9
Прошлая ночь была очень напряжённой: баррикада выдержала натиск чудовищно исступлённой силы. За день воздвигнутое мною прочное укрытие из шкафов и парт стало ещё более надёжным благодаря пристроенному снаружи широкому гимнастическому мату. Двери тоже оставались прочно забаррикадированы. Нам не о чём было волноваться. Только ждать. Но всё же что-то по-прежнему очень беспокоило меня. Я старательно вслушивалась в тишину, то прикладывая ухо к двери, то выглядывая из-за шкафа в сторону окна.
Я включила фонарик и направила его в потолок. Потом лучик скользнул по стеллажам большого старого шкафа и остановился на застывшем лице Микеланджело. Взгляд великого мастера был обращён прямо на меня. «Ты не забыла? — будто говорили его глаза, — Мой Давид — это гармоничная сосредоточенность и ожидание. Он выглядит спокойно, потому что уверен в себе и в грядущей победе, не физическая сила, а уверенность в своей правоте, в благородстве и победе добра над злом определяют исход неравной битвы. В самый важный момент нельзя бояться».
Часы показывали без четверти два. Я выключила фонарь и закрыла глаза, повторяя: «В самый важный момент нельзя бояться. Нельзя... Легко сказать».
Прошло ещё какое-то время, и невыносимая усталость сковала меня. «Нет! Нельзя», — я боролась сама с собой. Но на какую-то долю секунды утомлённость взяла верх. Я закрыла глаза и мгновенно куда-то провалилась.
… И начался полёт. Сначала было очень холодно и я, дрожа всем телом, летела во тьме в поисках света. Но тьма не рассеивалась, а напротив всё сгущалась и сгущалась, становясь вязкой и тяжёлой. Меня затягивала неведомая сила. И вот, я оказалась скованной в плотном пространстве, будто в трясине. С большим трудом я нащупала под ногами твердь, затем ступень, ещё одну ступень. Трудно и страшно подниматься, но это жизненно необходимо. Я была уверена, что не могу больше звать на помощь, всё равно никто меня не услышит... Никто не услышит... Так страшно... Но я точно знала, что где-то есть выход, есть окно. А значит, там свобода! Там свет! Там жизнь!.. «Нет, там — смерть», — сказал кто-то совсем рядом.
Неожиданный стук и резкий удар по ноге вывели меня из забытья. Я испуганно встрепенулась и, отыскав в темноте фонарик, включила его. Возле меня лежал перевёрнутый портрет Микеланджело. Его тяжёлая рама больно ударила по ноге. Я подняла его и с досадой потёрла ушибленное место.
Лукьян Петрович до крайности изнурённый и ослабленный по-прежнему глубоко спал. Стояла всё та же кромешная тьма, и наша подвальная камера хранила глубокое молчание. Я тихо села, намереваясь установить картину на прежнее место, но рама оказалась неустойчивой. Изображение Микеланджело покачнулось. И вдруг то ли странная игра света, то ли моё воспалённое усталостью сознание породили странное явление: выражение лица Микеланджело изменилось. Его глаза взирали не прямо, как обычно, а вверх. Я проследила за направлением его взгляда и поёжилась. Он смотрел в окно. Вновь уставившись в его бледное лицо, я встретилась с ним взглядом. Всё произошло в какие-то считанные секунды. Я потёрла глаза, посчитав это плодом больного воображения, и тяжело выдохнула.
«Ну и шуточки у Вас, Мастер», — прошептала я и осторожно прислонила портрет к стене.
И вдруг за окном мелькнул короткий всполох света: то ли грозы, то ли…
Подсвечивая себе фонариком и не осознавая, для чего, я метнулась к окну и уже ловкими, привычными движениями взобралась на стол. Выключив свет, я инстинктивно плотно прижалась к стене и затаилась. Не прошло и секунды, как послышался громкий треск веток за окном.
— Эй, вы ещё тут не подохли? — неожиданно совсем близко раздался знакомый прокуренный голос. По его тону было понятно, что убийца уже не лицедействовал, а был самим собой.
Резким ударом он толкнул раму, которая и так слабо удерживалась за счёт моего платка. Окно резко распахнулось и «белый флаг» соскользнул вниз.
