Начало http://proza.ru/2023/07/07/891
Утро вторника 28 февраля 1995 года началось для Айлин в шесть.
Надавив на кнопку будильника, циферблат которого был декорирован обкуренным Вороной под Фредди Крюгера и, опрокинув его короткими ножками кверху, она вылезла из-под одеяла, повернула регулятор электрокамина на полную мощность, вышла в душевую, чтобы пустить воду, вернулась в комнату, потихоньку включила «Агату Кристи».
В ожидании, пока льющаяся из душа еле тёплая вода сменится горячей она, закутавшись в плед, закурила тонкую коричневую сигарету More, выпуская дым прямо в прозрачный тюль, хотя некурящая Гнилушкина просила её, как человека, не дымить в комнате.
Но Снежана пропала ещё с субботы. Вернее, Айлин знала, что она зависла у Филистовича, и должна была вернуться вечером в воскресенье, но не явилась и в понедельник утром, видимо, промозглому холодному дню «сладкая парочка» предпочла тёплую постель.
Затушив окурок в стеклянной банке, Айлин распаковала новую бритву «Жиллет» и опробовала пальцем лезвие.
В душе она впервые сбрила волосы на ногах, которых страшно стеснялись Ниёле и Лиля, когда позвали Айлин загорать на крышу голяком. Она взяли с неё клятвенное обещание, что она приведёт ноги в божеский вид, и Айлин, которой эти волосы не мешали, пообещала, что побреет ноги в день своего двадцатилетия, но только он наступил слишком быстро.
Пока она стояла под тугими водными струями, комната прогрелась, и Айлин решила высушить волосы без фена. Мокрые пряди, как змеи, струились ниже спины, она давно порывалась состричь их, но Дэн её длинные волосы любил, так что и после того, как он исчез из её жизни, дальше чёлки дело не продвинулось.
Сменив халат на чёрную футболку с вышитой шёлком надписью Boss и чёрные китайские джинсы-«резинки», Айлин сварила кофе и выкурила ещё одну сигарету, запивая одну горечь другой под заверения группы «Агата Кристи», что не надо печалиться из-за ерунды [1].
Когда кофе из турки перетёк в соляное море желудка, она продолжала сидеть на своей кровати, поджав ноги и прислонившись к самодельному коврику, вытканному бабушкой, курить и слушать «Опиум», считая, что ей повезло, и музыкальный выбор на двадцатилетие оказался пророческим.
Противоположная стена, щедро оклеенная фотографиями ликующе-подкумаренного, скорбно-меланхоличного, отрешённо-задумчивого, насмешливо-глумящегося Кондратия, формата А3 (тридцать на сорок сантиметров), колола ей глаза уже второй год, с сентября 1993-го, когда бывшие первокурсницы по блату переехали в идиллически спокойную секцию, и Айлин уставилась в хмурое, оловянно-серое небо, в котором вместо солнца светила «тоска без конца [2]».
Около восьми в дверь поскреблись и, не дожидаясь ответа, на пороге возникла бодрая, «наштукатуренная» Лиля Танчук с отведёнными за спину руками. Высокая, худая, с выступающими ключицами, она поразительно напоминала куклу-марионетку.
Лиля всё ещё жила в общежитии на Калачёвской, благодаря дружбе с Яной Анатольевной, а вот Ниёле полгода назад уехала по программе Au Pair [3] няней в семью бюргеров из Шпайера. Она писала, что познакомилась с настоящим арийцем по имени Гельмут, что в апреле он повезёт её в Верону, а потом на Адриатику, и что дело, точняк, идёт к свадьбе.
– С днём рождения! – сложив морщинистые, словно преждевременно лишённые девичьей пухлости, кроваво-кирпичные губы в куриную гузку, жеманно произнесла Лиля, бочком проскальзывая в комнату и затворяя дверь ногой. – Будь всегда такой же неброско-красивой, меланхоличной, недоступной простым смертным, дорогой и ароматной!
Лиля протянула матовую коробочку со скромной надписью Lapidus. Айлин поблагодарила, поцеловала подругу в щёку, взяла духи и не распаковывая, поставила на тумбочку.
– Ты даже не понюхаешь? – изумилась Лиля, по-свойски вытряхивая сигарету из продолговатой зелёной пачки. – Их базовая нота – пачули – создана, между прочим, специально для тебя! Такая же непостижимая и противная, как ты! Тебе бы прикид ништяковый, а не этот унисекс и была бы ты зачётная клюшка! Ты ноги побрила?
Танчук забралась на кровать, расправив короткое тёмное платье в мелкий цветочек с глубоким, круглым вырезом. Поправив чёрную бархатную ленту на желтоватого оттенка шее, Лиля прикурила, затянулась и откинула голову назад. Она недавно выкрасила волосы в белый цвет. Сегодня концы их свободно болтались, а на макушке, как траурная кайма, пролегла широкая трикотажная лента.
– А где твоя Дося? – болтая ногами в чёрных плотных колготках, Лиля бросила взгляд на противоположную кровать, заправленную узорчатым голубым покрывалом с огромной пуховой подушкой. – Папик в воскресенье на «Туче» с какими-то хмырями тусовался, говорит, сидела она там целый день одна-одинёшенька, как Алёнушка на камушке, под холодными пронизывающими ветрами. А хоббит куда слинял?
Досей Снежану прозвала Ниёле, по аналогии с местной любвеобильной дурочкой Евдокией из деревни, где она выросла. А «хоббитом» Филистовича стали кликать после того, как заразившаяся Толкиеном влюблённая лингвистка, не затыкаясь, месяца три кряду, ездила всем без разбора по ушам с приключениями этого самого фэнтезийного существа.
В прошлом году Филистовича выперли из медицинского, сообщить родителям он не решался, так как тогда ему бы перестали оплачивать комнату и, чтобы свести концы с концами, горе-студент подрабатывал в какой-то газетёнке. Откосив от армии в психушке (Снежана в это время вздыхала, что они словно Мастер и Маргарита), он готовился к поступлению на филологический. По воскресеньям они с Гнилушкиной продавали на барахолке компакт-диски под десять процентов, а остальная выручка шла любовнику Лили, респектабельному женатому коммерсу или, как называла его сама Лиля, "папику".
– Никуда он не подевался, – кисло сообщила Айлин. – И Дося, наверное, с ним зависает.
– Прикинь, ходят слухи, что в политехе маньяк объявился, типа Чикатило, девок насилует и убивает. Может… Хотя, Дося Филистушкина и маньяк… Нет, как-то не вяжется, – засмеялась во весь рот Лиля. – Слушай, давай оттянемся сегодня, а? Устроим тебе бёздэй пати [4] по высшему разряду? Бухло шикардос, вкусняшки в тему, чуваки с лавэ и без понтов?
Айлин неопределённо пожала плечами.
