлексивно пробил с ноги в челюсть, но Настя – это шедевр либо со стальными нервами, либо с атрофированным инстинктом самосохранения: наткнувшись на нечто в темном помещении, она замерла, указала на меня пальцем и выдала: «Покажи лицо, или закричу». Я был готов поаплодировать, если бы руки были свободны. Опознав друг-друга, мы вместе подошли к окну и уставились на дорогу.
Вокруг, шатаясь, бродило три фигуры, изредка останавливающиеся и бросающие взгляд на наш дом. Жадный уличный фонарь никак не хотел нормально осветить их, а мне хватило ума не выдавать свое положение и светить на них из окна. Прошлые ночи научили нас запирать двери и калитки, но все же я решил перестраховаться и на всякий случай проверить входные двери еще раз.
До этого момента в доме стояла тишина, если отбросить мелодичные звуки, доносившиеся с улицы, поэтому скрип за спиной запустил орду мурашек по моему телу. Ожидая увидеть сзади очередного проснувшегося знакомого, я со спокойным сердцем направил луч света в сторону источника звука. И тут-то мы увидели пресловутую «мутную тень».
До конца моей жизни меня будет преследовать этот кошмарный образ, что осветил фонарь на втором этаже проклятого дома. Свет злобно сверкнул, отразившись в глазницах существа, что стояло передо мной, оскалив в мертвой ухмылке зубы, не прикрываемые истлевшими губами. Это был кошмарный фантом; изгнившее тело нехотя пропускало свет через свою полупрозрачную темную оболочку. Спустя мгновение я уже был оглушен воплем Насти – нет, с самосохранением у нее все в порядке, к которому присоединился и сам. Швырнул в тварь нож, который, вопреки моим ожиданиям, не пролетел сквозь тень, но словно застрял в очень плотном веществе и нехотя соскользнул вниз, упав на пол с тихим стуком. Нечто медленно двинулось на нас, паря, не пытаясь двигать своими конечностями, напоминавшие отвратительные клубки щупалец.
Наши крики разбудили остальных. Из ближней двери вылетел Семин, сжимающий в руке табурет, из дальней осторожно выглянул Гурьев. Придя к каким-то умозаключениям, явно не одобряя наше численное преимущество, неизвестное существо расплылось в воздухе и мутным облаком пролетело сквозь противоположную дверь. Спустя секунду оттуда донесся грохот и сдавленные крики. «Андрей!» - не своим голосом заорал Гурьев, бросаясь к двери, пытаясь ее открыть – ни в какую! К нему подскочил Семин, и они на пару принялись долбить ее плечами в отчаянной попытке выбить, а крики Шамова переросли в сдавленный хрип. На мое плечо легла чья-то рука и до боли сжала его: Даша присоединилась к нам и теперь стояла, раскрыв рот, не понимая, что происходит. Крики Андрея прекратились – из комнаты донесся стук раскрываемых ставень – и в этот момент ребята выбили дверь.
Бардак, что мы видели в комнате по приезде не сравнить с тем, что в ней творилось сейчас: кресла были разломаны: отлетели ножки, выломались ручки, комод, стоявший в углу, разбит в щепки – вся комната завалена бумагами, хранящимися в нем. Шамова нигде не было. Поборов начальный шок, я растолкал замерших парней и бросился к окну. В следующий же миг как по мановению волшебной палочки на улице началась страшная метель, возникшая из ниоткуда. Поспешно закрыл ставни, чтобы снег не залетел внутрь, но все же успел разглядеть следующую картину: через калитку, ведущую к лесу, которая была просто выломана, выбежал человек и на всех порах помчался вглубь чащи, а следом за ним неслись скачками те кошмарные фигуры, что патрулировали нашу улицу. Чтобы дать представление о том шоке, в котором я находился, приведу фразу, невольно сорвавшуюся с моих губ. Тогда, стоя у окна и глядя вослед жуткой компании, не нашел ничего лучше, кроме как прошептать: «Беги, Форест Гамп, беги».
