Сбросив халат и поправив перед зеркалом причёску, Клавка взглянула на часы: до свидания с симпатягой Сергеем оставался ровно час. Быстро накинув халат и шапочку, Клавка побежала в приёмный покой – там был какой-то аврал, поэтому собирали весь, свободный от операций и экстренной работы, персонал. Оказалось, что за городом произошла автокатастрофа: водитель рейсового автобуса заснул за рулём: въехав в иномарку, автобус перевернулся и скатился в кювет. Медсестра в приёмном отделении сказала, что раненых много, но, слава Богу, смертный случай пока только один. Хотя, есть женщина в тяжёлом состоянии. Повсюду сновали врачи, освобождались операционные, и тут Клавкин взгляд упал на проезжавшие мимо поста носилки. На носилках лежала женщина – она была без сознания, а вокруг неё суетились врачи, ставили капельницу, вводили какие-то препараты и кто-то кричал, что нужно срочно освободить пятую операционную. Клавка подошла к носилкам узнать, нужна ли помощь, и вдруг застыла, как вкопанная: это была та самая женщина из ресторана, подарившая ей красную губную помаду, которую Клавка берегла, как зеницу ока. Помады осталось совсем немного – всё же прошло более двух лет с момента дарения, но остатки были ещё там, на самом донышке. И чтобы накрасить губы, Клавке приходилось доставать её зубочисткой. Этот подарок был для Клавки очень значимым: она всегда красила губы красной помадой, когда должна была сделать что-то важное. Ей казалось, что эта помада делала её более уверенной, более самостоятельной, и когда Клавка красила этой помадой губы перед зеркалом, она отчётливо видела за спиной лицо той незнакомки.
«Вот бы ещё раз с ней встретиться!» - думала всегда Клавка, понимая, что шансы на их встречу практически равны нулю.
И тут на тебе: вот же она, бледная, голова перевязанная, опутанная какими-то проводами, почти безжизненная, лежит сейчас на носилках.
«Вайнштейн Изабелла, 70 лет, пульс… давление…» - скороговоркой говорил фельдшер из скорой помощи.
- Подождите! Я знаю её! – закричала Клавка и бросилась к носилкам.
- Сопровождайте нас, Клавдия Алексеевна, - сказал хирург, и носилки повезли в операционную номер пять. Перед операционной Клавку попросили остаться и подождать.
- Вячеслав Олегович! Сделайте всё возможное! Я умоляю вас! – рыдая, просила Клавка старого хирурга.
- Успокойтесь, деточка… Мы сделаем всё возможное! Кем она вам приходится? – спросил он.
- Очень близкий человек, - прошептала Клавка, вытирая слёзы.
- Идите, умойтесь, я вам сразу же сообщу, когда мы закончим. Ей-то повезло, а вот муж её скончался.
- Как скончался? Не может быть…
- Ещё как может. По дороге, в машине скорой, когда его везли сюда, Всё, дорогая. Ждите.
И дверь в операционную автоматически закрылись за хирургом.
Клавка села на скамейку возле операционной. Она не слышала криков, не видела снующих людей, смотрела на дверь, как завороженная, думая о том, что жизнь всегда непредсказуема. Да, Бог выполнил её, Клавкину просьбу о встрече с незнакомкой, но разве она просила о такой встрече? И как же эта Изабелла, если очнётся, узнает о смерти своего мужа, в котором души не чаяла?
Как же страшно узнать, что тот, кто тебе дороже всего на свете вдруг перестаёт существовать! Клавка подумала о Серёже и заплакала: сын был далеко от неё, а ей так не хватало его присутствия в своей жизни! Она даже в туалет ходила с телефоном: а вдруг Серёжка позвонит? А если нет, может с ним тоже что-то случилось?
«Не притягивай ситуацию, дурочка. Ты же понимаешь, что все ходим под Богом. Молись за сына, за эту Изабеллу… А что ты ещё можешь сделать?» - услышала она знакомый до боли голос. Странно, когда Клавка была спокойна и уверенна в себе, он, этот голос, всегда спал. А когда ей было особенно трудно, он просыпался и начинал жить отдельной от Клавки жизнью. Сейчас Клавке казалось, что с ней говорит не её подсознание, а сам Бог. Она тут же отогнала от себя эту мысль, считая, что Бог не может говорить со всеми: он один, а людей больше семи миллиардов. И тогда голос ответил женщине: «В том-то и дело, что Бог может быть везде и со всеми одновременно, потому что он не какой-то там седой дедушка с бородой, сидящий на тучке. Он – сущность, Он – нечто большее, чем стоэтажный небоскрёб. Он даже больше чем Земля. Если Бог создал Землю, то он всяк больше её!»
