ОСНОВНАЯ СТАТЬЯ
http://proza.ru/2023/08/11/544
ДОПУШКИНИСТЫ
1) "Хождении за три моря" в литературоведении часто рассматривается как своеобразный отчёт, который "предназначался не столько для людей, сколько для высшей инстанции – Бога". И хотя сам я особенно древнерусской литературой не интересуюсь, но мысль эта представляется мне весьма спорной. Это кажется очевидным из самого текста, без привлечения каких-либо специальных знаний.
Если Никитин не думает о читателях, то чем объяснить мощный лирический пассаж, который вдруг выливается из авторских уст среди сугубо делового отчета. Автор перечисляет, что и где можно купить и почём, и замечает, что де Хорасанская земля хороша, и Индейская хороша, и ещё какая-то там тоже хороша, а Русская земля краще всех, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной и да будет в ней справедливость. Боже сохрани и помилуй русскую землю. О боже, боже, боже, боже (цитирую по памяти). Самое любопытное, что этот пассаж написан не на русском (старославянском), а на чагатайском наречии, дабы если его увидит благочестивая братия, его бы не схватили под белы рученьки и не доставили куда следует. При чем богу он дает три разных имени: христианское, магометанское и индусское. Если он, дейсвтительно писал для бога, то к чему это?
2) О ПЕРЕВОДЕ ГОМЕРА ЖУКОВСКИМ
Мне кажется, Гомер в переводе Жуковского тягомотен, как и в других переводах. Хотя и работал над ним поэт, не зная при том древнегреческого, очень напряжённо. Будучи слепым. И все же сам своим переводом остался недоволен.
Уайльд (который между прочим прекрасно знал древнегреческий) отмечает у гомеровского стиха торжественность, величественность и плавность, лёгкую поступь. И поэтому, делает вывод он, на английский язык Гомер непереводим. Ибо величественность и плавность в английском две вещи несовместны. Наверное, про русский можно сказать то же.
3) Вопрос взаимоотношения начинающего и известного автора интересен и всегда актуален. Если ты хочешь быть врачом, идёшь в медицинский институт, инженером в технический, учёным в аспирантуру. В литературе ничего подобного не сложилось (хотя в прежние времена, особенно на Востоке и были школы, где известныый поэт обучал молодых). Поэтому, если человек решил стать писателем, то общество не расставило для него никаких указательных знаков, куда податься и к кому обратиться. Вот и прёт молодняк за советом и поддержкой к тем, кто уже сумел прикасть к гонорарным струям Геликона.
Такие общения маститых и молодых дают для наблюдателя литературной жизни много интересного. В русской литературе очень интересны две : Жуковского и Вяземского.
Жуковский как пример товарищеского дружелюбного отношения к тем, кто идёт на смену. Когда Некрасов принес поэту свой первый сборник, Жуковский, кажется, должен был бы обрадоваться. Еще бы: ведь молодой автор косил "под Жуковского". Вместо этого тот сказал: "У вас, несомненно, есть талант. Но писать вам так не надо. Вам самому потом будет стыдно за эти стихи".
А вот Вяземский -- один из вершителей нашей литературы -- оказался не на высоте. Состарившись, он все еще пытался распоряжаться, как надо, а как не надо писать. Ну и был посылаем молодым поколением по известному адресу. С ним даже никто не спорил. Добролюбов тот лишь пожимал плечами: и чего этому господину от меня надо. А Вяземский никак не мог угомониться и отойти в сторонку: всё лез на рожон. Интересно, как бы повел себя Пушкин. К своим собратьям по перу он относился по-товарищески, а вот новым литературным веяниям сочувствовать он бы никак не мог.
В творческом плане мне эта тема интересна не столько, как она отражена в литературе, а как она отражалась в реальной жизни творческих людей. Советские писатели, те буквально расставляли локти, чтобы никого не подпускать к гонорарной кормушке. В провинции это было особенно заметно. Сейчас то же самое, но акценты несколько сместились. От наплыва творческих людей литературу охраняют в наше время не старики, а чиновники
4) Работа Шахиди о переводах Жуковского из восточной поэзии содеражательна и насыщенна фактами и выводами, подтверждающими определенные концепции. Но уж больна длинна, как это водится у всех литературоведов на окладе. Уж начнут петь соловьем, так не остановишь. Особенно это плохо для сетевой литературы, где основной читатель "прискакал, прочёл и улетел". Кроме того, приводится масса сведений, самих по себе довольно интересных, но мало относящихся к теме. Думается, если бы автор немного потрудиласьдля читателя, а не для отчёта, она бы могла разбить своей плоховоспринимаемый опус на ряд интересных и содержательных миниатюр.