– Лучше я сразу перейду к делу, – Лиля закинула нога на ногу и выразительно подняла брови. – Один очень, очень серьёзный boy [5] хочет с тобой познакомиться.
Айлин криво усмехнулась.
– Ничего смешного я ещё не сказала, – Лиля возмущённо хлопнула её по ноге. – Он реально серьёзный. Не бандит, не фанат, не фотограф, не тусовщик, не фуфлогон. Ну, скажем так, он занимается компьютерными разработками. И, помяни моё слово, мир о нём ещё заговорит! Он через месяц уезжает в Америку работать по контракту! Это же рак мозга! Ну, ты дурой-то не будь! Шансы такие редко выпадают, милая моя. Я бы сама с ним закрутила, но у него на уме только ты!
– А институт бросать, что ли? – удивилась Айлин.
– Зачем тебе в Штатах этот сраный диплом? Ты что, забыла, как Нелька сунулась в Мюнхене в тамошний универ со своей краснорожей корочкой, так на неё даже смотреть не стали. Сказали, милости просим на первый курс, на общих основаниях!
– А что за boy? – лениво поинтересовалась Айлин.
– Меня тут папик послал к одному меломану, бабки за диски забрать. Ну, я пришла. Хата обставленная, с музыкальным центром, с метровыми колонками, мягким диваном, а на стене плакат с концерта «Наутилуса», где ты с голыми сиськами на плечах у того придурка Нерисова сидишь, который застрелился, помнишь? Ну, я лишнего никогда не трещу, ты же знаешь, но тут само вылетело. В комнате шведский столик, ребята водку лакают, чувак, хозяин квартиры, с дисками целуется, мне тоже рюмочку налил. Мы выпили, познакомились. Ну я, ради приличия спрашиваю, почему Алёша грустный такой? А мне чувак этот, Юра, кажется, говорит, да вот, втюрился в девочку голосистую с плаката, полгода её ищет и не может найти, ну тут из меня и полезло. Я, говорю, знаю эту девочку, это моя лучшая подружка, Лина. Умница, красавица, три языка знает, а главное, тоже ждёт свою судьбу. Алёша сразу в себя пришёл, пообещал мне, что если я тебя с ним познакомлю, то он уговорит ещё одного компьютерщика, который тоже в Америку собирается, расписаться со мной фиктивно, и потом, уже за бугром, помочь устроиться. Линочка, не ломай моё будущее!
– Лиля, – мёртвым голосом обратилась к подруге Айлин. – У меня нет настроения с кем-то знакомиться. Никакого. Это во-первых. А во-вторых, на том плакате я угораю под песню «Гуд бай, Америка», а не "Здравствуй".
– Ну просто познакомься с человеком, пожалуйста. Я же не в постель тебя к нему укладываю! А, может, это и есть твоя судьба? Сколько можно по этому ненормальному Дэну сохнуть?
Танчук молитвенно сложила на груди сухие, восковые ручки.
– Ну, хорошо. Только ради тебя. Только сегодня. Пусть приходит к тебе и с тем другом, которому нужна фиктивная жена. Ты его или окручиваешь или нет, а я расслаблюсь и пошлю этого Алёшу подальше.
– Я знала, что ты ангел!
Лиля, потянувшись, чмокнула подругу в щёку, поднялась.
– Тогда до вечера! Не забудь, что ты согласилась!
Айлин кивнула. То, что Лиля упомянула «придурка, который застрелился», выбило её из колеи. Чтобы поскорее о нём забыть, Айлин накрасилась, надела короткое кашемировое пальто с капюшоном, прихватила «Амаретто» и отправилась в «Кулёк», подумав, что может сегодняшний день и прогулять.
Курс ФДПП длился два года, но Айлин привязалась к добродушному фотографу, которому так и не удалось снять её обнажённой, и почти все субботы проводила в колледже культуры.
Сама она больше не снимала, но ей нравилось принимать участие в подготовке к съёмкам – драпировать стену, мастерить костюмы из павлиньих перьев и прозрачных тканей (а потом, соответственно, разбирать декорации и распарывать наряды), щедро угощать фотомастеров сигаретами и булочками.
В середине недели в расписании преподавателей Лингвистического института едва ли бывали частые «окна», но факультет фото- и видеосъёмки жил своей, обособленной жизнью, и Айлин ни разу не видела Евгения Степановича читающим лекции или проводящим семинары.
И на этот раз в привычно пустом, слабо освещённом цокольном этаже, из-под двери фотолаборатории, которая служила и павильоном для съёмок, пробивались чахлые вспышки. Айлин постучалась, открыла ей светловолосая измождённая девушка с глубокими тенями под недружелюбными глазами, но фотограф обронил, что «это свои», и Айлин впустили.
Евгений Степанович, не меняя задумчивой позы, коротко кивнул, а худая, как спица, блондинка вернулась к стоящему на штативе фотоаппарату, похожему на затаившегося хищника. Обнажённой юной модели, стоящей на раздолбанном чемодане с широко расставленными ногами и разведёнными в стороны руками, появление Айлин, видимо, тоже пришлось не по душе, и она капризно вякнула, что замёрзла.
– Давайте ещё один кадр! – заканючила блондинка, зыркнув на Айлин так враждебно, что именинница подошла к Евгению Степановичу и попросила ключи от кабинета. Тот, теребя бороду, вытащил из кармана пиджака связку, отдал ей и взял в руки два бенгальских огня. Айлин тихо вышла, жалея, что пришла.
В кабинете было холодно и неуютно. Она оглядела его новым, трезвым взглядом и вдруг увидела хаос того, что всегда казалось ей нормой: сваленные на столе горы папок с рефератами, грозящие вот-вот обвалиться; кипы чёрно-белых фотографий, немытые кружки с прилипшей внутри заваркой, заляпанный чайник; истрепавшийся календарь златокудрой красотки с очень широкими бёдрами в приспущенных джинсах и прозрачном лифчике, которой на глазах какой-то шутник пририсовал розовые очки.
Айлин вычистила кружки, набрала в чайник воды, вскипятила его, кинула в чашку две ложки кофе и чуть не разлила напиток, когда позади неё внезапно что-то скрипнуло. Это оказалась незапертая дверца встроенного шкафа, заполненного всяким барахлом: журналами и папками, в котором Айлин давным-давно пообещала навести порядок. Дверцу, видимо, не закрыли на шпингалет, и студенческие фотоархивы поползли на пол.
Сегодня у Айлин не было ни малейшего желания возиться с этим хламом, и она просто подняла всё, что упало и запихала обратно. Закрывая дверцу, она заметила на одной из папок жирную чернильную надпись, сделанную через трафарет: «Общежитие №5». Она вытащила папку обратно, развязала тесёмки и обнаружила внутри чёткие, хорошего качества снимки полуобнажённых девушек в обрамлении кирпичей, сделанные с большого расстояния, видимо из окон напротив. Что-то заставило Айлин положить папку не на место, а в свой рюкзак.