У меня просто в голове не укладывалось произошедшее, возможно, психика просто-напросто заблокировала возможность проанализировать случившиеся, чтобы не сойти с ума. С трудом понимая, что я делаю – потрясение, плюс нельзя забывать о выпитом, поднял одну из множества бумаг, валявшихся повсюду, выпавших из разломанного комода, и зачем-то ее осмотрел. Как сейчас помню: то было что-то вроде документов, причем, что крайне удивительно, иностранных, а именно – американских, на имя какого-то Питера Уэлсбри, рожденного аж в 1909 году. Опять-таки не ручаюсь за достоверность этой информации, но сомнительно, что имя и дата мне почудились.
Даша тем временем тихо плакала на плече Алексея – тот не придумал ничего лучше, как отнести ее на руках в спальню. Семин продолжал ошарашено смотреть на открытую дверь, а я же, вспомнив о Юле, поспешил вниз и, влетев в комнату, с облегчением обнаружил, что мой ангел мирно спит, отвернувшись к стене. Стоило мне прилечь рядом и обнять ее, как сон, не смотря на все кошмары этой ночи, все же сморил меня, игнорируя жуткие завывания ветра за окном.
На утро я не помнил ничего, что не удивительно: подсознание отчаянно попыталось затереть все жуткие воспоминания, благо ему в этом от души помогал принятый алкоголь. На раскалывающуюся голову внимания не обращал вообще: она у меня болела еще со сдачи курсовой, так что едва пробудившись, прижал к себе Юлю, сонно заворчавшую, никак не желающую просыпаться, и отдался сладостной неге, которая была безжалостно разрушена вопросом моей девушки: «Так что вчера случилось-то?»
Обрывки воспоминаний, словно моменты из сновидения, нехотя всплывали в памяти, однако я никак не мог определить, что из них было явью, а что – сном. Вне себя от отчаяния пнул вездесущий камень, лежавший у порога нашей комнаты, и тот гулко выкатился из нее под мрачный взгляд Гурьева, уныло сидевшего в одиночестве за столом перед своей осточертевшей книгой. Алексей уставился на него, после чего выдал: «Теперь-то все ясно», затем схватился за голову. Часы на стене пробили три раза – надо же столько проспать! – а я, ведомый странным чувством, устремился в комнату Андрея, чтобы застать там тот самый бардак из вчерашней ночи, которую я наивно считал приснившейся.
Наваждение. Да, именно на него можно списать наше странное поведение, совершенно не свойственное нормальным людям. Сейчас я просто ужасаюсь тому, как спокойно мы на все реагировали, словно сидели в удобных креслах, смотря фильм, в котором и происходили странные вещи, виденные нами в проклятом доме, а наш удел – шумно обсуждать глупость его героев и то, как бы поступили сами в такой ситуации, уплетая пиццу или что-то в этом роде. Казалось бы, чего и размышлять: влезайте в машину всей толпой – в тесноте, да не в обиде, да поезжайте прочь отсюда, заявив в полицию о пропаже, но нет… Именно здесь имело место то самое внушение извне, о котором я так загадочно (или бездарно и жалко – кому как) упоминал в самом начале. Когда уже собрался проверить машину – мало ли те ночные гости ее повредили, чтобы мы никуда не делись, вдруг подумал: снегу нападало много, можно застрять, а уж если влезем все вместе – то уж и подавно. Отвезти же часть на электричку – так поздно уже, не успеем на последнюю шестичасовую – собираться же долго, да и возвращаться за второй половиной как-то жутко будет: а в живых ли их застану, оставленных в таком-то меньшинстве.
Гурьев. Да, вот кто из нас действительно сохранил самообладание. Когда мы собирались обсудить ночь и решить, что же делать дальше, он приводил настолько банальные, но неоспоримые доводы остаться в доме, что мы и не думали ему перечить. Конечно, найдем Андрея! Конечно, вернемся целыми и невредимыми! Конечно, ночью нам все привиделось! Постоянно поддакивающие ему Даша и Настя, что никак не хотела уезжать раньше времени – какие-то терки в семье – возводили все его старания в квадрат, не оставляя шансов на благополучный исход всего. Да, он сохранял спокойствие всегда.