Что касается рецензента, то есть меня, то его привлекли те абзацы, где автор пишет о переводческих credo и практике Жуковского:
а) поэт не гоняется за пресловутой адектватностью, а переводит то, что близко ему и в свойственной его собственной творческой индивидуальности манере. Он "перевыражает" переводимый текст
б) переводы Жуковского являются прежде всего фактами русской поэзии, развивают ее темы и методы "И слог, и сложный синтаксис одного из его переводов исходят из тех начал, которыми была охвачена вся русская поэзия первой трети XIX века, хотя сюжет взят здесь из другой литературной традиции, в данном случае таджикско-персидской, через тюркскую… По-философски мудрый восточный мотив вписался здесь в ту дидактическую цепь, которую отстаивала, развивала, прививала в общий корень свой русская реалистическая поэзия"
ПУШКИН
5) Автор, некто живущая в Америке Сепир, взялась проанализировать пушкинское стихотворение "Я вас любил". Одним из мотивов ее анализа, раз в 20 превышающего объём самого стихотворения, является определение того, о какой любви говорит поэт: о любви как о высоком чувстве или о любви как о лёгком флирте, влюбленности. В конце концов автор приходит к выводу, что речь идёт все же о втором варианте.
При этом описание любви вполне подпадает под определенный поэтический "стереотип".
"Все есть в этом стихотворении. И намеки на невостребованность любви, и подчеркнутое описание 'безмолвных, безнадежных страданий, и надрыв в самой последней фразе… стереотипность характеров и отношений, и описание страсти в этом стихотворении".
Мне кажется, автор очень точно назвала приемы пушкинской любовной поэзии. Но вот с отнесением этих стереотипов только к "легкой увлечённости" -- это перебор. Все те же признаки можно приписать и высокой, и даже духовной страсти. В этом и состоит особенность пушкинской поэзии -- она потому понятна всем и доступна каждому, что улавливает общие всем чувства, не вникая в их подробности.
Но это не какая-то особая пушкинская индивидуальность. Как раз индивидуальностью здесь и не пахнет, иначе Пушкин не был бы великим общенациональным поэтом. Пушкин принадлежит к типу, я бы их назвал, анакреонтических поэтов, к которым принадлежали практически все поэты до Байрона и принадлежит большинство современных. Они именно "работают" по выработанным стереотипам: уточняют их, развивают, находят все новые и новые ситуации и краски для их выражения. Именно в поэтической изобретательности и состоит смак анакреонтических поэтов, к которым и принадлежал Пушкин. Такая поэзия так же бессмертна, как бессмертна и сама любовь. И так же неоригинальна.
Напротив лирические поэты -- Байрон, Блок, Гейне, Петрарка -- выражали именно свои чувства, брызгали в читателя своей индивидуальностью. Поэтому интерес в лирической поэзии не в любви, как таковой, а в самой поэтической индивидуальности поэта. Которой любовь и позволяет проявиться. Сама же любовь здесь с боку припеку.
6) С лёгкой руки Пушкина в отечественном искусстоведении Сальери назначили на роль отравителя Моцарта, какову концепцию, давно отвергнутую на Западе, потихоньку стали продвигать и у нас. Ну Сальери однако далеко не невинная овечка. Я читал биографии Шуберта, Бетховена (у них Сальери тоже был в учителях) и могу согласиться с мнением одного из биографов, что Сальери именно отравлял жизнь Моцарту, хотя яда в бокал, скорее всего, и не подсыпал. Отравлял так, как отравляют жизнь нынешним писателям все эти редактора, издатели, раскрученные авторы.