Кофе остыл, и она намешала другой. Заскочил Евгений Степанович, объяснил, что ему сейчас не до неё, так как он снимает с новой многообещающей помощницей серию «Обнажённые призраки», смысл которой заключается в том, что съёмки проводятся в полной темноте, при замедленной выдержке, в то время как ассистент обводит контур тела модели зажжённым бенгальским огнём, и пока «капризуля» в настроении, они должны поработать ещё.
Айлин понимающе кивнула, сдержанно улыбнулась и заверила, что у неё всё хорошо, после чего, выплеснув кофе в рожу полуголой златовласки с плаката, покинула хаос «Кулька» навсегда.
Возле общаги она завернула в «Поганку», продуктовый магазин, где не одно поколение студентов отоваривалось хлебом, молоком, крупами, консервами и кондитерскими изделиями.
На выходе она столкнулась с Хабибулиным. От него жутко воняло, заплывшее багровое лицо ничего не выражало, а его коренастая фигура была затянута в слегка поношенное щегольское кожаное пальто.
– Здорово, Хабибулин!
– Здорово! Дай на опохмел! – пробубнил на одном дыхании бомж.
Айлин хмыкнула и вытащила из рюкзака квадратную бутылку с жидкостью миндального цвета:
– Выпей хоть ты за моё здоровье! У меня сегодня день рождения!
Хабибулин выхватил ликёр, отвинтил крышку и щедро приложился к горьковатому, пряному источнику. Оторвавшись, он довольно крякнул, вытер задубевшей от грязи ладонью свекольные губы и уставился на благодетельницу, словно напиток класса амаро [6] вернул его в осмысленное состояние.
– А эт чё за самурай длинноволосый возле тя трётся? – спросил алкоголик, показывая пальцем за спину девушки.
Айлин обернулась, но под тусклым, пасмурным небом они стояли одни.
– Жоних твой?
Она медленно кивнула.
– Смотри, не обижай японочку, – обратился к галлюцинации Хабибулин. – Она добрая, не то, что эти чиксы!
Местный чепушило отсалютовал бутылочкой и, повернувшись, побрёл в сторону Желодомной, а «японочка» в трансе осталась стоять на крыльце, напряжённо вглядываясь в воздух, пытаясь сложить из переливающихся радужных многоугольников лицо любимого человека. Неужели он и вправду после своей смерти никуда не делся, а постоянно находится рядом с ней, как он сказал тогда, в комнате, когда сравнил её с планетой? В мистику она не верила, а про самоубийц полагала, что они после смерти попадают в ад. Или... ад здесь, на Земле?
– Ты чё, в натуре, обдолбалась?
Развязный ломаный голос вернул её в действительность. Не замечая говорившего, Айлин, как во сне, не чувствуя, как передвигает ноги, поплелась в общагу.
В холле ей встретилась Яна Анатольевна. С шерстяным шарфом, обмотанным вокруг горла, с красными воспалёнными глазами, в растоптанных со сбитыми каблуками, сапогах, Коробко являла собой жалкое зрелище.
– А у мене застуда, горло дуже болить, – просипела комендантша. – Спирту треба випити, а не з ким. Не хочеш компанiю скласти?
Айлин отказалась, она всё ещё не попробовала алкоголь, увлёкшись после смерти Дэна шмалью. Она с деланным сожалением отказалась, соврав, что у них сегодня контрольная по английскому, и из-за этого вранья ей пришлось потащиться в институт.
Грамматику и домашнее чтение она пропустила, а на английском сидела, уставившись в одну точку, и отвечала так рассеянно, что на вопрос преподавателя Кокорина:
– Why are you so brooding today? (Почему вы сегодня такая задумчивая?)
Айлин брякнула по-испански:
– Hoy es mi cumpleanos. (Сегодня у меня день рождения).
– Y cuantos anos tiene usted? (И сколько вам исполнилось лет?) – не дрогнув, поинтересовался Кокорин.
– Twenty, (Двадцать) – ответила Айлин уже по-английски и уставилась на препода во все глаза.
Испанский она начала учить полгода назад, чтобы занять свои мысли в свободное время.
– Go home, Ailin, (Идите домой, Айлин) – разрешил Кокорин, понимающе улыбаясь. – Relax carefully! (Тщательно расслабьтесь).
– Bien, muchas gracias, senor! (Большое спасибо).
Айлин одним движением скинула в рюкзак учебник, тетрадь и ручку и под завистливо-недоумённые взгляды одногруппниц вышла в коридор.
В комнате, досадуя на то, что желудок требует пищи и мешает усесться в позе лотоса и курить сигарету за сигаретой, она, продолжая накачиваться «Опиумом», начала чистить картошку.
Дверь распахнулась и на пороге комнаты возникло видение, словно сошедшее с обложки глянцевого журнала. Длинные, пшеничные кудри, вздёрнутый нос, огромные бирюзовые глаза, алые губы и ногти, розовые блестящие лосины в белом меховом облаке.
– Праздничный ужин готовишь? – рассмеялось видение, закрывая за собой дверь на замок.
– Лена! Я тебя не узнала! – Айлин бросила нож в чашку с недочищенной картошкой, вытерла руки и обнялась с Пустырниковой.
Близкими подругами они не стали, но Лена часто заходила потрещать «с нормальным человеком», жалуясь на бандитское окружение, хотя всеми своими корнями так вросла в бывшего рэкетира, что называла его «моей безобразной половиной» и даже подумывала о том, чтобы заняться бизнесом самостоятельно.
После того как Барби, связавшись с «чучмецкими насосами», стал не последним элементом местного транзитного наркоузла, будущий врач-окулист забила на институт и «занялась подготовкой к свадьбе», которая длилась уже третий месяц и изрядно истрепала ей нервы.
– Богатой буду! – неестественно широко улыбнулась невеста, разглядывая Айлин с ног до головы. – С днём рождения, шерочка! У меня для тебя такой подарок! Ты сдохнешь от счастья!
Она скинула песцовую шубку, оказавшись в коротком облегающем платье из синего искристого трикотажа очень плотной вязки, обшитом по подолу грубой нитью, похожей на пеньку. Лена набросила меховую вещь на плечи Айлин.
– Шуба, в натуре, нулячая [7], я свою в машине скинула, а в этой «киске» только на этаж поднялась!
– Ты с ума сошла? – отпрянула Айлин, – она же, наверное, ужасно дорогая!
– Ужасно, да, – засмеялась Елена искусственным смехом. – Это и от моего жениха тоже!
– Лена, я не могу её принять, – воспротивилась именинница.
– Да кто тебя спрашивать будет? Ты чё, в натуре, кипиш поднимаешь? Тебе не до фонаря, сколько она стоит? Ты ещё скажи, что не заслужила! – завелась красавица с обложки.
– Леночка, прости, – Айлин погладила её по волосам. – Ну это самый классный, крутой и клёвый подарок в моей жизни! Это не шуба, а вынос мозга! Я просто офигела! Спасибо! И Барби тоже поблагодари.