Даже когда они с Семиным не смогли вспомнить, где нашли Шамова в прошлый раз. Юля предложила поискать его там же: вдруг у него был бзик на это место, и его снова туда понесет. На это Николай обеспокоенно ответил, что просто не найдет то место, особенно теперь, когда непрекращающийся снегопад старательно скрыл как старые, так и новые следы. Алексей вызвал удивленные возгласы, заявив, что не помнит даже как они набрели на него. Последним, что парни вытащили из своей памяти, было то, как они пробирались по следам через наглые ветки молодых деревьев навстречу свечению, похожему на мощный светодиодный фонарик, а в следующий миг – Андрей уже висит на их плечах.
Даже когда я достал дневник Шамова, найденный в чехле кресла в его комнате на втором этаже, тот самый, что сразу же передал в руки следствию. По мере его прочтения мы становились все бледнее и напуганнее, его же глаза пылали интересом, а пальцы нетерпеливо барабанили по обложке книги.
Даже когда я обнаружил, куда делись все окрестные собаки. Мы тогда решили обыскать весь дом в поисках чего-то, что могло указать на творящуюся вокруг чертовщину, зацепки, вроде того же дневника. Рыться в шкафах и комодах меня не прельщало, копаться в бумагах – тоже, так что отправился к крышке люка, куда мы так и не заглядывали в течение всего пребывания там. Едва открыл его, как в нос ударил до того тошнотворный запах, что я был близок к потере сознания, но организм, на мою беду, оказался достаточно стойким. Зажав нос футболкой, спустился во тьму подвала и упал на лестницу, когда фонарь осветил освежеванные собачьи туши, подвешенные к потолку. Стол посередине был залит кровью, в углу пылилась пара мешков, стены – расписаны надписями на неизвестном языке, а довершали картину, словно насмехаясь над незадачливым зрителем, пара взведенных мышеловок, безрезультатно ожидающих свою жертву. Теперь-то стало ясно, что именно нечто, ставшее Шамовым, втихаря перетаскивало в лес. Конечно же я не стал показывать помещение девчонкам, а Семин в этот момент что-то искал на улице, так что единственным видевшим жуткий подвал кроме меня был Гурьев. Пробежав глазами по этой бойне он, как ни в чем ни бывало, отправился изучать надписи на стенах, тщательно переписывая каждую к себе в тетрадь. Что в этот момент творилось в его голове, я не узнаю никогда.
---
Дарья Алексеевна Котенкова
Стоит Леше чем-то заинтересоваться, как ничто уже не может отвлечь его от завладевшей мыслями идеи. Взять хотя бы в качестве примера то, как мы познакомились, его настойчивые и в то же время очень нежные и романтичные ухаживания, что смогли сломить лед моего недоверия и зажечь искру в моем сердце, разгоревшуюся как лесной пожар. Однако тогда, на мою зависть, он перекинул все свое внимание на творившееся в доме, увидев в этом подтверждение фактов, упоминающихся в рассказах любимого автора – не этого ли так жаждут поклонники фантастики? Начиналось то с маниакального увлечения книгами, найденными в библиотеке дома. Пробежавшись по «Невыразимым культам», он переметнулся на остальные, всерьез задумываясь над тем, чтобы попросить Андрея их отсканировать для более тщательного изучения. Постепенно это увлечение вылилось в нечто более зловещее.
Я всегда отрицала наличие какого-то зла или рока, что насильно поставили нас в такое положение, а объяснения творящегося вокруг, данные Лешей, казались просто невероятными. Произошедшее на новой год лично с моей стороны выглядело так: мы проснулись посреди ночи от криков Насти и Миши, а когда Леша, вставший у дверей, все же соизволил выйти и дать мне посмотреть на творившееся в коридоре, что-то случилось уже с Андреем в его каморке: оттуда доносились воистину жуткие хрипы и стоны. Когда ребята все же сумели вломиться в запертую комнату, Шамова уже не было, но внутри царил настоящий разгром. «Андрей окончательно тронулся умом», - решила я, от этой мысли на глаза нахлынули слезы, и Леша отнес меня в комнату, где долго меня утешал всеми доступными способами.