Что касается Пушкина, то с него взятки гладки. Никто всерьёз его мнения в этой проблеме не принимал. Даже советские пушкиноведы сошлись, что наше всё собирал тщательно по этому вопросу только те факты и даже намеки, которые голосовали в пользу версии отравления и пускал в игнор противоположные. Но обвинять в этом Пушкина нелепо. Он поэт, а не исследователь. Кто ждёт от поэта объективной исторической истины, тот просто не понимает природы художественного творчества.
6) НА "СПОКОЙНО, МАША, Я ДУБРОВСКИЙ" (Нина Ватрушкина 2)
Учителя высказывают сомнение в целосообразности включения "Дубровского" в школьную программу.
А мне кажется, "Дубровский" как раз для школы. Хорошая повесть, моторная, понятная, без зауми, но и без гадостей. На таких вещах и надо отрабатывать любовь к литературе. При том, что хотя проза Пушкина и не ахти, но язык хороший, образцовый. И в целом на Пушкине следует учиться не только школьникам, но и писателям литературному мастерству: построение сюжета, динамические и статические описания, структура предложения и их компоновка. Только не следует гадить в них, как, впрочем, и взрослых мозгах, казенным литературоведением. А бандит Дубровский или мститель, как развернулась дискуссия вокруг статьи -- тема для обсуждения пацанам -- пальчики оближешь
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ ПЕРВОЙ ПОЛ XIX В
7) Боже упаси утверждать, что в оригинальном творчестве любого писателя можно обойтись без подражаний или заимствований. Однако стоит заметить, что часто они осуществляются не прямым путем, а через длинную или короткую передаточную цепь, проследить полностью которую не в состоянии и сам автор.
Это во-первых. А во-вторых, заимствования претерпевают порою совершенно сногсшибательные трансформации. Так что несмотря на их очевидность, их и заимствованиями-то назвать трудно. Лермонтов так перевел "На Севере диком" Гейне (он почти всегда так "переводил"), что его перевод ни по тематике, ни по идеям ничего общего не имеет с гейневскими стихами.
И наоборот между пушкинской "Красавицей" и "She walks in beauty" Байрона формально нет ничего общего, но Пушкин именно перевёл Байрона, а вернее воссоздал на русском языке да так точно, что можно смело говорить: "Вот Байрон на русском языке. По духу один в один". Недаром Жуковский обозвал наше всё Александром Сергеевичем Бейроном
8) Литература странная вещь. Масса примеров, когда "правильные", красивые стихи не идут в зачёт, а что писалось для балдежа или как проба пера, оказывалось именно то, что надо. Хотя бы открытый Гоголем итальянский поэт Белли. Писал себе как надо по-итальянски, и никем не замечался. Таких поэтов в Италии всегда вагон и маленькая тележка. Но когда Гоголь услышал его написанные на римском диалекте скабрезные сонеты, то пришёл в неописуемый восторг и сумел им заразить и других. Так что как раз хромоногость-то порой и интересна.
9) Вокруг книги Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями" в гоголеведнии вновь развернулись дебаты, вроде бы поутихшие после знаменитого письма Белинского. "Чего в этой книге больше, вопит сертифицированная литературоведша, вреда или пользы?.. И мы в ожидании ответа, но без ползучей казуистики, где мол, всё относительно, а сама относительность упирается лишь в убеждения".
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ XIX В
10) Молодой автор сталкивает на мечах Ницще и Достоевского
Честно говоря, не совсем понятен посыл. Спорить друг с другом Ницще и Достоевский не могла. Достоевский ничего не знал о Ницше. Ницше может и слышал о Достоевском, но скорее как о модном писателе, чем мог хоть как-то оценить его (книга Вогюэ, с которой пошла бысть бешеная популярность русских писателей: Достоевского, Толстого, и даже Тургенева, мало известного на Западе несмотря на его дружбу с Флобером и Золя, появилась лишь в 1885 г, когда Ницще как автор вполне сложился). Можно было бы столкнуть их в диалоге наподобие диалогов мертвых: и это было бы интересно. Но тогда они должны были бы сцепиться не на мечах, а языками. Наверное, такой диалог мог бы быть интересен, если бы удалось нащупать точки идейного соприкосновения (я неплохо знаю Достоевского, но не знаю Ницше. И все же их тематика слишком различна. Поле Достоевского философия, теология, поле Ницще -- антика)
11) Одним из основных жанров советской литературы был производственный роман. Советская литература исчезла, но производственный роман, пусть и не процветает, но всё ещё жив курилка. Но интересно, что сам жанр был известен в литературе задолго до появления её советского аналога. Схемой этого жанра удачно и неудачно пользовались многие не- и не только - но и -задачливые авторы. Лев Толстой, например. В "Анне Карениной", например. Если кто забыл или не обратил внимания, например, слишком увлекшись перипетиями адюльтера, то речь идет о войне Левина со своими крестьянами.