– Да было бы за что! – Пустырникова обрела прежнюю глянцевую жизнерадостность. – Платил он за шубы, что ли? Это ему, типа, долг вернули материальными ценностями. Ну, одна шуба сразу мне, даже разговора не было, а вторую я для тебя выпросила. Барби, как только твоё имя услышал, расцвёл, как майская роза и ещё раз просил тебе передать, что по гроб жизни тебе обязан! Ты для него вообще авторитет!
– Да я ничего особенного не сделала, – снисходительно улыбнулась Айлин.
– Ага, ничего! Ты видела, чтобы одна баба другой мужика уступила? Ой, давай форточку откроем, что-то мне душно…
Пустырникова полулегла на кровать Снежаны.
– А хухря твоя где, учится?
– Нет, она у друга.
– У этого крокодила?
Лена, не оборачиваясь, ткнула алым ногтем в одну из фотографий Филистовича, удачно попав в чёрный, как сажа, глаз.
– У него такой стрёмный фейс, что ночью приснится – трусами не отмашешься! Я сюда специально села, чтобы рожу его не видеть!
Айлин, смеясь, аккуратно повесила шубу в шкаф.
– Только чтоб носила! Не вздумай продавать! – приказала Пустырникова.
– Зима-то уже закончилась.
– Март будет холодный, не грузи меня, – отрезала Лена так категорично, будто синоптики отчитывались перед ней лично.
– Хочешь кофе? – предложила Айлин.
– Давай, ты ж бухать ещё не начала? И песню эту убогую убери, а? Я понимаю, сегодня твой праздник, но меня это самое «где она живёт вечная любовь» грузит, по самое не хочу. Нигде она не живёт, любви нет, есть только шевелюхи и шуршалки... А ты знаешь, что «Агату Кристи» обвиняют в пропаганде дури?
Айлин поставила диск Ace of Base.
– Ася-Бася, это классная тема, – оживилась гостья. – Когда я их слушаю, мой мозг вырабатывает допамин. Но мало, мне надо больше…
– Там в шубе, в потайном кармашке, есть ещё один подарочек, стимулятор настроения!
Айлин достала пачку Беломора, внутри которой оказались два косяка.
– А тебе Барби разрешает? – усомнилась она.
– Сказал, что ноги вырвет, – Пустырникова сделала зверские глаза. – Нам ещё наследника делать. У него сегодня стрелка важная, поздно припрётся, наверняка пьяный, не заметит!
Девушки раскурили "траву".
Лена, подложив под спину подушку, разлеглась на кровати, вытянув длинные ноги. Айлин сделала ещё пару затяжек и напряжение, возникшее у неё после встречи с Хабибулиным, отступило. Она облегчённо выдохнула и взялась дочищать картофель.
– Я ещё не ела сегодня, – объяснила она внимательному взгляду подруги.
– Так давай завалимся в реальный кабак! – предложила Лена. – Я же не буду есть эту вашу общажную еду!
– Я сегодня не могу, – стала оправдываться Айлин. – Меня с утра Лиля Танчук к себе пригласила. Хочет познакомить с парнем. По её словам он будущий компьютерный гений.
– Так бы и сказала! Желаю, чтоб срослось! Ты достойна большего, чем какой-то учитель или бандит.
В секции послышались шаги и два спорящих голоса – мужской и девичий. В дверь вставили ключ, повертели, потом постучали.
Айлин открыла с немым вопросом на лице: почему Гнилушкина притащила своего хоббита в общагу среди недели?
В ответ лицо Снежаны просигналило, что ей ужасно не нравится, что её кровать занята этой куколкой, бывшей сокурсницей её парня.
Пустырникова, грациозно потянувшись, вскочила с постели и переместилась на противоположную кровать.
Парочка разделась. Пока Филистович прилаживал свою потрёпанную дублёнку на гвозди, вбитые в дверь и приглаживал убранные в хвост кучерявые волосы, Снежана с оскорблённым видом схватила подушку, на которой лежала Лена и стала нервно её взбивать. Филистович, закончив прихорашиваться, по очереди повернулся к девушкам:
– Здравствуй, Лена! Здравствуй, Лина!
– Хэлло, – презрительно протянула Пустырникова, отвернув голову в сторону. Айлин же демонстративно выдохнула дым ему в рожу.
– Я вижу, у вас сейшен в честь канабиса! – охмуряюще улыбнулся Кондратий, стреляя глазками в кухонный угол, где вода для варёной картошки и не собиралась закипать.
– Лина, я же просила тебя, как человека, не курить в комнате! – истерично взвизгнула Снежана.
– А сегодня ей можно! – проворковала Елена, специально поигрывая ступнями.
Кондратий не сводил с них глаз.
– А что сегодня такого важного произошло? – продолжила истерить Гнилушкина.
– А сегодня у твоей подруги день рождения! – язвительно напомнила блондинка.
Снежана выронила подушку, всплеснула руками, потом зажала обеими ладонями рот.
– Ой, Линуся, прости, совсем из головы вылетело! С меня подарок!
– И с меня тоже, – улыбнулся Кондратий, степенно присаживаясь на кровать своей девушки.
– Спасибо, но пусть твой gift [8] останется твоим! – лучезарно улыбнувшись, отказалась Айлин, выходя из секции, чтобы дочистить овощи в одиночестве.
Когда она вернулась, бледная насупленная Снежана строгала бутерброды: намазывала мёрзлое масло из жёлтой пластиковой тары на слишком тонкий батон с каким-то ожесточением, будто не верила, что хлеб и Rama созданы друг для друга [9]. Она отобрала у Айлин чашку с картошкой, и та уселась на кровать в любимой позе, раскуривая временно прерванный косяк вновь.
– Какую музыку хочу, такую и слушаю, – с вызовом ответила Лена Филистовичу на вопрос, который Айлин пропустила.
– Это же попсня, в ней нет души! – по-резонёрски разрубая сложенной ладонью воздух, убеждал Кондратий. – Главное в музыке – это текст. Вот ты же не понимаешь, о чём они поют!
– Ну и что? Мне это не мешает.
– Нет в тебе патриотизма, – укорил Кондратий. – Вот русский рок это круто! Потому что он русский!
– Похоже на лозунг для дебилов, – промурлыкала Лена, догадываясь, почему этот крокодил завёлся. Айлин тоже догадывалась.
– Ты просто не понимаешь великого смысла, заложенного в русском роке, – продолжал лезть на рожон Филистович. – То, что ты слушаешь, это музыка для безмозглых. Вот чего ты добилась в жизни?
Пустырникова вскинула брови, они с Айлин переглянулась.
– А ты чего добился вместе со своими рокерами? – наехала Лена, но пока спокойно. – Того, что своей девушке духи нормальные подарить не можешь?
