Е.Н. Панов сформулировал методологический парадокс глоттогенеза, заключающийся в невозможности преодоления «Рубикона Языка» путем градуальной (дарвиновской) эволюции систем животной коммуникации.
Позицию, преодолевающую парадокс «Рубикона Языка», можно обосновать на основе применения парадигмы Ю.М. Лотмана и У. Эко об интеллекте, фундированном на семиотической двух кодовой структуре коммуникации, отличной от однокодовых систем животной коммуникации, для чего необходимо при моделировании глоттогенеза увеличить до двух (не менее двух) количество кодов (агентов) коммуникации вместо одного в системе животной коммуникации.
Однако двухкодовую парадигму коммуникации нельзя непосредственно реализовать между агентами навигации двух индивидуумов одного вида, поскольку, именно, в силу видовой общности они обладают и одинаковым кодом.
Представляется вероятным преодолеть этот «запрет» способом, в котором эту коммуникативную двухкодовую семиотику возможно представить в виде аутокоммуникации самого индивидуума по типу феномена эгоцентрической речи.
Подобная речевая аутокоммуникация может быть применена для разрешения интермодального конфликта (подобного тому который наблюдается у Трикстера) аллоцентрического и эгоцентрического операторов экологической навигации, возникшего в результат формирования вида homo sapiens.
Суть возникшего интермодального конфликта топологий навигационных операторов, весьма ярко и выпукло описано в мифе о Вакджункаге (Трикстере) у индейцев виннебаго, соответствуя экстрацеребральной феноменологии онтогенеза в фазе громкой эгоцентрической речи и семиотической модели интеллекта, с как минимум двухкодовой речевой системой, предполагающей интермодальное решение конфликта на основе внешней коммуникации.
Архетип Трикстера в юнингианской аналитической психологии сводится к его максимально выраженной дезинтеграции и недифференцированности, вплоть до резко выраженного трансвестизма и асоциальности, что невероятно точно передает тенденции в современных западных сообществах в эпоху второго демографического перехода.
Исследования, проведенные автором в семиотическом контексте в отношении фактора риска аутизма, позволяют рассматривать проблематику этих расстройств коммуникации (социализации) у детей в онтогенезе как модельные относительно генезиса коммуникации и социализации в филогенезе (антропогенезе).
Такая методологическая позиция может быть фундирована исследованиями эгоцентрической речи Ж. Пиаже и Л.С. Выготского.
Разнесение семиотических структур языка в билингвальной и распределенной гендерной системе патриархальной семьи в нашем исследовании расстройств аутистического спектра фундировалось функциональной мозговой асимметрией, когда мужчины, как правило, имели левополушарный профиль функциональной межполушарной асимметрии, а женщины – преимущественно правополушарный.
Но такая дуальная система гендерной специфики распределения языка обуславливалась достаточно значимым субстанциальным разделением во временной характеристике кодирования деятельности полушарных структур мозга: сукцессивного левого и симультанного правого.
Нейрофизиологическое объяснение такого распределения может лежать в области реципрокных взаимоотношений полушарий с наличием в семье лиц с альтернативным способом навигации (эгоцентрического, преимущественно у мужчин или (и) аллоцентрического – у женщин), оптимизируя этим навигационную адаптацию коллектива семьи в целом в условиях окружающего мира.
М. Хаузер, Н. Хомский и Т. Фитч происхождение языка также связывают с косвенным влиянием структур экологической навигации на рекурсивное свойство языка (способность включать одно высказывание внутрь другого), предполагая дублирование генов, кодирующих такого типа аллоцентрическую навигацию, которые могли бы начать обслуживать, в том числе, и язык.
Но саму навигацию эти авторы понимают как однозначно иерархическую и аллоцентрическую, рассматривая способность животного запоминать путь с возможными его вариациями. При этом коммуникация и навигация определяются как параллельные не пересекающиеся процессы жизнедеятельности, что, в общем, прямо противоречит позиции автора этой публикации.
Моделирование процесса преодоления «Рубикона Языка» должно учитывать ряд последовательных этапов:
На первом этапе оператор (агент) эгоцентрической навигации, имеющий у обезьян в качестве высшего уровня пространственного контроля локомоции топографический модус, модифицируется до модуса топологического у homo sapiens.
Формирование такого топологического уровня контроля локомоции может происходить в контексте эволюционной парадигмы дарвиновского отбора, как частного модуса умвельтной адаптации (идиоадаптации) эгоцентрической локомоции. При этом речь идет не о коммуникативном модусе (языке) – цели естественного отбора, а об узком и частном – локомоторном, что полностью соответствует нишевой (умвельтной) специализации приматов. В дальнейшем эта локальная локомоторная идиоадаптация приматов – топологически модифицированная эгоцентрическая навигация выявит свою онтологию в модусе ароморфоза, субстанциируя этот тип навигации как базовый у homo sapiens, но уже в модусе коммуникативного агента, или cogito Р. Декарта.
На втором этапе эволюционного становления homo sapiens неотвратимо возникает ситуация коммуникативного интермодального взаимодействия уже двух топологических операторов: аллоцентрического и эгоцентрического из-за пересечения (в силу упомянутой топологичности обоих) их когнитивных полей, которые впервые и только у человека большей частью своих площадей начинают совпадать, создавая различные интерференциальные, конфликтные, конкурентные, фузийные и диспаратные взаимодействия, обуславливая неотложную необходимость их координации.