Левин носится с идеей так поставить производственный сельхозпроцесс, чтобы учитывать работника не как объект управления, а как субъект производства, т. е. сотрудничать с ним. Однако его прекраснодушные мечты наталкиваются на суровую реальность. Работники не принимают его новаций, игнорируют его приказания, и, когда он с воодушевлением делится с ними планами, они этак недоверчиво покачивают
головами, как бы говоря, как вы прикажете, так мы и сделаем, а только вот толку от этого не будет.
В советском искусстве -- литературе и кино -- в эту схему была внесена новация: между косной средой и новатором влез парторг (см., например, "Старые стены", правда, в фильме его функции выполняет сама директор предприятия). И это понятно, новатор -- это святое, но и косная среда -- это не враги, а наши советские люди, которые, хотя и осторожничают, но у них есть жизненный опыт, знания и просто так их поломать, заставить это не по-советски.
Кстати, этот момент хорошо просёк Лев Толстой. Когда Левин берётся сеять вместе с крестьянами сам клеверА, опытный земледелец говорит ему: "Вы, конечно, барин. Вам виднее. А только вот увидим летом, где я сеял, клвевер взойдет, а где сеяли вы, ничего не будет". И Левин понял, что нужно войти в крестьянский мир,а не просто отдавать им приказы.
То есть Левин сам сыграл роль парторга. Конечно, варианты взаимодействия новатора с консервативной средой могут быть разными: среда ломает новатора, новатор побеждает среду. Третий вариант -- мирное сотрудничество -- исключен. В жизни, конечно, он очень даже возможен, а в литературе -- нет: просто романа не будет.
А вот как ввести просветляющую роль парторга в современный роман -- непонятно. Ведь и новатор и консерватор работают на хозяина. И какой хрен им ради него ломаться.
12) Надо именно читать "Анну Каренину", а не вычитывать то, чего в книге нет. Это касается большинства произведений большинства критиков (всех, кроме попсовых и ангажированных). Например, исследователи много внимания уделяют времени действия романа, соотнося его с историческим. Но у любого писателя своё время, и оно лишь какими-то внешними зацепками соотносится с т. н. историческим.
13) Не нравится мне Достоевский: дёрганый, беспорядочный. Но в своих миниатюрах я часто ссылаюсь на него по тем или иным темам. Например, о "Теодицее" Лейбница. Там приводится очень интересное и глубокое замечание писателя, почему бог не даст всем людям хлеба: ведь он же всемогущий. Высказывался я по тем или иным моментам творчества писателя и в своих рецензиях, в частности, по поводу Раскольникова. Почему-то утвердилось мнение о глубине этого персонажа. Но Раскольников -- это именном молодой человек, неглупый, но довольно заурядный, который повредился умом на почве модных тогда идей о великой личности, христинаские прописи якобы не для которой. Делая Раскольникова незаурядным, исследователи, мне кажется, не понимают замысла писателя. Ибо главный интерес романа не в Раскольникове, а в идеях, овладевших тогдашним, да и нынешним обществом
14) Каким только аналогий и влияний не вытащат литературоведы на свет божий? Вот один из авторов целую главу посвятил теме "Лев Толстой и античная поэтика", где с многочисленными цитатами в зубах и фактами в руках доказывает, что писатель буквально отштудировал создавая свой роман Аристотеля, Платона, Апулея, а особенно греческих трагиков.