<большой кусок текста зачеркнут>
Да какого черта я должна постоянно все отрицать и прятаться за маской логики и спокойствия, боясь того, что меня заберут в психушку?! Все, все, что мне говорил Леша, немедленно подтверждалось в реальности. Да, дом был действительно проклят, но не в обычном смысле этого слова, и после разговора днем первого числа, когда мы все обсудили события прошедшей ночи, Леша, разумеется в тайне от остальных, чтобы не вызвать панику, объяснил мне происходящее.
- Место помнит все. Какое бы событие ни произошло – все оставляет свой отпечаток. Окружение жадно впитывает энергетику людей, их мысли и событий, творимых ими. Если происходит какое-то страшное злодеяние, то его отпечаток обязательно проявится в будущем – так и возникают «плохие места», - попыталась объяснить случившееся Юля, вызвав лишь презрительный смешок со стороны Алексея.
- Знаешь, я был сильно удивлен, когда увидел такое халтурное объяснение чертовщине у Кинга, которое активно используется во второсортных ужастиках, - заявил он. – У меня дача рядом с Бородино, но почему-то никаких напастей там не случается, и призраки неупокоенные по полю не бегают в форме солдат Отечественной. И что-то я не слышал о явлении тени Чикотилло на местах его преступлений.
- Немногие могут удостоиться такой чести: на нас обратили взор самые могущественные сущности, что могут повстречаться человеку, - сказал он, когда мы остались наедине. Леша вертел в руках странный пятиконечный камень, что нашел в комнате Андрея, пристально его рассматривая. – Самому не верится, что это может быть правдой.
Он мне рассказал о своем маленьком эксперименте, что провел с изменившемся на глазах Шамовым: во время празднования он отвлекал Андрея разговором о книжных полках и хранимых ими секретах – единственная тема, поддержанная им – а сам тем временем незаметно подсунул ему в карман этот предмет. Судя по рассказу Юли, встретившей Шамова вечером, необычный оберег действительно помог. Того будто «перезагрузили» (трудно же быть девушкой-программистом) и он на время снова стал собой, но принялся нести полнейшую ахинею. А потом этот камень выпал из кармана, ознаменовав начало новогоднего кошмара.
То, что завладело Андреем, что помогло ему выжить в ледяном плену, что побуждало его странно себя вести, изгнанное этим символом, вновь попыталось вернуться, на него-то и наткнулась бедная Юля, блуждающая ночью по дому, оно-то и напугало Мишу с Настей, оно-то и схватило Шамова снова, когда он, лишенный защиты, укрылся у себя в комнате! Что именно это было, Леша говорить отказался, но туманно намекал, что на дом обратили внимание действительно ужасные и могущественные силы, а тот пятиконечный камень – символ древних забытых богов – единственное, чего они страшатся, поэтому он смог на время спасти Андрея!
Кто мог знать, что увлечение моего Леши станет его погибелью. Он рассказывал мне свой дальнейший план действий, а я слушала его, боясь перебить, понимая, что он, возможно, роет себе могилу. У меня все внутри леденеет, едва я вспоминаю об этом разговоре, и ничто не заставит меня передать его содержание, пусть лучше оно останется тайной навеки!
---
И оно действительно осталось бы тайной, если не чрезмерное любопытство и острый слух Михаила Петрова.
---
Михаил Михайлович Петров
Я старался сидеть тихо, без лишнего шума, приставив ухо к двери, за которой скрылись Гурьев и Котенкова, молясь, чтобы никто меня не заметил за таким непристойным занятием. Содержание разговора передаю примерно, стараясь упомянуть все детали:
- Ты понимаешь, что это просто смешно, не может, просто не может такого быть, - надрывалась Даша в таком русле.
- Что я понимаю, так это твое недоверие, мне самому пришлось перебрать все события, что с нами здесь произошли только чтобы окончательно убедиться в своей правоте, - ответил Гурьев. – Я все-таки смог кое-что перевести и…
Голоса затихли, кто-то нервно кружит по комнате.