«А как я могу молиться? Отче наш я не знаю, еврейских молитв тоже… Кто я, Господи? Почему ты так странно меня создал, что я не понимаю даже, как мне молиться? За сына, за Изабеллу… Судя по всему, она тоже из наших…»
«Ты сказала «из наших»? Из каких-таких наших?» - спросил голос.
«Из еврейских», - ответила Клавка.
«Ах, из еврейских, всё-таки… Тогда закрой глаза и просто молись. Одними губами. Искренне, страстно. И пусть тебе не мешает ни шум вокруг тебя, ни телефонный звонок, который вот-вот раздастся в кармане твоего халата… Молись, девочка. Проси у Бога помощи. Бог везде, и если он услышит тебя, а услышит только в том случае, когда поверит в искренность твоих слов, то всё будет хорошо… »
В этот самый момент в кармане действительно завибрировал телефон.
- Алё, Клав! Ты где? Я тут сижу, как дура, а тебя нет?
- А где ты сидишь? – спросила Клавка, напрочь забыв о встрече с Сергеем в кафешке.
- Я в булочной твоей. Рядом с Больницей. Давай, быстро дуй сюда.
- Я не могу, Мариночка. У нас аврал: авария… Я должна быть здесь.
- Так, пиши ему срочно, переноси встречу. Ладно, я пока его не вижу, сейчас сама напишу от твоего имени. О, идёт какой-то мужичок – на спине рюкзачок. Кажись наш. Красава… Точно он. Сел, оглядывается. Клавка, не пиши ему ничего – я сейчас всё улажу. До какого часа ты там будешь?
- Это зависит от одной операции… Возможно, до утра, а возможно до следующего вечера. Как пойдёт… Прости, Мариночка, я не могу говорить.
- Что-то случилось у тебя лично? С мамой всё хорошо? Как Серёжка?
- С ними всё нормально, я потом тебе расскажу… Я очень тебя люблю, Маринка! Вы с Софкой самые мои родные… Береги себя, пожалуйста…
Клавка положила телефон в карман и пошла в своё отделение. Столько дел нужно переделать, а голова совсем не работает. Постояв несколько секунд в коридоре, она подошла к кабинету заведующего и постучала в дверь.
- Войдите, - услышала она строгий голос Бориса Михайловича, поправила халат, шапочку и несмело вошла в кабинет.
- Здравствуйте, Борис Михайлович.
- Здравствуйте, Клавдия Алексеевна. У вас что-то случилось? – обеспокоенно спросил он, заметив заплаканные глаза женщины.
- И да, и нет… Да. То есть, не у меня лично… Там авария была, пострадала одна женщина. Она чудесная, правда. Ей семьдесят лет и я видела её один раз в жизни. А муж её погиб – умер по дороге сюда. А ей самой сейчас делают операцию.
- Кто делает?
- Вячеслав Олегович Котов.
- Сейчас позвоню…
- Не надо… Он там, в операционной, не возьмёт трубку. Я не за этим пришла…
- Садитесь. Чай будете?
- Нет, спасибо…
- Странная вы женщина, Клавдия Алексеевна. Ни одна работница не отказалась бы в этом кабинете выпить чашку чая, а вы бежите от меня, как чёрт от ладана. Чай будете?
- Буду.
Борис Михайлович вышел, и Клавка услышала, как он попросил сестричку, сидящую на посту сделать два чая:
«Людмила, не в службу, а в дружбу, сделайте два чая, пожалуйста».
«С удовольствием, Борис Михайлович. Вам покрепче?»
«Да, неважно».
«Хороший он», - услышала Клавка голос в своей голове.
«Да, наверное…» - согласилась с собой женщина.
- Ну, рассказывайте, что вас сюда привело? Я так понимаю, это не связано с работой?
- Не связано. Скажите, Борис Михайлович, вы ведь еврей? – несмело спросила Клавка.
- Ну, вы же знаете. А что? – как-то настороженно теперь уже спросил Борис Михайлович.
- А вы молиться умеете?
- В каком смысле?