Ну что ж. Им, литературоведам, виднее, но читать такого никому не рекомендую. И все же одна проскользнувашая мыслишка зацепляет. Навряд ли Лев Толстой, если и читал антиков, то руководствовался ими при написании своего романа. Тем не менее нравственный подход к проблеме любви и адюльтера в современного общества, описанный писателем (по отношению к древним грекам мы все еще современники с Л. Толстым) и у антиков прямо один в один.
За что осуждает свет Анну Каренину? За её открытую связь с Вронским? Отнюдь. Если у вас горит, то ради бога, поиграйте пока молоды. Если бы Анна Каренина не бросила мужа, а поддерживала бы связь с любовником, её бы, конечно, осуждали для виду, но по сути никто бы камня в её огород не бросил (Свет не карает увлечений, но тайны требует для них! ). Аналогично, в знаменитом "Ипполите" Еврипида богиная Афина прямо говорит Федре: то что та снюхалась с молодым и наставила рога старперу мужу, который ей, совсем молодой женщине годился в деды, да ради бога. Но ты полюбила всерьез, ты нарушила уставновленные богами законы брака и поведения замужней женщины. Вот за это ты и подлежишь наказанию. Полная аналогия с "Анной Карениной"
15) В "Белых ночах" Достоевский запечатлел, возможно и не совсем намеренно, образ пустого несостоявшегося человека, погруженного в мечтательные грёзы. Речь именно о пустой мечтательности, можно даже сказать попсовой. Достаточно просто посмотреть, о чём мечтает герой Достоевского. Там штамп на штампе, ни одной живой мысли. Довод о том, что Мечтатель молод -- не более, чем читательские домысли. У литературных персонажей нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, кроме тех, которые очерчены рамками самого произведения.
Кроме, разумеется, литературного. От Мечтателя Достоевского пошёл целый ряд беспонтовых фантазёров-бездельников (хотя, трудно сказать, кто здесь первым сказал "мяу": вспомнить хотя бы Кифу Мокиевича): Бальзаминов, Обломов и целая плеяда советских мухиных, фарятьевых и не помню как его звали из "Полётов во сне и наяву", а также многочисленных застранцев-энтузиастов.
ПИСАТЕЛИ "СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА"
16) У меня по чеховской "Даме с собачкой" накопилась куча замечаний, выписок. Но то, что видят в таком, казалось, бы прозрачном и ясном рассказе мне совершенно не приходиит и в голову. Хотя со многим можно и согласиться.
А ещё из-за зрения в последнее время я больше слушатель, чем читатель. Например, "Даму с собачкой" я в последнее время постоянно переслушиваю (из-за зрения я теперь больше слушатель, чем читатель). К сожалению, фамилия артиста, читающего рассказ, не указана. Но он исходит из традиционной оценки сюжета -- пошлость окружающего и перерождение героя в чистой любви, обретение себя, лучшего в себе. И знаете? Как ни банальна такая трактовка, но интонациями, акцентами, артист убеждает в ней (что лишний раз показывает, чем талантливее экранизация или исполнение, тем труднее уловить авторскую мысль).
Чехов очень трудный писатель. Его не легко понять. Нелегко не в том смысле,как Канта или Маркса, где нужно постоянно напрягать мысли. Нелегко, ибо читая его, нужно настроиться на его волну, отдаться чтению и плыть по течению. Но в отличие от реки, которая если отдаться течению, всех принесет в одно место, здесь у каждого свой пункт назначения.
17) О ПРЕЕМСТВЕННОСТИ
Тут проходя мимо литературных опусов не прошёл мимо и прочитал заметки о Есенине. Никогда бы не подумал, что темы своих стихов Есенин брал у А. К. Толстого, Фета или кого еще. Хотя знал, что поэт отнюдь не был этаким киргизом на осле, который что видит, о том и поёт (так считается, хотя мне такой киргиз представляется досужим мифом).
Удивило не это. В этих заметках убедительно, на конкретном материале показано, чтО и каким образом Есенин заимствовал у этих поэтов. Удивило, что Есенин сознательно ориентировался на конкретные стихи и буквально перелагал их на свой лад. Этакий перевод с русского на русский.
И хотя фактический материал изложен обстоятельно, с предложенными выводами, как говорят, Заратустра не позволяет согласиться. Будто поэт ставил перед собой спортивные цели: превзойти.
