Начало http://proza.ru/2023/07/07/779
Барби оказался пухлым инфантильным мэном лет тридцати, с обиженным выражением медово-янтарных глаз, небритыми щеками, подстриженной под машинку круглой «рифлёной» головой, в деловом зелёном пиджаке, синих спортивных штанах с красными лампасами и белых кроссовках. От него остро пахло свежим лимоном. Выглядел он вполне миролюбиво, и если бы Айлин не знала о его криминальном настоящем, то подумала бы, что он мелкий кооператор, торгующий на рынке скобяными изделиями.
– Курнёшь? – поприветствовал бандит, взмахивая сигаретной пачкой, на песочном фоне которой флегматичный дромедар обмахивал куцым хвостиком вершину пирамиды.
– Нет, спасибо, – с лёгкой нежной улыбкой отказалась Айлин, пристёгивая ремень безопасности.
– Не навяливаю, – Барби зубами вытащил сигарету, щёлкнул тёмно-зелёной пузатой зажигалкой в форме ручной гранаты и завёл машину, после чего дал по газам, обдав комьями грязи угол душевой.
– Твоя мама из Японии сбежала?
– Моя мама меня бросила.
Барби стал первым человеком, которому Айлин сказала о матери правду, интуитивно сделав ставку на то, что сироту обижать – грех.
– А чувак твой якудза с китаной, в цвет попал, да?
– Не то и не другое, – уклончиво ответила Айлин, вспоминая поблёкшую голубизну усталых глаз продавца аудиокассет Дэна и его жёлтые пальцы с квадратными ногтями, постукивающие по коробочкам с записями.
– В свободном полёте, как и я, – развязно подмигнул водитель.
– Нет, уже нашла, – смело возразила Айлин, удивляясь своей откровенности.
– Повезло. А почему ты не спрашиваешь, откуда у меня погоняло «Барби»? Все девчонки с этого начинают.
– Захотите, сами расскажете.
– Да ты чё, в натуре, какое «вы»! Я ещё не старый козёл! Я, как Карлсон, в самом расцвете сил!
– Барби – Борис-Барбарис? – рискнула предположить пассажирка.
– Ты чё, Кашпировский? – Барби сбавил ход и взглянул на девушку с восторженным ужасом.
Айлин покачала головой.
– По ксиве я Борис Бабочкин, Барбарис – погоняло для коллег. А для девчонок я по жизни «Барби»! О, как я хочу такую же куколку: с длинными золотыми волосиками и стройными загорелыми ножками, с большими сиськами и лакомой попкой, такой бархатистой и гладкой, как персик. Если у тебя есть такая подружка, ты мне брат навек!
Айлин вежливо улыбнулась.
– Пока нет, но буду иметь в виду, – пообещала она.
Барби протянул ей небольшую розовую коробочку с нарисованными ягодами и иноязычным названием.
– Хочешь?
– Нет, спасибо.
– Ну ты чё, как не девчонка? Я же угощаю! Это же мамба! Коля любит мамбу, Оля любит мамбу и Серёжа тоже!
Айлин взяла одну конфету, поблагодарила, развернула фантик и осторожно положила в рот. Вязкая, с кисло-сладким вкусом малины, она ей не понравилась.
– Хочешь, в киношку как-нибудь сходим?
– Мой парень будет не в восторге, – смело заявила Айлин, вообразив, как Дэн злится.
– Да он не узнает!
– Представь, Барби, что твоя девушка пошла в кино с другим. Тебе это понравится?
– В натуре, нет! Да я ей промеж рогов вмажу, – уверенно прорычал бандит.
– Ну, вот видишь! Я тоже не хочу, чтобы мне вмазали!
– А ты умеешь всё по понятиям разложить, – ухмыльнулся Барби. – Таким по жизни легко! Уважаю!
До Калачёвской они домчали минут за сорок. Машина, будто споткнувшись, резко затормозила у «Идины».