- То, что сделали с Андреем вне человеческих сил. Здесь прослеживается вмешательство на более глубоком уровне, нежели доступном человеку, но то является пустяком для Властителей.
- Леш, это миф. Да какой миф, это вообще фантастика, какие Властители Древности, какие Старшие Боги, ты просто схватился за интересующую тебя тему, вот и подстраиваешь все факты под нее.
- Я бы рад подстраивать, Даш, но произошедшее отнюдь не простое совпадение со знаниями, хранимыми книгами. Тени, странные фигуры и музыка за окном, невесть откуда налетающая вьюга… Андрей - все указывает на них.
- И кто же по-твоему, - напряженно спросила Даша после длительного молчания.
- Этот полюс холода, который обошло потепление, Андрей, холодный, как лед. Книги трудно читаемы, но если вспомнить адаптацию Лавкравта и его последователей… Повелитель ветра... (а дальше он произнес имя, которое я в принципе не могу воспроизвести)
- Он помог кому-то завладеть Шамовым, но зачем?
- Я бы переформулировал в более пугающий вопрос: что завладевшее Андреем может предложить Властителю взамен? Все внезапные побеги Шамова, а так же… (тут он, видимо, чуть было не заикнулся насчет находки в подвале) прочие причины указывают на то, что он пытается сорвать печати и привести его в наш мир, минуя ритуалы индейцев Минессоты.
- Зачем, Леш?
- Вот этот вопрос задавать надо точно не мне. А что же касается мотивов вызывающего, так они более ясны: что-то мне подсказывает, то существо своим телом обделено, вот и жаждет заполучить таковое. Не знаю, что именно оно из себя представляет: какое-то отродье Властителей, или их земное воплощение, или просто человек, по каким-то причинам своего тела лишенный и не отправившийся, куда обычно следуют в такой ситуации. Странно другое: откуда оно вообще взялось у нас, в России.
Меня бросило в пот воспоминание об иностранных документах, в голове сложилась мучившая меня мозаика: революция, войны – идеальное прикрытие для бегства и обоснования где-то в глубинке, но это же сколько надо было прожить!
- Возможно не только ОН. Возможно кто-то еще. Тот, кому не по душе (или что там у них вместо нее) пришлось его вмешательство, так же пытается проявить себя. Помнишь те странные следы на дороге?
- А что нам делать-то?
Далее парочка перешла на шепот, так что до меня донеслись лишь обрывки фраз: «единственный источник, я не могу перевести с нуля, но там шли прямые указания, однако я не представляю, когда на небесах появляется Фомальгаут, да и виден ли он у нас вообще», «огненные не враги воздушным», «посягательство на обитель спровоцирует столкновение», «это убьет тебя».
Едва успел среагировать, услышав, как Гурьев подходит к двери, поэтому быстро скрылся в комнате Шамова, сделав вид, что что-то тщательно ищу. Кстати, как я ни пытался, никак не мог найти в бумагах тех документов, попавшихся мне ночью…
---
Юлия Сергеевна Романова
Последнюю ночь, на второе января, мы провели вместе. Никто из нас не хотел верить в реальность происходящего, не смотря на ярое желание любого обывателя оказаться в такой мистической ситуации, объясняя увиденное галлюцинациями как последствиями празднования и сумасшествием Шамова. Однако страх все же заставил нас не разбредаться по дому на ночь, а забиться вшестером в нашу спальню на первом этаже, с утра же, даже если Андрей так и не появится, мы уезжаем обратно в Москву – плевать на перегруз, штраф или выкрутасы Шамова, считающего забавным пугать людей клинической смертью.
Хоть и была я окружена спящими людьми, мне их сонливость не передавалась, да и как вообще можно спать, когда вокруг творится невесть что? Помня о созданном образе бдительного часового, я сидела у окна и внимательно подмечала каждое движение и звук за окном, стараясь отсеивать помехи, созданные метелью. Проведя время взаперти из-за болезни и нервов, я видела полную картину лишь глазами ребят по их рассказам, так что разыгравшаяся фантазия неприятно удивляла меня своим богатством, рисуя такие образы, что я твердо решила этой ночью стоять на часах.