Не могу согласиться даже не столько с мнением, сколько с базовыми исследовательскими принципами, столь укоренёнными в советском литературоведении и примкнувшем к нему нынешнем. Я очень давно интересуюсь психологией литературного творчества, и для аналогии научного, инженерного, художественного. Много читал, как высказывания самих писателей о себе любимых, так и собранное исследователями. Тем более, что материла здесь воз и маленькая тележка, в отличие от науки: не любят почему-то учёные говорить о себе. Так и специальных исследований по этому вопросу. И всё это пропускал через свой персональный опыт: я ведь тоже балуюсь писанием.
И могу сказать: схема: один гений подражает ли, творчески использует ли достижения другого ге, не имеет по большому счёту места быть. Творчество оригинальных авторов, даже если и не совершенно, то неподражаемо. В прямом смысле слова. Литературоведы, настоящие, а не современные компиляторы, как правило педанты, скрупулезные, но без воображения и фантазии, которая в науке нужна гораздо больше, чем при писании фэнтэзи.
Они берут разные тексты, сличают их, находят общие черты и восклицают: "Смотрите А. подражает Б." В реальности процесс протекает несколько иным путем.
Сошлюсь на пример Киплинга, ибо он досконально обсосан советским англистом Ю. Ковалевым в его статье о творческой истории "Кима". Писатель около 10 лет мечтал написать роман об Индии. Материала насобирал воз и маленькую тележку. Но роман не вытанцовывался, хотя Киплинг с самого начала знал, что это должен быть т. н. "роман дороги".
Сохранились многочисленные материалы, как писатель изучал классику жанра: "Дон Кихота", "Тома Джонса", "Пиквика" -- уж своего классика английские литературоведы облизали до косточек. Всё напрасно: роман как не писался, так и не писался. И вот Киплинг наткнулся на роман с продолжением о приключениях незадачливых охотников. И дело пошло на лад. Раз, два и "Ким" сляпан. За 4 месяца.
Вот так примерно, окольными путями пролегает дорога от одного произведения к другому. И не только у классиков. Сейчас на старости лет я привожу в порядок то, что намарал за свою жизнь. И как внимательный читатель вижу: это взято оттуда, а это оттуда. Но клянусь своими сединами: когда писал и мыслей таких не было. По ходу дела я ни на кого не оглядывался, никого не брал за образец или пример. И думаю, это же можно отнести и к любому другому писателю, талантливому, гениальному или бездарному (исключая прямой плагиат и подражания), художнику, поэту и прочему философу.
18) На примере создания А. П. Чеховым "Бабьего царства" рассказывается об одном из эпизодов взаимоотношений классика с его издателем Сувориным и показывается, как чеховский рассказ родился в полемике с последним о роли женщины в обществе. Суворин, в частности, ратовал за то, чтобы загнать женщину в круг традиционных женских добродетелей: муж, дети, забота о хозяйстве.
Сам по себе этот чеховский рассказ, наверное, трудно отнести к шедеврам. Хотя и со многими интересными деталями и яркими персонажами он не выходит за рамки сентиментальной слезливой истории из серии "Богатые тоже плачут". И даже чеховскому гению, как мне кажется, не удалось сделать подобную историю убедительной. Богатые могут плакать только крокодиловыми слезами, когда расстаются с деньгами. Если бы они не были хапками, они бы не были богатыми. Независимо, так сказать, от их классовой природы: таких хапков навалом и среди бедных -- им просто не пофартило в жизни.
Для всякого читавшего рассказ великого писателя он прост и понятен, и хотя исследователь с большими подробностями и знанием фактов пытается впарить замысел писателя, ничего интересного ему здесь сообщить не удается. Вообще-то авторский замысел -- это достаточно объективная вещь, и он должен быть ясен из самого произведения. Дополнительные сведения, привлекаемые из истории создания произведения, могут быть интересны для понимания характера творческого процесса писателя, но не для оценки самого произведения.
Конечно, проследить историю становления замысла любопытно, но обычно у писателя, как и у всякого человека, на этот процесс влияют многие факторы, одни из которых в конечном итоге оказываются существенными, другие нет. Проследил одну из таких составляющих всегда интересно, но навряд ли таким образом можно распутать хитросплетения авторского замысла, хотя, если вещь отлилась в чёткие формы он на поверхности. Другое дело, что и на поверхности нужно уметь наблюдать.