– Он тебя не обижал? – спросила заметно повеселевшая Ниёле, невыспавшаяся, с тёмными кругами под глазами.
– В кино звал.
– Надеюсь, ума хватило вывертеться?
– Хватило.
– Слушай, мне в библиотеку надо, в краевую, начинай прямо сейчас. Я заскочу перед парами, поесть принесу!
Ниёле чмокнула её в щёку и умчалась по учебным делам. В обед она действительно заскочила, сунув пакет с батоном и кефиром, отпустила в туалет, разрешила «списать» один «доширак» и исчезла до вечера. День выдался спокойным. Айлин нашла в коробке кассету с надписью «Зоопарк» и потихоньку гоняла её всё это время, чтобы знакомство с товаром не казалось таким скучным.
В шесть часов прибежала посвежевшая, набравшаяся сил сменщица. Айлин вымылась в душе на пятом этаже мылом Camay, подаренным Ниёле с шутливым напутствием: «Ведь ты этого достойна!», перекусила бутербродом, надела единственное своё платье: вишнёвое, в крупный горох, аккуратно вытащила из картонной упаковки колготки с узором на щиколотках и, втиснувшись в новые туфли на невысоком каблучке, которые бабушка купила ей перед отъездом в институт, отправилась на местный телеграф звонить домой.
От сырых, желтовато-краплёных листьев, раскинутыми по влажной земле фартовыми картами, словно защищающих новые каблучки от первой осенней грязи, исходил пряный, чувственный аромат. Земля остывала, как большая сковородка, на которой весь день жарились дырчатые блины насущных забот, и внутренний её жар, смешиваясь с холодным дыханием осени, давал то неповторимое, последнее тепло, которое выгоняет из квартир даже заядлых домоседов.
Айлин обошла корпус Лингвистического института, петляющей тропкой вышла к котловану будущего корпуса истфака, перешла дорогу и оказалась на Желодомной.
Вахтёрша подробно описала, как найти переговорный пункт и голубую раскидистую ель, такую сказочно-красивую, что дух захватывало, Айлин увидела сразу.
Ель росла возле дома № 33, в этой же пятиэтажке располагались почта и библиотека. Телеграф находился в торце здания, и к 2013 году, когда в бывшем помещении телеграфа откроется пивной магазин KORS, где продавцы, чтобы развеселить клиентов, будут рисовать цветными маркерами смайлики на пробках, бетонные ступени выветрятся, обнажив ржавый каркас, а железное ограждение искорёжится и облезет, став естественным постмодернистским украшением панельного дома, но в 1992 году всё здесь сияло свежестью и новизной.
Ручкой, привязанной бечёвкой к стальному столбику, на котором крепилась залапанная стеклянная перегородка, Айлин написала на бланке имя города и номер телефона, оплатила заказ и в ожидании, пока произойдёт соединение, обдумывала, как правдиво преподнести бабушке настоящее её жизни, но Матрёна Афанасьевна сама предупредила ложь, воскликнув:
– Я же тебе говорила, что в колхозе должен быть телефонный пункт! Ты же не на Луну улетела!
Хотя чужой город и начало самостоятельной жизни были сродни высадке на другую планету, внучка возражать не стала, скороговоркой умаслив бабушку, что работа не тяжёлая, комната – тёплая, кормят, как на убой, девочки – приличные, и в поле она повязывает платок, как наказывала бабушка, чтобы не застудить уши.
– Смотри, с какими попало там, с парнями, не гуляй! – привычно ворчала Матрёна Афанасьевна. – Учи науки, замуж успеешь! Соседка наша, Ленка, музучилище бросила, с пузом ходит!
Айлин ни с чем не спорила и со всем соглашалась. Пообещав написать длинное и подробное письмо, она попрощалась и спустилась к почте, которая уже закрылась.
Дальше, ближе к библиотеке, густо и свободно росли яблони-полукультурки, и Айлин спустилась к деревьям, ветви которых свисали до самой земли, чтобы полакомиться.