Яркий луч от его фонаря вспыхнул совсем рядом, упал на пол и пополз по кругу.
Завучу не было видно, что я стояла под самым окном, замерев и стараясь даже не дышать.
— Это что такое? В прятки поиграть захотелось? — он ухмыльнулся и процедил раздражённо: — Ну, хорошо!.. А я хотел Вас немного успокоить, Лукьян Петрович! Ваша Мария приятно проводит время у меня на даче и передаёт Вам привет. Просила за неё не беспокоиться — она в надёжных руках!
Хитрый подонок рассчитал точно. Старик не мог не отреагировать и, потеряв голову, поспешно выбрался из своего укрытия. Тут же прозвучал негромкий хлопок. Пистолет был с глушителем. Лукьян Петрович упал, обливаясь кровью. Луч фонаря дрогнул и двинулся дальше.
— Та-ак, один готов. Кто следующий? В клетке была ещё одна птичка! — прошептал завуч.
У меня сдавило в груди и внутренний холод сковал всё тело. Из-за возникшего головокружения я чуть не сорвалась вниз, но взяла себя в руки и начала глубоко дышать.
— Надежда Романовна, всё происходит, как Вы и желали! — прорычал он, приникнув к решётке и вглядываясь в темноту. — Эта сцена была бы великолепным финалом в фильме Хичкока! Ведь так? Только где же главная героиня? Она испугалась злодея? А кто Вам сказал, что я злодей? Я вос-пи-та-тель! — Хриплый голос нервно рассмеялся. — Да! Я многих успел перевоспитать. Но тех, кто не желает слушаться, необходимо строго наказывать! Слышите? И для Вас, уважаемая Надежда Романовна, я приготовил особое наказание... Стерва! Это ты во всём виновата! Ты сама этого захотела! Ты слышишь меня? Как же я тебя ненавижу!
Он выругался и засуетился, послышался звон бутылок, в нос ударил сильный запах бензина. И в ту же самую секунду, когда первая горящая бутылка уже залетела в окно, я поняла его замысел. Бутылка разбилась, и пламя быстро растеклось по полу, приближаясь к сооружённой мной баррикаде из столов и стульев. Тут же полетела вторая бутылка, но видно размах не удался, и она просто соскользнула на пол у самого стола и разбилась. Огонь тут же перекинулся на ножки стола, жадно пожирая сухое дерево.
Сколько бутылок с зажигательной смесью было у палача, я не знала, но догадывалась, что он подготовился основательно и даже решил перестраховаться и взял пистолет с глушителем, чтобы нас предварительно перестрелять. Последствия его не волновали, время поджимало, и он пошёл ва-банк, теряя всякую осторожность.
Когда раздался слабый звон третьей бутылки о металлические прутья, я, не раздумывая, вскочила на вершину своей пирамиды и одним движением резко захлопнула окно. Изо всех сил прижимаясь к оконной раме и удерживаясь за железный стеллаж, я замерла и глянула наружу. В тот же миг перед моим взором полыхнуло пламя, и я услышала нечеловеческий крик. Широко раскрытые чёрные глаза, полные мистического ужаса, смотрели прямо на меня.
Огромные ручищи завуча застряли между прутьев решётки, а бутылка с уже подожжённым фитилём, которую он намеревался бросить в нас, разбилась о возникшее препятствие, и огненная смесь брызнула, мгновенно покрыв пламенем его руки, грудь и лицо. Его исполинское и неповоротливое тело, зажатое между стеной и густым кустарником, отчаянно боролось с огненной стихией. И, обезумев от боли, он надрывно заревел. Наконец вырвавшись из западни, он покатился по траве и исчез из виду. Через минуту его крик резко оборвался.
Очнувшись от увиденного ужаса, я обернулась. Позади меня жарко полыхало пламя костра, озарившее комнату. Подо мной уже загорелась часть стола, и я оказалась окутанной облаком дыма. Я широко распахнула окно и прыгнула через пламя на пол, чуть не вывихнув ногу.
Старик лежал в крови, лицом вниз. Добравшись до него, я осторожно перевернула его набок и с облегчением увидела, что он ещё дышит. Он был без сознания. На правом плече образовалось большое пятно из горячей, липкой крови.
