ИВАН ЛЮБАРСКИЙ. ЦАРСКАЯ РЕЗОЛЮЦИЯ
ИЗ БИОГРАФИИ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА ПРОФЕССОРА МЕДИЦИНЫ И ОСНОВОПОЛОЖНИКА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО ПЧЕЛОВОДСТВА В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ЛЮБАРСКОГО
Современная орфография С. В. Федоровой
(Перевод текста в современную орфографию русского языка сделан с первоисточника «Любарский И. В. Царская резолюция // Исторический вестник. 1894. Т. 56, № 4. С. 579–580.». Встречающиеся в тексте непривычные для современного читателя словосочетания были сохранены мной. Старинный русский алфавит содержал больше букв, чем современный и мне пришлось изучить его, чтобы не ошибиться в написании слов)
Покойный родственник мой, дивизионный доктор Василий Алексеевич Игнатьев, прослуживший в 7-й пехотной дивизии почти полстолетия, много рассказывал о бытовых особенностях и военных событиях из жизни своей родной дивизии.
Хотя частые передвижения больших воинских единиц входили при императоре Николае Павловиче в систему военного воспитания, при всём том, на долю 7-й дивизии приходилось часто и подолгу квартировать в Царстве Польском. В одном уездном городе царства, где был расположен полковой штаб с двумя батальонами, сметливый жидок-корчмарь, в видах конкуренции с многочисленными питейными заведениями, повесил в распивочном "зале" большой портрет Государя Николая Павловича (тогда на это ещё не было запрещения). И действительно расчёт корчмаря оправдался: портрет стал привлекать к себе нижних чинов предпочтительно пред всеми другими корчмами. Тогда солдатская лямка тянулась 24 лет. Находясь на чужой стороне среди иногороднего населения с его особою речью и вдали от всего того, что дорого сердцу непосредственного русского человека, солдаты наши, по крайней мере, в первых 15 лет службы, пока суровый режим не притупил ещё прежних привязанностей, живо чувствовали тоску по далёкой родине, и потому всё то, что напоминало им своё русское, имело обаятельную прелесть. В данном случае портрет Государя имел магнитную силу ещё потому, что покойный император, как известно, обладал сверхъестественным свойством электризовать войска на смотрах и представлялся, поэтому земным Богом. Понятно благоговение всякого бывалого служаки к царскому облику, к которому чувствовалось любовное притяжение, и потому, если у солдата завелась копейка, и есть свободная минута, то он шёл отвести душу не к Иоселю, не к Суре или Пржигоде, а только в "Царский кабачок".
И вот рядовой Агафон Сулейкин, получив деньги из дому, пригласил несколько товарищей в излюбленный кабак справлять свои именины. Сначала всё шло чинно: пили за здоровье именинника, потом все стали пред портретом и пили за царское здоровье. Но, под конец обильных возлияний именинник впал в буйство, стал придираться к корчмарю и съездил в ухо товарища. Когда его стали усовещивать, что, дескать, не годится бесчинствовать в присутствии царского портрета, то Сулейкин неожиданно раскричался: "Что мне портрет, я сам портрет!" и, проделав мыслете к изображению, стал плевать в него. Товарищи пришли в ужас, схватили безумца и общими силами доставили в казарму. Подвыпившие солдаты начали советоваться: как быть, ввиду необычайного происшествия – скрыть опасно, объявить страшно. Заметив, что случилось нечто неладное, фельдфебель допросил пьяных солдат и, узнав в чём дело, при вечернем рапорте доложил ротному командиру.
Разумеется, Сулейкин был арестован, произвели следствие и, как всегда, бывает в таких случаях (при оскорблении Величества), дело представлено на Высочайшее усмотрение. Полковые власти сами боялись и ждали решения с большим беспокойством. Бог знает, как посмотрит на дело строгий Государь. Быть может, ответственность падёт не только на прямого виновника, но и на тех, кто обязан воспитывать солдат в добрых правилах и смотреть за их поведением. А уж о Сулейкине и говорить нечего. Томясь в заключении, он не столько страшился ожидавшей его участи в виде "прогулки по зелёной улице", сколько терзался мыслью о том, как это он, богобоязненный человек и всегда исправный солдат, любящий своего царя, мог совершить такое неслыханное, такое гнусное кощунство? "Ни за что сгубила меня проклятая водка", – постоянно думал он. Наконец, царская конфирмация пришла. Рыцарская рука начертала: "Объявить перед фронтом рядовому Агафону Сулейкину, что я сам на него плюю. А так, как этот несчастный в пьяном виде не ведал, что творит, то дело прекратить". Властям даже выговора не последовало.
Высочайшая резолюция приведена в исполнение с подобающею торжественностью. Выстроились ряды, били барабаны, виновный поставлен перед фронт, и объявлена милостивая конфирмация, метко направленная в саму суть солдатского понимания. По окончании всей обрядности, Сулейкину приказано стать во фронт своей роты, с которою он и возвратился в казарму. Нужно ли прибавлять, что после пережитых потрясений столь счастливо кончившихся, Агафон Сулейкин в первое же воскресенье поставил в полковой церкви большую свечку перед образом Святителя Николая и никогда после того не брал в рот ни капли водки.
Иван Любарский, Казань 1894 г.
Перевод в современную орфографию русского языка: Светлана Федорова, Казань, 13 августа 2021 г.