Ей показалось, что наблюдающий за ней взрослый сейчас сделает ей замечание, но руки упорно притянули ветку, а пальцы, отщипнув спелый фрукт и потерев его о платье, быстро закинули яблочко в рот.
– Приятного аппетита! – услышала она насмешливый, хрипловатый голос.
– Спасибо.
Айлин машинально ответила с набитым ртом. А когда подняла глаза, то чуть не подавилась.
На тротуаре напротив стоял тот самый продавец кассет, с которым она не переставала мысленно разговаривать с тех пор, как услышала «Гражданскую Оборону», объясняя ему в своих мыслях, почему слушает эту «грязную» музыку.
– Можно попробовать?
Айлин смутилась так сильно, что не сказала ни да, ни нет, но её тело невольно отодвинулось, словно приглашая и его присоединиться к поеданию диких плодов.
Дэн по-мальчишески перемахнул высокое заграждение так легко, словно состоял из плотного тёмного воздуха, изящно приземлился в непроходимые заросли щирицы и полыни, оплетённые вьюном, и неторопливо, пружиня шаг, как охотник, подбирающийся к редкому зверю, приблизился к лакомке.
И с этого момента время для Айлин перестало существовать, вернувшись многопудовой кувалдой лишь в декабре 1994-го.
А в начале безвременья ей, потерявшей дар речи и вдруг разучившейся дышать, позабывшей напрочь наставления Матрёны Афанасьевны, чувствовавшей только розовый аромат мыла на своей коже и влажный грибной запах яблоневой коры, вдруг стало ясно, что для того, чтобы любить какое-то место, как ту квартиру с железной дорогой за окном, вовсе необязательно присутствовать в этом месте, оказывается, это ощущение присутствия может дать и другой человек.
Дэн сорвал яблоко, надкусил и сморщился:
– Кислое! А ты их так спокойно ешь! Как будто панков слушаешь!
Айлин молчала и радовалась, что серебристые сумерки прячут её пылающие щёки и готовую сорваться с уст счастливую улыбку.
– Ты забыла о своём обещании, да?
– О каком?
– Прийти и рассказать, понравились ли тебе битлы.
– Я не забыла.
– И битломаны, дружки твои, тебя потеряли. Клянутся, что письмо тебе написали и беспокоятся, что не дошло. На Калачёвской вечерами пропадают, выглядывают тебя. Концерт уличный собираются устроить. И Евгений Степанович извёлся: «Что же это Линочка не приходит?».
– Меня зовут Айлин, а не Линочка.
Она не могла позволить, чтобы он называл её как все.
– Я помню. А я – Денис, Дэн.
– Я тоже помню.
- Я тебя ждал, а ты почему-то не пришла...
Под его пытливым взглядом Айлин начала дрожать. Ей казалось, что вихри, скачущие в его немигающих, непроницаемых глазах сейчас поднимут её в воздух и унесут в волшебную страну, как домик из Канзаса.
– Замёрзла?
– Нет, – стуча зубами, упорно возразила она.
Дэн рассмеялся, снял с себя джинсовую куртку и, набросив на плечи, помог вдеть руки в рукава, застегнул металлические пуговицы.
– Хочешь кофе? – Без обиняков спросил он.
– Хочу, – без запинки согласилась Айлин, хотя в то время её любовное отношение к кофе ещё не сформировалось.
– Но все приличные места уже закрыты, а принимать сомнительные приглашения от незнакомцев, когда они зовут тебя к себе домой выпить чашечку, чтобы согреться, тебе мама не велела, так?
– Я свою маму никогда не видела. Даже на фотографии.
К Айлин вернулось, наконец, утраченное чувство гравитации, и она глубоко задышала, чувствуя, что плотный, с испарениями асфальта воздух, как горошины, набивается в её лёгкие.
– У меня мамы, слава богу, тоже нет, – ответил Дэн, беря её за локоть. – Пойдём?