Я была настолько поглощена сбором информации ушами и глазами, что новый раздражитель сбил меня с толку. Вонь, до того мерзкая и удушающая ударила в нос, что я передернулась как от нашатыря, пытаясь прокашляться. Либо запах, либо кашель разбудили Настю, которая спросонья попросила меня открыть форточку проветрить, а потом вдруг встала и, заявив, что пойдет попить воды, вышла вон. До сих пор не понимаю, почему мы не принесли графин в комнату.
До этого момента в самом доме было тихо, так что Настины шаги раздавались колокольным звоном в умиротворении спящего дома. Послышался плеск воды, глоток. А затем удивленный голос девушки: «Андрей? А мы тебя обыскались!» То, что я услышала потом, будет преследовать меня до самой смерти, я постоянно просыпаюсь по ночам в холодном поту от этого кошмарного звука. То был Настин крик. Полный бесконечного ужаса и страха, он разрезал ночную тишину как нож масло, не обычный вскрик испуга, а жуткий вопль, подходящий человеку, разрываемому на части дикими зверьми. Он звучал буквально в пяти метрах от меня, а потом источник звука будто сорвался с места и с огромной скоростью помчался прочь, сдобренный двумя громкими ударами: то выбились входные двери. Вскочившие в ужасе ребята только добавили толику кошмара в общий хаос.
---
Михаил Михайлович Петров
Таким был конец нашего пребывания в чертовом доме: Настя исчезла. Ее утащило это существо, что ранее овладело Андреем, прямо украв у нас из под носа. Вот мы и столкнулись с тем злом, что поджидало все это время жертву своим кошмарным планам.
На Коле пришлось просто повиснуть: он рвался броситься следом за похитителем прямо в буран. В итоге швырнул меня на стол, двинул Гурьеву кулаком в живот и выскочил на улицу; я же, проклиная всех, кого только смог вспомнить, устремился следом.
Уйти он далеко не успел, точнее, не смог. Картина, открывшаяся его взору, ошарашила настолько, что Семин просто забыл, зачем вышел на улицу, ровно как и я сам. Небо было темным, лишь две знакомые звезды злобно смотрели на нас сверху, сияя зеленым светом. Звуки буйствующей метели просто оглушали нас, однако ни дуновения не ощущалось нами, стоял мертвый штиль, хотя по вою ветра нам должно находиться посреди бешеного урагана. И, наконец, эти следы. Большая распаханная колея уходила от дома в сторону леса – то тащили Настю – и обрывалась на полпути, словно невиданная сила подняла несчастную в воздух и забрала с собой. Мы вдвоем стояли и смотрели на все это, не веря своим глазам, не чувствуя холода, не смотря на облака пара, вырывающегося из раскрытых от изумления ртов.
Сзади раздались тяжелые шаги. К нам спустился Гурьев. Доселе будучи практически всегда веселым и жизнерадостным, тогда он походил на сломленного годами старца, ждущего своей кончины. Он окликнул Колю безжизненным голосом и спросил: «Ты правда хочешь помочь Насте?»
Мы сделали все, как он велел. Во мгновение ока на пару с Семиным покидали личные вещи в машину, после чего с трудом затащили в нее вопящую и упирающуюся Дашу, заперев ее там. Леша смотрел на все это отсутствующим взглядом, так и не сдвинувшись с места, не набросив даже куртку, стоя в футболке и легких штанах на морозе. «Я вернусь, как только отвезу девчонок», - пообещал я, когда Юля доковыляла до автомобиля. Коля кивнул, Леша не поменял ни пустого взгляда, ни страдальческого выражения лица. Не задерживаясь, я завел двигатель и погнал что есть духу, не думая ни о непроходимости дороги, ни о рыдающей на заднем сидении Даше.
На этом… для нас это все. Я отвез девушек до дома Котенковой, после чего, даже не зайдя внутрь, погнал обратно, надеясь, что не поздно придти на помощь, оставив возню с полицией Юле. Уже заблестела заря, так что, доехав, я смог увидеть всю картину при солнечном свете.