– Я не пользуюсь духами! – дёрнулась вспыхнувшая Гнилушкина, из-за чего вышедший из-под тупого ножа пласт батона оказался корявым.
– Потому что у тебя их нет! – с достоинством ответила Лена, и слова эти в её устах прозвучали обвинительно.
– Ценность женщины не измеряется фимиамом!
Айлин увидела, что Филистовича фраза Пустрыниковой задела, но сдаваться он не собирался, так как в любом споре он стремился одержать верх и оставить последнее слово за собой. Впрочем, Елена тоже.
– А чем по-твоему измеряется ценность женщины? – поддела Пустырникова. – Тем, что она готовит тебе ужин? Тупым ножом, который ты заточить не можешь?
– И этим тоже, – вынужден был согласиться Кондратий. – Женщина должна уметь резать харч любым ножом.
– А ты этот харч купил? – хлёстко, умело, как в боксе, продолжала бить под дых Лена. – Ты хоть сраную шоколадку принёс на ужин? То, что ты жрать собираешься, купили другие люди, женщины! И Лина в том числе, а она тебе ничего не должна!
– Какой меркой ты, Лена меришь, такой и тебя будут мерить! – криво усмехнулся Филистович. – Битлов и через триста лет будут слушать, а про тебя никто не вспомнит. И если уж ты намекаешь, что я нахлебник, то позволь напомнить тебе, что ты – мещанка, живёшь на содержании у бандита, и как личность, ничего из себя не представляешь! Ты пустышка, душечка, красивый фантик от конфеты. О таких как ты даже Антон Павлович написал. И, насколько я знаю, спасать человеческие жизни ты тоже отказалась.
– Я – женщина, – высокомерно процедила Пустырникова. – Мне простительно совершать глупости. Но мужчина-пустышка, каковым ты и являешься, гораздо страшнее, потому что ты только берёшь, а отдавать тебе нечем, потому что у тебя кроме дешёвых понтов, ничего нет. Мной можно гордиться, а тобой – увы. Таких как ты, стыдятся!
Снежана всхлипнула, кинула нож и выбежала из комнаты. Кондратий, бросив гневный взгляд на девушек, ринулся следом.
– Ящик не надо покупать, мексиканский сериал на дому! – саркастически заметила Пустырникова. – Ты говорила, они диски по воскресеньям продают? На барахолке за АвтоВАЗом? На «Туче»?
Айлин, помедлив, кивнула. Девушки без слов поняли друг друга.
– Не переживай, хухрю эту пальцем никто не тронет, это только отморозки блаженных обижают, ну а наш националист пусть ответит за свой базар!
– Мне кажется, рожу ему бить – смысла большого нет, – высказалась Айлин. – Рожа заживёт. А вот товар раскидать, потоптать, поломать… Это уже чего-то будет стоить… Ему расплачиваться за него придётся, а с капустой у него туго, хотя он и козёл!
– Я всю жизнь говорила, что у тебя криминальный талант! Теперь понимаю,почему ты для Барби авторитет! – восхитилась Елена. – Ты мне настроение вернула! Ладно, Линочка, поеду я, у меня хоть и стальные нервы, но ещё чуть-чуть, и я этому обсосу патлы выдеру... Смотри, не прозевай парня!
Она легонько щёлкнула Айлин по носу.
– А ты как раздетая поедешь? – растерялась Айлин.
– Солнце ты моё, – повисла на ней Пустырникова. – Мне такое только мама говорит! Наивная ты, меня же водила возле вашего п****хранилища ждёт!
Они распрощались.
Айлин взяла бутерброд и, пустив диск с Асей-Басей по второму кругу, зациклив его на одной композиции, залезла с ногами на кровать. Наверное, сейчас она бы надела песцовый подарок и пошла бы прогуляться, ну, хотя бы до центрального телеграфа, куда она стала ходить звонить бабушке после смерти Дэна. Не успела она съесть и половины, как вернулись Снежана красная, как перезрелая калина, с распухшим лицом и пришибленный, недовольный Филистович.
– Мне уйти? – прямо спросила Айлин.
– Да, будь добра, но если тебе некуда, то хотя бы поставь нормальную музыку, если тебя не затруднит! – в приказном порядке отозвался Филистович.
– Не уходи, у тебя же день рождения! Тебя же никто нигде не ждёт! – будто не слыша своего сердечного друга, взмолилась Снежана.
– Снежа, – Филистович достал из кармана бумажник, вынул тысячу рублей. – Купи что-нибудь к чаю, а то здесь считают, что я вас объедаю.
– Ну, что ты! Никто так не считает! – испугалась Гнилушкина.
– Сходи, навернёте что-нибудь вкусненькое! – поддержала Айлин.
– А ты?
Снежана уже натягивала сапоги.
– А я приглашена в гости. Лиля обещала познакомить меня с парнем. Он через месяц уезжает в Штаты и ищет жену.
– И ты поедешь? – распахнула Гнилушкина наивные голубые глаза, застёгивая полосатое пальто не на ту пуговицу.
– Зайди в «Идину», возьми, что хочешь, пусть Света запишет на меня.
– Но…
В пальто и шапке с помпоном Снежана выглядела как недавно приехавшая в столицу провинциалка. Она беспомощно махала купюрой, глядя то на подругу, то на бойфренда.
– Иди в «Идину», – повторила Айлин. – Сэкономишь семейный бюджет!
Снежана как во сне, протянула Кондратию тысячу, тот, пожав плечами, убрал деньги в бумажник:
– Ну, если вы такие гордые… – пробормотал он. - То сами виноваты.
– Я никогда не ем за чужой счёт.
Возможно, будь Айлин не под кайфом, она бы промолчала и просто ушла курить в коридор, как обычно, но сегодня непредсказуемая "травка" действовала на неё, как наркотик правды.
– Вы только не ссорьтесь, пожалуйста, а то я этого не переживу! Вы же для меня самые близкие люди! – Снежана обвела их щенячьим взглядом.
– Конечно, не будем, что ты, всё будет хорошо! – уверила Айлин.
Гнилушкина выглядела такой жалкой и потерянной, что Айлин чуть было не кинулась вслед, но вдруг поймала себя на мысли, что, возможно, этого и ждёт от неё Филистович: чтобы она в тысячный раз успокоила, обогрела подругу утешительным словом и вернула ей её привычное расположение духа, нарушенное Кондратием, не умеющим созидать.
Айлин осталась сидеть на кровати. Она достала коричневую сигарету и закурила.
– All that she wants Is another baby… – страстным голосом затянула певица.
– Я же попросил вырубить эту попсню, – страдальчески сморщился Кондратий. – Ты же слушаешь и более достойную музыку! Бандитская подстилка ушла, почему бы тебе не вспомнить, что я сделан из другого теста? Почему ты такая эгоистка? Да, Снеже здесь точно не место!
– А ты возьми её к себе!
Айлин выпустила дым в его сторону.
– И Снежа просила тебя здесь не курить.