Айлин кивнула и осторожно, чтобы, не дай бог, не сделать затяжку на единственных колготках, шагнула вслед.
Яблоневый садик располагался в низинке, выход из него лежал через преодоление крутого подъёма, щедро заросшего дремучей травой, высокой и загрубевшей за короткое жаркое лето, а потом перелазание через бетонное заграждение.
Когда Айлин до него добралась, её спутник ждал на другой стороне. Он протянул руку и когда она взобралась наверх, обхватив за талию, как пёрышко, спустил её на землю. Приземляясь, она невольно уцепилась за его плечи и не убирала рук, пока твёрдо не укрепилась на неустойчивом гравии.
– Я в этом доме живу, – Дэн мотнул головой в сторону ржаво-серой пятиэтажки, на торце которой рядом с адресом: ул. Желодомная, д. 35 крепились большие зелёные буквы СТАРК [1], пока ещё ничего не значащие для Айлин.
Она кивнула и убрала руки.
Они перешли дорогу и нырнули в тёмный проход между освещёнными окнами первых этажей, которые гремели кастрюлями и радиоголосами, с одной стороны и буйными шелестящими кустами сирени с ветром, затаившимся внутри, с другой.
Дэн уверенно шёл впереди, не оборачиваясь, как крысолов из Гамельна, видимо, звука гулко стучащих каблучков было ему достаточно. Скоро он замедлил шаг, и Айлин услышала впереди надтреснутый блаженный голос:
– Д-дениска, з-здравствуй!
– Добрый вечер, Нина Евгеньевна! – вежливо и, как показалось Айлин, с жалостью, поздоровался её спутник.
Взору Айлин, выглянувшей из-за его спины, предстала объёмистая женщина в наброшенном на синее выходное платье рваном павлопосадском платке с прореженными кистями. От сочно накрашенного, заплесневелого рта, пахнущего тёплым, старым пивом, расходились во все стороны морщинистые рытвинки, которые смотрелись так, словно по красному, как с мороза, лицу, время и невзгоды топтались в ботинках с богатым узором на подошвах. Вздутый синяк под криво подведённым глазом, посеребрённые всколоченные волосы, обрамлявшие всё ещё красивое лицо с горделиво приподнятым подбородком, озаряла такая умиротворённая, бессмысленная улыбка, что язык не поворачивался назвать эту женщину опустившейся алкашкой.
– Д-денисочка, – заплетающимся голосом вымолвила блаженная, – з-займи до д-двадцать ч-чёртового, х-хлебушка в доме н-нет.
– Конечно, – кивнул Дэн, оборачиваясь к Айлин и протягивая руку к нагрудному карману своей куртки, которую набросил на плечи девушки.
Айлин хотела снять куртку, но Дэн остановил её домашним жестом, словно они были знакомы тысячу лет, вытащил из выпуклого кармана сложенные купюры и, не считая, протянул нуждающейся.
Нина Евгеньевна Сюськина, бывший преподаватель русского языка в Лингвистическом институте, которая больше уже не напевала низким глубоким контральто, глядя в честные глаза студентки, третий раз пересдающей её предмет: «Эти глаза напротив, калейдоскоп огней [2]!», взяв деньги, по-детски улыбнулась и, вытирая невидимую слезинку с целого глаза, с чувством поблагодарила:
– Я об-бязательно в-верну!
– Не беспокойтесь! – махнул рукой Денис, увлекая девушку в подъезд.
– А эт-то невеста твоя? Х-хорошенькая! М-маме бы т-твоей п-понравилась!
– Ну, это вряд ли, – усмехнулся Дэн, когда Сюськина, тяжело перебирая колоннообразными ногами в калошах, поволоклась куда-то в темноту.
Он обхватил холодные, негнущиеся пальцы девушки, первым вошёл в подъезд и сжимал её ладонь, пока в темноте они преодолевали несколько ступенек.