«Капитан! Не умирай, пожалуйста. Только не умирай. Ты же солдат, а сейчас идёт война. И мы с тобой, выходит, теперь на передовой. Дыши, слышишь, танкист!» — молитвенно повторяла я, оттаскивая его подальше от огня. Подобрав какую-то тряпку и разорвав её на два куска, я смочила водой. Одну часть тряпки я положила на лицо старика, а другой обмотала своё лицо, как это проделывала Камилла Харитоновна, спасаясь от микробов. Сейчас мне приходилось спасться от удушья.
Нельзя было терять больше ни секунды. Я осмотрелась в поиске огнетушителя и вспомнила, что видела его у самой двери, за стеклянной перегородкой, которая теперь оказалась забаррикадированной партами и стульями. Именно в этом месте огонь уже жадно пожирал деревянную мебель. Всё вокруг было готово вспыхнуть одним ярким факелом. Облив большие тяжёлые шторы остатками воды из канистры, я обернулась ими и ринулась в адское пекло.
Горький дым душил, в глазах пекло, языки растущего костра взвивались и метались вокруг меня. Теперь мне предстояло разобрать груду полыхающей в огне мебели, так тщательно воздвигнутую самой же. Я задыхалась и стонала, одной рукой сбрасывая стулья, норовившие горящими факелами обрушиться на меня, а другой — придерживая перед собой мокрые шторы и словно щитом укрываясь от жара. И, наконец, добравшись до последнего стула, я рванула его за ножку и увидела огнетушитель. Я бросила перед собой шторы прямо на встречное пламя. Огонь задохнулся под их тяжестью и ослаб. Улучив момент, я шагнула на начавшую уже тлеть материю и, отворив стеклянную дверку, схватилась за огнетушитель. Обожжённые руки не слушались. Огнетушитель оказался неимоверно тяжёлым, и я чуть не уронила его в огонь. К счастью, учебные тренировки по пожарной безопасности, когда-то проведённые в нашей школе, не прошли даром. Я истошно заорала, пытаясь криком заглушить боль в пальцах, и, сжав зубы, одним яростным рывком выдернула предохранитель и нажала на рычаг.
Под напором густой пены огонь немедленно отступил, и комната вновь постепенно погрузилась в непроглядный мрак, заполненный дымовой завесой. Я всё же смогла быстро справиться с начавшимся пожаром, не дав пламени разгореться и погубить нас, но едкий дым успел заполнить всё пространство комнаты. Обожжёнными руками, превозмогая невероятную муку, я осторожно достала из кармана свой маленький фонарик и включила. У меня оставалось ещё одно незаконченное дело. Шатаясь от слабости и головной боли, я собрала остаток сил и ударила уже пустым огнетушителем по спортивному станку, высвободив его от блока с ножкой стеллажа. Только теперь моя баррикада утратила свою неприступность.
Из воспалённых глаз текли слёзы, внезапная слабость и давящая, словно обруч, головная боль сковали меня, но я понимала, что ещё жива. Добраться до стола и подняться к спасительному открытому окну, чтобы отдышаться, уже не хватало сил. Я повалилась на пол и, превозмогая тяжёлый кашель, поползла к Лукьяну Петровичу. Лёгкий едкий дым густо поднимался вверх, к потолку, а у самого пола дышалось немного легче.
Я зажмурилась. Передо мной вновь возникли полные ужаса глаза Лаврентия Карловича и адское пламя вокруг него. «Не бойся никого и ничего, и тогда даже огонь будет на твоей стороне», снова вспомнила я слова незнакомца и видение, неожиданно возникшее во время урока в парке. «Всё в огне, а… неуловимый убийца где-то рядом!» — сказал тогда Гоша Коркин.
Да, наверняка он был где-то рядом и в тоже время — его не было уже нигде.
Сквозь затуманенное сознание я услышала, как со стороны окна раздался громкий лай собаки и звон разбитого стекла.
Через некоторое время включился свет, затем щёлкнул отпираемый кем-то дверной замок. Но лишь после второй попытки под натиском троих крепких мужчин в форме пожарников воздвигнутая мной баррикада поддалась и шумно рухнула. Но всего этого я уже не видела.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/08/20/1799