19) О ПЬЕСЕ "НА ДНЕ"
Над этой горьковской пьесой, как и над большинством т. н. шедевров, исследовательи скорее фантазируют, чем анализируют. При этом игнорируя её реальный замысел, как он видится из истории создания. Горький вовсе не стремился, увлекшись Гиляровским, нарисовать смачные картины мира босяков и изгоев. Выбор обстановки определялся двумя факторами. Он рисовал среду, которую хорошо знал, и если непредвзято, но достаточно плотно читать Горького, то невозможно не обратить внимание, что многие типы из "На дне" уже много раз встречались в других его произведениях. Вторым моментом, определившим выбор места действия, было то, что именно в экстремальных обстоятельствах, каким было дно, часто и раскрывается суть человека.
И никакого, разумеется, пути к Христу писатель не искал и не указывал, как увлекшись новомодными тендециями дуют многие современные критика. Как раз вмё с точностью до наоборот: Горький разоблачал утешительную мораль, называя утешителя Луку моральным жуликом. Сам по себе Лука был проходным персонажем: пришёл, всем наврал и смылся. Но здесь жизнь сыграла с писателем злую шутку. Первым исполнителем Луки был актер Москвин. Он хорошо знал странников, их мир. Эта роль увлекла его, артист долго работал над нею, и именно Москвин вложил в Луку содержание, о котором писатель и не помышлял. Потом Горький с оттенком горечи говорил, что он, очевидно, не совсем хорошо написал, раз не сумел донести свой замысел до читателей и актеров
20) Горькому не повезло. При жизни он был очень популярен. Рассказывают, что даже нищие попрошайничали: "Подайте ради Горького". После смерти из него сделали идола, а сейчас как-то незаметно убрали с пьедестала: не знайся с вождями, в России это чревато.
Но, похоже ни при жизни, ни потом Горького не читали. Из него старательно вычитывали, кому что понравится. На преуспевающего мельника ("Тоска") наваливаются мысли о бесцельности жизни. Эту часть рассказа и та критика, которую мы ещё недавно именовали прогрессивной, и та, которая значилась как охранительно-реакционная, а сейчас и не поймешь какая, встретили одобрительно. Мельник пытается разрешить сомнения в беседах с местным учителем, борцом за справедливость, с попом, но ни там, ни там не находит понимания. Соответсвенно, встречая одобрение или порицание того или иного критического лагеря. Наконец, пускается в загул, также вызвавший единение в критических оценках, но уже отрицательных.
А картина загула дана писателем прямо-таки вкусно -- знал, видать, толк Алексей Максимович в подобного рода мероприятиях -- и не признать это невозможно. Если, конечно, просто читать, без заранее составленного мнения, что должно, а что не должно быть написано.
Горького не читали, и поэтому суждения о писателе отлились в чеканно-бронзовые формулировки, типа "Горький -- пролетарский писатель", "Горький -- основатель советской литературы" или, как недавно я услышал от знакомого книгочея "Не люблю Горького: у него всё про босяков, да про босяков".
Можно только разводить руками -- и откуда что берут люди. Если произвести статистический подсчет исписанный Горьким листов, то написанное про босяков едва ли составит 10%. Хотя именно с босяцкой темой он и вошел в литературу. Это во-первых. А, во-вторых, босяки у Горького -- это фон, а писал он про жизнь и про человека.
Драма филантропки бабушки Акулины не в том, что она побирушка и умерла от ушибов, а в том, что те люди, которых она содержала на добытую ею милостыню, у смертного одра пропили те немногие деньги, которые она скопила себе на похороны. Это драма человеческой неблагодарности, одетая Горьким в лохмотья люпменов, разыгрывается ежедневно в хижинах и дворцах, и мы все её свидетели, участники и жертвы.
И если часто в поле зрения писателя попадали босяки, или как бы мы сегодня сказали, маргиналы, то это потому, что Горький искал людей с "беспокойством в сердце" и потому что он, как и наш земляк Шукшин, жаждал "праздника сердца" и именно среди изгоев он таких людей находил чаще всего.