В подъездах жилых домов, как в краевой столице, так и в провинции, после августовских событий 1991-го года, горящая вечером и ночью стеклянная колба с вольфрамовой спиралью стала редкостью, словно народ не хотел видеть и знать подробностей пути, по которому его ведут. Матрёна Афанасьевна на своей квартирной площадке смастерила для общественной лампы чехол из колючей проволоки, но ни острые шипы, ни препятствие в виде намазанных на изобретение Эдисона фекалий, не останавливали похитителей света.
На первом этаже, возле квартиры № 48, Дэн остановился, выпустил онемевшую руку Айлин, которая так и не поддалась его ласке, открыл замок и вошёл первым, словно боясь доверить тьме свою гостью. Щёлкнул выключатель, и Айлин увидела, что находится в непростой квартире.
Она ещё никогда не встречала в прихожей такого красивого резного шкафа, похожего на буфет, только без стекла на дверцах, такого секретера с гнутыми ножками и синусоидной каймой столешницы с деревянными цветами по углам, мягкий ковёр, над которым можно было только парить и какой-то невероятно вычурной бронзовой люстры с тюльпанными плафонами.
– Моя мама обожала всё это барочно-арнувошное дерьмо, очень надеюсь, что тебе это не близко, – пояснил Дэн, пытаясь понять, от чего она застыла: от молчаливого восторга или скрытого ужаса, и что за этим последует: священный трепет или снисходительная гримаска.
Айлин, не меняя непроницаемого выражения лица, пожала плечами.
Такой интерьер она видела разве что в кино, но сказать с уверенностью, близко ей это или нет, она не могла. Близкими ей были придавленный домишко, который после смерти владелицы раскатали по брёвнышку и заброшенные дикие груши в саду тёти Поли, квартира, где мать носила её в утробе и те картонные меблированные жилища, которые она сооружала, чтобы разрушить.
– Нет, не близко, – подумав, ответила она, снимая туфли и разминая пальцы.
– А почему? Нынешние женщины любят всё необычное и старинное!
– Если бы я создала всё это своими руками, то мне было бы это близко, – внесла ясность Айлин. – Потому что тогда я могла бы всё это с чистой совестью порубить на кусочки! А так я бы мучилась, если бы порубила!
Она провела пальцами по махагоновой поверхности секретера.
– Кажется, я начинаю понимать, почему тебе нравится Гр.Об.!
– Эти песни будто зеркало, в которое смотришься, – поделилась Айлин, снимая его куртку.
– И что ты там видишь?
– Страшные вещи.
– Согрелась?
Она кивнула.
– Ну, мой руки, а я сварю кофе, и ты расскажешь о страшных вещах. Шпингалета в ванной нет, но ты не бойся, я без разрешения не вхожу!
Айлин была рада, что услышала об этом, закрывая дверь, потому что её щёки опять загорелись от смущения. Ванная была вполне современная, со стенами, до потолка выложенными светло-фиалковым кафелем, и чистенькая, словно здесь хозяйничала женская рука.
Взяв обычное хозяйственное мыло из бронзовой мыльницы в виде раскрытого цветка, Айлин засмотрелась на своё отражение в большом настенном зеркале с потускневшей поверхностью. Она никогда особенно не задумывалась, красива ли она и не пыталась понять, от чего в её внешности отталкивались комплиментщики, когда вешали на уши лапшу о том, что она неотразимая.
– У тебя всё хорошо?
Дэн, нарушив обещание, обеспокоенно заглянул в ванную комнату.
– Сейчас полотенце чистое принесу!
Ей понравилось, что он беспокоится.
Когда на кухне она села в уголок между холодильником и громоздким деревянным столом, Дэн поставил перед ней валенки.
– Женских тапочек у меня нет. И никогда не было.
Айлин медлила. Ей казалось, что сидеть перед мужчиной в валенках неромантично.
– Я могу надеть, если ты стесняешься.
Айлин быстро всунула ноги в тёплый войлок.