Семина я нашел спрятавшимся под отлетевшей к забору дверью: он сидел, обхватив руками колени, что-то бормоча под нос. Я довел его до машины, надеясь, что разум со временем все же вернется к моему другу, но тщетно: как вы знаете, экспертиза признала его потерянным для общества, запрятав в сумасшедший дом, убив все надежды узнать, что же именно произошло с ними после того, как я их покинул. Гурьева я так и не нашел. Насколько я знаю, не преуспела в том и ваши эксперты, хотя перерыли все остатки от дома Шамова, исчезнувшего в немыслимом пожаре, за считанные часы на корню уничтожившего постройку, забравшего с собой все секреты проклятого места.
Напоследок я должен сделать признание. Тот дневник, что я вам передал… он несколько неполон. Как вы знаете, там есть пара вырванных страниц. Так вот, вырвал их не Андрей в приступе, а я. При прочтении решил их слишком… неправдоподобными, способными пустить следствие по ложному следу, но теперь я убедился, что необходимо их приобщить к делу. Они поясняют, что же именно испытал Андрей, настоящий Андрей, в последние минуты своей жизни, укрывшись в жуткой комнатушке на втором этаже унаследованного дома:
«Все случившееся можно объяснить, если только отказаться от бредовой идеи о потустороннем вмешательстве… Но почему у меня руки действительно были в занозах? От кого я убегал в подвале? Что это был за странный хромой старик, подвозивший меня, скелет с травмированной ногой, сон, где я иду, хромая?! Что за шепот вокруг? Почему я не могу это объяснить ничем, кроме как совпадением? У меня все плывет перед глазами. Он ждет, он потребует мое тело и заберет его. Слишком поздно для меня, довольно пустых рассуждений! Какой смысл спасать искалеченный рассудок, если сражение за него уже проиграно, лучше впасть в спасительное сумасбродство, чем встретить конец с ясным умом!
Он поднимается по лестнице, я слышу его тяжелые шаги. Мне становится трудно дышать. Или все это еще одна галлюцинация? И в итоге меня сдадут в дурку, найдя распластанным на полу без каких-либо следов разума в полумертвом мозге? Забаррикадированная дверь дает мне время. Холодно, очень холодно. Надо еще успеть спрятать записи. Неужели я все-таки схожу с ума? Вот так: окруженный психами со всех сторон, заманившими меня в свои сети, обратив в свое безумие? Почему я проиграл? Может, все образумится, и это наваждение пройдет?
Он ломится в дверь, она содрогается от его ударов. Может, выпрыгнуть в окно? И в итоге замерзнуть или разбиться насмерть? Могу ли я доверять своим органам чувств? Тараканы из моей головы просто лезут на меня наяву. Ноги немеют, от шепота больно ушам. Родители наверняка волнуются: я так долго не звонил. Главное – пережить это безобразие, восстановиться я смогу быстро, едва приеду домой и окажусь в привычной обстановке.
Ног не чувствую вообще, руки двигаются плохо. Что если мужик, утративший свитку, знал о последствиях? Знал и был готов их принять? Из-за скуки? Тщетной обывательской суеты или простого самодурства? Ведь желание попасть в неординарную историю порой так сильно манит! О, как я понимаю этих двинутых авантюристов!
Он вот-вот ворвется сюда. Нет смысла переживать об упущенных возможностях. Я не первый и не последний. Обречен не я, обречены все мы. На забвение, на тщетные попытки достать звезду с небес и разбиться, упав с колоссальной высоты, на которую нас загнали наши мечты. Одиночество только им на пользу. Они были всегда, вечные, побежденные, но не сломленные. Йа! Йа! Итакуа! Итакуа кф’айак вулгтмм! Оседлавший Ветер, могущественный Спутник Смерти, величайший из Властителей! Итакуа Нафлфхтагн! Им служат ужасный народ чо-чо и глубоководные, ми-го и шантаки, шогготы и яги. Тучи козодоев носятся по свету, собирая для них души простых, ничтожных, обреченных смертных.