– А я просила её не водить парней среди недели! – сладким голосом парировала Айлин.
– Почему ты всегда говоришь обо мне во множественном числе? Я единственный и уникальный. Таких больше нет.
Самоуверенности было Филистовичу не занимать. Кондратий был из тех, кто в своём упорстве всегда добивался своего, а в данный момент он умело поворачивал разговор в такое русло, чтобы его обидели или оскорбили, чтобы потом алогичным утверждением добить оппонента без угрызений совести, но Айлин не собиралась становится в позицию жертвы.
– Я никогда не поверю, что Снежа мне изменяет, если только ты её к этому не толкаешь… Может, ты всё-таки уберёшь эту песню? Английский ты знаешь, текст тебе понятен. Это намёк на Снежу [10]? Или на тебя?
– Я понял! – Филистович несколько раз победно хлопнул себя по колену. – Ты ей просто по-женски завидуешь! Потому что тебя никто не любит! Ты никому не нужна, даром что красивая!
По тяжёлым шагам и заливистому женскому смеху стало понятно, что в секцию ввалились гости. Айлин, не обращая внимания на Филистовича, открыла тумбочку, нашла в косметичке белый пакетик с порошком и спрятала его в карман джинсов. Считая, что женщина, которая прихорашивается в присутствии постороннего мужчины, тем самым равняет его с лакеем, она показушно поправила подводку глаз и накрасила губы.
Филистович ненадолго заткнулся. Вернулась Снежана, поставила на стол пакет.
– Ой, вода почти вся в картошке выкипела, она же разварилась, а вам и дела нет! – захлопотала она. – А молока я не купила!
– В холодильнике есть, – ответила Айлин, закуривая сигарету.
Она догадалась, что к Танчук пришли те самые перспективные разработчики, но уходить без приглашения, чтобы Филистович решил, что он победил, ей не хотелось.
– Снежа, может, ты расскажешь своей соседке по комнате, что у нас стряслось?
– Лина, понимаешь, Кондратию отказали в комнате, и ему негде жить…
Снежана заискивающе улыбнулась, ожидая, что Айлин, как всегда, закончит мысль вместо неё, но Киндяйкина прикинулась дурочкой.
– Ты не против, если он поживёт у нас немного? А ты можешь ночевать у Лили…
Айлин видела, что она повторяет чужие мысли, что Филистович подуськал её, и всё за всех решил.
– А Лиля одобрила ваше решение? – поинтересовалась Айлин, выдыхая дым в лицо подруге.
– Кто тут Лилю вспоминает?
В комнату ввалилась растрёпанная, взвинченная Танчук с расширенными окосевшими глазами и съехавшей на ухо трикотажной ленте для волос.
– Лиля, ты хочешь, чтобы я ночевала у тебя? – прямо спросила Айлин.
– Да, конечно, ночуй, – сразу же согласилась соседка. – А что, вы наконец-то женитесь?
Филистович поморщился, а Снежана напряглась, как струна.
– Я что-то не то сказала? – не поняла Лиля, и, нагнувшись к уху Айлин, прошептала:
– У меня всё, кажись, на мази. Вот только бы вас с Алёшей куда-нибудь сплавить! Пошли, что ли? Только он в хламину пьяный, перебрал, пока до нас добрался. Это он от стеснения! Он тебя хоть и хочет, но боится.
– Ты уходишь? – тихо спросила Гнилушкина.
– Снежана, – поманила Айлин рукой, выталкивая Танчук за дверь, – иди сюда на минутку!
– Ты соображаешь, о чём просишь? – Айлин уставилась на неё взглядом удава. - У меня терпение не резиновое.
– Это самое большее на неделю, – подруга схватила её холодной, как лёд, рукой. – Ему обещали комнату на филфаке!
– Снежана, а где он был в воскресенье?
– Мы диски продавали! – вскинулась Гнилушкина.
– Это ты диски продавала, а чем он был занят?
Гнилушкина опустила глаза и принялась теребить край заношенного свитера.
– Снежана, не ври мне! Я знаю, что его там не было!
У Гнилушкиной затрясся рот, а в больших мутных озёрах глаз собралась гроза.
– Если скажешь правду, я разрешу ему пожить в нашей комнате неделю, иначе валите к чёртовой матери оба!
– Он болел… У него горло и насморк… Температура…
Айлин видела, что она бессовестно её обманывает. Вернее, повторяет то, что внушил ей хоббит.
– Ладно, корми своего больного!
Айлин, не дожидаясь ответа, прошла в 511-ю, откуда доносилась какая-то средневековая замогильная музыка. На широком диване хохотала во всё горло счастливая Лиля, к её шее приник мужчина со стильно стриженым затылком, а над накрытым столиком нависал парень с широкими плечами и длинной чёлкой.
– А вот и наша именинница! – провозгласила хозяйка. – Алёша, встречай мечту!
Широкоплечий мечтатель, одетый в модные джинсы и белый свитер, был настолько под куражом, что не сразу сфокусировал глаза на «своей мечте». Айлин, не дожидаясь приглашения, подсела к нему и уставилась на поклонника немигающими холодными глазами и смотрела до тех пор, пока не поймала его блуждающий взгляд.
– Покажи сиськи! – грубо потребовал романтик.
– Давай сначала выпьем, – ласковым, хрипловатым голосом проворковала Айлин.
– Ага, правильно, наливай! – не стал отказываться будущий американец.
Айлин взяла рюмку и сказала:
– Надо её помыть!
После чего, выскочив в секцию, высыпала в неё белый порошок. Этим средством с ней как-то поделилась Пустырникова, которая скармливала это Барби, когда он возвращался пьяным в стельку и путал её со шлюхой. После снотворного он отрубался и спал часов по двенадцать кряду. Вернувшись, Айлин налила в рюмку водки и протянула потенциальному жениху.
– Похожа! – Лилин ухажёр, оторвавшись от девушки, оглядел Айлин. – В одежде тоже сойдёт!
Айлин заёрзала на стуле, раздумывая, куда ей деваться этой ночью.
В принципе, лишние деньги у неё имелись. То, что она зарабатывала в комке, она переводила в доллары, которые «крутились» у Барби в бизнесе, но тратить деньги она совершенно не умела, с детства привыкнув жить скромно, по средствам. И только сейчас ей в голову пришла мысль, что она может переночевать в гостинице.
В дверь неожиданно постучали, и на пороге возник усатый презентабельный мужчина около сорока, в кожаном пальто, в шляпе, со стрелками на костюмных брюках.
– Добрый вечер, молодые люди! – понимающе улыбнулся он. – Мне сказали, что здесь я могу найти Киндяйкину Айлин Сергеевну.
И визитёр безошибочно остановил взгляд проницательных глаз на имениннице.
Айлин встала и, приблизившись к гостю, знаком показала ему на дверь. Тот всё понял без слов.
– Лиличка, я скоро приду! – она послала подруге воздушный поцелуй и выскочила следом.