– А что это была за женщина у подъезда? Она показалась такой… такой одновременно безобразной и счастливой!
– Здешние дамы считают её слабой и презирают! Пытаются выселить, стыдятся такого соседства. Сюськина, когда-то преподавала в вашем институте русский язык. Самоуверенная, надменная, как испанская синьора с аристократическими замашками. Говорила, что тот, кто не знает русский язык, не имеет права называться человеком. На экзаменах до слёзных истерик доводила, особенно хорошеньких девчонок, вбила себе в голову, что это именно студентки с французского отделения сына её на наркотики подсадили, он от передоза умер, муж спился и тоже умер, теперь и она… Она на четвёртом этаже живёт, в 55-й квартире. А, пожалуй, ты верно подметила, про счастье. Королева спирта, как Эльза [3].
– Ты куришь? – немного погодя поинтересовался он, наливая вкусно пахнущий кофе в какую-то немыслимо хрупкую, как лепесток розы, чашку.
– Нет.
Дэн задержал взгляд на пачке сигарет, лежащих на подоконнике.
- Терпеть не могу курящих женщин!
Он вставил в магнитофон, стоящий на холодильнике, кассету, утопил клавишу play:
– Это не Гражданская Оборона и не «пачка сигарет в кармане [4]», это гораздо серьёзнее и глубже. Deep Purple, хард-рок. Blind (Слепой). Если не понравится, скажи.
– Нет, мне нравится, – Айлин отпила глоток и уставилась в окно. – Похоже на затянувшуюся, безумную зиму.
– А на что похож кофе?
– Не знаю, я первый раз пью нерастворимый.
Дэн усмехнулся.
– Даже боюсь спрашивать, что у тебя ещё в первый раз! – пошутил он, но тут же пожалел, так как девушка посмотрела на него такими беззащитными глазами, что он вздрогнул.
– А кто тебя так необычно назвал? Я в библиотеке узнал, что твоё имя означает «лунный свет».
Айлин чуть не подпрыгнула от счастья! Он о ней думал! Он что-то сделал ради неё!
– В нашей семье бытует легенда, что бабка моего деда по матери была настоящая турчанка. Меня так мать назвала.
– Ты же её никогда не видела! – поддел Дэн.
– Но она же меня вынашивала и родила. А почему дала это имя, я не знаю. Наверное, у неё были причины.
– Прости, но… твоя мама умерла?
– Я не знаю, где она сейчас находится и жива ли она вообще.
Дэн удивлённо поднял брови.
– Она уехала сразу после моего рождения с другим мужчиной и что с ней стало, никто не знает, и… и не хочет знать.
– А ты? Ты никогда не пыталась её разыскать?
– В нашей семье говорить о ней не принято, – отрезала Айлин. – А твоя мама где?
– Умерла, – буднично ответил Дэн.
Они помолчали.
– Хочешь есть?
Айлин помотала головой.
– А что ты хочешь?
Она крепко задумалась.
– Ладно, не напрягайся, пойдём в мою комнату, там удобнее и звук чище.
Они переместились в одну из трёх комнат квартиры, самую маленькую.
– Deep Purple? Или что-то потяжелее?
Но Айлин, словно не слыша, завороженно смотрела из окна на мягкий магический свет фонарей, льющийся на сиреневый асфальт так, что казалось, будто падает снег. Вдалеке высилось, как башня Азади [5], пятое общежитие «Лингвы», небо тонуло в темноте, а высоко над проводами жадно всматривалась в ночной мир полная, опоясанная серебристыми нитями Луна.
– Видишь Луну? – спросил Дэн, становясь рядом, почти касаясь её бедра.
Айлин кивнула.
– Ты на неё похожа. Ты как планета Меланхолия по имени Айлин. Такая же далёкая, непонятная и…
– И?
Айлин повернулась к нему и посмотрела в его мерцающие глаза.
– И хочется не достать тебя с неба, а чтобы ты сама прилетела на Землю.