В глазах темно. Не обычная ночная темнота, но смертельная вуаль поглотила мое зрение. Я все-таки должен написать, что люблю родителей и вообще близких мне людей, но что такое любовь теперь? Он уже рядом, его дыхание омерзительно, помыслы – ужасны. Спасения не будет никому. Собаки за окном оглушительно лают. Вот и конец».
===
Обследование участка и близлежащих окрестностей не выявило никаких следов исчезнувших. Тела Шамова Андрея Александровича, Гурьева Алексея Ивановича и Столярчук Анастасии Петровны найдены не были. Местное население содействовало неохотно, результаты их опроса можно свести к одной фразе: «приехали ребята, пошумели и уехали». Указанный «дом с пентаграммами» так же найден не был. Поисковая группа в лесу наткнулась на скопление мегалитов, расположенных правильным кругом, наверняка являющимися заброшенными языческим капищем, сохранившимся до наших дней. Их местонахождение планировалось передать в соответствующие инстанции, однако, насколько мне известно, ни один исследователь их изучением так и не занялся. Дело было закрыто и постепенно затерялось посреди других, попытки снова найти его окончились провалом, словно его никогда и не было. И что-то подсказывает мне, что дело тут отнюдь не в халатности.
Спустя месяц мне пришло странное письмо, написанное рукой Михаила Петрова, больше похожее на отчаянный призыв о помощи, чем информативное признание.
===
Я всеми силами пытался фильтровать излагаемое на допросе, дабы оно не звучало слишком фантастично и нелепо, но и его хватило, чтобы на меня в результате косились как на сумасшедшего или убийцу. Под фильтрацией я подразумеваю сокрытие, да, именно сокрытие некоторых сведений, которые я утаил только по причине их невероятности, что могла отправить меня следом за Семиным. Но теперь, после самоубийства Николая и исчезновения Котенковой, я не вижу никакого смысла скрывать их, потому что они могут намекнуть знающим людям, где, возможно, в скором времени искать и мое бездыханное тело. Бесконечно надеюсь, что Юлю, уехавшую в итоге из города, если не из страны это не достанет.
Я не буду описывать то ощущение зла или ауры ужаса, что наполнили дом после исчезновения Столярчук – таких туманных намеков достаточно в нашем допросе. Забрав девчонок, помчался прочь на машине, подскакивающей на заснеженной дороге от мощной встряски, похожей на шаги огромного существа, неумолимо приближающегося к ребятам в доме. Обернувшись, я увидел посреди темного неба кусок абсолютно черной черноты, что скользила вниз к земле, и на ее макушке… на самой ее макушке горели те две жуткие зеленые звезды, что злобно следили за нами все это время!
Когда я же вернулся назад, оставив девчонок в безопасном месте, обнаружил лишь забор и огромное пепелище, в которое превратился дом Шамова. Не веря своим глазам, бросился прямо в остывшие угли, бездумно надеясь найти там ребят. Вне себя от скорби и ужаса отошел прочь, зачем-то выйдя через вторую калитку, и оторопел: снег там был примят огромными областями, похожими на следы того самого существа, что явилось мстить людям, дерзнувшим бросить ему вызов. Итакуа, Повелитель ветра, Спутник смерти ступил на нашу землю.
Безжизненный вскрик заставил меня откинуть приставленную к забору дверь, где я узрел скрючившегося Семина. Он послушно последовал за мной в машину, изредка вскрикивая кошмарные строки: «Пх’нглуи мглв’нафх Ктугха… Пх’нглуи мглв’нафх Ктугха… Фомальгаут? Где же Фомальгаут?» Усадил его внутрь, затем вдруг обернулся, словно услышав чей-то неясный зов, после чего прыгнул внутрь и погнал что есть мочи прочь из этого проклятого места, сопровождаемый недобрыми взглядами местных жителей, прилипших к окнам своих домов.
«Миша», - позвал меня тогда тихий шепот. Обернувшись, я невольно повалился на свою машину, вытаращив глаза уставившись на темную, мрачную, мертвую фигуру, стоявшую посреди сгоревшего дома. Она медленно подняла голову, поймала мой взгляд пустыми глазницами и молниеносно поднесла два пальца к губам, заставив мою душу сжаться в трепещущий комок.