Горький был очень деятельным человеком. Многое из того, чему он положил начало, живо до сих пор, например, основанная им серия "Жизнь замечательных людей". Он часто допускал ошибки, ибо был увлекающимся и, увы, подверженным чужому влиянию человеком. Но, как бы там ни было, Горький -- это фигура, и подобно другим нашим классикам его будут читать и перечитывать. Время окончательной оценки еще не наступило.
СОВЕТСКИЕ ПИСАТЕЛИ
21) Несмотря на массу собранных собранных и опубликованных фактов и по-настоящему о Шукшине ничего не известно. Могу подтвердить, что на Алтае его не любили, хотя воспользоваться его в своих мелкоэгоистических целях были непрочь. А что вы хотите? Москва у нас провинцию в упор не видела, вот и приходилось до неё литературной мелочи домогаться через Шукшина. Статьи о Шукшине принимались в московских журналах, даже очень научных и элитарных. А по другим темам нет. Вот и писались разные "Шукшин и древнегреческая трагедия", "Влияние Гёте на Шукшина", "Он похож на свою родину" ну а уж чеховский след в его творчестве только ленивый не видел. Не любили его за то в основном, что от "Шукшина портянками пахнет" (я читал практически все рассказы писателя и могу сказать, что данное мнение необоснованно). Хотя на микрофон или в печати ничего подобного и не встретишь. Это вообще касается советской литературы: одно говорилось в печати и СМИ и совсем другое между собой.
И всё же Шукшин большой писатель и писатель со своим лицом, со своей темой. Если судить русских писателей по их нравственному облику, то немногие дотянут до идела. И все же они все к нему стремились. Можно сказать, что в их творчестве проявлялось их лучшее "я". И в этом-то и есть нравственное значение русской литературы.
22) Написать обстоятельную статью о большом писателе, его творческом и жизненном пути нелегко. А маленькую легче что ли? Маленькая статья должна быть нечем вроде конспекта, где в кратком подборе фактов и суждений содержатся основные мысли, развёртываемые в дальнейшем в солидную статью, а то и книгу.
К сожалению, большинство таких кратких обзорных материалов -- это просто набор штампов и несмыслов, которые ничего не говорят о писателе.
Беру расхожие суждения о Василии Макарыче. "Василий Шукшин вошёл в литературу уже сложившимся человеком и профессионалом". А кто входит в литературу сложившимся писателем? Это о чём? Если имеется в виду, что придя в литературу Шукшин "был известный актёр, уже попробовал себя в режиссуре", то это неправда. Можно сказать, что печататься Шукшин начал уже известным актером. Но писать он начал задолго до этого, еще работая у себя в школе и служа во флоте.
"Шукшин понял принципиальную особенность власти своего времени: она состояла в постоянном одуривании людей идеологией".
Шукшин идеологии не касался. От слова совсем. Да это и невозможно было по условиям того времени. Другое дело, что он дал очень нелицеприятный и злой портрет человека из народа во власти: наглый, тупой, высокомерный и раболепный одновременно, смотря по тому, с кем он имеет дело. Один генерал Малофейкин чего стоит. А как он относился к идеологии как таковой нам ничего не известно: от слова совсем. Как вообще неизвестны ни его творческие установки, ни его воззрения на искусство. Как, впрочем, и у остальных советских писателей. Болтали они много, но все больше лозунгами. Шукшин -- и это по-человечески, характеризует его с хорошей стороны -- этого словоблудия избегал.
"Часто поступки шукшинских героев кажутся странными, нелогичными, а порой и анекдотичными, как бы скатывающимися в чудачества". С этим утверждением можно согласиться. Но с существенной оговоркой. Герои Шукшина самые обыкновенные, заурядные люди. Их "чудачества" -- это наподобие временного умопомрачения. Герои вдруг выпрягаются из обычной колеи и начинают чудить. Но именно не через обыденную жизнь персонажей, а через временное отклонение от неё и проявляется их подлинное нутро. Так можно показать человека яснее и выпуклее, чем через его повседневность. Хорошо известный в мировой литературе и действенный приём, который есть, был и будет до тех пор, пока есть, была и будет литература