Эта фотография – оптический обман. На ней 17-летняя Мария Шарапова, только что обыгравшая в финале Уимблдона-2004 Серену Уильямс. До завершения карьеры в 2022-м американка взяла множество титулов и доминировала в мировом теннисе.
Но победы Шараповой, пусть и нечастые над Сереной и её сестрой Винус чудо не поэтому. Дело в том, что я много раз замечал: у сестёр Уильямс мужская физиология, и они могли составить конкуренцию не только в спарринге, но и реальном матче теннисистам-мужчинам за пределами топ-50.
Другая аналогия – если Юрий Борзаковский выигрывает спринт у кенийского бегуна, это всегда подвиг. По причине генетического неравенства.
Именно поэтому, не жалуя особо женский теннис, я всегда болел за Машу в битвах с сёстрами Уильямс. И подмечал за ними те манипуляции, о которых поведала Мария Шарапова в своих мемуарах. Помимо всего прочего, они являют особенность большого тенниса: здесь на корте, как ни в одном ином виде спорта, чрезвычайно важно завоевать расположение публики. Что вопрос не только внешней красоты и таланта.
******
Мария Шарапова:
«Пока я росла, приближаясь к настоящим матчам, я слышала одни и те же имена. Штеффи Граф еще играла. Линдсей Дэвенпорт. Моника Селеш. Но они уже были на сходе. А из нового поколения выделяли только два имени: Винус и Серену, сестер Уильямс. Конечно, я о них слышала еще раньше. Статья, которую папа прочитал об их обучении в академии Рика Макки, была одним из тех путеводных знаков, которые вообще внушили ему, что нам нужно в Америку. Но после этого я о них и не вспоминала – у меня была своя жизнь.
А потом вдруг они оказались повсюду. Еще подростками они уже были лучшими в мире, выигрывали турниры. Они были мощные, били очень сильно. Так мне говорили. Они будут доминировать в теннисе многие годы. Чем больше я о них слышала, тем сильнее во мне росла решимость не поддаваться, не принимать их силу как данность. Соперничество с ними началось для меня именно тогда. Не на корте, ни на каком-то банкете, а у меня в голове – еще до того, как я впервые их увидела.
А потом однажды оказалось, что сестры Уильямс приезжают потренироваться к Боллетьери. Слух разлетелся по академии, как лесной пожар. Как будто приезжал космонавт или кинозвезда. Утренние занятия отменили, потому что все хотели посмотреть, как тренируются сестры Уильямс, как творится их магия. Юрий сказал мне наблюдать за ними «трезвым взглядом». «Смотри, что они делают. Учись. Тебе их обыгрывать».
– Нет.
– В смысле – нет?
– Я не пойду на них смотреть. Они не увидят меня среди зрителей на своей тренировке. И плевать, что там будет сто человек, а они и знать меня не знают. Я не дам им удовлетворения считать меня своим зрителем.
На самом деле, я хотела на них посмотреть, но теннис там был ни при чем. Меня всегда захватывают великие: как они держатся? Как ведут себя на корте? Но несмотря на это, я никогда не ставила их на пьедестал, не становилась фанаткой. Мы с папой долго из-за этого спорили. Он говорил, что мной руководит гордыня.
В результате он нашел решение. Сестры играли на втором корте, к которому был пристроен деревянный сарай, из которого велась съемка происходящего на корте на камеру. Подразумевалось, что ты после тренировки пойдешь туда и будешь анализировать свою тренировку: «Посмотри на свои ноги! Как ты плечо опустил!». Никто никогда этого не делал. Этот сарай стоял там только для того, чтобы Ник в брошюре про академию мог написать, что у него есть помещение с видеооборудованием. Там было темно и сыро, все завалено старым барахлом. Юрий достал ключ от этого сарая и запустил меня туда за десять минут до выхода сестер. Он отодвинул камеру, чтобы я могла смотреть на корт через отверстие: одна, в темноте, наедине со следующими 20 годами своей жизни».
******
«В ее (Серены Уильямс – прим.) игре очень много драмы. Она будто бы показывает всему миру, как она себя чувствует. Нарочито спотыкается, как бы говоря: «Я могла бы достать этот мяч, если бы не этот драный газон». Это выглядит неправдоподобно. Я удержала подачу, и тогда-то Серена и поняла, что я не сломаюсь. И даже если она возьмет мою подачу один раз, ей придется сделать это снова, и снова, и снова. Она поняла, что ей предстоит бороться.
В четвертом гейме я почувствовала какую-то перемену. Ее уверенная манера, которую она держит практически так же, как ракетку, вдруг уступила место чему-то другому. Я не сразу поняла, что это за взгляд, хотя видела его раньше на лицах других соперниц. А потом, когда я взяла ее подачу, до меня дошло. Страх. В глазах Серены был испуг. Она вдруг поняла, как обидно будет проиграть тощей 17-летней девчонке на глазах у всех этих людей. В первом сете я больше ни одного гейма не проиграла.
<...> В 16-м гейме матча на 14-м очке гейма Серена бежала за мячом, который я положила в угол, поскользнулась и упала. Но выглядело это наигранно. Может, она делает это, чтобы не позволить сопернице почувствовать превосходство, как бы говоря: «Это не ты выиграла это очко. Просто мне не повезло». Другими словами, она проигрывает очко не потому, что упала, а она падает, когда знает, что проиграет очко».