– Это я, – сказала она, стараясь унять дрожь и мучительно раздумывая, видно ли, что она обкуренная или нет?
– Меня зовут Иван Николаевич Ефтин, я адвокат, – приподнимая шляпу, представился мужчина. – Я понимаю, что поговорить здесь негде.
В его голосе прозвучала понимающая насмешка.
– Только в коридоре, – без улыбки ответила Айлин.
– Тогда предлагаю прогуляться, здесь недалеко. Я вас подожду внизу, на вахте.
Айлин ткнулась в свою комнату, но дверь оказалась запертой. Она несколько раз постучала, но ответа не получила.
– Снежана, это я! – крикнула Айлин в замочную скважину, после чего в комнате послышалось шуршание, приглушённый шёпот, скрип металлической кроватной сетки, шлёпанье босых ног.
– Мы уже легли, – осуждающе щурясь, пробормотала полуодетая соседка.
Айлин оттеснила её и вошла в тёмную комнату, нарочно включив верхний свет. На кровати Снежаны лежал укрытый одеялом Кондратий. Рядом на тумбочке, стояла початая бутылка вина и две кружки. Айлин, не обращая внимания на сбивчивые объяснения подруги, вытащила песцовую шубу, надела её, достала из тумбочки кошелёк, положила в сумочку расчёску, помаду, духи, подаренные Лилей, и две пачки More.
Снежана смотрела на неё со смесью восхищения, зависти и ужаса.
– Ой, какая у тебя шуба! Боже! Это же мечта любой нормальной женщины! – выдохнула она, касаясь меха на рукаве. – Откуда это у тебя?
– Завтра я зайду за учебниками, часов в десять. А ровно через неделю я хочу вернуться в свою комнату полноправной хозяйкой.
– А где ты будешь жить? – испуганно пропищала Снежана.
– Ну твой друг где-то же устроился, – торжествующе бросила Айлин, – Ты думаешь, ему одному в жизни везёт?
– Лина, ну зачем ты так? – укорила Снежана. – Надо ведь помогать друг другу, мы же люди!
– Почему-то я сама свои проблемы решаю!
– Мы не забудем, Лина, того, что ты для нас сделала, и когда ты окажешься на улице, без крова и друзей, мы приютим тебя. На неделю, – ехидно, и как можно больнее уколол Филистович.
– Даже если я окажусь на улице, – ответила взбешенная Айлин. – У вас я точно ничего не буду просить!
– Нет, хватит! – Филистович сел на кровати, обнажив впалую волосатую грудь. – Снежа переедет обратно в 830-ю комнату, её девочки давно зовут.
– Да ради бога!
Айлин не стала больше ничего слушать и выскочила из комнаты, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не хлопнуть дверью.
Ефтин не сразу её узнал. Оглядев Айлин с головы до ног, он одобрительно улыбнулся, по-свойски взял под руку и показал глазами на выход.
В это время в общагу входили одногруппницы Айлин: неприметная угрястая пигалица Таня Злобина и вечно всем недовольная, набыченная, неповоротливая, как слониха, Ира Васильева.
Девушки одарили её таким недоброжелательным завистливым взглядом, что Ефтин, не сдержавшись, поздоровался с ними. Злобина кивнула, а Васильева, проходя мимо, процедила сквозь зубы вроде бы тихо, но так, чтобы все слышали:
– Шлюха!
Глаза Айлин потемнели, она едва сдержалась, чтобы не догнать и не врезать обидчице по харе.
– Айлин Сергеевна!
Ефтин удержал её, сильно сжав локоть.
– Оно того не стоит, поверьте! Даже если вы наденете ватник, вам всё равно будут завидовать. И запомните, в устах недалёкой женщины «шлюха» – это комплимент.
Они вышли из общаги. Иван Николаевич мягко направил её к машине, открыл перед ней переднюю дверь.
– Не спросите, куда мы поедем? – усмехнулся Ефтин, поворачивая ключ зажигания. - Может, я маньяк?
– Наверное, там, куда вы собираетесь меня отвезти, в любом случае лучше, чем здесь! А вы уверены, что я не маньячка? – дерзко ответила девушка.
- Давно меня так никто не веселил! - отсмеявшись, восхитился Ефтин. - Я думал, я единственный в своём роде. Рад, до безумия рад встретить брата по разуму!
– У вас сегодня день рождения, я вас искренне поздравляю, – продолжил адвокат, выруливая на Калачевскую. – И я уполномочен вручить вам подарок.
– Можно я закурю? – спросила Айлин, доставая коричневую сигарету.
Ефтин вместо ответа с готовностью щёлкнул зажигалкой.
Айлин выдохнула дым и заметила, что они повернули сначала на Кривобратский проспект, потом на Желодомную. У неё ёкнуло в сердце, но она промолчала и не раскрыла рта, даже когда водитель свернул во двор 35-го дома и остановился у родного подъезда. И, хотя у неё остались ключи, после того, как она обнаружила тело Дэна с простреленной головой в ванне, сюда она больше не приходила.
– У вас есть ключи от квартиры? – спросил Ефтин, помогая ей выбраться.
Айлин кивнула.
– Можете их выбросить, замки теперь другие.
Он протянул ей кольцо с двумя ключами, но Айлин не взяла.
– Ключи ваши, Айлин Сергеевна, как, собственно, и квартира.
– Что это значит? – не поняла Айлин.
– Я опущу юридические и наследственные тонкости, Айлин Сергеевна, Денис Владимирович Нерисов завещал квартиру вам. Полноправной наследницей вы станете через положенные полгода, а я исполняю волю покойного: по его словам, квартира вам нравилась, и вы мечтали свить в ней гнёздышко. И я обязан сообщить вам о том, что квартира ваша в день вашего двадцатилетия. Прошу!
Ефтин сделал пригласительный жест рукой, но Айлин не сдвинулась с места, не сводя застывших немигающих глаз с чёрных, неживых окон кухни и гостиной.
– Я туда не пойду, не собираюсь я вить гнёздышко, – с глухой злостью ответила она.
– В ванной была проведена тщательная санобработка, но если хотите, можно сделать полный ремонт. Айлин Сергеевна, давайте всё-таки зайдём внутрь. Ключи возьмите. У меня есть ещё один комплект, но без вашего разрешения в квартиру никто не зайдёт.
– Почему он это сделал? – прямо спросила Айлин.
– И всё-таки, пройдёмте внутрь, на улице и холодно и неудобно.
Айлин покорилась.
Перешагнув порог, она как будто попала в прошлое. Как в тот день, когда она впервые пришла сюда одна, больше года назад. Дэн задержался в киоске с поставщиком, и чтобы она не скучала, сунул ей ключи и деньги со словами «приготовь какой-нибудь ужин». Айлин купила копчёной рыбы, пожарила картошки. А, помыв посуду и отметив про себя, что он впервые не отстранил её от раковины, она не удержалась и брякнула про "гнёздышко". Удивительно, что он запомнил.