- Но тогда случится катастрофа, и все погибнут. И будут меня ненавидеть за то, что уничтожила их мир.
- А какое тебе дело до всех? Поверь, те, кто любят тебя, выживут. Вернее, тот, он один. И всегда будет рядом с тобой, даже после смерти.
Она так смутилась, что опустила глаза, будто он сказал что-то непристойное. И как в этот миг, не была счастлива уже никогда.
– О чём ты мечтаешь? – тихо спросил Дэн, увлекая её за собой на узкую кровать, застеленную покрывалом. Он лёг на спину, не выпуская её руки, и она подчинилась, их головы соприкасались, Айлин едва дышала.
– Я не знаю, – честно ответила она. – А ты?
– Я мечтаю жить в простой хижине на берегу моря, а по вечерам садиться на песок и смотреть, как солнце закатывается в океан. Где-нибудь очень далеко отсюда. В Чили…
Айлин молчала. Её сердце стучало так громко, что, казалось, перекрикивает высокий оперный голос, который лился из динамиков, как хрустальные звенящие потоки воды, застывающие в прозрачные ступени, по которым безнаказанно можно было забраться выше облаков. Дэн осторожно гладил её руку, но её рука оставалась неподвижной и неподатливой.
– Нравится? – спросил Дэн.
– Музыка? – переспросила Айлин.
– Ну, и она тоже, – рассмеялся меломан.
– Да, – твёрдо сказала Айлин.
– Ладно, не буду уточнять, – вздохнул Дэн. – Просто слушай музыку…
– There was love all around, but I never heard it singing. No I never heard it all, till there was you [6] – приятным голосом пропел Дэн в затянувшейся паузе, хотя Айлин не поняла ни слова. – Просто закрой глаза, следуй за голосом и ни о чём не думай...
Ей показалось, что она заснула потому что, когда реальность вернулась, вокруг было темно и тихо, и трудно было определить, сколько времени. Она вскочила на постели и сначала не поняла, где находится. Дэна рядом не было.
– Дэн, – шёпотом позвала она, но никто не отозвался.
Айлин поднялась и, вытянув руку, как слепая, на цыпочках двинулась искать его.
Когда она достигла прихожей, ей показалось, что из ванной донёсся всплеск, она бесшумно дошла до двери и заглянула внутрь. На стиральной машине в квадратном стакане горела толстая свеча, в её ровном, узком пламени ванная комната казалась пещерой, а лежащий в ванне лицом к зрительнице голый человек с длинными распущенными волосами казался мифическим существом. В левой руке он крутил пистолет.
– Караулю твой планетарный меланхолический сон, – взмахнул Дэн оружием. – Вплывай, мне скрывать нечего.
Айлин робко вошла и прислонилась к стиральной машине.
– Давай как-нибудь послушаем Баха, здесь в ванне, в темноте, это будет крутняк! Не забудешь, что пообещала?
– Я ещё ничего не пообещала, – у Айлин вдруг прорезался хриплый воркующе-кошачий голос.
– Лёд начал таять или руки всё ещё холодные?
Айлин протянула ему со своего места дрожащую руку.
– А ты прикоснись.
Это мгновение, когда он к ней тянулся, казалось, длится вечность. Ему пришлось привстать, чтобы дотронуться до неё своей рукой.
– Ты холодная, ты такая холодная, – прошептал Дэн. – Скажи, ты никогда не мечтала умереть?
Айлин отрицательно покачала головой, забирая у него пистолет.
– Э, он заряжен! – Предупредил Дэн, вставая во весь рост.
Айлин отвернулась, кладя оружие рядом со свечой. Она слышала, как он выбрался из воды и, чуть отстраняя её, снял с вешалки огромное махровое полотенце, завернулся в него и предложил:
– Хочешь, сыграем в русскую рулетку?
– Не хочу, – разозлилась Айлин. – Я лучше пойду в общагу!