- Вы в Бога верите?
- Верю, конечно.
- Вы же врач, как вы можете в Бога верить, когда вы сами – Бог.
- Кто я? – с каким-то ужасом в голосе спросил врач.
- В ваших руках жизнь пациента, значит вы - Бог, – совершенно серьёзно сказала Клавка.
- Господь с вами, Клава! Мне конечно льстит такое сравнение, но я точно не Бог. Я – его инструмент, не более того. Как скальпель, например. Я не Бог и ни один врач не является Богом, знаете почему? Потому что мы можем спасти жизнь человека, это верно. Но эту жизнь даём не мы, как не мы решаем, кому какой срок определён. А почему вы спрашиваете?
- Скажите, а как евреи молятся?
- Ну, как молятся… Есть молитвы разные. «Шма Исраэль», например, потом молитва перед сном, шаббатние молитвы, утренние… Но я вам так скажу: когда мне на самом деле нужно о чём-то попросить Всевышнего, я иду в синагогу.
- Я в синагогу не пойду… Мне сейчас нужно. Прямо сейчас. Я просто не успею…
- Подождите. О, нам чай принесли. Спасибо, Людмила, - и Борис Михайлович, взяв у Людмилы два стакана, поставил их на стол. Потом достал коробку печенья и поставил её перед Клавкой. Подумав, достал из тумбочки нераспечатанную коробку конфет.
- Не надо распечатывать, Борис Михайлович, спасибо. Я просто чай попью.
- Пейте. А я сейчас.
Борис Михайлович сел к компьютеру и застучал по клавишам.
Потом вставил лист в принтер и нажал на кнопку. Вытащив распечатку, он протянул её Клавке.
- Что это? – спросила она.
- Это молитва. Одна старая еврейская молитва. Когда хотите, чтобы тот, кто вам дорог, был здоров, вы её тихонечко почитайте…
- Спасибо… Мне очень нужно… Я пойду, Борис Михайлович. Спасибо…
- Вы чай не допили, Клавдия.
- Мне молитву нужно прочитать… А вдруг я не успею? - сказала Клавка.
- Идите домой, Клавдия, вам сегодня не до работы, видимо, - Борис Михайлович встал из-за стола.
- Нет-нет, что вы… Я в состоянии. Я здесь должна быть. Спасибо вам, Борис Михайлович, - сказала Клавка и вышла из кабинета.
«Хорошо, что у меня сейчас обед… Потом начнётся свистопляска… Масса проблем, которые потребуют быстрого решения, масса хозяйственных вопросов, разбор полётов: две дурочки поссорились – кавалера не поделили, и не хотят работать в одной смене, поиск персонала… Найти санитарку сейчас стало гораздо труднее, чем медсестру – время такое: все куда-то уезжают… И правильно: здесь на ней куча палат, а где-то за границей присмотр за одной бабулькой стоит три её месячных оклада… А как ни крути, микроклимат в коллективе среднего звена на ней, на Клавке… Проверить и подписать назначения – вон, куча папок на столе лежит… А я, дура, молиться собралась…» - думала Клавка, когда спускалась на первый этаж. Подойдя к операционной, она прислушалась, но за дверью было тихо. Оглянувшись, чтобы никто не дай бог не увидел, как она это будет делать, Клавка развернула листок и стала читать напечатанную молитву одними губами, совершенно не понимая того, о чём она читает:
«Да будет воля Твоя, Г-сподь, наш Б-г и Б-г наших отцов, чтобы Ты исполнился к нам милосердием. И сделай это ради наших святых праотцов — Авраама, Ицхака, Яакова. Отмени все тяжкие и суровые приговоры, вынесенные нам, и укрой нас в тени Своих крыльев. И да охрани нас от всех бедствий, от всех страхов и от всех болезней, и избавь нас от всех видов колдовства и от путаницы в мыслях. Не стесняй наши сердца и не помрачай наши глаза…»
Через два часа дверь открылась и уставший Вячеслав Олегович, выйдя из операционной, увидел спящую на скамейке старшую медицинскую сестру урологического отделения. Под скамейкой валялся какой-то листок бумаги, сложенный пополам. Хирург развернул лист, пробежался по нему глазами и бережно положил его на скамейку рядом с Клавкиным лицом.
Продолжение: http://proza.ru/2023/08/07/1441
ГЛАВА 1: http://proza.ru/2023/06/29/1525