Айлин прислонилась к косяку и заплакала горько, безутешно, беззвучно.
Ефтин закрыл дверь на замок, разделся и не утешая её, исчез в кухне. Квартиру наполнили живые звуки: фыркая, полилась из крана вода, зашипел газ, хлопнула дверца шкафа, завизжала кофемолка, а Айлин всё ещё неподвижно, как изваяние скорбящей женщины, стояла в прихожей, пока Иван Николаевич не тронул её за руку.
Тогда она тоже ожила, расстегнула крючки на шубе, Ефтин забрал шубу, повесил на плечики. Айлин, разувшись, автоматически потянулась за своими тапочками, обула их и всхлипнула.
– Я его любила, – произнесла она бесцветным голосом. – А теперь ненавижу, потому что не могу разлюбить.
Ефтин взял её под руку и, как больную, повёл в кухню. Айлин уселась на своё обычное место, в угол, Иван Николаевич пододвинул кофе.
– Может, коньяку? – спросил он участливо. - Я в шкафчике бутылку нашёл.
Она помотала головой и снова встала.
– Схожу за сигаретами.
Вернувшись, она затянулась и, стряхивая пепел в пепельницу «для гостей», разоткровенничалась:
– Я начала курить только после его смерти, в знак протеста, потому что он терпеть не мог курящих женщин. Я всегда мечтала, что моя первая выпивка будет связана с возвышенным моментом, вроде шампанское на Новый год с любимым, или красное вино вперемежку с поцелуями, но всю эту романтику он презирал. Я бы выпила, если бы ему это не понравилось. А вы его знали?
– Не близко. Мать Дениса приходилась мне сводной сестрой по отцу. Неуравновешенная женщина, истеричная, склонная к театральному суициду, глотала снотворное, но с таким расчётом, чтобы остаться в живых, попугать близких. Мужа Марии Николаевны я знал плохо, они развелись много лет назад. Квартиру эту сестра получила случайно, благодаря каким-то связям мужа. Жив ли он сейчас, об этом мне неизвестно. Общались мы мало, так, раз в год друг о друге вспоминали. Примерно полгода назад Денис пришёл ко мне, чтобы составить завещание. Айлин Сергеевна, поверьте, я не знаю причин. Думаю, наследственность.
– А что мне делать с этой квартирой? Я не могу здесь находиться. Я даже руки не помыла, потому что не могу заставить себя зайти в ванную.
– Квартиру можно продать, но я бы не советовал вам это делать. Вы приезжая, сирота, я навёл о вас справки, а времена сейчас смутные, недвижимость всегда будет в цене. Если вы не собираетесь здесь жить, квартиру можно сдавать. У меня был такой вариант и если я вам не противен, и вы в будущем будете пользоваться моими услугами, то я могу всё устроить.
– А как платить?
– Вы ни о чём не беспокойтесь. Оформление, коммунальные, это – моя дань памяти родственников. А потом, как вы распорядитесь.
– Иван Николаевич, а… а могу я владеть квартирой через подставное лицо?
Ефтин посмотрел на неё с огромным удивлением.
– Ну, я не хочу, чтобы кто-то знал о том, что у меня есть квартира. Я даже хочу настоять на том, чтобы деньги с будущих квартирантов вы забирали себе…
– Нет, увольте, милая моя, – перебил Ефтин. – Послушайте совета, не будьте альтруисткой в денежных вопросах. Я всё сделаю, как вы хотите за определённый процент. Квартиранты у меня есть на примете, с этим вообще не должно быть проблем, это центр. Думаю, подставное лицо мы тоже найдём. Бомжей сейчас много. Ящик "рояля" и дело в шляпе!
– У меня есть один знакомый. Хабибулин. То есть, я не знаю, как его по-настоящему зовут. Он нам в комок на реализацию по мелочам приносит.
– Отлично!
Ефтин похлопал девушку по руке.
– Жаль, страсть как не хочется, но я должен откланяться. Но, надеюсь, это не последняя наша встреча. Вас довезти до общежития?
– Нет, я останусь.
Ефтин приподнял брови.
– Мне сегодня ночевать негде. А если я тут неделю поживу, ваши квартиранты подождут?
– Да не вопрос! Вот только еды здесь нет.
– Куплю.
– А в ванную ведь придётся зайти…
Айлин взяла в руки бутылку коньяка и серьёзно сказала:
– Может быть, я сменю свои убеждения. Надо же когда-то начинать.
– Я распоряжусь, чтобы вам привезли продукты.
– Не надо, спасибо!
– Я уже всё решил. А Борис Бабочкин, случаем вам не знаком?
– Это жених моей знакомой Елены, - спокойно ответила Айлин, пряча изумление под маской равнодушия. Не зря говорят, что мир тесен.
Ефтин кивнул и прошёл в прихожую. Айлин потянулась следом, наблюдая, как он одевается. Нахлобучив шляпу, адвокат озорно, по-мальчишески ей подмигнул и покинул квартиру.
Айлин на цыпочках вернулась в кухню и взяла в руки коньячную бутылку.
Повертев её, она открыла дверцу под раковиной и опустила в мусорное ведро. Нет, сегодняшний день точно не был поводом.
Она включила магнитофон, вспоминая, что там должна быть кассета с Deep Purple. Выставив максимальную громкость, она резко сорвалась с места и, забежав в ванную, закрыла за собой дверь.
Всё чисто. Остро пахнет хлоркой. Плитка отшоркана, межплиточные соединения выбелены так тщательно, что, наверное, кровь можно обнаружить только под микроскопом. Ванна сверкает, как новенькая. А пистолет забрали менты, конечно же.
Примечания:
1 Ёлы-палы, киска, всё такая ерунда! - песня «Тоска без конца», гр. «Агата Кристи», альбом «Опиум», 1995г.
2 тоска без конца - песня «Тоска без конца», гр. «Агата Кристи», альбом «Опиум», 1995г.
3 Au Pair (фр., буквально переводится, как «обоюдный»). Термин, применяемый для обозначения молодых людей, живущих в чужой стране, в принявшей их семье и делающих определённую работу (чаще всего это воспитание детей).
4 бёздэй пати (birthday party), – вечеринка в честь дня рождения.
5 boy (англ.) – мальчик, парень, юноша
6 напиток класса амаро (от итал. amaro – «горький») – травяной ликёр крепостью от 16 до 35%. Амаро, настоянных на миндале или абрикосовых косточках, называют «амаретто» (ит. amaretto – «горьковатый»).
7 нулячий – абсолютно новый
8 gift (англ.) – подарок, (нем.) – яд.
9 хлеб и Rama созданы друг для друга – реклама 90-х.
10 Это намёк на Снежану? – All that she wants Is another baby (англ.) – Всё, что она хочет, это другой.
Продолжение http://proza.ru/2023/07/07/1115