Она повернулась к нему и холодно посмотрела в его насмешливые глаза.
– Не уходи, мой Лунный Свет! – прошептал он, обнимая её и целуя в уголок губ.
Айлин показалось, что она падает в обморок…
Потом они лежали на узкой кровати под толстым одеялом, делали вид, что слушают Deep Purple и пытаются уснуть. Айлин переоделась в огромную белую футболку с Гребенщиковым, Дэн предпочёл спать голым. Он прижал её к себе так крепко, что сдавил ей все мышцы. И опять Айлин не помнила, как заснула, а утро словно слизало своим пасмурным, хмурым языком все странные события прошедшей ночи.
Дэн пожарил яичницу, сварил кофе, а когда она попыталась помыть посуду, отстранил её от раковины, заметив, что она подрывает свою репутацию «классной девчонки» тем, что пытается прибраться в квартире стойкого холостяка.
Она ушла со смешанным чувством обиды и уязвлённого самолюбия и, если бы Дэн не сказал, что ждёт её через пару дней, и что у него есть сюрприз для неё, она бы сочла эти неначавшиеся отношения законченными.
Хотя она плохо выспалась, Айлин, не заходя на восьмой этаж, зашла к Ниёле и предложила её подменить. Она сейчас не смогла бы остаться одна. Пусть лучше этот киоск, похожий на Канзасский домик, и пожирающие её завистливыми глазами покупательницы, чем одиночество в отремонтированной, но чужой комнате.
Сентябрь и октябрь пролетели, как один день. Из колхоза вернулся первый курс и началась напряжённая учёба. Айлин скрывала от Снежаны, что встречается с мужчиной. Она больше не оставалась у него на целую ночь, про Баха он не вспоминал, и обычно, когда она приходила, он варил кофе, включал хард-рок и с упоением слушал её фантазии, навеянные его любимой группой.
Теперь, касаясь её, он извинялся, на прощание едва кивал головой, и в Айлин начало зреть огромное чувство протеста от того, что она привязывается к нему всё сильнее, а он встречается с ней как будто от скуки.
На Новый год она не поехала домой, соврав бабушке, что подруга Снежана пригласила её в гости в Г. Матрёна Афанасьевна для порядка поворчала, прекрасно понимая, что внучке лучше будет в молодёжной компании. Дэн сводил её на городскую ёлку и впервые поцеловал по-настоящему, а дома они до утра лежали в тёмной ванной, озарённой пламенем робкой свечи и слушали Баха.
Фото автора (дом по адресу ул. Желодомная, 35)
Примечания к главе 4. 1992 год:
1 Старк – противоположный магическому миру Аркадии технологический мир Старк, где правят наука и техника. В этих мирах происходит действие квеста The Longest Journey (Бесконечное путешествие). В квесте три главных героя: Зоя Кастильо, Эйприл Райан и Киан Алване, азадийский воин.
2 «Эти глаза напротив, калейдоскоп огней» – песня композитор Давида Тухманова на слова Татьяны Сашко в исполнении Валерия Ободзинского, ставшая в начале 1970-х шлягером.
3 "Безобразная Эльза, королева флирта, с банкой чистого спирта я спешу к тебе" - песня группы "Крематорий", альбом "Кома", 1988г.
4 "пачка сигарет в кармане" – «Но если есть в кармане пачка сигарет, значит всё не так уж плохо на сегодняшний день…» - группа "Кино", альбом «Звезда по имени Солнце», 1989г.
5 башня Азади – башня неизвестного назначения в Меркурии (в мире Аркадия), которая к концу игры The Longest Journey после продажи консоли «Дримтайм» начинает накапливать сны.
6 «Вокруг была любовь, но я никогда не слышал, чтобы она пела. Нет, я никогда не слышал всего этого, пока не появился ты» - Till there was you (Пока ты не появилась), Beatles, альбом With the Beatles, 1963г.
Продолжение http://proza.ru/2023/07/07/891