Иллюстративной моделью такого первичного интермодального взаимодействия кинестетических навигаций может служить архетип Трикстера, представляя собой ценность модели первичного акта аутокоммуникации или эгоцентрической речи на этапе праязыка.
Такого рода координации интермодального взаимодействия не могут быть обеспечены интеграцией в рамках существующих нейросетей (дополнительно требующих ходе антропогенеза и так значительных ресурсов: объемно-физических и энергетических, что демонстрирует относительный рост мозга homo).
С другой стороны, гипотеза первичного «протоязыка» как жестового, фундированного на парадигме «зеркальных нейронов», не выдерживает никакой критики, с учетом перегруженности зрительной бинокулярной системы прямоходящего человека двумя типами гороптеров, число которых, с учетом латеральной кинестетической и бинокулярной конкуренции, увеличиваются до четырех.
«Циклопической» (монокулярной) системе зрения, входящей в систему навигации аллоцентрического оператора (агента), знаковая жестикуляция рук создаст интерференциальные помехи (шум) в процессе ориентации в окружающем мире (умвельте).
К тому же возникла бы проблема различения сигнала коммуникативного «жеста» от «жеста» локомоторного.
Единственным вариантом разрешения столь глобального интермодального конфликта навигационных систем является механизм встраивания в систему их координации новой знаковой (семиотической) модальности, отличной от первых двух как по модальности генерации сигнала, так и по его перцепции (восприятия).
Тем более что обе системы навигации имеют доступ и к генерации, и к восприятию акустического сигнала. Также удовлетворяется первичное фундаментальное требование семиотической коммуникации столь радикально различных систем навигации: симультанный принцип темпоральной организации топологического оператора эгоцентрической локомоции, который в силу своей организации кодов не способен воспринимать продолжительный акустический (сукцессивный) сигнал, что может быть обеспечено, когда основой звуковой коммуникации становится краткий звук – «фонема».
Сам этот звук (фонема) – предложение должен иметь свою референсность относительно внутренней (эгоцентрической) системы координат, а синтактическую функцию определять контекстом локомоторной ситуации в целом с учетом интерференций обоих типов навигации.
Феномен эгоцентрической речи, понятый как пусковой фактор глоттогенеза, требует дальнейшего эксплицитного разворачивания (экстериоризации) уже своей онтологии, как предмета дальнейшего изучения глоттогенеза, в уже гендерно распределенной семиотической структуре семьи, как модусе последующей диахронии языка.
Знак же в этой системе человеческого праязыка должен при всей своей фонематической краткости носить все функции предложения, в котором само звучание представляет собой глагольную форму действия, а субъект и объект этого действия еще даны в своей полной неразличимости, если не сказать больше, в полной своей неотличимости и невыявленности.
Символизм знака здесь погружен обоими своими краями в онтологию агентов субъектности и объектности, как топологических операторов навигации, а в силу краткости его еще невозможно «преломить» наподобие древнегреческого симболон, что, однако, не лишает его функции порождающей модели последующего модуса языка, как длительности.
Такой модус разрешения интермодального конфликта предполагает, что древний человек практически все время находился в состоянии громкой эгоцентрической речи, преодолевая и компенсируя, тем самым, архетипический комплекс Трикстера.
Понятый в таком контексте феномен эгоцентрической речи предполагает, что ребенок использует одновременно две навигационные стратегии, когда оба топологических оператора получают возможность взаимодействовать посредством слухо-звуковой модальности: специфичный только для человека эгоцентрический субъект локомоторной навигации и общий с остальными животными аллоцентрический квази-субъект (агенс). Эгоцентрический субъект в этом периоде у ребенка представлен его конечностями, захватывающими предметы (игрушки), с последующим топологическим смещением на них субъектной активности (феномен «зонда» или «орудия как части схемы тела»).
Для самого ребенка, или, точнее, его аллоцентрического агента эта активность окружающих его предметов (игрушек) представлена как одушевленных и отдельных от него существ, с которыми возможен диалог, что и реализуется посредством эгоцентрической речи. Истинными субъектами этого диалога в этот период выступают орудия игры (игрушки), которые либо беседуют между собой, либо «втягивают» в эту беседу и «самого ребенка», представляющего собой его объектный агент аллоцентрической навигации (что, кстати, наглядно иллюстрирует принцип Р. Декарта: «я не есть мое тело»).
Иначе говоря, дети в период эгоцентрической речи воспроизводят каждый раз ситуацию порождения языка с одновременным воскрешением феноменов фетишизма и демона (даймона), которая многократно описана в литературе посвященной истории мифологии, как в культуре, так и в системе психоаналитической психологии К. Юнга или в мифологической диалектике Сократа – Платона.
В последующем происходит латерализация навигационных систем или в сторону аллоцентрического агенса, или эгоцентрического субъекта, обуславливая семиотическую гендерную дифференциацию, что в архетипе Трикстера атрибутировано его трансгендерностью.
Несовпадение семиотической дифференциации в онтогенезе с биологической (гормонально-генетической) формирует расстройства гендерной идентификации (или «гендерную дисфорию» у детей), что опять же, может сводиться к архитепическим чертам Трикстера.
Следует понимать, что формирование представлений о личности, не ассоциированной с телом человека, а скорее с активностью его конечностей и, более того, орудий «труда» с необходимостью порождает демонологию со всеми фетишистскими проекциями субъектности на вещи окружающего мира.